Стихи 1907-1925 годов (Герцык)

Стихи 1907-1925 годов
автор Аделаида Казимировна Герцык

Опубл.: 1925. Источник: az.lib.ru

Аделаида Казимировна Герцык (1874—1925)

Стихи 1907—1925 годов

http://www.stihi-rus.ru/1/Gercyik/ , http://www.silverage.ru/poets/gerz_poet.html

*  *  *

Не смерть ли здесь прошла сновидением,

Повеяв в душу осенней страдой,

Сложив костер могильного тленья

Из желто-розовых листьев сада?

Какая тишь за рощею черной!

До дна испита златистость дали,

И мгла полей плывет миротворно,

Забвеньем серым мстя печали…

И вся земля как темная урна

До верху полная пеплом дымным,

И только Дух — единый, безбурный

Растет и зреет пустынным гимном.

Осень 1907

*  *  *

Посв. Д.Ж.

И в каждый миг совершается чудо,

Но только понять его нельзя,

Стекаются золота искры оттуда,

Как капли лучистого дождя.

Порой мелькнет за тяжелым покровом

Ведущая прямо вверх стезя,

Такая светлая, как Божье слово,

Но как к ней пройти — узнать нельзя.

И в каждый миг люди празднуют скрыто

Восторг умиранья и рождества,

И в каждом сердце, как в храме забытом,

Звучит затаенно речь волхва.

Но вдруг забудешь, разучишься слушать,

И снова заступит тьма зарю,

И в этой тьме полыхаются души,

И жмутся, дрожа, — огонь к огню.

Ноябрь 1907

*  *  *

Вешними, росными, словами-зорями

Поведай миру, как утром ранним

Стезей серебряной — ты в даль туманную

Ушла, неслышная.

Куренье утра и гор созвучье,

И горечь воли, и песнь разлуки

Поведай людям.

Зыбкими, легкими, словами-вздохами

Поверь внимающим,

Как кротость лилий и пламя маков

Срывала тихо, рукою зрячей,

Свивая скорбно венок-молитву, венок-могилу,

Вплетая тесно с стеблями лилий

Свою свободу, свое незнание.

Ты не знала кому — гость незнаемый,

Не ждала никого — гость нежданный

Пришел ввечеру, когда в венке полевом

Села ты за холмом,

Рукой заслонясь от пламени неба.

Тянулась вдаль задумчивым оком.

И кто-то тихо тебя коснулся,

Плеча коснулся.

И, обернувшись, ты увидала…

Не давно ль он стоял здесь невидимый?

Не звучала ли речь неслышная?

Милостиво в очи вечерние тебе глянул,

Скорбь умиленную в сердце пролил —

«Путь к тебе знаю я ныне,

Я приду опять…»

Так ли было о вечере алом, когда ничего не случилось

И беззаботной толпой люди из храма текли?

*  *  *

Вот на каменный пол я, как встарь, становлюсь.

Я не знаю кому и о чем я молюсь.

Силой жадной мольбы, и тоски, и огня

Растворятся все грани меж «я» и не-«я».

Если небо во мне — отворись! Отворись!

Если пламя во тьме — загорись! Загорись!

Чую близость небесных и радостных встреч.

Этот миг, этот свет как избыть? Как наречь?

1907

*  *  *

Орисница

Мати, моя Мати,

Пречистая Мати!

Смерть тихогласная,

Тихоокая смерть!

Тяжко, тяжко нынче

Твою волю править,

Возвещать на ниве

О приходе жницы.

Ты меня поставила

Меж людей разлучницей,

Путы, узлы расторгать.

Тебе, Мати, людей уготовлять!

Ронют они слезы,

Нету моей воли,

Жалко, жалко, Мати,

Их незрячей боли.

Две души сплелись,

Два огня свились,

Туго стянут узел,

Крепко руки сжаты —

Кто здесь виноватый?

Как разлучить?

Как все избыть?

О горе! О люто!

Мати моя, Мати!

Ты подай мне знак,

Отмени свой наказ,

Отведи этот час.

Всколебалось в сердце пламя,

Расторгается звено.

Божий дом горит огнями,

Явь и сон сплелись в одно.

Из разорванных здесь нитей

Ткутся где-то ризы света.

И несет в себе разлука

Радость нового обета.

Утолилось влагой сердце,

Мировое, золотое —

Мира два глядят друг в друга,

Отдавая, обретая.

Друг во друге топят очи,

И течет душа струями…

Святый Боже! Святый Крепкий!

Где Ты — в нас или над нами?

Воссияла пред иконой

Кротость свечки запрестольной,

Развяжу я нить неслышно,

Развяжу — не будет больно.

1908

*  *  *

Мерцает осень лилово-мглистая

И влажно льнет к земле родимой,

Горит любовь непобедимо

Янтарно-чистая.

Осенний ветер шумит просторами,

Дрожит прибрежная ракита.

Повсюду даль во мгле пробита

Людскими взорами.

Перед руками с мольбою вздетыми

Растают призрачные ткани, —

И грусть полей, и тьма желаний

Зажгутся светами.

Вся жизнь земная — богослужение

В душе поверившей, осенней.

Все безграничней и священней

Растет терпение.

Осень 1909

Конашево

Sub rosa: Аделаида Герцык, София Парнок, Поликсена Соловьева, Черубина де Габриак

— М., Эллис Лак, 1999.

ГОСТЬ

Он в горницу мою вступил

И ждал меня. А я не знала,

Других гостей я поджидала,

Час поздний был.

Был никому не нужный бал,

Теснилось праздное, людское,

А Он во внутреннем покое

Стоял и ждал.

Дымились и мерцали свечи,

Ненужные сплетались речи,

А там, внутри — никто не знал —

Чертог сиял.

Слепой был предрассветный час,

И Он, прождав меня напрасно,

Ушел неслышно и безгласно —

И дом погас.

И только с наступленьем дня

Душой усталой и бесслезной

Узнала я, — но было поздно, —

Кто ждал меня.

1912

*  *  *

Это ничего, что он тебе далекий,

Можно и к далекому горестно прильнуть

В сумерках безгласных, можно и с далеким,

Осенясь молитвой, проходить свой путь.

Это ничего, что он тебя не любит, —

За вино небесное плата не нужна.

Все мы к небу чаши жадно простираем,

А твоя — хрустальная — доверху полна.

Про тебя он многое так и не узнает,

Ты ему неясная, но благая весть.

Позабыв сомнения, в тихом отдалении

Совершай служение. В этом все и есть.

Февраль 1911

Москва

*  *  *

Что это — властное, трепетно-нежное,

Сердце волнует до слез,

Дух заливает любовью безбрежною,

Имя чему — Христос?

Был ли Он правдою? Был ли видением?

Сказкой, пленившей людей?

Можно ль к Нему подойти с дерзновением,

Надо ль сойтись тесней?

