Пантелеймон Романов
Издание: Пантелеймон Романов; Избранные произведения.
Изд-во «Художественная литература», Москва, 1988.
На вокзале была давка и суета. Около кассы строилась очередь. И так как она на прямой линии в вокзале не умещалась, то закручивалась спиралью и шла вавилонами по всему залу.
В зале стоял крик и плач младенцев, которые были на руках почти у каждой женщины и держались почему-то особенно неспокойно.
А снаружи, около стены вокзала, на платформе стоял целый ряд баб с детьми на руках. Бабы в вокзал не спешили, вещей у них не было, товару тоже никакого не было. Но около них толокся народ, как около торговок, что на вокзалах продают яйца, колбасу и хлеб.
— Вы что тут выстроились? — крикнул милиционер. — Билеты, что ли, получать — так идите в вокзал, а то сейчас разгоню к чертовой матери.
Бабы нерешительно, целой толпой, пошли на вокзал.
Плача в зале стало еще больше.
— Да что они, окаянные, прорвало, что ли, их! — сказал штукатур с мешком картошки, которому пришлось встать в конце очереди, у самой двери.
У одной молодой бабы было даже два младенца. Одного она держала на руках, другого положила в одеяльце на пол у стены.
— Вишь, накатали сколько, обрадовались… в одни руки не захватишь. Что встала-то над самым ухом?
— А куда же я денусь? Да замолчи, пропасти на тебя нету! — крикнула баба на своего младенца.
— Прямо как прорвало народ, откуда только берутся. Вот взъездились-то, мои матушки.
— И все с ребятами, все с ребятами. Еще, пожалуй, билетов на всех не хватит.
— Очень просто. Глядишь, половина до завтрашнего дня останется. Вот какие с младенцами-то, те все уедут, — без очереди дают.
— Ах, матушки, если бы знала, своего бы малого прихватила, — сказала баба в полушубке.
— Попроси, матушка, вон у тех, что у стены стоят.
— А дадут?..
— Отчего ж не дать? За тем и вышли.
— За деньги, брат, нынче все дадут, — проговорил старичок в серых валенках.
Баба подошла к стоявшим у дверей и, вернувшись, сказала:
— Четыре тысячи просят…
— Креста на них нет, вчера только по три ходили, — сказала старушка.
— Кошку в полушубок заверни и получай без очереди, за младенца сойдет.
— Не очень-то, брат, завернешь, щупают теперь.
— Я тебя только что видел, никакого малого у тебя не было, — кричал около кассы милиционер на бабу, — откуда ж он взялся?
— Откуда… откуда берутся-то? — огрызнулась баба.
— Ну, кто с ребенком, проходи наперед.
— Вон их какая орава поперла. Вот тут и получи билет. И откуда это, скажи на милость? После войны, что ли, их расхватило так? Прямо кучи ребят. Там карга какая-то старая стоит, — тоже с младенцем. Тьфу! кто ж это польстился, ведь это ошалеть надо.
— Теперь не разбираются.
— Вот опять загнали к самой двери, — сказал, плюнув, малый с мешком.
— Возьми, батюшка, ребеночка, тогда тебя без очереди пустят, — сказала баба, владелица двух младенцев.
— Черт-те что… придется брать. Что просишь?
— Цена везде одинаковая, родимый: четыре. А в базар по пяти будем брать.
— Что ж это вы дороговизну-то какую развели? — сказал штукатур, поставив свой мешок и отсчитывая деньги.
— А что ж сделаешь-то…
Штукатур отдал деньги и взял ребенка на руки.
— Головку-то ему повыше держи.
И баба взяла запасного младенца с пола.
— Ай у тебя двойня? — спросила соседка.
Нет, это невестки. Она захворала, так уж я беру. Две тысячи ей, две мне.
Исполу работают…-- сказал старичок, подмигнув.
— Почем ребята? — шепотом спрашивали в толпе.
— По четыре ходят.
— Обрадовались!.. Все соки готовы выжать, спекулянты проклятые. Ведь вчера только по три были.
— По три… а хлеб-то почем?..
— Прямо взбесились, приступу нет. Неделю назад мы со снохой ехали, за пару пять тысяч платили, а ведь это что ж, мои матушки…
— Да, ребята в цену вошли, — сказал старичок, покачав головой, — теперь ежели жена у кого хорошо работает, только греби деньгу.
— Страсть… в десять минут всех расхватали.
— Это еще день не базарный, народу едет меньше, а то беда.
— А вон какая-то кривая с трехгодовалым приперла. Куда ж такого лешего взять?
— Возьмешь, коли спешить нужно.
— Это хоть правда.
— Опять чертова гибель народу набралась, — говорил в недоумении милиционер, — вне очереди больше, чем в очереди. Куда опять кольцом-то закрутились. Черти безголовые! Раскручивай! Эй, ты, господин хороший, что не к своему месту суешься! — крикнул он на штукатура, — ступай взад, тут бабы стоят.
— Я с ребенком…
— А черт вас возьми… ну, стой тут.
— Что ж ты его вниз головой-то держишь, домовой! — закричала молодка, подбежав к штукатуру. — Вот ведь оглашенные, ровно никогда ребят в руках не держали.
— Что ж ему, деньги заплатил, он уж и думает…
Открылась касса. Народ плотной толпой, всколыхнувшись, подвинулся вперед. Пробежала какая-то торговка с жестянкой, посовалась у кассы и пошла искать конец очереди. К ней подбежала кривая баба с трехгодовалым ребенком. Торговка прикинула его на руках и отказалась было, но потом, махнув рукой, завернула мальчишку в шаль с головой и пошла наперед.
— Сбыла своего? — сочувственно спросила старушка в платке у кривой.
— Только и берут, когда ни у кого ребят не останется, — сказала с сердцем кривая баба. — В базарные дни еще ничего, а в будни не дай бог.
— Тяжел очень. С ним час простоишь, все руки отсохнут.
— Матушки, где же мои ребята?! — крикнула молодка, владелица двух младенцев.
— Теперь гляди в оба. Намедни так одну погладили.
— Вот он, я тут стою! — крикнул штукатур, приподнявшись на цыпочках из толпы.
— А другой там?
— Оба целы. Мы сами семейные.
— Старайся, старайся, бабы, — на Красную армию! — крикнул какой-то красноармеец, посмотрев на бесконечную очередь баб с младенцами.
— Да, бабы взялись за ум.
Штукатур, получив билет, пришел сдавать ребенка.
— А чтоб тебя черти взяли!.. Весь пиджак отделал.
— Оботрешься, не велика беда.
— Тут и большой-то, покуда дождется, того гляди… что ж с младенца спрашивать.
— Чей малый? — кричала какая-то женщина, тревожно бегая с ребенком на руках. — Провалилась, окаянная!
К кривой бабе подбежала торговка и, с сердцем сунув ей малого, сказала:
— Лешего какого взяла, не выдают с таким. Только очередь из-за тебя потеряла.
Старичок в валенках посмотрел на нее и сказал:
— Ты бы еще свекора на руки взяла да с ним пришла.