Утреннее чувство
Искра
Канарейка
Брачный пиръ Товія
Златоустъ
Bѣpа
Надежда
Любовь
УТРЕННЕЕ ЧУВСТВО.
правитьЯ рано по утру вставалъ,
Когда еще алѣло небо,
И душу гладную питалъ
Молитвы кроткой сладкимъ хлѣбомъ.
И въ тепломъ воздухѣ потомъ,
Когда лучей и дня разливы
Златили лѣсъ, скалы и нивы,
Я, въ восхищеніи святомъ,
Безъ бурь, безъ помысловъ, — свободный —
Въ какомъ-то счастьи утопалъ
И, мнилось, съ воздухомъ вдыхалъ
Порывъ къ святому благородный —
И быть земнымъ переставалъ! —
Но суетливость пробуждалась,
И шумъ касался до меня. …
И вдругъ душа моя сжималась
Какъ вѣтьвь травы — не тронь меня!
Ѳ. Глинка.
ИСКРА.
(Басня.)
Идетъ прохожій — искра тлѣетъ.
Разсудокъ говоритъ: «на искру плюнь!»
А неразсудокъ шепчетъ: «дунь!» —
Бѣда, кто слушаться разсудка не имѣетъ!
Онъ дунулъ — и пошло: пожаръ, тревога, сборъ,
Все охало и все шумѣло;
И ужь прохожему досталось! — да и дѣло;
Не раздувать бы вздоръ.
Ѳ. Глинка.
КАНАРЕЙКА.
(Басня.)
Канарочку Олёнушка купила;
Какъ няня, нянчилась съ пташуркой, берегла,
И бѣлымъ сахаромъ изъ алыхъ устъ кормила
Любимицу…. и вотъ ужь птичка такъ смѣла
И такъ мила:
Лишь стукнутъ чашками, она какъ тутъ была,
И каждый день поутру, у стола,
Кружитъ, проказитъ, — и безъ спроса,
Хозяикой чайнаго подноса,
То сахаръ, то бисквитъ клюётъ,
А между тѣмъ, поётъ, поётъ….
И страхъ какъ пташечку Оленушка любила,
И очень ею дорожила.
Но дѣвушекъ любовь — послушать старика —
Полегче перушка, потоньше волоска!
Сдружилась Ленушка съ котомъ мурлыкой:
Настанетъ день — отъ тутъ: сидитъ угрюмой, дикой,
А птичкѣ это не подъ стать.
И вотъ ужь пѣсенокъ рѣзвушки не слыхать,
Манятъ — нейдетъ! а барышня сердиться,
И въ слезы, и шумѣть… А няня ей совѣтъ:
"Олена Ниловна, мой свѣтъ!
"Ужь ты на возрастѣ — пора бы вразумиться:
"Загадка, матушка, вѣдь очень-то проста:
«Ну, хочешь съ птичкой быть, такъ выгони кота!»
Ѳ. Глинка.
БРАЧНЫЙ ПИРЪ ТОВІЯ (*)
Семь дней веселый пиръ шумѣлъ,
Въ дому у Товія младаго,
И сладко Божій день свѣтлѣлъ
Очамъ отаца его сѣдаго.
Воспѣли Вышнему хвалы,
А тамъ — за пышные столы;
И, по обычаю Востока,
Садятся на скамьяхъ широко,
И каждому своя дана:
Тутъ Сарра юная, — она
Какъ перла Царскія короны,
Какъ цвѣтъ душистыя Сароны….
И звопокъ былъ ихъ мѣрный стихъ:
"О, веселисъ младой женихъ!
"И ты, прекрасная невѣста!
"Проходитъ наша жизнь какъ мигъ:
"У смертныхъ вѣчному нѣтъ мѣста!
"Создатель любитъ молодыхъ
"Онъ изъ сокровищницъ Своих
"Далъ мужу силу, власть и крѣпость,
"Краса — въ приданое женамъ.
"Онъ усмирилъ врага свирѣпость,
"И отдалъ васъ на радость намъ,
"И гости изъ чужаго мѣста,
"Вы гости — сердца у родныхъ.
"О, веселись младой женихъ
«И ты, прекрасная невѣста!»…
И пиръ свѣтлѣлъ, и веселѣлъ:
Всѣ утѣшались, пили, ѣли
И пѣсни Палестины пѣли.
Одинъ лишь, молча, гость сидѣлъ
Какъ неживой съ живыми. Младость
Цвѣла въ немъ съ дивной красотой
Но онъ, казалось, нашу радость
Считалъ какою-то мечтой.
Сидѣли старцы, дѣвы, жены,,
Съ поѣязкой пестрой на главахъ,
Въ златыхъ запястьяхъ и въ цвѣтахъ.
Великъ былъ пиръ и снѣдей горы:
И финики и мандрагоры,
И сладкій синій виноградъ,
И смугловидный плодъ гранатъ.
Простыя снѣди предковъ нашихъ,
Въ серебряныхъ кудрявыхъ чашахъ
Млеко и медъ. И все полно:
Въ узорахъ мисы и покалы,
И длинновыйные фіалы.
Таятъ завѣтное вино;
И на столпахь, въ навѣсахъ алыхъ,
Курились сладостно алой,
Стиракса, ладаны и мѵрра.
Въ кадилахь злата и порфира;.
И всякій гость на радость званъ.
Хоръ юныхъ Товію былъ сверстникъ:
И вотъ гармонія и пѣсни!
Звучатъ и гусли и тѵмпанъ,
И, подъ Сіонскія свирѣли,
Пѣвцы Салима сладко пѣли,
И онъ трапезы не вкушаетъ,
Ни винъ, ни сотовъ, ни питья….
"Ужель мой сынъ не примѣчаетъ
«Того, что въ гостѣ вижу я?»
Такъ старый Товій шепчетъ сыну:
"То нашъ Азарія!… Причину
"Желалъ бы знать: о чемь грустинтъ?
"Не ѣстъ, не пьетъ и все молчитъ!
"Какой тоски, какой утраты
"Онъ полонъ думой? Мало-ль платы?
"Утроить, сынъ! усемерить:
«Неблагодарнымъ страшно быть!»
Простясь съ гостьми, ужъ послѣ пира,
Онъ друга-гостя пригласилъ
На слово — дружбы. Полный мира,
Почтенный юнаго спросилъ:
"Ты хлѣба-ласки не вкусилъ,
"И винъ огнистыхъ не отвѣдалъ?…
— "Я ждалъ сего, вопросъ твой вѣдалъ:
Я знаю все, что, за столомъ,
Ты обо мнѣ довѣрилъ сыну!