Если б довериться, бросив сомнения,

Свету, что в мир Он принес,

Жить и твердить про себя в упоении

Сладостный звук — Христос!

Если бы с Ним сочетаться таинственно,

Не ожидая чудес,

Не вспоминая, что он — Единственный,

Или что Он воскрес!

Страшно, что Он налагает страдание,

Страшно, что Он есть искус…

Боже, дозволь мне любить в незнании

Сладкое имя — Иисус.

Апрель 1911

Страстная суббота

Он здесь, но я Его не слышу,

От сердца Лик Его сокрыт,

Мне в душу Дух Его не дышит,

И Он со мной не говорит.

Он отлучил от единенья,

Отринул от священных стен.

Возжажди, дух мой, униженья

И возлюби свой горький плен.

Глаза отвыкли от моленья,

Уста не помнят Божьих слов.

И вянут в горестном забвеньи

Мои цветы — Его садов.

Внемлю, как тяжкие удары

Смыкают цепи бытия,

И жду — какой последней карой

Воспламенится ночь моя.

Июнь 1911

Выропаевка

*  *  *

Благодарю Тебя, что Ты меня оставил

С одним Тобой,

Что нет друзей, родных, что этот мир лукавый

Отвергнут мной,

Что я сижу одна на каменной ступени

— Безмолвен сад —

И устремлен недвижно в ночные тени

Горящий взгляд.

Что близкие мои не видят, как мне больно,

Но видишь Ты.

Пускай невнятно мне небесное веленье

И голос Твой,

Благодарю Тебя за эту ночь смиренья

С одним Тобой.

1911

*  *  *

Он мне позволил не ведать тайное

И жить не помня, не жалея,

Сказал: пой песни свои случайные,

Я позову тебя позднее.

И я осталась здесь за оградою,

Близ отчего блуждаю дома —

Исполнен горькой мой дух усладою,

Все здесь изведано, знакомо.

Сыграю песню порой недлинную,

Сплету венок из маргариток.

Он мне позволил творить невинное,

Свернув и спрятав вещий свиток.

Смотрю на окна. Стою недвижимая

И знаю — так неотвратимо:

Пока закрыто мне непостижимое

(Я вся во власти, в снах природы) —

Хочу — простое, но волю — тайное,

И медлю, торопить не смея…

Пытаюсь снова вязать случайное —

Он позовет меня позднее.

1911

Так ли, Господь? Такова ль Твоя воля?

Те ли мои слова?

Тихо иду по весеннему полю,

Блещет росой трава.

Дом мой в молчаньи угрюм и тесен,

Как в него вступишь Ты?

Хочешь ли Ты моих новых песен,

Нищей моей простоты?

Смолкну, припав к твоему подножью,

Чуть уловлю запрет…

Быть Тебе верной — прими, о Боже,

Эту мольбу и обет!

Много путей, перепутий много,

Мигов смятенья и тьмы,

Буду молчать или нет дорогой —

Будет, как хочешь Ты.

1912

*  *  *

Пробуждая душу непробудную,

Оковав молчанием уста,

Он ведет меня дорогой трудною

Через тесные врата.

Будит волю мою неподвижную,

Научает называть Себя,

Чтоб была я простая, не книжная,

Чтоб все в мире приняла, любя.

Потеряюсь среди бездорожия —

Зажигает свет в Своем Дому, —

Нахожу опять тропу я Божию,

Среди ночи стучусь к Нему.

Закрепленная Его прощением,

Охраняемая как дитя,

Я живу в сладострастном прозрении,

То задумываясь, то грустя…

1912

Sub rosa: Аделаида Герцык, София Парнок, Поликсена Соловьева, Черубина де Габриак

— М., Эллис Лак, 1999.

Иконе Скоропослушнице в храме

Николы Явленного в Москве

В любимом Храме моя Заступница сбирает всех.

Толпятся люди и к плитам каменным с таскою льнут.

Чуть дышат свечи из воска темного. Прохлада, муть.

«Уж чаша наша вся переполнена и силы нет,

Скорей, скорей, Скоропослушница, яви нам свет!

От бед избавь, хоть луч спасения дай увидать!»

С печалью кроткою глядит таинственно Святая Мать.

И мне оттуда терпеньем светится пречистый взгляд,

Ей все открыто: ключи от Царства в руке дрожат.

Лишь станет можно — откроет двери нам в тот самый час.

О сбереги себя, Скоропослушница, для горьких нас.

1919

Судак

ПОДВАЛЬНЫЕ

I

Нас заточили в каменный склеп.

Безжалостны судьи. Стражник свиреп.

Медленно тянутся ночи и дни,

Тревожно мигают души-огни;

То погасают, и гуще мгла,

Недвижною грудой лежат тела.

То разгорятся во мраке ночном

Один от другого жарким огнем.

Что нам темница? Слабая плоть?

Раздвинулись своды — с нами Господь…

Боже! Прекрасны люди Твоя,

Когда их отвергнет матерь-земля.

II

В этот судный день, в этот смертный час

Говорить нельзя.

Устремить в себя неотрывный глас —

Так узка стезя.

И молить, молить, затаивши дух,

про себя и вслух,

И во сне, и въявь:

Не оставь!

В ночь на 9 января

III

Ночь ползет, тая во маке страшный лик.

Веки тяжкие открою я на миг.

На стене темничной пляшет предо мной

Тенью черной и гигантской часовой.

Чуть мерцает в подземельи огонек,

Тело ноет, онемевши от досок.

Низки каменные своды, воздух сыр,

Как безумен, как чудесен этот мир!

Я ли здесь? И что изведать мне дано?

Новой тайны, новой веры пью вино.

Чашу темную мне страшно расплескать,

Сердце учится молиться и молчать.

Ночь струится без пощады, без конца.

Веки тяжкие ложатся на глаза.

IV

Я заточил тебя в темнице.

Не люди — Я,

Дабы познала ты в гробнице,

Кто твой Судья.

Я уловил тебя сетями

Средь мутных вод,

Чтоб вспомнить долгими ночами,

Чем дух живет.

Лишь здесь, в могиле предрассветной,

Твой ум постиг,

Как часто пред тобой и тщетно

Вставал Мой Лик.

Здесь тише плоть, душа страдальней,

Но в ней — покой.

И твой Отец, который втайне, —

Он здесь с тобой.

Так чей-то голос в сердце прозвучал.

Как сладостен в темнице плен мой стал.

6-21 января 1921

Судак

*  *  *

Господи, везде кручина!

Мир завален горем, бедами!

У меня убили сына

С Твоего ли это ведома?

Был он как дитя беспечное,

Проще был других, добрее…

Боже, мог ли Ты обречь его?

Крестик он носил на шее.

С детства ум его пленяло

Все, что нежно и таинственно,

Сказки я ему читала.

Господи, он был единственный!

К Матери Твоей взываю,

Тихий Лик Ее дышит сладостью.

Руки, душу простираю,

Богородица, Дева, радуйся!..

