Старик править
В эту весну Явтысый почувствовал стремительное приближение старости. Вначале только гудели ноги, и старик даже гордился тем, что только он из
всех пастухов может предсказать рыбакам приближение шторма. Но потом ноги совсем отнялись, и Выль Паш сказал угрюмо: - Мне не нужны такие пастухи. Не отсылал бы Егорку к русским, и всё равно к тебе уж никогда не вернётся.
-Приедет Егорко, - сказал Явтысый, в смятении глядя на чёрное маленькое лицо хозяина. -Учёным стать трудно, зато он приедет кмнее, чем сто
шаманов вместе. Он выучит такие слова, что звери сами к нему полузут в капканы.
- Пусть лезут, - осердился Выль Паш и с тех пор сам заменилзаболевшего пастуха.
Старый Явтысый радовался тому, что ему не надо теперь в холод, зной и слякоть охранять стадо от волков, буранов и гололедицы.
Вернувшись в свой прохладный чум, он разжёг большой-больой костёр и, распивая коричневый чай, думал о том, как честно прожил он свою жизнь, ни
одной понюшки табаку он не взял у хозяина даром. Он не раз обмораживал лицо так, что щёки на года становились чёрными, а смерзшаяся обувь при
ходьбе хрустела и ломалась, как хворост. И всё же он никогда не просил ничего даром у хозяина. За всё заплатил сполна, и потому умирать ему
будет легко. Неважно даже, что Егорко приедет проститься с ним. Если же Великий Нум буде! злиться на Егорку, почему он не выполнил свой сыне
вний долг, то Явтысый объяснит ему, что у Егорки быди экзамены.
Старик рассматривает коричневые узловатые ладони Он впервые с удивлением замечает голубые пульсирую" щие жилки, толстые у запястья и совсем
тоненькие у пальцев.
Выпив чайник, он подбрасывает в огонь хворосту, ложится на спину и думает о том, какая жизнь у него начнется завтра. Пожалуй, лучше всего
стать зверобоем. Для этого нужно только терпение и острый глаз. Решив на этом, он стелет шкуры у самого костра и, наблюдая за тем, как
пунцовеют золотые угольки на кончиках сучьев, думает о том, что он все-таки счастливее своего отца, 150- тому что Егорко у него выучится на
великого человека. Старейшины родов освободят ему место у костра и будут кивать седыми головами, соглашаясь с его мудрыми советами. Треск сучьев, пожираемых пламенем, отдаленный шум прибоя укачивают старика.
Просыпается он рано. По привычке, наскоро жует твердый и кислый хлеб. Опоясывается схватами — широким нерпичьим ремнем с тяжелой медной
пряжкой, наполняет табакерку нюхательным порошком и выходит из чума.
Мягкое розоватое солнце лениво плывет над морем, и мелкая зыбь сверкает серебряными рыбьими косяками. В синеватой дымке темнеют горы Новой
Земли. А на юге в холодном мареве туманов плывут перистые облака. По черным сопкам с седыми макушками неторопливо кочуют оленьи стада. Старик с тоскою смотрит на них и вспоминает, что теперь он уже не пастух и что даже любимая собака мечется там, между сопок, подгоняя нялоку — глупых, пугливых телят. Выронив тынзей, старик идет к чуму хозяина. У Выль Паша сидит гость. Он нисколько не понимает по-ненецки, и хозяин
говорит про него своей старухе:
— В Красный чум едет. Опять пастухи беспокоиться будут. Корми его лучше, 1а я отвезу подальше, в другие пармы. У нас что ему делать?
К Явгысый здоровается с гостем. Для вежливости спрашивает:
— Далеко, това рис?
— Где больше оленеводов. Грамоте их буду учить, Картины показывать и музыку покажу.