Пора узнать всего причину:
Мое питанье — не въ земномъ;
Къ красамъ не здѣшняго жилища
Меня манитъ иная пиша,
Тамъ ждетъ иное питіе
Тамъ нѣтъ земнаго пресыщенья
И замогильнаго истлѣнья —
Тамъ безпредѣльно бытіе! —
"Но гдѣ жь на наше не похожій
"Твой край?… Кто ты?… --«Я, Агелъ Божій!…»
И свѣтѣлъ сталъ вѣнцомъ златымъ!
И старецъ Товій палъ предъ нимъ,
«Возстань! земное поклоненье
Единаго есть Бога дань;
Молись Творцу и знай — творенье
Ведетъ Его Святая длань
Съ тѣхъ поръ, какъ Творчсская сила
Безсчетность воззвала міровъ
И въ небѣ звѣздность засвѣтила,
Его всезрящая любовь
Крилами одѣвала землю:
Онъ Самъ …. но я призванью внемлю:
Прости! я къ высшему свѣту:
Прости, земной! Ужь я дышу
Небеснымъ въ радостномъ эфирѣ!
Другъ нищаго и сироты,
Прости! будь здравъ! …. твои и ты
Живите долго въ сладкомъ мирѣ!» …
Ѳ. Глинка.
- ) Въ книгѣ Товита, въ главѣ II-й сказано: «И бысть радость всѣмъ сущимъ въ Ниневіи братіямъ его. И прииде Ахіархъ и Насвасъ, сынъ брата его, и быстъ бракъ Товіи съ ееселіемъ дней седмь.» — На семъ основано описаніе свадебнаго пиршества въ дому Товита, хотя бракъ Товія былъ совершенъ еще въ домѣ Рагуила.
ЗЛАТОУСТЪ.
Великій мужъ, Святыни храмъ живой,
Во Храмѣ Божіемъ, возвысивъ голосъ свой,
Вѣщалъ: о гибеди Адамова паденья;
О сиротствѣ земномъ святой любви дѣтей;
О морѣ житія, о пагубѣ сѣтей;
И наконецъ, о тайнѣ искупленья…
Онъ открывалъ, какъ бренный человѣкъ,
Во внутреннѣйшее вмѣстивъ живое слово,
И, Гностикъ (*) и мудрецъ, облекшись въ образъ новый,
- ) Еретикъ.
Внимющимъ вѣщатъ ты можешь небесамъ
И Ангеламъ Святымъ… Но, ахъ! они напрасны
Простымъ и неученымъ намъ!
Таинственность темна… Ея страшна дорога:
Будь благъ, и покажи ты намъ яснѣе Бога!
Чтобъ нелукавыя и дѣтскія сердца
Могли смѣлѣй летѣть къ святой любви Отца!
Не поражай ты вдругъ очей, привыкшихь къ нощѣ:
Святитель! говори съ дѣтьми своими проще!
Чтобъ я твои слова, постигнувъ ихъ сама,
Могла, какъ даръ, снести къ знакомымъ на дома!
И ими воскормить дѣтей моихъ, какъ пищей …
И — дивный мужъ, по духу нищій,
Который по любви о таинствахъ училъ,
Постигнувъ истину, смиреніемъ смирился--
И Богу духъ, главу народу преклонилъ.
И разумъ словъ его съ тѣхъ поръ перемѣнился:
Младенчествомъ вродится въ новый вѣкь…
Какъ онъ, крещеніе пріявъ огнемъ и духомъ,
Благую вѣсть услышишь чистымъ слухомъ,
И узрятъ Божія незримы чудеса
Слѣпо-рожденнаго простыя очеса…
Онъ говоридъ о шой судьбѣ высокой,
Которая ведетъ строевіе міровъ;
И какъ, съ жалѣніемъ, на насъ вперяетъ око,
Всезрящая, но намъ незримая — любовь…
Онъ говорилъ, какъ обуявшей соли
Потребно низвлещи, неизкаженный духъ;
Какъ выродится намъ должно изъ древней воли.
Онъ говорилъ--и былъ окованъ слухъ?
Святыя молніи въ златыхъ устахъ горѣли:
Сердца въ таинственномъ благоговѣньи млѣли….
Но люди бѣдные, въ беззлобной простотѣ,
Рожденные въ земной врожденной слѣпотѣ,
Высокихъ словъ его не разумѣли….
И, плача, нѣкая жена
Рекла: "о Златоустъ! твои слова прекрасны!
Онъ мудрость сладостью и свѣтомъ растворилъ.
И сладостно ему внимали человѣки;
И сладость словъ ево течеть и въ наши вѣки….
Ѳ. Глинка.
BѢPА.
Когда кипятъ морей раскаты,
И, подъ грозой, сгараютъ нѣбеса,
И вихри съ кораблей сдираютъ паруса,
И треснули могучіе канаты:
Ты въ челнокѣ будь Вѣрой твердъ!
И Богъ, увидя безъ сомнѣнья,
Тебя чрезъ грозное волненье
На тонкой ниткѣ проведетъ….
Ѳ. Глинка.
НАДЕЖДА
Подъ черною ночью, на бѣломъ конѣ,
Скакалъ палладинъ по буграмъ, чрезъ овраги;
И нѣтъ ужъ въ немъ силы и нѣтъ ужъ отваги;
Но вдругъ заяснѣлъ огонёкъ въ сторонѣ:
И радостно поднялъ усталыя вѣжды,
И скачетъ бодрѣй Крестоносецъ-ѣздокъ:
Ахъ, какъ не узнать?.. то Надежды,
Надежды златой огонёкъ….
Ѳ. Глинка.
ЛЮБОВЬ
Ha степи раскаленной, широкой,
Гдѣ не слышно, не видно отрадныхъ ручьевъ;
Изчезалъ, безъ воды, человѣкъ одинокой;
Вдругъ послышалъ онъ тихій и ласковый зовъ:
"Оглянись, человѣкъ, и напейся,
"И напейся студеной воды!
"Уповай и люби и надѣйся —
«И, какъ жажда, изчезнутъ бѣды!»
Онъ взглянулъ — и прекрасная, съ чашей,
Передъ нимъ, какъ видѣніе сновъ :
Ничего онъ не видывалъ краше,
И душа въ ней узнала — Любовъ.
