АЛЕКСАНДР ЕМЕЛЬЯНОВ-КОХАНСКИЙ править
1871 — после 1925 править
Александр Николаевич Емельянов-Коханский — мелкотравчатый журналист, сотрудник юмористических изданий, автор порнографических романов — получил скандальную известность, когда вышла книжка его стихов «Обнаженные нервы» (М., 1895) с посвящением самому себе и египетской царице Клеопатре и с портретом автора в костюме оперного Демона. (Враждебная «новой поэзии» критика не замедлила поставить этот опус рядом со сборниками Брюсова «Русские символисты».)
Эпиграф сразу настраивал на шутовской тон: «Близок последний и грозный мой час, /Труп мой снесут на кладбище. /Бедные черви, жалею я вас. /Глупая будет вам пища». Стихи то глумливо перепевали Брюсова, А. Добролюбова, то утрированно подражали «Цветам зла» Бодлера. В «Записках грешника» (М., Б. г.) Емельянов-Коханский называл себя пародистом «творений наших купчиков-декадентов, имеющих либо свои, либо женины лабазы»; сам же писал стихи банальные и невежественные. Пытался переводить Ницше. По воспоминаниям Бунина, Емельянов-Коханский, женившись на купчихе, сказал: «Довольно дурака валять» — и оставил литературу. «Дурака валял он, — заметил в этой связи Бунин, — совсем не так уж плохо, как это может показаться сначала». В 1910-е годы следы Емельянова-Коханского в литературе теряются; известно несколько его писем 1920-х годов.
«Я декадент! Во мне струится сила…».
Настроенье.
Из дневника.
«Черви чёрным покрывалом…».
«Вместо глаз у нее васильки…».
Забубённая фантазия.
Я декадент! Во мне струится сила,
И светит мне полуночная мгла…
Судьба сама меня не раз щадила —
Полиция ж в участок отвела…
НАСТРОЕНЬЕ править
Я дышу дыханьем жаб…
Мир в глазах моих болото,
Я преступник, но не раб!
Мне неведома забота.
Мысль моя, как острый меч,
Смело губит предрассудки,
Созерцая смутный смерч
В волосах моей малютки,
Ниспадающих до плеч…
ИЗ ДНЕВНИКА править
Обвиняют меня, что я смелый Приап,
Зверь с красивым лицом человека,
Что я тихий, но мстительный раб…
Сын больной ненормального века…
Но смиритесь, ханжи, перед вами мертвец
С обнаженной и смелой душою.
Он надел на себя добровольный венец
И смеется над жёлтой толпою.
Вы, я знаю, готовы томленье оков
Наложить на того, кто воркует,
Кто бесстыдно снимает покров
И публично идею целует.
Черви чёрным покрывалом
Осаждают грудь мою…
Сердце бьется звуком алым,
Не стремится к бытию…
Очи чёрные чаруя,
Черви пиршество дают…
От любви их, поцелуя
Раны крепнут и растут…
Черви чёрные гниеньем
Наслаждаются моим,
Как бессмысленным сомненьем
Опьяненный пилигрим…
Постепенно гаснет тело,
Черви чёрные толпой
Проникают в сердце смело
Очарованной каймой.
Вместо глаз у нее васильки,
Вместо кос извиваются змеи…
Над глазами у ней мотыльки,
А в душе знойный сумрак аллеи…
Ее сфера — волшебные сны,
Сладострастные грезы вакханки,
Ее перси желанья полны…
Страсть сквозит в ее пышной осанке…
И когда пылко любит она,
Колдовством ее искрятся очи,
Замирает от неги луна
В влажном сумраке дремлющей ночи.
Посвящается СПб<ургским> символистам
Ночь ароматная…
Барышня ватная
Сходит, целуясь с луной!
Грязью полночною,
Тещей лубочною,
Бредит с кровавой тоской!
Ласки трескучие,
Звезды пахучие
Мне обещает она.
«Будешь Поприщиным»,
Вздором насыщенным
С нею гудит сатана!..
Воспроизводится по изданию: Русская поэзия «серебряного века». 1890—1917. Антология. Москва: «Наука», 1993.
Электронная публикация — РВБ.