Знаю, скорбь Ее безмерна,

Не прошу себе и малого,

Только знать бы, знать наверно,

Что Ты Сам Себе избрал его!

Февраль 1921

ПОДАЯНИЕ

Метель метет, темно и холодно.

Лицо закидывает стужей,

А дома дети мои голодны,

И нечего им дать на ужин.

Над человеческим бессилием

Ликует вьюга и глумится.

А как же полевые лилии?

А как же в поднебесьи птицы?..

Зачем везде преграды тесные?

Нет места для людей и Бога…

Зачем смущенье неуместное

У незнакомого порога?

Есть грань — за нею все прощается,

Любовь царит над миром этим.

Преграды чудом распадаются.

Не для себя прошу я, детям.

Кто знает сладость подаяния?

— Вдруг перекликнулись Земля и Небо.

По вьюжной тороплюсь поляне я,

В руке сжимая ломтик хлеба.

Декабрь 1921

*  *  *

Дают нам книги холодные, мудрые,

И в каждой сказано о Нем по-разному.

Толкуют Его словами пророческими,

И каждый толкует Его по-своему.

И каждое слово о Нем — обида мне,

И каждая книга как рана новая,

Чем больше вещих о Нем пророчеств,

Тем меньше знаю, где правда истинная.

А смолкнут речи Его взыскующие,

И ноет сердце от скуки жизненной,

Как будто крылья у птицы срезаны,

А дом остался без хозяина.

Но только свечи перед иконами,

Мерцая, знают самое важное.

И их колеблющееся сияние,

Их безответное сгорание

Приводит ближе к последней истине.

1925

Симферополь

Sub rosa: Аделаида Герцык, София Парнок, Поликсена Соловьева, Черубина де Габриак

— М., Эллис Лак, 1999.

Выпуск подготовил Иван Дмитриев

*  *  *

Я прошла далеко, до того поворота,

И никого не встретила.

Только раз позвал меня кто-то,

Я не ответила.

Не пройти, не укрыться средь чёрного леса

Без путеводных знамений.

И от взоров тревожных скрывает завеса

Мерцание пламени.

Отчего так печальны святые страны?

Или душа застужена?

Или из дому вышла я слишком рано,

Едва разбужена?

*  *  *

Е.Г.

И пошли они по разным дорогам.

На век одни.

Под горой, в селеньи убогом

Зажглись огни.

Расстилается тайной лиловой

Вечерний путь.

Впереди — равнина и снова

Туман да муть.

Все дороги верно сойдутся

В граде святом.

В одиночку люди плетутся,

Редко вдвоём.

Где скорей? По вешнему лугу

Иль тьмой лесной?..

Поклонились в землю друг другу

— Бог с тобой!

И пошли. В селеньи убогом

Чуть брезжит свет.

Все ль пути равны перед Богом

Или нет?

НОЧЬЮ

А душа поёт, поёт,

Вопреки всему, в боевом дыму.

Словно прах, стряхнёт непосильный гнёт и поёт.

На пустынном юру затевает игру,

С одного бугра на другой мост перекинет,

Раскачается над бездной седой и застынет.

Пусть рухнет, коль хочет —

Другой будет к ночи!

Из песен строит жильё людское —

Палаты и хаты — выводит узор —

В тесноте простор.

Спите, кто может, на призрачном ложе.

А кругом стоит стон.

Правят тьму похорон.

Окончанье времён.

Погибает народ.

А душа поёт…

*  *  *

Что это — властное, трепетно-нежное,

Сердце волнует до слёз,

Дух заливает любовью безбрежною,

Имя чему — Христос?

Был ли Он правдою? Был ли видением?

Сказкой, пленившей людей?

Можно ль к Нему подойти с дерзновением,

Надо ль сойтись тесней?

Если б довериться, бросив сомнения,

Свету, что в мир Он принёс,

Жить и твердить про себя в упоении

Сладостный звук — Христос!

Если бы с Ним сочетаться таинственно,

Не ожидая чудес,

Не вспоминая, что он — Единственный,

Или что Он воскрес!

Страшно, что Он налагает страдание,

Страшно, что Он есть искус…

Боже, дозволь мне любить в незнании

Сладкое имя — Иисус.

*  *  *

Посв. М.Н.А-д

Она прошла с лицом потемнелым,

Как будто спалил его зимний холод,

Прошла, шатаясь ослабшим телом.

И сразу я уразумела,

Что это голод.

Она никого ни о чём не просила,

На проходящих уставясь тупо.

Своей дорогою я спешила,

И только жалость в груди заныла

Темно и скупо.

И знаю, знаю, навеки будет

Передо мною неумолимо

Стоять как призрак она, о люди,

За то, что, не молясь о чуде,

Прошла я мимо.

*  *  *

Душой усталой и бесслёзной

Узнала я, — но было поздно, —

Кто ждал меня.

Если это старость — я благословляю

Ласковость её и кротость,

И задумчивую поступь.

Нет былой обострённости

Мыслей и хотений.

Ночью сон спокойней.

Ближе стали дети,

И врагов не стало.

Смотришь — не желая, помнишь — забывая,

И не замышляешь новых дальних странствий

В бездны и на кручи.

Путь иной, синея, манит неминучий.

И в конце дороги — пелена спадает,

И на перевале — всё былое тает,

И в часы заката — солнце проливает

Золото на землю.

Если это старость — я её приемлю.

*  *  *

Не Вы — а я люблю! Не Вы — а я богата…

Для Вас — по-прежнему осталось все,

А для меня — весь мир стал полон аромата,

Запело все и зацвело…

В мою всегда нахмуренную душу

Ворвалась жизнь, ласкаясь и дразня,

И золотом лучей своих огнистых

Забрызгала меня…

И если б я Вам рассказала,

Какая там весна,

Я знаю, Вам бы грустно стало

И жаль себя…

Но я не расскажу! Мне стыдно перед Вами,

Что жить так хорошо…

Что Вы мне столько счастья дали,

Не разделив его…

Мне спрятать хочется от Вас сиянье света,

Мне хочется глаза закрыть,

И я не знаю, что Вам дать за это

И как мне Вас благодарить…

28 апреля 1903, Москва

ОСЕНЬ

Я знала давно, что я осенняя,

Что сердцу светлей, когда сад огнист,

И все безогляднее, все забвеннее

Слетает, сгорая, осенний лист.

Уж осень своею игрой червонною

Давно позлатила печаль мою,

Мне любы цветы — цветы спаленные

И таянье гор в голубом плену.

Блаженна страна, на смерть венчанная,

Согласное сердце дрожит, как нить.

Бездонная высь и даль туманная, —

Как сладко не знать… как легко не быть…

Не позднее 1907

*  *  *

Ключи утонули в море —

От жизни, от прежних лет…

В море — вода темна,

В море — не сыщешь дна.

И нам уж возврата нет.

Мы вышли за грань на мгновение.

