Василий Наседкин
Стихотворения из сборников группы «Перевал»
правитьИсточник текста: СовЛит — SovLit — Советская литература
Звени и пой, разлив песчаный!
Недолог час, недолог срок!
Когда барханное качанье
Застынет у чужих дорог;
Когда зеркальные каналы
Заблещут синью горных вод
И на груди пустыни впалой
Железный лебедь проплывет;
А где желтеющее лоно
Немых песков, где спят бугры —
Поднимутся до небосклона
Поля бегущей джугары…
Арбе тогда не заскрипеть,
И долгих песен не услышать, —
И все же не могу не петь,
Когда весна мой край колышет.
И все же мне не позабыть
Неудержимого раздолья,
И по-сыновнему любить
Тебя со сладостною болью.
Родимый край, моя страна,
Оазисовые становья!
Не от тебя ли старина
Уходит вспугнутою новью,
Не ты ль до Индии шумишь,
Заржавые отбросив цепи!
О прошлом не звени, камыш!
О прошлом не пылайте, степи!
(Перевал: Сборник / Под редакцией А. Веселого, А. Воронского,
М. Голодного, В. Казина. М. Гиз. [1923]. Сб. 1, стр. 63).
Город, город!
Странное лицо
У тебя по вечерам
Доныне.
Точно скалы,
Точно близнецом
Ты встаешь громадой из пустыни,
И звенит от тысяч бубенцов
Воздух
То оранжевый,
То синий…
Не уйти,
Не повернуть назад
К тихим речкам,
К темным косогорам,
Где одни мужицкие глаза
Верят тайнам синего простора,
И не там ли
Дымные воза
Облаков
Тоскуют без призора?
(Мне теперь о том не рассказать —
Слушаю — как вырастает город).
Город-пристань,
Вот и корабли,
Переулки,
Улицы
Качая…
У бортов без-устали бурлит
Не толпа ль матросов удалая,
Чтоб на завтра
Снова
Плыть и плыть
К берегам неведомого края.
(Перевал: Сборник / Под редакцией А. Веселого, А. Воронского,
М. Голодного, В. Казина. М. Гиз. [1923]. Сб. 1, стр. 64-65)
ОВРАЖНЫЕ ПЕСНИ.
Хлещут поля весной
И задымившейся брагой.
Кто-то идет за мной
С песнями от оврага.
Пой, мой любимый, пой
Древнюю песню нашу
О широте степной
И о раздолье пашен!
Снова серебряный стук,
Слышу — встревожены кони.
В даль, в полевой полукруг
Дикой лечу погоней.
В поле! за полем! в степь!
До горизонта навскачь!
Можно ли утерпеть
Под непосильной лаской?
В степь — до застывших гор,
В синь — до жемчужной выси.
Там и оправлю взор
С вечных памирских лысин.
Чтобы не мог задеть
Взлет за хребты весенний,
И по земле везде
Плыло со звоном пенье.
Чтобы до льдистых тундр
Видеть, лаская, зелень,
Ниже лесной табун —
Новые сосны, ели…
Хлещут поля весной,
Древней степной отвагой.
Кто-то идет со мной
С черной дымящейся брагой.
(Перевал: Сборник / Под редакцией А. Веселого, В. Казина,
А. Макарова, В. Наседкина. М. Гиз. [1924]. Сб. 2, стр. 92-93)
ИЗ ВАГОНА
Мчится поезд…
Пробегают поля и леса.
Над лесным и степным покоем
Словно лисьи меха висят.
Осень…
Были тысячи точно такие.
Желтой краской подернуто все.
Но никак не отдерну руки я
От того, что, лаская, сосет…
Деревушка от полустанка
Тихим полем отделена.
На пологом холму ветрянка,
И как машет смешно она!
Снова поле — высоко и пусто.
Отзвенели давно голоса.
Льется с неба немая усталь
На поля, на леса.
По промерзшей корявой дороге,
Словно вылитой из свинца,
Бьются чьи-то простые дроги,
Не различить лица.
Поезд мчится…
И дроги ближе
Ветер.
Грива…
И сам гнедой.
И на дрогах у насыпи вижу
Зипунишко и шлем со звездой.
