Н. А. Лейкинъ.
правитьМученики охоты.
правитьСПИРИТЪ.
правитьЭто ужъ ни начто не похоже! Дальше этого никакая наглость не можетъ идти! Фокусникъ, гаеръ, фигляръ, клоунъ, ломающійся гдѣ-то въ увеселительномъ саду передъ пьяными гуляками и потерянными женщинами — и вдругъ смѣетъ называть себя печатно спиритомъ, а свои фокусы, основанные на обманѣ, спиритическими сеансами! И его терпятъ, позволяютъ печатать, конфузить и облыгать святое желаніе нѣкоторыхъ избранныхъ проникнуть въ область духовъ и слиться съ ними!
Такъ горячился и восклицалъ, бѣгая по комнатѣ, худой и блѣдный, съ желчными глазами, пожилой мужчина въ зеленомъ шерстяномъ халатѣ на бѣличьемъ мѣху. Онъ ударялъ себя въ грудь правой рукой, моталъ въ воздухѣ лѣвой, которая держала скомканный листъ газеты, и въ довершеніе всего тяжело закашлялся.
— Ну, полноте, папенька! Охота вамъ изъ-за пустяковъ горячиться! Только себя тревожите! успокоивалъ его сынъ, студентъ медико-хирургической академіи.
— Какъ изъ-за пустяковъ? прохрипѣлъ отецъ. — Спиритизмъ пустяки? Да послѣ этого надо отрицать загробную жизнь, ежели спиритизмъ пустяки! И никто не вступится, никто не обличитъ этого обманщика. Но нѣтъ, я Пойду впереди всѣхъ, я, какъ спиритъ, притяну его въ судъ и буду преслѣдовать за обманъ, за ношеніе непринадлежащаго ему званія!
— Кого это?
— Ахъ, Боже мой, да фокусника Леонарди, смѣющаго именовать себя въ афишѣ званіемъ спирита!
— Да развѣ спиритъ званіе?
— Ну, все равно, ты очень хорошо знаешь, про что я говорю. Ежели ты медикъ, пріятно развѣ тебѣ, ежели какой-нибудь коновалъ, лѣчащій семи углями изъ семи печей и лошадиной дугой, будетъ называть себя также медикомъ и къ тому-же печатно? Потерпишь ты это? Не будешь стараться наказать его?
— Медикъ, лѣкарь, врачъ — ученая степень, а спиритъ что такое? Гдѣ у спирита дипломъ? доказывалъ сынъ.
— Вотъ мой дипломъ!
И отецъ указалъ на висящіе съ потолка на шнуркахъ бубенъ, гармонику, трубу и какую-то глиняную свистульку.
— Вотъ мой дипломъ, продолжалъ онъ. — Эти совершенно изолированные отъ посторонняго прикосновенія музыкальные инструменты издаютъ время отъ времени въ моемъ присутствіи звуки. Это можешь слышать ты, Иванъ, Степанъ, Федоръ, кто угодно — такъ неужели этого мало? И вотъ, на основаніи всего этого, я подаю на фокусника въ судъ, обвиняя его въ обманѣ!
— Только людей насмѣшите. Поднимутъ имя ваше на смѣхъ во всѣхъ газетахъ…
— За правду я готовъ пострадать. Тотъ не спиритъ, кто боится смѣха профановъ! Идеѣ нужны жертвы.
— Да вѣдь ужъ вы разъ страдали за вашу правду.
— Когда это?
— А когда помѣстили въ газетахъ письмо, въ которомъ разсказывали, что у васъ запечатанную бутылку квасу откупорили духи, не сломавъ печати.
— Тогда я разсказывалъ фактъ и въ него многіе увѣровали. Самъ графъ…
— Но и смѣялись многіе. Васъ назвали даже сумашедшимъ въ какомъ-то журналѣ, нарисовали васъ въ бѣлогорячечной рубашкѣ и дурацкомъ колпакѣ.
— Волковъ бояться, — въ лѣсъ не ходить. Что-же это за приверженецъ спиритизма, который не опубликовываетъ добытые имъ факты!
— Но вы тогда даже заболѣли съ этой передряги, съ вами дѣлались обмороки…
— Пустое! Это былъ спиритическій трансъ и ничего больше. А то плюю я на весь газетный лай.
— Однако вы и до сихъ поръ не можете поправиться отъ этого транса.
— Дѣйствительно я былъ глубоко оскорбленъ, голубчикъ мой, и теперь кашляю какъ муха, но вѣдь и Галлилей, и Коперникъ, и Гусъ, и Колумбъ, и Фультонъ, и…
— Папенька, папенька… остановилъ отца сынъ.
