Мэри и Чарльз Лемб
правитьШекспир, рассказанный детям
правитьМ., «Московский рабочий», 1994.
Текст печатается по изданию: «Шекспир, рассказанный детям», издание А. Мамонтова, 1865 г.
Афинах существовал в прежние времена закон, позволявший гражданам выдавать своих дочерей замуж по выбору отца. В случае же несогласия дочери отец имел право в силу того же закона требовать ее смерти. Однако отцы не желают смерти своих дочерей даже в том случае, если девушки противятся отцовской воле, и оттого закон этот почти никогда не применялся. Случалось, однако, не раз, что родители угрожали молодым дочерям, обещая прибегнуть к этой страшной мере.
Но был однажды и такой случай, когда престарелый Эгей явился к афинскому царю Тезею с жалобой на свою дочь, Гермию. Эгей хотел выдать дочь замуж за Деметрия, молодого афинского аристократа, а девушка не соглашалась на это, так как любила другого афинянина, Лизандра. Эгей обратился к царю Тезею за правосудием и просил его применить к Гермии жестокий афинский закон.
Гермия, оправдываясь, указывала на то, что Деметрий раньше поклялся в любви ее подруге, Елене, безумно любившей его. Однако даже такая уважительная причина нисколько не поколебала сурового решения Эгея.
Хотя Тезей был добрый и сострадательный государь, но он не мог преступать законов своей страны и нашел возможным только отсрочить исполнение приговора над Гермией. Ей было дано четыре дня на размышление с условием, что, если по истечении этого срока она все-таки будет упорствовать в своем нежелании выйти за Деметрия, ее лишат жизни.
Гермия рассказала о своей печальной участи возлюбленному.
Лизандр был в страшном горе. К счастью, он вспомнил о своей тетке, которая жила недалеко от Афин, там этот закон был недействителен, ведь он распространялся лишь на Афины. И вот Лизандр предложил Гермии бежать в эту же ночь из отцовского дома к его тетке, чтобы там навеки соединиться.
— Я встречу тебя, — сказал Лизандр, — в роще, невдалеке от города. В той самой дивной роще, где мы так часто гуляли в прекрасном месяце мае вместе с Еленой.
Гермия с радостью согласилась на это предложение. Никому не сказала она о своем решении бежать, за исключением подруги, Елены, от которой никогда ничего не скрывала. Елена же, как это часто бывает с девушками, ослепленными любовью, выдала тайну Гермии Деметрию, хотя это предательство не могло принести ей лично никакой выгоды.
Роща, в которой Гермия и Лизандр назначили свидание, была любимейшим убежищем маленьких существ, известных под названием эльфов.
Оберон, царь эльфов, и Титания, их царица, всегда встречались в этой роще в полночь. Они являлись на свидания друг с другом в сопровождении своих свит, состоявших из крошечных существ. Здесь они все проводили время, весело пируя.
Случилось так, что между царем и царицей крошечных духов произошло печальное недоразумение. С некоторых пор, встречаясь в лунные ночи в дивной роще, они каждый раз ссорились и пререкались, а испуганные царской ссорой эльфы разбегались и прятались в чашечках желудей.
Причина раздора таилась в том, что Титания не соглашалась отдать Оберону своего приемыша, маленького мальчугана, сына своей подруги. Этого приемыша Титания после смерти подруги отняла у его кормилицы; а потом растила и воспитывала как родного сына.
В ночь, когда в роще должны были встретиться Гермия и Лизандр, Титания гуляла со своими приближенными и повстречалась с Обероном, окруженным также блестящей свитой.
— Какая неприятная встреча при лунном свете, о надменная Титания! — сказал прекрасный царь эльфов.
Царица Титания ответила:
— А, это ты, завистливый Оберон? Эльфы, бежим отсюда. Я отреклась от его общества.
— Стой, безрассудная! — воскликнул Оберон. — Разве я не твой супруг? Как смеет Титания перечить Оберону? Отдай мне маленького мальчугана, пусть он будет моим пажом.
— Не бывать тому, — ответила царица. — Я не отдала бы тебе его даже за все твое царство. — И она в гневе покинула возмущенного царя.
— Хорошо, ступай своей дорогой! — сказал Оберон. — Но берегись. За эту обиду я буду мучить тебя до самого рассвета!