Ѳ. Глинка.
Гласъ.
Вздохъ.
ГЛАСЪ.
«Слуху моему даси радость и веселіе.»
Псал. 50.
Чей шопотъ въ душу проникаетъ?
Кто говоритъ мнѣ: "веселись!
«Година счастья наступаетъ,
Ужь годы скорби пронеслись.
Уже грѣховъ истерлись цѣпи,
И разклепались кандалы:
Одѣнутся дубровой степи
И жатвы взыдутъ на скалы.
Настанетъ новыхъ думъ порядокъ;
Свершится рядъ завѣтныхъ числъ;
И тайны вѣковыхъ загадокъ
И прорицаній темныхъ смыслъ
Постигнутъ люди, — и мгновенно
Возпрянетъ всякъ какъ пробужденной
Отъ тяжкихъ, воспаленныхъ сновъ:
Пройдешъ піявсиво шумной злобы
И въ пяти-чувственные гробы
Войдетъ вторая жизнь — любовь!
Повѣетъ сладкое прощенье
Надъ осужденною землей,
И потечетъ благословенье
На широту земныхъ полей.
И люди встрѣтятся какъ братья,
И — дѣти предъ лицемъ Отца —
Другъ къ другу кинутся въ объятья
И сложатъ въ длань его сердца.»
Ѳ. Глинка,
ВЗДОХЪ.
Брега пустынные темнѣются какъ коймы,
Онега зеркаломъ лежитъ;
И паруса сложили Сойлы…..(1)
Ничто не движется, безлюдный берегъ спитъ
И волны тихія смѣшались съ небесами,
Чуть слышенъ гуль грозы-- и молнія горитъ
Надъ Повѣнецкими лѣсами…. (2)
Торчатъ какъ призраки огромныя скалы,
Природы древніе обломки. (3)
За чѣмъ уснули вы, кипящіе валы!
Гдѣ ты, порывный вѣтръ? — гдѣ вихри въ свистахъ звонкихъ?
Вы, древніе жильцы въ сихъ горныхъ тѣснотахъ,
Мой вздохъ къ моимъ друзьямъ промчите въ высотахъ!
Васъ проситъ грустеый преселенецъ;
Скажите имъ, что онъ, въ пустынныхъ сихъ мѣстахъ,
О нихъ тоскуетъ какъ младенецъ.
Ѳ. Глинка.
(1) Особаго рода крытыя лодки.
(2) Городъ Повѣнець (уѣздной Олонец. Губ.) окруженъ древними, дремучими лѣсами, въ странѣ дикой и почти безлюдной.
(3) Здѣшнія скалы, по свойству своему, почти всѣ принадлежатъ къ обнаженной Горно-каменной породѣ, называемой Брекчія. Полагаютъ, что это обломки первосозданныхъ горъ, разрушенныхъ движеніемъ великихъ водъ, которыхъ слѣды вездѣ запечатлѣны на почвѣ здѣшнихъ полей, загруженныхъ каменьями, пескомъ и раковинами.
Черты осени
Степная жизнь. Воспоминанія. Походъ
ЧЕРТЫ ОСЕНИ.
Ужь вѣтеръ валъ на валъ катитъ по жатвѣ зрѣлой;
Черника лоснится, малина отошла;
Въ саду зардѣлся яблокъ спѣлой;
Ужь бѣлка зимовье себѣ свила,
И ладится медвѣдь въ берлогѣ;
Желтѣетъ листъ, змѣя въ норѣ,
Мѣстами мерзнетъ на зарѣ;
Копытъ и колесо звончѣе на дорогѣ…
Вездѣ какая-то мелькаетъ пестрота;
Въ водахъ и на небѣ сѣдѣетъ перламутромъ;
Про осень говоритъ народъ у церкви утромъ
Въ день Воздвиженія пречестнаго Креста.
Ѳ. Глинка.
СТЕПНАЯ ЖИЗНЬ. ВОСПОМИНАНІЯ. ПОХОДЪ.
Пространны здѣсь сухія степи;
Они синѣютъ въ далекѣ;
Кургановь закругленныхъ цѣпи
Мѣстами тянутся къ рѣкѣ…
Здѣсь широки разливы Буга;
Сюда далекая подруга,
Рѣка степей, кь нему спѣшитъ
И, съ нимь обнявшися, кипитъ
Въ одникъ брегахъ его пологихъ….
Сюда сбѣжались три дороги;
Здѣсь трехъ границъ была черта;
Здѣсь Турки свой табакъ курили,
И противъ гордой Польской мили
Торчала Руская верста,
Теперь все тишь и пустота,
И нѣтъ уже границь здѣсь больше,
Какъ мнѣ не помнишь милой Польши!
Давно ль, полуродимый край,
Мы у тебя, какъ дома, жили,
Младыхль дѣвицъ твоихъ хвалили
И пили старый твой покой!…
Любовь играла съ нами въ жмурки;
Мнѣ памятны твои мазурки
И пляска Краковитскихъ горъ
И дѣвъ твоихъ Сарматскихъ очи,
Ихъ легкой станъ, ихъ свѣтлой взоръ….
Меня и сновидѣнья ночи
Манятъ твоею красотой;
Я долго ею упиваюсь
И неохотно пробуждаюсь,
Гонясь за сладкою мечтой.
О время, время дорогое!…
Но тутъ въ глазахъ совсѣмъ другое!…
Плыветъ пустынная рѣка…..
На знойной выси поднебесной
И на долинѣ бездревесной
Все тихо…. только свистъ сурка,
Тоскливый откликъ кулика,
Иль крикъ немазанной тѣлеги
Тревожитъ мой заснувшій слухъ,
Привыкшій къ звукамь сладкой нѣги….
Но онъ красивъ, широкій Бугъ,
Когда играетъ въ немъ денница,
Или огнистая зарница
Бѣжитъ по дремлющимъ волнамъ….
Тутъ миловидно по ночамъ
Огни у пастырей пылаютъ,
И вдругъ, на крикъ сторожевой,
Станицы псовъ степныхъ залаютъ…
Чу… слышенъ оизывъ боевой,
И прочь тоска и сердца раны….
Гремятъ знакомымъ барабаны,
Свѣтлѣютъ въ линіи штыки….
То наши Рускіе полки
Идутъ путемъ на Дубосары.
Походъ… Несутъ грозу и кары
На Турка задунайскихъ странь,
Чтобь запалить тамь битвы пламя
И Русское святое знамя
Поставить смѣло на Балканъ.
