|
К Мерзлякову Творения Хвостова.
|
| Дом сумасшедших
|
|
1 Расскажу вам чудный сон;
Не игра воображенья, Не случайный призрак он.
Нет, но мщенью предыдущий И грозящий неба глас,
К покаянию зовущий И пророческий для нас.
В уголку сидел один,
И Кутузова*) стихами Я растапливал камин.
Подбавлял из Глинки*) сору И твоих, о Мерзляков,
Из «Амура»*) по сю пору Не дочитанных стихов!
Нос мне сажей закоптил,
И в награду крепко-крепко, И приятно усыпил.
Снилось мне, что в Петрограде, Чрез Обухов мост*) пешком
Перешед, спешу к ограде - И вступаю в Жёлтый Дом.
В список бегло я взглянул
И твоих проказ прошедших Длинный ряд воспомянул,
Карамзин, Тит Ливий*) русский! Ты, как Шаликов,*) стонал,
Щеголял, как шут французский. Ах, кто молод не бывал?
Прежде, други, расскажу.
Во второе отделенье Бешеных глупцов вхожу.
«Берегитесь, здесь Магницкой!*) Нас вожатый упредил. -
Он укусит вас, не близко!..» Я с боязнью отступил.
Кавалерских связка лент,*)
Просьбица о пенсионе, Святцы, список всех аренд,*)
Дач, лесов, земель казённых И записка о долгах.
В размышленьях столь духовных Изливал он яд в словах.
Вер терпимость, пыток нет!
Ах, зачем не при Нероне Я рождён на белый свет!
Благотворный бы представил Инквизиции проект;
При себе бы сечь заставил Философов разных сект.
Бога, ближних и царя;
Зло им сделать — сплю и вижу В честь Христова алтаря!
Я за деньги — христианин, Я за орден — мартинист,*)
Я за землю — мусульманин, За аренду — атеист!»
Уши я зажав, бежал…
Рядом с ней на новосельи Рунич*) бегло бормотал:
"Вижу бесов пред собою, От ученья сгибнул свет,
Этой тьме Невтон виною И безбожник Боссюэт*) ".
Доморощенный Омар*)
Книги драл, бросал бумаги В печку на пылавший жар.
Но кто сей скелет исчахший Из чулана кажет нос?
«То за глупость пострадавший Наш Попов*) …Чу, вздор понёс!»
Пушку слить, палаты скласть,
Силу пороха удвоить, От громов храм божий спасть;
Справить сломанную ногу, С глаз слепого бельмы снять,
Не учась, молися богу, - И пошлёт он благодать!
Принесёт чертёж, размер,
Пробу пороху в мешечке. Благодати я пример!
Хоть без книжного ученья И псалтырь один читал,
А директор просвещенья И с звездою генерал!»
Сумасброда я жалел
И малейшия надежды К излеченью не имел.
Наш Кавелин*) недалёко Там, в чулане, заседал,
И, горе возведши око, Исповедь свою читал:
И сажать в безумный дом?
Я подлец уже с природы, Сорок лет хожу глупцом,
И Магницкий вечно мною, Как тряпицей чёрной, трёт;
Как кривою кочергою, Загребает или бьёт!»
Крокодил, а с виду тих!
Это что?» — «Устав Алжирский О печатании книг!»
Вкруг него кнуты, батоги И Красовский*) — ноздри рвать…
Я — скорей давай бог ноги! Здесь не место рассуждать.
У стены ты приковал?» -
«Это пара людоедов! - Надзиратель отвечал. -
Аракчеева обноски,*) Их давно бы истребить,
Да они как черви — плоски: Трудно их и раздавить!»
Через залу перешел
И увидел над дверями Очень чётко: Сей отдел
Прозаистам и поэтам, Журналистам, авторам:
Не по чину, не по летам Здесь места — по нумерам.
Отворя, мне говорит:
"Нумер первый, ваш приятель Каченовский*) здесь сидит.
Букву Э на эшафоте С торжеством и лики*) жжёт;
Ум его всегда в работе: По крюкам*) стихи поёт;
То, обнюхивая, гниль
Духу роз предпочитает; То сметает с книжек пыль
И, в восторге восклицая, Набивает ею рот:
«Сор славянский! пыль родная! Слаще ты, чем мёд из сот!»
Спичка Шаликов, в слезах,
Разрумяненный, в веночке, В ярко-планшевых*) чулках,
Прижимает веник страстно, Ищет граций здешних мест
И, мяуча сладострастно, Размазню без масла ест.
Истый Глинка восседит;
Перед ним дух русский в склянке Не откупорен стоит.
Книга Кормчая*) отверста, А уста отворены,
Сложены десной два перста, Очи вверх устремлены.
Я тебя, дружка, поймал:
Из российского „Стоглава“ „Федру“ ты свою украл.
