1.
Минуту оба напряжённо молчали.
Потом редактор протянул начинающему поэту рукопись и два пальца.
— К сожалению… За недостатком места…
— Мои стихи не пойдут, — быстро закончил начинающий поэт, тощий юноша со втянутым животом, и сразу вспотел.
— Не пойдут.
— А почему, собственно?
— Что почему?
— Да мои стихи… не пойдут…
— Ах, ваши стихи! Видите ли, вы — человек молодой… недостаток места, знаете ли… Война… Бумага…
— Неужели так плохи?
— То есть они не то, что плохи, Боже сохрани, а, как бы вам сказать… В них безусловно что-то есть. Но видите ли, я и сам не разберу, что именно в них есть, а во-вторых, ваши стихи, э, немножко не самостоятельны.
Редактор любил мямлить и говорить: «знаете ли», «видите ли» и «так сказать».
— В ваших стихах замечается, так сказать, постороннее влияние.
— Что вы этим хотите сказать? — гордо спросил начинающий. — Как это понимать: не-са-мо-сто-я-тель-ны?
— Вы не волнуйтесь, пожалуйста. Я тоже умею волноваться. Видите ли, стихи ваши фатально напоминают Блока.
— Это не может быть, — сказал начинаюший растерянно и почувствовал, что паркетный пол медленно, но верно уходит из-под его ног.
— А вот мы это сейчас посмотрим. Вот что вы, так сказать, пишете. — Редактор надел на нос черепаховое пенсне и прочёл:
Мечта моя снежная,
Мечта моя алая.
Какая ты нежная,
Какая усталая!
— Это форменный Блок, согласитесь.
— Значит, не пойдут?
— Не пойдут.
— Гм, что же я буду сегодня кушать? — с любопытством спросил начинающий.
Редактор развёл руками и придвинул себе корректуру.
Помолчали.
— Ну, а если я напишу… самостоятельное? Тогда…
— Напечатаем.
— Ну, я постараюсь… Самостоятельное.
— Постарайтесь.
— До свидания.
— До свидания.
Начинающий боком поклонился, зацепился за шкаф, опрокинул стул, поскользнулся и вышел из редакторского кабинета.
— Так помните, молодой человек, — закричал ему вдогонку редактор так, чтобы было слышно в приёмной, — самое главное в литературе — самостоятельность!.. А Пушкин — это, знаете ли, земля, по которой мы ходим, и воздух, которым мы дышим, как сказал Брюсов. До свидания, молодой человек, пишите. Читайте классиков.
2.
Молодой человек две недели не показывался в редакцию. Где он пропадал и что делал, — неизвестно, вероятно, он читал классиков и писал самостоятельные стихи. Но на третью неделю начинающий поэт вошёл в редакторский кабинет и сказал просто и трогательно:
— Я, кажется, написал самостоятельные стихи. Вот.
Редактор взял рукопись, надел черепаховое пенсне и углубился в чтение. Через пять минут он подал начинающему рукопись и два пальца.
— К сожалению, видите ли… за недостатком места… знаете ли… война… вы человек молодой…
— Не пойдут, значит? — беззвучно уронил молодой человек.
— Не пойдут.
— Но почему же?
— Фатально, так сказать, напоминают Бальмонта.
— Что вы этим хотите сказать? — гордо спросил начинающий поэт и робко, предчувствуя, что паркетный пол уходит из-под его стоптанных каблуков, добавил: — Ей-Богу, ничего общего с Бальмонтом не имею. Честное слово!
— А вот, между тем, видите ли, что вы пишете.
Редактор постучал большими ножницами по банке с гуммиарабиком и прочёл:
Рабы! Рабы! Плюю
на вас я.
На стадо жалких
медных тумб.
Пойдем со мной,
Анастасья.
Я — царь природы,
Я Колумб.
— Форменный Бальмонт, согласитесь. Особенно там, где про Анастасию и Колумба. Ну, а вообще очень, очень мило… Что-то есть… Но, видите ли, война… Бумага… Место…
— Не пойдёт?
— Не пойдёт, — сказал редактор и, посмотрев на коротенький пиджачок автора, прибавил:
— Напишите что-нибудь, э, самостоятельное.
— Хорошо. Я напишу что-нибудь самостоятельное.
— До свидания.
— До свидания.
Начинающий боком поклонился, зацепил за шкаф, опрокинул стул, поскользнулся и вышел из кабинета. И редактор закричал ему вслед баритоном так, чтоб было слышно в приёмной:
— Главное — читайте классиков, пишите и помните, что Пушкин — это земля, по которой мы ходим и воздух…
3
«Воздух так воздух,» — подумал молодой поэт, надевая в передней чьи-то новые калоши и выходя в них на улицу.
— У попа была собака…
Через неделю он пришёл и сказал редактору решительно:
— Ей-Богу, настоящие самостоятельные стихи.
— Давайте их сюда, эти самые, так сказать, настоящие самостоятельные стихи.
Редактор углубился в чтение и через пять минут сказал:
— Не пойдут.
— Почему же? Неужели не самостоятельны?
— На этот раз, хоть и самостоятельны, — сказал редактор с видом ломбардного оценщика, — но напечатаны быть не могут по причине своего легкомыслия. Глубины, знаете ли, нет.
И прочёл сквозь черепаховое пенсне:
Птичка Божия не знает
Ни заботы ни труда,
Хлопотливо не свивает
Долговечного гнезда…
В долгу ночь… и т. д., и т. д.
— Согласитесь, что подобные стихи для солидной литературно-политической газеты не подходят, — сказал редактор, чтобы было слышно в приемной. — Обратитесь в «Вестник Птицеводства». Может быть, там напечатают…
Молодой человек не дослушал до конца, боком поклонился, за что-то зацепился, что-то опрокинул, поскользнулся и вышел красный, как социал-демократ, из редакторского кабинета.
— Читайте классиков! — крикнул ему вслед редактор. — Читайте классиков, но сами бросьте писать! Поищите себе какое-нибудь более подходящее занятие…
Но так как молодой человек умел лишь писать стихи и другого подходящего занятия искать не хотел, а, между прочим, имел необъяснимую потребность кушать хотя бы раз в неделю, то он пришёл домой, подумал и повесился в уборной на собственных подтяжках.
«Братья писатели, — была его последняя мысль, — уж раз старика Александра Сергеевича посылают в «Вестник Птицеводства», то что же остаётся делать нам, маленьким людям?»
4.
— Как что? — спросим мы. — А писать военные стихи? А издавать брачную газету? А объявить себя футуристом? А открыть кинематограф или театральное бюро? Да, Господи ж Боже, мало ли достойных профессий?
Увы, хорошие мысли приходят слишком поздно, и то лицам посторонним.