Ѳ. Глинка.
НЕТЛѢННЫЕ ГЛАЗА.
Восточный Апологъ.
(Изъ Хафиса).
Восточныйцарь, который славенъ былъ,
Когда его послѣдній часъ ударилъ,
За блага жизни сей Творца благаго славилъ
И такъ въ молитвѣ говорилъ;
«Вездѣ — все — любящій! (*) Меня любилъ ты много,
Далъ царство славное и царствовалъ я долго;
И я любилъ народь и былъ враговъ гроза…
Теперь все кончилось, иду я къ разрушенью;
Всемощный, сдѣлай такъ: отдай всего истлѣнью,
Оставь нетлѣнными одни мои глаза:
Я жажду и молю еще увидѣть, Боже,
Останется ль по мнѣ въ народѣ счастье тоже,
Пойдетъ ли вce своей уставленой чредой,
И будетъ ли мой сынъ, наслѣдникъ молодой,
И благъ и справедливъ, a больше милосерденъ,
Доступенъ нищему и сиротѣ
И къ алтарямъ Твоимъ усерденъ!..»
Умоокъ; его мольба свершилась въ полнотѣ;
Онъ весь истлѣлъ, одни глаза его глядѣли,
И подданныхъ сердца къ нему благоговѣли!
Ѳ. Глинка.
(*) Вездѣ — все-- любящій есть одно изъ именъ Божіхъ по ѳеогоніи Зороастра.
НЕПОНЯТНАЯ ВЕЩЬ.
Странная вещь!
Непонятная вещь!
Отъ чего человѣкъ такъ мятеженъ?
Отъ чего онъ грустятъ,
И душею болитъ,
Отъ чего такъ унылъ, безнадеженъ?
Странная вещь!
Непонятная вещь!
И въ тиши шалаша,
Суетятся душа,
И въ пустынѣ онъ часто разстроенъ,
И богачъ, во властяхъ,
Въ тѣхъ же гибнетъ страстяхъ
И въ палашахъ, въ пирахъ неспокоенъ.
Странная вещь!
Непонятная вещь!
Зноя и холодъ въ крови;
Онъ алкаешь любви э
И, въ мечтахъ, онъ, несытый, летаетъ
И желаетъ, желаетъ, желаетъ
Получилъ, что желалъ —
И задумчивымъ сталъ
И о чемъ-то еще воздыхаешь!..
Странная вещь!
Непонятная вещь!
Ѳедоръ Глинка.
СБОРНИКЪ
ЛУЧШИХЪ ПОЭТИЧЕСКИХЪ ПРОИЗВЕДЕНІЙ
СЛАВЯНСКИХЪ НАРОДОВЪ
править
ПОДЪ ОКОШКОМЪ.
Ночь придетъ — знакомой мнѣ
Обойдя дорожкой,
Запою я, въ тишинѣ,
Подъ твоимъ окошкомъ:
"Спи, мой ангелъ! Добрый сонъ!
Пусть тебя лелѣетъ онъ!
«Будь онъ сладокъ, какъ твоя
Золотая младость!
Кто жь приснится? Если я —
Улыбнись, какъ радость!
Спи, мой ангелъ! Добрый сонъ!
Пусть тебя лелѣетъ онъ!»
Ѳ. Глинка.
КЪ СИНЕМУ НЕБУ.
Синее небо! синее небо!
Алмазныя заѣзды!
Залягьте, утоньте,
Въ разкрытую душу,
Какъ тонете вы величаво
Въ хрустальномъ, глубокомъ потокѣ!..
Ахъ! какъ бы я веселъ, ахъ! какъ бы я счастливъ
И радостенъ былъ,
Когда бъ я могъ слышать, когда бъ я могъ вѣрить,
Что небо въ душѣ я ношу!
Ѳедоръ Глинка.
ПРИМѢТЫ.
Шумитъ! Напоръ воды у брега Волги силенъ:
Стрѣляетъ звонкій громъ! всю ночь кипитъ гроза!
Вчера былъ вой волковъ, свѣтились ихъ глаза,
Сегодня и вчера пугалъ насъ вѣщій филинъ;
Въ конюшнѣ вздрогнулъ конь, протяжно выли псы…
Какъ долго тянутся безсонные часы!
Что значатъ этѣ всѣ недобрыя примѣты?
Онѣ мучительны осиротѣлой мнѣ!
Начну я постъ держать… и дамъ церквамъ обѣты:
Ахъ! живъ ли-то мой другъ за Рейномъ на войнѣ?..
Ѳедоръ Глинка.
Собачка бѣднаго слѣпца (*).
(Романсъ).
Прохожій дай слѣпому ты!
Онъ въ нашемъ мірѣ одинокой…
Не видитъ онъ; но съ высоты
Твои даръ увидитъ чье-то око.
Сироткой я къ нему пришла,
Меня вскормилъ убогій нищій:
И я, бѣдняжка, весела
Когда ему достану пищи!..
Ахъ! пожалѣйте старика!
Онъ часто день за ночь считаетъ…
Одна собачка бѣдняка
И къ людямъ водитъ и ласкаетъ!
Такъ пожалѣйте жъ вы его!
За друга я прошу, какъ знаю,
А я довольна: отъ него
Сыта крохами я бываю…
Ѳедоръ Глинка.
(*) На одномъ изъ Парижскихъ булеваровъ видали бѣднаго слѣпца, у котораго проводникомъ была — собачка. Кто-то добрый человѣкъ сочинилъ Романсъ (Le chien de l’Aveugle) и напечатавъ нѣсколько сотъ экземпляромъ онаго, подарилъ ихъ слѣпому. Проходящіе покупали листки, и это служило подаяніемъ бѣдному слѣпцу.
Пища души.
Душа конечно не желудокь:
Она не требуетъ котлетъ!
Ей ядъ — порокъ и предразсудокъ;
Ее питанье — правды свѣтъ!
Уборка комнаты.
Душа ость комната, а Нравственность — метла!
А наши Чувства суть окошки;
Дурные Помыслы — то комары и мошки!
Трудись чтобъ комната была чиста, свѣтла,
И прежде вымети — Лукавство;
Сломи упрямый нравъ: пустое выкинь — Чванство,
Для Суемудрія захлопни крѣпко дверь! —
Чуть станетъ въ комнатѣ свѣтлѣе,
Смотри, какъ станешь веселѣе;
Но помни все одно: любы и вѣрь!
