ЭПИЛОГЪ КЪ ПОЭМѢ «ЛА3АРЬ».
правитьО, бѣдность — нужда роковая,
Ты гнетомъ на міръ налегла;
Всю зёмлю отъ края до края
Покровомъ своимъ облегла….
Во власть ты свою безпощадно
Всего человѣка берешь,
Съ рожденья слѣдишь за нимъ жадно
И къ ранней могилѣ ведешь;
Ты радостно слезы глотаешь,
Что льются по блѣднымъ щекамъ,
Ни крикамъ тоски не внимаешь,
Ни жалобнымъ, кроткимъ мольбамъ.
О, мать неисходной печали!
Хотѣлъ я, чтобъ въ пѣсняхъ моихъ
Отчаянья вопли звучали
Всѣхъ жертвъ безотвѣтныхъ твоихъ;
Хотѣлъ, чтобъ ты грозно предстала
Во всемъ безобразьи своемъ
Предъ тѣмъ, кого жизнь баловала,
Кто шолъ въ ней цвѣтущимъ путемъ,
Хотѣлъ, чтобы въ чорствыя души
Лучъ кроткаго свѣта проникъ,
И каждый, имѣющій уши,
Услышалъ отчаянья крикъ.
Чтобъ стало въ немъ менѣе злобы,
Внушающей брата клеймить,
И каждое сердце могло бы,
Прощая, сильнѣе любить.
О, бѣдность, ты горькая доля!
Я пѣсни сложилъ о тебѣ,
Чтобъ всюду, гдѣ гнетъ и неволя,
Нашли онѣ откликъ себѣ.
Желалъ бы я гимномъ суровымъ
Созвать съ необъятной земли
Защитниковъ дѣломъ и словомъ
Несмѣтной голодной семьи!
Для благъ человѣчества нужно
Всѣмъ людямъ съ правдивой душой
Возстать энергично и дружно
На язвы нужды вѣковой.
Прогнать надо голодъ съ порога
Страдающихъ братьевъ меньшихъ,
Вѣдь хлѣба на свѣтѣ тамъ много,
Что хватитъ съ избыткомъ на нихъ.
Здѣсь каждаго смертнаго кровомъ
Надежнымъ пора надѣлить,
И теплой одежды покровомъ
Лохмотья его замѣнить.
Да, бѣдность проклятая! надо
Отнять у тебя изъ когтей
Голодное, блѣдное стадо
Тобой изнуренныхъ людей.
Всѣ силы ума напрягая,
Быть можетъ, удастся рѣшить —
Какъ въ мірѣ, нужда роковая,
На вѣки тебя истребить.
Но если намъ даже придется
Прогнать нищету отъ людей,
На долю ихъ все-жъ остается
Довольно гнетущихъ скорбей….
Гдѣ люди — тамъ будетъ и горе,
Страданья тамъ будутъ всегда,
И слезъ необъятное море
Не высушить намъ никогда!
Въ борьбѣ изнывая напрасной,
Всегда будетъ жить родъ людской
Надеждою робкой, неясной
На счастіе жизни иной.
Ю. Доппельмайеръ.
ИРЛАНДІЯ.
правитьПолный скорби, покинулъ я землю родимую —
Не увижу я снова холмовъ зеленѣющихъ,
Но я въ сердцѣ унесъ память свято хранимую
О поляхъ неоглядныхъ, хлѣбами пестрѣющихъ,
О ласкающемъ вѣяньи вѣтра душистаго,
О тропинкахъ, извилисто вдаль убѣгающихъ,
И о свѣжести яснаго утра росистаго,
И о водахъ, обильно луга орошающихъ.
О, родная земля! твои дѣти несчастныя,
Мы тебя оставляемъ — босые, голодные,
И уносятъ насъ волны подъ небо ненастное,
На чужбину далекую, въ страны холодныя! —
Здѣсь въ ноляхъ, переполненныхъ жатвой богатою,
Мы знавали довольно нужды и гоненія,
И лохмотья дырявыя были намъ платою
За всѣ долгіе годы труда и терпѣнія.
