Печатая не разъ по-нѣмецки о моихъ наблюденіяхъ надъ явленіями медіумизма[2]), я считалъ до сихъ поръ несвоевременнымъ говорить о нихъ въ русской печати. То рѣзкое предубѣжденіе, съ которымъ относилось и относится къ этому вопросу большинство, то, можно сказать, отвращеніе, съ которымъ почти всѣ редакціи газетъ и журналовъ изрѣдка и нехотя рѣшались давать ему мѣсто на страницахъ своихъ изданій, все это не призывало меня къ изложенію моихъ наблюденій въ нашихъ органахъ гласности. При такихъ условіяхъ, отъ нихъ трудно было ожидать пользы для кого-бы то ни было и нельзя было не ожидать непріятностей для пишущаго. Что такой взглядъ былъ основателенъ вполнѣ доказывается тѣмъ, что пришлось недавно испытать моему уважаемому другу, профессору Н. П. Вагнеру, а отчасти и самому мнѣ по поводу его статьи[3]). Тонъ, въ которомъ отнеслось къ ней большинство, нельзя считать ни умѣреннымъ, ни приличнымъ; и еще менѣе можно назвать разборчивыми тѣ пріемы, какіе были употреблены нѣкоторыми изъ писавшихъ противъ лица, виноватаго въ томъ только, что оно открыто въ русской печати осмѣлилось заявить о существованіи фактовъ, добросовѣстно считаемыхъ имъ реальными и неподложными. Не оставлены въ покоѣ, наконецъ, даже и тѣ, которые рѣшились обратить серіозное вниманіе на дѣло, хотя бы и съ той собственно точки зрѣнія, что здѣсь кроется уклоненіе отъ здраваго смысла, заслуживающее ближайшаго изслѣдованія. А между тѣмъ несомнѣнно, большинство самыхъ рѣзкихъ оппонентовъ профессора Вагнера — люди готовые проповѣдывать и защищать необходимость свободы мнѣній, тѣмъ болѣе свободу науки, свободу мнѣній, относящихся къ изученію и объясненію явленій природы. Эти лица преслѣдуютъ здѣсь уже и не одну свободу мнѣнія, а даже свободу изслѣдованія и описанія фактовъ. Ничего подобнаго не могло быть и не было въ западной Европѣ. Къ сочиненіямъ Перти, къ статьямъ Уаллеса, Крукса и пр. относится тамъ большинство съ тѣмъ же насмѣшливымъ недовѣріемъ, съ какимъ встрѣчена у насъ была статья Вагнера, но свободу изслѣдованія и личнаго мнѣнія тамъ умѣютъ цѣнить и беречь, и названнымъ ученымъ едва ли приходилось выслушивать что-либо подобное тому, что съ полною развязностью говорится у насъ любымъ безъаппелляціоннымъ и обыкновенно безъименнымъ фельетоннымъ рѣшителемъ вопросовъ. Нашлись у насъ и такіе пишущіе, которые съ напраснымъ глубокомысліемъ ухищрялись разыскивать въ состояніи нашей общественной атмосферы причины распространенія спиритизма. Подобная догадка, быть можетъ, обнаруживаетъ нѣкоторое остроуміе, но этимъ излишне глубокимъ мыслителямъ, или ихъ послѣдователямъ, придется увѣриться рано или поздно, что главная причина распространенія спиритизма лежитъ просто въ реальности фактической стороны дѣла, и болѣе или менѣе странныя толкованія примѣшиваются сюда потому, что въ огромномъ большинствѣ случаевъ факты подпадаютъ обсужденію лицъ неподготовленныхъ къ тому, чтобы мыслить строго.
Писавши по-нѣмецки, я не подвергался бросанію грязью, а тотъ спеціальный органъ, въ которомъ появлялось мое имя въ связи съ медіумизмомъ, но за то и рядомъ съ именами, справедливо пользующимися въ Европѣ почетомъ и извѣстностью, обратилъ серьезное вниманіе нѣкоторыхъ газетъ и журналовъ. Стоитъ указать, напримѣръ, хоть на то, какъ отнеслась къ нему берлинская Фоссова Газета, посвятившая нѣсколько своихъ нумеровъ далеко не насмѣшливой статьѣ о медіумизмѣ, принадлежащей перу извѣстнаго Фрауэнштедта. Содержаніе первой моей статьи, напечатанной въ Лейпцигѣ, было передано въ главныхъ чертахъ, вскорѣ послѣ ея появленія, въ фельетонѣ С.-Петербургскихъ Вѣдомостей[4]) и… прошло незамѣченнымъ. Это, вѣроятно, избавило меня отъ лишнихъ комковъ грязи, но теперь я готовъ сожалѣть объ этомъ. Еслибы высказанное мною не прошло безслѣдно, быть можетъ, тѣ лица, которыя недавно взяли на себя трудъ серьезно и въ приличномъ тонѣ заговорить о медіумизмѣ, подписавъ свои имена, прочли бы мои нѣмецкія статьи, и читая ихъ, они нашли бы въ томъ же журналѣ не мало свѣдѣній, идущихъ и съ другихъ, заслуживающихъ довѣрія, сторонъ. Это чтеніе позволило бы имъ нынѣ говорить съ болѣе серіознымъ знаніемъ того, о чемъ они ведутъ рѣчь, избавило-бы ихъ отъ необходимости признаваться, что они рѣшаются произносить приговоры въ дѣлѣ имъ мало извѣстномъ[5]). Чтеніе это, вѣроятно, помѣшало бы имъ также давать объясненія, немедленно падающія при серіозномъ, болѣе подробномъ сопоставленіи ихъ съ фактами и не могущія поэтому имѣть ни малѣйшаго вѣса во мнѣніи людей, наблюдавшихъ явленія не въ одномъ ихъ зародышѣ. Я принадлежу къ числу этихъ людей и принужденъ сознаться, что счелъ бы крайне неблагодарной задачей опроверженіе того, что не можетъ держаться само собой въ прикосновеніи съ дѣйствительностію. Пусть только захотятъ познакомиться съ нею!
Вотъ почему, находя при настоящихъ обстоятельствахъ необходимымъ высказаться, я вовсе не намѣренъ вступать въ подробную полемику съ противниками профессора Вагнера, а хочу говорить о моихъ личныхъ наблюденіяхъ. Я оставляю совершенно въ сторонѣ вопросъ о томъ, вредны или нѣтъ медіумуческіе опыты; я не приглашаю къ нимъ людей нервныхъ, суевѣрныхъ или склонныхъ къ мистицизму, охотно допускаю, что подъ руками шарлатановъ они могутъ быть поддѣльными и служить орудіемъ эксплуатаціи легковѣрныхъ. Для меня довольно того, что видѣнное и описываемое мной представляетъ, по крайнему искренному убѣжденію моему, реальныя, неподдѣльныя явленія природы, а факты все побѣждаютъ; они не боятся голословнаго отрицанія, и ни въ какомъ случаѣ не подлежатъ утаиванію, но требуютъ наблюденія, изученія. Пусть принадлежатъ эти факты къ числу такихъ, которые болѣе или менѣе извѣстны были уже въ древности, пусть было темное время, когда на нихъ опиралось значеніе египетскихъ жрецовъ или римскихъ авгуровъ, пусть и нынѣ держится ими шаманство, пусть будутъ они вредны для тѣхъ, кто не въ мѣру увлекается ими, но если они реальны, то намъ нѣтъ дѣла до всего этого. Все дѣйствительно существующее подлежитъ знанію, а увеличеніе массы знанія можетъ только обогащать, а не упразднять науку. Если человѣчество когда-либо признавало фактъ, а потомъ въ ослѣпленіи самомнѣнія, стало отрицать его, то возвратъ къ признанію реально-существующаго будетъ шагомъ впередъ, а не назадъ. Но именно нужно, чтобъ это признаніе совершилось въ силу строгаго наблюденія, изученія, провѣрки опытомъ, чтобы пришли къ нему, руководясь положительнымъ научнымъ методомъ, также какъ приходятъ къ признанію каждаго явленія природы. Заявляя о дѣйствительности существованія медіумическихъ фактовъ, мы желаемъ приложенія этого метода, зовемъ не къ слѣпому вѣрованію, по примѣру давнопрошедшихъ лѣтъ, а къ знанію, — не къ отреченію отъ науки, а къ расширенію ея области; мы вполнѣ раздѣляемъ мнѣніе, что точное, научное разсмотрѣніе всего лучше приведетъ къ тому, чтобы «явленія эти утратили печать таинственности»[6]) и видимъ блестящее будущее завоеваніе науки въ томъ, что она будетъ въявь изслѣдовать, изучать то, что до сихъ поръ впадало въ область таинственности и темныхъ вѣрованій.
Прежде всего, я считаю обязанностью положительно заявить, что, наравнѣ съ самимъ профессоромъ Вагнеромъ, принимаю на себя ручательство въ реальности и объективности фактовъ, которые имъ описаны и которые пришлось намъ наблюдать вмѣстѣ съ нимъ. Я убѣжденъ даже, что всякій серьозный наблюдатель, который имѣлъ бы желаніе, случай и терпѣніе, въ теченіи достаточно продолжительнаго времени, подобно намъ, познакомиться съ цѣлымъ рядомъ этихъ явленій, раздѣлилъ бы, въ главныхъ чертахъ, наши заключенія. Я готовъ еще разъ повторить здѣсь достопамятныя слова Уаллеса[7]) уже приведенныя мной въ моей первой нѣмецкой статьѣ[8]): «Я такъ увѣренъ въ истинѣ и объективной реальности фактовъ, мной здѣсь разсказанныхъ, что я готовъ весь этотъ вопросъ отдать на судъ любаго человѣка науки, желающаго дойти до истины и согласнаго, до произнесенія своего сужденія, посвятить изслѣдованію этихъ явленій два или три часа въ недѣлю въ продолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ, потому что — повторяю опять — я не знаю ни одного человѣка, который, сдѣлавъ это, не убѣдился-бы въ дѣйствительности этихъ явленій».
Описывать буду я лишь то, что происходило въ моемъ личномъ присутствіи. Знаю по собственному продолжительному опыту, что вѣрить даже и самымъ достовѣрнымъ свидѣтелямъ, когда дѣло идетъ о фактахъ, подобныхъ медіумическимъ, трудно, и тѣмъ труднѣе вѣрить тому, что разсказывающій слышалъ отъ другихъ, хотя бы и такихъ свидѣтелей, которые для него, разсказывающаго, вполнѣ достовѣрны. «Я не смѣю отрицать того, что слышу», говорится или думается обыкновенно въ этихъ случаяхъ, «но повѣрю тогда только, когда увижу и убѣждусь собственными чувствами». Невольно, помимо строгаго сужденія, нерѣдко принимается изъ разсказаннаго одно, болѣе согласное съ предвзятыми идеями, и отрицается другое, противорѣчащее имъ, хотя и то и это свидѣтельствуется одинаково опредѣленно, и заслуживаетъ одной и той же степени довѣрія. Примѣры близки. Такъ видѣли мы, какъ покойный лейпцигскій профессоръ Чермакъ принималъ свидѣтельство Крукса относительно показанія пружинныхъ вѣсовъ, колебавшихся подъ медіумическимъ вліяніемъ Юма, и рядомъ съ этимъ игнорировалъ другіе факты, установленные и сообщенные Круксомъ и относящіеся также къ сдѣланнымъ имъ надъ медіумическими явленіями опытамъ[9]). Допускалось то, въ чемъ удобно можно было предположить ошибку, а игнорировалось то, что трудно опровергнуть. Подобнымъ образомъ нынѣ и г. Рачинскій готовъ допустить наше (Н. П. Вагнера и мое) свидѣтельство о явленіяхъ за занавѣской въ сеансѣ Бредифа, но только рядомъ съ своимъ предположеніемъ о «существованіи, безъ вѣдома хозяина дома, другаго ключа отъ двери, находящейся за занавѣской»[10]). А г. Шкляревскій, кромѣ втораго ключа, ухитряется еще допустить присутствіе, тоже незамѣтное для насъ, особой женщины въ складкахъ занавѣски[11]). Отчего же, принимая болѣе или менѣе наше свидѣтельство относительно реальности самихъ явленій, при наблюденіи которыхъ еще сравнительно-легко можно предположить ошибку, не считать насъ компетентными въ рѣшеніи вопроса о ключѣ, о двери и отсутствіи подставнаго лица, то есть о томъ, что не было поддѣлки по меньшей мѣрѣ собственно съ этихъ нехитрыхъ сторонъ. «Такое предположеніе (о второмъ ключѣ) для насъ, присутствовавшихъ на сеансѣ», говоритъ Н. П. Вагнеръ и повторяю теперь я, «лишено всякаго человѣческаго смысла». Неужели нуженъ планъ квартиры, рисунокъ двери и т. п.? Что же касается до присутствія незамѣченной нами женщины въ складкахъ той занавѣски, которую каждый изъ насъ могъ постоянно трогать, ощупывать, осматривать, то признаюсь, это предположеніе для меня чуднѣе самихъ медіумическихъ фактовъ. Смѣю увѣрить гг. Рачинскаго и Шкляревскаго, что и они, и всякій другой, самый упорный отрицатель медіумизма, съ перваго взгляда на мѣстѣ, согласился бы съ нами относительно ключа, дверей и отсутствія подставнаго лица. Г. Рачинскій удивляется, что Н. П. Вагнеръ не ожидаетъ того, чтобъ ему повѣрили, я же позволю себѣ замѣтить, что я ничуть не удивился бы, если бы г. Рачинскій, осмотрѣвъ дверь и комнаты и убѣдившись въ несостоятельности своего предположенія о второмъ ключѣ, отказался вѣрить тому самому нашему свидѣтельству, которое теперь онъ такъ охотно принимаетъ.
Я далекъ отъ того, чтобъ ожидать полнаго довѣрія къ моимъ словамъ. Я уже нѣсколько привыкъ къ тому любопытному способу сужденія, который обыкновенно прилагается строгими судьями къ разсказамъ о медіумическихъ явленіяхъ. Слишкомъ уже годъ тому назадъ я указалъ[12]) на этотъ способъ сужденія какъ на безвыходный кругъ, и приблизительно выразилъ его въ слѣдующихъ словахъ: «Заслуживаютъ довѣрія только свидѣтельства здравомыслящихъ естествоиспытателей; но естествоиспытатель, каковы бы ни были его заслуги, перестаетъ быть здравомыслящимъ, какъ скоро онъ пускается въ область медіумизма, и его свидѣтельство перестаетъ заслуживать довѣрія; или: Круксъ, Уаллесъ и др. наблюдаютъ постоянно ошибочно, какъ скоро они касаются медіумическихъ явленій, до этого же, какъ и послѣ этого, они продолжаютъ быть точными наблюдателями». Не приходится ли послѣ этого воскликнуть вмѣстѣ съ Круксомъ: «тѣмъ хуже для фактовъ»!?