Нам воздух казался жгуч —

В этот вечерний час

Кто-то забыл про нас

И двери замкнул на ключ.

Мы, кажется, что-то ждали,

Кого-то любили там —

Звонко струились дни,

Жарок был цвет души…

— Не снилось ли это нам?

Забылись слова, названья,

И тени теней скользят…

Долго ль стоять у стен?

Здесь или там был плен?

Ни вспомнить, ни знать нельзя!

Так зыбки одежды наши,

Прозрачны душа и взгляд.

Надо ль жалеть о том?

Где-то на дне морском

От жизни ключи лежат.

Не позднее 1907

*  *  *

Отчего эта ночь так тиха, так бела?

Я лежу, и вокруг тихо светится мгла.

За стеною снега пеленою лежат,

И творится неведомый белый обряд.

Если спросят: зачем ты не там на снегу?

Тише, тише, скажу, — я здесь тишь стерегу.

Я не знаю того, что свершается там,

Но я слышу, что дверь отворяется в храм,

И в молчаньи священном у врат алтаря

Чья-то строгая жизнь пламенеет, горя.

И я слышу, что Милость на землю сошла… —

Оттого эта ночь так тиха, так бела.

Ноябрь — декабрь 1909, Канашово

*  *  *

Над миром тайна и в сердце тайна,

А здесь — пустынный и мглистый сон.

Все в мире просто, необычайно:

И бледный месяц, и горный склон.

В тиши вечерней все стало чудом,

Но только чудо и хочет быть,

И сердце, ставши немым сосудом,

Проносит влагу, боясь пролить.

Рдяные крылья во тьме повисли,

Я знаю меньше, чем знала встарь.

Над миром тайна и тайна в мысли,

А между ними — земной алтарь.

Сентябрь 1910, Судак

ДВЕ ВО МНЕ

Две их. Живут неразлучно,

Только меж ними разлад.

Любит одна свой беззвучный,

Мертвый, осенний сад.

Там все мечты засыпают,

Взоры скользят, не узнав,

Слабые руки роняют

Стебли цветущих трав.

Солнце ль погасло так рано?

Бог ли во мне так велик? —

Любит другая обманы,

Жадный, текущий миг.

Сердце в ней бьется тревогой:

Сколько тропинок в пути!

Хочется радостей много,

Только — их где найти?

«Лучше друг с другом расстаться!»

«Нет мне покоя с тобой!»

«Смерть и забвение снятся

Под золотою листвой!»

Вечер наступит унылый,

Грустной вернется она.

«Как ты меня отпустила?»

«Это твоя вина!»

Вновь разойдутся и снова,

Снова влечет их назад.

Но иногда они вместе

Спустятся в тихий сад.

Сядут под трепетной сенью,

В светлый глядят водоем,

И в голубом отраженьи

Им хорошо вдвоем.

Январь 1911, Москва

*  *  *

Марине Цветаевой

«Что же, в тоске бескрайной

Нашла ты разгадку чуду,

Или по-прежнему тайна

Нас окружает всюду?»

— Видишь, в окне виденье…

Инеем все обвешано.

Вот я смотрю, и забвеньем

Сердце мое утешено.

«Ночью ведь нет окошка,

Нет белизны, сиянья,

Как тогда быть с незнаньем?

Страшно тебе немножко?»

— Светит в углу лампадка,

Думы дневные устали.

Вытянуть руки так сладко

На голубом одеяле.

«Где же твое покаянье?

Плач о заре небесной?»

— Я научилась молчанью,

Стала душа безвестной.

«Горько тебе или трудно?

К Богу уж нет полета?»

— В церкви бываю безлюдной.

Там хорошо в субботу.

«Как же прожить без ласки

В час, когда все сгорает?»

— Детям рассказывать сказки

О том, чего не бывает.

1913, Москва

УЧИТЕЛЯ

Как много было их, — далеких, близких,

Дававших мне волнующий ответ!

Как долго дух блуждал, провидя свет,

Вождей любимых умножая списки,

Ища все новых для себя планет

В гордыне Ницше, в кротости Франциска,

То ввысь взносясь, то упадая низко!

Так все прошли, — кто есть, кого уж нет…

Но чей же ныне я храню завет?

Зачем пустынно так в моем жилище?

Душа скитается безродной, нищей,

Ни с кем послушных не ведя бесед…

И только в небе радостней и чище

Встает вдали таинственный рассвет.

1914

ХРАМ

Нет прекраснее

И таинственней нет

Дома белого,

Где немеркнущий свет,

Где в курении

Растворяется плоть, —

Дом, где сходятся

Человек и Господь.

1919, Судак

*  *  *

Были павлины с перьями звездными —

Сине-зеленая, пышная стая,

Голуби, совы носились над безднами —

Ночью друг друга средь тьмы закликая.

Лебеди белые, неуязвимые,

Плавно качались, в себя влюбленные,

Бури возвестницы мчались бессонные,

Чутким крылом задевая Незримое…

Все были близкие, неотвратимые.

Сердце ловило, хватало их жадное —

Жизни моей часы безоглядные.

С этого луга бледно-зеленого,

С этой земли непочатой, росистой

Ясно видны мне чаш окрыленные,

Виден отлет их в воздухе чистом.

В бледном, прощальном они опереньи

Вьются и тают — тонкие тени…

Я ж птицелов Господний, доверчивый,

Вышел с зарею на ширь поднебесную, —

Солнце за лесом встает небывалое,

В небо гляжусь светозарное, алое,

Птиц отпуская на волю безвестную.

*  *  *

В БАШНЕ

В башне высокой, старинной

Сестры живут.

Стены увешаны тканями длинными,

Пахнет шелками — желтыми, синими,

Душен уют.

К пяльцам склонясь прилежно,

Сестры ковер вышивают,

Сестры не знают,

Что за высоким окном,

Что за оградой зеленой.

Только закат зачервленный

Глянет порою в окно,

Только туманы росистые

Ткут по ночам волшебство.

Трудно распутать мотки шелковистые,

Путаный, трудный узор…

Сестры, дружные сестры,

Строгий держат дозор.

Шелк зацепляет за нежные пальцы,

Пальцы руки терпеливой…

Кто-то несется за башней высокой,

Машет горящею гривой!

Младшая смотрит в окно,

Отблеск упал на нее,

Щеки румянцем ожег.

Взор застилает весть заревая —

Кто там несется, пылая?

Может быть — рок?

Старшая строго следит,

Скоро ль закат догорит.

Нет, ничего… Даль угасает —

Снова прозрачен и смирен взор,

Сестры прилежно ковер вышивают —

Путаный, трудный узор…

Сестры, дружные сестры.

Месячный луч,

Ласков, певуч,

Старшей скользнул по руке,

Перстень блеснул в темноте.

Что ей вещает реющий свет

— Зов или запрет?

Строго по-девичьи младшая ждет,

Скоро ли месяц зайдет?..