И Оберон послал за Пуком, своим главным и любимым советником. Пук, или Робан Добряк, как его часто называли, был хитрый, шаловливый дух. Он любил выкидывать забавные шутки в соседних деревнях: то прокрадывался на молочную ферму и снимал сливки с молока, то прыгал в маслобойку и плясал там свои фантастические пляски, и тогда напрасно молочница пыталась сбить масло. Плохо приходилось от него и деревенским парням: если только Пуку удавалось как-нибудь забраться в пивоварню, можно было быть уверенным, что пиво скиснет. Стоило собраться добрым соседям, чтобы распить вместе по кружке пива, как Пук уже тут как тут. То он прыгал в кружку с пивом в виде назойливого насекомого, то толкал кружкой в зубы старой кумушке, так что пиво струилось по ее увядшим щекам. Или выдергивал треножный табурет из-под этой же кумушки как раз в ту минуту, когда она начинала рассказывать своим соседям какую-нибудь очень печальную историю. И рассказчица растягивалась на полу, а остальные старушки покатывались от хохота и уверяли, будто не проводили никогда более веселых минут.
— Сюда, Пук! — позвал Оберон этого маленького ночного проказника. — Добудь мне цветок, который девушки называют тщетной любовью. Если соком такого алого цветочка намазать веки спящего, то по пробуждении этот человек проникается любовью к первому, кого он увидит. Я хочу намазать соком алого цветка веки моей Титании, когда она заснет. Тогда, кого бы она ни увидела, открыв глаза, — будь то лев или медведь, любопытная мартышка или суетливая обезьяна, — Титания страстно полюбит. При помощи другого средства я могу снять с ее глаз чары, но сделаю это лишь после того, как она уступит мне мальчика, из которого я хочу сделать своего пажа.
Пук, очень любивший всякие злые шутки, пришел в восторг от замысла своего господина и бросился отыскивать цветок. Между тем Оберон, поджидая возвращения Пука, увидел Деметрия и Елену, которые только что вошли в рощу. Он услышал, как Деметрий упрекал Елену, зачем она последовала за ним. Молодая девушка оправдывалась и кротко напоминала Деметрию о его былой любви и уверениях в вечной верности. Он же отвечал ей резко и наконец сказал, что оставляет ее на съедение диким зверям. После этих слов он быстро ушел от девушки, но она бросилась догонять жестокого юношу.
Царь эльфов был всегда дружески расположен к искренно любящим. И теперь он почувствовал глубокое сострадание к Елене. Быть может, он видел ее еще тогда, когда Деметрий любил Елену и гулял с ней в роще при лунном свете. Как бы то ни было, но едва вернулся Пук с алым цветком, Оберон сказа ему:
— Сюда только что пришла афинская девушка, влюбленная в юношу, который пренебрегает ею. Возьми сок этого цветка и, если найдешь этого юношу спящим, пусти ему в глаза несколько капель. Но устрой это так, чтобы девушка была вблизи его и чтоб, проснувшись, он сейчас же увидел ее. Ты узнаешь юношу по афинской одежде, которую он носит.
Пук обещал устроить все, как ему приказал царь эльфов.
Между тем Оберон, не замеченный, прокрался к Титании, когда та собиралась лечь спать. У царицы было очаровательное жилище — небольшой холмик, весь поросший полевым тмином, первинкой и душистой фиалкой под сводом из жимолости, вьющихся роз и шиповника. Там Титания проводила всегда часть ночи, отдыхая; покрывалом ей служила кожа змеи, которая была, однако, достаточно велика для того, чтобы в нее могла завернуться фея.
Оберон застал Титанию в момент, когда она давала наставления эльфам, что они должны делать во время сна царицы.
— Пусть одни из вас, — приказывала царица, — убивают личинки в бутонах роз; другие гоняются за летучими мышками, чтобы добыть кожу с их крыльев и сшить из нее рубашечки для моих маленьких эльфов… Третьи пусть отгоняют неугомонную сову, чтобы ее крики не мешали мне спать. Но прежде всего усыпите меня пением. И эльфы запели колыбельную песенку:
С двухконечным жалом змеи,
Сгиньте прочь! А ты в свою
Норку, еж, ползи скорее
Баю-баюшки-баю.
Прочь и ящеры с червями,
Не несите зла с собой
Вы царице. Ты же с нами,
Соловей, баюкай, пой.
Чары волшебства напрасно
Испытают власть свою
Над царицею прекрасной.
Баю-баюшки-баю1.
1 Перевод Е. В. Гешина.
Усыпив царицу этой колыбельной песенкой, эльфы покинули ее, чтобы исполнить важные поручения. Тут Оберон тихо подкрался к Титании и капнул на ее веки любовным соком, говоря:
«Пусть первый, кого ты увидишь, проснувшись, Заставит тебя проникнуться любовью к себе».