Чувств возвышенных сиянье, Выражений красота,
В „Андромахе“*) — подражанье „Погребению кота“»*)
Вскрикнул я. — Тебе ль здесь быть?
Ты дурак, не сумасшедший, Не с чего тебе сходить!»
— «В Буало я смысл добавил, Лафонтена я убил,
А Расина переправил!» - Быстро он проговорил.
Я искусно ускользнул
От мучителя; но в воду Прямо из огня юркнул.
Здесь старик, с лицом печальным, Букв славянских красоту -
Мажет золотом сусальным Пресловутую фиту.
Коронованное кси,
Староверских книжек груду И в окладе ик и пси,
Том, в сафьян переплетённый, Тредьяковского стихов
Я увидел изумлённый - И узнал, что то Шишков*).
«Се, се россы! Се сам Петр!
Се со всех сторон зияет Молния из тучных недр!
И чрез Ворсклу, при преправе, Градов на суше творец
С драгостью пошёл ко славе, А поэме сей — конец!»
Скутан, лапочки крестом,
Ноги вытянувши чинно, Чёрта дразнит языком.
Видеть ведьму вображает: То глазком ей подмигнёт,
То кадит и отпевает, И трезвонит, и ревёт.
Бюст грызёт Карамзина;
Пена с уст течёт ручьями, Кровью грудь обагрена!
И напрасно мрамор гложет, Только время тратит в том,
Он вредить ему не может Ни зубами, ни пером!
Усмотрев, что это я,
Возопил в остервененьи: «Мир! Потомство! за меня
Злому критику отмстите, Мой из бронзы вылив лик,
Монумент соорудите: Я велик, велик, велик!»
О червяк, отец червей! -
Я сказал. — И ты стремишься К славе из норы твоей?» -
«Двор читал мои творенья, - Прервал он, — и государь
Должен в знак благоволенья…» - «Стой, дружок! наш добрый царь
То смиряет смутный мир,
От царей отводит тучу, То даёт соседям пир;
То с вельможами хлопочет; То ссылает в ссылку зло;
А тебя и знать не хочет; Посиди — тебе тепло!»
Крошка Батюшков висит
В светлой проволочной клетке; В баночку с водой глядит,
И поёт он сладкогласно: «Тих, спокоен сверху вид,*)
Но спустись на дно — ужасный Крокодил на нём лежит».
Рассуждений, эпиграмм,
Он пищит мне: «Я согласен, Я писатель не для дам.
Мой предмет — носы с прыщами, Ходим с музою в трактир
Водку пить, есть лук с сельдями. Мир квартальных есть мой мир».
Из чужих лоскутьев сшит.*)
Он — цыган в литературе, А в торговле книжной — жид.
Вспоминая о прошедшем, Я дивился лишь тому,
Что зачем он в сумасшедшем, Не в смирительном дому?
Забежала вместе с ним».
Так, Булгарин-забияка*) С рыльцем мосьичим своим,
С саблей в петле… «А французской Крест ужель надеть забыл?
Ведь его ты кровью русской И предательством купил!»
Брызжет пеною с брылей,
Мечется, рычит, кусает И домашних, и друзей».
— «Да на чём он стал помешан?» - «Совесть ум свихнула в нём:
Всё боится быть повешен Или высечен кнутом!»
Каразин*) хамелеон!
Филантроп, законодатель. Взглянем: что марает он?
Песнь свободе, деспотизму, Брань и лесть властям земным,
Гимн хвалебный атеизму И акафист всем святым.
И в сандалиях, как царь;
Горд в мишурном он хитоне, Держит греческий букварь.
«Верно, ваши сочиненья?» - Скромно сделал я вопрос.
«Нет, Софокловы творенья!» - Отвечал он, вздёрнув нос.
«Вот ещё!» — сказали мне.
Я взглянул. Максим Невзоров*) Углем пишет на стене:
«Если б, как стихи Вольтера, Христианский мой журнал
Расходился. Горе! вера, Я тебя бы доконал!»
Утомлён я, вон спешил
Горькую прервать утеху; Но смотритель доложил:
«Ради вы или не ради, Но указ уж получён;
Вам нельзя отсель ни пяди!» И указ тотчас прочтён:
С Гречем в подлый бой вступал,
Что с Булгариным возился И себя тем замарал, -
Должен быть как сумасбродный Сам посажен в Жёлтый Дом.
Голову обрить сегодни И тереть почаще льдом!»
Хлад по жилам пробежал,
И, проснувшись, не очнулся - И не верил сам, что спал.
Други, вашего совету! Без него я не решусь:
Не писать — не жить поэту, А писать начать — боюсь!
|
|
Примечания Сердце наше — кладезь мрачный;
|
Стихотворения (Воейков)
| Стихотворения |
| Опубл.: 1825. Источник: az.lib.ru • К Мерзлякову… «Попалась мышь! Умри — спасенья никакого…» Дом сумасшедших |