Сонеты солнца, меда и луны (Бальмонт)/Версия 2

Сонеты солнца, меда и луны
автор Константин Дмитриевич Бальмонт
Опубл.: 1917. Источник: az.lib.ru • Песня миров

 К. Бальмонт

 Сонеты солнца, меда и луны
 Песня миров
 1917

----------------------------------------------------------------------------
 Бальмонт К. Д. Избранное. Стихотворения. Переводы. Статьи
 М., "Художественная литература", 1980
 Дополнение по:
 Бальмонт К. Солнечная пряжа. Изборник
 Библиотека поэта. Малая серия
 СПб, 2003
----------------------------------------------------------------------------

 Содержание

 Чертог
 Поэт
 Котловина
 Звездные знаки
 Что со мной
 Умей творить
 Сонеты солнца
 Рождение любви
 Шествие кабарги
 Пещерник
 Младший
 Наука
 Жужжанье мух
 Лучший стих
 Художник
 Далекое
 Сила Бретани
 Сибирь
 Пляска колдуна
 Воспоминание
 Рождение музыки
 Люби
 Он
 Она покоится
 Она
 Камея
 Столепестковая
 Бой
 На отмели времен
 Шалая
 Успокоенная
 Кольца
 Пантера
 Блеск боли
 Два цветка
 Неразделенность
 Микель Анджело
 Леонардо да Винчи
 Марло
 Шекспир
 Кальдерон
 Эдгар По
 Шелли
 Лермонтов
 1. "Опальный ангел, с небом разлученный..."
 2. "Внимательны ли мы к великим славам..."
 3. "Он был один, когда душой алкал..."
 4. "Мы убиваем гения стократно..."
 Рассвет
 Бронзовка
 Павлин
 Полдень
 Оно прекрасно
 Вселенский стих
 Причастие
 Тишина
 Отчий дом
 Постель
 Серп
 Обелиск
 Встреча
 Венчанные
 Цветок
 Зерно
 Мир
 Стена
 Лебяжий пух
 Весь круг
 Огненный мир
 На огненном пиру
 Жертва
 Пир
 Цвета драгоценного
 Ткань
 Китайская греза
 Голубой сон
 Закон природы
 Соотношенья
 Музыка
 Человек
 Сон девушки

 Слово песни - капля меда,
 Что пролился через край
 Переполненного сердца.

 Испанская песня
 ЧЕРТОГ

 Из пламеней и лепестков червонных,
 Из быстрых искр от скока конских ног,
 Из тех боев, где бьется рог о рог,
 Из рева бурь и гласа гудов звонных, -

 Из фимиамов сине-благовонных,
 Из слов, которых вымолвить не мог,
 Я принял весть и выстроил чертог
 Из тайновестей этих раскаленных.

 В чертоге, где прядет моя мечта,
 Сплетаются несчетные покои.
 В намек скрестилась в нем с чертой черта.

 Огнями созревает темнота.
 В углах сосуды, где в рустом настое
 Хмелеет сказка и цветет алоэ.

 ПОЭТ

 Решает миг, но предрешает час,
 Три дня, неделя, месяцы и годы.
 Художник в миге - взрыв в жерле природы,
 Просветный взор вовнутрь господних глаз.

 Поэты. Братья. Увенчали нас
 Не люди. Мы древней людей. Мы своды
 Иных планет. Мы Духа переходы.
 И грань - секунда, там, где наш алмаз.

 Но если я поэт, да не забуду,
 Что в творчестве подземное должно
 Вращать, вращать, вращать веретено.

 Чтоб вырваться возможно было чуду.
 Чтоб дух цветка на версты лился всюду.
 Чтоб в душу стих глядел и пал на дно.

 КОТЛОВИНА

 Пожар - мгновенье первое земли,
 Пожар - ее последнее мгновенье.
 Два кратера, в безумстве столкновенья,
 Несясь в пустотах, новый мир зажгли.

 В туманной и пылающей пыли
 Размерных вихрей началось вращенье
 И волей притяженья-отторженья
 Поплыли огневые корабли.

 В безмерной яме жгучих средоточий
 Главенствующих сил ядро легло,
 И алым цветом солнце расцвело.

 Планеты - дальше, с сменой дня и ночи.
 Но будет час. Насмотрятся все очи.
 И все планеты рушатся в жерло.

 ЗВЕЗДНЫЕ ЗНАКИ

 Творить из мглы, расцветов и лучей,
 Включить в оправу стройную сонета
 Две капельки росы, три брызга света
 И помысел, что вот еще ничей.

 Узнать в цветах огонь родных очей,
 В журчанье птиц расслышать звук привета,
 И так прожить весну, и грезить лето,
 И в стужу целоваться горячей.

 Не это ли веселая наука,
 Которой полный круг, в расцвете лет,
 Пройти повинен мыслящий поэт?

 И вновь следить в духовных безднах звука,
 Не вспыхнул ли еще не бывший след
 От лёта сказок, духов и комет.

 ЧТО СО МНОЙ

 Что сделалось со мной? Я весь пою.
 Свиваю мысли в тонкий строй сонета.
 Ласкаю зорким взором то и это,
 Всю вечность принимаю как мою.

