А. Свирский.
Спасите!
править
Этот отчаянный, надорванный крик услыхал я в самую полночь, когда проходил по седьмой роте Измайловского полка. Как раз между двумя знаменитыми притонами Макокина и Пономарева я увидал небольшую кучку народа. Это были все жалкие, оборванные люди, ночлежники названных вертепов. Оборванцы были чем-то крайне заинтересованы и толпились возле тротуара макокинской трущобы.
— Братцы, спасите!.. — услыхал я вторично чей-то плачущий голос, когда подошел к толпе.
Вскоре я увидал того, кто молил о спасении. Это был высокий, худой парень, в коротеньком изодранном зипунишке. Он стоял посреди окружавших его со всех сторон оборванцев и, плача горькими слезами, повторял время от времени голосом, полным отчаяния — «братцы спасите!..»
Парень был жалок до невозможного. У него ноги подкашивались, а из серых, раскрасневшихся глаз неудержимо лились горькие слезы. Не зная, что делать, бедняга мял в руках свою шапку и продолжал все молить о спасении, точно вся судьба его зависела от этих полунагих, отверженных оборванцев. Как сейчас вижу эту длинную, исхудалую фигуру несчастного, с его рыжими, растрепанными волосами и продолговатым лицом, мокрым от слез.
— О чем это ты? — спросил я у него, с трудом пробравшись сквозь толпу.
Но он даже не расслышал моего вопроса.
— Обокрали, вишь, его, — ответил мне за парня маленький, тощий человечек, закутанный в какие-то невообразимо грязные лохмотья. — Он, вишь, — продолжал человечек, — к Макокину, значит, ночевать пришел, а тут-то его и того… обчистили, можно сказать.
— Что же у него украли?
— Деньги, вишь, грит, украли. Десять, грит, целковых было… В кисете за пазухой, грит, были спрятаны… А их-то, вишь, и стащили у него… Народ, известно, аховый сюды ходит, стрелок на стрелке, можно сказать…
— Братцы, и пачпорт был в кисете, — заговорил сквозь рыдания и сам потерпевший.
— А зачем тебя нелегкая сюда принесла с этакими-то деньжищами? Аль другого места для ночлега не мог найти? — послышался чей-то голос из толпы.
— Братцы, да разве же я знал!.. Господи, да ежели б я только знал… Последнюю вот я шубенку продал, чтоб домой добраться… А теперича как я пойду… Пачпорт украли, а до Пензы скоро ль свет-то!.. Ох, пропал я пропадом…
И он снова зарыдал.
Из дальнейших расспросов я узнал, что парень этот явился в Питер на заработки, но, ничего не найдя и проев последние гроши, он продал за десять рублей свой тулуп и намеревался на эти деньги отправиться обратно на родину; но тут, накануне отъезда, его и обокрали. Последнее несчастье обрушилось на него совершенно неожиданно, и он окончательно растерялся. Деревенский парень, простой и неопытный в житейских битвах, он сразу упал духом и, рыдая, как маленький ребенок, молил оборванцев о спасении. В этой беспомощной мольбе бедняги слышалось такое безысходное горе, такая мучительная тоска, что даже эти оборванцы, не менее его, быть может, обездоленные, искренно выражали ему свое сочувствие.
— Братцы, спасите!.. — продолжал, между тем, взывать к толпе парень.
— Эк, его, дьявола, как разбирает, словно последнюю душу украли у него… — неожиданно услыхал я позади себя чей-то грубый, хриплый голос.
Обернувшись, я увидел типичнейшего петербургского «пасача» в длинной засаленной блузе и в опорках на босую ногу. Согнув свою и без того сутуловатую широкую спину, он медленно отошел прочь, направляясь к ночлежному дому.
В это время снова раздался отчаянный вопль потерпевшего парня.
— А чтоб тебе! — злобно проворчал уходивший «пасач», и вдруг, быстро повернувшись назад, он ураганом подлетел к рыдавшему парню.
— На, вот он, твой кисет… И деньги, и пачпорт тут… На, бери!.. Всю душу ты мою вымотал… На, бери!.. Я украл… Потому — сам два дня не жрамши хожу… На, бери!.. Черт косолапый!..
Все это оборванец проговорил скороговоркой, глотая слова и, видимо, сильно взволнованный.
Вручив парню украденный кисет с деньгами и паспортом, «пасач» энергичным движением руки сдернул с головы свой картуз и широко зашагал по направлению к ночлежному приюту. На суровом, загорелом лице его едва заметно мелькнула улыбка.
Толпа молча расступилась и дала «пасачу» дорогу.
Текст издания: журнал «Пробуждение», 1907 № 2.