Староста Капаницкий (Сырокомля; Пальмин)/1879 (ДО)

Староста Капаницкий
авторъ Владислав Сырокомля, пер. Лиодор Иванович Пальмин

Оригинал: польск. Starosta Kopanicki. — Перевод созд.: 1857, опубл: 1879.

Прологъ.

I.
О, край отцовъ и древній, и святой!
Какъ встарь цвѣтешь ты житомъ и пшеницей,
До Гданска шлешь судовъ летучій рой
И вѣкъ хранимъ Господнею десницей.
Ты въ городахъ красой прельщаешь взоръ,
Средь селъ твоихъ цвѣтутъ довольствомъ хаты,
Гдѣ встарь стоялъ шляхетскій ветхій дворъ,
Изъ камня тамъ возведены палаты;
Надъ ними флагъ взвивается порой,
Что прежде лишь баронамъ было можно.
Вкругъ жизнь кипитъ обильною рѣкой,
Сосѣди ей завидуютъ тревожно.
Все есть въ тебѣ, что было съ древнихъ лѣтъ,
Но лишь людей великихъ больше нѣтъ.

II.
Для нашихъ дней не нужно ихъ, быть можетъ:
Взамѣнъ людей нашъ цѣлый вѣкъ великъ.

А все-жъ порой раздуміе встревожитъ,
И къ небесамъ съ мольбой подъемлешь ликъ:
„О, Боже, гдѣ тѣ мужи мощной силы
„Съ душой, какъ сталь, и съ грудью, какъ гранитъ?
„Пусть вызоветъ Твой зовъ ихъ изъ могилы,
„Пусть голосъ ихъ изъ гроба прозвучитъ, —
„Чтобъ мы хоть разъ одинъ лишь въ цѣлой жизни
„Великаго увидѣли въ отчизнѣ!"

III.
Лишь развернешь скрижаль былыхъ вѣковъ,
Тамъ, что ни листъ—гигантъ духовный глянетъ,
Повсюду свѣтъ превыспреннихъ умовъ,
И — то герой, то богатырь возстанетъ.
Хранитъ о нихъ легенды старина,
Имъ молятся, ихъ чтятъ въ благоговѣньи,
И, можетъ быть, въ десятомъ поколѣньи
Въ честь ихъ дѣтямъ даются имена.

IV.
Сѣдой монахъ, поникнувши челомъ
Надъ хартіей, исполненный вниманья,
Таинственнымъ церковнымъ языкомъ
Передаетъ великія дѣянья,

Чтобы въ святыхъ и древнихъ письменахъ
Былъ выше чтимъ почившихъ предковъ прахъ,
А лѣтопись въ потомствѣ провѣщала
Имъ неизмѣнный вѣчный приговоръ:
Однихъ хвалой безсмертной увѣнчала,
Другихъ покрылъ безславія позоръ.
Въ ея листахъ минувшій бытъ на вѣки
Разоблаченъ предъ цѣлымъ міромъ сталъ,
И приговоръ ея о человѣкѣ
Потомства судъ во вѣкъ не измѣнялъ.

V.
Но лѣтопись хоть стелется широко,
А слѣдъ именъ не всѣхъ еще открытъ:
Одни совсѣмъ невидимы для ока,
Другія скрылъ домашній мирный бытъ.
Но что ни годъ, то, съ новымъ урожаемъ,
На нивѣ той мы вновь ихъ открываемъ,
Въ хаосѣ битвъ ихъ сеймовъ старины,
Гдѣ тянется нить жизненная предка,
То промелькнетъ маститый мужъ нерѣдко,
То богатырь блеснетъ съ полей войны.
Повергнемъ же имъ дань благоговѣнья...
Куда-жъ отъ насъ великіе ушли?
Ахъ, вѣрили они въ свои стремленья!
А мы во что повѣрить бы могли?

Мы для любви въ сердцахъ закрыли двери, —
Ихъ духъ любовію чистою горѣлъ;
Въ святой любви, въ сердечной теплой вѣрѣ
Источникъ ихъ могучихъ славныхъ дѣлъ.
Мы карлики, они-жъ велики были—
И вѣрили, и край родной любили,
Съ отвагою кидались въ смертный бой,
Или несли на сеймы голосъ свой,
Безстрашно шли на пытки и мученья,
Родимый край когда нуждался въ томъ.
Отдать странѣ имъ было ни почемъ
И кровь, и жизнь, не только что имѣнья.
Кто-жъ въ алтарѣ на жертвенный елей
Смѣлъ посягнуть — судимъ былъ, какъ злодѣй.

VI.
Былыхъ вѣковъ разсѣявъ мракъ священный
И прахъ отцовъ разрывъ въ могилахъ ихъ,
Какъ сладко мнѣ найти алмазъ безцѣнный,
Промолвивъ сонму сверстниковъ моихъ:
„Вотъ памятникъ старинный, драгоцѣнный
„Нашелъ я въ сердцѣ мужа дней былыхъ“.

VII.
Вотъ на него, въ своихъ сужденьяхъ строги,
Сквозь микроскопъ глядятъ археологи.

„Гипотеза! обманъ! они гласятъ,
„Я, какъ знатокъ, радь биться объ закладъ...
„Вотъ у меня есть дней старинныхъ шпора,
„Вся ржавчиной прекрасно обросла,
„Но вѣдь она, сознайтесь же безъ спора,
„Алмазомъ бы считаться не могла“...
— „Храни васъ Богъ въ мечтанія вдаваться!
Минералогъ ученый говоритъ, —
„Одной наукѣ нужно довѣряться,
„Тонуть въ мечтахъ—ребячество и стыдъ.
„И можно-ль врать такъ дерзостно и смѣло?
„Химически алмазь есть углеродъ...
„А сердце... что? Другое будетъ дѣло —
„Кто запонку алмазную найдетъ... “
Пусть такъ... А все-же лѣтопись былая
Въ алмазъ порою сердце превратитъ...
Ничто его во вѣкъ не сокрушитъ,
Въ немъ грань чиста, какъ совѣсть духовъ рая.
Онъ въ душу льетъ блескъ свѣтозарный свой,
Какъ ореолъ надъ праведной главой.
Въ немъ солнца лучъ, онъ самъ собой сверкаетъ
И тьму вѣковъ сіяньемъ разгоняетъ.
О, ярче, чѣмъ вашъ углеродъ-алмазъ,
Алмазъ любви и подвиговъ, и вѣры!
О, если-бъ предковъ взяли вы примѣры,
И въ васъ любви такой же-бъ былъ запасъ, —
Сердца бъ въ алмазы также превращали

И вамъ Отецъ и Сынъ и Духъ Святой.
Ахъ, если вы мольбы горе послали,
Стремясь идти отцовскою тропой,
То вамъ любви сердечной только надо
И добраго примѣра стариковъ.
Примѣровъ тѣхъ въ исторіи громада,
Старикъ отецъ повѣдать ихъ готовъ!
Теперь изъ нихъ, послушайте-ка, братья,
Хотя одинъ хочу вамъ разсказать я.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Избирательное поле.

I.
Съ давнишнихъ поръ на умственныхъ вѣсахъ
Ученые до нашихъ дней рѣшали:
Не лучше ль было въ старыхъ временахъ,
Что королей мы сами избирали?
Не мнѣ рѣшать вопросъ такой; давно
Уже рѣшенъ онъ тайными судами:
Я очерчу событье лишь одно,
И ликъ одинъ раскрою передъ вами.

Руководясь лишь правдою одной
Я разскажу о старинѣ сѣдой.
О, какъ народъ торжественно, бывало
На свой престолъ монарха избиралъ,
Хотя порой духъ партій нарушалъ
Святой обрядъ, и распря возникала.
Порой Литвинъ, порою и Сарматъ
Согласiе на сеймѣ возмущали,
И часто мать родную роспинали,
Не вѣдая и сами, что творятъ.
Но послѣ бурь любовь и миръ крылами
Вновь осѣняли Пястовъ старый домъ,
И Духъ Святой съ небесными дарами
Сходилъ на сеймъ въ величии своемъ.
И въ этотъ мигъ на выборѣ, бывало,
Плѣнялся взоръ, и сердце ликовало.

II.
Широкій валъ, вкругъ обведенный рвомъ
Передъ Варшавой тянется далеко,
По сторонамъ раскинулись вѣнкомъ
Палатокъ тьмы, куда ни взглянетъ око.
Вокругъ—шатровъ за рядомъ рядъ встаетъ,
Расчищенъ лугъ старательно и гладко,
А выше всѣхъ сенаторскiй наметъ
И рядомъ съ нимъ посольская палатка.

Лугъ раздѣленъ настолько же клочковъ
Или частей — не меньше и не больше,
Насколько есть повѣтовъ, городовъ
И воеводствъ въ прекрасной нашей Польшѣ.
Когда примасъ всѣмъ письма разошлетъ
По воеводствамъ родины пространной,
Когда узнаетъ польскiй весь народъ
Великій день, тревожно всѣми жданный,
Отцы сената, рыцарства послы
Со всѣхъ сторонъ спѣшатъ къ стѣнамъ столицы,
Не такъ весной въ рѣкѣ кипятъ валы,
Какъ здѣсь шумятъ народа вереницы,
И въ семь воротъ, по трактамъ сорока
Народъ плыветъ, какъ въ океанъ рѣка.
Глядитъ пришлецъ и полнъ недоумѣнья:
Не праздникъ ли? О, праздникъ, безъ сомнѣнья,
Торжественный: отчизна изберетъ
Себѣ отца, вождя съ рукой могучей.
Защитника всѣхъ слабыхъ и сиротъ,
Когда въ злой годъ затмится небо тучей,
Подъ чьимъ священнымъ знаменемь стоять,
И для кого и жить, и умирать.

III.
И конные, и пѣшіе, отвсюду,
Сенаторы, пословъ отъ земства рядъ,

Какъ муравьи, кишатъ, тѣснятся въ груду,
Волнуются и по полю шумятъ.
Вонъ всѣхъ повѣтовъ Рѣчи Посполитой
Цвѣтныхъ знаменъ играетъ пестрый кругъ,
Какъ солнечнымъ сiяніемъ облитый
Въ полдневный зной цвѣтами полный лугъ.
Сенаторовъ парчевыя носилки
Вдали блестятъ, смыкаясь въ пышный рядъ,
Вонъ рвутся кони, бѣшены и пылки
И, какъ въ огнѣ, всѣ въ золотѣ горятъ,
Вздымая пыль съ большихъ дорогъ столбовыхъ
Копытами въ серебряныхъ подковахъ.
Въ челѣ сената ѣдетъ князь примасъ.
Всѣхъ впереди съ крестомъ гарцуетъ всадникъ,
А сзади ихъ красой чаруетъ глазъ
Цвѣтъ рыцарства, какъ блещущій разсадникъ.
Вонъ шляхтичи верхами, по два въ рядъ,
Отъ областей, проходятъ чередою:
Отъ Нѣмана, отъ моря и Карпатъ,
Отъ странъ, омытыхъ Вислой и Двиною.
Какъ сыновья одной родной земли,
На зовъ ея побратски всѣ пришли.
И кони ихъ ретивые, и сами, —
Нарядно все, всѣ смотрятъ молодцами.
У каждаго костюмъ особый свой,
Какъ свойственно странѣ его родной.

Тамъ епанча, тутъ плащъ, подбитый мѣхомъ,
Вонъ кивера, вонъ золотой жупанъ,
Тутъ взоръ горитъ веселымъ добрымъ смѣхомъ,
Здѣсь гордо все — осанка, поступь, станъ.
Тутъ борода, тамъ видѣнъ усикъ шведскій,
Вонъ яркiй цвѣтъ, вонъ темный колоритъ.
Кто-бъ сосчиталъ тебя, соборъ шляхетскій?
Кто-бъ описалъ причудливый твой видъ?
Хоть дальнихъ странъ — всѣ братья межъ собою...
Обычаямъ, нарѣчьямъ нѣтъ конца...
Одежды ихъ по разному покрою,
Но какъ въ одномъ, у всѣхъ горятъ сердца,
На разный тонъ и ладъ провозглашая:
„Господь, права, отчизна дорогая!“

IV.
Надъ массами народными стоятъ
Оружья стукъ и говоръ, и волненье,
Какъ слитный гулъ... у всѣхъ одно стремленье,
На выборы всѣ рвутся и спѣшатъ.
Вонъ рыцари и шляхтичи съ панами
Изъ колымагъ и съ лошадей сошли.
Ряды знаменъ мелькаютъ надъ толпами,
И прогремѣлъ сигнальный рогъ вдали.
Вотъ по мѣстамъ разсѣялась громада,
Занявши ихъ кому гдѣ было надо.