 Из черных глыб я белое кую.
 И повесть чувства в сталь и свет одета.
 Во всем я ощущаю только лето,
 Ветров пьянящих теплую струю.

 О, что со мной? Я счастлив непонятно.
 Ведь боль я знаю так же, как и все.
 Хожу босой по стеклам. И в росе

 Ищу душой того, что невозвратно.
 Я знаю. Это - солнце ароматно
 Во мне поет. Я весь в его красе.

 УМЕЙ ТВОРИТЬ

 Умей творить из самых малых крох.
 Иначе для чего же ты кудесник?
 Среди людей ты божества наместник,
 Так помни, чтоб в словах твоих был бог.

 В лугах расцвел кустом чертополох,
 Он жесток, но в лиловом он - прелестник.
 Один толкачик - знойных суток вестник.
 Судьба в один вместиться может вздох.

 Маэстро итальянских колдований
 Приказывал своим ученикам
 Провидеть полный пышной славы храм

 В обломках камня и в обрывках тканей.
 Умей хотеть - и силою желаний
 Господень дух промчится по струнам.

 СОНЕТЫ СОЛНЦА

 Сонеты солнца, меда и луны.
 В пылании томительных июлей
 Бросали пчелы рано утром улей,
 Заслыша дух цветущей крутизны.

 Был гул в горах. От солнца ход струны.
 И каменный баран упал с косулей,
 Сраженные одной и той же пулей.
 И кровью их расцвечивал я сны.

 От плоти плоть питал я, не жалея
 Зверей, которым смерть дала рука.
 Тот мед, что пчелы собрали с цветка, -

 Я взял. И вся пчелиная затея
 Сказала мне, чтоб жил я не робея,
 Что жизнь смела, безбрежна и сладка.

 РОЖДЕНИЕ ЛЮБВИ

 Любить - живых учила красногрудка.
 Вся серая была она в раю.
 Сидела на утесе, на краю.
 А мир кругом был смех, и всклик, и шутка.

 И думала крылатая малютка:
 "О чем они? О чем и я пою?
 Любить не нужно все. А лишь мою".
 И в этот миг у ней зарделась грудка.

 И птичка полетела по кустам.
 Тогда впервые заалели розы,
 Гвоздики, маки, целый алый храм.

 И кровь любовью брызнула к сердцам.
 И молния, узор небесной грезы,
 Велела быть грозе и лить дождям.

 ШЕСТВИЕ КАБАРГИ

 Влюбленная проходит кабарга,
 Средь диких коз колдунья аромата.
 Вослед нее пахучая утрата,
 Под ней душисты горные луга.

 Пьянящий мускус. Смыты берега
 Бесстрастия. Любовь здесь будет плата.
 И любятся с рассвета до заката.
 Но прежде - бой. В любви сразить врага.

 Самец самцу противоставит бивни.
 Алеют у сильнейшего клыки.
 Сперва гроза. Лишь за грозою ливни.

 Ждет самка. В мире бродят огоньки.
 В одном любовном запахе и рае
 Сибирь, Китай, Тибет и Гималаи.

 ПЕЩЕРНИК

 В пещере начертал он на стене
 Быков, коней. И чаровали гривы.
 Он был охотник смелый и счастливый.
 Плясали тени сказок при огне.

 Жена, смеясь, склонялася к жене.
 Их было семь. Семьею говорливой,
 Порою дружной, а порой бранчливой,
 Все были только с ним в любовном сне.

 Сидел поддали он. И дух мечтанья
 Его увел в безвестную страну.
 Он был так бледен. И любил одну.

 В том крае были сказочные зданья.
 Он был в них царь. И вдруг в его сознанье
 Мечта вонзила звонкую струну.

 МЛАДШИЙ

 Ватага наохотилась и ела.
 Хрустели кости лошадей и коз
 Вокруг костров. Там дальше был откос.
 И он сидел у самого предела.

 Он с краю был. Меньшой. Такое дело,
 Как бить зверей, в нем не будило грез.
 Он съел кусок добычи. Кость поднес.
 Там дырка. Глянул. Дунул. Кость запела.

 Обрадован, он повторял тот звук.
 Журчащий свист. Он был похож на птицу.
 Кругом смеялись. Но уж он цевницу

 Почувствовал. Движенье ловких рук.
 Отверстья умножали голос мук.
 Всклик счастья. Он зажег свою зарницу.

 НАУКА

 Я ласково учусь зеленой тишине,
 Смотря, как царственны, сто лет проживши, ели.
 Они хранят свой цвет, приемля все метели,
 И жалобы в них нет, и жалоб нет во мне.

 Я голубой учусь у неба вышине,
 У ветра в камышах учился я свирели.
 От облаков узнал, как много снов в кудели,
 Как вольно, сны создав, их в бурном сжечь огне.

 Я красному учусь у пламенного мака,
 Я золото беру у солнечных лучей,
 Хрустальности мечты учил меня ручей.

 И если мышь мелькнет, и в ней ищу я знака.
 Зима скует порыв и сблизит берега,
 И белый мне псалом споют без слов снега.