Я испыталъ, впрочемъ, на самомъ себѣ, какъ трудно вѣрится реальности медіумическихъ явленій, не смотря на довѣріе къ наблюдавшимъ и разсказывающимъ о нихъ, часто даже не смотря на свидѣтельство собственныхъ чувствѣ. Вполнѣ сознаю, какъ справедливо высказанное Круксу въ частномъ письмѣ однимъ изъ его знакомыхъ[13]): «Я не умѣю найти разумнаго отвѣта на ваши факты. А между тѣмъ — странная вещь! — при всемъ моемъ желаніи и стремленіи мыслить спиритуалистически и при всемъ довѣріи къ вашему дару наблюдать и совершенной правдивости, я чувствую, что во мнѣ проявляется желаніе видѣть все это самому. Мнѣ даже тяжело сознавать, какъ много доказательствъ мнѣ еще надобно. Я говорю тяжело потому, что вижу здѣсь, что не разумъ убѣждаетъ человѣка, но убѣжденіе приходитъ лишь тогда, когда фактъ повторяется такъ часто, что впечатлѣніе становится привычнымъ, старымъ знакомымъ, дѣломъ, извѣстнымъ уже такъ давно, что въ немъ нельзя болѣе сомнѣваться. Это странная сторона человѣческаго разума, и она замѣчательно сильно выражена въ ученыхъ; въ нихъ, мнѣ кажется, болѣе чѣмъ въ другихъ».
Сошлюсь и на то, что сказано было мною около года тому назадъ въ моей замѣткѣ, напечатанной въ Psychische Sludien[14]): «Сначала стоишь совершенно пораженный предъ свидѣтельствомъ собственныхъ чувствъ, доказывающихъ реальность такихъ вещей, которыя привыкъ считать противорѣчащими здравому разсудку. Надо немало времени и внутренней работы, чтобы помириться съ неоспоримою дѣйствительностью, и когда наконецъ дошелъ до необходимости признать эту дѣйствительность, то все еще тяжело спокойно считать невѣроятное существующимъ на дѣлѣ: время отъ времени поднимаются новыя сомнѣнія; прежнее направленіе мыслей опять возникаетъ, и сомнѣнія устраняются лишь полнѣйшею невозможностью счесть испытанное чѣмъ-либо другимъ, кромѣ фактической истины. Предъ нимъ стоишь въ полномъ сознаніи ограниченности человѣческихъ свѣдѣній, и уступаешь только потому, что съ фактами не спорятъ». То же самое я готовъ повторить и теперь. Послѣ всего этого понятно, что не безусловнаго довѣрія къ моимъ словамъ ожидаю я; я желалъ бы только не встрѣтить предвзятыхъ мнѣній и доводовъ въ родѣ того, который гласитъ, что этого не могло бытъ, потому что это невозможно[15]), между тѣмъ какъ, при сколько нибудь серьезномъ мышленіи, ясно, что, внѣ области чисто спекулятивной, вопросъ о невозможности какого-либо явленія природы не рѣшается окончательно апріорнымъ путемъ. Я желалъ бы не имѣть основанія повторить нынѣ то, что было прежде сказано мной: «Когда въ наукѣ предлагается гипотеза, то всякій имѣетъ полное право принять или отвергнуть ее, но и тутъ обыкновенно гипотеза, имѣющая нѣкоторую силу, отвергается лишь тогда, когда на мѣсто ея можно поставить другую, лучшую. Когда же сообщаются фактическія данныя, то естествоиспытатель, отрицающій ихъ, обязанъ показать наблюденіями, что это не суть факты, или правильнѣе, что это факты, дурно наблюденные. Такъ и поступаютъ обыкновенно, но только не тогда, когда дѣло идетъ о фактахъ въ родѣ наблюдавшихся Круксомъ»[16]).
Для самого меня прошли годы прежде чѣмъ я мало по малу принужденъ былъ уступить силѣ фактовъ, сдаться непреложному свидѣтельству собственныхъ чувствъ. Факты набирались сначала случайно, съ долгими промежутками времени, и заставили меня прежде всего быть осмотрительнымъ въ отрицаніи. Скажутъ, можетъ быть, что они, напротивъ, подготовили во мнѣ нѣкоторую легковѣрность. Но я хорошо знаю, что не смотря на нихъ, во мнѣ внутренно брало долго верхъ отрицаніе, и что факты эти только вызывали меня постоянно на осторожность, когда приходилось стать на точку зрѣнія положительнаго знанія: не идя дальше, я говорилъ лишь о томъ, что знаю и чего не знаю.
Несомнѣнно, что въ отрицаніе, какъ и въ допущеніе легко вкрадывается предвзятость и можно сказать суевѣріе. Привычка, на значеніе которой такъ справедливо указалъ знакомый Крукса, можетъ играть роль одинаково тутъ и тамъ, и отрицающіе нерѣдко становятся въ сущности легковѣрными и суевѣрными, потому что идутъ далѣе, чѣмъ даетъ имъ на то право положительное знаніе[17]). Подозрѣвать и упрекать взаимно другъ друга могутъ здѣсь обѣ стороны, и уже конечно, при господствующемъ направленіи философскаго познаванія, легче впасть въ суевѣріе отрицающее, чѣмъ наоборотъ.
Какъ бы то ни было, я хочу показать читателю весь путь пройденный мной и начну съ моихъ первыхъ случайныхъ наблюденій.
I.
правитьЯ былъ мальчикомъ лѣтъ четырнадцати или пятнадцати, когда мнѣ впервые пришлось увидѣть случай, относившійся не къ области медіумизма, но къ родственной съ нимъ категоріи явленій животнаго магнетизма.
Одна моя родственница страдала нервными припадками, которые возвращались довольно часто и состояли изъ конвульсій и безпамятства. Каждый припадокъ со своими послѣдствіями продолжался обыкновенно нѣсколько часовъ. Больную лечили разные доктора и различными способами, но вообще безуспѣшно; а одно время ее посѣщалъ уѣздный врачъ, нашъ хорошій знакомый, пользовавшійся репутаціей искуснаго медика, но про котораго прежде я никогда не слыхалъ, какъ про магнетизера. Разъ, когда наступилъ обычный припадокъ, послано было за этимъ врачемъ. Въ то время, какъ онъ явился, больная лежала на диванѣ, а недалеко отъ нея, въ сторонѣ, сидѣлъ я; болѣе никого въ комнатѣ не было. Врачъ, предлагавшій до того нашей больной въ подобныхъ случаяхъ обыкновенную помощь аптечныхъ средствъ, на этотъ разъ неожиданно поступилъ по другому. Онъ вдругъ сдѣлалъ мнѣ знакъ сохранять тишину, а самъ началъ дѣлать руками магнетическіе пассы надъ больной. Я былъ удивленъ, тѣмъ болѣе, что не имѣлъ понятія о животномъ магнетизмѣ, и съ любопытствомъ наблюдалъ за происходившимъ. Чрезъ нѣсколько минуть, вопреки обычному своему теченію, нервный припадокъ ослабѣлъ, конвульсіи прекратились, больная заснула. Врачъ велѣлъ ее оставить спать и уѣхалъ. Позже онъ опять магнетизировалъ больную, причемъ она всегда засыпала; случалось также давать больной магнетизированной этимъ врачемъ воды, и больная всегда узнавала и отличала ее отъ обыкновенной. Съ характеризовавшими меня пылкостью и рвеніемъ, я немедленно захотѣлъ ближе и обстоятельнѣе познакомиться съ предметомъ. Это было не легко въ уѣздномъ городѣ, но у одного изъ знакомыхъ нашлась французская книжка Deleuze’a о животномъ магнетизмѣ, и я съ жадностью взялся за чтеніе. Усвоивъ нѣсколько наружную сторону дѣла, принялся я самъ за магнетическіе опыты. Моя способность быть магнетизеромъ оказалась слабою, но та же нервно-больная родственница моя обыкновенно засыпала подъ моими пассами и почти всегда безошибочно отличала магнетизированную мной воду, когда ей подавали два одинаковые стакана, одинъ съ магнетизированною, другой съ простою водой. Случалось мнѣ, въ видѣ опыта, магнетизировать и другихъ лицъ, причемъ иногда наступало усыпленіе. Все это не были, правда, явленія рѣзкія, но они были настолько опредѣленны и многочисленны, повторялись такъ постоянно, что отвергать существованіе месмерическаго вліянія сдѣлалось для меня невозможнымъ. Разумѣется, я не буду утверждать, чтобы строго критически относился въ то время къ наблюдаемымъ явленіямъ, однакоже и послѣ, и теперь, обдумывая то, что тогда совершалось предъ моими глазами, я прихожу къ убѣжденію, что мой общій выводъ былъ правиленъ. Допуская магнетическое вліяніе, я однакожъ и тогда, и долгое время послѣ, оставлялъ въ сторонѣ явленія ясновидѣнія, и на вопросъ о нихъ, не отвергая ихъ возможности, я умѣлъ бы отвѣтить только: «не знаю, я не видалъ ихъ».
Было-бы излишне разсказывать о другихъ немногихъ случаяхъ, въ которыхъ мнѣ, впослѣдствіи, еще приводилось наблюдать и самому испытывать месмерическое вліяніе. Случаи эти прибавили очень мало къ моему прежнему взгляду. Но важно то, что первые факты, мнѣ представившіеся, стали наперекоръ встрѣченному мной вскорѣ отрицанію, и эта коллизія, естественно, была для меня важнымъ предостереженіемъ.
Нынѣ реальность магнетическихъ явленій признается, кажется, несравненно болѣе, чѣмъ она признавалась тогда. Въ Англіи, во Франціи едва-ли кто изъ серьезныхъ людей станетъ рѣшительно отрицать ее. У насъ и теперь, въ большинствѣ случаевъ, смотрятъ на месмерическія явленія, какъ на продуктъ шарлатанства и фантазіи и, не смотря на довольно значительное число лицъ, даже врачей, познакомившихся съ ними на дѣлѣ, обыкновенно считаютъ возможнымъ игнорировать ихъ[18]).
Поступивъ въ университетъ, учась изучать природу и серьезно мыслить о ней, я не могъ не вспоминать часто видѣнное мною, но, при разсказахъ о томъ, я тотчасъ встрѣтилъ рѣшительное отрицаніе, шутку или насмѣшку, даже со стороны лицъ, которыхъ мнѣнія высоко и очень авторитетно стояли въ моихъ глазахъ. Никакой однакожъ авторитетъ не могъ встать для меня выше авторитета фактовъ, засвидѣтельствованныхъ моими собственными чувствами, и тѣмъ менѣе сдѣлался я довѣрчивъ къ апріорическому «ученому» отрицанію». Признаюсь, я и теперь затрудняюсь понять, на какія раціональныя основанія можетъ опираться отрицаніе реальности месмерическихъ явленій, если даже отрицающій становится на самую наиматеріалистическую точку зрѣнія. Что вліяніе силъ, проявляющихся въ матеріи, можетъ имѣть мѣсто на разстояніи — это всѣми признается: тяготѣніе, дѣйствіе магнитовъ, взаимное вліяніе токовъ, дѣйствіе токовъ на магниты и на желѣзо и пр. и пр., все это незыблемо установленные факты. Въ чемъ же затрудненіе, если дѣло идетъ о томъ, чтобы допустить вліяніе силъ, присущихъ одному организму на дѣйствіе силъ въ другомъ организмѣ, особенно если оба они поставлены въ извѣстныя опредѣленныя отношенія одинъ къ другому? Почему же нервные токи двухъ организмовъ не могутъ взаимодѣйствовать, подобно тому, какъ взаимодѣйствуютъ электрическіе токи въ проводникахъ, причемъ одинъ токъ можетъ возбуждать или угнетать другой, или давать опредѣленное положеніе проводнику, когда онъ подвиженъ? Мнѣ кажется тотъ, въ чьемъ понятіи вся духовная жизнь человѣка сводится къ разнообразнымъ движеніямъ болѣе или менѣе мелкихъ частицъ нервной системы, долженъ тѣмъ скорѣе понять и допустить, по аналогіи, возможность проявляющагося въ месмеризмѣ взаимодѣйствія организмовъ. Ясновидѣніе и тому подобныя болѣе или менѣе странныя и загадочныя явленія, хотя и соединены съ месмеризмомъ, но не составляютъ его необходимой принадлежности. Объяснить ихъ всѣ быть-можетъ и нельзя на основаніи тѣхъ соображеній, которыя только-что высказаны, но вѣдь также мало умѣютъ объяснить, а тѣмъ не менѣе вполнѣ признаютъ загадочныя нервно-болѣзненныя состоянія и явленія, связанныя съ каталепсіей, естественнымъ сомнамбулизмомъ и пр.
II.
правитьПослѣ знакомства моего съ месмерическими явленіями прошло около десяти лѣтъ, въ теченіе которыхъ мнѣ не встрѣчалось ничего, что могло-бы дополнить или измѣнить мои прежнія впечатлѣнія. Въ продолженіе этого времени дошло до Европы американское столоверченіе. Я слыхалъ о немъ вскользь, видалъ попытки дойти до него на дѣлѣ, но не обратилъ на него особеннаго вниманія. О соединенныхъ съ нимъ мистическихъ понятіяхъ я не зналъ тогда вовсе. Въ 1854 году (мнѣ было тогда 25 лѣтъ, и я былъ уже адъюнктъ-профессоромъ Казанскаго университета) мнѣ случилось быть подъ Москвой, въ одномъ извѣстномъ и уважаемомъ семействѣ (С. Т. А-ва), и здѣсь встрѣтился я съ однимъ изъ болѣе сложныхъ медіумическихъ явленій, — съ явленіемъ принадлежащимъ (если употребить выраженіе гг. Вагнера и Рачинскаго) къ категоріи стологоворенія, хотя при этомъ собственно и не было двигающагося стола: подъ руками двухъ дѣвицъ, взрослыхъ дочерей хозяина дома, двигалась и быстро писала, совершенно ясно и четко, тарелка, въ просверленный край которой былъ вставленъ карандашъ. Этимъ способомъ получались подходящіе отвѣты на различные вопросы. Насколько мнѣ извѣстно, никакихъ толкованій этого явленія въ упомянутомъ семействѣ не было въ ходу; на него смотрѣли просто какъ на курьезный фактъ, не зная о какихъ бы то ни было спиритическихъ возрѣніяхъ. По крайней мѣрѣ я тогда не слышалъ никакихъ объясненій или толкованій того, что мнѣ было показано. Странность явленія меня поразила, и въ высшей степени возбудила мое любопытство. Движеніе тарелки не представлялось мнѣ необъяснимымъ, я не задумываясь приписывалъ его безсознательнымъ, незамѣтнымъ мышечнымъ сокращеніямъ, которыхъ вліяніе, суммируясь изъ отдѣльныхъ мелкихъ толчковъ, производило наконецъ видимое и довольно значительное движеніе массы. Словомъ, предположеніе, на которомъ основалъ свое извѣстное объясненіе Фарадей, вполнѣ удовлетворяло меня Гораздо болѣе затрудненій представляла разумѣется другая, такъ сказать, осмысленная сторона дѣла. Я ни минуты не могъ остановиться на предположеніи, что тутъ есть намѣренная поддѣлка, желаніе ввести меня въ заблужденіе. Тотъ способъ, какимъ всѣ присутствующіе, и въ особенности дѣвицы, производившія опытъ, относились къ явленію, мои собственныя отношенія къ ихъ семейству и всѣ подробности моихъ впечатлѣніи, наконецъ, заслуженная, всѣми признанная репутація безупречной честности, принадлежавшая этой семьѣ, все это дѣлало подобное предположеніе немыслимымъ. Мнѣ оставалось, признавая фактъ, принять, что пишущая тарелка, помимо намѣренной и сознательной воли положившихъ на нее руки, передаетъ мысли имъ принадлежащія, но самими ими несознаваемыя. Какъ мало могло участвовать здѣсь сознаніе, по крайней мѣрѣ одного изъ двухъ лицъ державшихъ тарелку, показалъ мнѣ особенно ясно слѣдующій случай. Я предложилъ вопросъ о томъ, какъ окончится одно занимавшее меня дѣло? Тарелка немедленно принялась писать: «Очень у….» Лишь только буквы эти были выведены, одна изъ дѣвицъ, слѣдя за писавшимся, немедленно вслухъ докончила фразу предположительно: «удачно». Но тарелка продолжала двигаться, и вышло: «очень успѣшно».