Стены покрыты тканями длинными,

Пахнет шелками желтыми, синими,

В пяльцах некончен ковер.

В башне высокой, старинной

Сестры держат дозор.

Рядом, в соседнем покое,

Третья сестра живет,

Это — сестра любимая,

Нет с ней забот.

В окна она не заглянет,

Солнечный луч не поманит,

Месяц ее не зовет.

Чуть шелестя,

Взад и вперед

Ходит она.

Ходит, и робкие пальцы

Легкую ношу сжимают —

Что-то, свернув в одеяльце,

Носит она и качает.

Это — печаль ее чистая

В ткань шелковистую вся запелената.

Носит, пестует, качает,

Песней ее умиряет:

«Тише, сестры, потише,

Ровно теперь она дышит.

Вы не слыхали?

С вечера долго металась —

Я испугалась,

Уж не больна. ли?

Спи до утра, дитя,

Уж занялась заря,

Ах, как устала я!

Вырастешь — мы с тобой

Будем играть судьбой,

Песни слагать небывалые.

Будет нам жизнь светла…

Слышу я пенье пасхальное.

Спи, моя близкая, дальняя,

Спи до утра!»

Взад и вперед

Ходит, поет,

Тихо шаги отдаются.

Сестры над ней не смеются,

Это — сестра любимая.

Дни уплывают неслышно,

— Нынче, как день вчерашний,

В строгой, девичьей башне.

*  *  *

Я только уснула на песке прибрежном,

Я не забыла, не забыла ничего,

В сверкающей выси и в прибое нежном

Слышу все то те, все о том те, что прошло.

На солнце рука моя лежит, разжата,

Камни горячие блестят на берегу,

И все, что случилось, ты безвинно свято,

Знаю, что зла не причинила никому.

Большое страданье я прошла до краю,

Все будет живо, ничего не пропадет,

Вот только я встану, и наверно знаю —

Всех я утешу, кто захочет и поймет.

Я только уснула, на песке, случайно,

В солнечной чаше пью забвенья игру,

И неба лучистость и лазури тайна

Нежат доверчиво усталую сестру.

*  *  *

Умей затихнуть, когда снегами

Вдруг заметется твоя стезя.

И в белой тайне, как за стенами —

Заря ли, ночь ли — узнать нельзя.

Когда невнятно, о чем веленье,

Гроза иль милость к тебе идет.

И только слышно в тиши мгновений

Неотвратимо судьба растет.

Не отзывайся на гул вселенной.

*  *  *

У меня были женские, теплые руки,

Теперь они стали холодные.

Были разные встречи и боли разлуки,

И сердце заклинало несвободное.

Но давно отгорели мои заклинания.

Все, что бывает, — мне жизнью даровано,

Я ни на кого не смотрю с ожиданием,

Не говорю никому речей взволнованных.

Но мне кажется, что жить так дольше не стоит,

И боль во мне неизлечимая, —

Ко мне не подойдет, меня не укроет,

Самое святое, любимое.

*  *  *

К. Д. Бальмонту

У крутого поворота,

У обвала-перевала,

Ждал меня нежданный кто-то,

Встретил тот, кого не знала.

Небо жертвой пламенело,

Гас закат багряно-желтый.

«Проводить меж пришел ты

У последнего предела?»

— Для меня везде все то же,

Нет предела, нет заката,

Я не друг и не вожатый,

Я — случайный, я — прохожий

По полянам сновидений

Среди песен и забвений.

«Пусть случайный, беспредельный,

Но уж раз мы здесь с тобою,

Поиграй со мной последней

И смертельною игрою.

Видишь, гасну, как звезда, я —

Солнце скрыться не успеет,

Закачусь я, догорая, —

Ты же пой со мной, играя, —

Песня смертью захмелеет.

Оплети меня словами.

Опали огнем заветным,

Все, что будет между нами,

Будет вещим, беспредельным!»

У обвала-перевала

Сердце вдруг нездешним стало.

Закатилось, позабылось

Все, чем небо золотилось.

Вот иду я в край загорный,

Только снится мне, что кто-то,

Незакатный, непокорный,

Все стоит у поворота.

Родится воля из тьмы слепой.

Замкнись душою в тиши священной

И, если можешь, молись и пой.

*  *  *

Тяжки и глухи удары молота.

Высекается новая скрижаль,

Вещие буквы литого золота

Возвестят вам и радость, и печаль.

Лютует молот над глыбой каменной —

Тяжелосердый, разымчивый булат.

То, что крестилось любовью пламенной,

Упадет, и осколки заблестят.

Вихрем проносится страх незнания,

Трепет мысли безумной и нагой,

Страшны часы, когда глубь молчания

Опрокинется бездной над душой.

Но ненадолго тоска дарована,

Но кротка обличающая даль,

Будете к утру опять закованы

Высекается новая скрижаль.

*  *  *

ТЕБЕ

Нищ и светел…

В. И.

В рубище ходишь светла,

Тайну свою хороня, —

Взором по жизни скользишь,

В сердце — лазурная тишь…

Любо, средь бедных живя,

Втайне низать жемчуга;

Спрятав княгинин наряд,

Выйти вечерней порой

В грустный безлиственный сад,

Долго бродить там одной

Хмурой, бездомной тропой,

Ночь прогрустить напролет —

Медлить, пока рассветет,

Зная, что Князь тебя ждет.

*  *  *

СЧАСТЬЕ

Посв. Е. Г.

«Дева, тихая Дева!

Что ты все дома днюешь?

Днюешь дома, ночуешь»

— Счастье мне прилучилось.

Счастьем душа осенилась.

Надо с ним дома сидеть,

Дома терпенье терпеть.

«Дева, избранная Дева!

Молви, какое же счастье?»

— С виду, как шар огнистый…

Тронешь — огнем опаляет,

Глянешь — слеза проступает.

«Ох, сиротинка Дева!

Лютое, знать, твое счастье?»

— Счастье мое неизбывно.

Вех унимай — не уймешь!

Век заливай — не зальешь!

Душу поит мне струями зноя —

Нет с ним покоя.

«Дева! трудная Дева!

Ты бы его удремила!»

— Как же его укачаешь?

Хватом его не охватишь,

Словом молить — не умолишь,

Знаю — его катаю,

Сердцем-умом привыкаю…

«Дева! умильная Дева!

Что же ты петь перестала?»

— Что же и петь близ счастья?

Песни сами играют,

Жизнь да Смерть закликают.

Прежде, бывало, ночи

Реют темны-темнисты,

Звери вокруг зверисты,

Лешие бродят думы…

Песнями их разгоняешь,

Песнями тьму просветляешь.

Ныне же — яpoe небо

Гудом над сердцем стало,

Все, что и встарь певала —

Счастью пошло на требу.

Только б за ним углядеть!

Где уж тут петь!