 ЖУЖЖАНЬЕ МУХ

 Жужжанье мух. О светлое стекло
 Упрямое их тонкое биенье.
 И странная прозрачность разделенья.
 Все это вместе мысль мою влекло, -

 В те дни, когда в полуверсте село
 Являлось чем-то в дымке отдаленья,
 Где буду вновь я только в воскресенье,
 Когда звучат колокола светло.

 С тех пор уж скоро минет полстолетья.
 Но мне дано быть долго молодым.
 Я в пламени. Меня не тронет дым.

 Еще желаю целый мир пропеть я.
 И не с людьми я в это лихолетье.
 Я звезд, и птиц, и мошек - побратим.

 ЛУЧШИЙ СТИХ

 Прекрасно-тяжки золотые слитки,
 Природою заброшенные к нам.
 Прекрасен вихрь, бегущий по струнам,
 Ручьистость звуков, льющихся в избытке.

 Прекрасна мудрость в пожелтелом свитке,
 Сверканья тайн, огонь по письменам.
 Прекрасней - жизнь отдать бегущим снам
 И расцветать с весной, как маргаритки.

 Из всех, мечте дарованных, цветов,
 Быть может, этот цветик самый скромный,
 Такой простой, невинный, неизломный.

 В нем не отыщешь орхидейных снов,
 Ни тех, что ирис даст изящно-томный.
 Но лучший стих - где очень мало слов.

 ХУДОЖНИК

 К сосцам могучей матери-земли,
 Протянутым всем подлинным и сущим,
 Припав, как сын, ты жадно пьешь сосущим
 Лобзанием и мед и миндали,

 И ландыши, что пьяно расцвели,
 Как свечечки по многотенным кущам,
 И яркий день, что жжет огнем нелгущим,
 И громкий смех, и тихий звон вдали.

 Ни раною, ни мыслью не отравлен,
 В размерности ты все вбираешь в сон
 Своих зрачков. Ты как бы сын племен, -

 Которым первый миг земли был явлен.
 Весь цельный луч в тебе сейчас прославлен,
 Хоть радугой еще не преломлен.

 ДАЛЕКОЕ

 Когда весь мир как будто за горой,
 Где все мечта и все недостоверно,
 Подводный я любил роман Жюль Верна,
 И Немо-капитан был мой герой.

 Когда пред фортепьяно, за игрой,
 Он тосковал, хоть несколько манерно,
 Я в океане с ним качался мерно -
 И помню, слезы хлынули струей.

 Потом я страстно полюбил Майн Рида,
 Но был ручной отвергнут Вальтер Скотт.
 Пропиш года. Быть может, только год?

 Мне грезится Египет, Атлантида.
 Далекое. И мой сиамский кот
 "Плыви в Сиам!", мурлыча, мне поет.

 СИЛА БРЕТАНИ

 В таинственной, как лунный свет, Бретани,
 В узорной и упрямой старине,
 Упорствующей в этом скудном дне,
 И только в давних днях берущей дани

 Обычаев, уборов и преданий,
 Есть до сих пор друиды, в тишине,
 От солнца отделенной, там - на дне,
 В Атлантике, в загадке, в океане.

 В те ночи, как колдует здесь луна,
 С Утеса Чаек видно глубь залива.
 В воде - дубравы, храмы, глыбы срыва.

 Проходят привиденья, духи сна.
 Вся древность словно в зеркале видна,
 Пока ее не смоет мощь прилива.

 СИБИРЬ

 Страна, где мчит теченье Енисей,
 Где на горах червонного Алтая
 Белеют орхидеи, расцветая,
 И вольный дух вбираешь грудью всей.

 Там есть кабан. Медведь. Стада лосей.
 За кабаргой струится мускус, тая.
 И льется к солнцу песня молодая.
 И есть поля. Чем хочешь, тем засей.

 Там на утес, где чары все не наши,
 Не из низин, взошел я в мир такой,
 Что не был смят ничьей еще ногой.

 Во влагу, что в природной древней чаше
 Мерцала, не смотрел никто другой.
 Я заглянул. Тот миг всех мигов краше.

 ПЛЯСКА КОЛДУНА

 Один, ничьи не ощущая взоры,
 В ложбине горной, вкруг огня кружась,
 Он в пляске шел, волшебный Папуас,
 Изображая танцем чьи-то споры.

 Он вел с огнем дрожавшим разговоры.
 Курчавый, темный, с блеском черных глаз,
 Сплетал руками длительный рассказ,
 Ловил себя, качал свои уборы.

 Хвост райской птицы в пышности волос
 Взметался как султан незримой битвы.
 Опять кружась, он длил свои ловитвы.

 Я видел все, припавши за утес.
 И колдовские возмогли молитвы -
 Как жезл любви, огонь до туч возрос.

 ВОСПОМИНАНИЕ

 Голубоватое кольцо, все кольца дыма
 Моих египетских душистых папирос,
 Как очертанья сна, как таяние грез,
 Создавши легкое, уйдут неисследимо.

 Я мыслью далеко. Я в самом сердце Рима.
 Там об Антонии поставлен вновь вопрос.
 И разрешен сполна. Как остриями кос
 Обрезан стебель трав, и жизнь невозвратима.

 Я знаю, римлянин не должен был любить,
 Так пламенно любить, как любят только птицы,
 Очарования египетской царицы.