А тѣ нивы, вѣдь, потомъ своимъ поливали мы
Такъ зачѣмъ же плоды ихъ отъ насъ отнималися?
Наши рука водами озеръ омывали мы,
Но ихъ теплою тканью не мы одѣвалися.
О, зачѣмъ безпощадной судьбою гонимые,
Грудью матери нашей мы всѣ не питаемся?
И зачѣмъ покидаемъ поля мы родимыя,
Отъ Ирландіи милой на вѣкъ отрываемся?
Не могли побороть мы ту силу гнетущую
Непрестанной вражды, озлобленья упорнаго,
Что давно превратила отчизну цвѣтущую
Въ страну горькаго плача и рабства позорнаго!
Я предвижу судьбу твою, родина милая,
Уступая давленію гнета жестокаго,
Раззоренная, падшая, вѣчно унылая,
Ты изчезнешь въ волнахъ океана глубокаго.
Но счастливы стада, что привольно питаются
На родимыхъ полянахъ травою душистою,
И тѣ вольныя птицы, чья пѣснь разливается
По шумящимъ дубравамъ волной серебристою!..
Тамъ все полно такой, красоты упоительной;
Такой нѣгою дышетъ природа спокойная,
Что въ далекой чужбины, тоскуя мучительно,
Сердце рвется къ тебѣ, о, отчизна бездольная!
Ю. Доппельмайеръ.
ДАHТЪ.
(Изъ Барбье).
править
Дантъ, старый Гибеллинъ! Я снова увидалъ
Твой образъ мраморный, что силою искуства
Рѣзецъ художника потомкамъ завѣщалъ,
И сердце дрогнуло отъ тягостнаго чувства: —
Такъ ярко на твое суровое чело
Наложена печать безмолвнаго страданья;
Что эти рѣзкія морщины провело
На лбу безжизненномъ? Томленіе изгнанья
Иль думы горькія объ участи людей,
Когда отверженный, покинутый, гонимый,
Въ проклятьяхъ ты излилъ наплывъ твоихъ скорбей,
Измученной души недугъ неисцѣлимый?
Улыбкой озаренъ печальный образъ твой —
Въ ней не застыла-ль мысль послѣдняя поэта,
Не горькій ли то смѣхъ надъ жалкою толпой?
Къ твоимъ губамъ, о Дантъ, идетъ улыбка эта!
Ты родился въ странѣ, гдѣ солнце горячѣй,
Гдѣ страсти буйныя кипятъ неудержимо,
Ты видѣлъ, какъ и мы, безуміе людей
И въ нихъ живущій Духъ вражды непримиримой:
Въ борьбѣ за первенство низверженныя въ прахъ
Смирялись партіи и снова поднимались,
Ты много видѣлъ жертвъ горящихъ на кострахъ,
Въ твоей больной душѣ ихъ вопли отзывались!
Да, тридцать долгихъ лѣтъ прошли передъ тобой,
А все царило зло, стѣснялася свобода,
Любовь къ отечеству была лишь звукъ пустой,
На вѣтеръ брошенный безъ пользы для народа!
Повсюду мракъ и ложь…. Озлобленный пѣвецъ,
На вѣчную тоску изгнанья осужденный,
Ты величаво несъ терновый свой вѣнецъ
И гордо умеръ въ немъ съ людьми непримиренный.
Но не безплоденъ былъ, о Дантъ, твой скорбный путь!
Огонь святой любви и ненависти правой,
Что долго такъ терзалъ измученную грудь,
Да жолчи ядъ въ тебѣ кипѣвшій жгучей лавой —
Все излилось въ строфахъ бичующихъ стиховъ
И отразилось въ той картинѣ безотрадной
Пороковъ и страстей Флоренціи сыновъ,
Тобою созданной, каратель безпощадный,
Съ такою силою и правдой, что порой
Дѣтей играющихъ испуганное стадо,
Завидя вдалекѣ твой обликъ гробовой,
Бѣжало съ криками: «вотъ выходецъ изъ ада!»
Ю. Доппельмайеръ.