V.
На первомъ мѣстѣ самъ примасъ сидитъ
Подъ бархатнымъ пурпуровымъ наметомъ;
Вкругъ собрались сенаторы въ синклитъ,
Епископы окружены почетомъ,
Отъ всѣхъ важнѣйшихъ польскихъ областей:
Куявы, Львова, Кракова, Познани.
Полякъ душою набожной своей
Святыню чтитъ въ церковномъ высшемъ санѣ.
Маститый сонмъ, почтенный и святой
Защитниковъ религiи и края!
Весь пурпуромъ и блескомъ залитой,
Обычай предковъ старый соблюдая,
Онъ встрѣтить смерть всегда готовъ лицомъ
За край родной въ служеніи святомъ.
Вотъ далѣе отцы роднаго края:
Сонмъ воеводъ и каштеляновъ рой.
Отчизна сердца, колыбель святая
Старинныхъ Пястовъ — Краковъ нашъ родной,
И Вильно — гордость рыцарства и чести,
И Львовъ, и Кіевъ златовратый - вмѣстѣ
Прислали всѣ первѣйшихъ главъ своихъ,
Чтобъ въ этотъ день, святѣйший изъ святыхъ,
Избрать монарха по сердцу и волѣ.

Здѣсь каждый край и въ долѣ и въ недолѣ
Свой жребій въ урну общую кладетъ.
Клочечикъ каждый почвы плодородной
И капля крови, подать вдовъ, сиротъ,
Что королю отчизна въ даръ несетъ, —
Все голосовъ подачею свободной
Спѣшитъ избрать отца и короля,
Въ свои права братъ облекаетъ брата.
И такъ, помимо высшаго сената,
Здѣсь дальнихъ селъ убогія поля
Изъ всѣхъ угловъ и мѣстъ роднаго края
Имѣютъ двухъ пословъ своей земли,
Чтобъ ихъ и жизнь, и собственность святая
Своимъ правамъ охрану здѣсь нашли.

VI.
Уже сенатъ въ совѣтѣ засѣдаетъ,
Послы попарно входятъ подъ наметъ,
Ихъ проводникъ къ сенаторамъ ведетъ,
И мнѣніе тамъ каждый излагаетъ.
Любезно ихъ примасъ встрѣчаетъ тамъ,
И всѣ вокругъ садятся по мѣстамъ.

VII.
Развернулось страны родимой лоно,
Чтобы отца отчизнѣ всей избрать.

Ягелловъ, Пястовъ славная корона
Ждетъ, чье чело придется ей вѣнчать.
Здѣсь есть князья и чуждые, что славой
И честію покрыли край родной,
Въ дни мирные и на войнѣ кровавой
Бытъ славныхъ дней напомнивъ намъ собой.
Не мало есть мужей и межъ своими,
Что долгъ святой достойно сердцемъ чтутъ...
Въ комъ болѣе ручательства найдутъ?
Кто выступитъ достойнѣйшимъ межъ ними?
Кто выше всѣхъ?

VIII.
Сосѣднихъ странъ послы
Идутъ въ шатеръ... Сенатъ въ тиши внимаетъ.
Какъ съ жаромъ каждый щедро разсыпаетъ
Тамъ своему властителю хвалы:
„Берите въ короли его, Сарматы,-
„И будете счастливы и богаты! "
Но мнѣнія различны здѣсь и тамъ:
Согласье здѣсь, тамъ ропотъ отрицанья,
И рѣчь свою примасъ ведетъ къ посламъ,
Что онъ слуга народнаго желанья.
Вѣрительныя грамоты несутъ
Послы къ Яснѣйшей Рѣчи Посполитой,
Отходятъ прочь, и шумъ и крикъ растутъ

Или вражды, или прiязни скрытой.
Сеймовый маршалъ поднялъ посохъ свой,
Ударивъ имъ; герольды закричали,
Притихло все, поникнувъ головой,
И бурной шляхты споры замолчали.
Вновь и Литвы и Польши всѣ сыны
Сиротами въ союзѣ братскомъ слились,
Сошлись дѣтьми одной родной страны,
И въ тактъ одинъ ихъ всѣ сердца забились,
Однимъ огнемъ пылаютъ всѣ сердца,
Чтобы избрать отечеству отца.

IX.
Колѣна все торжественно склонило:
Сенатъ, примасъ и рыцарство толпой,
Какъ будто бы незримою рукой
Повергла ихъ таинственная сила.
Какъ съ вѣтеркомъ зашепчется трава,
Лѣсъ зашумитъ и нива заиграетъ,
Такъ Мазуры, Русь, Польша и Литва
Къ Святому Духу хоромъ все взываетъ,
Изъ тысячъ устъ согласный гимнъ святой
Народъ горе́ торжественно возноситъ
И въ помощь Рѣчи Посполитой проситъ
Святаго Духа мудрости благой.

X.
Оконченъ гимнъ предъ Господомъ Сіона.
Встаетъ примасъ съ торжественнымъ лицомъ
И сводятъ счетъ всѣмъ кандидатамъ трона
Изъ чуждыхъ странъ и странъ въ краю родномъ.
Онъ молитъ всѣхъ, чтобъ долгъ свой исполняя,
Достоинства богатству предпочли:
„Того себѣ зовите въ короли,
„Кого внушитъ вамъ Сила Пресвятая.
„Да снизойдутъ въ священный этотъ часъ
„Отецъ и Сынъ и Духъ Святой на васъ!"
Соборъ покорно головы склоняетъ,
Зоветъ отчизнѣ въ помощь небеса,
А маршалъ сейма, вставши собираетъ
Сенаторовъ маститыхъ голоса.
Раздѣлены всѣ поданныя мнѣнья,
У каждаго особый кандидатъ,
Различны голоса и убѣжденья,
И часто въ нихъ несходны съ братомъ братъ.
Такъ плещутся народной массы волны,
Различныхъ чувствъ, различныхъ цѣлей полны.
Ведутъ коня; примасъ уже на немъ
Торжественно повѣты объѣзжаетъ,
Согласiе внушаетъ онъ кругомъ
И голоса отъ шляхты собираетъ.

Тутъ страшный шумъ встаетъ со всѣхъ сторонъ:
Не сходятся задорной шляхты мнѣнья,
Порой блеснетъ и сабля изъ ноженъ,
Не посмотрѣвъ на строгость запрещенья.
Но лишь съ толпой сравняется примасъ,
Конфузливо стихаетъ пылъ задора,
Предъ братомъ братъ смиряется сейчасъ,
И добрый ладъ кончаетъ крики спора.
Вкругъ шумъ царитъ, какъ ревъ морскихъ валовъ,
И воздухъ полнъ мильоновъ голосовъ.

XI.
Но, очевидно, Духъ Святой вливаетъ
Согласiе въ народныя сердца:
Изъ всѣхъ именъ слышнѣе повторяетъ
Народъ одно средь кликовъ безъ конца.
Примасъ миритъ тѣхъ, кто задорно споритъ,
Стихаютъ недовольныхъ голоса,
И, шапокъ тьмы кидая въ небеса,
Народъ слышнѣй и громче имя вторитъ:
„Vivat electus! заслужилъ онъ тронъ!
„Да царствуетъ онъ счастливо надъ нами!"
Еще порой скользнетъ фальшивый тонъ,
Какъ въ музыкѣ, межъ стройными тонами,
Иль на морѣ, когда послѣдній громъ
За бурею замолкнувшей рокочетъ

И взволновать напрасно снова хочетъ
Глубь ясную подъ тихимъ вѣтеркомъ.
Да, Божій духъ ужъ на людскія волны
Повѣялъ вмигъ святымъ своимъ крыломъ,
Таинственнымъ согласiемъ всѣ полны
И думаютъ всецѣло объ одномъ.
Ихъ голоса сѣдой примасъ сбираетъ
И добрый миръ отчизнѣ призываетъ.
И подъ шатромъ сенаторскимъ пылалъ
Ужасный споръ, грозились и шумѣли
Всѣ бурно тамъ, но тоже присмирѣли,
И голоса ихъ маршалъ отобралъ.
И шляхтичи, и знатные магнаты —
Смирились всѣ предъ Божіимъ перстомъ.
Согласны ли? спросилъ примасъ трикраты,
Назвавъ того, кто избранъ королемъ.
„Да здравствуетъ!“ вкругъ эхо загремѣло,
И съ вѣтеркомъ вечернимъ эта вѣсть
Торжественно въ столицу полетѣла,
Что ужъ монархъ у славной Польши есть,
Кому служить, чье знамя чтить въ отчизнѣ,
И за кого не пожалѣть всей жизни.

XII.
Взволнованный народъ со всѣхъ сторонъ
Вездѣ кипитъ по площадямъ столицы,

Какъ чудомъ, вмигъ въ церквахъ раздался звонъ,
Вездѣ огней сверкаютъ вереницы.
Чу! пушекъ громъ по крѣпостнымъ валамъ, -
Господь отца даруетъ сиротамъ!

XIII.
Шумъ все растетъ, народъ толпами валитъ,
Со всѣхъ сторонъ — и шляхта и сенатъ,-
Всѣ съ выборовъ оконченныхъ спѣшатъ,
Соборный храмъ сіяніемъ весь залитъ.
И самъ примасъ, и знатные паны
Къ костелу всѣ въ своихъ коляскахъ мчатся,
Гарцуетъ шляхта, всѣ оживлены,
Всѣ съ лицами веселыми толпятся.
Костелъ едва вмѣститъ въ себѣ народъ.
Туда спѣшитъ, стремится все живое,
Грудь каждая молящій голосъ шлетъ:
„Хвала Тебѣ, о небо всеблагое!"
„Хвала Тебѣ!" Гудять колокола,
И эхо звонъ ихъ вѣщій оглашаетъ.
То всей страны созвучная хвала
За короля Творца благословляетъ:
Разверзъ Господъ скрижаль судебъ и въ ней
Ужъ пишетъ Онъ удѣлъ грядущихъ дней.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Староста Копаницкій.

I.
Вслѣдъ за покойнымъ Августомъ Вторымъ,
Лишь выборы обычные настали,
Опять на тронъ Лещинскаго избрали
За тьму заслугъ, оказанную имъ.
Оставленный Саксонцами Лещинскій
Изгнанникомъ въ землѣ французской жилъ
И тамъ почетъ всеобщій заслужилъ,
Какъ доблестный правитель лотарингскій.
Благодѣянья сыпалъ онъ кругомъ,
Страдающимъ сочувствуя душою,
Жилъ сердцемъ въ мірѣ, въ небесахъ мечтою,
И названъ былъ онъ добрымъ мудрецомъ.
И дочь его шла тою же стезею;
Сарматка сердцемъ, рѣчью, головою,
Вѣнецъ изъ всѣхъ почетнѣйшій надѣвъ,
Она была царицей королевъ.
Теперь отецъ судьбою вновь прославленъ.
Какъ славный Пястъ, вновь королемъ онъ сталъ,
И Швецiей хотя онъ былъ оставленъ,
За то ему Людовикъ помогалъ.

II.
Такихъ связей могущество и слава
Ему въ странѣ доставили почетъ.
Такъ въ короли призвали Станислава.
Когда пришелъ избранію черед
Того, кого такъ искренно любили,
Всѣ отъ души на тронъ провозгласили.
Саксонцевъ месть, австрійская вражда
Ихъ не смутятъ — какая въ томъ бѣда?
При выборахъ всѣмъ свято, неизмѣнно
Свободный путь для совѣсти открытъ:
Кто-жъ запретитъ повѣдать откровенно
Все, что въ душѣ и на сердцѣ лежитъ?
Народъ на сеймъ идетъ съ душой открытой.
Сенатъ и шляхта полны равныхъ правъ:
„Vivat electus! Виватъ Станиславъ!"
Повсюду клики Рѣчи Посполитой.
Вечерній вѣтеръ эхо подхвативъ,
Несетъ къ столицѣ радостный призывъ:
Кому служить, чье знамя чтить въ отчизнѣ
И за кого не пожалѣть всей жизни...
И пушекъ громъ, и звонъ по всѣмъ церквамъ:
„Господь отца даруетъ сиротамъ!..."