 Но Парки нам плетут, и нам обрежут, нить.
 Я ведал в жизни все. Вся жизнь лишь блеск зарницы.
 Я счастлив в гибели. Я мог, любя, любить.

 РОЖДЕНИЕ МУЗЫКИ

 Звучало море в грани берегов.
 Когда все вещи мира были юны,
 Слагались многопевные буруны,
 В них был и гуд струны, и рев рогов.

 Был музыкою лес и каждый ров.
 Цвели цветы, огромные, как луны,
 Когда в сознанье прозвучали струны.
 Но звон иной был первым в ладе снов.

 Повеял ветер в тростники напевно,
 Чрез их отверстья ожили луга,
 Так первая свирель была царевна

 Ветров и воли, смывшей берега.
 Еще, чтоб месть и меч запели гневно,
 Я сделал флейты из костей врага.

 ЛЮБИ

 "Люби!" - поют шуршащие березы,
 Когда на них сережки расцвели.
 "Люби!" - поет сирень в цветной пыли.
 "Люби! Люби!" - поют, пылая, розы.

 Страшись безлюбья. И беги угрозы
 Бесстрастия. Твой полдень вмиг - вдали.
 Твою зарю теченья зорь сожгли.
 Люби любовь. Люби огонь и грезы.

 Кто не любил, не выполнил закон,
 Которым в мире движутся созвездья,
 Которым так прекрасен небосклон.

 Он в каждом часе слышит мертвый звон.
 Ему никак не избежать возмездья.
 Кто любит, счастлив. Пусть хоть распят он.

 ОН

 Он проточил и пробуравил горы.
 Разрезал исполинский материк,
 И корабельный караван возник
 Там, где лесные ширились просторы.

 Он звезды разместил в ряды и хоры.
 Он мысль свою, как мчащийся двойник,
 Пошлет в пространство искрой, искра - крик,
 Чрез океан ведет переговоры.

 Задачи нет, которую бы он
 Не разрешил повторностью усилья.
 Он захотел - и он имеет крылья.

 До Марса досягнуть - надменный сон.
 И сбудется. Но в безднах изобилья
 Он должен гнаться до конца времен.

 ОНА ПОКОИТСЯ

 Она покоится. Две белых чаши - груди.
 Два неба голубых - закрытые глаза.
 Ее ли в том вина, что в высях бирюза
 То дремлет в тишине, то в грозном рдеет гуде.

 Через нее в борьбе с богами равны люди.
 И станет сказкою, свой миг прожив, гроза,
 Бессмертным жемчугом - минутная слеза.
 И дикая резня - в напевном будет чуде.

 Она покоится. До нежного бедра
 Точеная рука чуть льнет в изгибе стройном.
 Ей суждено пребыть видением спокойным, -

 В веках оправданной, вне зла и вне добра.
 Она покоится меж звезд, где дышит мера,
 И в несмолкающих гекзаметрах Гомера.

 ОНА

 Когда пред нею старцы, стражи лона,
 Склонились друг до друга, говоря:
 "Смотрите, розоперстая заря!" -
 Она возникла в мире вне закона.

 Как сладкий звук, превыше вихрей стона,
 Как царская добыча для царя,
 Как песнь весны, как пламя алтаря,
 Как лунный серп в опале небосклона.

 Как миг любви, что сам себе закон,
 Как звон оков законченного плена,
 Как в ливне быстрых радуг перемена.

 Как в сне веков единый верный сон,
 Дочь лебедя, волны вскипевшей пена,
 Грань торжества, звезда средь жен, Елена.

 КАМЕЯ

 Она из тех, к кому идут камеи,
 Медлительность, старинная эмаль,
 Окошко в сад, жасмин, луна, печаль,
 Нить жемчугов вкруг лебединой шеи.

 Ей даровали царство чародеи,
 В нем близь всегда причудлива, как даль.
 И времени разрушить сказку жаль.
 Тот сад минуют снежные завей.

 Я подошел к полночному окну.
 Она сидела молча у постели.
 Газелий взор любил свою весну.

 И липы ворожили старину.
 Роняли полог бархатные ели.
 Ей было жаль идти одной ко сну.

 СТОЛЕПЕСТКОВАЯ

 Безукоризненный в изяществе наряд.
 Все одноцветное, в рассветно-сером, платье.
 Зеленоватость в нем всесветна без изъятья.
 У пояса костер приковывает взгляд.

 Столепестковая таит душистый яд.
 Меняет ясность чувств. Внушает мысль объятья,
 О, если б мог тебя всю, всю в себя вобрать я.
 Но губы алые безгласно не велят.

 И пепельных волос волна, упав на плечи,
 Змеино поднялась к тяжелой голове.
 Уму не верится, что кос здесь только две.

 Светясь, вокруг нее поют немые речи.
 Вся говорит она. И вот не говорит.
 Лишь в перстне явственно играет хризолит.

 БОЙ

 Вся сильная и нежная Севилья
 Собралась в круг, в рядах, как на собор.
 Лучей, и лиц, и лент цветистый хор.
 И голубей над цирком снежны крылья.

 Тяжелой двери сдвиг. Швырок усилья.
 Засов отдвинут. Дик ослепший взор.
 Тяжелый бык скакнул во весь опор
 И замер. Мощный образ изобилья.

