З. А. Буринский править
Стихотворения править
Библиотека поэта. Второе издание
Поэты 1790—1810-х годов
Вступительная статья и составление Ю. М. Лотмана
Подготовка текста М. Г. Альтшуллера.
Вступительные заметки, биографические справки и примечания М. Г. Альтшуллера и Ю. М. Лотмана
Л., «Советский писатель», 1971
Оригинал здесь — http://www.rvb.ru
Биографическая справка
113. Поэзия
114. Призывание Цезаря. Перевод из первой книги Вергилиевых «Георгик»
115. «На ее могиле есть цветок незримый…»
Биографическая справка править
Захар Александрович Буринский (1780—1808) принадлежит к поэтам, чье имя в настоящее время забыто даже специалистами. Однако современники ценили его высоко. Имя его упоминается в обзорах поэзии в ряду наиболее значительных литературных деятелей. Батюшков в «Речи о влиянии легкой поэзии» сожалел о Буринском, «слишком рано похищенном смертию с поприща словесности».1 Греч дал ему такую характеристику: «Молодой писатель с большим талантом, переводчик Вергилия, умер слишком рано для упрочения своей славы».2 Белинский в обзоре «Русская литература в 1841 году» назвал Буринского в одном ряду с Катениным и Пниным.
Обстоятельства жизни Буринского почти неизвестны. Всю свою короткую жизнь он боролся с нуждой, и, по всей вероятности, именно эта борьба свела его преждевременно в могилу. Он родился в Переславле-Залесском в семье священника, блестяще окончил Московский университет в 1806 году и, получив магистерскую степень, готовился к тому, чтобы занять кафедру профессора. Ему предстояла заграничная командировка. Смерть оборвала все планы.
Как поэт Буринский принадлежал к кружку Мерзлякова. В близких к университету московских литературных кругах 1805—1805 годов он считался восходящей звездой русской поэзии. С. П. Жихарев писал: «Милый, беспечный мой Буринский, будущее светило нашей литературы, поэт образом мыслей и выражений и образом жизни — словом, поэт по призванию!»3 Из петербургских литераторов известны связи его с Гнедичем, возможно, завязавшиеся еще в московский период жизни последнего. В письме Гнедичу Буринский жаловался на одолевающую его нужду, зависимость, унижающую интеллигента-разночинца: «Люди нашего состояния живут в рабстве обстоятельств и воли других… Сколько чувств и идей должны мы у себя отнять! Как должны переиначить и образ мыслей и волю желаний и требований своих самых невинных, даже благородных склонностей! — Мы должны исказить самих себя, если хотим хорошо жить в этой свободной тюрьме, которую называют светом».
Стихотворения его никогда не были собраны. Большинство из них оставалось в рукописях и по настоящее время не разыскано.
1 К. Батюшков, Опыты в стихах и прозе, ч. 1, СПб., 1817, с. 22.
2 Н. И. Греч, Учебная книга русской словесности, ч. 4, 1844, с. 326.
3 С. П. Жихарев, Записки современника, М. —Л., 1955, с. 143.
113. ПОЭЗИЯ
Поэзии сердца, все чувства — всё подвластно…
Моск<овский> журн<ал>
Приди, Поэзия, дар неба драгоценный!
Се музы росские благодарят судьбе!
Приди, бессмертная, в сей день, для нас священный;
Теперь усердие внимает лишь тебе.
Сопутствуй истине, пусть глас ее нельстивый,
Соединясь с твоим, монарха воспоет —
И скажет, как теперь россияне счастливы,
Как музам Александр блаженный век дает!
Всегда, во всех странах горел огонь небесный —
Душа Поэзии — и смертных согревал;
Всегда, во всех странах сын песни вдохновенный
На лире золотой и трогал, и пленял,
Как сердце и душа стремились в нем к свободе
Восторга на крилах отца и бога петь,
Когда он кроток, благ является в природе,
И жизнь, и красоту творению дает!
Где тучи вечные нависли над снегами,
Где в гробе красоты всегда природа спит —
И там Поэзия является с цветами,
И там огонь ее в груди людей горит,
И движет струны лир. Так в острове туманов
Фингалов мрачный сын героев воспевал;
Так житель Холмогор, стремясь вослед Пиндаров,
Из недра вечных льдов гармонию воззвал!