Какъ бы то ни было, я остановился на выраженномъ выше предположеніи. Фактъ передачи, появленіе, въ видѣ буквъ, несознанныхъ мыслей чрезъ несознаваемое движеніе рукъ, передающееся тарелкѣ, я не имѣлъ возможности отвергнуть, а самый механизмъ всего процесса представлялся мнѣ тонкимъ и труднымъ, неразрѣшимымъ вопросомъ нервной физіологіи. Я успокоился на этомъ, и находился слѣдовательно вполнѣ на той же точкѣ зрѣнія, на которой стоитъ нынѣ г. Рачинскій, какъ это видно изъ его статьи.
Около пятнадцати лѣтъ прошло послѣ этого, прежде чѣмъ мнѣ представился случай снова наблюдать медіумическія явленія и вслѣдствіе того по необходимости идти далѣе. Думаю, что и другой на моемъ мѣстѣ подвергся бы той же необходимости.
Въ теченіе упомянутаго значительнаго промежутка времени, я хотя и не интересовался спеціально спиритизмомъ, но кое-что узналъ о его явленіяхъ, большею частью по наслышкѣ, изъ разговоровъ. Читать что-нибудь по этой части я не чувствовалъ ни малѣйшаго побужденія, а слышимое проходило почти незамѣченнымъ, такъ какъ вѣрить здѣсь могъ я только собственнымъ чувствамъ. Я былъ въ томъ положеніи, которое охарактеризовано мною въ моей первой нѣмецкой статьѣ. Указывая на различныя категоріи натуралистовъ по ихъ отношенію къ медіумическимъ явленіямъ, которыя они обязаны изслѣдовать, я говорю тамъ слѣдующее[19]): «Третья и, какъ я думаю, самая многочисленная категорія остается твердо на научной почвѣ, хотя и не хочетъ приняться за наблюденія медіумическихъ явленій. Лица, сюда относящіяся, до сихъ поръ не встрѣчали случаевъ, которые навязали бы имъ знакомство съ этими явленіями; различныя мимоходомъ слышанныя извѣстія и противорѣчащія сужденія объ этомъ предметѣ, разумѣется, не могли ободрить ихъ къ тому, чтобъ они сами отыскивали такіе случаи и употребили для того свое дорогое время, жертвуя своими работами, въ которыхъ они сознаютъ себя стоящими на вполнѣ положительной почвѣ». Такимъ образомъ, свѣдѣнія о медіумизмѣ, пріобрѣтенныя мною, какъ это обыкновенно бываетъ при началѣ, случайно, отрывочно, помимо исканія ихъ съ моей стороны, оставались у меня полуигнорируемыми, вспоминаемыми лишь изрѣдка. Вспомнить и серьезнѣе подумать объ этомъ родѣ явленій заставила меня встрѣча съ братьями Девенпортъ и ихъ спутникомъ Фай.
Это было въ началѣ 1868 года, когда я находился въ Ниццѣ. Девенпорты и Фай пріѣхали туда для своихъ обычныхъ сеансовъ. Предъ началомъ каждаго сеанса, они чрезъ особаго спутника-переводчика предупреждали публику, что не проповѣдуютъ никакихъ теорій, не даютъ никакихъ объясненій и приглашаютъ только видѣть факты. Но въ разнородной наѣзжей публикѣ, разумѣется, не обошлось безъ толкованій, и мнѣ пришлось слышать ихъ съ разныхъ сторонъ. Одни лица въ публикѣ оказались убѣжденными спиритами, другіе допускающими неподложность фактовъ безо всякихъ толкованій ихъ природы; въ глазахъ третьихъ и, разумѣется, большинства, Девенпорты и Фаи были ловкіе фокусники, шарлатаны. Признаюсь откровенно, я не могъ а priori остановиться положительно ни на одномъ изъ мнѣній, хотя и считалъ послѣднее наиболѣе вѣроятнымъ. Побывавъ на сеансѣ, я дѣйствительно былъ пораженъ необычайностью явленій. Описывать ихъ подробно считаю излишнимъ, такъ какъ они были уже описаны многими и много разъ, но чтобы напомнить читателю о ихъ характерѣ приведу слѣдующее: Руки, совершенно живыя на видъ и на ощупь, появляются въ отверстіе шкафа, въ которомъ сидятъ двое Девенпорты, связанные по рукамъ и ногамъ лицами, избранными публикой изъ своей среды; въ шкафѣ происходитъ возня, играютъ гитара и бубенъ, предметы выбрасываются вонъ изъ шкафа. Лишь только произошло что-нибудь, шкафъ немедленно отворяютъ, и Девенпорты оказываются сидящими неподвижно, попрежнему связанными. Все это трудно объяснить однимъ умѣніемъ вынимать кисти рукъ изъ какихъ бы то ни было петель и обратно вставлять ихъ. Дѣло въ томъ, что связаннымъ Девенпортамъ насыпаютъ въ обѣ руки муки, которую они должны не просыпать, держа крѣпко сжатою, пока упомянутыя явленія происходятъ. Явленія происходятъ дѣйствительно попрежнему, а на черныхъ фракахъ Девенпортовъ не оказывается ни малѣйшаго бѣлаго пятна. Далѣе, въ такъ называемомъ темномъ сеансѣ, летаютъ по воздуху разные предметы; со связаннаго и привязаннаго за руки и за ноги къ столу Фая скидается и отбрасывается далеко къ зрителямъ сюртукъ, между тѣмъ какъ завязки оказываются нетронутыми, а потомъ пальто кого-нибудь изъ зрителей является, опять-таки при нетронутыхъ завязкахъ, надѣтымъ на Фая. При видѣ подобныхъ фактовъ нерѣдко разсуждаютъ такъ: «Мало-ли фокусники показываютъ вещей, которыхъ я не понимаю и не знаю, какъ онѣ дѣлаются; неужели мнѣ стоитъ заботиться объ объясненіи каждаго фокуса?» Я не могъ остановиться на такомъ способѣ успокоенія своей пытливости. Видѣнное было далеко отъ обыкновенныхъ фокусовъ и показывалось при такой нехитрой обстановкѣ, что желаніе хоть приблизиться къ вѣроятному объясненію было во мнѣ очень сильно. Раза три я посѣщалъ сеансы, усердно наблюдая за всѣми мелочами, передумывая ихъ, разсуждая съ тѣми, кто давали себѣ трудъ думать о видѣнномъ. Мои старанія остались безуспѣшны: я не объяснилъ ничего. Мнѣ удалось однако подмѣтить мелочныя обстоятельства, которыя, казалось мнѣ, не должны бы имѣть мѣста, еслибы феномены были натуральны и которыя отвѣчали до нѣкоторой степени предположенію, что явленія поддѣльны. Такъ я спрашивалъ себя, почему явленія начинаются вообще не мгновенно послѣ того, какъ затворятъ шкафъ, а чрезъ нѣсколько секундъ? Почему летающія гитары обыкновенно не удаляются значительно отъ связанныхъ и сидящихъ на эстрадѣ Девенпорта младшаго и Фая? Зачѣмъ нужно присутствіе этого Девенпорта на эстрадѣ, когда сюртукъ слетаетъ съ одного Фая? и пр. Естественнымъ отвѣтомъ на это представлялось то, что Девенпортамъ нуженъ нѣкоторый промежутокъ времени для освобожденія рукъ, что летающія гитары находятся просто въ рукахъ фокусниковъ, что Девенпортъ умѣетъ какъ-то помочь Фаю снять сюртукъ и пр., и какъ ни далеки были эти догадки отъ дѣйствительнаго пониманія того предполагаемаго мною способа, которымъ явленія производились и отъ объясненія ихъ, я, въ концѣ концовъ, склонялся ко мнѣнію, что все видѣнное есть ловкое шарлатанство. Я и теперь, конечно, не буду ручаться за неподдѣльность всего тогда видѣннаго, но я убѣдился въ томъ, что подобныя явленія могутъ имѣть мѣсто, не будучи поддѣльными, и я знаю теперь что серьезныя, заслуживающія довѣрія личности, имѣвшія возможность, гораздо лучше и ближе чѣмъ я, наблюдать явленія Девенпортовъ, свидѣтельствуютъ о неподдѣльности этихъ явленій. Все это дѣлаетъ теперь въ моихъ глазахъ предположеніе, что Девенпорты шарлатаны и явленія ихъ поддѣльны, натянутымъ и во всякомъ случаѣ очень плохо объясняющимъ происходящее; предположеніе же, что явленія, происходившія при посредствѣ Девенпортовъ, суть феномены медіумическіе, принадлежащіе къ одной категоріи съ тѣми, въ которыхъ я послѣ вполнѣ убѣдился, становится для меня весьма вѣроятнымъ. Я затрудняюсь думать, чтобы выдающіяся, заслуживающія уваженія личности, каковы, напримѣръ, Dr. Секстонъ[20]) и Камиллъ Фламмаріонъ[21]), взяли на себя защиту тѣхъ, кто не были бы въ ихъ глазахъ совершенно чисты отъ подозрѣній въ шарлатанствѣ. Я хорошо знаю, что вездѣ въ печати приписывали и приписываютъ Девенпортамъ репутацію шарлатанства и даже упоминается, что они были будто бы пойманы въ Парижѣ. Этотъ послѣдній случай изложенъ въ брошюрѣ Фламмаріона въ его настоящемъ свѣтѣ; а въ томъ, какъ огромно бываетъ количество самыхъ безцеремонныхъ извращеній распускаемыхъ газетами въ подобныхъ случаяхъ, и какъ тутъ много лжи печается рядомъ съ очень небольшимъ количествомъ правды, во всемъ этомъ я принужденъ былъ убѣдиться твердо съ тѣхъ поръ, какъ имѣлъ случай узнать Юма, наблюдать медіумическія явленія въ его присутствіи и видѣть, какъ относилась къ нему наша ежедневная печать, въ большинствѣ своихъ представителей. Правда, въ этой печати, по поводу рѣчи о Юмѣ, когда-то заявлено было однимъ лицомъ, что ему удалось наложить на Девенпортовъ повязки, при которыхъ всѣ явленія прекратились, но послѣ всѣхъ разностороннихъ имѣющихся теперь въ виду данныхъ, я, кажется, смѣло могу принять, что и въ этомъ кроется одно изъ обычныхъ извращеній.
Итакъ, въ то время, мнѣніе, что Девенпорты шарлатаны, казалось мнѣ наиболѣе вѣроятнымъ. Оно было, при моихъ тогдашнихъ возрѣніяхъ, значительно подтверждено однимъ обстоятельствомъ. Заинтересованные, интригуемые видѣннымъ, мы, я и одна моя родственница рѣшились пригласить Девенпортовъ къ себѣ на сеансъ, обѣщая имъ сравнительно значительное вознагражденіе (500 франковъ), и требуя въ то же время, чтобы мы сдѣланы были свидѣтелями чего-либо «убѣдительнаго». Девенпорты согласились было сначала, но потомъ, незадолго до назначеннаго времени, отказались отъ сеанса.
Теперь, зная такъ-сказать капризность медіумическихъ явленій, я склоненъ думать, что отказъ этотъ былъ вполнѣ основательнымъ поступкомъ. Если они настоящіе медіумы, то, отказавшись, они поступили благоразумно; они навѣрно не могли ручаться, что явленія непремѣнно будутъ имѣть мѣсто во всей своей силѣ, а тѣмъ менѣе что произойдетъ что-нибудь вполнѣ убѣдительное, согласно условію нами поставленному. Ихъ побудило къ отказу, быть можетъ, и то, что они могли узнать о предстоящей имъ встрѣчѣ не съ простыми любопытными, а съ людьми желающими серьезнаго выясненія. Что вопросъ о реальности или поддѣльности явленій не былъ вполнѣ и безапелляціонно предрѣшенъ мной, они не знали, и конечно, опираясь на свою долгую опытность относительно подобныхъ встрѣчъ съ учеными, имѣли, напротивъ, основаніе думать, что должны встрѣтить такое предрѣшеніе. Давно ли, напримѣръ, ученая редакція одного нашего популярно-медицинскаго современнаго изданія, съ наивностью и простодушіемъ, способными возбуждать удивленіе, объявила печатно, что приглашала медіума Бредифа на сеансъ, собственно для того, чтобы составить актъ, по которому предполагалось возбудить законнымъ порядкомъ преслѣдованіе въ мошенничествѣ! Ничего не видавшая редакція не стѣснилась считать вопросъ рѣшеннымъ, вопреки мнѣнію лицъ видѣвшихъ подобныя же явленія, каковы, напримѣръ: Де-Морганъ, Уаллесъ, Круксъ, Вагнеръ и пр. и пр. Несмотря на свой ученый титулъ, редакція, повидимому, и не замѣтила, какъ мало имѣетъ общаго съ требованіями серьезной науки избранный ею пріемъ рѣшать подобные вопросы апріорнымъ путемъ. Мудрено ли, что Девенпорты, конечно испытавшіе на себѣ десятки подобныхъ случаевъ, оказались мало расположенными отдавать себя на изслѣдованіе перваго встрѣчнаго ученаго. Какъ бы то ни было, но встрѣча съ Девенпортами сильно возбудила мое вниманіе. Я отрицалъ, лично для себя, неподдѣльность видѣнныхъ явленій, но въ то же время чувствовалъ, какъ слабы тѣ основанія, опираясь на которыя я рѣшилъ вопросъ въ сторону поддѣльности; я чувствовалъ, что мое отрицаніе далеко отъ такой опоры, которую я самъ, и всякій строгій изслѣдователь, могъ бы счесть достаточно твердою для серьезнаго рѣшенія какого-либо научнаго вопроса. Дѣлать такъ, какъ дѣлается нерѣдко — мѣрить одною мѣрой для рѣшенія вопросовъ своей обычной науки, а другою для рѣшенія вопроса о явленіяхъ непривычныхъ, выходящихъ изъ обыкновенной, признанной рамки, и вполнѣ успокоиться на такомъ обмѣриваніи истины — я не умѣлъ. Понятно такимъ образомъ, что я воспользовался первымъ случаемъ для разрѣшенія моихъ сомнѣній.