Русский боится, что его не поймут. Он достает из че- Вголана окарину и играет на ней какую-то песенку. Яатысый с восхищением смотрит на глиняную дудочку Рука его невольно тянется пощупать музыку, но, Ипомнившись, он отдергивает руку. А русский вынимает еще музыку-двухрядку и даже Ирдалайку, поочередно пробуя их, и старик широко раскрытыми глазами ловит каждое движение его
пальцев, но рему все-таки кажется, что первая дудочка лучше всех. Он Шерет окарину в руки, дует на нее, не беря в губы, и с сожалением кладет
обратно в чемодан:
— Из камня, а играет... Как это?
Гость протягивает ему сразу три дудочки и улыбается |€ерыми мальчишескими глазами:
— Бери. У меня еще есть.
— Приходи, товарис, в гости,— с благодарностью приглашает старик и осторожно держит вспотевшими руками Ьолодноватыё трубочки. Глупец, — тихо, сквозь зубы, цедит Быль Паш, — за дудочки готов последнюю вшивую малицу продать.
Р Старик с тревогою смотрит на хозяина.
— Дай мне винтовку,:— говорит он,— я буду теперь с охотником.
— Бери,— отвечает Выль Паш,— половину зверя мне, роловину тебе. Русский говорит, что твой Егорко ленив, рак нерпа весной, и его уволили из
школы, г Старик делает вид, что не слышал этого.
Он громко пыхтит, забирает винтовку, мешок с пуля- ши и порохом и,-согнувшись, выходит.
У себя в чуме он отрезает краюху хлеба и, положив ре за пазуху, уходит, прихрамывая, к морю. Он карабкается по скалам к тихой заводи, где еще
темнеет ноздрежатая льдина с застругами. Старик долго нюхает табак и, присев на корточки, смотрит на море. Потом он трижды шепчет заклинание
отца, плюет на юг, запад и восток и прячется за гладкий валун. Окарина впервые в его устах начинает петь глуховатую, тоскливую песню. Он
играет долго. Солнечный лучик рубином зажигает робко льдины и только тогда на ропак выползает нерпа с детенышем. Нерпа звонко шлепает ластами,
клокочет внизу вода и целое семейство котиков атакует крутые буграстые скалы. Самка подползает к берегу. Она поводит острым носом и, наклонив
голову, совсем как человек, слушает любопытные звуки. Она даже шлепает ластой малыша, полезшего не вовремя сосать ее.
Явтысый ждет, когда вслед за самкой поползет и вожак, но он сидит на ропаке и маленькими свиными глазками щупает скалы.
Старик берет винтовку и, прицелившись, нажимает крючок. Прибой плохо заглушает выстрел. Раненая самка, истекая кровью, подталкивает малыша на
край льдины, затем, обессилев, падает.
С тех пор старик, время от времени растирая онемевшую ногу, целыми днями сидел на берегу моря и играл на окарине. Но ноги болели все сильнее и
сильнее, пока окончательно не приковали его к постели и маленькому костру.
Но тут приехал Егорко. Это был настоящий мужик, потому что ему уже шел тринадцатый год. Из большого рюкзака он полчаса вынимал только одни
книги в синих, оранжевых и красных переплетах.
Старик с боязнью и обожанием смотрел издали на богатство сына, а тот, чувствуя это, пояснял:
— Это география, отец. В Африке — там, за Москвой, живут тигры и зебры, а иногда и змеи. Не веришь?
На фотографии действительно были нарисованы полосатые звери.
— В жарких странах никогда не бывает большой ночи и большого дня. Там не знают, что такое'снег.
— Ну, этому ты не верь, Егорко! ‘ Это тебе неправду книги говорят.
Егорко обиделся. Он сложил книги стопкой на доске у костра и стал рассказывать отцу про разные страны.. Явтысый слушал его, как слушает
больной заклинания шамана. Его коснулось дыхание огромного, волнующесложного и интересного мира, о котором он и не подозревал. Иногда,
сомневаясь, правду ли говорит мальчишка, ткнув пальцем в страницу из учебника географии, он просил прочесть это, а через несколько минут по
[знакомому рисунку узнавал вновь эту страницу и вновь говорил:
— Читай. Мне тут что-то понравилось.