Как тысячи светил на тверди запылали —
Огонь Поэзии для смертных возгорел;
Народы родились, и грады расцветали —
И луч Поэзии льды полюсны согрел.
Тогда, как человек с другими съединился
И царства возросли под сводами небес,
Язык божественный ее обогатился,
Соделался тогда источником чудес;
Тогда Филиппов сын, по гласу Тимофея,
От ног Таисиных спешил на брань лететь;
Родились Пиндары, Гомеры и Орфеи —
И звери дикие ходили им вослед!
Кто мог предметы все Поэзии исчислить
И языку ее круг тесный начертить? —
Поэзия везде! — и кто дерзнул помыслить,
В жилище облаков орла остановить?
Ее пределы там, где кончится вселенна;
Великий путь — земля, моря и небеса.
Парил Бард Севера по тверди вдохновенной
И на Атлантовых не опочил хребтах.
И сколь различен вид чудесныя природы,
Различен столько вид Поэзии самой;
Поэзия была богиней всех народов
И не потушит ввек бессмертный факел свой!
Какую чудную увидим мы картину,
Когда история покажет ряд веков,
Как в недрах дикия и мертвыя пустыни
Ручей, виющийся едва среди песков,
Далёко по полям хребет свой расстилает,
Жизнь, изобилие египтянам дает;
И как из семени дуб гордый изникает,
Так и Поэзия в пути своем идет.
Родился человек — и в сладком восхищеньи,
В сердечной простоте природу прославлял;
Изображал потом свой ужас, изумленье,
Когда из черных туч огонь над ним пылал,
Как горы крепкие в сердцах своих стенали
И океан кипел, ревущий в берегах.
Поэты мудрые на арфах подражали
Глаголам Вышнего, как Он вещал в громах,
И в кротких зефирах, и в стоне ветров ярых,
И в трелях соловья, в журчаньи светлых вод,
И в шепоте дерев, и в бурных водопадах
Звучали струны их: велик, велик господь!
Раздались песни Муз, — и счастье с кротким миром,
С улыбкой жизненной слетели к нам в поля.
Дары благие их посыпалися с лиры,
И обновилася великая земля!
Так человек, пленясь согласьем лирна звона,
Огнь в сердце ощутил, летел других обнять,
Составить общество: гармонии законы
Цепями милыми умеют нас пленять.
Что был ты, человек, один в лесах, с природой?
Не раб ли был ее ты в славный век златой?
Но в обществе воззрел на небо с мыслью гордой,
Тогда исполнился великий жребий твой!
Душа возвысилась к моральному блаженству,
Ты начал в радости свободнее дышать;
Открытый разум твой понесся к совершенству,
И в мыслях полетел вселенную обнять!
Распространился круг идей твоих далёко,
Искусства, знания, науки родились,
И до небесных стран твое проникло око,
И горы под рукой твоею раздались!
Леса дремучие поля обременяли;
Там — в черной их глуши — смерть вечная жила;
Вой ветров, рев зверей там эхом повторялись;
Река шумящая свой бурный ток вила
Средь каменистых скал, среди степей бесплодных,
Уединение ходило на брегах;
Коснулся Амфион до струн волшебно-стройных —
Упали дерева на мощных их корнях
И, превратясь в суда, за счастьем полетели;
Пустыни облеклись вдруг жатвой золотой,
Сыны гранитные под стадию исчезли.
Какое торжество Поэзии святой!
Явились общества, — брань лютая явилась,
Из ада принеслась — и возлегла в полях;
Глад, ужас, бешенство кругом ее обвились,
И поселилась смерть в стальных ее руках!
Тогда восстал Поэт — се глас его громовый
Устами Минина к гражданам говорит:
«Ступайте, братия! вам плен и смерть готова,
Огнь гибельной войны в отечестве горит.
Идет ужасный враг, как тигр ожесточенный,
Разит без жалости младенцев, слабых жен!
Не видите ли вы сих нив опустошенных?
Не слышите ли вы несчастных смертный стон?
Смотрите, как в крови купается враг лютый:
Одной рукою меч, другою цепь несет.
Ступайте, братия! еще одна минута —
И всё отечество погибнет и падет!
Ступайте!» — и герой булат свой извлекает,
На все опасности без робости летит.