III.
правитьТакой случай представился мнѣ вскорѣ. Въ началѣ 1869 г. я переѣхалъ въ Петербургъ, и здѣсь увидѣлся снова и сблизился съ родственникомъ моимъ по женѣ, A. H. Аксаковымъ, котораго зналъ уже давно лично, но видалъ до этого лишь рѣдко и на короткое время. Я зналъ его какъ человѣка вполнѣ серьезнаго, съ большимъ образованіемъ, знакомаго съ естествознаніемъ, живо интересующагося философскими вопросами и съ давнихъ поръ занимающагося основательнымъ изученіемъ нѣкоторыхъ изъ нихъ. Я давно уже слышалъ отъ другихъ, что А. Н. Аксаковъ — какъ выражались эти другіе — спиритъ, и удивлялся этому, затрудняясь соединить въ моихъ понятіяхъ спиритизмъ съ тѣмъ, что я зналъ объ А. Н. Аксаковѣ.
Въ одно изъ свиданій нашихъ, разговоръ коснулся этого предмета. Рѣчь шла, между прочимъ, и о Девенпортахъ, которыхъ г. Аксакову случалось также видѣть. На мои вопросы онъ тотчасъ же сказалъ, что не ручаясь вполнѣ за неподдѣльность всѣхъ явленій у Девенпортовъ, онъ склоненъ признать ихъ настоящими медіумами; но что касается медіумическихъ явленій вообще, то убѣжденъ въ дѣйствительномъ ихъ существованіи; объясненіе этихъ явленій спиритуалистическою гипотезой онъ находитъ наиболѣе вѣроятнымъ, вовсе не принимая однакоже различныхъ мистическихъ вѣрованій, соединенныхъ съ французскимъ спиритизмомъ, а единственнымъ правильнымъ путемъ для разъясненія медіумическихъ явленій считаетъ путь строгаго опытнаго научнаго изслѣдованія и желаетъ приложенія здѣсь того же метода, которымъ вообще руководятся при изученіи явленій природы.
Убѣжденный въ хладнокровной трезвости взглядовъ А. Н. Аксакова, я могъ, послѣ этого разговора, допустить лишь одно изъ двухъ: или медіумическія явленія дѣйствительно существуютъ, или г. Аксаковъ впалъ въ заблужденіе при полной добросовѣстности, ничуть не замѣчая окружающей его лжи. Первое изъ этихъ предположеній противорѣчило моимъ привычнымъ понятіямъ, основывающимся, какъ мнѣ тогда казалось, на данныхъ положительнаго знанія, а второе я затруднялся допустить, такъ какъ вмѣстѣ съ тѣмъ приходилось отвергнуть положительное свидѣтельство человѣка, въ здравомысліи и добросовѣстности котораго я до сихъ поръ не имѣлъ ни малѣйшаго повода сомнѣваться. Здѣсь, какъ и въ другихъ случаяхъ, я не могъ и не умѣлъ приложить тотъ способъ сужденія, на который указано мной выше и которымъ многіе такъ легко отдѣлываются отъ наблюденій даже такихъ людей, какъ Уаллесъ, Круксъ и пр. Я могъ остановиться лишь на своемъ: «не знаю, не признаю, по и не отвергаю». Между тѣмъ, г. Аксаковъ предложилъ мнѣ, собственнымъ опытомъ, въ домашнемъ кругу, провѣрить справедливость его словъ. Къ этому времени относятся слѣдующія мои слова, уже находящіяся въ печати[22]): «Такъ какъ я не могъ по совѣсти утверждать, что все представляющееся мнѣ невозможнымъ дѣйствительно невозможно, то я счелъ не только позволительнымъ, но и необходимымъ воспользоваться представившимся мнѣ случаемъ къ наблюденію: здѣсь, какъ и вездѣ въ естествознаніи, окончательное рѣшеніе, по моему мнѣнію, могло принадлежать только фактамъ». И тогда и теперь для меня непонятно, чтобы признаніе факта, каковъ бы онъ ни былъ, лишь бы былъ твердо констатированъ, могло быть когда либо переходомъ въ «область суевѣрія»[23]).
Наши опыты начались съ ноября 1870 года. Еженедѣльно посвящали мы имъ одинъ вечеръ, собираясь то тутъ, то тамъ. Постоянными, всегдашними участниками кружка были только А. Н. Аксаковъ, его жена С. А. Аксакова, я и одна дѣвица, моя родственница. Иногда принимали въ сеансѣ участіе два, три человѣка изъ числа то однихъ, то другихъ родныхъ или знакомыхъ; никакихъ лицъ, намъ неизвѣстныхъ или уже слывущихъ за медіумовъ съ нами не было. Собранія наши продолжались въ этомъ видѣ около 3½ мѣсяцевъ, когда пріѣхалъ въ Петербургъ Дунгласъ Юмъ. Аксаковъ тотчасъ познакомился съ нимъ и познакомилъ насъ, и это доставило намъ возможность быть на нѣсколькихъ сеансахъ при его участіи. Рядомъ съ этимъ собирались мы иногда и своимъ частнымъ кружкомъ по прежнему. Въ слѣдующую зиму 1871—1872 г. Юмъ провелъ въ Петербургѣ нѣсколько мѣсяцевъ и жилъ въ моей квартирѣ. При этомъ я, разумѣется, имѣлъ случай присутствовать много разъ на его сеансахъ.
Всего того, что удалось мнѣ видѣть за все это время, было вполнѣ достаточно, чтобъ убѣдить меня въ объективномъ и реальномъ существованіи медіумическихъ явленій и въ отсутствіи какого бы то ни было шарлатанства со стороны Юма. Но все это, разумѣется, ничуть не исключаетъ возможности поддѣлки и подражанія, а равно и того, что могутъ находиться личности, которыя дѣлаютъ изъ подлинныхъ или поддѣльныхъ подобныхъ явленій орудіе эксплуатаціи и шарлатанства. Сдѣланное мной заключеніе о реальности медіумическихъ явленій я не разъ имѣлъ случай провѣрить позднѣе новыми опытами, изъ которыхъ иные происходили съ новыми лицами, вполнѣ мнѣ извѣстными, и не только не слывшими за медіумовъ, но даже и знакомыми съ медіумическими явленіями только по наслышкѣ и не вѣрившими въ ихъ дѣйствительность. Въ зимы 1872-73 и 1873-74 гг. мы, время отъ времени, повторяли наши засѣданія, участвуя въ нихъ въ большинствѣ случаевъ только втроемъ: А. Н. Аксаковъ, С. А. Аксакова и я, а весной 1874 г. я въ первый разъ имѣлъ случай быть на двухъ сеансахъ Бредифа. Видѣнное мной тогда дѣлало въ глазахъ моихъ вѣроятнымъ, что явленія и тутъ неподдѣльны. Описаніе того, что происходитъ въ присутствіи Бредифа и что мы имѣли случай видѣть въ 1874-75 г., уже сообщено Н. П. Вагнеромъ, и мнѣ остается только сказать, что въ теченіе этого времени я вполнѣ убѣдился въ медіумичности Бредифа, то есть въ томъ, что въ его присутствіи могутъ имѣть мѣсто подлинныя медіумическія явленія. Такія именно явленія описалъ Н. П. Вагнеръ, ихъ существованіе подтверждаю и я, но изъ этого конечно нельзя заключить съ достовѣрностью, чтобы въ сеансахъ Бредифа всѣ явленія и всегда были подлинны.
Разъ убѣдившись собственнымъ опытомъ въ дѣйствительномъ существованіи медіумическихъ явленій, я не могъ не интересоваться наблюденіями другихъ заслуживающихъ довѣрія лицъ, и не счелъ излишнимъ нѣсколько ознакомиться съ литературою, касающеюся фактической стороны предмета. Было бы нелѣпо замкнуться въ тѣсный кругъ собственнаго личнаго опыта, игнорируя наблюденія другихъ, когда въ реальномъ существованіи самихъ явленій, подлежащихъ наблюденію, я уже не могъ сомнѣваться. Чтеніе скоро привело меня къ заключенію, что во многихъ случаяхъ гораздо труднѣе подозрѣвать ложь или ошибку, чѣмъ допустить, что описываемое произошло на дѣлѣ. Масса согласныхъ свидѣтельствъ, имена свидѣтельствующихъ[24]), обстоятельства, при которыхъ наблюденія были сдѣланы, все это нерѣдко таково, что во всѣхъ другихъ случаяхъ свидѣтельствуемое было-бы несомнѣнно принято и признано всѣми. И если оказывается, что здѣсь поступаютъ наоборотъ, то это можно объяснить преимущественно тою странною привилегіей, которая принадлежитъ медіумическимъ явленіямъ, привилегіей нарушать спокойный, обычный логическій ходъ сужденія тѣхъ, которые ихъ отрицаютъ, не наблюдая. Я вполнѣ согласенъ съ Чаллисомъ, кембриджскимъ профессоромъ астрономіи, который не дѣлалъ лично никакихъ наблюденій, но высказалъ слѣдующее: «свидѣтельства такъ многочисленны и настолько согласны между собой, что надо или допустить существованіе фактовъ въ томъ видѣ, какъ о нихъ говорятъ, или вообще отказаться отъ возможности устанавливать факты на основаніи человѣческихъ свидѣтельствъ»[25]). Изъ всего сказаннаго видно, что отъ отрицанія и сомнѣнія до признанія реальности медіумическихъ явленій пройденъ мной не короткій путь. Совершенно согласно со словами Уаллеса, приведенными мной выше, путь этотъ совершенъ мной не быстро: я посвятилъ «для изслѣдованія этихъ явленій два или три часа въ недѣлю, въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ», и надо мной оправдалось сказанное Уаллесомъ, утверждающимъ, что онъ не знаетъ «ни одного человѣка, который, сдѣлавъ это, т. е. посвятивъ столько времени наблюденіямъ, не убѣдился бы въ дѣйствительности явленій».
Ближайшее знакомство мое съ медіумическими явленіями шло постепенно. При нашихъ частныхъ засѣданіяхъ, движенія стола начались съ перваго сеанса, а потомъ вскорѣ, въ слѣдующіе вечера, явились и стуки въ столѣ, безъ движенія его. Съ этими явленіями соединилось и стологовореніе (діалогическія явленія), при чемъ буквы азбуки, то произносимыя, то указываемыя, отмѣчались или движеніемъ стола, или стуками въ столѣ. Ничего не принимая, но и не отвергая, я предоставлялъ А. Н. Аксакову, какъ лицу болѣе опытному, распоряжаться ходомъ сеансовъ.
Мнѣ не разъ случалось потомъ видѣть, что хотятъ предписывать условія для происхожденія тѣхъ или другихъ медіумическихъ явленій и находятъ даже возможнымъ назначать такія условія, подъ которыми эти явленія обыкновенно не происходятъ[26]).
Я считаю и тогда считалъ такой пріемъ крайне страннымъ со стороны здравомыслящаго наблюдателя; по моему мнѣнію, онъ можетъ и обязанъ вводить новыя условія, исключающія или уменьшающія для него шансы ошибки, но долженъ сохранить тѣ условія, которыя до сихъ поръ оказывались существенно нужными для того, чтобы явленія имѣли мѣсто. Почти странно было бы повторять это элементарное правило, если бы не приходилось видѣть, что на дѣлѣ часто уклоняются отъ него.
Моя задача была хладнокровно наблюдать и придти или къ заключенію о подлинности явленій, или къ убѣжденію въ ихъ поддѣльности и къ открытію источника заблужденій. Для меня дѣло шло здѣсь, прежде всего, о томъ, чтобы получить опредѣленное убѣжденіе для себя самого. Имѣя въ виду эту собственно цѣль, я конечно не искалъ такой обстановки, при которой видѣнное мной, для всякаго, кому я буду сообщать о немъ, явилось бы убѣдительнымъ, помимо степени довѣрія, которое слушающій будетъ чувствовать ко мнѣ и къ моему дару наблюденія. Я вообще не экспериментировалъ подобно Круксу, а только наблюдалъ, и при этомъ наблюденіи имѣли, разумѣется лично для меня, вѣсъ и значеніе сотни мелочныхъ обстоятельствъ, которыя трудно поддаются описанію или разсказу. Взявъ однако же всю массу явленій, видѣнныхъ мной по настоящее время, я надѣюсь имѣть возможность сообщить достаточно случаевъ, гдѣ явленія происходили при такой обстановкѣ, которая въ глазахъ безпристрастнаго судьи, свободнаго отъ предвзятыхъ мнѣній, будетъ достаточна для того, чтобы показать несостоятельность объясненій, сводящихся къ обману чувствъ, галлюцинаціи и т. п. и устранить всегдашнія подозрѣнія въ поддѣлкѣ и одураченіи однихъ изъ присутствующихъ другими и пр.
Часто говорятъ, что настоящими экспертами въ вопросѣ о неподдѣльности медіумическихъ явленій должны быть фокусники. Въ виду этого будетъ нелишнимъ привести слова извѣстнаго англійскаго писателя Троллопа: «Боско, одинъ изъ величайшихъ профессоровъ фокусничества, въ разговорѣ со мной (Троллопомъ) объ этомъ предметѣ (медіумическихъ явленіяхъ), совершенно отвергъ ту мысль, чтобы явленія, какія наблюдаются при Юмѣ, могли быть вызваны средствами, относящимися къ фокусничеству»[27]).
