Средневековый роман (Твен; В. О. Т.)

Средневековый роман
автор Марк Твен (1835—1910), пер. В. О. Т.

Собрание сочинений Марка Твена (1896—1899)

Оригинал: англ. A Mediæval Romance. — Перевод опубл.: 1870 (оригинал), 1896 (перевод). Источник: Собрание сочинений Марка Твена. — СПб.: Типография бр. Пантелеевых, 1896. — Т. 1.

СРЕДНЕВЕКОВЫЙ РОМАН ГЛАВА I Разоблаченная тайна

Была ночь. Глубокая тишина царствовала в большом старинном замке барона Клугенштейна. 1222 год приближался к концу. На верху высокой башни мерцал единственный огонек. Там происходило тайное совещание. Строгий, старый барон Клугенштейн задумчиво сидел в своем роскошном кресле. После некоторого молчания он сказал нежным голосом:

— Дочь моя!

Молодой человек прекрасной наружности, с головы до пят закованный в рыцарские доспехи, ответил:

— Говори, отец мой!

— Дочь моя! Настало время, когда тайна, смущавшая тебя в продолжении всей твоей юной жизни, должна быть, наконец, перед тобой открыта. Узнай же теперь цель этой тайны; она заключается в том, что я сейчас скажу тебе… Мой брать Ульрих — великий герцог Бранденбургский. Отец мой, умирая, завещал, чтобы герцогский престол перешел к моему потомству в случае, если бы у Ульриха не было сына и если бы, конечно, имел сына я. Но, если бы у нас обоих не было сыновей, а только дочери, то преемницей трона должна стать дочь Ульриха, при условии полной и безупречной её невинности, — в противном случае герцогство переходит к моей дочери, раз она окажется безупречной. Горячо молились мы Богу, я и престарелая мать твоя, прося Его даровать нам сына. Но наши молитвы не были услышаны: родилась ты. Я колебался. Я видел, как герцогская корона сползает с моего герба и чудный сон обращается в ничто. А я так горячо надеялся! Ульрих был женат уже 5 лет, и жена не подарила его до тех пор наследником ни мужского, ни женского пола. Однако, не всё же еще потеряно, — сказал я сам себе. И в ту же минуту в уме моем промелькнул спасительный план. Ты родилась в полночь; никто, кроме врача, мамки и 6-ти нянек, не знал, девочка ты или мальчик. Через час все свидетели твоего рождения были повешены, и на следующее утро, «с великим веселием и радостью, облетела все мои владения весть, что у барона Клугенштейна родился сын, — наследник могущественного Бранденбурга! И с тех пор эта тайна оставалась для всех скрытой. Родная сестра твоей матери была твоей единственной нянькой, и мы больше ничего не боялись. Но, когда тебе минуло 10 лет, у Ульриха родилась дочь. Мы были опечалены этим, хотя и не теряли надежды, что оспа, врачи и другие естественные враги детей поправят дело… Мы разочаровались в наших ожиданиях: она осталась жива, росла и хорошела, — проклятие на её голову! Но что же из этого? О чём нам тревожиться? Ведь мы же имеем… ха! ха! ха!.. — сына! Разве не нашему сыну предназначено стать герцогом?! Разве это не так, возлюбленный наш Конрад? Пусть ты — 28-ми-летняя девушка, но ведь под другим, не мужским, именем тебя никто никогда не знал! А между тем старость потихонько подкралась уже к моему брату, он начал слабеть и хиреть. Государственные заботы становятся ему в тягость. И вот теперь он выразил желание, чтобы ты явился к нему и не только по имени, но и в действительности стал герцогом. Твоя свита уже ожидает тебя… Сегодня ночью ты отправляешься… Выслушай же, что я тебе скажу, и постарайся не забыть ни единого моего слово. Существует закон настолько же древний, как и сама Германия. Он угрожает смертью каждой женщине, которая, хотя бы на минуту, воссядет на герцогский трон, если она предварительно и всенародно не была торжественно коронована. Обрати внимание на это! Скромность — прежде всего! Все свои судебные решения произноси перед креслом первого министра, у ступеней трона. Так поступай до тех пор, пока не свершится коронация, — только тогда жизнь твоя будет вне опасности. Совершенно невероятно, чтобы твой пол мог быть как-нибудь обнаружен, но ум повелевает нам предусматривать всякие случайности, какие только возможны в этой призрачной жизни!