 В лосненье крутоемные бока.
 Втянули ноздри воздух. Изумленье
 Сковало силу в самый миг движенья.

 Глаза - шары, где в черном нет зрачка.
 Тогда, чтоб рушить тяжкого в боренье,
 Я поднял алый пламень лоскутка.

 НА ОТМЕЛИ ВРЕМЕН

 Заклятый дух на отмели времен,
 Средь маленьких, среди непрозорливых,
 На уводящих задержался срывах,
 От страшных ведьм приявши гордый сон.

 Гламисский тан, могучий вождь племен,
 Кавдорский тан - в змеиных переливах
 Своей мечты - лишился снов счастливых
 И дьявольским был сглазом ослеплен.

 Но потому, что мир тебе был тесен,
 Ты сгромоздил такую груду тел,
 Что о тебе Эвонский лебедь спел

 Звучнейшую из лебединых песен.
 Он, кто сердец изведал глубь и цвет,
 Тебя в веках нам передал, Макбет.

 ШАЛАЯ

 О шалая! Ты белыми клубами
 Несешь и мечешь вздутые снега.
 Льешь океан, где скрыты берега,
 И вьешься, пляшешь, помыкаешь нами.

 Смеешься диким свистом над конями,
 Велишь им всюду чувствовать врага.
 И страшны им оглобли и дуга,
 Они храпят дрожащими ноздрями.

 Ты сеешь снег воронкою, как пыль.
 Мороз крепчает. Сжался лед упруго.
 Как будто холод расцветил ковыль.

 И цвет его взлюбил верченье круга.
 Дорожный посох - сломанный костыль,
 Коль забавляться пожелает - вьюга!

 УСПОКОЕННАЯ

 Ненарушимые положены покровы.
 Не знать. Не чувствовать. Не видеть. Не жалеть.
 Дворец ли вкруг меня, убогая ли клеть,
 Безгласной все равно. Я в таинстве основы.

 Поднять уснувшую ничьи не властны ковы.
 Чтоб веки сжать плотней и больше не смотреть -
 На нежные глаза мне положили медь.
 И образок на грудь. В нем светы бирюзовы.

 Еще последнее - все сущности земли
 Доносит, изменив - обратных токов мленье,
 Звук переходит в свет. Как дым доходит пенье.

 Снежинки падают. Растаяли вдали
 Лазурные слова над тайною успенья.
 Снега. Завей снов. Последний луч. Забвенье.

 КОЛЬЦА

 Ты спишь в земле, любимый мой отец,
 Ты спишь, моя родная, непробудно.
 И как без вас мне часто в жизни трудно,
 Хоть много знаю близких мне сердец.

 Я в мире вами. Через вас певец.
 Мне ваша правда светит изумрудно.
 Однажды духом слившись обоюдно,
 Вы уронили звонкий дождь колец.

 Они горят. В них золото - оправа.
 Они поют. И из страны в страну
 Иду, вещая солнце и весну.

 Но для чего без вас мне эта слава?
 Я у реки. Когда же переправа?
 И я с любовью кольца вам верну.

 ПАНТЕРА

 Она пестра, стройна и горяча.
 Насытится - и на три дня дремота.
 Проснется - и предчувствует. Охота
 Ее зовет. Она встает, рыча.

 Идет, лениво длинный хвост влача.
 А мех ее - пятнистый. Позолота
 Мерцает в нем. И говорил мне кто-то,
 Что взор ее - волшебная свеча.

 Дух от нее идет весьма приятный.
 Ее воспел средь острых гор грузин,
 Всех любящих призывный муэззин, -

 Чей стих - алоэ густо-ароматный.
 Как барс, ее он понял лишь один,
 Горя зарей кроваво-беззакатной.

 БЛЕСК БОЛИ

 "Дай сердце мне твое неразделенным", -
 Сказала Тариэлю Нэстан-Джар.
 И столько было в ней глубоких чар,
 Что только ею он пребыл зажженным.

 Лишь ей он был растерзанным, взметенным,
 Лишь к Нэстан-Дарэджан был весь пожар.
 Лишь молния стремит такой удар,
 Что ей нельзя не быть испепеленным.

 О Нэстан-Джар! О Нэстан-Дарэджан!
 Любовь твоя была как вихрь безумий.
 Твой милый был в огне, в жерле, в самуме.

 Но высшей боли - блеск сильнейший дан.
 Ее пропел, как никогда не пели,
 Пронзенным сердцем Шота Руставели.

 ДВА ЦВЕТА

 Прекрасен рот, как роза, припадая
 К другому рту. Прекрасен дар богов.
 Румяность крови в рденье лепестков,
 Страсть смотрит в вечность, в сердце расцветая.

 Из капли счастья - океан без края,
 Огонь залил все грани берегов.
 Но есть костры, чей огнь белей снегов,
 Где дух поет, в отъятости сгорая.

 Красив в веках тот звонкий сазандар,
 Что сплел ковер из облачной кудели,
 Струна любви, пронзенный Руставели.

 Красив расцвет лилейно-белых чар,
 Снежистый лотос в водной колыбели.
 Луна - вдали, как далека - Тамар.