Видѣнное нами въ первыя засѣданія наши для меня не было ново: движенія стола, складывавшія фразы, ничѣмъ не были удивительнѣе движеній и писаній тарелки, и могли сводиться къ тому же самому объясненію. При этомъ, какъ ни мало подлежали подозрѣнію тѣ три лица, съ которыми начаты были мной опыты въ 1870 году, но, признаюсь, я не могъ не пріостановиться на предположеніи, что лица эти, хотя и не желаютъ намѣренно вводить меня въ заблужденіе, могутъ, однако, увлекаясь, впадать въ самообманыванье. Я зорко наблюдалъ, но не могъ открыть ничего подходящаго къ этому предположенію. Вслѣдъ затѣмъ, многочисленныя повторенныя наблюденія надъ движеніями стола, при различныхъ условіяхъ, заставили меня усумниться въ справедливости объясненія, сводящагося къ безсознательному дѣйствію мускуловъ. Повѣряя положеніе и состояніе рукъ присутствующихъ, мнѣ не удавалось подстеречь какихъ бы ни было намековъ на сокращенія мускуловъ, могшихъ возбудить подозрѣнія. То видѣлъ я движенія, происходившія именно такъ, что ихъ всего труднѣе было приписать игрѣ мускуловъ того или другаго лица, къ которому я преимущественно склоненъ былъ ихъ относить до этихъ поръ; то движенія не происходили вовсе, когда повидимому условія для нихъ были вполнѣ благопріятны и одинаковы съ прежними, такими, при которыхъ они были сильны; то самая сила движеній была такъ значительна, что дѣлалось трудно приписывать ихъ незамѣтнымъ сокращеніямъ мускуловъ.
Когда появились стуки въ столѣ, причемъ столъ оставался вполнѣ неподвижнымъ, то сдѣлалось уже невозможнымъ приписывать явленія какому-либо безсознательному содѣйствію присутствующихъ. Но если бы даже я предположилъ и сознательную поддѣлку, то такое предположеніе не могло устоять при значительныхъ измѣненіяхъ въ силѣ и характерѣ звуковъ, при разнообразіи мѣстъ, въ которыхъ они происходили, при несомнѣнномъ отсутствіи видимыхъ движеній участниковъ засѣданій и отсутствіи какихъ бы то ни было приспособленій. Далѣе я познакомился съ явленіями, которыхъ поддѣлка, при данныхъ условіяхъ, и объясненіе которыхъ посредствомъ безсознательныхъ мускульныхъ движеній, являлись совсѣмъ невозможными. Таковы были измѣненія въ сопротивленіи, оказываемомъ столомъ, когда его приподнимали, измѣненія часто значительныя, констатированныя не однимъ ощущеніемъ, но и доказаніемъ инструмента; между тѣмъ какъ руки, лежавшія на столѣ, и ноги участниковъ сеанса, не были или даже и не могли быть причиной подобныхъ измѣненій. Потомъ шли полныя, какъ бы самопроизвольныя, поднятія стола на воздухъ, и все это безъ присутствія какого-либо признаннаго медіума. Въ сеансахъ Юма, я встрѣтился со многими явленіями, которыя, очевидно, принадлежали къ тѣмъ же самымъ, мнѣ уже знакомымъ, категоріямъ, но достигали тутъ несравненно большихъ энергіи и развитія. Сверхъ того, въ присутствіи Юма, имѣли мѣсто и явленія еще невидѣнныя мной до того: движенія предметовъ безо всякаго прикосновенія къ нимъ, игра аккордеона (ручной гармоники), ощущенія присутствующихъ, представлявшіяся ихъ осязанію прикосновеніями рукъ, которыя однако, видимо, не принадлежали никому изъ присутствовавшихъ. Эти ясно осязаемыя руки приводили въ движеніе предметы, брали ихъ и переносили, между тѣмъ какъ неподвижность и полная безучастность Юма, въ смыслѣ механическомъ, несомнѣнно была констатируема въ то же самое время. Позже, наконецъ, въ присутствіи Брсдифа, я наблюдалъ подобныя же явленія въ томъ видѣ, какъ описалъ ихъ Н. П. Вагнеръ. Что всѣ эти явленія не разъ происходили подъ условіями, устранявшими всякое подозрѣніе въ поддѣлкѣ ихъ, это было уже не разъ сказано. Предположеніе, что присутствующіе дѣлались жертвами галлюцинаціи, я никогда не могъ считать состоятельнымъ. Я, какъ и другіе присутствующіе, вполнѣ сознавалъ во время явленій нормальное состояніе моихъ внѣшнихъ чувствъ, свидѣтельствовавшихъ о реальности происходящаго: но и помимо довѣрія къ такому субъективному ощущенію, я не могъ остановиться на упомянутомъ предположеніи. Допустить одинаковую и общую, коллективную галлюцинацію восьми, десяти человѣкъ разомъ, едва-ли рѣшится сколько нибудъ серьезный изслѣдователь… Но и этого допущенія было-бы недостаточно: галлюцинація не могла быть причиной реальнаго движенія массъ, а между тѣмъ положеніе разныхъ предметовъ, медіумически двигавшихся или перенесенныхъ во время сеанса, ясно свидѣтельствовало по его окончаніи, что передвиженіе дѣйствительно совершилось.
Съ большинствомъ всѣхъ явленій соединялась осмысленность ихъ. Напримѣръ движенія, стуки, поднятія и прикосновенія часто происходили по желанію присутствовавшихъ какимъ-либо опредѣленнымъ образомъ, напримѣръ, повторяясь извѣстное число разъ; посредствомъ ихъ складывались фразы по азбукѣ и т. п. Эта осмысленность, — интеллектуальная сторона медіумическихъ «діалогическихъ» явленій — есть фактъ, и я принужденъ былъ принятъ его какъ таковой, устраняя для начала всякія гипотезы и толкованія. Въ однихъ случаяхъ эта осмысленность принимала такой видъ, что мое прежнее объясненіе ея отраженіемъ впечатлѣній и мыслей, хотя бы и не сознаваемыхъ присутствующими, но принадлежащихъ имъ, казалось вѣроятнымъ, въ другихъ же случаяхъ это объясненіе являлось натянутымъ, мало подходящимъ. Къ этой собственно сторонѣ явленій, дѣйствительно, большею частью можно прилагать теорію «безсознательной церебраціи» Карпентера.
Но несостоятельность ея становится очевидною, лишь только наблюдатель будетъ признавать факты добросовѣстно, а не на выборъ, принимая одно и отвергая или игнорируя другое. А между тѣмъ такъ именно поступаетъ Карпентеръ[28]). Онъ хорошо понимаетъ, что его «безсознательная церебрація» безсильна въ поднятіи столовъ на воздухъ или въ передвиженіи предметовъ безъ прикосновенія; а поэтому и отвергаетъ просто и прямо факты этихъ категорій, игнорируя чужія наблюденія и, не стѣсняясь, думаетъ, что лишь одному ему, Карпертеру, принадлежитъ умѣніе наблюдать безошибочно. Нельзя не замѣтить, впрочемъ, что тамъ, гдѣ дѣло касается медіумизма, такое странное самомнѣніе есть явленіе весьма распространенное.
Изо всего сказаннаго видно, что я, волей-неволей, постепенно и медленно, но неотразимо, приведенъ былъ къ признанію реальности медіумическихъ явленій. Причина этого признанія заключалась для меня единственно въ томъ, что съ фактами не спорятъ.
IV.
правитьНе описывая цѣльныхъ сеансовъ, въ которыхъ вообще явленія различныхъ категорій идутъ усиливаясь постепенно и перемѣшиваясь между собой, я сообщу здѣсь случаи, въ которыхъ наблюдалъ то или другое опредѣленное явленіе, при условіяхъ, ручающихся за его дѣйствительность и неподдѣльность. Подобно тому какъ поступилъ Круксъ въ своей краткой замѣткѣ[29]) о всемъ имъ видѣнномъ, я начну съ явленій менѣе сложныхъ.
Такъ какъ при простыхъ движеніяхъ стола я не употреблялъ измѣряющихъ инструментовъ, то я не буду вовсе здѣсь говорить о нихъ. За движеніями идутъ стуки или, правильнѣе, различные звуки, происходящіе въ столѣ или въ другихъ мѣстахъ. Я услышалъ ихъ въ первый разъ во второмъ изъ частныхъ засѣданій нашихъ, причемъ за столомъ сидѣли: я, С. А. Аксакова и моя родственница, между тѣмъ какъ А. Н. Аксаковъ оставался въ сторонѣ. Стуки были на этотъ разъ слабы. Въ слѣдующемъ, третьемъ сеансѣ нашемъ, они явились уже съ большею силой, а въ четвертомъ, въ присутствіи тѣхъ же лицъ, совершенно явственные стуки слышались въ полу, и притомъ они происходили, между прочимъ, и тогда, когда мы всѣ трое встали со стульевъ и, стоя, по возможности, дальше отъ стола, только прикасались къ нему руками. Вскорѣ послѣ, я слышалъ стуки въ столикѣ, сидя за нимъ вдвоемъ съ С. А. Аксаковой, а позже, въ нашихъ частныхъ опытахъ — втроемъ: при мнѣ, А. Н. Аксаковѣ и С. А. Аксаковой, бывали не разъ звуки разнообразные и нерѣдко очень сильные: иногда какъ бы легкое щелканье по дереву чѣмъ-нибудь твердымъ, тонкимъ и упругимъ, иногда звуки, похожіе на легкіе удары концами пальцевъ, а въ нѣкоторыхъ случаяхъ сильные удары, подражать которымъ можно было бы лишь ударяя всей кистью руки. Во время этихъ явленій, свѣта въ комнатѣ было обыкновенно достаточно для того, чтобы движенія присутствующихъ не могли остаться незамѣченными, если-бы кто-нибудь изъ нихъ производилъ столь сильные звуки намѣренно или ненамѣренно. Подобные же, но еще болѣе сильные звуки, я слыхалъ много разъ въ сеансахъ Юма въ то время, когда двѣ свѣчи горѣли на столѣ, за которымъ происходило засѣданіе. Въ началѣ сеансовъ Юма, звуки обыкновенно слабы и походятъ на трескъ дерева и на какое-то щелканье въ столѣ, а потомъ усиливаются, доходя до весьма сильныхъ ударовъ, какъ бы кулакомъ или ногой. Такіе разнообразные удары раздаются то въ столѣ, то въ стульяхъ, въ полу комнаты или въ стѣнахъ, и мнѣ случалось видѣть, что такими ударами, разнаго характера, происходящими въ разныхъ мѣстахъ, отмѣчались буквы произносимой азбуки. Мнѣ случалось также оставаться нѣсколько времени подъ столомъ, держа въ рукахъ горящую свѣчу, меледу тѣмъ какъ стуки явственно раздавались въ доскѣ стола, надъ моею головой, причемъ я видѣлъ неподвижные ноги Юма. Вообще, полная неподвижность Юма во время этихъ явленій хорошо была видима всѣмъ участникамъ сеанса, его руки лежали на столѣ, а положеніе ногъ повѣрялось или зрѣніемъ, или тѣмъ, что ноги его касались ногъ присутствующихъ. Стуки, слышанные мной въ сеансахъ Бредифа, вообще, не были очень сильны, но за то звукоподражанія (которыя слыхалъ я на сеансахъ Юма) у Бредифа нерѣдко были чрезвычайно явственны и опредѣленны, какъ это и разсказано Н. И. Вагнеромъ. Что касается объясненія всѣхъ этихъ звуковъ чревовѣщаніемъ или щелканьемъ сухожилій или разрывомъ «древесныхъ фибръ» и «тонкихъ прослоекъ клея»[30]), то серьезно говорить это можетъ конечно только тотъ, кто вовсе не слыхалъ медіумическихъ звуковъ или слышалъ разъ-другой лишь тѣ слабыя щелканья, которыя обыкновенно бываютъ при началѣ явленій. На предположеніи, что «въ интерференціи звуковыхъ и аналогичныхъ съ ними движеній слѣдуетъ искать разгадку спиритическихъ явленій вообще»[31]), а слѣдовательно и звуковъ, я конечно не остановлюсь, потому что нахожу смыслъ приведенныхъ словъ, несмотря на сильно-ученый колоритъ ихъ, довольно мало опредѣленнымъ, и затрудняюсь понять, какъ бы можно было объяснить интерференціей звукоподражанія, рѣзкіе стуки и т. п., а тѣмъ менѣе медіумическія явленія вообще. Нетерпѣливо буду ждать поэтому обѣщанное г. Шкляревскимъ «физическое объясненіе основныхъ спиритическихъ явленій», при которомъ почтенный авторъ, конечно, возьметъ въ разсчетъ не отрывочныя данныя, а всѣ серьезно-установленные факты, и не будетъ вдаваться въ голословное отрицаніе[32]).
Такъ-называемыя измѣненія вѣса я наблюдалъ много разъ. Считаю необходимымъ, во избѣжаніе недоразумѣній, оговориться, что, употребляя это привычное выраженіе, я, разумѣется, не придаю ему прямаго значенія. Здѣсь измѣняется, конечно, не величина притяженій данной массы землею, а величина сопротивленія, которое масса оказываетъ при ея подъемѣ, и это измѣненіе, очевидно; вызывается, какъ это уже было сказано мной въ моей прежней замѣткѣ[33]), «особою силою», дѣйствующею рядомъ съ земнымъ притяженіемъ. Эта сила то дѣйствуетъ по тому же направленію какъ и сила тяжести и присоединяется къ этой послѣдней, то — въ направленіи противоположномъ, уменьшая сопротивленіе подъему. Что касается источника этой силы, то я считаю возможнымъ принять, вмѣстѣ съ Круксомъ, что онъ находится въ вѣсовомъ веществѣ тѣла медіума. «Здѣсь, какъ и вездѣ, нѣтъ надобности принимать проявленіе силы безъ траты энергіи, принимать, что изъ ничего возникаетъ нѣчто, здѣсь совершается только переносъ живыхъ силъ съ одного тѣла на другое». Я считаю весьма вѣроятнымъ, что со временемъ эта трата энергіи тѣломъ медіумовъ будетъ обнаружена прямыми опытами, которые вѣроятно покажутъ, что когда совершаются медіумическія явленія механической натуры, то организмъ медіума испытываетъ потери энергіи, отвѣчающія произведенной «работѣ». Я далекъ, впрочемъ, отъ того, чтобы считать возможнымъ нынѣ же назвать, за одно съ профессоромъ Шкляревскимъ, самыя вещества организма, на счетъ которыхъ медіумическія явленія происходятъ, и опредѣлять насколько дорога организму медіумическая «работа» или указывать, съ рискованною опредѣленностью, самыя мѣста «освобожденія живыхъ силъ», которыя непремѣнно лежатъ будто бы «въ нервныхъ центрахъ участвующихъ»[34]). Я вообще полагаю, что самыя звонкія и пышныя выраженія, если они не опираются твердо на наблюденія и опыты и не заключаютъ въ себѣ совершенно опредѣленнаго, точнаго понятія, очень мало могутъ помочь уясненію дѣла. Не разъ случалось, что люди успокоивались на какомъ-нибудь хитромъ названіи и начинали воображать, что, придумавъ новый звонкій терминъ, они уже объяснили явленіе. Натуралисту не мѣшаетъ быть насторожѣ, чтобы не впасть въ эту ошибку!
