Стихотворенія Д. Мережковскаго. (1883—1887). Спб., 1888 г. Цѣна 1 руб. Въ красиво изданнымъ томѣ въ 300 страницъ собрано 107 стихотвореній, поэмъ, легендъ и эскизовъ. Изъ нихъ наиболѣе содержательными намъ представляются легенды: Сакія-Муни и Жертва. Есть очень хорошія мѣста въ поэмѣ Протопопъ Авввакумъ. Въ этихъ трехъ произведеніяхъ съ большою ясностью выражена слѣдующая мысль, часто повторяющаяся въ стихотвореніяхъ г. Мережковскаго:
«Такъ возлюбимъ же другъ друга, — вотъ послѣдній мой завѣтъ:
Все въ любви, — законъ и вѣра… Выше заповѣди нѣтъ».
То же самое высказано въ сжатой формѣ и наиболѣе сильно въ стихотвореніи:
«Христосъ воскресъ», — поютъ во храмѣ;
Но грустно мнѣ… душа молчитъ:
Міръ полонъ кровью и слезами,
И этотъ гимнъ вредъ алтарями
Такъ оскорбительно звучитъ.
Когда-бъ Онъ былъ межъ насъ и видѣлъ,
Чего достигъ нашъ славный вѣкъ,
Какъ брата братъ возненавидѣлъ,
Какъ опозоренъ человѣкъ,
И еслибъ здѣсь, въ блестящемъ храмѣ
«Христосъ воскресъ» Онъ услыхалъ,
Какими-бъ горькими слезами
Передъ толпой Онъ зарыдалъ!"…
Въ большинствѣ же стихотвореній г. Мережковскаго нѣтъ ни такой сжатости, ни силы. Стихи правильны и гладки, но фразисты и расплывчаты; часто они красивы и слова въ нихъ подобраны звучныя, но нѣтъ въ нихъ той музыкальной гармоничности, которая придаетъ особливую прелесть стихотворенію, трогаетъ за душу не только высказываемою мыслью, во и сочетаніемъ звуковъ, то нѣжныхъ и сладкихъ, то негодующихъ и грозныхъ, способныхъ «жечь сердца людей». Для примѣра, мы можемъ указать на стихотвореніе, начинающееся такъ:
«Какъ брилліантовыя скалы
Возноситъ глетчеръ груды льдинъ —
Голубоватые кристаллы
Когда-то дарственныхъ руинъ.
И блещутъ — нестерпимо-ярки —
Изъ цѣльной глыбы хрусталя
Зубцы, готическія арки
И безграничныя ноля»…
Мы нарочно выбрали одно изъ очень красивыхъ стихотвореній, чтобы показать, что красота эта есть произведеніе головы, а не созданіе сердца, не гимнъ, вырвавшійся изъ души подъ впечатлѣніемъ охватившаго ее восторга при созерцаніи чудной картины. Еще большею придуманостью отзывается стихотвореніе:
«Надъ нѣмымъ пространствомъ чернозема,
Словно уголь, вырѣзаны въ тверди
Темныхъ избъ подгнившая солома,
Старыхъ крышъ разобранныя жерди.
Солнце грустно въ тучу опустилось,
Не дрожитъ печальная осина,
Въ мутной лужѣ небо отразилось
И на всемъ — знакомая кручина…
Каждый разъ, когда смотрю я въ поле,
Я люблю мою родную землю;
Хорошо и грустно мнѣ до боли,
Словно тихой жалобѣ я внемлю.
Въ сердцѣ — миръ, печаль и безмятежность,
Умолкаетъ жизненная битва…
А въ груди — задумчивая нѣжность
И простая дѣтская молитва».
Некрасиво все это, нѣтъ никакой тутъ картины; странною натяжкой кажутся «солома» и «жерди», «вырѣзанныя въ тверди»… и холодомъ, безучастныхъ холодомъ вѣетъ отъ «безмятежности» и «задумчивой нѣжности» автора. Не чувствуется тутъ задушевности, а потому и не вѣрится, чтобы передъ созерцаніемъ «чернозема», «жердей», "соломы* и «мутной лужи» могло кого-нибудь охватить дѣтски-наивное, молитвенное настроеніе. Стихотвореніе это помѣчено 1887 годомъ, — стало быть, оно принадлежитъ не начинающему поэту, а человѣку, имѣющему на собою пятилѣтнюго литературную дѣятельность. Между тѣмъ, нѣкоторыя болѣе раннія стихотворенія того же автора указываютъ на несомнѣнный поэтическій талантъ, какъ, напримѣръ, стихотвореніе Усни (1884 г.):
"Уснуть бы мнѣ на вѣкъ, въ травѣ, какъ въ колыбели,
Какъ я ребенкомъ спалъ въ тѣ солнечные дни,
Когда въ лучахъ полуденныхъ звенѣли
Веселыхъ жаворонковъ трели
И пѣли мнѣ они:
«Усни, усни!»
И крылья пестрыхъ мухъ съ причудливой окраской
На вѣнчикахъ цвѣтовъ дрожали, какъ огни,
И шумъ деревъ казался чудной сказкой;
Мой сонъ лелѣя, съ тихой лаской
Баюкали они:
«Усни, усни!»
И убѣгая въ даль, какъ волны золотыя,
Давали мнѣ пріютъ въ задумчивой тѣни
Подъ кущей вербъ поля мои родныя,
Склонивъ колосья наливные,
Шептали мнѣ они:
«Усни, усни!»
Вотъ это — картина, ее и чувствуешь, у понимаешь, и тепло на душѣ становится… Это — родина, та же наша родина, только настоящая, сердцемъ прочувствованная, — безъ «жерди» на «тверди»… «Усни, усни!» — поетъ, баюкаетъ родная земля, а подъ ея материнскою лаской невольно складывается и пѣсня родная, и молитва простая… Тутъ сердце сказалось, и сказался поэтъ. Мы могли бы привести и еще нѣсколько прекрасныхъ, задушевно-поэтическихъ произведеній г. Мережковскаго; но въ 107 стихотвореніяхъ, вошедшихъ въ лежащую передъ нами книжку, они занимаютъ очень немного мѣста и теряются въ фразахъ, болѣе или менѣе удачно сложенныхъ въ метрически-размѣренныя строфы. Очевидно, авторъ не ждетъ вдохновенья, а зоветъ къ себѣ Музу, когда ему вздумается. Если же Муза не идетъ послушно на зовъ, тогда онъ и безъ нея обходится, благо писать стихи, — и даже очень хорошіе стихи, — дѣло совсѣмъ не мудреное, а при извѣстномъ навыкѣ такъ и совсѣмъ пустячное. Молодымъ поэтамъ не слѣдовало бы никогда упускать изъ вида, что этотъ самый навыкъ загубилъ много несомнѣнныхъ поэтическихъ дарованій.