Егорко читал точно то же, что и первый раз.
— Чудеса! Вот беда-то! Какой ты умный стал, Егор [Иваныч. Как тебе, наверно, все завидуют!
Егорко с непроницаемым лицом продолжал читать, и когда старик узнал, что у индейцев красная кожа, у китайцев желтая, а у негров черная, он не
выдержал. Он вырвал книжку и пошел в чум Выль Паша. Там сидело [много гостей и пастухов из его стад. Еле сдерживая волнение, он сел у KOCTpia
и сказал в тишине:
— Знаете ли вы, что в Африке есть люди с черной .кожей?
Все удивленно пододвинулись к старику, а хозяйка с сочувствием покачала головой:
— Вот бедные. Им никак не отмыться теперь.
— В жарких странах никогда не бывает большой ночи и большого дня. Там не Знают, что такое снег.
Пастухи зацокали и покачали головами.
Но им зато хорошо жить, можно в одних штанах пасти олешек, если комары не кусают.
Шгт- Там нет комаров, 1— сказал старик, подумав немного.,
Выль Паш сердито окинул взглядом пастухов и сказал I неторопливо:
Щ— Кто поверит этим словам? Где нет комаров? Везде они есть. К старости мужчина делается ребенком, вот \ ты и поверил всем этим сказкам,
Явтысый. Твой Егорко I убежал из школы, и, чтоб ты не побил его сразу, он тебя и смутил. Мои слова так же правдивы, как и то, что солнце имеет
цвет белее белого.
— А может, и правда,— сказала хозяйка,— ты не ученый, а Егорко ученый.
— А может, и впрямь это правда,— с гордостью поддержали пастухи.— Книги плохому не научат, хорошие книжки, конечно.
— Это правда,— обводя счастливым взглядом гостей и пастухов, сказал с гордостью Явтысый.— Русская ха- беня Наташа умнее тебя, Выль Паш,
и ты этому завидуешь.
А Егорку ты всё-таки выпори,- посоветовали пастухи. —— Его умным делают, а он, как ушкан в кусты, из школы убежал.
Явтысый Егорку, однако, пороть не стал. Он собрал все свое немудрое имущество и поехал с Егоркой в Красный город к чудесной русской девушке
Наташе. Ехал он три недели, потому что в каждом чуме необходимо было сообщить о том, что в Африке никогда нет снега и что там люди черные, как
прибрежные скалы. Кроме этого, вое ненцы должны были узнать, каким умным человеком делает Егорку советская власть и русская учительница и что
он сам тоже будет учиться и зовет с собой всех стариков и всех молодых пастухов, охотников и рыбаков учиться в Красный город.
Так он ехал от чума к чуму и от счастья сочинял песню о том, какой он глупый был шестьдесят лет и сколько мудрых книг он прочтет, когда
научится грамоте.
Он и не замечал, какой славой наградила его имя молва. Вслед за его нартами ехали старики со своими сыновьями и говорили о том, что они не
отстанут от старого Явтысого. Они и их дети тоже хотят стать мудрыми, как чудесная девушка Наташа.
— Глупые,— говорили про них Явтысому богатые оленщики.— Ты едешь сына-лодыря отвезти, а они думают, что ты и впрямь учиться захотел.
— Глупые? — спрашивал старик.— Они не лгут про других, они не обкрадывают никого... Многооленщики хмурились.
— Мой Егорко по тундре соскучился, и ему дали отпуск. В нашем роду не было лодырей и шаманов.
— Уезжай, уезжай! — кричали многооленщики.— Твой разум помутился на русской девке.
— Замолчите! — багровел Явтысый.