*  *  *

COHET

Ты хочешь воли темной и дремучей,

Твой дух смущен, коснувшися души чужой,

И кажется тебе изменой и игрой

Случайный миг душевного созвучья.

В пустыне одинокой и зыбучей,

Не зная отдыха, в себе затаена,

Душа твоя сгустится пламенною тучей

И изольется вдруг потоками дождя.

Иди ж туда, куда зовет тебя твой гений,

Питайся родником своим, средь всех одна,

Никто не перейдет черту твоих владений.

Но чую, что, когда засветит вновь весна,

За этой ночью тайных дерзновений

Сведет нас вновь, волнуя, тишина.

*  *  *

Свежесть, утренность весенняя!

За ночь лес мой побелел.

И молитвенно нетленнее

Вся прозрачность Божьих дел.

В мглистом облаке вселенная,

Сердце тонет в красоте,

И свобода дерзновенная

Разгорается во мне.

Мир видений и безмерности

Я как клад в себе несу.

Не боюсь твоей неверности

В этом утреннем лесу!

Не хочу любви застуженной

В мире пленном и скупом,

Мое сердце,

Как жемчужина,

Вновь заснет на дне морском.

Оплетут его подводные

Голубые нити сна.

Только нежному, свободному

Надо мною власть одна!

Сосны млеют запрокинуты

В сине-бледной вышине,

Не останусь я покинутой

В этой утренней стране.

Я приманка всем желанная

(Перестанешь обнимать),

Станут зори златотканые

Хороводы вкруг водить.

Разомкну свои оковы я,

Струны в сердце задрожат,

И вплетутся песни новые

В мой причудливый наряд.

В каждый миг отчизна тайная

Стережет меня вдали.

Я недолгая, случайная…

*  *  *

РУКИ

Еще слабые мои руки,

Еще бледные от разлуки,

Что-то ищут они неутомно,

Одиноко им и бездомно —

Зажать, унять их!..

Как слепые, безвольно реют,

И под взглядами, что не греют,

Они движутся и белеют.

Вся их жизнь идет затаенно,

С ними тяжко мне и бессонно —

Укрыть, забыть их!..

*  *  *

Речи погасли в молчании,

Слова как дымы.

Сладки, блаженны касания

Руки незримой.

Родина наша небесная

Горит над нами,

Наши покровы телесные

Пронзило пламя.

Всюду одно лишь Веление…

(Как бледны руки!)

Слышу я рост и движение

Семян в разлуке.

Сердце забило безбрежное

Борьбу и битвы.

Тихо встает белоснежное

Крыло Молитвы.

*  *  *

Развязались чары страданья,

Утолилась мукой земля.

Наступили часы молчанья,

И прощанья, и забытья.

Отстоялось крепкое зелье,

Не туманит полуденный зной,

Закипает со дна веселье

Золотистой, нежной струей.

И навстречу влаге веселой

Голоса земли потекли,

Зароились жаркие пчелы,

Просветилась душа земли.

Только этой радостью вешней

Свое сердце ты не неволь,

Еще близко, в ризе нездешней

Отгорает старая боль.

*  *  *

ПРИЗЫВ

Солнце рдеет тоскою заката,

Жгучи последние красные стрелы.

Кличет брат разлученного брата,

Тайнам внемлет дол потемнелый.

Смирную душу и тело земное

Жалит луч призывно-багрян,

Будит, мятежит дыханье слепое,

Шепоты, ропоты темных семян.

«Кто нас пронзает?

Кто призывает?

О кто вы? Кто вы?

Сорвите оковы!»

— Мы — лучи

Души бестелесной.

Мы — ключи

Влаги небесной.

Мы — бледные тени

Божьего зрака.

Мы — обличенья

Дольнего мрака.

Расклубись, тишина!

Пробудись от сна!

Слушайте нас!

Мы — неба глас.

Мы заблудились

В дебрях ночей,

Мы изумились

Муке своей.

Нам выхода нет.

Погас наш свет.

Стонем от боли

В темной неволе.

«Вознесите свой глас

Из утробных глубин.

Протянитесь, светясь

Сквозь гряду судьбин!»

— Мы забили вещее слово,

Потеряли заветы Отцовы.

За чью вину

Мы в глухом плену?

Чьи мы дети?

Умрем на рассвете?

Где конец пути?

Как нам смерть найти?

«Слитно, безвольно

Тянется нить.

Путь богомольный

Надо свершить.

Вспомните смутный сон,

Тайну святых имен.

Вспомните — в светлом Храме

Вас излучало пламя.

Больше сказать не дано,

Пало святое зерно.

Разгорится, не зная,

Темный мир распиная.

Побед не бывать

Без тяжкого стона,

Вернетесь опять

В родное лоно».

Рдяный зрак окутал тени,

Тихо колдуют туманные росы;

Гуще плоть и вздохи томленья.

Ночь размела свои черные косы.

*  *  *

ПО ВЕТРУ

Какая быль в степи

Невнятно отложится?

С немыми травами

О чем колышется?

По ветру стелется

Истома дальная,

С ветрами шепчется

Душа скитальная.

«Мне нет названия,

Я вся — искание.

В ночи изринута

Из лона дремного —

Не семя ль темное

На ветер кинуто?

В купели огненной

Недокрещенная,

Своим безгибельем

Навек плененная…

Затемнился Лик,

Протянулась даль,

О как краток миг!

Как долга печаль!

Я игра ветров,

Шепот струйных снов,

Неуемный зной,

Плач души ночной.

Разорву я цепь,

Захожу волной —

Занывает степь

Ковылем-тоской.

Все незабытое,

Все недобытое

За мною носится

Бездомной свитою…

И нет руки, меня

Благословляющей —

О погоди на миг!

Внимай, внимай еще,

По бездорожию

Кружу напрасно я…»

И вновь зазыблилась

Ветрам подвластная.

Стихают жалобы,

Все дале слышатся —

Шелками русыми

Вся степь колышется.

ПЛАЧ

И дошла я до царства третьего,

Третьего царства, безвестного,

Знать, весной здесь распутье великое,

Не видать окрест ни дороженьки.

Аль туманы меня затуманили,

Аль цветы на пути одурманили,

Как из сердца-то все повымело,

Да из памяти все повышибло!

Чуть травинки по ветру колышутся,

Птицы малые где-то чирикают.

Сяду я посередь на камушке

Да припомню заблудшую долюшку.

Помню, шла я широкой дорогою,

Было в сердце желанье мне вложено,

Была дума крепко наказана,

Впереди катился золотой клубок.

В руке была палочка-отпиралочка.

Так прошла я два первых царствия,

Голубое царствие да зеленое.

Шла я, шла, по сторонкам поглядывая,

В разные стороны сердце разметывала.

Разметала, знать, Душу единую,

Потеряла словцо заповедное.

Укатилось желанье в воды во глубокие,

В темные леса, да во дремучие.

Ты весна ль, разливная веснушка,

Ты скажи мне, куда да почто я шла?