Плѣнъ и размѣнъ.
Я побужденъ — признаюся…
Ну что жъ? скорѣй ведите въ плѣнъ!
Я только одного боюся,
Чтобъ плѣннымъ не насталъ — размѣнъ!
Гордость.
Я гордыхъ страхъ какъ ненавижу!
Надутыхъ чванствомъ — ихъ не тронь:
Я признаюсь — прекрасенъ гордый конь;
Но въ людяхъ гордыхъ — я достоинства не вижу.
Моя глупость.
Я глупо дружбу сохраняю
И страхъ какъ глупо я люблю:
Вотъ почему и много я теряю
И много я терплю!
Судьба человѣка.
Жизнь наша — сонъ, а тѣло — колыбель,
А гробь — постель.
И въ сердцѣ есть святое увѣренье,
Что будетъ — пробужденье!…
Ѳедоръ Глинка.
Къ портретамъ Русскихъ Полководцевъ (*).
правитьМнѣ случилось увидѣть собраніе портретовъ, писанныхъ кистію Г-на Дова, по Высочайшему повелѣнію. Рѣдкое сходство, сильная, широкая кисть и счастливый выборъ положенія для каждаго лица придаютъ большое достоинство симъ портретамъ, возбуждающимъ живѣйшее воспоминаніе о подлинникахъ. — Кажется, видишь ихъ въ минуту самыхъ подвиговъ, кажется, узнаешь и ту мѣстность, гдѣ исполнялись дѣла, мнѣ обстоятельства, которыя сопровождали исполненіе. Словомъ, при взглядѣ на портретъ лица, представляется, такъ сказать, и самый портретъ времени, въ которое оно было дѣйствующихъ.
Я думалъ: почему бы не описать перомъ того, что написано кистію, съ такою жъ, если можно, жизнію, простотою и картинностію, такъ много говорящею воображенію? Но краски для сего должны быть отечественныя, и слогъ, сколько можно болѣе, народный — но не простонародный: онъ долженъ особенно отличаться воинскимъ нарѣчіемъ и простодушіемъ, а болѣе всего быть слогомъ Русскимъ.
Я осмѣлился сдѣлать опытъ въ произведеніи піитическихъ портретовъ въ семъ родѣ. — Черты времени, наиболѣе рѣзкія, совмѣстно съ какимъ ни будь особеннымъ подвигомъ и съ извѣстными качествами лица, составляютъ основаніе сихъ изображеній. Я старался, чтобъ слогъ былъ, такъ сказать, паноромическій, чтобъ описываемая эпоха имѣла свой народный цвѣтъ, и чтобъ: всѣ дѣйствующія лица двигались и говорили въ естественномъ порядкѣ, но такъ, чтобъ все вводное относилось всегда къ одному главному. — Въ самомъ расказѣ, старался я сохранишь краски и живость, приличныя обстоятельствамъ, мѣстности и времени. — Въ числѣ первыхъ, коихъ лица начертаны искусною кистію Г. Дова, представилъ я изображеніе Генерала Графа Милорадовича, при которомъ началъ служить съ самыхъ молодыхъ лѣтъ. Впрочемъ въ семъ историческо- описательномъ родѣ у меня заготовлено много разныхъ стихотвореній.
Суворовскій Генералъ.
Италія!.. Суворовъ… и герои…
Горятъ на Требіи кровопролитны бои!
И тамъ, гдѣ Аннибалъ водилъ на Римъ полки
Изъ Африканской Карѳагены.
Съ нагайкой и съ копьемъ, Донскіе Казаки
И, съ береговъ далекой Лены.
Воюютъ мѣткіе Сибирскіе стрѣлки:
Все Павла Перваго солдаты.
Идутъ — и бьютъ французовъ къ гробъ.
Кого поцѣловалъ Суворовъ къ лобъ?
И говоритъ: «ты мой крылатый!»
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
Гористо!… ночь темна и не видать ни зги:
Вездѣ бѣда самдругь съ преградой,
Скользятъ надъ пропастью не вѣрные шаги
И — старыхъ гренадеръ съ отрядомъ,
Кто этотъ воинъ молодой?…
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
Свѣтаетъ!… ясно въ вышинѣ!
И вотъ рѣка и мостъ въ огнѣ,
И за рѣкой Францухски рати…
Но онъ, охотникъ нашъ до смѣлыхъ предпріятій,
Чрезъ мостъ, сквозь пламя, — на конѣ!
За нимъ и Апшеронцы слѣдомъ.
Впередъ!… Но врагъ внизу, а тутъ, стѣной гора!
И на спину весь полкъ! и внизъ летитъ… ура!
И возвращается къ Суворову — съ побѣдой…
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
Валахія … и славныя дѣла!
Въ монастыряхъ звонятъ въ колокола:
Купцы и Греки и Бояры
Везутъ, въ ущелья горъ, пожитки и товары…
Луна бѣжитъ на Христіанскій Крестъ!
Не полагаются на городскія стѣны,
Боятся Турокъ и измѣны:
Я узнаю тебя, смятенный Бухарестъ!…
Не плачь, прекрасная дѣвица,
Богатаго бояра дочь!
Еще въ Дунай не погрузится ночь,
А ужъ твоя запразднуетъ столица…
И вотъ онъ здѣсь, самъ вождь передовой!
И Турокъ бѣсится — и стыдъ скрываетъ свой…
На чьей груди крестамъ нѣтъ больше мѣста?
Что жъ датъ ему? — Сказать: «спаситель Бухареста!»
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
Подъ Краснымъ городомъ краснѣются поля:
Французской кровію намокнула земля…
Что тамъ чуть видится, какъ дѣтскія игрушки?…
"Они!.. Бей сборъ!… вставай!… Мерлинъ гдѣ ваши пушки?
"Конвой назадъ, впередъ стрѣлки!
"Ребята — Павловцы! вонъ видите ль колонну?
«Я вамъ ее дарю…. Впередь! — въ штыки!»…
Ужъ Ней не доведетъ подкопъ къ Наполеону!
Напрасно по лѣсамъ послалъ искать дорогъ…
Всѣ тутъ легли… и тутъ ихъ тлѣли кости:
Зачѣмъ вы къ намъ пришли, непрошенные гости?
Лиха у насъ зима! великъ нашъ Русскія Богъ!
Но кто средь натиска и крѣпкаго удара,
Въ жару войны, не вѣдалъ мести жара?