— Дорогой отец! Теперь я знаю причину, почему вся жизнь моя была сплошною ложью? Всё для того только, чтобы я теперь имела возможность лишить законных прав мою кузину! Пощади меня, отец, пощади свое родное дитя!

— Дурацкое отродье! И это — твоя благодарность за то великое счастье, которое создал для тебя мой мозг? Клянусь прахом моего отца, мне совсем не по вкусу все эти твои девические сантименты! Отправляйся к герцогу и берегись расстроить мой план!

На этом и окончился их разговор. Просьбы, мольбы и слезы чувствительной девушки не привели ни к чему: они не тронули сердца гордого барона Клугенштейна. За опечаленной дочерью его с шумом затворились ворота замка, оставив ее во мраке ночи окруженною свитой вооруженных вассалов и толпою преданных слуг.

Она отправилась в путь, а старый феодал долго еще сидел в глубоком молчании; наконец он обернулся к своей грустной жене и сказал:

— Наши дела, кажется, принимают прекрасный оборот! Более трех месяцев тому назад я отправил к дочери моего брата Констанции обворожительного красавца графа Денцина с дьявольским поручением. Если ему не посчастливилось, мы не совсем вне опасности, но если ему удалось исполнить мое поручение, никакая сила не воспрепятствует нашему ребенку стать герцогиней, раз суровою судьбой предопределено ему не быть никогда герцогом!

— Едва ли всё обойдется благополучно, — мое сердце полно ужасных предчувствий!

— Молчи, жена! Предоставь каркать совам! Иди спать, и пусть тебе снится бранденбургский престол и могущество нашего рода!

ГЛАВА II Торжество и слезы

Спустя шесть недель после событий, рассказанных в предыдущей главе, столица бранденбургского герцогства блистала разукрашенная военными доспехами и всюду на улицах раздавалось шумное ликование верноподанных: в столицу прибыл Конрад, юный наследник престола.

Старый герцог был счастлив. Прекрасная внешность и скромное поведение Конрада сразу же располагали в его пользу. Обширные галереи дворца кишели благородными рыцарями, искавшими случай ему представиться. Всё кругом казалось таким блестящим и радостным, что печаль Конрада и его опасения почти исчезли, уступив место чувству приятного довольства. А в одной из отдаленных комнат дворца разыгрывалась в тоже время другая сцена. У окна стояла принцесса Констанция, единственная дочь герцога. Глаза её были красны от слез. Она была одна. И вот вдруг она снова залилась слезами, говоря сама с собой:

— Вероломный Денцин исчез, — его неть больше в пределах герцогства! Я не хотела было верить этому, но — увы! — это правда! А я так любила его и продолжала бы любить, хотя и знала, что герцог, мой отец, никогда не согласится на наш брак! Да, я любила его, но теперь ненавижу. Ненавижу всеми силами души… О, что станется со мною?! Я погибла, погибла, погибла! Я сойду с ума!…

ГЛАВА III Почка развертывается

Прошло несколько месяцев. Все не могли нахвалиться управлением юнаго Конрада, прославляя мудрость его приговоров, мягкость обращения и всегдашнюю скромность, не смотря на высокий его сан.

Скоро старый герцог передал ему все государственные дела, а сам, — в стороне, — прислушивался с горделивым самодовольством, как наследник его, стоя перед креслом первого министра, обнародовал повеления короля. Казалось бы, не могло быть сомнения, чтобы такой, всеми любимый, прославляемый и почитаемый принц, как Конрад, был несчастлив. Но на деле это было именно так, ибо он стал замечать, что принцесса Констанция полюбила его. Любовь всех других людей была для него счастьем, но эта любовь сулила ему только гибель. Мало того, он не мог не видеть, что и сам герцог догадывается о страсти дочери и радуется, мечтая уже о свадьбе. С каждым днем всё больше и больше исчезала грусть, отражавшаяся прежде на личике принцессы; с каждым днем надежда и жажда жизни всё ярче и ярче сверкали в её взоре, а порой можно было даже уловить мимолетную улыбку на её прежде так печально сомкнутых устах.