Пусть медна пещь ревет, пусть в молниях пылает
И в вихрях огненных смерть лютую стремит, —
Герой неустрашим! Героя слава водит,
В глазах его огонь, в его деснице смерть;
Пред воинством своим, как грозный Марс, предходит —
И все спешат, как львы, в его опасный след!
Спешат — и враг упал, отечество спасенно,
Герой бессмертие и лавры заслужил, —
И се уста сынов Поэзии священной
В восторге чувств своих воспели громкий гимн
И славу воина в потомство передали:
Он в сонме Рымникских, Румянцевых воссел!
Трофеи гордые и мавзолеи пали,
Но не умолкнет песнь бессмертных, славных дел,
Сияет средь веков, как солнце на лазури,
И в хаосе времен погаснет вместе с ним.
Гремел глас Пиндаров в полете мощной бури,
Разил и восхищал согласием своим.
Воззрите! се Поэт перед лицем Эллады
С волшебной лирою, как некий бог, сидит,
Поет Иракла честь, поверженные грады,
И пламенный перун со струн его летит;
Он в души воинам мгновенно проникает,
Когда геройские поет им Бард дела;
Склонили к лире слух и, всё забыв, внимают —
И се гармония в них мужество возжгла!
Как ветры бурные, героев сонм несется,
Летит стремительно награду получить,
Под звуки сладких струн к победе дух их рвется,
И лавры на главе спешат они носить!
Дивиться ль мужеству Филиппова нам сына?
Гомера он читал, Поэзию любил!
Кто к просвещению шагами исполина
Отечество свое из тьмы привесть спешил;
Россию усмирив с ее скала?ми, льдами,
Согрел и оживил, как древний Прометей;
Кто степи дикие усеял городами
И от руки кого пал северный Арей, —
Тот в гимнах бардовых вовек не умирает.
Песнь Ломоносова до вечности пройдет;
Потомство поздное дивится и внимает,
Как в Петриаде он Великого поет!
Бичи вселенныя, друзья убийства, брани!
И ваши имена Поэзией живут.
Бессмертны Батыи, Аттилы, Тамерланы!
Вас роды поздные страшатся и клянут;
На вас Поэзия перун свой грозный мещет,
Во глубине могил трясет, разит ваш прах;
Се струны движуща рука Певца трепещет,
Над лирою его летает бледный страх.
Мы слышим меди гром, глас смерти миллионам,
Вопль ярый воинства, звук труб и стук мечей;
Еще взыграл Поэт — мы слышим смертны стоны,
Мы зрим растерзанных, растоптанных людей.
Там сетуют отцы, летами удрученны:
Чудовище войны пожрало их сынов;
Там плачут сироты, родителей лишенны,
Стенают тысячи несчастных, горьких вдов!
Злодей не внемлет им и по стезе кровавой,
При ярком зареве градов горящих, сел,
Спешит достигнуть в храм всегда живущей славы;
Но нет, не славу он — проклятие нашел!
Никто не посетит убийцы гроб ужасный,
И рушится его в забвеньи мавзолей!..
Но ты, герой добра, друг муз, отец несчастных!
Ты не умрешь в сердцах обязанных людей!
О россы! и у нас в век славный и бессмертный
Родились громкие Поэзии сыны,
Не ты ли, дщерь небес, не твой ли дар священный
Явился среди льдов, в объятиях зимы?
Не твой ли пылкий сын, великий Ломоносов,
В полете бурь царя, до облак воспарил?
И не с тобой ли пел блаженные дни россов,
На лире золотой гремел, пленял, разил?
Не ты ли двигала пленительные струны,
Когда Владимира Херасков воспевал,
Как Иоанновы и лавры и перуны,
И лирну песнь свою бессмертью отдавал?
Так! ты с Державиным в гремящем Водопаде
Горящим искр дождем летела с струн его;
Как пел он Вышнего и россиян отраду,
Не исполнялся ли восторга твоего?
О Дух Поэзии и гражданин вселенной,
С которым песни Муз нас могут восхищать,
Дар вдохновения! — один твой огнь небесный
Певцов монарховых живить, воспламенять
И сделать гласы их и лирну песнь возможет
Достойными хвалить достойные дела.
Пусть зависть в бешенстве грудь собственную гложет,
Но не дерзнет препнуть парение орла!