III.
Въ селѣ Камённомъ, за предмѣстьемъ Прагой, ―
Когда примасъ, правами облеченъ,
Провозгласилъ за Станиславомъ тронъ, —
Столпилися крамольники ватагой.
Однихъ тамъ мечъ саксонскій устрашилъ,
Другимъ языкъ былъ золотомъ окованъ,
И королемъ затѣмъ наименованъ
Потомокъ Саксовъ Августъ Третій былъ.
Путь положилъ онъ къ Пястовой коронѣ
При помощи могучей трехъ дворовъ,
И удержать насильственно на тронѣ
Его раздоръ шляхетскій былъ готовъ...
И удержалъ... Какъ ребятишекъ стая,
Придворныхъ рой наградъ себѣ искалъ.
Такъ, на народный выборъ не взирая,
Монархомъ польскимъ Августъ Третій сталъ.
Да, видно, такъ въ таинственной скрижали
Начертано перстомъ Царя царей:
Хотя присягу Станиславу дали,
Но мало кто остался вѣренъ ей.
Поверглось все предъ царственнымъ кумиромъ,
Сокрылся въ Гданскъ съ немногими тайкомъ,
Потомъ къ границамъ западнаго края

На кораблѣ купеческомъ бѣжалъ.
Такъ тронъ отцовъ двукратно занимая,
Теперь опять изгнанникомъ онъ сталъ.
Предъ новымъ солнцемъ пало рабскимъ хоромъ
Шляхетство все, но, подождите, есть
Въ старинной Польшѣ граждане, которымъ
Святѣй всего присяга ихъ и честь.
Предъ грозной силой каждый преклонился,
Не смѣя съ ней вступить въ неравный бой.
Одинъ лишь панъ Понинскій не смирился.
Староста Копаницкій городской.

IV.
Когда была безправно такъ надѣта
На Августа корона, то вскричалъ
Понинскій старый громогласно „weto!
Я не хочу! его я не избралъ!"
Такимъ упрямствомъ смѣлымъ возмущенный
Съ клевретами самъ Августъ задрожалъ
И смѣльчака толпѣ вооруженной
Взять и въ тюрьму повергнуть приказалъ.
О нападеньи зналъ Понинский гордый,
Его толпа предъ церковью ждала,
Онъ разогналъ ее рукою твердой,
И вѣсть о немъ въ столицу ужъ дошла.

V.
Король, исполнясь Брюлева совѣта,
Себя Саксонской ратью окружилъ,
И нѣтъ села, мѣстечка и повѣта,
Гдѣ-бъ гражданинъ спасенъ отъ Нѣмцевъ былъ.
Гдѣ-бъ не было побоищъ съ бѣглецами,
Гдѣ-бъ не страдалъ измученный народъ...
Тамъ шляхтича сковали кандалами,
Здѣсь мужика за пьянство Нѣмецъ бьетъ,
Священника, что несъ дары съ собою
Къ болящему, Саксонецъ грабитъ тутъ,
Дары отнявши съ ризой золотою,
Тамъ старика съ глумленьемъ наглымъ бьютъ.
Сенатъ и шляхта къ Августу взываютъ,
Но глухъ король къ ихъ воплямъ и суровъ,
Гдѣ Нѣмцевъ же Поляки усмиряютъ,
Противъ своихъ онъ стать за нихъ готовъ.
И вотъ, когда постигла край невзгода,
Понинскiй всталъ, какъ мститель, изъ народа.

VI.
Прекрасный ликъ! старикъ сѣдой, худой,
Пересчитать на тѣлѣ можно кости,

Глазъ голубыхъ взглядъ добрый и прямой
И не таитъ коварства или злости.
Когда съ любовью броситъ мягкій взглядъ.
То въ глубь души онъ лаской проникаетъ,
А если искры гнѣва заблестятъ
Въ его очахъ, то сердце замираетъ.
За поясомъ онъ носитъ бранный мечъ,
На шеѣ крестъ святой изъ Ченстохова,
Старикъ всегда готовъ костями лечь
Въ бою за славу имени Христова.
Поправитъ ли свой поясъ ременной,
Другой рукой погладивъ чубъ сѣдой, —
Знакъ, что къ врагамъ онъ мщеніемъ пылаетъ,
Хоть одного пока не доконаетъ.
А поводы вседневно тутъ какъ тутъ:
Гдѣ старика, гдѣ сиротинку бьютъ, ―
Ему какъ разъ въ деревнѣ быть случится.
Взглянуть въ окно, подслушать у воротъ,
А гдѣ порой насиліе творится,
И въ хижину нерѣдко онъ взойдетъ.
И страхъ, когда Саксонецъ тамъ, въ раздорѣ
Съ домашними, чинитъ обиды имъ...
Немецкому буяну будетъ горе,
Когда Понинскій встанетъ передъ нимъ!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

Ночное нападеніе.

I.
При замкѣ Длуцкомъ, въ городкѣ Сквежинѣ
Когда староста Копаницкій жилъ,
Въ безправіи всеобщемъ и въ кручинѣ
Понинскiй тамъ защитникомъ всѣмъ былъ.
Тамъ сѣяли безпечнѣй и пахали,
Возили хлѣбъ безпечнѣе съ полей,
И крыши изъ соломы охраняли
Спокойный сонъ и женщинъ, и дѣтей.
По деревнямъ съ сердечною мольбою
Старо́сту все вокругъ боготворитъ.
Но вотъ уже и надъ его главою
Предвѣстіе зловѣщее паритъ...
Давно уже сгустилась тьма ночная,
Камина свѣтъ по комнатѣ разлитъ,
И въ трепетномъ сіяніи мерцая,
Вдоль по стѣнамъ оружие блеститъ.
Старикъ Понинскій въ думахъ утопаетъ,
Въ безмолвіи поникнувъ предъ огнемъ.
Одной рукой онъ сына обнимаетъ,

Въ другой рукѣ закона держитъ томъ.
Дитя двухъ лѣтъ, балуя своевольно,
Рученками теребитъ усъ сѣдой,
Но старику средь думъ его не больно,
Въ его душѣ больнѣе мыслей рой.

II.
При полусвѣтѣ пани молодая
Сидитъ, какъ ангелъ добрый, рядомъ съ нимъ
И личикомъ хорошенькимъ своимъ
Къ его плечу склоняется, мечтая.
Ей грустно тоже, чувствуетъ она
Все, чѣмъ душа у старика полна.
― „Жена моя, и ты, мой мальчикъ милый,
„О, дорогіе!... тяжко думать мнѣ,
„Какой печальный жребiй и унылый
„Данъ Господомъ родимой сторонѣ!
„Какъ умереть мнѣ тяжко съ думой жгучей,
„Что попраны и право, и законъ!
„Кто защититъ васъ въ скорби неминучей,
„Когда смѣжитъ мнѣ вѣжды смертный сонъ!
„Неправый выборъ, гнетъ Саксонцевъ низкій,
„Междоусобье, распри межъ родныхъ,
„О, это все конецъ пророчитъ близкій
„Святой свободѣ праотцевъ моихъ...

„Я Божій міръ узрѣлъ при правѣ старомъ,
„При королѣ, подъ властью сеймовъ жилъ,
„И не отдамъ права я эти даромъ,
„Пока свой прахъ въ могилу не сложилъ.
„Но что же будетъ съ сыномъ и съ тобою,
„Когда умру?... Въ моемъ краю родномъ
„Все предано насилью и разбою
„Саксонцемъ наглымъ, ставшимъ королемъ...
„Твой хлѣбъ, твой домъ, и цѣлость жизни даже,
„И все твое ужъ станетъ не твоимъ...
„А долго ль мнѣ придется быть на стражѣ
„И вашъ покой хранить мечемъ моимъ?
„На старика вамъ долго-ль быть въ надеждѣ?...
„Хотя душа любовью къ вамъ полна,-
„Тупѣетъ мечъ, слабѣй рука, чѣмъ прежде,
„А сила ихъ ужасна и грозна"...

III.
„Оставь, ― тутъ кротко женщина сказала,-
„Откинь тревожныхъ, мрачныхъ мыслей рой!
„Богъ милостивъ, тебѣ еще не мало
„Хранить нашъ край спасительной рукой.
„И родина еще не оскудѣла,
„Найдется много доблестныхъ мужей,
„Которые за право встанутъ смѣло

„И защитятъ покой страны своей“...
Старикъ вздохнулъ: „Охъ эти стражи права!
„О, какъ жалка безсильная ихъ рать!
„Они избрать умѣли Станислава,
„Но не могли свой выборъ поддержать...
„Нѣтъ дня, чтобъ вѣсть сюда не заходила
„О слабости преступной земляковъ,
Счастливое-жъ саксонское свѣтило
Что день ― то вновь считаетъ рядъ жрецовъ...
Что день ― то хищникъ трона покупаетъ
„Себѣ друзей за деньги и чины...
„Пока король въ нуждѣ изнемогаетъ,
„Они сердца и честь родной страны
„Спѣшатъ продать―въ Литвѣ, въ Россіи, въ Польшѣ,
„Измѣною, гдѣ лишь заплатятъ больше"...

IV.
―„Прости меня!... Не правъ ты, можетъ, самъ...
„Гдѣ большинство, тамъ весь народъ. Быть можетъ,
„Должно быть, такъ угодно небесамъ,
„Пока самъ Богъ неправаго низложитъ.
„Я знаю, чтить присягу долженъ ты,
„Но самъ Господь тебя освобождаетъ...
„Онъ Августа возвелъ до высоты,
„Самъ счастіе ему Онъ посылаетъ...

„Король твоимъ возстаньемъ раздраженъ,
„И въ немъ къ тебѣ пылаетъ гнѣвъ могучій,
„Уже полки своихъ гусаровъ онъ
„Шлетъ на тебя ужасной грозной тучей.
„Смирись предъ нимъ... въ Варшаву поѣзжай,
„Онъ пощадитъ тогда нашъ мирный край,
„Повѣрь, мой другъ!... Не правда-ль, въ самомъ дѣлѣ?
„И сынъ уснетъ спокойнѣй въ колыбели"...

V.
— „Пусть лучше онъ умретъ!" — старикъ вскричалъ, —
„Чѣмъ жизнь его купить такимъ позоромъ!
„Я королю предъ Богомъ присягалъ,
„Не преклонюсь предъ хищникомъ и воромъ!
„Низвергнутъ нашъ статутъ старинный въ прахъ,
„А короля законнаго изгнали...
„Моя земля родимая въ цѣпяхъ...
„Я-жъ къ тѣмъ пойду, что эту цѣпь сковали,
„Вновь присягнуть?... Нѣтъ надъ главой моей
„Пускай мой домъ обрушится скорѣй!"...

VI.
Спустивъ съ колѣнъ ребенка съ этимъ словомъ,
Онъ у огня, скрестивши руки, всталъ,

А на челѣ морщинистомъ, суровомъ
Раздумья слѣдъ какъ будто бы лежалъ.
Жена малютку нѣжной взявъ рукою,
И укачавъ, плачъ дѣтский уняла,
Перекрестила тихо и съ мольбою
Свой кроткій взоръ на небо возвела.
Взглянулъ старикъ въ глаза жены и сына,
И взоръ его былъ нѣженъ въ этотъ мигъ,
Потомъ онъ вновь сѣлъ въ кресло у камина
И надъ статутомъ съ думою поникъ.
Онъ въ сотый разъ въ раздуміи глубокомъ
Права гражданъ читалъ пытливымъ окомъ.
За мигомъ мигъ летѣлъ своей чредой,
Въ безмолвіи лишь листья шелестѣли,
Сучекъ смолистый вспыхивалъ порой,
Да вѣтра свистъ шумѣлъ въ оконной щели.

VII.
Чтобъ мужу думъ глубокихъ не смущать,
Ушла жена чуть слышными шагами.
Онъ осмотрѣлъ оружье, чтобы опять
Готовымъ быть при встрѣчѣ со врагами,
Чтобъ защитить въ невзгодѣ земляковъ,
Спасать сиротъ и грошъ послѣднiй вдовъ.
На службѣ у старосты состояло

Казаковъ храбрыхъ, вѣрныхъ съ пятьдесятъ,
Его крестьяне мѣтко всѣ стреляли,
А иногда сомкнувшись въ храбрый рядъ,
Съ отвагою шли въ бой они, бывало,
И смѣлость ихъ Саксонцевъ устрашала.