Но вернемся теперь к Гермии, бежавшей в эту ночь из отцовского дома, чтобы спастись от смерти, к которой была приговорена за отказ выйти замуж за Деметрия. Войдя в рощу, она сейчас же увидела своего возлюбленного Лизандра, поджидавшего ее. Ведь они решили вместе отправиться в дом его тетки. Но не успели молодые люди пройти несколько шагов, как Гермия почувствовала сильную усталость. Лизандр посоветовал Гермии отдохнуть и дождаться утра. Девушка прилегла на холмик, поросший бархатистым мхом, а Лизандр лег немного поодаль, и вскоре оба заснули. Здесь нашел их Пук. При виде красивого юноши в афинской одежде и очаровательной девушки, спавшей рядом с юношей, Пук решил, что это тот самый афинянин, который отталкивал любившую его девушку и к которому послал его Оберон. Конечно, юноша, проснувшись, прежде всего увидит девушку, лежащую вблизи него. А потому, не теряя времени, Пук влил несколько капель сока алого цвета в глаза юноши. Действие волшебного сока должно было быть очень сильным. Но как раз по той же дороге проходила Елена, и Лизандр, проснувшийся в эту минуту, увидел ее. Вся любовь Лизандра к Гермии вдруг исчезла, и он сразу полюбил Елену.
Если бы он, проснувшись, увидел Гермию, то ошибка Пука не имела бы никаких последствий. Ведь тогда он полюбил бы Гермию еще больше. Но благодаря действию волшебного цветка Лизандр изменил своей возлюбленной и бросился за другой, покинув спящую Гермию одну в лесу среди ночи.
Он стал уверять Елену, будто она настолько прекраснее Гермии, насколько белая голубка лучше черного ворона. Говорил, что за нее готов пойти в огонь и воду, и многое еще он твердил ей в таком же роде. Елена, зная, что он возлюбленный ее подруги Гермии, была крайне возмущена его словами. Она думала — и это было вполне понятно, — что Лизандр смеется над ней.
— О! — воскликнула она. — К чему я родилась? Зачем дожила до такой злой насмешки? Чем заслужила от тебя подобное презрение? Разве не довольно того, что я никак не могу добиться от Деметрия ласкового взгляда? Своим позорным ухаживанием ты оскорбляешь меня. А я думала, Лизандр, что ты гораздо благороднее.
Сказав это с раздражением и досадой, она убежала. Лизандр же совсем позабыл о Гермии, которая все еще спала, и последовал за Еленой.
Когда Гермия проснулась, то очень испугалась, увидя, что ее покинул Лизандр. Она стала бродить по лесу, недоумевая, что сталось с ее возлюбленным и где его искать. В это время Деметрий, всю ночь искавший Гермию и своего соперника Лизандра, утомленный неудачными поисками, заснул крепким сном. Его нашел Оберон, который понял из ответов Пука, что тот применил волшебный сок к какому-то другому юноше. Заметив Деметрия, Оберон намазал его веки волшебным соком. Вскоре Деметрий проснулся, и первая, кого он увидел, была Елена. Он сейчас же обратился к ней с любовными речами, как незадолго перед тем Лизандр. В это время появился Лизандр, преследуемый Гермией, которая теперь, в свою очередь, бежала за охладевшим возлюбленным. Все перепуталось благодаря злосчастной ошибке Пука. Лизандр и Деметрий наперебой стали уверять Елену в любви, ибо на обоих подействовали чары цветочного сока. Изумленная Елена решила, что Деметрий, Лизандр и Гермия устроили заговор против нее с целью хорошенько над ней потешиться. Но Гермия была поражена не менее Елены. Она никак не могла понять, почему Лизандр и Деметрий — оба влюбленные в нее — вдруг полюбили Елену. Это печальное недоразумение вовсе не казалось ей шуткой. И вот обе девушки, которые до сих пор были лучшими подругами, заговорили одна с другой очень резко и враждебно.
— Вероломная Гермия! — сказала Елена. — Это ты подговорила Лизандра превозносить меня в насмешку! И не ты ли подучила влюбленного в тебя Деметрия, который отталкивал меня ногой, говорить мне: «Богиня, нимфа, несравненная и божественная»? Для чего ему твердить предо мной все это, раз он ненавидит меня? И ты, Гермия, согласилась издеваться надо мной вместе с ним? Неужели же забыла ты о нашей дружбе? Неужели забыла, как мы, бывало, сидели на одной подушке, распевали одну песенку, вышивали один и тот же цветок по одному узору? Как могла ты забыть, что мы с тобой были нераздельны, словно две сросшиеся вишни, Гермия! Это неблагородно и не по-дружески быть заодно с мужчинами и издеваться над своей несчастной подругой!