Кто и враговъ отъ гибели берегъ,
Кому Французъ далъ прозвище Баяра (*)?..
Се Милорадовичъ, другъ жизни боевой,
Гроза враговъ… и благодѣтель мой!
Ѳ. Глинка.
(*) Баяръ получилъ названіе: рыцарь безъ страха и упрека.
Портреты Русскихъ Полководцевъ.
правитьВъ нумерѣ 154 Сѣверной Пчелы, читатели видѣли, что портреты Русскихъ Генераловъ, писанные Г. Довомъ, подали мысль Автору къ описанію подвиговъ сихъ знаменитыхъ воиновъ. Авторъ желалъ народнымъ Русскимъ слогомъ представить главныя, рѣзкія черты изъ жизни и дѣлъ Полководцевъ, прославившихъ отечество. Сій необыкновенные подвиги изображены Авторомъ въ отдѣльныхъ панорамическихъ картинахъ, отличающихся мѣстностью. Стихотворенія сіи написаны были въ Іюлѣ прошлаго года, и сообщены намъ для напечатанія въ особенной книжкѣ. По просьбѣ нашей, Авторъ согласился на напечатаніе нѣкоторыхъ изъ сихъ народныхъ Русскихъ стихотвореній въ Сѣверной Пчелѣ. Въ предисловіи своемъ Авторъ говоритъ: «Первый въ ряду произведеній Г. Дова, есть Тотъ, Кого въ качествѣ Военачальника, видѣли мы на челѣ полковъ нашихъ, и Кто въ высокомъ достоинствѣ Монарха, удостоилъ насъ честью именоваться Его сослуживцами.»
Се Онъ.
правитьI.
правитьВъ Москвѣ отозвалось. Звонитъ Иванъ Великій
И площадь Красная пестрѣетъ и кипитъ;
Шумятъ, по улицамъ, торжественные клики…
Куда мужикъ, купецъ и дворянинъ спѣшитъ?
Въ старинныхъ теремахъ, въ Кремлѣ для насъ священномъ,
Неколебимъ и твердъ, предсталъ съ смиреньемъ Онъ!
И людямъ Русскимъ рѣкъ: что, въ буйствѣ дерзновенномъ,
Навелъ орду свою на Русь Наполеонъ….
И люди Русскіе, по Русски запылали
И малъ и старь — на брань!
Дѣтей и женъ за Волгу отсылали,
Съ дѣвицъ и женъ жемчугъ — отчизнѣ въ дань!
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
II.
правитьПарижъ!… кипятъ и движутся Французы!
Вездѣ толпа! вездѣ народъ!
Съ Кавказскихъ Горъ и отъ Камчатскихъ водъ,
Полки невиданныхъ пришли расторгнуть узы,
(Въ которыхъ Францію, тридцатый годъ,
Держали дерзкіе, военные тираны)
И дать дѣламъ законный ходъ…
Но — Кто принесъ цѣлебныхъ Русскихъ водъ,
Чтобъ Франціи омыть дымящіяся раны?
За Кѣмъ пошли народы и Цари?
Кто за-Уральскаго привелъ Башкира,
Въ столицу модъ, въ столицу міра,
Гдѣ онъ съ Француженкой ходилъ по Тюльери?
И Кто позволилъ, послѣ драки,
Чтобъ Черноморскіе Казаки
Свои коши, свои биваки
На Елиссейскія поставили поля?…
О Комъ разсказами полна земля?
И Кто сей Онъ, бѣжитъ, тайкомъ, отъ хвалъ и клика?
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
III.
правитьОпять Парижъ!… Вотъ площадь Лудовика!
На Тульскихъ фабрикахъ каленые штыки,
Красиво свѣтятся въ Парижѣ;
И хвалятся конемъ при-Донскіе полки;
И любопытныя Француженки, все ближе,
Кого спокойнаго тѣснятъ?
Кому цвѣты, Кому виватъ?
Кому рукоплесканье?
Молчу, пусть назоветъ позднѣйшее преданье
Пусть вѣки говорятъ…
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
IV.
правитьДымится ладаномъ кадило!
Славянскій слышится языкъ:
Благоговѣніе всѣ души освѣтило!
Постъ церковное ученыхъ пѣвчихъ ликъ;
Блестятъ глазетовыя ризы;
И сынъ Италіи, и Галлъ,
Полякъ и Сербъ и Камчадалъ,
Сыны Арминія и Цельтіи и Фризы,
И Парижанъ досужія толпы,
Глядятъ, какъ Русскіе почтенные Попы
Священно-действуютъ на площади народной…
Тамъ нѣкогда народъ кипѣлъ,
И въ онѣмѣніи глядѣлъ.
Какъ палъ Бурбонъ — сынъ крови благородной
Маратовъ голосъ тамъ гремѣлъ
И тѣхъ временъ блистали великаны….
Чу! а теперь какіе барабаны,
Затѣмъ грѣмятъ на той же площади?
Прошелъ, какъ сказка, бунтъ; страстей утихла битва;
Приветъ въ устахъ, покой въ груди…
Въ Парижѣ Русская читается молитва!
И Франція зоветъ на царство короля!
О Комъ бесѣдуетъ Французская земля?
Кто ввелъ насъ въ близкое съ Европою знакомство?
Молчу. Пусть говоритъ подробнѣе потомство….
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
V.
правитьВстаетъ…. оправилась изнывшая Москва!
Омыла славой раны…
Еще въ золѣ ея священная глава!
Но волки русскіе и враны
Въ тиши полей, въ глуши лѣсовъ,
Терзаютъ и клюютъ тѣла ея тѣла ея враговъ!…
Несутъ, везутъ по всѣмъ дорогамъ,
Желѣзо, хлѣбъ и лѣсъ:
Не вѣкъ гремитъ въ землѣ тревогамъ,
Ужъ ясенъ ликъ родныхъ небесъ.
Народъ въ Кремлѣ, народъ въ Соборѣ,
Звонятъ…. и Августинъ съ Крестомъ, въ поющемъ хорѣ,
Средъ тысячи свѣчей и эмблемныхъ кадилъ,
Подъ вѣяньемъ святыхъ хоругвій, въ храмъ вступилъ
И — «Да воскреснетъ Богъ!» — вступая возгласилъ….
Верхи церквей и древнихъ башенъ
И, въ селахъ, жатвы Русскихъ пашенъ.
Позолотилися опять: —
Несетъ домой знамена рать,
Бѣгутъ смотрѣть порядокъ ратный,
Какъ мѣрно полкъ и полкъ идетъ…
Кого жъ еще столица ждетъ?