VIII.
Но въ этотъ разъ старо́ста свой отрядъ
Услалъ съ утра въ далекій путь куда-то,
И ждетъ теперь, тревогою объятъ,
Своихъ казаковъ поздняго возврата,
Чтобъ отдыхъ давъ и людямъ, и конямъ,
Переполохъ опять задать врагамъ.
Переступивъ чрезъ прусскую границу,
Тамъ при пути сожгли они каплицу.
Такъ пусть же ихъ научитъ польскiй мечъ
Святыню нашу древнюю беречь!
Огонь въ каминѣ тихо угасаетъ,
Часы бѣгутъ, а маятникъ стучитъ,
Старикъ о битвѣ съ Нѣмцами мечтаетъ
И „Отче нашъ“ въ безмолвіи творитъ;
Унесшись вдаль послушною мечтою
Къ завѣтнымъ днямъ среди былыхъ временъ,
Предался онъ отрадному покою,
Но каждый звукъ тревожитъ чуткій сонъ.

IX.
Но лишь на мигъ сомкнулъ старо́ста очи
Подъ чарой грезъ о лучшихъ прежнихъ дняхъ,
Протяжный свистъ раздался среди ночи,
Гдѣ былъ казакъ на стражѣ въ воротахъ.
Чу! отъ копытъ гудитъ вдали дорога.
Два впереди, за ними конныхъ много,
То свой отрядъ, должно-быть прискакалъ.
„Кто тутъ?“ казакъ сторожевой вскричалъ.
Свирѣпый крикъ въ отвѣтъ раздался смѣло,
Блеснулъ огонь, и пуля просвистѣла.

X.
— „Эй, отворяй!" тутъ по-нѣмецки кто-то
Вскричалъ; казакъ испуганный упалъ,
Сто всадниковъ ужъ ломятся въ ворота,
Уже запоръ желѣзный затрещалъ,
И рухнулись ворота съ страшнымъ громомъ,
Раздавшимся по дремлющимъ хоромамъ.
„Кто тутъ?“ вскричала стража впопыхахъ,
Но, отразить не въ силахъ нападенья,
Давъ залпъ-другой, средь общаго смятенья,

Чтобъ жизнь спасти, попряталась въ потьмахъ.
Противиться уже напрасно было,
Не побороть разбойниковъ теперь,
Вожди Саксонцевъ ломятся ужъ въ дверь,
А рать ихъ домъ отъ всюду окружила,
Они въ окошки ружья навели,
Знать для убійствъ и грабежа пришли.
Старикъ, отъ сна воспрянувъ въ то-жъ мгновенье,
Вскочилъ, въ окно Саксонцевъ увидалъ...
Онъ понялъ вмигъ, что вражье нападенье,
Поправилъ поясъ, саблю подвязалъ,
Зажегъ каганецъ въ пламени камина
И при лучахъ трепещущихъ къ дверямъ
Направился рѣшительно, а тамъ
Уже ломилась вражія дружина.

XI.
— „Кто тамъ?“
— „Король приказъ прислалъ... скорѣй!"
Раздался голосъ грубый и сердитый,
Дверь отперлась, и, бро́нею покрытый,
Старо́стичъ Унругъ выступилъ изъ ней.
Сынь друга, самъ съ старо́стой былъ онъ въ дружбѣ.
Онъ, сообщивъ извѣстіе о немъ,
Къ нему гостей навелъ нежданныхъ въ домъ, —
Онъ состоялъ теперь въ саксонской службѣ.

Извѣстный вождь саксонскій, Геслеръ, съ нимъ.
При грабежѣ съ саксонскою ордою
Пораненый старостою самимъ,
Онъ до сихъ поръ съ подвязанной рукою.

XII.
— „Сдавайся!" — крикнулъ Геслеръ, — часъ пробилъ —
„Теперь свое ужъ не поправишь дѣло!"
— „Староста сдайся..." бросивъ взоръ несмѣло,
Изъ-подъ бровей, Унругъ проговорилъ.
Ты не врага найдешь во мнѣ, а брата.
„Вѣдь были мы друзья съ тобой когда-то...
„Король присяги требуетъ твоей,
„Тебѣ даруя полное прощенье.
„Ты-жъ саблю намъ отдай безъ замедленья,
„Давъ этимъ знакъ покорности своей."

XIII.
— „Присягу дать!... вамъ сдаться!... вы-то кто же,
„Что смѣете врываться по ночамъ?
„И неужель не смѣю я, о, Боже,
„Обороняться? Саблю не отдамъ!...
„Я былъ посломъ на сеймѣ всенародномъ,
„Про Августа однако не слыхалъ...

„Когда-бъ народъ рѣшеніемъ свободнымъ
„Его на тронъ въ отечествѣ избралъ...
„На то есть сеймъ народный, есть Варшава...
„Тогда, паны, — свидѣтель Богъ тому,-
„Я первый бы присягу далъ ему...
„Я первый бы призналъ святое право...
„Но на престолъ у Августа нѣтъ правъ,
„Да здравствуетъ король нашь Станиславъ!"

XIV.
— „Да здравствуетъ!“ тутъ голосъ хриповатый,
Какъ рогъ военный, глухо повторилъ.
Панъ Петръ Олендскiй былъ храбрецъ завзятый,
Въ своемъ дому его Староста крылъ.
Олендскiй былъ ему рукою правой,
Ему самъ чёртъ, бывало, ни почемъ...
Вмигъ прибѣжалъ рубака старый, бравый,
Лишь услыхалъ и выстрѣлы, и громъ.
И несмотря на силу Нѣмцевъ, смѣло
Хватилъ Унруга саблей, но, впотьмахъ,
Она, скользнувъ по шлему, зазвенѣла.
Лишь искорки посыпались... Въ сѣнахъ
Унругъ посторонился, ожидая
Удара вновь, но прежде, чѣмъ опять
Успѣла свиснуть сабля боевая,

Съ десятокъ Нѣмцевъ бросились вязать
Олендскаго, скрутивъ его ремнями,
Но саблею ремни онъ разрубилъ,
Еще взмахнулъ на сколько было силъ,
И просвистать ударъ надъ головами...
Въ кафтанъ солдатский сабли лезвее
Вонзивъ, не могъ онъ вытащить ее.
Тутъ застоналъ солдатъ отъ боли страшной,
И снова Нѣмцы въ схваткѣ рукопашной
На храбреца бросаются толпой...
Панъ Петръ, понявъ, что всталъ въ неравный бой,
И, бросивши кричавшаго отъ боли
Солдата, вмигъ рванулся и бѣжалъ...
Толпа за нимъ... гонись за вѣтромъ въ полѣ!...
Данъ залпъ, другой... а онъ во тьмѣ пропалъ,
Ему была знакома тамъ дорога...
При выстрѣлахъ, сверкавшихъ въ тьмѣ ночной,
Узналъ теперь Старо́ста: тщетенъ бой...
Казаковъ нѣтъ, а Нѣмцевъ много, много...

XV.
Тутъ стиснувъ саблю, гнѣвно онъ сказалъ:
— „Я вашъ, берите, куйте кандалами,
„Но Августа я не признаю съ вами,
„Монарха я другаго ужъ избралъ!“

— „Какъ вамъ угодно, пане, исполняемъ
„Мы короля извѣстный вамъ приказъ.
„И такъ мы ваши письма прочитаемъ
„И отберемъ оружіе у васъ.
„Не мало писемъ есть у васъ, быть можетъ,
„Перевести ихъ намъ Унругъ поможетъ."
Каганецъ взявъ, толпа лихихъ гостей
Ворвалась въ домъ и въ комнаты вбѣгаетъ,
Солдатъ съ нахальной дерзостью своей
Уже со стѣнъ оружие срываетъ.
Старинный мечъ рукой своей сквернитъ, —
Наслѣдiе отчизны дорогое,
Что крови слѣдъ запекшейся хранитъ,
Пролитой въ Вѣнскомъ иль въ Бычинскомъ боѣ, —
Свидѣтельство, что доблестный герой
Безстрашно шелъ за имя Божье въ бой.
Старинныхъ писемъ свертки дорогіе,
Завѣтные, священные листки,
Воспоминанья дѣдовъ родовыя, -
Все въ полной власти варварской руки...
У старика всю душу разрываетъ
Расхищенныхъ завѣтныхъ писемъ видъ.
— „Судъ ихъ разсмотритъ", — Геслеръ замечаетъ, —
„А разсмотрѣвъ, сполна все возвратитъ“.
Все валится въ одинъ огромный ворохъ,
Ломаются пергаменъ и печать...
Какъ левъ Староста... молнии во взорахъ,

И рвется онъ, да узъ не разорвать!...
Напрасенъ вопль растерзаннаго лона
На поруганье права и закона.

XVI.
Встревожена, испугана, блѣдна,
Къ нему жена бросается, рыдая,
И хочетъ пасть предъ нѣмцами она,
Какъ женщина, пощады умоляя.
Но мужа взоръ суровый въ этотъ мигъ
Блеснулъ предъ ней, и замеръ женскій крикъ...
— „Панъ! — Геслеру сказалъ онъ, - передъ вами
„Безсиленъ я, везите же скорѣй
„Меня въ тюрьму... закуйте кандалами...
„Что-жъ медлить вамъ до утреннихъ лучей?
„Разсвѣтъ ужъ скоро, что-жъ вы не спѣшите
„Я жду давно проводниковъ моихъ...
„Жену мою, прошу васъ, пощадите
„Отъ вида лицъ разбойничьихъ своихъ!.. “
— „Все будетъ, панъ... на насъ теперь не сѣтуй... “
Съ насмѣшкою тутъ Геслеръ отвѣчалъ, —
„Ты-жъ, пани, мужу лучше посовѣтуй,
„Чтобъ дома онъ сидѣлъ, да мирно спалъ...
„Пусть лучше онъ предъ королемъ смирится,
Пусть ненависть оставитъ противъ насъ

„И дружески мнѣ руку дать рѣшится,
„Я-жъ развязать велю его сейчасъ...
„Онъ посидитъ немного за былое
„И вновь все будетъ въ мирѣ и покоѣ"...

XVII.
Презрительно изъ сумрачныхъ очей
Сверкнулъ огнемъ Старо́сты взглядъ орлиный.
— „Солдатъ!" — онъ воскликнулъ съ гордой гнѣвной миной, —
„Зачѣмъ пришелъ, то и свершай скорѣй!
„Что нужно, дѣлай въ силу повѣленья.
„Хоть попраны шляхетскія права...
„Но берегись пускаться въ разсужденья.
„Оставь свои излишнiя слова!
— „Ну что-жъ, когда ты такъ упрямъ, тебя я
„Свезу, куда приказано, сейчасъ..."
Промолвилъ Геслеръ, стражѣ отдавая
Старосту взять немедленно приказъ.
Исполнили, и, съ шумомъ, крикомъ, бранью.
Толпа Саксонцевъ наглая ушла,
И, предана ужасному страданью,
Жена проститься съ мужемъ не могла.
Какъ статуя мученья и печали,
Окаменѣла, бѣдная, она,

Глаза вокругъ безсмысленно блуждали...
Какъ бы въ бреду болѣзненнаго сна,
Она не знала что вокругъ творится...
Приникнула къ окошку головой,
Глядитъ ― толпа ужъ въ отдаленьи мчится,
И съ горькою, отчаянной тоской
— „Дитя мое!" она шепнула кротко, ―
„Ужъ ты сиротка!"

XVIII.
Блеснулъ на мигъ осенній солнца лучъ
И скрылся вновь подъ слоемъ хмурыхъ тучъ.
Тишь въ замкѣ Длуцкомъ всюду гробовая,
Какъ бы прошла здѣсь язва моровая.
Вся разбрелась прислуга; у воротъ
Лежатъ тѣла двухъ стражниковъ убитыхъ,
Вкругъ воютъ псы, въ окошкахъ же разбитыхъ
Осенній вѣтеръ свищетъ и реветъ.
Порой листокъ оторванный порхаетъ,
Да отъ меча забытыя ножны
Кой-гдѣ глядятъ съ ободранной стѣны.
Несчастная что дѣлать ей незнаетъ,
Отчаянья безмолвнаго полна,
Сознанiя и силы лишена.
Дитя-жъ, открывъ испуганные глазки,

Кричитъ: „дай пить!“ и ждетъ обычной ласки.
Но некому и ковшъ воды подать...
У ней нѣтъ силъ, она горитъ въ недугѣ.
Еще не скоро въ домъ вернулись слуги,
Чтобы сложить больную на кровать.
Но вотъ сошлись тревожною толпою,
Чтобы взглянуть на свой господский домъ,
И, разоренье видя предъ собою,
Заплакали... ограблено все въ немъ:
На погребахъ старинныхъ винъ не стало,
Пропали кони лучшіе, но тутъ
Лишь мысль одна ихъ въ горѣ утѣшала:
Придутъ казаки - пана отобьютъ.