— Меня крайне удивляет твоя гневная речь, — сказала Гермия. — Не я над тобой издеваюсь, а ты, по-видимому, смеешься надо мной!
— О, продолжай прикидываться огорченной и серьезной! — ответила Елена. — Продолжай корчить за моей спиной гримасы и обмениваться с юношами насмешливыми улыбками. Если бы у вас троих была хоть искра сострадания, благородства или знания приличий, вы не потешались бы надо мной!
Пока Елена и Гермия обменивались такими гневными речами, Деметрий и Лизандр покинули их, чтобы сразиться в лесу и>за Елены.
Молодые девушки заметили исчезновение юношей и побрели в лес искать своих возлюбленных.
Но едва они ушли, как царь эльфов, который все время подслушивал их спор, обратился к Пуку:
— Вот что произошло из-за твоей небрежности, Пук! Или ты сделал это умышленно?
— Поверь мне, царь теней, — ответил Пук, — это произошло по недоразумению. Ведь ты сказал, что я узнаю юношу по афинской одежде. И я не виноват в моей ошибке. Но я все-таки рад, что так вышло. Ведь их ссора очень забавна.
— Ты слышал? — возразил Оберон. — Лизандр и Деметрий пошли искать место для поединка. Приказываю тебе сгустить ночные тени и развести возбужденных соперников; сделай так, чтобы они не могли сойтись. Передразнивай их голоса. Заманивай одного голосом другого до тех пор, пока они не устанут. Когда же они заснут, то выжми на глаза Лизандра вот это растение. После того он проснется, позабудет свою любовь к Елене и снова полюбит Гермию. И тогда обе милые девушки будут счастливы, каждая со своим возлюбленным. А все происшедшее покажется им сном. Но теперь спеши, Пук. Я же тем временем пойду погляжу на мою Титанию.
Титания все еще спала. Оберон завидел вблизи афинского ткача, который заблудился в лесу и тоже задремал, и подумал: «Вот кто будет возлюбленным моей Титании!» И при помощи чар он обратил голову ткача в ослиную. Хотя Оберон действовал очень осторожно, тем не менее парень проснулся и встал. Не подозревая ничего о своем превращении, он направился к жилищу волшебной царицы, где та почивала.
— О, какого ангела я вижу! — воскликнула Титания, открывая глаза. Волшебный сок над ней тоже стал проявлять свое действие. — Неужели ты так же умен, как и прекрасен? — спросила она у ткача.
— Как вам сказать, госпожа? — ответил парень. — Если у меня хватит смекалки выбраться из этого леса, то с меня и того довольно.
— Не уходи из лесу! — взмолилась влюбленная царица. — Я — дух совсем особенный, и я люблю тебя. Пойдем со мной. Я приставлю к тебе эльфов, чтобы они охраняли тебя.
И, позвав четырех эльфов — Душистый Горошек, Паутину, Горчичное Семечко и Ночную Бабочку, — царица сказала им:
— Ухаживайте за этим очаровательным красавцем, прыгайте по его следам, летайте за ним повсюду, угощайте его виноградом и абрикосами и достаньте для него сладкого меда у пчелок! Приди и сядь рядом со мной, — обратилась она к ослиной голове, — дай я приласкаю твои милые волосатые щеки, мой обворожительный осел! Мне хочется целовать твои большие прелестные уши, радость моя!
— Где же Душистый Горошек? — спросил парень с ослиной головой, не обращая ни малейшего внимания на ухаживания царицы, но очень гордясь своей свитой.
— Здесь, господин! — ответил Горошек.
— Почеши мне голову, — сказал ткач. — А где Паутина?
— Здесь, господин! — ответила Паутина.
— Хорошо, госпожа Паутина, — промолвил он, — Убей вон того шмеля, который сидит на верхушке чертополоха. И принеси мне, добрейшая госпожа Паутина, его желудочек, наполненный медом. А куда девалось Горчичное Семечко?
— Здесь, господин! Что вам угодно? — ответило Семечко.
— Да ничего особенного, добрейшее Семечко, — сказал парень. — Впрочем, помоги-ка Душистому Горошку почесать мне голову. Кажется, придется сходить к цирюльнику, потому что я чертовски оброс волосами.