И про Кого она поетъ:
"Ты возвратился Благодатный!
Ѳ. Глинка
Брату.
правитьВалдайскія крутыя горы,
Погодный лѣтній день,
И облаковъ позолоченныхъ тѣнь,
Дешевой радостью богато тѣшатъ взоры…..
Зачѣмъ же, другъ, роскошные уборы:
Паркетъ и штофъ, и зеркала,
И лакомство страстей и лакомство стола?
Хвала Всевышнему, Зиждителю хвала!
Онъ солнце свѣтлое для всѣхъ повѣсилъ.
На кругломъ куполѣ небесъ;
Для всѣхъ открылъ луга и выростилъ свой лѣсъ,
И въ душу всякому Онъ рѣкъ: «будь веселъ!»
Послушемъ…. Исполнимъ сердца долгъ
И тише станутъ наши груди:
Зачѣмъ намъ то, что выдумали люди?
Будь нашимъ то, что сдѣлалъ Богъ!
Ѳедоръ Глинка.
МОЛИТВА
правитьБудь благъ ко мнѣ, о вѣчный Боже!
Я здѣсь минутный гость, — я рабъ!
Ты безконеченъ — я ничтоженъ,
Всесиленъ Ты — я нищъ и слабъ!
Ты жизни Царь — я дань гробницѣ
Ты весь во свѣтѣ, — я въ темницѣ!
Чтобъ щедрить всѣхъ — Ты благъ на то:
Ты всемогущь; — а я ничто!
Ѳедоръ Глинка.
Грѣхъ и стыдно.
правитьБывало знали мою: грѣхъ,
И часто говорили: «стыдно!»
И я ссылаюся на всѣхъ,
Что въ томъ бывало — то, что грѣхъ,
И то, за что бываешь стыдно,
Гораздо рѣже было видно…
Теперь скажи, хоть въ шутку: «грѣхъ!»
Какъ разъ взорвутъ тебя на смѣхъ!…
Теперь чувствительно, и колко и обидно; —
Но никому почти ужъ ни грѣшно, ни стыдно…
Повѣсть.
правитьБолѣя недугомъ соблазновъ и тревогъ,
Зачѣмъ ты говоришь: "меня караетъ Богъ!
«Онъ искушеніе послалъ мнѣ и напасти?»…
Твой Богъ есть Богъ любви! Тебя караютъ страсти:
Ты самъ ихъ воскормилъ! И вотъ сіи зміи,
Сіи питомицы любимыя твои,
Въ гнѣздѣ своемъ, — въ груди твоей — пируютъ….
И чувства пылкія, желаньемъ воспалясь,
Противу разума бунтуютъ…
И рушится святая связь
У духа и души, и нѣмотствуетъ совѣстъ;
И въ головѣ твоей ужъ больше не свѣтло!
И тутъ-то съ хитростью иль нагло входитъ зло…
Вотъ сокращенная паденій нашихъ повѣсть!
Горе и счастье.
правитьГрызетъ, но укрѣпляетъ горе!
Не такъ, какъ съ счастьемъ, съ нимъ уладишь какъ нибудь!
Мы можемъ переплыть и бѣдъ и скорби море,
И — въ ложкѣ счастья утопать!
Правила.
править1.
правитьСобой другихъ не заслонять;
Въ дѣлахъ другихъ не поперечить;
Въ словахъ своихъ не пусторѣчить,
И никого не осуждать….
2.
правитьО слабостяхъ людей молчи!
О добродѣтеляхъ — кричи!
Что значить этотъ вздохъ?
правитьКогда я мраченъ былъ, мою примѣтя муку,
Ты сдѣлалъ мнѣ добро…. Твою я стиснулъ руку
И сладко воздохнулъ, что значитъ этотъ вздохъ?
Объ этомъ знаетъ Богъ!
Ѳ. Глинка
ТЕПЛО И СТУЖА.
правитьСолнце землю грѣетъ,
Вѣтеръ земю студитъ:
Солнце — милость Божья,
Вѣтеръ — наши ссоры:
Между двухь мы ходимъ,
Но болѣе зябнемъ
Отслонясь отъ соінца,
Отдаваясь вѣтру……
Прекрался вѣтеръ,
Всё бы солнце грѣло,
Все бъ играло сердце,
Все бъ въ душѣ свѣтлѣло!…..
Но мы какъ-то любимъ
Вѣтеръ да ненастье,
И безщадно губимъ
И себя и счастье.
Если бы на солнцѣ
Чаще мы бывали,
Разогрѣтымъ сердцемъ
Рѣже бы хворали!
Но въ холодномъ вѣкѣ,
Блещущемъ полудой,
Сердцѣ въ человѣкѣ
Всё больно простудой!….
Ѳ. Глинка.
Хозяйка.
правитьКакъ я люблю тебя, хозяйка!
Какъ тонокъ сонъ твой, чутокъ слухъ!
Едва заголосилъ пѣтухъ,
Ты говоришь своимъ: «вставай-ка!»
И будишь малыхъ и большихъ.
Ночникъ въ избѣ, къ Иконѣ свѣчка;
Пылаетъ радугами печка;
И въ золотымъ рукахъ твоихъ
Все ладится, все такъ клеится!
Все прибрано въ дому давно;
И ужъ вертлявое вертится
Въ твоихъ перстахъ веретено?
Разсвѣтъ! опять иные сборы.
Вотъ, сквозь морозные узоры,
Глядится солнышко въ стекло:
"Гляди къ намъ, красное, свѣтло!
"Мы люди добрые, простые,
"Не обижаемъ никого;
«Не намъ хоромы золотые:
„Что есть — довольно намъ того!“
Но вотъ протяжно зазвенѣло:
Обѣдня! — Колоколъ зоветъ!
И всякой, покидая дѣло.
Ко Храму Божію идетъ…
Какъ вы свѣжи, какъ вы румяны,
Жильцы залѣсныхъ деревень!
Для васъ невѣдомы романы
И дряхлость чувствъ и сердца лѣнь.
И пресыщенье ледяное.
Увы! у насъ совсѣмъ иное
Въ угарныхъ нашихъ городахъ!
Мы, страстнымъ разгораясь зноемъ,
Грустимъ, томимся, сохнемъ, ноемъ:
Мы старцы въ молодыхъ годахъ!…
Ѳедоръ Глинка.