И не странно,
Что радостью было:
Ведь по-разному можно жить.
Проезжал по полям унылым
Красноармеец-мужик.
Я подумал тогда: «Наверно,
Повстречавшийся — отпускной.
Это он в двадцать первом
Был в атаках всегда со мной
За туманною Березиной»…
Тихий свет от зари вечерней
Розоватой висел стеной.
(Перевал: Сборник / Под редакцией А. Веселого,
А. Костерина, М. Светлова. Л. Гиз. 1925. Сб. 3, стр. 54-55)
ЗИМНЕЕ НЕБО
По мутным склонам небосвода
С глухих плотин, издалека
Ползут разливы молока,
Как в половодьи тихом воды.
В них притаились крики вьюг
И не один метельный ворох…
И мнится — ловит чуткий слух
Далекий и протяжный шорох.
Проглянет облако на миг,
Блуждая тенью по беспутью,
И так же вмиг белесой мутью
Задернется в полях немых.
И день, и сумрак, как не свой —
Висят зевотой ледяною
Вблизи, вдали и с высоты,
И сумрак тот же за луною,
Что опустился на кусты.
И небо здесь, и небо там —
Неслышных облак полный стан.
Но вот, где толпы облаков
С утра темнели стаей пленных
Да изредка синела высь, —
Безумье ярое белков
Вдруг опускается вселенной,
К нам опрокинутою вниз.
Оно молчит и взгляд потухший,
Слегка похожий на гранит,
Несытой жадностью глядит
На наши вздрогнувшие души,
На наши тощие сердца.
(Взгляд обезумевший слепца).
И вновь по склонам небосвода
С безвестных рек, издалека
Ползут разливы молока,
Как в половодьи тихом воды…
Но миг еще, и вот растет
Шатер опущенный полмира,
И веет сказкой от высот
Полувоздушного Памира.
И сердцу трепетно легко.
Скользит минута золотая.
И верится — недалеко
Поля маисные Китая,
Поля и рощи и луга,
Песков желтеющая скатерть
И розоватые снега
Горы Кунь-Ляо на закате.
Вот только приподнять бы край,
Ножом по этой мглистой коже! —
А там — нефритовый Китай
На все Китаи непохожий.
За полдень — снег.
Без ветра — снег.
Как белый пух,
Как белый мех,
Ложится тихо, как туман —
Незванный гость полярных стран,
Незванный гость, незванный друг, —
Предтеча бурь и дымных вьюг.
(Перевал: Сборник. М.; Л. Круг. 1926.
Сб. 4, стр. 116—117).
ВО РЖИ
Лицом и руками его ты берешь,
А он ускользает и на ухо шепчет.
Волнуется, прядая, спелая рожь,
Дуй, ветер, дуй, милый, покрепче!
(Погода такая и полдень такой,
Что, право, не знаю, что стало со мной.)
Где синие вихри, вдали на краю, —
Там будто не рожь, а бегущее стадо.
И я, очарованный, в поле стою
И большего сердцу, как будто, не надо.
Как будто, не надо, как будто, все есть,
Чтоб сердцу живому вовек не отцвесть.
Ах, что за минута приходит ко мне,
Я весь наполняюсь сладчайшею дрожью,
Как самый счастливый в любимой стране,
Богатой трудами, простором и рожью.
И так говорю под журчание птах:
Прекрасно глаза бы оставить в полях!
Мне скажут: неумная, детская ложь.
Но ветер другое мне на ухо шепчет.
Волнуйся и прядай, белесая рожь,
Дуй, ветер, дуй, милый, покрепче!
(Погода такая и полдень такой,
Что, право, не знаю, что стало со мной.)
(Перевал: Литературно-художественный альманах.
Сборник. М.; Л. Гиз. 1928. Сб. 6, стр. 241)
СТЕПЬ
Даль словно из квадратных плит —
Зеленых, сизых, ржавых,
Где вольный ветер шелестит
В хлебах и тучных травах.
Он — как бездомник гулевой,
Сгоняя думы в долы,
Поет, качаясь над травой,
Беспечный и веселый.
Все те же песни, тот же лад,
Все так же бестолковый,
Но я ему, как другу, рад,
Рад каждой встрече новой.