XIX.
Вотъ и казаки дружными толпами
Пришли назадъ, глядятъ на барскій домъ,
Какъ сироты орлята предъ гнѣздомъ,
Когда орелъ похищенъ соколами.
Панъ Петръ Олендскій молвилъ казакамъ
Въ отчаяньи и съ горечью рыдая.
— „Эхъ, братцы! вонъ собакъ Саксонскихъ стая
„Что сдѣлала!.. смерть и проклятье псамъ!
„Охъ, страшно же они намъ насолили!
„Постигъ Господь тяжелымъ насъ бичемъ!..

„Хвораетъ пани, пана захватили...
„Эй, можетъ быть, его мы отобьемъ?
— „Идемъ, идемъ! догонимъ!" ― закричали, ―
„Изрубимъ всѣхъ! За нѣмцами скорѣй!
Въ путь пороху и пуль, и хлѣба взяли,
Острятъ мечи, садятся на коней.
Перекрестясь, уже ватага мчится,
А пыль за ней столбомъ вдали клубится.
Три дня, три ночи пани всѣмъ твердитъ
Одинъ вопросъ, вся полная тревоги:
Не видно ли дружины по дорогѣ?
Не слышно ли вдали ея копытъ?
Но слуги ей угрюмо и въ смущеньи
Одинъ даютъ безрадостный отвѣтъ,
Что ничего не видно въ отдаленьи
И никакихъ вѣстей покуда нѣтъ.

XX.
Но вотъ отрядъ принесъ отвѣтъ суровый
И растерзалъ несчастной сердце онъ,
Что нѣмцами въ казармахъ заключенъ
Ихъ бѣдный панъ подъ городомъ Корговой.
И не было надежды никакой
Его отбить, вступивъ въ неравный бой,
Иль выкрасть тайно; въ Дрезденъ ночью темной

Его свезли подъ стражею огромной.
И тамъ велятъ ему присягу дать.
Но къ ихъ словамъ онъ полонъ лишь презрѣнья...
― „Охъ, пани, много намъ еще мученья
„Отъ сволочи нѣмецкой этой ждать:
„И днемъ, и ночью горе и тревоги...
„Одно себѣ въ утѣху я скажу:
„Съ казаками пойду я по дорогѣ, ―
„Хоть одного Саксонца уложу!“
Нашелъ панъ Петръ въ кручинѣ утѣшенье,
Казакъ всегда на смерть побиться радъ,
Желаніе исполнено въ мгновенье,
И храбрецовъ собравши съ пятьдесятъ,
Онъ выступилъ и гдѣ ни повстрѣчаетъ,
Что шляхтича Саксонецъ обижаетъ,
Или въ избу забравшись къ бѣдникамъ,
Ихъ скудный хлѣбъ разбойникъ грабитъ тамъ.
Панъ Петръ, какъ громъ небесный нападаетъ
И правый судъ, какъ слѣдуетъ, творитъ:
Однихъ Саксонцевъ въ замокъ отсылаетъ,
Другихъ сплеча на мѣстѣ же казнитъ.
Такъ онъ бродилъ по селамъ или крылся
Съ дружиною отважной по лѣсамъ,
И слухъ вездѣ по польскимъ деревнямъ
О немъ вокругъ таинственно носился.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

Тюрьма въ Зонненбургѣ.

I.
Германской Эльбы пышны берега,
Раскинулись зеленые луга,
Холмамъ веселымъ радуется око,
Какъ въ зеркалѣ, въ водѣ зеленый лѣсъ,
И вольной пташки трель звучитъ высоко
Подъ куполомъ лазоревыхъ небесъ.
Въ волнѣ играетъ рыбка на свободѣ,
Все дышетъ нѣгой сладкою въ природѣ,
Но на горѣ, средь блещущихъ красотъ
Неволи домъ угрюмый возстаетъ.
Межъ недоступно грозными стѣнами
Не западетъ лучъ солнца золотой,
Угрюмо башни высятся шпилями,
Зiяютъ окна холодомъ и тьмой,
И даже совъ отъ башенъ отгоняютъ
Звонъ палаша и окликъ часовыхъ,
А толстыя рѣшетки возвѣщаютъ,
Что узнику не вырваться изъ нихъ....
О, какъ ужасно, Боже мой, живому
Предаться тамъ покою гробовому!

II.
Въ темницѣ тишь... въ полночной темнотѣ
Ночникъ мерцаетъ тусклыми лучами,
Угрюмый стражъ шагаетъ за дверями,
Звенитъ палашъ уныло по плитѣ.
Порой свѣтильню бабочка ночная
Задѣнетъ, съ шумомъ крылья обжигая,
И снова тишь.... лишь будто насмѣхъ въ щель
Доносится полночной птички трель,
Или въ окнѣ тюрьмы застонеть глухо
Въ сѣть паука попавшаяся муха.

III.
На тюфякѣ соломенномъ лежитъ
Тамъ старый узникъ, сномъ объятъ тяжелымъ.
Онъ вѣрно преданъ грезамъ невеселымъ,
Его кашмаръ мучительный томитъ.
Онъ мечется, рой думъ его тревожитъ,
Знать, сердце червь неумолимый гложетъ.
И демона злой шепотъ слышитъ онъ:
Жизнь кончена, а долгъ несовершенъ!
Съ постели жесткой узникъ приподнялся,
Перекрестился сонною рукой

И мирно сну покойному предался.
Знать, отогналъ лукаваго мольбой,
Знать, сонъ его отрадный осѣняетъ,
Его лицо спокойствіемъ сiяетъ,
Минувшее предъ узникомъ встаетъ,
И блещетъ юность свѣтлыми лучами:
Вотъ онъ въ краю родномъ своемъ ведетъ
Дружину въ бой отважно со врагами
Его во снѣ рой свѣтлыхъ грезъ умчалъ
Въ просторъ степей далекой украины,
Въ Валахію, среди Подольскихъ скалъ,
Гдѣ въ юности онъ велъ свои дружины...
Подъ Каменцомъ, за Яномъ королемъ
Летитъ онъ въ бой, отвагою объятый,
А лобъ его пылаетъ весь огнемъ,
Какъ будто бы вѣнцомъ лавровымъ сжатый.
Войска враговъ во снѣ онъ разогналъ
И королю знамена ихъ вручаетъ...
Тутъ часовой оружьемъ застучалъ,
Услыша гимнъ, что узникъ запѣваетъ.
Очнулся онъ на мигъ лишь, но другой
Прелестный сонъ надъ нимъ волшебно вьется:
Громъ музыки, вино течетъ рѣкой,
Онъ въ вихрѣ танца весело несется.
Въ его рукѣ возлюбленной рука,
Мила, какъ жизнь, бѣлѣе молока,
Слегка дрожитъ... колѣна онъ склоняетъ,

Какъ требуетъ мазурка, передъ ней
И, милою красавицей своей
Любуясь, въ нѣгѣ райской утопаетъ.
Вновь, въ вихрѣ танца, нѣжною рукой
Слегка ему на руку опираясь,
Подруга шепчетъ, нѣжно улыбаясь:
„Твоя, твоя, навѣки, милый мой!"
Объятый чудной, радужною грезой,
Сквозь сонъ запѣвъ, въ ладоши хлопнулъ онъ...
Тутъ часовой вновь загремѣлъ съ угрозой:
Здѣсь звукъ веселыхъ пѣсенъ запрещенъ!

IV.
Проснулся... мигъ - и снова сонъ завѣтный:
День свадебный, органа стройный громъ,
А онъ въ парчѣ роскошной, златоцвѣтной
Идетъ во храмъ счастливымъ женихомъ.
А съ нимъ она идетъ рука съ рукою,
Милѣй зари, привѣтливѣй весны,
И клиръ звучитъ гармонiей святою,
Ему она знакома съ старины:
То гимнъ Святому Духу сладкогласный
Чтобы съ небесъ онъ въ души низлетѣлъ,
И тѣ слова, и тотъ напѣвъ прекрасный,
Которые примасъ на сеймѣ пѣлъ...

Въ наплывѣ грезъ, подъ пѣніе святое
Со свадьбой сеймъ смѣшалъ волшебный сонъ,
Забилось сердце пламенное вдвое:
И мужемъ сталъ и гражданиномъ онъ.
Въ его душѣ таинственное что-то,
Міръ дивныхъ грезъ въ ней сладостно разцвѣлъ.
Но что же значитъ? гимнъ, за нотой нота
Вдругъ въ гробовое пѣнье перешелъ?

Гимнъ.

„Грядетъ день страшный, Божій гнѣвъ осудитъ
„Грѣхи людей, весь міръ во прахъ падетъ,
„И царь Давидъ съ Сивиллой только будетъ,
„Зрѣть страшный мигъ, который смертныхъ ждетъ.
„Гдѣ жъ грѣшникъ ликъ свой скроетъ, убѣгая,
„Когда придетъ и праведникъ во страхъ?
„О, грозный царь"!...

^* _* ^*

Тутъ караулъ смѣняя,
Въ рога и бубны стража на часахъ
Ударила, и узникъ пробудился,
Припомнилъ мѣсто, гдѣ онъ находился,

И родина, и сердцу милый ликъ,
И юность — все исчезло въ тотъ же мигъ...
Но что жъ за чудо? пѣнье гробовое
И наяву звучитъ въ ночномъ покоѣ?
И слышетъ онъ, доносятся едва
Надгробныя латынскія слова:

^* _* ^*

„О, грозный царь, даруй мнѣ отпущенье,
„Даруй, чтобъ я среди спасенныхъ былъ!
„Ты даровалъ блудницѣ всепрощенье,
„Разбойника съ креста благословилъ...
„Ты пролилъ самъ мнѣ въ душу упованье,
„Надежды самъ Ты искру мнѣ послалъ,
„Услышь, о, Боже, грѣшное воззванье,
„Мнѣ ужасъ ада сердце обуялъ,
„Гдѣ осужденнымъ вѣчное мученье...“
. . . . . . . . . . . . . . . . . .

V.
Всталъ узникъ съ ложа, въ двери постучалъ.
„Скажи, солдатъ, что значитъ это пѣнье?“
― „Извѣстно что!..“ ― угрюмо стражъ сказалъ, —
„Полякъ, Литвинъ-ли умеръ... кто ихъ знаетъ!

„Лещинскихъ другъ... какъ ты былъ, вѣрно, смѣлъ...
„Его монахъ въ часовнѣ отпѣваетъ,
„Какъ крѣпостной начальникъ нашъ велѣлъ.
„То-жъ самое, знать, и тебѣ придется
„Полякамъ въ Зонненбургѣ не живется...
„Молчи себѣ... “

VI.
― „О, Боже, Боже мой!"
Воскликнулъ узникъ, сѣвши на постели, —
„Что королю я вѣренъ всей душой,
„Что присягалъ, какъ небеса велѣли,
„Что твердо я рѣшилъ въ душѣ своей
„Не запятнать себя присягой ложной,
„Такъ ужъ за то вздохнуть мнѣ невозможно
„И воздухомъ страны родной моей,
„Которая мнѣ снилась такъ отрадно...
„И суждено мнѣ гибнуть безпощадно
„И умереть, не увидавъ родныхъ!..
„Жена... дитя, отцовскiй домъ и нива!..
„Къ нимъ мчится мысль, они такъ снятся живо...
„О, какъ тревожно жаждетъ сердце ихъ!..
„А тутъ, куда вокругъ ни бросишь взоры, —
„Желѣзныя рѣшетки, да запоры!..

„О, укрѣпи мнѣ мышцы, Боже Силъ,
„Чтобъ я замки и камни здѣсь разбилъ!.."