Въ первый разъ я познакомился съ «измѣненіемъ вѣса» въ сеансѣ Юма, въ февралѣ 1871 года, въ квартирѣ А. Н. Аксакова, причемъ явленіе было очень рѣзко и опредѣленно. Общество изъ десяти человѣкъ помѣщалось за тяжелымъ четырехугольнымъ обѣденнымъ столомъ, съ четырьмя ножками, пудовъ въ 5-6 вѣсомъ. Когда въ столѣ обнаружились движенія, то Юмъ предложилъ испытать измѣненія его вѣса по желанію сидящихъ. Почти всѣ пробовали, и у всѣхъ результатъ былъ одинаковъ: когда желали, чтобы столъ былъ легокъ, то приподнимающему его край казалось, что посторонній толчекъ помогаетъ поднятію, и въ это время приподнятый и удерживаемый на вѣсу столъ сильно качался внизъ и вверхъ; когда хотѣли, чтобы тяжесть увеличилась, то требовалось очень большое усиліе, чтобъ оторвать край стола отъ пола. Пробовали желать также, чтобы столъ, легко поддаваясь приподниманію края, дѣлался тяжелымъ въ то время, когда онъ приподнятъ. Въ этихъ случаяхъ было легко приподнять край стола, но онъ потомъ тотчасъ же почти вырывался изъ рукъ, какъ бы притягиваемый къ полу. Юмъ все время пассивно сидѣлъ на своемъ мѣстѣ, на продольной сторонѣ стола, положивъ слегка руки на его поверхность; рядомъ съ Юмомъ, съ обѣихъ сторонъ, помѣщались А. Н. Аксаковъ и моя жена, такъ что Юмъ былъ изолированъ отъ ножекъ стола. Допустить поддѣлку, когда исключалась возможность всякаго механическаго, сдѣланнаго заранѣе, приспособленія, было невозможно. Что Юмъ не приподнималъ стола колѣнами и не увеличивалъ его тяжести нажимомъ руками, въ этомъ не было для сидѣвшихъ ни малѣйшаго сомнѣнія; его ноги оставались неподвижными, а въ то время когда тяжесть должна была увеличиться, Юмъ обыкновенно приподнималъ немного руки, и касался поверхности стола лишь концами пальцевъ. Предполагать, по примѣру г. Рачинскаго, какія-нибудь желѣзныя браслеты съ крючками и т. п., значило бы не вѣрить своимъ глазамъ; со стороны присутствовавшихъ это было бы чистымъ ребячествомъ. Притомъ же столъ пробовали мы поднимать не съ той стороны, на которой сидѣлъ Юмъ, а съ другихъ сторонъ. Оставалось допустить или дѣйствительность явленія, или принять, что измѣняется не сопротивленіе стола поднятію, а только наше субъективное ощущеніе. Во избѣжаніе заблужденія, вытекающаго изъ послѣдняго источника, я, на слѣдующій сеансъ Юма, происходившій также у А. Н. Аксакова, въ кругу самыхъ близкихъ намъ лицъ, явился съ динамометромъ, а въ послѣдствіи, много разъ, и при Юмѣ, и безъ него, повторялъ опытъ съ инструментомъ въ рукахъ. Приведу лишь наиболѣе рѣзкіе случаи, замѣтивъ напередъ, что при всѣхъ подобныхъ опытахъ съ Юмомъ и Бредифомъ, комната была освѣщена. Въ упомянутомъ слѣдующемъ сеансѣ Юма, явленія вообще были довольно незначительны, но «измѣненія вѣса» произошли очень рѣзкія. Динамометръ прикрѣпленъ былъ къ срединѣ одной изъ короткихъ сторонъ стола, и посредствомъ динамометра я медленно приподнималъ столъ, причемъ показатель динамометра устроенъ былъ такъ, что, передвинувшись, оставался на томъ мѣстѣ, куда передвинулся, и отмѣчалъ сопротивленіе стола поднятію. До сеанса, нормальное сопротивленіе равнялось 100 фунтамъ; во время сеанса, когда я желалъ увеличенія тяжести, динамометръ показалъ сначала 120 ф., а потомъ 150 ф.; когда же я желалъ уменьшенія вѣса, то показаніе инструмента дошло до 50 ф., до 35 ф. и наконецъ до 30 ф., а тотчасъ потомъ возросло, согласно выраженному желанію, до 145 ф., чтобы понизиться вслѣдъ затѣмъ опять до 50 ф. Однажды, при удерживаніи стола на вѣсу, инструментъ показывалъ 75 ф., а когда я, не опуская стола на полъ, пожелалъ увеличенія тяжести, то стрѣлка динамометра немедленно передвинулась на 125 ф. Такимъ образомъ, вообще, измѣненія въ сопротивленіи стола приподнятію одной его стороны колебались въ предѣлахъ 120 ф., отъ минимума 30 ф. до максимума 150 ф. Юмъ при этомъ сидѣлъ, также какъ и въ прошлый разъ, на срединѣ одной изъ длинныхъ сторонъ стола, и присутствующіе не могли не убѣдиться, что Юмъ также мало какъ и тогда, могъ вызвать явленія искусственно. Если даже и допустить для Юма возможность дѣйствовать руками, то все-таки онъ, очевидно, могъ вызывать только увеличеніе, но не уменьшеніе тяжести. Спустя нѣсколько времени, подобный опытъ былъ сдѣланъ безъ признаннаго медіума. Общество изъ шести знакомыхъ между собой и хорошо извѣстныхъ другъ другу лицъ сидѣло вшестеромъ, въ освѣщенной комнатѣ, въ квартирѣ г Аксакова, за небольшимъ столомъ, къ которому, за одну изъ его сторонъ, прицѣплены были пружинные вѣсы. Дѣлаясь легкимъ столикъ тянулъ 5 ф., а потомъ его тяжесть возрастала до 12 ф., между тѣмъ какъ при уменьшеніи вѣса, всѣ руки присутствующихъ лежали на столѣ, а при отяжелѣніи находилось, напротивъ, подъ краемъ стола, касаясь его снизу. Въ январѣ 1874 г., я видѣлъ какъ столикъ, оказывавшій при поднятіи его края нормальное сопротивленіе въ 2 килограмма, вытянулъ, при увеличеніи тяжести, 8 килограммовъ. Присутствующихъ было только трое: А. Н. Аксаковъ, С. А. Аксакова и я. Въ сеансахъ Бредифа мы также видѣли и констатировали небольшимъ динамометромъ совершенно опредѣленныя измѣненія вѣса стола. Однажды край стола вытянулъ 7 килограммовъ, потомъ — только 3 килограмма, а когда пожелали увеличенія тяжести, то показаніе возросло до 20 и, наконецъ, до 24 килограммовъ, между тѣмъ какъ руки Бредифа лежали на столѣ, на рукахъ Н. П. Вагнера, въ доказательство того, что медіумъ не нажималъ стола. Въ другой сеансъ Бредифа, мы пробовали взвѣшивать приподнятый край стола въ тотъ моментъ, когда, по данному знаку, всѣ руки были со стола приподнимаемы и, слѣдовательно, въ моментъ взвѣшиванія столъ находился внѣ прямаго прикосновенія присутствующихъ. При этомъ условіи, приподнятый край стола вытянулъ 27, а потомъ 28 килограммовъ, между тѣмъ какъ нормальное его сопротивленіе поднятію, повѣренное до засѣданія, было 13 килограммовъ. Все это происходило въ освѣщенной комнатѣ.
Само собой разумѣется, что различная быстрота подниманія могла имѣть, въ этихъ опытахъ, нѣкоторое вліяніе на показаніе инструмента, но нѣтъ возможности допустить, чтобъ это вліяніе выражалось десятками фунтовъ, въ то время какъ приподниманіе нарочно всегда производилось постепенно, безъ толчковъ. Мы пробовали, впрочемъ, повторенно приподнимать столъ до засѣданія, и убѣдились, что инструментъ давалъ каждый разъ одинаковое, или почти одинаковое показаніе.
На извѣстномъ, совершенно неудавшемся сеансѣ Юма въ Университетѣ, весной 1871 года, предполагалось употребить поднятіе динамометра винтомъ, для того чтобы достичь большей постепенности. Теперь, послѣ продолжительнаго знакомства съ медіумическими явленіями, я думаю что такой способъ, устраняя возможность ошибки въ 1-2 фунта, уменьшилъ бы самыя «измѣненія вѣса» на десятки фунтовъ, такъ какъ всякое значительное движеніе нарушаетъ развитіе медіумическихъ явленій, а ворочанье винта было бы такимъ движеніемъ. Замѣчу кстати, что если-бы Юмъ и былъ здоровъ во время этого засѣданія, то, вѣроятно, употребленной стеклянной верхней доски стола было бы достаточно, чтобы значительно ослабить явленія. Всякое новое условіе почти всегда вызываетъ сначала ихъ ослабленіе и только мало-по-малу, при постоянствѣ этого условія, напряженность явленій достигаетъ опять значительной степени. Я думаю, что успѣшныхъ опытовъ, при стеклянной доскѣ стола, можно было бы ожидать только послѣ цѣлаго ряда сеансовъ съ нею, и удивляюсь не тому, что сеансъ въ Университетѣ не удался, а скорѣе тому, что Юмъ согласился на него, хотя и долженъ былъ заранѣе предвидѣть полное фіаско. Ему слѣдовало бы предложить ученымъ присутствовать не на трехъ сеансахъ, а согласоваться съ приведенными выше словами Уаллеса, требующаго: «два или три часа въ недѣлю, въ продолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ».
Полныя поднятія стола на воздухъ, подъ руками присутствующихъ, я много разъ наблюдалъ при условіяхъ, исключающихъ всякую возможность сомнѣнія въ дѣйствительности этого явленія. Явленіе это можетъ быть причислено къ одной категоріи съ измѣненіемъ вѣса. Здѣсь, какъ и тамъ, является сила, дѣйствующая въ направленіи противоположномъ тяготѣнію, но она достигаетъ тутъ временно такого напряженія, которое превышаетъ дѣйствіе тяготѣнія. Въ первый разъ произошло при мнѣ поднятіе въ одинъ изъ нашихъ частныхъ сеансовъ, когда никакого признаннаго медіума не было. Поднятіе, вообще, представляетъ одно изъ болѣе обыкновенныхъ явленій, и я затрудняюсь понять, на чемъ основывается г. Рачинскій, говоря, что «оно происходитъ лишь при участіи профессіональныхъ медіумовъ и въ присутствіи адептовъ, искусившихся въ стологовореніи (исключенія допускаются лишь для лицъ весьма высокопоставленныхъ), притомъ въ темнотѣ и вообще весьма рѣдко»[35]). Изъ всего описаннаго ниже, читатель, надѣюсь, увидитъ ясно, что поднятія бываютъ и безъ профессіональныхъ медіумовъ, и безъ «высокопоставленныхъ лицъ», и при освѣщеніи.
Прежде настоящихъ поднятіи, видѣнныхъ мной позже десятки разъ, я видѣлъ явленіе родственное съ ними, которое, вообще, повторяется часто и которое можно, пожалуй, назвать неполнымъ поднятіемъ. Въ декабрѣ 1870 года, сидѣли за столикомъ, въ слабо освѣщенной комнатѣ, я, С. А. Аксакова, родственница моя, о которой я упоминалъ выше, и Р., молодой человѣкъ, нашъ родственникъ. Послѣ разныхъ движеній, столикъ приподнялся одною стороной, наклонившись на другую, и остался въ этомъ положеніи. Р., сильно налегая на столъ, давя книзу, не могъ заставить его опуститься, но столъ всталъ тотчасъ горизонтально, какъ только руки были съ него сняты. Въ смыслѣ настоящаго опыта, этотъ случай, правда, не можетъ имѣть большаго вѣса, и я упоминаю о немъ только потому, что это было для меня, такъ-сказать, первымъ намекомъ на поднятіе.
Нѣсколько недѣль позже я увидѣлъ поднятіе стола уже при условіяхъ достаточно гарантировавшихъ неподдѣльность явленія. Это было въ тотъ сеансъ, когда мы находились вшестеромъ, въ кругу знакомыхъ, въ квартирѣ А. Н. Аксакова, и о которомъ было упомянуто по поводу измѣненій вѣса. Кромѣ меня, С. А. Аксаковой и моей родственницы, постоянно принимавшей участіе въ нашихъ засѣданіяхъ, присутствовали еще двое знакомыхъ мужчинъ и г-жа П., пожилая дама, пользующаяся общимъ и заслуженнымъ уваженіемъ всѣхъ знающихъ ее. Свѣча была погашена, но поверхность стола и руки, на немъ лежащія, были довольно явственно освѣщены стклянкой, содержавшею растворъ фосфора въ маслѣ. Для устраненія всякаго подозрѣнія, руки и ноги сидѣвшихъ рядомъ приведены были въ соприкосновеніе, такъ что правыя рука и нога каждаго лежали на лѣвой рукѣ и ногѣ сосѣда. При этомъ условіи, обезпечивавшемъ неподвижность участниковъ, и при освѣщеніи, позволявшемъ убѣдиться, что ни одной руки и ни одного пальца не было подъ столомъ, что всѣ руки и пальцы лежали сверху, столъ ровно поднялся кверху настолько, что его полное удаленіе отъ пола всѣми точками опоры не подлежало ни малѣйшему сомнѣнію Въ январѣ 1872 года, въ сеансѣ Юма, происходившемъ въ моемъ кабинетѣ, гдѣ кромѣ Юма, меня и А. Н. Аксакова, присутствовали еще только двое знакомыхъ мужчинъ, ломберный столъ много разъ приподнимался горизонтально, вершковъ на 6 или на 8 отъ пола, между тѣмъ какъ двѣ свѣчи горѣли на немъ, а руки всѣхъ присутствующихъ, кромѣ Юма, были сняты со стола вовсе и Юмъ касался поверхности стола только кончиками пальцевъ. Изъ многихъ мной видѣнныхъ случаевъ, приведу далѣе еще тотъ, который произошелъ въ присутствіи лишь троихъ лицъ, меня, одного моего хорошаго знакомаго Л. и семнадцатилѣтняго юноши, моего родственника М. А. Оба участника эти были новичками въ дѣлѣ медіумизма, хотя, повидимому, оба обладали медіумическими способностями, которыхъ почти вовсе нѣтъ у меня, между тѣмъ какъ явленія были довольно рѣзки. Это было въ деревнѣ, въ лѣтній вечеръ 1874 года. Мы сидѣли за маленькимъ столикомъ; въ комнатѣ было достаточно свѣта, чтобы видѣть ясно не только руки, но и черты лица. Когда обнаружилось поднятіе, то мы соединили всѣ руки на столѣ, и всѣ ноги подъ столомъ, взаимно повѣряя другъ друга, и при этихъ условіяхъ столикъ не разъ приподнимался на воздухъ на четверть аршина или болѣе отъ пола.