— Скажи, мое сокровище, — спросила царица, — не хочется ли тебе чего-нибудь покушать? Мой проворный эльф добудет тебе из гнезда белки свежих орехов.
— Я предпочел бы горсть или две сухого гороху, — ответил парень, который вместе с ослиной головой приобрел и ослиные вкусы. — Но прошу тебя, пусть меня теперь никто не тревожит, мне что-то захотелось поспать.
— Усни же, — сказала царица, — а я посижу возле тебя. О, как я люблю тебя!
Увидя, что ткач спит и рядом с ним сидит Титания, Оберон появился перед ней и стал ее упрекать, как она могла выбрать предметом своей любви осла. Она не отрицала этого, так как парень с ослиной головом действительно спал подле нее с венком на голове, которым она сама его украсила.
Подразнив ее вдоволь и насладившись ее смущением, Оберон стал снова просить царицу уступить ему приемыша. На этот раз она не решилась отказать Оберону в его просьбе, так как была совершенно уничтожена тем, что супруг застал ее с новым другом.
Когда Оберон добился своего и получил мальчика себе в пажи, он смилостивился над Титанией и пожелал исправить недостойное положение, в которое поставил свою жену. Тут он пустил в ее глаза сок цветка, отрезвляющего от любовных чар. Царица эльфов немедленно пришла в себя. Она совсем образумилась и не могла понять своего недавнего увлечения. С ужасом говорила она, как противен ей самый вид чудовища с ослиной головой.
Оберон снял ослиную голову с парня, и тот продолжал спать — уже со своей собственной глупой головой на плечах.
Оберон и Титания помирились окончательно. Царь рассказал царице о влюбленных из Афин и об их ночных ссорах. Титания согласилась отправиться вместе с мужем и узнать, чем кончились приключения молодых людей.
Царь и царица застали юношей и их милых возлюбленных спящими на траве, вблизи друг от друга. Пук, желая исправить свою ошибку, устроил так, что обе пары очутились вместе. Он очень осторожно уничтожил чары над Лизандром при помощи противоядия, данного Обероном.
Первой проснулась Гермия. Увидя спящего рядом с ней Лизандра, которого она считала утраченным навсегда, девушка стала смотреть на него, удивляясь непостоянству своего милого. Вдруг Лизандр открыл глаза и увидал перед собой свою Гермию. Его помутившийся было рассудок восстановился, а вместе с тем вернулась и его любовь к Гермии. Они стали говорить о приключениях минувшей ночи и сами недоумевали: произошло ли все то в действительности или же было только страшным сном, приснившимся им обоим?
Но вот проснулись Елена и Деметрий. Сладкий сон успокоил разгневанную и утомленную душу Елены. Она теперь с восторгом слушала пылкие уверения в любви, в которых рассыпался перед ней Деметрий. К своему удивлению и радости, Елена видела, что Деметрий говорит с ней вполне искренно.
Перестав быть соперницами, прелестные ночные странницы сделались еще более нежными подругами, чем были прежде. Все гневные слова, произнесенные ими, были забыты. И девушки спокойно стали обсуждать, что им лучше всего предпринять в их положении. Было решено, что Деметрий откажется от Гермии и станет просить ее отца отменить жестокий приговор, грозящий смертью бедной Гермии. Деметрий собрался уже идти в Афины, чтобы уладить все это, как вдруг, к всеобщему удивлению, в лесу появился Эгей — отец Гермии. Оказалось, он отправился в рощу искать свою убежавшую дочь.
Когда Эгей понял, что Деметрий не желает больше жениться на его дочери, он перестал препятствовать ее браку с Лизандром и согласился, чтобы они соединились брачными узами спустя четыре дня, то есть в тот самый день, когда Гермии предстояло умереть. Одновременно решили обвенчаться также Елена и неизменно преданный ей теперь Деметрий.
Царь и царица эльфов, бывшие невидимыми свидетелями общего примирения влюбленных, убедились в счастливом конце всех ночных злоключений и так обрадовались этому, что захотели отпраздновать предстоящие свадьбы большим пиром в своем волшебном царстве.
А теперь, если кто-либо недоволен рассказом об эльфах и их проделках и находит рассказ невероятным и странным, пусть представит себе, будто он спал и видел все это во сне. Надеюсь, никто из моих читателей не будет настолько придирчивым, чтобы слишком строго судить меня за невинный «Сон в летнюю ной».