VII.
Желѣзный прутъ рванулъ онъ съ страшной силой.
Но твердо онъ въ стѣнѣ былъ укрѣпленъ,
Лишь кровь струею руку окропила...
Тутъ головой въ отчаяніи онъ
Ударился объ камень... зашатался,
Но мигъ и вновь спокойствію предался,
И сталъ молиться, голову склоня.
Знать, низлетѣлъ на помощь ангелъ свѣта:
— „О, Господи! отчаяніе это...
„Не предавай во власть его меня!"
Молился онъ - мольба его святая
Неслась изъ устъ, какъ пташка къ небесамъ,
Христова сердца въ небѣ достигая,
И въ грудь ему Господь пролилъ бальзамъ,
Дарующій побѣду въ каждомъ боѣ:
Терпѣнье, вѣру, мужество святое.

VIII.
Вотъ комендантъ съ разсвѣтомъ дня пришелъ,
И къ узнику рѣчь краткую повелъ:

― „Старо́ста, больно мнѣ твое мученье,
„Дай королю присягу, и тебя
„Онъ, всѣхъ Поляковъ искренно любя,
„Проститъ и дастъ тебѣ благоволенье."

IX.
― „Нѣтъ, пане, я его не выбиралъ,
„Не присягалъ, храня права народа...
„За то, что въ Польшѣ попрана свобода,
„Что край родной въ нужду и голодъ впалъ,
„Что землю онъ намъ наводнилъ войсками,
„За то мой мечъ извлекъ я изъ ноженъ.
„А если онъ сталъ королемъ надъ вами,
„То долженъ чтить присягу и законъ.
„А онъ статутъ нарушилъ и безъ права
„Насиліемъ ввергъ шляхтича въ тюрьму...
„Когда на тронъ избрали Станислава,
„А королемъ хотѣлось быть ему,
„Что-жъ не избралъ онъ путь законный, правый,
„Чѣмъ край наполнить моремъ зла и бѣдъ?
„Что-жъ ни одинъ клевретъ его лукавый
„Не вымолвилъ на общемъ сеймъ: „нѣтъ!
„Я не хочу!"? Кто честно и свободно
„Тогда отказъ замолвилъ всенародно?
„Крамольники сзывали-ли соборъ,

„Какъ въ старину въ родномъ краю, бывало?
„А маршалъ вашъ вступилъ въ открытый споръ
„И по повѣтамъ слалъ универсалы?
„Дворь Дрезденскій съ презрѣніемъ не чтетъ
„Статута всѣ завѣты и преданья,
„Но рушить ихь нельзя безъ наказанья, —
„Святынею законовъ край живетъ.
„Ужель злодѣй примѣромъ преступленья
„Всѣмъ право дастъ вступить на ложный путь?"
„А если папа дастъ вамъ разрѣшенье,
„Вы Августу готовы-ль присягнуть?
― „Нѣтъ, генералъ," ― промолвилъ узникъ грустно, ―
„Надъ совѣстью не властенъ самый Римъ!
„Къ тому-жъ про все на выборахъ изустно
„Я совѣщался съ нунціемъ самимъ.
„Напрасно, панъ, совѣтъ твой пропадаетъ,
„Излишній трудъ, напрасна рѣчь твоя...
„Пусть жизнь моя въ неволѣ погибаетъ,
„Но сохраню и честь, и совѣсть я.
„Когда одна мной избрана дорога,
„Присягѣ я останусь вѣренъ строго."

X.
Дверь заперлась, и узникъ вновь самъ-друг.
Настали вновь недѣли долгихъ мукъ.

Онъ все одинъ и день, и ночь безсмѣнно,
Лишь двѣ змѣи терзаютъ неизмѣнно,
Какъ демоны, и грудь, и мозгъ ему,
При свѣтѣ дня и сквозь ночную тьму:
„Далеко тамъ за доломъ, за горами
„Раскинулся твой милый край родной,
„Тамъ въ синевѣ бѣлѣетъ домикъ твой,
„Тамъ всѣ твои остались сиротами!
„Ты лучшiя надежды ихъ унесъ,
„И тотъ же гнетъ отчаянья и слезъ,
„Что здѣсь тебя мучительно терзаетъ,
„И ихъ сердца болѣзненно сжимаетъ.
„Твоя вдова печальная - въ слезахъ,
„Твое дитя осталось въ сиротахъ.
„Есть отъ жены письмо, ― вчера сказали, ―
„Но то письмо къ начальству отослали.
„Вчера старикъ-слуга мой прогнанъ былъ
„И доступа ко мнѣ не получилъ.
„Солдатъ, что здѣсь безсмѣнно насторожѣ,
„На мой разспросъ безмолвенъ и угрюмъ...
„О, если-бъ мнѣ перо съ бумагой, Боже!
„О, если-бъ мнѣ излить всю горечь думъ!
„Поговорилъ бы съ тѣми, съ кѣмъ въ разлукѣ,
„Мою печаль повѣдалъ бы я имъ,
„Я-бъ раздѣлилъ съ друзьями сердца муки,
„Съ моей женой, съ малюткою моимъ...
„Но мнѣ писать воспрещено здѣсь строго,

„А дни плывутъ печально, въ тишинѣ.
„Лишь сонъ утѣшитъ узника немного,
„Но милые приснятся и во снѣ,
„Всегда въ слезахъ и полные кручины...
„Все мрачныя, печальныя картины...
„Напрасно я въ борьбѣ съ собой самимъ
„Хочу отдаться помысламъ другимъ...
„Въ окнѣ темно, отъ сводовъ гнилью вѣетъ,
„Должно быть, тучи... вѣрно, дождикъ сѣетъ...
„Ужъ осень... Боже, жизнь-то какъ летитъ!..
„О, гдѣ-жъ весна съ лазурью небосвода?
„Угрюмѣй здѣсь и солнышко глядитъ,
„У насъ-же, вѣрно, славная погода,..
„Всѣмъ одарилъ Господь родимый край,
„Но посѣтилъ несчастною судьбою,
„Тамъ честенъ людъ, тамъ вѣчно урожай,
„Лишь не совсѣмъ здоровы мы душою...
„Къ неволѣ шляхту пылкую порой
„Ведутъ вожаки, волей обольщая,
„И страшною домашнею войной
„Растерзана вся родина больная.
„Мы опыта поправъ кровавый слѣдъ,
„Что день, то вновь идемъ на встрѣчу бѣдъ.
„И насъ Господь за то съ небесъ караетъ
„И, можетъ быть, совсѣмъ сотретъ съ земли...
„Вонъ зарево... то домъ родной пылаетъ...
„Его Саксонцы, видно, подожгли...

„Несчастная жена ломаетъ руки,
„Не стало силъ терпѣть ей больше муки, —
„Чу, въ молькѣ тамъ предсмертный дѣтскій стонъ...
„Вотъ и затихъ... я слышу въ церкви звонъ...
„О, згиньте прочь, ужасныя видѣнья!
„О родинѣ я думать не хочу,
„Мнѣ хочется отраднаго забвенья,
„Хоть чѣмъ-нибудь я мысли отвращу.
„Вотъ на стѣнѣ на надпись что-то схоже.
„То написалъ, знать, узникъ польскій тоже...
„Собѣсскій Яковъ... тутъ же, рядомъ съ нимъ
„И Константинъ Собѣсскій... Боже, Боже!
„Подъ этимъ самымъ сводомъ гробовымъ
„И короля, знать, сыновья страдали,
„И на стѣнѣ тюремной начертали
„Несчастные герои имена...
„Душа отца, печалію полна,
„Быть можетъ, здѣсь, подъ сводами витаетъ,
„И искреннимъ раскаяньемъ пылаетъ
„За Вѣнскій бой въ темницѣ сыновей.!.
„О, если-бъ ты къ стопамъ Царя царей
„Не отошелъ, монарха духъ великій,
„Смирилъ-бы ты задоръ Соксонцевъ дикій,
„Давъ миръ странѣ десницею своей!..
„Я близъ тебя съ врагомъ отважно бился,
„Ты ободрялъ, ты славу мнѣ сулилъ...
„Смотри, король, чего я дослужился:

„Я здѣсь, въ тюрьмѣ... мой домъ огонь спалилъ...
„Отчизна... домъ... семья моя родная...
„Моя рука и мечъ тамъ нуженъ мой...
„Спасите, люди!... О, сойду съ ума я..."

XI.
И узникъ палъ, безчувственно нѣмой,
Какъ будто трупъ, на жесткій полъ темничный.
Впавъ въ обморокъ, иль въ крѣпкій тихій сонъ.
Но вотъ насталъ трапезы часъ обычный,
И стражами былъ узникъ пробужденъ.
Когда они за столъ его сажали,
Его лицо вдругъ сдѣлалось яснѣй...
Отчаянья-ль порывы замолчали,
Иль онъ сокрылъ ихъ отъ людскихъ очей?

XII.
А трапеза убогая, простая:
Стаканъ вина, хлѣбъ, кушанье одно
Поставилъ стражъ, самъ мясо разрѣзая, —
Ножи въ тюрьмѣ давать запрещено.
Напрасно узникъ чарку предлагаетъ
Прислужнику съ собою раздѣлить

И разговоръ съ нимъ тщетно начинаетъ.
― „Не можемъ съ вами ѣсть и говорить...
„Въ одномъ лишь только случаѣ ты можешь
„Намъ развязать и сердце, и языкъ,
„Предъ Августомъ присягу если сложишь,
„Какъ сказано въ приказѣ напрямикъ.
„Тогда должны мы въ силу повелѣнья
„Освободить тебя безъ замедленья."

XIII.
― „Мой Боже! вновь свободнымъ-бы я сталъ!“
Воскликнулъ онъ, возможность счастья чуя, ―
Вновь край-бы мой родимый увидалъ.
Вновь обнялъ бы малютку и жену я!
„Увидѣлъ бы любимыхъ земляковъ,
„Съ мольбой-бы палъ предъ церковью отцевъ!..
Не можетъ быть! Нѣтъ, то мечта пустая...
„Что скажетъ Богъ, земля моя родная?
„Отвѣть-же ты начальникамъ панамъ,
„Что Августу присяги я не дамъ...
„Лишь одного прошу я: дозволенья
„Свершить обрядъ священный причащенья.
„Моей душѣ измученной, больной
„Лишь въ Господѣ единая отрада,
„Христосъ мнѣ дастъ утѣху и покой.

„О, мнѣ Его святаго слова надо!
„Пускай пришлютъ духовника скорѣй,
„Пусть онъ больное сердце уврачуетъ!.."
Уходитъ стражъ, старо́сту-же сильнѣй
Святая жажда пламенно волнуетъ.
На изголовье жесткое онъ палъ
И мысленно грѣхи перебираетъ.
О, если-бы скорѣе тотъ предсталъ,
Кто именемъ Христовымъ разрѣшаетъ!

XIV.
Онъ занемогъ - съ нимъ жаръ, ознобъ и бредъ,
Его больныя грезы обуяли,
Къ нему врачей извѣстнѣйшихъ прислали,
Староста-же отвергнулъ ихъ совѣтъ.
О Польшѣ лишь онъ бредитъ безъ сознанья,
Да требуетъ святаго врачеванья.

XV.
Недѣли двѣ проходитъ, и въ тюрьму
Изъ Дрездена священникъ пріѣзжаетъ.
Лишь онъ взошелъ, староста оживаетъ,

Вернулось вновь сознание къ нему,
А очи вдругъ заискрились впервые,
Когда внесли къ нему дары святые.
И долго съ нимъ бесѣдовалъ монахъ,
И долго узникъ каялся въ грѣхахъ,
А сторожа, что у дверей стояли,
Избытокъ чувствъ въ лицѣ его читали.
Взоръ полонъ былъ смиреніемъ святымъ.
Или пылалъ возвышенной мольбою,
То вдругъ сверкалъ порывомъ огневымъ,
То угасалъ съ покорностью святою.
Порою узникъ съ жаромъ повторялъ:
― „Не присягну! его я не избралъ!"
― „Твори, мой сынъ, какъ Богъ тебѣ внушаетъ.“
― Сказалъ монахъ, ― „я все свое свершилъ.
„Богъ судьбами народовъ управляетъ.
„Не намъ судить, что онъ опредѣлилъ.
„И мысль твою и чувства гражданина
„Да приметъ Онъ подъ свой небесный кровъ...
„Черезъ меня-жъ святая церковь съ сына
„Снимаетъ гнетъ земныхъ его грѣховъ.
„Отыди съ миромъ!"
Узникъ палъ съ мольбою,
Бьетъ въ грудь себя и кается въ грѣхахъ,
И надъ его мастигою главою
Крестъ распростерь молящiйся монахъ.

И, давъ дары святые по обряду,
Больной душѣ даруетъ онъ отраду.