Что касается поднятій стола, происходившихъ въ сеансахъ Бредифа, то Н. П. Вагнеръ уже разсказалъ о нихъ, и я приведу только одинъ довольно рѣзкій случай. Въ квартирѣ А. Н. Аксакова, по окончаніи обычнаго засѣданія, мы попробовали сѣсть вчетверомъ за маленькій квадратный столикъ о четырехъ ножкахъ, — Бредифъ, С. А. Аксакова, я и еще одна дама, не участвовавшая въ прежде бывшемъ засѣданіи. На столикѣ горѣла свѣча. Только что остальное общество вышло изъ комнаты, какъ столикъ быстро и повторенно началъ подниматься въ воздухъ, подъ нашими руками. Во время одного изъ этихъ поднятій, Н. П. Вагнеръ, услыхавшій о нихъ и подошедшій къ дверямъ комнаты, успѣлъ, считая быстро, насчитать до 54. Столикъ оставался въ воздухѣ конечно не менѣе 15 секундъ. При этомъ Бредифъ, пока столъ былъ на вѣсу, поперемѣнно отнималъ отъ него то одну, то другую руку, и С. А. Аксакова видѣла, что ноги Бредифа были подъ его стуломъ. Я долженъ указать здѣсь далѣе на явленіе болѣе высокаго порядка, такъ-сказать на остановку на воздухѣ поднявшагося стола, происходящую въ то время, когда руки присутствующихъ не лежатъ на немъ. Въ апрѣлѣ 1874 года, за столомъ находились трое, — я и А. Н. Аксаковъ съ женой. Огня въ комнатѣ не было, но она настолько была освѣщена свѣтомъ съ улицы, что наши руки видимы были явственно. Столикъ поднимался повторенно на воздухъ и, вообще, явленія были въ хорошемъ развитіи. Во время одного изъ поднятій, мы приподняли руки отъ стола на вершокъ, и столъ не упалъ тотчасъ, а колыхался нѣсколько секундъ въ воздухѣ и потомъ опустился плавно внизъ. Опытъ этотъ былъ повторенъ нѣсколько разъ, причемъ иногда мы держали всѣ руки въ центрѣ стола, соединивъ наши пальцы, и приподнимая руки со стола плавно, по данному знаку, когда столъ находился въ воздухѣ, вершкахъ 5-6 отъ пола. При этомъ столъ, иногда, слѣдовалъ за нашими руками, немного приподнимаясь еще выше, Такой же случай я видѣлъ весной, въ 1875 году, въ присутствіи совсѣмъ другихъ участниковъ, но также безъ признаннаго медіума, въ квартирѣ Н П. Вагнера. За столомъ находились Н. П. Вагнеръ съ женой, докторъ А., я и еще двое знакомыхъ. Поднявшійся, довольно тяжелый, столъ весьма опредѣленно оставался на воздухѣ въ теченіе 2-3 секундъ, въ то время какъ мы приподняли съ него руки. Думаю, что всѣ приведенные случаи, взаимно такъ сказать контролируясь и дополняясь, могутъ достаточно ручаться за дѣйствительность явленія, если только читатель рѣшится не опровергать буквальнаго смысла моего разсказа. Думаю также, что разсказанное исключаетъ всякіе «желѣзные браслеты, крючки въ прорѣзахъ рукавовъ» и «помощниковъ», сидящихъ противъ медіумовъ[36]).
Остановка стола на воздухѣ, когда руки съ него приподняты, представляетъ явленіе уже близкое къ движенію предметовъ безо всякаго прикосновенія къ нимъ. Я видѣлъ довольно случаевъ такого движенія въ присутствіи Юма или Бредифа, при условіяхъ, вполнѣ гарантировавшихъ неподдѣльность явленія. Такъ какъ явленіе это принадлежитъ къ числу требующихъ, сравнительно, большаго медіумизма, то движенія безъ прикосновенія, въ отсутствіи признаннаго медіума, я встрѣчалъ рѣдко. Тѣмъ не менѣе, могу указать случай, хотя я не проконтролированный съ полною строгостью, но свободный отъ подозрѣнія въ поддѣльности. За столикомъ находились только я и А. Н. Аксаковъ съ женой. Это было въ маѣ 1874 года, причемъ комната была достаточно освѣщена. Такъ какъ явленія были довольно сильны, то мы приподняли руки, примѣрно, на вершокъ отъ поверхности стола и стали держать ихъ въ этомъ положеніи; въ это время столикъ, плавно скользя по полу, двинулся вершка на четыре, сначала въ одну, потомъ въ другую сторону.
Въ первый разъ мнѣ пришлось увидѣть движеніе безъ прикосновенія въ сеансѣ Юма. Общество сидѣло въ квартирѣ А. Н. Аксакова, за большимъ обѣденнымъ столомъ, въ комнатѣ хорошо освѣщенной двумя горѣвшими на этомъ столѣ свѣчами. Вдругъ пришло въ движеніе шелковое платье дамы, которая сидѣла между Юмомъ и мною. Движенія эти происходили со стороны обращенной ко мнѣ: юбка платья двигалась и шелестѣла, какъ бы раздуваемая вѣтромъ. Чтобы наблюдать движенія вблизи, я присѣлъ на полу и видѣлъ ихъ происходившими предъ самымъ лицомъ моимъ, между тѣмъ какъ всѣ могли наблюдать вполнѣ спокойное положеніе Юма. Если легкость двигавшагося предмета способна здѣсь возбуждать подозрѣніе, то въ послѣдствіи я видѣлъ, также въ сеансахъ Юма, и движенія тяжелыхъ предметовъ. Два такихъ случая описаны мной въ моей первой нѣмецкой замѣткѣ[37]), и я приведу здѣсь это описаніе. «Засѣданіе происходило у меня на квартирѣ, въ моемъ кабинетѣ, и потому я имѣлъ возможность быть совершенно увѣреннымъ, что никакихъ механическихъ или другихъ подготовленій не могло быть сдѣлано. Всѣ присутствующіе были мнѣ знакомы. Маленькое общество сидѣло за четырехугольнымъ (раскрытымъ ломбернымъ) столомъ, который накрытъ былъ короткою шерстяною скатертью. На столѣ, во время тѣхъ явленій о которыхъ идетъ рѣчь, горѣли двѣ свѣчи, такъ что комната была хорошо освѣщена. Кромѣ лицъ сидѣвшихъ у стола, въ комнатѣ не было никого болѣе. Послѣ различныхъ мелкихъ явленій, которыхъ я не стану описывать, вдругъ само собою пришло въ движеніе большое и довольно тяжелое кресло на четырехъ ножкахъ, снабженныхъ катками. Кресло это стояло у моего большаго письменнаго стола, въ разстояніи 3-4 аршинъ отъ того меньшаго стола, за которымъ сидѣло наше общество. Обѣ переднія ножки приподнялись нѣсколько кверху, хотя до него никто не касался и никто не могъ касаться, и въ этомъ наклоненномъ назадъ положеніи кресло толчками подкатилось со своего мѣста къ нашему столу. Совсѣмъ придвинувшись къ нему, оно еще сдѣлало нѣсколько неправильныхъ движеній и остановилось, занявъ свободное мѣсто, почти на углу стола между Юмомъ и другимъ лицомъ. Немного спустя, Юмъ взялъ колокольчикъ, стоявшій на нашемъ столѣ, и сталъ держать его у края стола, въ нѣкоторомъ отъ него разстояніи и немного пониже верхней плоскости стола. И колокольчикъ, и руки Юма были хорошо освѣщены. Чрезъ нѣсколько секундъ Юмъ выпустилъ колокольчикъ изъ руки, и онъ остался свободно державшимся на воздухѣ, не касаясь ни стола, ни его покрышки, ни стульевъ, ни чего-либо другаго. Лицо, между которымъ и Юмомъ остановилось кресло, могло вблизи наблюдать колокольчикъ, плававшій въ воздухѣ. Замѣчу, что упомянутымъ сосѣдомъ Юма былъ одинъ престарѣлый извѣстный русскій писатель. Съ Юмомъ онъ познакомился незадолго предъ этимъ у меня въ домѣ и желалъ воспользоваться случаемъ, чтобы видѣть странныя явленія. Я сидѣлъ на противоположной Юму сторонѣ стола. Въ то время, какъ колокольчикъ находился въ вовдухѣ, я всталъ и могъ, чрезъ столъ, хорошо видѣть его верхнюю часть. Скоро колокольчикъ опустился на колѣно Юма, остался здѣсь на минутку въ покоѣ, потомъ опять, самъ собою, поднялся на воздухъ и наконецъ опустился на ручку придвинувшагося кресла и остался на ней лежать. Во все время колокольчикъ не удалялся изъ ярко освѣщеннаго пространства. Руки Юма и другихъ присутствовавшихъ, какъ и всѣ другіе предметы, не прикасались къ колокольчику въ то время, какъ онъ держался въ воздухѣ». Я спрашивалъ упомянутое лицо (М. П. П.), имѣвшее возможность наблюдать колокольчикъ вблизи, не прикасался ли колокольчикъ, по крайней мѣрѣ, къ висѣвшему краю скатерти? — и получилъ на этотъ вопросъ опредѣленный отрицательный отвѣтъ[38]).
Въ другой разъ мнѣ случилось быть вечеромъ, вмѣстѣ съ Юмомъ, А. Н. Аксаковымъ и однимъ знакомымъ у одной дамы, нашей общей родственницы. Никакого сеанса предположено не было. Мы сидѣли и пили чай, причемъ самоваръ стоялъ на особомъ маленькомъ столикѣ. Вдругъ, среди нашихъ разговоровъ, послышались стуки въ столѣ, а потомъ въ самоварѣ. Послѣдніе ясно отличались металлическимъ оттѣнкомъ звука. Такое неожиданное появленіе звуковъ всегда обѣщаетъ, по замѣчанію Юма, удачный сеансъ, и мы рѣшились сѣсть за него. Чай былъ убранъ, и маленькій столикъ, бывшій подъ самоваромъ, поставленъ въ уголъ. Онъ находился теперь въ сторонѣ противоположной Юму, такъ что Юмъ отдѣленъ былъ отъ него большимъ столомъ. Освѣщеніе комнаты уменьшено не было. Едва мы усѣлись, начались разнообразныя сильныя явленія, и вскорѣ маленькій столикъ, самъ собою, внезапно подвинулся изъ угла четверти на двѣ, по направленію къ нашему столу.
О движеніяхъ безъ прикосновенія въ сеансахъ Бредифа писалъ довольно подробно Н. П. Вагнеръ. Я приведу здѣсь одинъ случай, имъ не описанный. Засѣданіе въ квартирѣ А. Н. Аксакова, въ ноябрѣ 1874 года. Присутствуютъ: Аксаковъ съ женой, Вагнеръ, докторъ А., я и Бредифъ. Комната освѣщена свѣчей. Общество сидитъ за маленькимъ квадратнымъ столикомъ на четырехъ ножкахъ. Всѣ ноги сидящихъ взаимно прикасаются и контролируются, а ноги Бредифа отдѣлены отъ стола ногой доктора А., которая поставлена на ногу Аксакова. По данному знаку, всѣ руки приподняты со стола, и столъ совершаетъ вслѣдъ затѣмъ медленное горизонтальное движеніе. Опытъ этотъ повторенъ три раза.
Затѣмъ приходится перейти къ разряду медіумическихъ явленій, не имѣющихъ, повидимому, ничего общаго съ только-что описанными. Я разумѣю появленіе рукъ и т. п. Странность и необычайность этихъ явленій такъ велика, что допустить ихъ дѣйствительность рѣшаешься лишь когда чувствуешь себя подавленнымъ массой многочисленныхъ и разнообразныхъ личныхъ наблюденій, исключающихъ всякую возможность сомнѣнія.
Тѣ ощущенія, о которыхъ я упоминалъ выше и которыя осязанію участниковъ сеанса представляются прикосновеніями рукъ — явленіе сравнительно рѣдкое, требующее, повидимому, значительнаго развитія медіумической силы. При полномъ освѣщеніи, — но и тутъ только въ сравнительно темномъ пространствѣ, подъ столомъ, — мнѣ случалось испытывать прикосновенія только въ присутствіи Юма. Въ сеансахъ Бредифа явленіе это имѣетъ мѣсто, какъ разсказано Н. П. Вагнеромъ, лишь при условіяхъ особенно благопріятствующихъ, напримѣръ, при уединеніи медіума въ темнотѣ, за занавѣской, и при полусвѣтѣ въ комнатѣ. Но за то при этихъ условіяхъ, явленіе становится доступнымъ не одному осязанію, а также зрѣнію. Круксъ и многіе другіе не только ощущали, но и видѣли руки при свѣтѣ, въ сеансахъ Юма, но я одинъ только разъ въ его сеансѣ, наклонившись подъ столъ, имѣлъ случай замѣтить темный силуэтъ руки на клавіатурѣ гармоники, которую Юмъ держалъ за противоположный конецъ въ то время, какъ его другая рука лежала на столѣ. Ощущать прикосновенія совершенно явственно мнѣ случалось много разъ, и нерѣдко вслѣдъ затѣмъ изъ моей руки, опущеннной подъ столъ, брались и переносились разные предметы, напримѣръ, колокольчикъ, карандашъ, платокъ. Руки всѣхъ присутствующихъ, въ томъ числѣ разумѣется и Юма, были въ это время на столѣ, на которомъ горѣли двѣ свѣчи; Юмъ сохранялъ совершенную неподвижность; отсутствіе у него какихъ бы то ни было инструментовъ и приспособленій ни малѣйшему сомнѣнію не подлежало; его ноги, обутыя въ ботинки, контролировались и не шевелились. Я совершенно убѣжденъ, что каждый, имѣвшій случай не разъ наблюдать эти явленія въ сеансахъ Юма, не можетъ серьезно отнестись къ предположеніямъ въ родѣ того, что здѣсь дѣйствуютъ какія-нибудь машины, искусственныя руки или наконецъ голыя ноги. Руки, о которыхъ идетъ рѣчь, часто приподнимали висящія со стола края скатерти, трогая присутствующихъ сквозь ткань, и я видѣлъ, напримѣръ, какъ край скатерти былъ приподнятъ вершка на 3-4 выше поверхности стола, а Юмъ оставался вполнѣ безучастнымъ физически. Особенно опредѣленно случилось мнѣ испытать прикосновеніе въ январѣ 1872 года, въ сеансѣ съ Юмомъ, происходившемъ въ моемъ кабинетѣ въ присутствіи нѣсколькихъ знакомыхъ. Я опустилъ колокольчикъ подъ столъ и ясно чувствовалъ, какъ мою руку трогали и ощупывали нѣжные маленькіе, какъ бы дѣтскіе, теплые пальцы, осторожно взявшіе наконецъ колокольчикъ. Когда колокольчикъ былъ мной изъ руки выпущенъ, то онъ не упалъ, но началъ звонить, двигаясь въ пространствѣ подъ столомъ. Такое передвиженіе, передачу отъ одного присутствующаго другому различныхъ предметовъ, гармоники, колокольчика, платка и пр., сниманіе съ руки кого-либо изъ участниковъ кольца и обратное его надѣваніе на палецъ и т. п. я видѣлъ въ сеансахъ Юма много разъ, и неподдѣльность этихъ явленій не подлежитъ для меня ни малѣйшему сомнѣнію.