 НЕРАЗДЕЛЕННОСТЬ

 Приходит миг раздумья. Истомленный,
 Вникаешь в полнозвучные слова
 Канцон медвяных, где едва-едва
 Вздыхает голос плоти уязвленной.

 Виттория Колонна и влюбленный
 В нее Буонарроти. Эти два
 Сияния, чья огненность жива
 Через столетья, в дали отдаленной.

 Любить неразделенно, лишь мечтой.
 Любить без поцелуя и объятья.
 В благословенье чувствовать заклятье.

 Творец сибилл, конечно, был святой.
 И как бы мог сполна его понять я?
 Звезда в мирах постигнута - звездой.

 МИКЕЛЬ АНДЖЕЛО

 Всклик "Кто как бог!" есть имя Михаила.
 И ангелом здесь звался. Меж людей
 Он был запечатленностью страстей.
 В попранье их его острилась сила.

 В деснице божьей тяжкое кадило,
 Гнетущий воздух ладанных огней
 Излил душой он сжатою своей.
 Она, светясь, себя не осветила.

 Стремясь с земли и от земного прочь,
 В суровости он изменил предметы,
 И женщины его - с другой планеты.

 Он возлюбил молчание и ночь.
 И, лунно погасив дневные шумы,
 Сибилл и вещих бросил он в самумы.

 ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ

 Художник с гибким телом леопарда,
 А в мудрости - лукавая змея.
 Во всех его созданьях есть струя -
 Дух белладонны, ладана и нарда.

 В нем зодчий снов любил певучесть барда,
 И маг - о каждой тайне бытия
 Шептал, ее качая: "Ты моя".
 Не тщетно он зовется Леонардо.

 Крылатый был он человеколев.
 Еще немного - и, глазами рыси
 Полеты птиц небесных подсмотрев,

 Он должен был парить и ведать выси.
 Среди людских, текущих к Бездне рек
 Им предугадан был сверхчеловек.

 МАРЛО

 С блестящей мыслью вышел в путь он рано,
 Учуяв сочетание примет.
 Преобразил в зарю седой рассвет
 Повторной чарой зоркого шамана.

 Величием в нем сердце было пьяно.
 Он прочитал влияние планет
 В судьбе людей. И пламенный поэт
 Безбрежный путь увидел Тамерлана.

 В нем бывший Фауст более велик,
 Чем позднее его изображенье.
 Борец, что в самом миге низверженья

 Хранит в ночи огнем зажженный лик.
 И смерть его - пустынно-страстный крик
 В безумный век безмерного хотенья.

 ШЕКСПИР

 Средь инструментов всех волшебней лира?
 В пьянящий звон схватив текучий дым,
 В столетьях мы мгновенье закрепим
 И зеркало даем в стихе для мира.

 И лучший час в живом веселье пира,
 Когда поет певец, мечтой гоним, -
 И есть такой, что вот мы вечно с ним,
 Пленяясь звучным именем Шекспира.

 Нагромоздив создания свои,
 Как глыбы построений исполина,
 Он взнес гнездо, которое орлино,

 И показал все тайники змеи.
 Гигант, чей дух - плавучая картина,
 Ты - наш, чрез то, что здесь мы все - твои.

 КАЛЬДЕРОН

 La Vida es Sueno. Жизнь есть сон.
 Нет истины иной такой объемной.
 От грезы к грезе в сказке полутемной.
 Он понял мир, глубокий Кальдерон.

 Когда любил, он жарко был влюблен.
 В стране, где пламень жизни не заемный,
 Он весь был жгучий, солнечный и громный.
 Он полюбил пред смертью долгий звон.

 Царевич Сэхисмундо. Рассужденье
 Земли и Неба, Сына и Отца.
 И свет и тень господнего лица.

 Да, жизнь есть сон. И сон - все сновиденья.
 Но тот достоин высшего венца,
 Кто и во сне не хочет заблужденья.

 ЭДГАР ПО

 В его глазах фиалкового цвета
 Дремал в земном небесно-зоркий дух.
 И так его был чуток острый слух,
 Что слышал он передвиженья света.

 Чу. Ночь идет. Мы только видим это.
 Он - слышал. И шуршанья норн-старух.
 И вздох цветка, что на луне потух.
 Он ведал все, он - меж людей комета.

 И вдруг безвестный полюбил того,
 В ком знанье лада было в хаос влито,
 Кто возводил земное в божество.

 На смертный холм того, чья боль забыта,
 Он положил, любя и чтя его,
 Как верный знак, кусок метеорита.

 ШЕЛЛИ

 Из облачка, из воздуха, из грезы,
 Из лепестков, лучей и волн морских
 Он мог соткать такой дремотный стих,
 Что до сих пор там дышит дух мимозы.

 И в жизненные был он вброшен грозы,
 Но этот вихрь промчался и затих.
 А крылья духов, - да, он свеял их
 В стихи с огнем столепестковой розы.

 Но чаще он не алый - голубой,
 Опаловый, зеленый, густо-синий, -
 Пастух цветов, с изогнутой трубой.

 Красивый дух, он шел - земной пустыней,
 Но - к морю, зная сон, который дан
 Вступившим в безграничный Океан.