И хозяева молчали, внимательно следя за тем, чтоб тяжелый кованый нож старика не повредил их праздничных одежд.
До Красного города осталось всего лишь несколько оленьих передышек.
— Скоро, отец? — все чаще и чаще спрашивал Егорко.— Ребята меня обгонят.
— Скоро, — с волнением вглядываясь в горизонт, отвечал старик,— еще три сопки и ночевать будем. Темно ЕдоМчЧК худо.
- Здесь тоже скоро будет день,— пояснил Егорко,— что здесь южнее.
- Я вот и говорю, что здесь южнее,— довольный, Нрггпо Явтысый и потер гудящие ноги.
Нарты спустились в лощину, поросшую высоким кус- ^Нмшком. У маленького озерца стоял чум.
Они отпустили упряжку и вошли в чум. Их встретили Вфивегливо и почтительно. Еле сгибая дрожащие ноги, Нршрик как должное принял чашу
тепловатой оленьей Нро&и, выпил ее до дна и, плотно закусив, не отказался В от спирта. У него задрожали руки после этого, и золотой В туман
овеял его разум. Он испугался. Закрыв глаза и прислушиваясь к замирающему, глухому биению сердца, В он снова вспомнил, что старость близка, —
это она В охватил а сейчас желтыми руками горло и готова задушить его.
— Спать... спать... — шептал старик и судорожно шарил пальцами по шкурам. Он искал какой-нибудь пред- Вмет, чтоб отвлечься от страха смерти,
но, кроме шкур ничего не было.
Старик бредил всю ночь. Открыв глаза, он видел темноту и старался вглядеться в нее, но возникали странные видения, и он снова опускал веки. Ему мерещилось, что он, мертвый, лежит в широкой долине и со всех сторон земли идут к нему люди с красной, желтой и черной кожей. Какие
простые и суровые у них лица. Они склоняются над Явтысыем и говорят ему, как старые хорошие товарищи:
— Вставай, ненецкий пастух Явтысый, тебе еще рано умирать. Ты должен узнать, почему в Африке нет снега и почему нет края земли и много
морей. Ты должен узнать о нашей жизни.
В Явтысому хочется ответить им, что все это он еще узнает, когда научится читать книги, но он молчит, потому что мертвому не полагается
разговаривать.
— Вставай, батрак Выль Паша, — указывая на юг, говорит ему человек с желтой кожей и узкими глазами.— Ты многое должен увидеть, гляди...
И Явтысый видит рисовые поля и чайные плантации, про которые говорил ему сын. Солнце палит лучами потные спины желтолицых товарищей.
— Им тоже не легко,—сочувствует старик,—в колхоз бы нм, в тундру.
Но потом новое видение: Явтысый вспоминает окровавленную нерпу, сталкивающую детеныша со льдины в море.
— Егор ко,— кричит старик,— в школе ждут тебя. Уходи, сынок. Потом за мной приедешь. Ну...
Усилием воли он подползает к костру и говорит испуганному мальчику:
— Езжай, сынок... А я потом...
Седой пепел падает на его лицо в лихорадочных пятнах.
Потом наступает затишье. Оно приносит с собой мягкие видения: Явтысый сидит в школе и читает толстую- толстую книгу. В ней напиаано про то, как он прожил шестьдесят лет и ничего не знал, пока не приехал к чудесной девушке Наташе.
Наташа стоит рядом и говорит ему, как добрый старый товарищ:
— Ты стал настоящим человеком, батрак Выль Паша. Я горжусь тобою и твоим сыном. ш ' Старик улыбается в бреду, и в глубоких впадинах его | глаз появляются слезы хорошего человеческого счастья.
Егорко стоит в классе перед взволнованной учительницей. Она пытливо всматривается в смуглое лицо.
— Я уже не скучаю больше о тундре, Наташа Сергеевна. Я буду учиться даже во сне. А отец...
Мальчик смотрит на утро за окном и беззвучно плачет.