XVI.
Теперь въ душѣ у узника свѣтло.
Прошелъ недугъ, какъ будто не бывало,
Разъяснилось туманное чело.
Во взорахъ жизнь, какъ прежде, засверкала,
Миръ и покой Богъ дивно въ сердце влилъ
И духа мощь сторицей укрѣпилъ.
Ужъ три звѣзды главу ему вѣнчаютъ
Любви, надежды съ вѣрою святой,
Но часто, часто думы улетаютъ
Въ далекій край, къ отчизнѣ дорогой.
Порой во снѣ его воображенье
Рисуетъ сеймъ, разбойничій отрядъ,
Его жены, ребенка милый взглядъ,
Родимый домъ, родимое селенье,
И столько лицъ знакомыхъ и родныхъ
Вездѣ: на сеймѣ, въ церкви, дома, въ полѣ...
Нѣтъ, не прогнать мечтанiй золотыхъ,
Да и прогнать ихъ было-бъ не грѣшно ли?
Быть можетъ, тѣхъ видѣній свѣтлый рой, —
Привѣтъ и даръ страны его родной.
Кровь узника теперь спокойнѣй льется,

Отчаянье въ душѣ его слабѣй.
И головой геройскою своей
Объ камни онъ въ бреду уже не бьется.
Лишь иногда въ окно взглянувши, онъ
Вздохнетъ, въ тоску глубоко погруженъ:
― „О, если-бы хоть пташка полевая
Домчала вѣсть мнѣ изъ роднаго края!"

XVII.
Что-жъ, неужель герою мужу стыдъ,
Что онъ порой въ наплывѣ думъ рыдаетъ?
Тотъ силъ своихъ душевныхъ не щадитъ,
Любовью кто и вѣрою пылаетъ.
О, небо, намъ не возбранило-ль ты
Любовь безъ слезъ и вѣру безъ мечты?

XVIII.
Хотя-бы листъ, бумаги листъ простой!
О, сколько въ немъ въ печальный мигъ отрады!
Когда душа надломлена тоской,
Его кропить мы кровью сердца рады.
Когда падутъ, разсыплются во прахъ
Завѣтныя плѣнительныя грёзы,

Какъ сладко мысль излить порой въ слезахъ
И на бумагу вылить эти слезы...
О, эти капли крови или слезъ
Врачуютъ боль душевныхъ бурь и грозъ...

XIX.
На сеймахъ, въ битвахъ кубокъ съ свѣтлой влагой
Кровь волновалъ, духъ наполнялъ отвагой,
Но здѣсь, въ тюрьмѣ, гдѣ сыро и темно,
Больной душѣ ужасный ядъ—вино.
Свою печаль въ живительномъ бокалѣ
Залить на мигъ хотѣлъ староста разъ,
Спросилъ вина, и сторожа заразъ
Въ тюрьму бокаловъ нѣсколько достали.
Онъ жадною рукою ихъ хваталъ,
Какъ будто полнъ былъ жажды и томленья
И быстро другъ за другомъ осушалъ,
Чтобы на днѣ скорѣй найти забвенье.
Но не найти забвенія тому,
Чью грудь тоска мятежная обьяла,
И даже сонъ глазъ не сомкнулъ ему,
Лишь бурно кровь по жиламъ закипала,
Предъ взоромъ рой чудовищныхъ тѣней
Вставалъ еще зловѣщѣй и чернѣй,

Вся голова, какъ въ пламени горѣла,
Дрожали губы, ликъ его пылалъ...
Какъ вдругъ съ приказомъ стража подоспѣла,
Чтобъ Августу присягу узникъ далъ.
Тутъ выплеснулъ бокалъ онъ и въ волненьи
Зажавъ виски горящіе, потомъ
Уже не сталъ туманить мысль виномъ,
Узнавъ, что въ немъ отрава при мученьи.
Онъ мечется въ тревожномъ жаркомъ снѣ,
Еще больнѣй въ немъ горечь думъ унылыхъ.
— „О, если-бъ вѣсть донесъ хоть вѣтеръ мнѣ
„О васъ родныхъ, о васъ, безцѣнныхъ, милыхъ.“
Тутъ застучали въ дверь къ нему, и вотъ
Самъ комендантъ въ тюрьму къ нему идетъ.

XX.
― „Ну, какъ живете? живы и здоровы?
„Какъ нравятся невольничьи оковы?
„Присяги вы не согласились дать,
„А нашъ король всегда васъ поминаетъ.
„И, сколько власть Господня позволяетъ,
„Всегда готовъ вашъ жребій услаждать.
„Вотъ новый соколъ, схваченный войсками,
„Охъ, съ нимъ была работа намъ долга!
„Отваженъ, смѣлъ, во многомъ сходенъ съ вами,

„Панъ Петръ Олендскiй, старый вашъ слуга.
„Онъ нападалъ на нашихъ войскъ отряды,
„Въ лѣсахъ скрывался, бился безъ пощады,
„Но удалось схватить намъ молодца
„И шайку всю разсѣять до конца.
„Вотъ здѣсь, въ тюрьмѣ, какъ вышло назначенье,
„Слуга раздѣлитъ съ вами заточенье.

XXI.
Дверь отперлась, и тотчасъ, въ шрамахъ весь,
Вошелъ панъ Петръ въ изодранномъ кафтанѣ.
― „Панъ Петръ?“
― „Мой панъ!"
― „И ты, пріятель, здѣсь?
„Зачѣмъ, глупецъ, попался ты? “
― „Ахъ, пане!
„Казакъ насъ предалъ ― стыдно и сказать...
„Но издали мнѣ пана не узнать
„По бородѣ..."
― „Да! правда, не длинна-ли?
„Давно-бы сбрилъ, да бритвы не давали...
„Что-жъ новаго? Что бѣдная жена?"
― „О, панъ, боюсь, не выдержитъ она,
„Иль умерла, иль, можетъ, умираетъ.."

— „Дитя мое?"
— „Въ могилѣ почиваетъ
„Уже давно... мой панъ, известно вамъ,
„Какъ холодъ вреденъ слабенькимъ дѣтямъ...
„А вѣтеръ дулъ сквозь окна... очень просто...
„Саксонцы ихъ разбили, панъ Старо́ста..."
— „А что село?"
— „За домомъ новый домъ
„Въ твоемъ селѣ, сгорѣвшемъ на Ставищѣ,
„Теперь растетъ на прежнемъ пепелищѣ,
„И шляхтичей набралось много въ немъ.
„Но подданныхъ не сыщешь съ фонаремъ...
„Избави Богъ, по деревнямъ что было,
„Что тамъ орда Саксонская творила...
„А просто смѣхъ, какъ я ихъ билъ порой.
„Что на плечахъ понарубилъ имъ знаковъ,
„И сотни ихъ трусливою толпой
„Бъжали прочь отъ нѣсколькихъ козаковъ!
„Но, панъ, виной, что схваченъ я живьемъ,
„Клянусь тебѣ, измѣна, а не сила...
„Козакъ насъ предалъ ― Бжозовецъ Кирилла,
„Когда мы всѣ уснули мертвымъ сномъ.
„Со всѣхъ сторонъ, и спереди, и сзади
„Саксонскiй полкъ насъ сонныхъ окружилъ.
„Лишь за одно я на себя въ досадѣ,
„Что я пикетъ поставить позабылъ...

„Эхъ, усачей нѣмецкихъ, ― дьяволъ знаетъ, ―
„Какъ я бы встресъ, когда бы былъ пикетъ...
„Пока Саксонецъ цѣлитъ пистолетъ,
„Его козакъ кнутомъ съ сѣдла сшибаетъ...
„Но что прошло, того не воротить,
„А нѣмцамъ все-жъ меня не позабыть"!
― „Но что же сеймикъ съ шляхтой и панами?
― „Что жъ? Честь въ устахъ, а на сердцѣ разсчетъ...
„Совѣтъ же нашъ — извѣстно что... и тотъ
„Взойдетъ на тронъ, кто властвуетъ войсками".

XXII.
―„О, Боже мой! — староста застоналъ, —
„Дитя въ землѣ, жена близка къ могилѣ....
„О, правда-ли?.. Огонь село пожралъ,
„Соотчичи присягѣ измѣнили!..
„Когда-бъ туда!.. Я-бъ снова юнымъ сталъ,
„Жену со смертной поднялъ бы постели,
„А братьѣ шляхтѣ слово бы сказалъ,
„Что измѣнить присягѣ бы не смѣли...
„Проклятiе! какъ давитъ грудь тоска!
„Уста замкнуты, скована рука!
„Хотя на мигъ пустите-жъ, умоляю,
„Меня на помощь гибнущему краю"!

XXIII.
― „Готовы, панъ, твои оковы пасть ―
„Тебѣ одно сказать довольно слово,
„Лишь короля признай надъ краемъ власть
„И не враждуй такъ съ Августомъ сурово.
„Ты воскресишь зачахшую жену,
„Извѣдаешь на сеймѣ судьбы края,
„И у тебя пышнѣй, чѣмъ въ старину,
„Заблещетъ хлѣбомъ нива золотая.
„Богъ счастіе нежданное пошлетъ
„Тебѣ за всѣ мученья и невзгоды,
„Король тебѣ дастъ званье воеводы
„И гетмана, — лишь нынѣшній умретъ.
„А въ Польшѣ кто староства сосчитаеть?
„Бери—какое сердце пожелаетъ “....
― „Прочь, сатана! прочь искуситель злой"....
Старо́ста, вздрогнувь, быстро обернулся:
То комендантъ тюремный за спиной
Къ нему съ коварнымъ шопотомъ нагнулся.
Вскочилъ старикъ, въ немъ вспыхнулъ ярый гнѣвъ,
Хватается за саблю, покраснѣвъ,
Но нѣть ея... — „прочь, пань, я повторяю:
„Саксонскаго избранника не знаю...

„Пусть не свята присяга землякамъ,
„Но я своей насиловать не дамъ".


XXIV.
―„О, ваша воля, пане, безъ сомнѣнья,
„И васъ никто не станетъ принуждать.
„Вы-жъ оба здѣсь дѣлите заточенье,
„Не захотѣвъ своей присяги дать.
„Останется рѣшенье ваше съ вами".
Тутъ гость ушелъ и загремѣлъ дверями.

XXV.
Вновь жизнь пошла, безсмѣнныхъ мукъ полна,
Ужасная, какъ вѣчность гробовая,
День безъ конца, ночь длинная безъ сна.
И вновь разсвѣтъ, и снова тьма ночная...
О, прежде, чѣмъ забрежжетъ лучъ въ окнѣ,
Въ морскихъ волнахъ исчезнуть бы на днѣ...
Онъ вѣстникъ дня, — а день тотъ безпредѣльный...
Куда дѣваться съ жизнію безцѣльной?
Обѣдъ къ полудню слуги принесутъ,
А въ вечеру солдатъ поправитъ ложе...

И не насмѣшка-ль слышится, о, Боже,
Когда часы порой вдали пробьютъ!
Мертвецъ въ могилѣ времени не знаетъ,
А жизнь въ тюрьмѣ — не жизнь ли мертвеца?
Тамъ гдѣ она безъ цѣли угасаетъ ―
И часъ одинъ есть вѣчность безъ конца.
Но другъ въ тюрьмѣ, что рѣчь съ тобой заводитъ
О прошлыхъ дняхъ, ― душѣ милѣй, чѣмъ братъ,
Съ нимъ такъ порой разговориться радъ,
Что цѣлый день не видишь, какъ проходитъ.
Но если ты въ надзвѣздный край порой
Съ архангеломъ уносишься Господнимъ,
Онъ разговоръ съ тобой ведетъ пустой
И говоритъ о снѣгѣ прошлогоднемъ...
Съ досадою ты слушаешь его,
Хотя ему и дѣлаешь почтенье...
Тогда милѣй тебѣ уединенье,
И ты бъ хотѣлъ быть дальше отъ него,
Чтобъ одному нести ярмо неволи
И дать просторъ своей сердечной боли.
Такъ думалъ узникъ; знаньемъ колдуна
Не каждый же однако обладаетъ:
Когда-бъ молчать, тогда панъ Петръ болтаетъ,
А говорить ― безмолвенъ, какъ стѣна.
Когда мечтой летишь къ родимой крышѣ,
О пустякахъ заводитъ онъ сейчасъ,
Лучъ вѣры-ли осѣнитъ сердце свыше, ―

Бездушно онъ твердитъ: „помилуй насъ"!
Въ просторъ небесъ ты мчишь его мечтою,
А онъ къ землѣ гнететъ тебя съ собою.
На свѣтѣ ждутъ насъ тысячи скорбей,
Есть тысячи моральныхъ огорченій.
Но, Боже, дай подъ бременемъ мученій
Жить не чужой намъ мыслью, а своей!
Жена, слуга, другъ, даже песъ порою
Огонь души намъ обольютъ водою...
Тогда въ Твою святую благодать
Мы дерзостно не вѣримъ, о, Создатель!..
И для чего вседневный намъ пріятель?
Когда страдать, такъ ужъ однимъ страдать!