 ЛЕРМОНТОВ

 1

 Опальный ангел, с небом разлученный,
 Узывный демон, разлюбивший ад,
 Ветров и бурь бездомных странный брат,
 Душой внимавший песне звезд всезвонной,

 На празднике - как призрак похоронный,
 В затишье дней - тревожащий набат,
 Нет, не случайно он среди громад
 Кавказских - миг узнал смертельно-сонный.

 Где мог он так красиво умереть,
 Как не в горах, где небо в час заката -
 Расплавленное золото и медь,

 Где ключ, пробившись, должен звонко петь,
 Но также должен в плаче пасть со ската,
 Чтоб гневно в узкой пропасти греметь.

 2

 Внимательны ли мы к великим славам,
 В которых из миров нездешних свет?
 Кольцов, Некрасов, Тютчев, звонкий Фет
 За Пушкиным явились величавым.

 Но раньше их, в сиянии кровавом,
 В горенье зорь, в сверканье лучших лет,
 Людьми был загнан пламенный поэт,
 Не захотевший медлить в мире ржавом.

 Внимательны ли мы хотя теперь,
 Когда с тех пор прошло почти столетье,
 И радость или горе должен петь я?

 А если мы открыли к свету дверь,
 Да будет дух наш солнечен и целен,
 Чтоб не был мертвый вновь и вновь застрелен.

 3

 Он был один, когда душой алкал,
 Как пенный конь в разбеге диких гонок.
 Он был один, когда, полуребенок,
 Он в Байроне своей тоски искал.

 В разливе нив и в перстне серых скал,
 В игре ручья, чей плеск блестящ и звонок,
 В мечте цветочных ласковых коронок
 Он видел мед, который отвергал.

 Он был один, как смутная комета,
 Что головней с пожарища летит,
 Вне правила расчисленных орбит.

 Нездешнего звала к себе примета
 Нездешняя. И сжег свое он лето.
 Однажды ли он в смерти был убит?

 4

 Мы убиваем гения стократно,
 Когда, рукой его убивши раз,
 Вновь затеваем скучный наш рассказ,
 Что нам мечта чужда и непонятна.

 Есть в мире розы. Дышат ароматно.
 Цветут везде. Желают светлых глаз.
 Но заняты собой мы каждый час-
 Миг встречи душ уходит безвозвратно.

 За то, что он, кто был и горд и смел,
 Блуждая сам над сумрачною бездной,
 Нам в детстве в душу ангела напел, -

 Свершим сейчас же сто прекрасных дел:
 Он нам блеснет улыбкой многозвездной,
 Не покидая вышний свой предел.

 Дополнение

 РАССВЕТ

 Едва озарены верхушки гор.
 Еще не вышло гордое Светило,
 В котором всем земным восторг и сила.
 Сейчас оно начнет дневной дозор.

 Под белой дымкой зеркало озер.
 Цветы еще закрытый кадила.
 Долины спят. Но тьма уж уступила.
 И только знака ждет старинный бор.

 Купавы словно дремлющия луны.
 Все шире свет. Все ярче горный храм.
 Расплавленный рубин по ледникам.

 Весь мир земной натянутые струны.
 Скорей. Скорей. Мы снова будем юны.
 И ток огней ударил по струнам.

 БРОНЗОВКА

 У бронзовки, горячего жука,
 Блестящего в дни майского горенья,
 Полдневней, чем у майских, власть влюбленья,
 И цвет зеленых крыл - как лист цветка.

 В нем краска изумруда глубока,
 С игрою золотого оттененья.
 Здесь Солнцем и Землею завлеченье,
 Здесь долгая влюбленность в свет листка.

 Сознание гармонии окраски,
 Упорно ощущаемое тем,
 Кто пламенно живет, хоть с виду нем.

 Внушаемость теченьем общей сказки.
 Так у детей горят как звезды глазки: -
 Ведь дух детей открыт созвездьям всем.

 ПАВЛИН

 Как исполинский веер, хвост павлина,
 С большим числом изящнейших зрачков,
 Раскроется как россыпь синих ков,
 Чарует как лазурная картина.

 Самец, с покорным ликом властелина,
 Бросающего множество даров,
 Быть красочным еще и вновь готов,
 Чтоб породить с царицей дочь и сына.

 Но в таинство рождения вступить
 Чрез таинство любовного слиянья.
 Таинственная чувств и мыслей нить.

 Порабощенье волею сиянья.
 Созданье красок, грез, и расцветанья,
 Чтобы один глоток любви испить.

 ПОЛДЕНЬ

 С утра до полдня в духе я певучем,
 Со всем земным я все же не земной.
 Я восхожу с растущею волной,
 До полдня, к Солнцу, к тем горнилам жгучим.

 Найдем, сверкнем, полюбим, и замучим,
 Занежим семицветной пеленой.
 К черте расцвета. К музыке. За мной.
 Взнесем дары, и приобщим их к тучам.

 Но вдруг в душе означится излом.
 Пронзить предел восторженность сгоранья.
 Двенадцать. Солнце кончило игранье.

 Хоть вы придите, молния и гром.
 До завтра мгла и ощупь собиранья.
 Но завтра утро вновь качнет крылом.

 ОНО ПРЕКРАСНО

 Оно прекрасно ласкою привета.
 Всегда слепые смотрят на него.
 И чувствуют. И любят. Оттого,
 Что в нем огонь есть нежный, кроме света.