Розалія! я помню васъ,
Когда вы были такъ прелестны!
Когда какой то свѣтъ небесный
Сіялъ изъ вашихъ синихъ глазъ!
И помню колдовство улыбки
И вашъ возвышенный и гибкій.
Какъ будто окрыленный стань!
И ваши крошечныя ножки,
И локонъ темный, какъ каштанъ,,
Бывало въ рощи нѣтъ дорожки,
Гдѣбъ вамъ побыть не удалось;
Вы такъ легки и милы были!
Вкругъ васъ какое то лилось
Очарованье; вы любили
Пріятность пѣсней не земныхъ;
Стихи Жуковскаго читали,
И въ дѣтскихъ замыслахъ своихъ
Вы замки въ воздухѣ лазурномъ созидали!
Теперь Розалія совсѣмъ не такова:
Жена откупщика, ты: страхъ разбогатѣла!
Твои широкіе, по модѣ, рукава,
И шаль, и полнота упитаннаго тѣла;
На головѣ искуственный цвѣтникъ
И на смиреннаго супруга рѣзкій крикъ —
Все скажетъ: ты не — ты, съ тѣхъ поръ какъ съ милліономъ,
Въ тебѣ и на тебѣ, что было все не такъ!
Гдѣ книги? гдѣ мечты? ты вѣчно за бостономъ;
За взятки ссоришься — и нюхаешь табакъ!…
Ѳ. Глинка.
Кто Сей? (*)
править(*) Въ нумерахъ 154 (1825) и 2-мъ (1826) Сѣверной Пчелы помѣщены стихотворенія, къ коимъ мысль подали портреты, писанные Г. Дономъ. Мысль къ стихотворенію: „Кто Сей?“ подалъ эстампъ, гравированный съ портрета, писаннаго тѣмъ же Художникомъ.
Кто Сей?.. На ласковыхъ устахъ
Душа — въ сіяніи улыбки;
И здравый, свѣтлый умъ покоится въ очахъ;
Осанкой рыцаря Онъ, величественный, гибкій.
Равно послушливы Ему
И Царскій скиптръ и боевая шпага:
Въ лицъ и въ поступи рѣшимость и отвага,
И видно, что всегда высокому уму
Покорны въ Немъ порывъ и пылкія движенья.
Ему дано, въ судьбахъ высокихъ Провидѣнья,
Народовъ покорить сердца;
Взять души въ плѣнъ — благоволеньемъ,
И дивнымъ самоотверженьемъ
Стать выше Царскаго вѣнца…
На чьи могущія, по юныя panes*
Все бремя царственной заботы налегло?
Кого привѣтствуютъ развитыя знамена
Съ знакомымъ намъ отъ Прадѣдовъ орломъ?
Кто цѣлый день въ трудахъ и въ доблестной работѣ,
Готовитъ счастіе родной своей странѣ?
То въ зной и въ пыль и въ благородномъ потѣ,
Среди кипящихъ войскъ летаетъ на конѣ;
То, чуткій къ голосу вдовицы,
Доступный нищему и сиротѣ,
Читаетъ… слушаетъ… и, не смотря на лицы,
Какъ Пращуръ Петръ, дружитъ, по сердцу, правотѣ,
И при звѣздѣ и очной томитъ надъ дѣломъ очи,
И тѣломъ утомленъ, но сердцемъ бодръ и радъ,
Заботливый отецъ, въ тиши глубокой ночи,
Идетъ благословитъ, во снѣ, младенцевъ чадъ…
Москва живетъ, Москва шумитъ,
Весь градъ, какъ брачный домъ, веселіемъ блеститъ;
И поднялъ старецъ Кремль главу свою сѣдую!…
Кого пѣвцы желаютъ пѣть?
Сто-тысячной толпой, кого бѣгутъ глядѣть?..
Какъ Божьихъ Ангеловъ, чету младую
Встрѣчаетъ древній градъ Царицу и Царя,
Какъ сынъ отца, какъ другъ встрѣчаетъ друга,
Спѣшитъ къ народу Царь съ Нимъ Матерь и Супруга
Свѣтла, какъ ранняя надъ Волгою заря:
Вкругъ терній царственной судьбины
Она какъ роза обвилась….
Прекрасны на Москвѣ веселія картины!
И бѣлокаменная вся стеклась,
Какъ добрая семья, на сладкій голосъ отчій —
Всѣ сорокъ-сороковъ церквей (*)
Звонятъ. — Не видно дня въ густыхъ толпахъ людей;
И отъ безчетности узорчатыхъ огней
Не стало надъ Москвою ночи!…
Чье имя затвердилъ Остякъ на бѣгѣ лыжъ?
На гребнѣ страшныхъ скалъ, безтрепетный Чеченецъ,
Едва лепечущій младенецъ,
И дважды видѣвшій Парижъ
Россійскій гренадеръ, Калмыкъ и витязѣ Дона?…
Кому Имперіи Корона?
(Горитъ безцѣнный въ ней алмазъ!)
Кому, въ торжественный помазанія часъ,
Благословеннаго Порфира?…
Въ Камчаткѣ ворожитъ Шаманъ;
Гадаютъ на степяхъ, Орды Киргизскихъ странъ:
Каковъ сей будетъ Царь — средь битвъ и въ ложѣ мира?
И говоритъ предчувствіе сердецъ:
Онъ будетъ Русскій Царь — и Русскимъ Царь-Отецъ!
Какъ Государь — любимъ народомъ;
Любимъ людьми — какъ человѣкъ;
Онъ въ храмъ безсмертія пойдетъ надежнымъ ходомъ,
И дастъ Россіи новый вѣкъ.
Незыбкой правды на граниты
Поставитъ Онъ незыблемый законъ;
Предъ Богомъ я людьми открытый,
Свои дѣла, Свой судъ вѣкамъ покажетъ Онъ!
На стражу — зоркій умъ; духъ твердый — намъ въ ограду,
И проведетъ нашъ челнъ сквозь бури и грозу:
Все намъ; Себѣ жъ возьметъ, за всѣ труды, въ награду —
Молитву сироты и нищаго слезу!»…
О комъ сіи слова, сей откликъ повторяю? —
Но, на часахъ судьбы, пробилъ священный часъ:
Воскликнулъ старъ и малъ, и дружный Россовъ гласъ
Гремитъ: «ура! ура! Монарху Николаю.»
Ѳ. Глинка.
(*) Такъ считали встарину число Храмовъ Божіихъ въ Москвѣ.