Страх овладел Конрадом. Он горько упрекал себя за то, что поддался естественному влечению искать общества лица своего пола, в то первое время, когда во дворце всё для него было еще ново и чуждо, когда у него самого было так тяжело на душе и так хотелось найти в ком-нибудь участие, на которое столь отзывчиво женское сердце.

Теперь он стал избегать своей кузины. Но это только ухудшило его положение, так как совершенно естественно, что чем упорнее он избегал ее, тем упорнее старалась она с ним видеться. Сперва это удивило его, а потом испугало еще больше. Девушка следовала за ним по пятам: она будто охотилась на него: — всегда и всюду она была близ него, и днем, и ночью не спуская с него глаз. Очевидно, тут скрывалась еще какая-то новая тайна.

Так дальше не могло продолжаться. Все говорили об этом: лицо герцога принимало всё более и более смущенное выражение! Несчастный Конрад, под влиянием страха и душевных волнений, стал бледен, как привидение.

Однажды на пороге картинной галереи он неожиданно встретился с Констанцией. Схватив его за обе руки, она воскликнула:

— Зачем ты избегаешь меня? Что я сделала тебе, — что сказала? Отчего ты потерял ко мне доверие? Прежде ты не так обращался со мною! Не презирай меня, Конрад, а пожалей мое измученное сердце… Я не могу дольше молчать, — не могу, иначе я умру! Конрад, я люблю тебя! Презирай меня, если не можешь любить, — но я должна была сказать тебе это!

Конрад онемел. Констанция медлила одну минуту, а потом, превратно объяснив себе его молчание, вдруг вся вспыхнула, и дикая радость засверкала в её взоре.

— Твое сердце смягчается, — воскликнула она, — обвивая его шею своими руками, — ты можешь, ты хочешь любить меня! О, скажи, скажи, что ты готов полюбить меня, мой ненаглядный, мой единственный Конрад!..

Стон вырвался из груди Конрада. Мертвенная бледность покрыла лицо его. Он дрожал как лист. Потом, отстраняя от себя несчастную, полную отчаяния девушку, он воскликнул:

— Ты не знаешь, чего ты требуешь от меня! Это невозможно, и никогда не станет возможно!..

И как преступник он убежал, оставив одну, пораженную удивлением, принцессу.

В продолжении нескольких минут она рыдала и стонала, также как рыдал и стонал в своей комнате Конрад. Они обе были одинаково в отчаянии, видя под собою разверстую пропасть. Через некоторое время Констанция встала и удаляясь повторяла сама себе:

«Он отверг любовь мою в ту самую минуту, когда я уже верила, что она должна смягчить его непреклонное сердце! О, как ненавижу я его! Он оттолкнул меня, — да! да! этот человек оттолкнул меня от себя! — как собаченку!..»

ГЛАВА IV Страшное открытие

Время шло своим чередом. Снова глубокая печаль заволокла прекрасное личико дочери герцога. Больше никогда уже не видели ее вместе с Конрадом.

А на его щеки, по прошествии нескольких недель, вернулся прежний румянец и в глазах заблистало былое оживление; с новой силой и укрепленной мудростью он по прежнему стоял у кормила государственного правления.

Но вдруг между придворными начались какие-то подозрительные перешептывания. Шушуканье становилось всё громче, распространяясь мало-помалу и за стены дворца. Городские сплетницы болтали без умолку. Всё герцогство было обхвачено известием, гласившим, что принцесса Констанция родила ребенка. Когда весть эта дошла до старого барона Клюгенштейна он трижды потряс султаном своей головой и воскликнул:

— Да здравствует герцог Конрад! Теперь корона за ним обеспечена! Денцин образцово исполнил мое поручение, и ловкий негодяй получит хорошую за это награду!

И он старался распространить это радостное известие: в продолжении 24-х часов во всех владениях барона Клюгенштейна не было живой души, которая бы не пела, не танцевала, не веселилась и не ликовала, торжествуя великое событие, — и при том всё это на счет скупого, гордого, счастливого, старого барона Клюгенштейна.