— Что: папенька?
— Вы-бы еще сравнили себя съ Александромъ Македонскимъ…
— И съ Александромъ Македонскимъ сравню себя, ибо также какъ и онъ я громилъ дикихъ варваровъ, непризнающихъ послѣдняго слова науки, но не мечомъ, а перомъ. Запечатанная бутылка квасу, откупоренная невидимою рукою…
— Просто у васъ пробку газомъ выперло изъ бутылки.
— А печати какъ остались цѣлы?
— Откровенно говоря, и печати были нѣсколько поломаны да и обвязано горло бутылки у васъ было не такъ-то акуратно. Счастливый случай…
— Что!? И ты противъ меня?! закричалъ, весь затрясшись, отецъ. — Пошелъ вонъ! Вонъ изъ моего кабинета! И еще говорятъ, что яблоко недалеко падаетъ отъ яблони! Вотъ вамъ живой примѣръ!
Отецъ снова забѣгалъ по кабинету и наконецъ упалъ въ кресло, тяжело дыша и закрывъ глаза.
— Успокойтесь, папаша! Ну, я вамъ вѣрю. Пробку дѣйствительно вынули духи, сдавался сынъ. — Стоитъ-ли изъ-за этого спорить? Ну, духи, такъ духи.
— Ты меня, каналья, совсѣмъ въ гробъ уложишь, стоналъ отецъ. — Я и такъ сегодня ночью замучился. Начиная съ трехъ часовъ, невидимыя силы начали меня дергать за ногу и дергали до пяти часовъ. Только подъ утро онѣ видоизмѣнили доказательства своего присутствія и начали меня гладить чѣмъ-то бархатнымъ по спинѣ. Тутъ я заснулъ, но спалъ совсѣмъ мало. А что почтальонъ не приносилъ мнѣ письма? спросилъ онъ вдругъ.
— Нѣтъ, онъ подалъ только газеты.
— Удивительное дѣло, что письма нѣтъ, покачалъ головой отецъ. — Я писалъ одному медіуму въ Лондонъ и приглашалъ его пріѣхать сюда для выясненія чуда съ бутылкой. Я предлагаю ему проѣздъ сюда и обратно на мой счетъ, все содержаніе здѣсь на мой счетъ и двѣсти рублей въ мѣсяцъ на мелкіе расходы.
— Папаша, но вѣдь сестра Аня выходитъ замужъ. Надо ей что нибудь дать, а вы не Богъ знаетъ, какой капиталистъ, скромно замѣтилъ сынъ.
— Что Аня! Что она въ сравненіи съ истинами спиритизма! Аня — тлѣнъ, прахъ… А духъ безсмертенъ, вѣченъ и безконеченъ. И наконецъ долженъ же я выяснить эти звонки у дверей на парадной лѣстницѣ, которые производитъ невидимая рука. Звонокъ, отворяю — на лѣстницѣ никого нѣтъ.
— Просто мальчишки балуются, папа. Я разъ поймалъ даже одного.
— Отчего-же ты поймалъ, а я поймать не могу. Нѣтъ, нѣтъ, это духи!
Въ комнату вошла пожилая, но видная дама.
— Ну, Иванъ Данилычъ, давай на расходы. Надо кухарку въ рынокъ за провизіей посылать.
Въ это время висѣвшій съ потолка бубенъ звякнулъ, что-то пискнуло и въ гармоніи.
— Тсъ! Началось! Звуки! растопырилъ руки отецъ и весь превратился въ слухъ.
— Это я, я своими шагами половицу потрясла и вотъ бубенъ затрясся и далъ звукъ.
— Врешь, врешь! Я уже съ утра чувствую необычайное влеченіе къ трансу. Вотъ и еще… еще… Слышите? слышите? Грифель! Аспидную доску! Духи дали знать о своемъ желаніи отвѣчать! Вотъ уже три ноты въ гармоніи.
— Это, папаша, отъ сотрясенія. По нашему переулку проѣхали ломовые извозчики… старался убѣдить отца сынъ,
— Теперь ужъ ежели-бы самъ Круксъ сталъ мнѣ доказывать противное, я и такому авторитету не повѣрилъ-бы!
Онъ схватилъ аспидную доску, положилъ на нее грифель, сунулъ доску подъ столешницу, прижалъ ее тамъ, и въ такомъ положеніи, закативъ подъ лобъ глаза, остался недвижимъ какъ изваяніе.
— Несчастный! вырвалось восклицаніе у жены, и она, махнувъ рукой, удалилась изъ комнаты.