Явленія въ сеансахъ Бредифа, за занавѣской, очевидно, принадлежатъ къ той же категоріи. Послѣ описанія ихъ Н. П. Вагнеромъ, было бы излишне съ моей стороны распространяться о нихъ, но не могу не напомнить, что мы имѣли случай видѣть, въ одно и то же время, и связаннаго Бредифа, и небольшую руку близь головы его въ то время, какъ занавѣска приподнялась съ краю какъ бы сама собой. Въ другомъ же сеансѣ одинъ изъ присутствовавшихъ, В. И. Я., видѣлъ одновременно и руку, и руки Бредифа въ тюлевыхъ мѣшечкахъ (они были надѣты ему на руки и пришиты къ рукавамъ), и ту бѣлую тесьму на рукавѣ сюртука, которою Бредифъ былъ связанъ. Случалось, что движенія предметовъ происходили за спиной связаннаго Бредифа, въ такомъ мѣстѣ и разстояніи отъ него, что непосредственное участіе рукъ медіума являлось положительно невозможнымъ. Для того же, чтобъ удостовѣриться въ отсутствіи какихъ-либо инструментовъ, медіумъ послѣ одного изъ удачныхъ сеансовъ былъ раздѣтъ и разутъ совершенно и осмотрѣнъ, также какъ и его платье, и ничего подозрительнаго найдено не было. Такимъ образомъ, въ неподдѣльности этихъ явленій я не могу усомниться, но вмѣстѣ съ тѣмъ напомню сказанное мною выше: «Изъ этого, конечно, нельзя заключить съ достовѣрностью, чтобы въ сеансахъ Бредифа всѣ явленія и всегда были подлинны»[39]).
Мнѣ остается упомянуть еще о «стологовореніи» или лучше о «явленіяхъ діалогическихъ», причисляя сюда вообще всѣ тѣ явленія, въ которыхъ есть осмысленность. Съ этой точки зрѣнія, область стологоворенія является весьма обширною: осмысленность выражается не только въ рѣчахъ, складываемыхъ по азбукѣ движеніями или стуками, но и въ исполненіи мелодій на музыкальномъ инструментѣ, и въ томъ, что движенія или стуки происходятъ опредѣленнымъ образомъ, въ опредѣленномъ числѣ и т. п. Совершенно справедливо, что передаваемыя рѣчи часто представляютъ «безалаберные разговоры»[40]), что характеръ ихъ, обыкновенно, «соотвѣтствуетъ кругу понятій, интересамъ, привычкамъ»[41]) медіума. Еслибъ имѣлись въ виду только подобные случаи, то стологовореніе, конечно, представляло бы явленіе «вполнѣ объяснимое безъ помощи интеллектуальной силы, посторонней людямъ соприкасающимся со столомъ»[42]). Какъ было сказано выше, и я прежде всего предположилъ, что здѣсь безсознательно отражаются мысли медіума, самимъ имъ несознаваемыя. Теперь я знаю однакоже, что если это такъ и бываетъ, то далеко не всегда: я видѣлъ не мало примѣровъ даже въ нашихъ частныхъ сеансахъ, гдѣ сообщаемое совсѣмъ не было безалаберно, а напротивъ, болѣе или менѣе замѣчательно по содержанію, которое часто было вполнѣ неожиданно. Не разъ діалогическія явленія происходили такъ, что прямое вліяніе сидящихъ за столомъ на смыслъ складываемаго положительно устранялось. Однажды, напримѣръ, за столикомъ находились С. А. Аксакова, моя родственница и я, а А. Н. Аксаковъ сидѣлъ отдѣльно за своимъ письменнымъ столомъ. Столъ отмѣчалъ движеніями своими буквы, которыя указывалъ я молча по печатной азбукѣ, наклеенной на листъ картона. На половинѣ одной фразы мы съ А. Н. перемѣнились мѣстами, и я, сидя вдали, за другимъ столомъ, молча продолжалъ водить карандашомъ по буквамъ азбуки, а столикъ, при этихъ условіяхъ, докончилъ начатое слово и сложилъ еще два слова, заключившія фразу. Послѣ мнѣ случалось, также въ частныхъ сеансахъ нашихъ, сидя за столикомъ и держа азбуку такъ, что другіе не видѣли ея, показывать буквы не по порядку, а произвольно, въ разбивку. Слова тѣмъ не менѣе складывались правильно. Въ томъ самомъ частномъ сеансѣ, съ шестью знакомыми участниками и безъ признаннаго медіума, гдѣ были описанныя выше измѣненія вѣса и поднятіе стола, при освѣщеніи рукъ фосфорнымъ масломъ и при взаимномъ контролѣ ногъ, я видѣлъ также довольно интересный діалогическій случай. Въ то время какъ присутствующіе желали поднятія стола и комната была освѣщена, столъ условными движеніями потребовалъ азбуку. Началось складываніе фразы, которую записывалъ А. Н. Аксаковъ, сидя за особымъ столомъ, между тѣмъ какъ одинъ изъ присутствовавшихъ произносилъ азбуку. Сложилась, повидимому, безсмыслица, которую не понялъ сначала никто изъ бывшихъ, но потомъ догадались, что движенія стола часто не поспѣвали за произносимыми буквами, и что поэтому многія буквы слѣдуетъ замѣнить предшествующими. Послѣ этой поправки, фраза оказалась осмысленною и правильною: «для стуковъ и поднятія много свѣта». Подобнымъ же образомъ и въ томъ другомъ частномъ сеансѣ, описанномъ выше, гдѣ происходило поднятіе стола вслѣдъ за приподнимаемыми съ него руками, мы наведены были на этотъ опытъ стологовореніемъ: «когда столъ будетъ на воздухѣ, приподнимите руки нѣсколько, — попробуемъ». Никому изъ насъ троихъ не могла придти въ голову эта мысль, и подобное указаніе на способъ опыта самимъ предметомъ опыта, представляетъ одно изъ самыхъ разительныхъ діалогическихъ явленій. Складываніе цѣлыхъ фразъ навыворотъ, начиная съ послѣдней буквы послѣдняго слова, тоже плохо соотвѣтствуетъ объясненію «безсознательною церебраціей». При этомъ, обыкновенно, сами участники сеанса рѣшительно не въ состояніи слѣдить за ходомъ складыванія или догадываться, что именно выйдетъ. Такъ однажды, въ сеансѣ безъ признаннаго медіума, происходившемъ у А. Н. Аксакова, — когда за столомъ сидѣли только Н. П. Вагнеръ, С. А. Аксакова, докторъ А. и одинъ нашъ близкій знакомый, профессоръ одного изъ провинціальныхъ университетовъ (А. И. Я.), а я и А. Н. Аксаковъ находились въ сторонѣ, — была сложена навыворотъ, начиная съ ъ и кончая буквой п, фраза «потребно менѣе силъ», служившая отвѣтомъ на вопросъ, почему круглый столикъ (потребованный «діалогически») облегчитъ явленія? Считаю необходимымъ прибавитъ, съ другой стороны, что если и бываютъ діалогическія явленія, повидимому независимыя отъ сознательнаго или безсознательнаго мышленія присутствующихъ, то и это часто не мѣшаетъ рѣчамъ здѣсь являющимся быть «безалаберными» и нерѣдко даже представлять совершенный вздоръ или ложь.
Музыку гармоники я слышалъ только въ сеансахъ Юма. Я слышалъ отчетливое исполненіе законченныхъ, довольно длинныхъ мелодій, со всѣми оттѣнками звука, въ то время, когда Юмъ держалъ гармонику подъ столомъ, одною рукой, за конецъ противоположный клавіатурѣ, между тѣмъ какъ другая рука его оставалась на столѣ. Юмъ сохранялъ при этомъ полнѣйшую неподвижность. Вотъ какъ описалъ это явленіе одинъ изъ свидѣтелей, участвовавшій въ сеансѣ вмѣстѣ со мной: «отдѣльныя ноты перешли въ правильный мотивъ, простенькій и веселый… Мотивъ былъ прерванъ, точно какъ будто гармоника перешла въ другія руки, раздался правильный аккордъ, за которымъ полилась весьма пріятная прелюдія въ стилѣ духовной музыки… къ концу темпъ замедлился, звуки становились слабѣе и слабѣе; мы слѣдили за ними, притаивъ дыханіе, но они замерли, какъ бы удаляясь». Предположить, что все это поддѣлка и производится искусственно одною рукой, не можетъ тотъ, кто самъ много разъ видѣлъ и слышалъ происходившее, но еслибы такое объясненіе и было возможно въ описанномъ случаѣ, то оно неприложимо въ другихъ, напримѣръ тогда, когда гармоника находится не въ рукахъ самого Юма, а въ рукахъ кого либо изъ присутствующихъ; между тЬмъ какъ Юмъ остается неподвижнымъ, держа руки на освѣщенномъ свѣчами столѣ и не имѣя возможности пошевелить ногами безъ того, чтобъ это тотчасъ же не было замѣчено сидящими съ нимъ рядомъ. Именно подъ такими условіями я слышалъ правильные аккорды гармоники, находившейся подъ столомъ, въ рукахъ того самаго лица, которому принадлежитъ только-что приведенное мной описаніе явленія.
V.
правитьПослѣ всего мной видѣннаго въ области медіумизма, я не могу ни игнорировать, ни отвергать свидѣтельства другихъ серіозныхъ наблюдателей. А принимая ихъ, хотя и съ величайшею осторожностью, я нахожу описанія такихъ явленій, которыя дополняютъ и расширяютъ видѣнное мной, ясно свидѣтельствуя, напримѣръ, что, въ извѣстныхъ случаяхъ, «безсознательная церебрація» присутствующихъ не можетъ быть достаточною для объясненія осмысленной стороны происходящаго. Разъ не отвергая свидѣтельства этихъ наблюдателей, каковы напримѣръ Круксъ, Варлей и др., я долженъ принять, что при извѣстныхъ условіяхъ, подобныхъ тѣмъ, гдѣ я видѣлъ образованіе рукъ, могутъ появляться (какъ это констатировано названными учеными) и цѣлыя человѣческія фигуры. Наконецъ, познакомившись собственнымъ и чужимъ опытомъ съ трудностями, которыми является обставленнымъ, для каждаго добросовѣстнаго наблюдателя, рѣшеніе вопроса о дѣйствительномъ существованіи медіумическихъ явленій, я не могу придавать большаго вѣса приговорамъ людей, слегка и свысока берущихся произносить свой судъ, хотя бы этимъ людямъ и принадлежало, напримѣръ, знаменитое имя Тиндаля. Я помню при этомъ, что знаменитость, ученость и несомнѣнное остроуміе еще не могутъ служить гарантіей въ томъ, что человѣкъ, обладающій этими качествами, добросовѣстно отнесется къ извѣстному дѣлу[43]).
Нерѣдко приходилось мнѣ выслушивать упреки въ томъ, что убѣдившись лично для себя въ дѣйствительномъ существованіи медіумическихъ явленій, я не принялся вслѣдъ затѣмъ за ихъ строгое и точное изслѣдованіе. Независимо отъ самой трудности предмета, изслѣдованіе котораго едва ли можетъ поддаться силамъ одиночнаго естествоиспытателя спеціалиста по какой-либо отдѣльной части, мнѣ казалось всегда и кажется теперь, что прежде всего нужно стремиться къ общему признанію дѣйствительнаго существованія того предмета, который подлежитъ изслѣдованію. Нельзя требовать, чтобы люди посвящали себя изученію явленій, существованіе которыхъ отвергается, и работали, слѣдовательно, будучи заранѣе увѣрены, что результаты ими добытые останутся игнорируемыми или, что хуже, подвергнутся осмѣянію. При такихъ условіяхъ, изслѣдованія и не могутъ быть плодотворны: отрасли человѣческаго знанія развиваются не изолированными трудами одиночныхъ лицъ, и время серьезнаго изученія медіумическихъ явленій начнется тогда, когда здѣсь поступятъ такъ же, какъ поступаютъ при изслѣдованіи другихъ явленій природы, т. е. перестанутъ замыкаться въ тѣсную рамку собственныхъ наблюденій и будутъ общими силами, при помощи трезвой строгой критики и взаимной провѣрки, созидать новую обширную отрасль знанія.
Содѣйствовать признанію существованія явленій, которыя, несмотря на несомнѣнную свою подлинность, игнорируются и отвергаются большинствомъ, это цѣль моей настоящей статьи. Я хорошо знаю, что меня ожидаютъ недовѣріе, насмѣшки, нападенія съ разныхъ сторонъ, но я заранѣе отвѣчу на все это словами А. Н. Аксакова[44]): «никакое осмѣяніе, никакая брань, ни опасеніе показаться слабоумнымъ не могутъ заставить меня отступиться отъ свидѣтельства моихъ чувствъ и моего разсудка». Притомъ мнѣ легко перенести всѣ нападенія, такъ какъ я дѣлю ихъ тяжесть съ тѣми людьми науки, имена которыхъ были названы выше.
Заявляя о моихъ наблюденіяхъ, я предоставляю себѣ право обращать вниманіе лишь на тѣ возраженія, которыя появятся съ именемъ авторовъ и отнесутся къ предмету объективно и серьезно, въ обычномъ тонѣ научныхъ споровъ, ведущихся между людьми взаимно уважающими другъ друга. На всѣ замѣчанія и возраженія другаго рода я могу отвѣчать только молчаніемъ. Но пусть и серьезные противники мои выступаютъ вооруженные фактическими данными, а не голословнымъ апріорнымъ отрицаніемъ, прикрытымъ напраснымъ звономъ научныхъ терминовъ. За этимъ отрицаніемъ я не признаю права заслуживать возраженія[45]).
На вопросъ о гипотезѣ, которая объясняла бы медіумическія явленія, я не имѣю сказать ничего опредѣленнаго, и лишь приведу въ заключеніе слова де-Моргана[46]), съ которыми соглашаюсь вполнѣ: «физическія объясненія, которыя мнѣ приходилось слышать, легки, но до жалости недостаточны: духовная гипотеза достаточна, но представляетъ громадныя трудности… Спиритуалисты, безъ всякаго сомнѣнія, стоятъ на томъ пути, который велъ ко всякому прогрессу въ физическихъ наукахъ; ихъ противники служатъ представителями тѣхъ, которые всегда ратовали противъ прогресса…»
Августъ 1875 г.
Бутлеровка.