Даль убегает не спеша
Под облачную груду,
Как будто утварь шалаша
Ползет на горб верблюду.
Как будто нет нигде конца,
Да и конца не надо.
Зеленый голос бубенца
О том звенит у стада,
Звенит и пляшет над травой.
Ах, есть ли звук милее!
Я сам качаю головой
В такт бубенцу на шее
И сам готов его надеть
Себе за этот лепет,
Чтобы подвешенная медь
Напоминала степи.
Да, я люблю ее простор
Поля, и синь, и ветер,
Как все, что песни и восторг
Родит на этом свете.
(Перевал: Сборник. М. Молодая гвардия.
1927. Сб. 5, стр. 14-15)
НОЧНАЯ ДОРОГА
Жуть — пристяжкой.
Час глухой.
След дороги неприметен.
Леденелою трухой
Обдает шершавый ветер.
Поступь конская строга.
По оврагам волчьи взгляды.
Эти грязные снега,
Видно, им одни лишь рады.
По дороге в полутьме —
Тут ухабы, там сугробы.
Знай, что будет страшно мне,
Не поехал ни за что бы,
Я любому бы сказал:
— Милый мой,
Ты сам езжай-ка,
Если вдруг затосковал,
Или ждет тебя хозяйка.
Все же еду.
Час глухой.
Вой погоды неприветен.
Дымной, пляшущей трухой
Обдает шершавый ветер.
К чорту страхи!
Я готов
И гнуснее слушать речи.
Вон уж крики петухов
Долетают мне навстречу.
Вон уж кто-то из кремня
Высекает искры окон.
Пусть хоть сани на меня!
На возже доеду, боком!
……………
Пояс радуги с луной
Выплыл словно для потехи.
Луч оборванной струной
Задевает даль и вехи.
Избы — мимо, в стороне.
Я спешу до новых окон.
Полем, будто по луне,
Конь бежит тяжелым скоком.
(Перевал: Литературно-художественный альманах.
Сборник. М.; Л. Гиз. 1928. Сб. 6, стр. 242—243)
КРЕСТЫ
Их пять крестов на сельской колокольне,
Когда-то белой, а теперь облезлой.
Их пять крестов, и все они погнулись
От времени и ветра, и дождей,
Смиренно кланяясь всему селу.
Как памятник усопшему былому —
Убогие и нищие кресты.
Их поправлять как будто не пристало,
Хотя иным достаток бы позволил.
Но тратиться на это, что за прок.
Уже сошла былая позолота,
Что издали сияла так на солнце.
Чернеются железные бруски,
Железные согнутые бруски
На нашей сельской колокольне,
Готовые вот-вот упасть совсем.
Под колокольной тенью, за дорогу
Поповский дом, осевший, полусгнивший
С дырявою проржавленною крышей.
В нем доживает свой печальный век
Единственный ревнитель православья,
Служитель церкви — старый дряхлый поп,
Сующий руку по привычке давней
К губам старух и древних стариков.
Он целый год себя готовит к смерти.
Она не за горами. Каждый пост
Он пред причастьем кается народу
И не сегодня — завтра отойдет.
Но кто преемником? Оболтус дьякон?
Не нравится он никому в селе
За жадный норов и пустые речи.
Умрет старик — и церковь закрывай.
И, может, через год крестов не будет.
Они падут, подброшенные ветром
В траву к ограде, как железный лом,
И вот тогда под шутки молодежи,
Возможно, пригодятся кузнецу,
Чтоб наварить сработавшийся лемех.
Наверное, с крестами выйдет так.
На смену им задами за читальней,
За школой и над избами кой-где
Наставлены высокие шесты.
(Попарно их соединяет провод.)
По вечерам, когда пригонят стадо,
Они Москву приводят на село,
И слушают — толпа и одиночки —
Вначале — речи, а потом — концерт.
Их пять крестов на сельской колокольне,
Когда-то белой, а теперь облезлой.
Их пять крестов, и все они погнулись
От времени и ветра, и дождей,
Смиренно кланяясь всему селу.
Как памятник усопшему былому —
Убогие и жалкие кресты.
(Перевал: Литературно-художественный альманах. Сборник. М.; Л. Гиз. 1928. Сб. 6, стр. 244—245)