ГЛАВА V Ужасная катастрофа

Настал день суда. Все великие вассалы и ленники Бранденбурга собрались в зале суда, в герцогском замке. Все места были заняты, — негде было упасть яблоку. Конрад, облаченный в пурпур и горностай, восседал в кресле первого министра, а по обеим сторонам его разместились все главные судьи герцогства.

Старый герцог, отдав приказ, чтобы следствие и суд по делу его дочери велись без малейшего послабления, с разбитым сердцем слег в постель. Дни его были сочтены. Бедный Конрад умолял, как будто бы дело шло о его собственной жизни, разрешить ему устраниться от тяжелой обязанности быть судьей своей двоюродной сестры, но никто не в праве был исполнить его мольбу. И теперь, во всём этом большом собрании печальнее всех билось сердце Конрада и радостнее всех сердце его отца: без ведома своей дочери старый барон Клюгенштейн прибыл в столицу и, торжествуя в эту минуту великое счастье своего рода, стоял в толпе других рыцарей.

После того как герольды торжественно провозгласили открытие заседания и были исполнены все другие обычные обрядности, встал старейший из судей и сказал:

— Обвиняемая, подойдите сюда!

И несчастная принцесса предстала пред взоры пышного собрания.

— Светлейшая принцесса, — продолжал главный судья, — пред высшим судилищем государства Ваша Светлость обвиняетесь в том, что родили ребенка вне законного брака. По древним законам страны это преступление карается смертью, за единственным только исключением, которое сейчас объяснит Вашей Светлости наш правительствующий князь, всемилостивейший герцог Конрад. Обратите внимание на его знаменательные слова.

Конрад дрожащей рукой приподнял скиптр… В эту минуту под грозными латами его женское сердце сочувственно содрогнулось над участью несчастной принцессы и на глазах его показались слезы. Он открыл уже уста, чтобы начать речь, но старейший судья быстро обратился к нему:

— Не здесь, ваша светлость, не здесь! Закон воспрещает произносить судебные решения над членами герцогского дома, иначе как только с герцогского трона!

Ужас охватил несчастного Конрада; дрожь пробежала под железными доспехами его старого отца. Конрад не был еще коронован, — он не смел войти на герцогский трон.

Бледный от страха, он медлил. Но он должен был сделать это. На него уже обратились удивленные взоры собрания, — еще минута нерешительности, и удивление перейдет в подозрение… Он взошел на трон и, потрясая еще раз скиптром, произнес:

— Подсудимая! Именем нашего всемилостивейшего владыки, герцога Ульриха Бранденбургского, я исполняю порученную мне торжественную обязанность. Будьте внимательны к моим словам. Древний закон страны осуждает вас на смерть без покаяния, если только вы не согласитесь назвать и выдать суду имя соучастника вашего преступления. Имейте это в виду и спасите себя, пока еще это не поздно! Назовите отца вашего ребенка!

Торжественная тишина воцарилась над великим судебным собранием. Тишина эта была так глубока, что каждый слышал биение собственного сердца. И тогда принцесса, с глазами, горящими ненавистью, медленно повернулась в сторону Конрада и, указывая на него пальцем, твердо произнесла:

— Этот человек — ты!

Как при виде смерти, содрогнулся всем телом Конрад, сразу поняв неминуемую теперь свою гибель. Что на свете могло теперь спасти его? Опровергнуть обвинение было возможно только в том случае, если он раскроет тайну, что он, сидящий ныне на герцогском троне, — женщина, а за это некоронованной женщине закон определял опять-таки смерть.

И вот в одно и тоже мгновение и Конрад, и его упрямый, престарелый отец в обмороке рухнули на пол…

---

Разрешение этой ужасной, захватывающей дилеммы вы не найдете ни в этом романе, ни в каком другом. Дело в том, что мой герой (или — моя героиня) очутилися в таком оригинальном, безвыходном положении, что я и сам не знаю, как его (или — ее) из этого положения вывести. Поэтому я теперь умываю руки во всей этой грязной истории, предоставляя на усмотрение самого героя (или — героини) выпутываться изо всей этой глупости, как им самим угодно, или же оставаться навсегда в том же положении, если ему (ей) это больше нравится. Начиная этот роман, я думал, что развязку его можно будет устроить очень просто. Но теперь я вижу: я ошибся.