Не на игрище ль, да на гульбище,

На веселое пированьице?

Аль кручину справлять великую?

Аль молитву творить запрестольную?

Вы послушайте, ветры шатучие,

Не со мной ли блуждали, блудячие?

Не за мной ли веяли, вейные?

Вы пройдите-ка путь мой исхоженный, —

Обронила я там мою долюшку!

Ты пади с небеси, звезда вечерняя,

Упади на дорожку замкнутую!

Вы развейтесь, травы муравые!

Ты радуйся, страна безвестная,

Что сковала меня молчанием!

Хоть бы знать мне, что за сторонушка,

За царствие третье, безвестное,

Куда я зашла, горемычная бродяжница,

Во какие гости незнакомые?

Не видать ни прохожих, ни проезжих,

И сижу я с заранья до вечера,

С вечера до утра, припечалившись,

На катучем сижу белом камушке,

Слезно плачу во сыром бору

В темну ноченьку.

Долго ль мне тут быть-бытовать?

Наяву ли мне правда привидится?

Не во сне ль святая покажется?

Ты расти, тоска моя, расти травой незнаемой,

Процветай, тоска, лазоревым цветком,

Протянись стеблем к красну солнышку,

Умоли его себе в заступники.

Все сказала я по-своему, по-девически,

Это присказка была,

Не начнется ли новая сказка?

*  *  *

Печально начатый, печальный день,

Как пронесу тебя сквозь блеклые поляны?

Твоим ланитам как верну румяна?

Сотру ли скорбную с них тень?

Ограблен ты безверием моим

С утра. И вот бредешь, увялый,

Согбенный старец и усталый,

Еще не бывши молодым.

Слежу за гибелью твоей смущенно,

А мелкий дождик сеет полусонно.

ОБРЕЧЕННЫЕ

Там, где руды холмы

Закрыли дали,

Давно сложили мы

Свои печали.

Нить путеводная

Сорвалась где-то —

Как ветр, безродные

Бредем по свету.

Не сны ли Божии

За дымкой синей

Несут прохожие

Земной пустыни?

Бесследно тратим мы

Свой путь алмазный…

Из серебристой мглы

Встают соблазны —

И в зыби душ опять

Сгорают, тая…

Как про любовь узнать —

Своя ль? Чуть?

Восплещем вольною

Игрой мечтами!

Высь безглагольная

Плывет над нами.

*  *  *

Ночью глухой, бессонною,

Беззащитно молитвы лепеча,

В жребий чужой влюбленная —

Я сгораю, как тихая свеча.

Болью томясь неплодною,

Среди звезд возлюбя только одну,

В небо гляжусь холодное,

На себя принимая всю вину.

Мукой своей плененная,

Не могу разлюбить эту мечту…

Сердце, тоской пронзенное,

Плачет тихо незримому Христу.

НОЧЬЮ

Ты не спишь? Разомкни

Свой закованный взор,

Там за гранью земли

Есть престол лунных гор,

И затеплился мир,

Как уснувший сапфир…

Что мне делать с тобой!

Многожалой змеей

Все пути заплелись…

Помнишь, в южной стране

Есть седой кипарис?

Каменеет, скорбя,

Богомолец вершин,

А под ним — чешуя

Светопенных глубин!

Cкopo Вестник придет

С чужедальних сторон —

Вдруг послышится звон

С колокольных высот,

Вспыхнут звездно слова,

Кинут сердцу призыв,

И замолкнет судьба,

В знаках все затаив.

Из-за мглистых завес

И угрозы ночной —

Слушай шорох чудес

В этой тьме огневой!

НОЧНОЕ

Лунная дорожка

Светит еле-еле.

На моей постели

Посиди немножко.

Стали без пощады

и земля, и небо.

Я не знаю, где бы

Засветить лампады.

Хочется молиться,

Но слова забыла.

Господи, помилуй

Всех, кто здесь томится,

Чьи безумны ночи

От бессонной боли

И в тоске неволи

Чьи ослепли очи.

Помнить эту муку

Сердце так устало.

Здесь, на одеяло

Положи мне руку.

В этот миг не ранят

Нас ни Бог, ни люди.

Расскажи, как будет,

Когда нас не станет.

*  *  *

Не входи — я жду другого,

Не веди приветной речи,

Я готовлюсь к новой встрече,

Видишь — Гостя жду большого.

Его Имя, как светило,

Пламя жизни излучает.

Его Имя разлучает

С тем, кому оно не мило.

У меня здесь нет чертога,

Чтоб принять Его, как Бога,

Но, слагая гимн незримый,

День и ночь неутомимо

Буду ждать я у порога.

Проходи же молча мимо.

*  *  *

Не всегда будет имя все то же —

Мне другое дадут потом.

Полнозвучней, сильнее, строже

Начертается путь мой в нем.

Оно будет в руке, как лампада.

Я увижу, где тьма и где свет,

И куда мне пойти теперь надо,

И простили ль меня или нет.

Мы — слепые, живем, забывая,

Только слышим и кличем звук,

Наше имя, во тьме погасая,

Замыкается в мертвый круг.

И в названьи своем, как в темнице,

Мы недвижно, уныло ждем…

Трудно двери во тьме отвориться,

И безвыходен старый дом.

Я забила. Теперь не забуду,

Кто мне светоч опять зажжет;

Я доверюсь ему, как чуду,

И пусть имя меня ведет.

НА БЕРЕГУ

К утру родилось в глуби бездонной

Море-дитя,

Очи раскрыло, зрит полусонно

Вверх на меня.

В зыбке играет, робко пытая

Силы свои,

Тянется к выси; тянется к краю,

Ловит лучи.

Рядится в блестки, манит невинно

Неба лазурь —

Сердцем не чает скорби пустынной

Будущих бурь.

Родичи-горы чутко лелеют

Утра туман,

В стройном молчаньи смотрят, как зреет

Чадо-титан.

К морю-младенцу низко склоняюсь

С ясной душой,

Взмытые влагой камни ласкаю

Теплой рукой.

*  *  *

Кто неутоленный

Ищет, просит встречи?

О как хорош мой вечер —

Безымянный, бездонный вечер!

Чьи сердца устали

Ждать себе призыва?

Как огневое диво,

Угасают немые дали.

Из нагорной мяты

Кто венки свивает?

Сердце блаженно тает,

Не прося для себя возврата.

Кто устал от ласок?

Кто воззвал к покою?

Хочешь возлечь со мною,

Слушать песни вечерних красок?

*  *  *

Когда я умру — ты придешь проститься,

Мертвым нельзя отказать —

На умершие, стихшие лица

Сходит с небес благодать.

Для строгой души и строгого тела

Не будет ни зла, ни добра…

Ты скажешь, ко мне наклонясь несмело:

«Она была мне сестра…»

*  *  *

Если в белом всегда я хожу,

Прямо в очи безвинно гляжу,

То не с тем, чтоб со мной говорили,

Не затем, чтоб меня полюбили.