Наш юный Александр с Великими сравнится,
Не пламенный перун — оливы будет несть,
Ему вселенная с любовью удивится
И вечные венцы монарху станет плесть!
О царь! будь божеством — монархом над сердцами,
Храни и защищай любезных Пиэрид!
Они усыплют твой алтарь любви цветами,
И кроткого царя их будет гимн хвалить!
Ах! продолжи свой путь, великий, несравненный
Монарх и человек, для счастья поздных чад!
И да возможешь ты державой вожделенной
Чрез целые сто лет Россию утешать!
<1802>
114. ПРИЗЫВАНИЕ ЦЕЗАРЯ
Перевод из первой книги Вергилиевых «Георгик»
И ты в какой Совет, о Цезарь, вступишь вышний?
Не знаем, будешь ли защитник ты градов?
Иль, миртом матерним главу свою покрывши,
Плодов земных творец, царь мощный бурь, громов?
Иль власть на бездну вод рука твоя положит —
И мореходцы все единого почтут,
Фетида дщерь во брак и в дар моря предложит,
И крайние брега их бога призовут?
Или желаешь ты звездой светлоблестящей
В знак новый месяцев на высоте сиять?
Се уклоняется уж Скорпион горящий,
И часть небес тебе спешит он уступать!
Но чем ни будешь ты (лишь столь жестокой страсти
Быть Тартара царем твой дух не мог иметь,
Пускай полям его, где век в блаженной части
Все добрые живут, дивится целый свет),
Даруй, чтоб счастлив был путь мыслей дерзновенных,
О Цезарь! Мирный бог! Со мною сострадай
Над бедной участью селян непросвещенных,
Наставь их и к мольбам слух кроткий приучай!
1803
115
На ее могиле есть цветок незримый,
Всюду разливает он благоуханье;
Он цветок заветный, он цветок любимый —
Он воспоминанье!
И вечно-душистый цветок неизменный
Не боится бури, не вянет от зною,
Сторожит сохранно имя преселенной
К вечному покою!
1805
113. Отд. изд., М., 1802, подпись: Студент Захар Буринский. Эпиграф — из стихотворения Н. М Карамзина «Поэзия».
В сей день, для нас священный. Стихотворение написано к торжественному акту в связи с назначением M. H. Муравьева попечителем Московского университета и учебного округа.
Остров туманов — Англия.
Фингалов мрачный сын — Оссиан (см. Словарь).
Житель Холмогор, Бард Севера — М. В. Ломоносов.
Филиппов сын — Александр Македонский. Имеется в виду апокрифический эпизод из его биографии: воспламененный героическими песнями Тимотея (Тимофея), Александр отказался от любви к Таисе во имя подвигов.
Минин — см. примеч. 18.
Рымникский — Суворов А. В., князь Италийский, граф Рымникский (1729—1800).
Румянцев — см. примеч. 18.
Северный Арей — здесь: шведский король Карл XII (1682—1718), побежденный Петром I.
Батый, Аттила, Тамерлан — вожди кочевых орд, прославившиеся жестокостью завоеватели.
Когда Владимира Херасков воспевал и т. д. Имеются в виду поэмы М. М. Хераскова (см. примеч. 93) «Владимир Возрожденный» и «Россиада».
Так! ты с Державиным и т. д. Имеются в виду оды Державина «Водопад», «Бог», «Фелица».
Оливы — символ мира.
114. Печ. впервые по автографу ГПБ. Стихотворение представляет собой замаскированный призыв к императору облегчить участь русских крепостных и, видимо, связано с законом о вольных хлебопашцах и циркулировавшими в обществе слухами об освободительных планах Александра I.
Скорпион — название созвездия.
115. «Москвитянин», 1853, N 3, с. 72. Печ. по Жихарев, с. 53. Текст сопровожден следующим пояснением С. П. Жихарева: «Ты, вероятно, слыхал о Саше Давыдовой, прелестной и преисполненной талантов девушке, которую все так любили; она скончалась в прошлом году, вскоре после бала в благородном собрании. Неутешные отец и мать поставили над прахом милой дочери прекрасный памятник, на котором после имени, фамилии и лет ее приказали, вместо эпитафии, вырезать незабудку. Буринский, по желанию брата покойницы, написал на этот случай экспромтом премиленькие стихи». Элегия Буринского пелась как романс.