Средь ликов тех, чьи имена, как звёзды,
Горят векам и миллионам глаз,
И чей огонь ещё в тысячелетьях
Не перестанет радугу являть, 5 А может быть зажжётся новым небом,
Иль будет жить как песнь, как всплеск волны,
Я полюбил, уже давно, два лика,
Что кажутся всех совершенней мне.
Один — спокойный, мудрый, просветлённый, 10 Со взглядом, устремлённым внутрь души,
Провидец, но с закрытыми глазами,
Или полузакрытыми, как цвет
Тех лотосов, что утром были пышны,
Но, чуя свежесть, сжались в красоте, 15 И лотосов иных ещё, что только
В дремотной грёзе видят свой расцвет.
Царевич, отказавшийся от царства,
И возлюбивший нищенский удел,
Любимый, разлучившийся с женою, 20 Бежавший из родной семьи своей,
Прошедший все вершины созерцанья,
И знавший истязания всех мук,
Но наконец достигший лет преклонных,
Как мощный дуб среди лесных пустынь.
25 Спокойствию он учит и уменью,
Сковав себя, не чувствовать цепей,
Поработив безумящие страсти
Смотреть на мир как на виденья сна,
В величии безгласного затона 30 Молчать и быть в безветрии души,
Он был красив, и в час его кончины
Цветочный дождь низлился на него.
Другой — своей недовершённой жизнью —
Взрывает в сердце скрытые ключи, 35 Звенящий стон любви и состраданья,
Любви, но не спокойной, а как крик,
В ночи ведущий к зареву пожара,
Велящий быть в борьбе и бить в набат,
И боль любить, её благословляя, 40 Гвоздями прибивать себя к кресту.
Но только что предстал он как распятый,
Он вдруг проходит с малыми детьми,
И с ними шутит, птица в стае птичек,
И он сидит пируя на пиру, 45 В хмельной напиток воду превращает,
Блуднице отпустил её грехи,
Разбойнику сказал: «Ты будешь в Царстве»,
И нас ведёт как духов по воде.
Угадчивый, смутительно-утайный, 50 Который, говоря, не говорит,
А только намекает, обещая,
Узывчивый, как дальняя свирель,
Его покинешь, вдруг он вновь с тобою,
И веришь, и опять идёшь за ним, 55 И вдруг умеет он промолвить слово,
Что хочешь ты услышать в крайний миг.
Но тот другой, безгласным чарованьем,
Не меркнет он, светясь в своих веках,
Бросая белый свет, поёт безмолвно, 60 Глядит в себя, весь отрицая мир,
И подойдя к такому изваянью,
Глядишь в себя и видишь в первый раз,
Что мир не мир, а только привиденье,
А ты есть мир, и верно всё в тебе.
65 К тому я приближаюсь и к другому,
И от обоих молча ухожу
Светлей себя, сильнее, и красивей,
Но слышу — жажду я не погасил.
И сильным, что смиренье возлюбили, 70 Слагаю я бесхитростную песнь,
Не облекая чувство в звон созвучий,
Не замыкая стих свой остриём.
Я говорю: И красота покоя,
И чары отреченья чужды мне, 75 Я знаю их в моей размерной доле,
Но чувствую, что третий есть исход,
И в нём я как пчела в цветке и в улье,
И в нём я птица в лёте и в гнезде,
И в нём я стебель пьющий и дающий, 80 И Солнце мой учитель в небесах.
Я выхожу весною ранней в поле,
И он со мной, помощник верный, конь,
И я, соху ведя, пронзаю глыбы,
А жаворонок сверху мне поёт. 85 О, вейся, вейся, жаворонок выше,
И пой псалмы звучнее, чем в церквах,
И свей из тонких травок для подруги
И для птенцов заветное гнездо.
Я слушаю тебя, крылатый вестник, 90 Благословляю каждый миг земли —
Так с Богом говорит вся эта бедность,
Так в каждом миге чувствую я смысл,
Что с жаворонком мне не нужно мира,
И с пашнею не нужно мне креста, — 95 Всем, что во мне, служу обедню Солнцу,
И отойду, когда оно велит.
К. Д. Бальмонт. Белый зодчий. — СПб: Издательство «Сирин», 1914