XXVI.
Къ тюрьмѣ привыкъ старо́ста, а въ кручинѣ
Смиряетъ въ немъ отчаяніе другъ.
А, Боже мой, какъ дорогъ на чужбинѣ,
Какъ дорогъ намъ роднаго слова звукъ!
Когда душа спокойна въ мигъ отрады,
Тогда для чувствъ сердечныхъ нѣтъ преграды
Въ живительной бесѣдѣ съ землякомъ
О тѣхъ, кого мы знаемъ, любимъ, чтемъ.
Завѣтное всплываетъ съ новой силой,
И къ радостямъ минувшимъ и къ скорбямъ

Уносишься: „а помнишь-ли, мой милый,
„Какъ было то, тогда-то или тамъ"?
Тоть въ будущемъ мечтой своей витаетъ,
Чью душу скорбь не свыше силъ гнететъ,
Для узника-жъ, что ничего не ждетъ,
Минувшее сокровищемъ бываетъ.
Не разъ дней цѣлыхъ узники вдвоемъ
Среди бесѣдъ живыхъ не замѣчали,
Иль ночь безъ сна до утра коротали.
Напрасно стражъ стучалъ имъ палашомъ,
Веля молчать, ― какое тутъ молчанье!
Когда на мигъ въ душѣ слабѣй страданье,
Староста радъ собрату всей душой,
И даже смѣхъ звучитъ въ тюрьмѣ порой,
Когда припомнятъ съ хохотомъ веселымъ
Былыя схватки, памятныя селамъ,
Какъ ихъ отрядъ Саксонцевъ тьму громилъ,
Какъ дюжину одинъ козакъ избилъ,
Какъ по лѣсамъ скрывалась ихъ пѣхота
И конницу вогнали разъ въ болото.

XXVII.
Но гнетъ оковъ все-жъ будетъ тяжкій гнетъ,
Цѣпь хоть изъ розъ, но въ ней не меньше муки,

Ея звено болѣзненно насъ жметъ,
Къ бездѣйствію намъ сковывая руки.
Когда въ груди еще огонь святой,
А насъ живыхъ кладутъ на дно могилы,
Не мудрено, что въ битвѣ роковой
Мы мечемся и рвемся что есть силы.
Когда-жъ сломать не хватитъ силъ въ тебѣ
Темницы дверь, иль сводъ гнетущій гроба,
Кипятъ въ душѣ, измученной въ борьбѣ,
Къ мучителямъ проклятие и злоба.
Старо́ста зналъ, что словомъ лишь однимъ
Своихъ цѣпей расторгнулъ бы онъ звенья,
Что мигъ ― и путь свободенъ передъ нимъ,
Куда влекутъ завѣтныя стремленья.
Жену бы онъ тѣмъ словомъ воскресилъ,
Возстановивъ свой домъ изъ пепла снова....
Но нѣтъ!... измѣной дышетъ это слово,
А измѣнить ему не хватитъ силъ...
Нѣтъ, лучше долгъ священный исполняя,
Въ сырой тюрьмѣ сгнить въ честь роднаго края.
Прибѣгли къ мѣрамъ строгимъ и крутымъ.
Чтобъ узниковъ онѣ поколебали:
Лишь хлѣбъ съ водой обоимъ имъ давали,
Воспрещена бесѣда даже имъ.
Подъ Пасху лишь къ обѣднѣ ихъ водили,
Молитвенникъ ― и тотъ отобранъ былъ.
Но чѣмъ больнѣй мученья ихъ томили,

Тѣмъ духъ сильнѣй Господь въ нихъ укрѣпилъ.
Но вотъ король, даруя снисхожденье,
Расширить гробъ ихъ тѣсный приказалъ,
Растворено имъ рядомъ помещенье,
Убогій одръ пышнѣй и мягче сталъ.
Теперь старо́ста могъ писать, молился
И говорилъ свободно со слугой.
Разъ комендантъ тюремный появился,
И разговоръ онъ съ нимъ завелъ такой:

XXVIII.
― „Панъ, что васъ гнѣвъ упорно такъ тревожитъ?
„Что тверды такъ вы въ выборѣ своемъ?
„Король васъ вновь пожаловать всѣмъ можетъ,
„Чего лишилъ, и наградитъ потомъ;
„Все королю теперь подвластно въ Польшѣ,
„Онъ новые союзы заключилъ.
„Вашъ Станиславъ правъ не воротитъ больше,
„И ихъ вернуть въ немъ не достанетъ силъ.
„И такъ, свое оставивши уставу,
„Отъ всѣхъ присягъ свободны вы по праву.
― „А что же въ томъ порукой будетъ мнѣ,
„Что королемъ саксонский князь въ странѣ?
„Я присягалъ предъ Рѣчью Посполитой,
„Она одна вольна въ присягѣ той,

„А до тѣхъ поръ святъ мой обѣтъ открытый
„Предъ церковью, монархомъ и страной.
„Когда-жъ примасъ, пославши приглашенье,
„На общій сеймъ всю шляхту соберетъ,
„Страна же дастъ свободное рѣшенье
„И Августа на тронъ нашъ возведетъ,
„Единодушно Бога призывая,
„И королемъ не будетъ Станиславъ,
„Когда монархъ, не тронувъ нашихъ правъ,
„Войска Саксонцевъ выведетъ изъ края.
„Тогда готовъ я первый присягнуть,
„Готовъ почесть присягу ту святою,
„За Августа тогда я всей душою
„Радъ кровь пролить, подъ мечъ подставить грудь.
„Въ свидѣтели сожженный домъ беру я,
„Ребенка гробъ и эти сѣдины,
„Что до конца присягу соблюду я
„И покорюсь лишь волѣ всей страны".
― „Напрасно вы упрямы такъ не кстати
„И къ королю несправедливы, панъ...
„А если-бъ кресло видное въ сенатѣ?
„А если бы вамъ воеводы санъ?
„Добръ нашъ король, прощеніе даруя,
„Зла не хранитъ онъ на душѣ своей....
„Въ путь! на дорогу денегъ вамъ ссужу я,
„И въ Дрезденѣ миритесь съ нимъ скорѣй"...
― „Нѣтъ, ― гордо узникъ вымолвилъ, - награда

„На сеймѣ лишь дается по дѣламъ...
„Почета мнѣ напраснаго не надо,
„Я никакихъ заслугъ не сдѣлалъ вамъ....
„Прочь деньги!.. ихъ я не коснусь рукою...
„Свободу лишь... свободу дайте мнѣ!..
„И поплетусь я съ нищенской сумою
„Оплакивать мой домъ въ родной странѣ".

XXIX.
― „О, панъ, такой неслыханной отвагѣ
„Достойнѣе могъ выпасть бы удѣлъ...
„Такъ слушайте: свободны вы... къ присягѣ
„Васъ принуждать король не захотѣлъ....
„И лишь одно условье небольшое
„Онъ передать препоручаетъ мнѣ,
„Чтобъ нашихъ войскъ на зимнемъ ихъ постоѣ
„Не тронули вы въ польской сторонѣ.
„Но если биться станете вы съ нами,
„То какъ убійцу будутъ васъ судить.
„Свободны вы... дверь настежъ передъ вами,
„И саблю вновь вы можете носить.
„Не стерегутъ васъ больше часовые,
„Свободны вы, открытъ предъ вами путь"...
― „Свободень я!.. ужель могу уйти я?
„Ужель могу на край родной взглянуть?

„Могу спасти жену, что умираетъ
„И броситься въ объятья земляковъ"?
Восторженно староста восклицаетъ, —
„Нѣтъ, вѣрно я не понялъ вашихъ словъ,
„Иль вы моихъ... Я все-жъ вѣдь не намѣренъ
„Присягу дать... вѣдь я ужъ вамъ сказалъ“...
― „Король въ своемъ могуществѣ увѣренъ"...
Начальникъ замка гордо отвѣчалъ, ―
„Присяги онъ ужъ больше не желаетъ
„И волю вамъ всецѣло возвращаетъ.
„Свободны вы и со своимъ слугой
„Теперь вернуться можете домой".
Тутъ узникамъ колѣна преклонила
Какъ бы одна невѣдомая сила,
И къ Господу горячая хвала
Изъ ихъ сердецъ восторженна была.

ЭПИЛОГЪ.

Осеннимъ днемъ, по льду большой дороги
Стучатъ коней подкованныя ноги,
Два всадника сквозь пасмурную мглу
Въ опончахъ рысьихъ близятся къ селу.
― „Эхъ, панъ Олендскій, ― старшій молвитъ слово, ―
Тотъ, подъ которымъ лошадь пободрѣй, -
„Смотри, какъ все разорено сурово.
„У ветхихъ избъ не видно и людей...
„Все, полно вкругъ ужасной нищетою,
„Трактиръ, и тотъ не свѣтится вдали“...
― „Эхъ, пане мой! будь мужественъ душою:
„Что шагъ ― страшнѣй разгромъ родной земли.
„Бѣжали всѣ, кому куда придется.
„И, опустѣвъ, ихъ хижины гніютъ.
„Чиншовой шляхты несколько найдется.
„А это все, извѣстно, бѣдный людъ.
„Погромъ слѣды надолго здесь оставитъ,
„Несчастный людъ не скоро ихъ поправитъ...
„Вонъ по полю блуждаетъ тощій скотъ

„И стебли травъ изсохшіе жуетъ...
„Здѣсь ни клочка мы сѣна не отыщемъ,
„Все пожрано врагами безъ слѣда...
„Вонъ панскій домъ... надъ чернымъ пепелищемъ
„Развалины... панъ, не смотри туда!..
„Вонъ три трубы чернѣютъ изъ развалинъ...
„А видъ березъ спаленныхъ какъ печаленъ!..
„Домъ чуютъ кони... ѣдутъ веселѣй,
„Бодрѣе ржутъ... а рады же намъ будутъ...
„И васъ лошадки тоже не забудутъ...
„Что? видно кормъ почуяли?.. живѣй
„Стригутъ ушами... скоро васъ напоютъ,
„Да врядъ ли чѣмъ найдется покормить...
„Охъ, какъ за все Саксонцы эти стоютъ....
„Да панъ далъ слово больше ихъ не бить...
„Вотъ и народъ... оборванный, несчастный...
„Наводитъ страхъ видъ бѣдности ужасной...
„О, нищеты страшнѣй не можетъ быть
„Куда ни взглянь ― въ амбаръ, въ конюшню, въ хату...
„Эй, землячекъ, куда несешь лопату",
― „На кладбище, могилу пани рыть.
„Уже прошло съ недѣлю какъ скончалась,
„Да плотника для гроба не нашли,
„Въ пустомъ дому все время оставалась;
„Сегодня-жъ утромъ въ церковь отнесли"....
Старо́ста дрогнулъ, вскрикнулъ, зашатался,
Какъ трупъ, недвижно взоръ остановилъ,

Но стонъ въ груди подавленный прервался,
И ни слезы герой не проронилъ.
Съ подавленной угрозой сжались руки,
Грусть на челѣ, какъ облако, легла,
И полетѣлъ онъ въ церковь, какъ стрѣла,
Чтобъ тамъ излить печаль свою и муки,
Чтобъ освѣжить пылающій свой ликъ,
Въ слезахъ челомъ припавъ къ плитѣ холодной,
И къ Господу послать сиротскій крикъ,
Своимъ скорбямъ открывши путь свободный,
На гробъ жены возлюбленной взглянуть
И горсть земли насыпать ей на грудь...

^* _* ^*

Онъ въ отчій домъ уже не возвращался,
Не захотѣлъ жить между земляковъ,
И видѣли, какъ тайно перебрался
Онъ въ прусскій край изъ родины отцовъ.
И тамъ, влача свой вѣкъ въ нѣмой кручинѣ,
Окончилъ жизнь скиталецъ на чужбинѣ.