Я. Ѳ. ГОЛОВАЦКІЙ.
правитьЯковъ Ѳедоровичъ Головацкій, одинъ изъ главныхъ представителей русской народности въ Галицкомъ краѣ, родился 29-то октября 1814 года въ селѣ Чепеляхъ, Злочевскаго округа, въ Галиціи. Первоначальное образованіе получилъ онъ въ Львовской гимназіи, гдѣ ознакомился съ языками польскимъ, нѣмецкимъ, русскимъ и чешскимъ; затѣмъ, слушалъ лекціи философіи въ Кошицахъ и Пештѣ; здѣсь же изучилъ онъ основательно сербскій языкъ и ознакомился со всѣми остальными славянскими нарѣчіями. Образованіе свое закончилъ онъ, въ 1839 году, въ Львовскомъ университетѣ, гдѣ прослушалъ съ полнымъ успѣхомъ курсъ богословскихъ наукъ. Свободное отъ занятій время Головацкій посвящалъ литературѣ. Первымъ поэтическимъ произведеніемъ, съ которымъ онъ вышелъ на судъ публики, было стихотвореніе «Два вѣнка», напечатанное въ 1837 году въ альманахѣ «Русалка Днѣстровая», вскорѣ послѣ того запрещенномъ австрійскимъ правительствомъ за впервые употребленную въ немъ гражданскую печать, вмѣсто церковно-славянской, предписанной къ употребленію министерствомъ, и вообще за русско-народное направленіе всѣхъ статей альманаха. Въ 1843 году Головацкій былъ рукоположонъ въ священники и получилъ мѣсто въ селѣ Хмѣлево, Чертковскаго округа, а въ 1848 году получилъ приглашеніе Львовскаго университета занять въ немъ каѳедру русскаго языка и словесности. Головацкій еще въ 1833 году вступилъ въ тѣсный кружокъ молодыхъ русскихъ, старавшихся воскресить свою національную литературу, и съ того времени былъ душою этого благороднаго движенія, причемъ, по славянскому обычаю, принялъ имя Ярослава. Переселившись въ Львовъ, онъ дѣятельно принялся за пропаганду. Въ первый же годъ своего профессорства онъ сдѣлался постояннымъ сотрудникомъ всѣхъ русскихъ газетъ и журналовъ, выходившихъ въ то время въ Австріи, и началъ во-всеуслышанье проповѣдывать возрожденіе русской литературы и горячо отстаивать русскую народность противъ враждебныхъ происковъ поляковъ и нѣмцевъ. Скоро австрійское правительство стало косо смотрѣть на благородную дѣятельность почтеннаго учонаго, а польская партія, ненавидившая его уже за одно то, что онъ занималъ каѳедру русскаго языка, пустила въ ходъ всевозможныя средства, чтобы заставить его отказаться отъ занимаемой имъ каѳедры. Но Головацкій,.понимая всю важность занимаемаго имъ мѣста, оставался твердымъ. Съ назначеніемъ намѣстникомъ Галиціи Голуховскаго, одного изъ предводителей польской партіи, нападки эти усилились. Голуховскій объявилъ о существованіи панславистскаго заговора и хотѣлъ арестовать Головацкаго. Профессоръ подалъ жалобу въ министерство, а самъ отправился на московскую этнографическую выставку, что окончательно озлобило противъ него поляковъ и нѣмцевъ. Тогда Головацкій, не дожидаясь министерскаго рѣшенія, поѣхалъ въ Петербургъ — и 22-го декабря 1867 года былъ назначенъ предсѣдателемъ Коммиссіи для разбора и изданія древнихъ актовъ въ Вильнѣ, съ переименованіемъ въ статскіе совѣтники. Вотъ болѣе-замѣчательныя сочиненія Головацкаго: «Думки», помѣщенныя въ «Русалкѣ Днѣстровой» (1837) и «Вѣнкѣ» (1846—47); «Грамматика русскаго языка въ Галиціи» (1849); «Христоматія церковно-славянская и древне-русская» (1854); «Очеркъ старо-славянскаго баснословія» (1860); «Львовская русская епархія сто лѣтъ тому назадъ» (1861); «Собраніе пѣсенъ народныхъ» (1868).
