Эмилия Пардо-Басан править
Стачка править
В тот вечер рыжая Сабель, жена Хуана Мауро, горнорабочего, заметила что-то странное в поведении своего мужа, когда он вернулся с работы с черными от пороха руками и с засевшими в толстом сукне его куртки осколками гранита.
— Ужин готов, — ласково сказала Сабель. — Похлебка сварена на славу. Я нацедила нового вина и приготовила треску с картофелем. Ужин прямо — царский.
Горнорабочий не отвечал. Он вытащил скамейку из угла, взял горсть табаку, свернул папиросу и закурил ее, не теряя озабоченного вида и глядя в землю.
— Подвинься к столу!
Все также мрачно Хуан Мауро взял ложку и приблизился к потемневшей доске, которая, покрывая старое корыто, изображала стол.
Сабель подала горячую похлебку и не спускала глаз с мужа, в ожидании сообщений.
Хуан и его жена отлично ладили. Она работала по хозяйству и в саду. Он ломал камень. Их мечтой было приобрести ближайшее поле к северу от их домика с каштановой рощицей. Они были молоды, по-своему любили друг друга и надеялись на будущее.
Сабель ждала, пока ее муж жадно ел, как человек, проголодавшийся на работе. Как только первый голод был утолен, он заговорил:
— Знаешь, жена, тебе это может казаться невероятным, — они хотят, чтобы я целый месяц не работал и, кто знает, как еще будет далее.
— Что ты, правда ли?
— Верно.
— Кто же имеет право? Правление или хозяева?.. Разве мы им недостаточно вырабатываем, — ворчала возмущенная Сабель, ставя на стол треску на ярко вычищенном медном блюде.
— Какое правление! Все наши — рабочие из Сайниса, Бортьяла, Доруньоса… Они прочли нам решение: не работать, не работать и не работать…
— И они тебе приказывают, да как они смеют!
— Приказывают и не приказывают… Когда собрание постановит, тащи его дьявол, всякий должен подчиниться его решению.
— А если не подчиниться?.. — сказала Сабель осторожно, и ее голос дрожал. Она уже предчувствовала, что их сбережения пойдут прахом за время безработицы, и заветный клочок земли будет потерян навсегда. Он перейдет в руки соседки, которой сын посылает иногда денег из Монтевидео.
— А если не подчиниться? — спросила она еще раз, взволнованная его молчанием. — Какая у них власть над тобой, спрашиваю я, чтобы следить, пойдешь ты или не пойдешь на работу?
— Власти никакой. Но ведь известно… искалечить человека не трудно.
Сабель несколько минут молчала. Она боролась с неопределенным мрачным впечатлением, вызванным словами ее мужа.
Ея женский инстинкт подсказывал ей, что Хуан сам находится в нерешительности и ждет совета жены.
Она посмотрела на стенной шкафчик, где они прятали свои деньги, и ей казалось, что она видит, как понемногу тают все дуро [дуро = 6 песет, песета =40 копеек], собранные тяжелым трудом горнорабочего, покрывая ежедневные расходы на хлеб насущный. ее муж привык к хорошей пище, к глотку вина. Ломать камень не то, что бусы низать — труд тяжелый.
А теперь? Если станет работа, если закроют каменоломни и уничтожат возможность заработка… хорошо если хозяева уступят… не то придется разорить сбережения, просить взаймы у ростовщика.
Сабель поставила перед Хуаном фаянсовый кувшин с вином. Вино придает духу…
— Так они поставят на своем, — ты не пойдешь завтра? — спросила она, пока он пил.
— Пойду ли, не пойду ли, это мы еще увидим, — отвечал он с некоторым бахвальством. — Мне никто приказывать не смеет. Слышала? А теперь… спать. Завтра нужно встать с рассветом.
— Но если ты не пойдешь на работу — уронила она.
Ответа не было.
Сабель покрыла огонь, потухла через несколько времени и керосиновая лампочка.
Сначала Сабель спала неспокойно, но под утро забылась глубоким сном, который наступает у здоровых людей, утомленных дневной работой.
Проснулась она от яркого солнечного света и от жужжания мух, вокруг ее лица.
Увидав, что она одна, она в страхе вскочила с постели.
— Хуан, Хуан, — кричала она, бросившись вниз по лестнице, которая дрожала от ее тяжелых шагов.
Кухня была пуста. Дверь отворена. В углу не было его инструментов. Сомнения не было — горнорабочий отправился на работу.
Сабель прислонилась к дверям и дрожала.
Свежий, даже прохладный ветер доносился с моря, несмотря на его отдаленность. Она заметила, что она в одной рубашке с босыми ногами. Она пошла к себе и стала одеваться, но лихорадка продолжалась, и внутри ее глухой голос шептал угрозы, брань, проклятия, и все грубые выражения сельских драк звучали в ушах бедной Сабель.
Она уже не думала о тех дуро, что были запрятаны в стенном шкафчике, она помнила, только о своем муже, о работнике, который зарабатывал их трудами своих рук и богатырской силой…
— Ах… если они мне его убьют… Хуанильо мой!
Часы шли, день близился к полудню. Солнечный свет разгонял призраки. Она принялась чистить кукурузу.
Вдруг с улицы донесся шум шагов бегущего человека. Дверь открылась, и горнорабочий вбежал без шапки, без инструмента, в пыли. Рукава его рубахи были запятнаны кровью.
— Они бегут за мной… спрячь меня.
Что случилось? Ах мы несчастные! — всхлипнула Сабель.
— Они вышли мне навстречу, чтобы помешать мне идти работать… они назвали меня продажным изменником, хотели бить меня. Я хватил одного так, что он уже не пошевелился. Киркою — по голове…
Сабель бросилась к мужу и безумно прижималась к нему, прислушиваясь к топоту преследующих убийцу людей.