Освящаю я времени ход,

Чтоб все шло, как идет.

Если я долго сижу у окна,

И пылает лицо, как заря,

То не жду, не зову никого я,

И не манит окно голубое,

А о чем распалилась душа —

Я не знаю сама.

И веселой бываю когда я,

То веселость моя не такая,

Не людьми и не к людям светла я,

А уйду, нелюдимая вновь —

Не обиду в себе укрывая

И не к жизни любовь.

В темном лесе зажглися цветы,

Что-то нынче узналось в тиши,

С кем-то сведалась тайно судьба —

И еще одна грань пролегла

Между мной и людьми.

*  *  *

Здесь за холмами, под сенью крестною,

Воздвигаю я свой шатер.

Ратовать стану лишь с мглой небесною,

Отлучась от равнин и гор.

В склепе дубравном печаль истомная

Уж сотлела в земле давно,

Выросли там кипарисы темные,

Зашептали, что все прошло.

Радость свою, это Божье знаменье,

Свету-Солнцу хочу отдать,

Искру вернуть огневому пламени,

Ей там легче, светлей сгорать.

Снова душа — колыбель священная

Принимает весь мир в себя,

Тихо качает земное, пленное…

(Слышу, радость горит моя.)

Небо прозрачно, и сердце чистое,

Эту милость нельзя наречь —

Где-то дубравно, что-то лучистое…

И не будет ух больше встреч.

ЗАКАТ

Костер багряный на небе бледном

Зарделся пышным снопом средь мглы,

Вздымая клочья седого дыма,

Роняя искры на грудь земли.

Все разгораясь в пустыне неба,

Огнепалящий призыв он шлет,

Кого-то кличет из темной дали,

Кому-то вести он подает.

И кто-то верный, и кто-то дальний

Спешит по миру в ответ ему,

Струит дыханье, и гнет деревья,

И шепчет: Вижу! Гаси! Гряду!

*  *  *

Завершились мои скитания,

Не надо дальше идти,

Снимаю белые ткани я —

Износились они в пути.

Надо мной тишина бескрайная

Наклоняет утешный лик,

Зацветает улыбка тайная,

Озаряя грядущий миг…

Всю дорогу искала вечное,

Опьяняюсь духом полян.

Я любила так многое встречное

И несла в руке талисман.

Чрез лесные тропы сквозистые

Он довел до этой страны,

Чьи-то души, нежные, чистые,

За меня возносят мольбы.

И не надо больше искания,

Только ждать, горя об одном:

Где-то ткутся мои одеяния,

Облекут меня в них потом.

Озаренье святое, безгласное

Утолило печаль и страх,

И лежу я нагая, ясная

На протянутых Им руках.

*  *  *

ЖЕНЩИНАМ

Не грезится больше, не спится,

Ничто не радует взоры.

Владычица стала черницей,

И сняты с нее уборы.

Тревогою сердце сжато.

Рассыпалось все на свете.

Не стало ни мужа, ни брата,

Остались только дети.

Их больше, чем было прежде,

Собой мы их заслоняли,

В изношенной, тесной одежде

Милей еще, чем бывали.

Им нужно, чтоб их любили,

И нужно, чтоб их одели…

О, если б они свершили

Все то, что мы не сумели!

Так сладко за них молиться:

Помилуй, храни их Боже!

Ах, снова мы в них царицы

Богаче еще и моложе.

*  *  *

Дремлет поле вечернее, парное,

Рдея навстречу дням грядущим.

Стихает сердце прел ним благодарное,

Перед тихим, глубоким и ждущим-

Рядом желтые сжатые полосы,

Отгорев, полегли в смирении.

И ни шепота трав, ни птичьего голоса

В красном, немом озарении.

Священно поле в час повечерия.

И не нужно слов и моления…

Вся молитва в безбрежном, благом доверии

К небу и смерти, к земле и к рождению.

*  *  *

Где-то в лазурном поле,

За белыми в саване днями,

За ночными дремучими снами

Реет и плещет воля.

Нет там тоски желаний,

Стихают там речи забвенно,

Распускается лотос священный…

Только б дойти до грани!

Все на пути сгорает,

Что не сгорит — застынет…

Но там, только там, только в синей,

Заозерной, загорной пустыне

Сердце молчит и знает.

ВЕЧЕР

Отчее oкo милостное

Сокрылось — миру прощенье кинув.

Отчая риза пламенны

За горные кряжи каймой стекает.

Миг — и ум отблеск ее

Тлеет в небе вечернем.

Холоден, сир остался

На бледной земле

Человек.

И бледны, мертвы на песке

Следы человечьи.

Острым духом пахнули

Горные злаки.

Не око отчее

Помнит душа маловерная —

По ризе алой,

За горные кряжи спадающей,

Сердце тоскует, —

Ризу пурпурную

Кличет юдольное…

Сердце! Восстань, ополчайся

На подвиг ночной,

Молчаливый!

Ухо! Приникни

И слушай

Шорохи темных посевов.

Не будет милости больше.

Долог путь одинокый.

О риза отчая, пламенная,

За горные кряжи текуая!

ВЕСНА

Вы сгиньте, обманы,

Укройте, туманы,

Храните глубокую дрему.

Вяч. Иванов

Посв. В. Г.

Женщина там на горе сидела.

Ворожила над травами сонными…

Ты не слыхала? Что шелестело?

Травы ли, ветром склоненные…

То струилось ли море колоса?

Или женские вились волосы?

Ты не видала?

Что-то шептала… руду унимала?

Или сердце свое горючее?

Или в землю стучалась дремучую?

Что-то она заговаривала —

Зелье, быть может, заваривала?

И курился пар — и калился жар —

И роса пряла… и весна плыла…

Ты не слыхала?

Ветер, наверно, знает,

Что она там шептала,

Ветер слова качает —

Я их слыхала.

«Мимо, мимо идите!

Рвите неверные нити!

Ах, уплывите, обманы!

Ах, обоймите, туманы!

Вырыта здесь на холме

Без вести могила, —

Саван весенний мне

Время уж свило…

Ах, растекусь я рекою отсюда,

Буду лелеять, носить облака…

Ах, не нужно зеленого чуда —

Небу я буду верна…

Мимо, мимо идите,

Вечные, тонкие нити —

Солнце меня не обманет,

Сердце меня не затянет…»

Ветер развеял слова…

Хочет молчать тишина.

Это настала весна.

ВЕСЕННЕЕ

Подвига просит сердце весеннее-

Взять трудное на себя и нести,

Хочется истаять самозабвеннее,

В муке родной изойти.

Снова открылись горы жемчужные,

Покорная серебристая даль,

Все, что манило, стало — ненужное,

Радостна только печаль.

На богомолье в мир я рожденная,

Не надо мне ничего для себя.

Вон голубая, мглой озаренная

Вьется все та же стезя.