ТОСКА ПО РОДИНѢ.
Я блуждаю на чужбинѣ,
Стражду, погибаю;
По отчизнѣ ненаглядной
Сердцемъ изнываю.
Здѣсь сторонушка чужая,
Здѣсь чужіе люди:
И не злы, а къ постороннимъ
Холодны ихъ груди.
Впрочемъ, будь они и добры —
Все же не родные;
Все мнѣ чуждо между ними,
Потому — чужіе.
Между гроздій виноградныхъ
Грустный я блуждаю,
Изъ чужбины въ край родимый
Думы посылаю.
Вспоминаешь ли меня ты,
Родина святая?
Какъ-то время коротаешь
Ты, моя родная?
Какъ бы рѣчь мою родную
Я хотѣлъ услышать,
Пѣсню спѣть — добыть изъ сердца,
Что любовью дышетъ!
Я спою вамъ наши пѣсни —
Всѣ, какія знаю —
Только голосъ мнѣ подайте
Изъ родного краю.
Голосъ, точно колокольчикъ,
Въ сердце проникаетъ:
«Кто тебя уразумѣетъ,
Сердцемъ разгадаетъ?»
Вкругъ сады горятъ цвѣтами,
Блещутъ виноградомъ,
А мнѣ сердце грусть по дому
Обливаетъ ядомъ.
Мнѣ милѣй лѣса родные
И цвѣты калины,
Чѣмъ сады съ плодами юга
Чуждой намъ краины.
Люди братаются, я же
Одинокій плачу;
Всюду люди веселятся,
А я слёзы трачу.
Веселятся! я не стану
Веселиться съ ними:
Мнѣ не знать уже веселья,
Развѣ межъ своими.
Веселитесь, наслаждайтесь
Кто и какъ умѣетъ!
Кто узнаетъ, разгадаетъ,
Что такъ сердце млѣетъ!
Слёзы лью я надъ Дунаемъ
И въ Дунай роняю:
Какъ припомню нашу рѣчку,
Сердцемъ изнываю.
Грусть-тоска меня снѣдаетъ,
Смерть передо мною…
Не съ кѣмъ слова перемолвить,
Полюбить душою.
Не съ кѣмъ мнѣ поплакать, не съ кѣмъ
Горемъ подѣлиться…
Разступись Дунай угрюмый!
Лучше утопиться.
Грусть меня вчера терзала
И терзаетъ нынѣ.
Не страдалъ тотъ, кто не бился
Съ горемъ на чужбинѣ!
Н. Гербель.
РѢЧКА.
Что течёшь такъ тихо, рѣчка,
Въ этомъ ложѣ тѣсномъ?
Отчего не разольёшься
По полямъ окрестнымъ?
Полно течь такъ одиноко:
Время горе сброситъ!
Подымись — и буйный вѣтеръ
Пусть твой стонъ разное изъ.
"Какъ не течь мнѣ тихомолкомъ,
Сынъ мой, мой желанный:
Берега мои высоки,
А поля безгранны.
"Закипѣла бы, да силы
Что-то не хватаетъ. —
Что жь? за то моя поверхность
Зеркаломъ сіяетъ.
Были тучи, громъ и ливень,
Волны заходили…
Что жь? — размыли только берегъ,
Воду помутили.
"Лучше течь безъ шуму, тихо
И достигнуть цѣли,
Огибая пни и камни,
Островки и мели.
«Такъ я буду течь спокойно
И, забывъ про горе,
Можетъ-быть съ лицомъ открытымъ
Дотеку до моря.»
1870.