 Оно в сознаньи расцвечает лето.
 Кто счастлив здесь, он счастлив чрез него.
 Лишь им живое в мире не мертво.
 Лишь с ним мечта рубинами одета.

 Я опускаю веки и смотрю.
 Я вижу. Сказка крови бьется ало.
 В моих глазах я чувствую зарю.

 Какое слово в Вечность побежало?
 Я с тем, пред кем не властны яд и жало.
 От Солнца к Солнцу я свечой горю.

 ВСЕЛЕНСКИЙ СТИХ

 Мы каждый час не на Земле земной,
 А каждый миг мы на Земле небесной.
 Мы цельности не чувствуем чудесной,
 Не видим Моря, будучи волной.

 Я руку протянул во мгле ночной,
 И ощутил не стены кельи тесной,
 А некий мир, огромный, бестелесный.
 Горит мой разум в уровень с Луной.

 Подняв лицо, я Солнцу шлю моленье,
 Склонив лицо, молюсь душой Земле.
 Весь Звездный мир - со мной как в хрустале.

 Миры поют, я голос в этом пенье.
 Пловец я, но на звездном корабле.
 Из радуг льется звон стихотворенья.

 ПРИЧАСТИЕ

 Наш день окончен в огненном закате,
 Наш свет уходит в ночь, где свежий гроздь
 Рассыпанных по небу дружных звезд
 Нас причастит высокой благодати.

 Придите миротворческие рати
 Алмазных дум. Означься к небу мост.
 Я как дитя растроган здесь и прост.
 Я прям как белый цвет на горном скате.

 День утонул, в котором я любил.
 Заря с зарей переглянулись взглядом,
 Одна другой добросив водопадом, -

 Огни, лучи, греты, всю мысль, весь пыл.
 Сегодня Бог прошел цветущим садом,
 И час один я полубогом был.

 ТИШИНА

 Как тихо проплывают вереницы
 Воздушной мглы, там в зеркале, точь-в-точь
 Такой же, как вверху уходит прочь,
 До тучевой цепляяся станицы.

 Как шелест тих прочитанной страницы.
 Душа, забыть тоску уполномочь.
 Я слышу, как идет чуть слышно Ночь,
 1 ень медленной мне пала на ресницы.

 Все пропасти закрылись синей мглой.
 Вес, бывшее желанию искомым,
 В душе безгласной строит аналой.

 Весь мир сомкнулся храмовым объемом.
 Святая Ночь. Я брат. Будь мне сестрой.
 Дай млечность снов. И в Вечность путь открой.

 ОТЧИЙ ДОМ

 Забудь обманно-жаркое богатство
 Надменных слов, высокомерных дел.
 Для каждого означен здесь предел,
 Его же не прейдешь без святотатства.

 Нет правды там, где есть хоть тень злорадства.
 Но истинно прекрасен тот и смел,
 Что пониманье выбрал как удел,
 И всех живых прочел умом как братство.

 Не спи в ночах. Пролейся в Млечный Путь
 Всей силою духовных устремлений.
 Ты слышишь, как вольнее дышит грудь.

 Любовь сильна. И может протянуть
 По всем путям и мракам гроздья рдений.
 Там Отчий Дом. Лишь это не забудь.

 ПОСТЕЛЬ

 Ты остров снов, пустыня голубая,
 В которой лишь густой ветвится хмель,
 Моя благословенная постель,
 Где начинаю жить я, засыпая.

 Сказительница вещего слепая,
 Стрелой бесцельной, вечно бьющей в цель,
 Ты в сердце заставляешь петь свирель,
 И мысль светлеет, в тайнах утопая.

 В тебе когда-то был я здесь рожден.
 В тебе узнал восторг самозабвенья,
 Где кровь уводит в Вечность чрез мгновенье.

 С тобой мой самый крайний миг сплетен.
 Я сплю. И темный мой ковчег железный
 Стал золотым, плывя созвездной бездной.

 СЕРП

 Живущий раною в колдуньях и поэтах,
 Снежистый Новолунь явился и погас.
 Тогда в тринадцатый, и значит в первый, раз,
 Зажегся огнь двух свеч, преградой мглы задетых.

 С тех пор я вижу все в белесоватых светах,
 Мне снится смертный свет - там за улыбкой глаз.
 И в мире солнечном ведет полдневный час
 Людей, не в золото, а в серебро одетых.

 Кто знает, тот поймет. Что правду говорю,
 Тот все ж почувствует, кто не поймет, не зная.
 Снежистый Серп мягчит и алую зарю.

 Во вьюжном декабре, в цветистых играх мая
 Как инокиня я со взором внутрь, бледна.
 Серпом прорезала мне сердце вышина.

 ОБЕЛИСК

 Когда и шум, и рев, и вой, и крик, и писк
 Себя исчерпают с зашествием светила
 Дневных свершенностей, иная зреет сила,
 Встает из-за морей сребро-снежистый диск.

 На влагу рушенный трепещет обелиск.
 Сияние Луны. Вскрываются кадила
 Сладимой белены, цветка, что возрастило
 Из вышних пропастей паденье лунных брызг.

 Всепобедительно широкое молчанье
 Встает из недр земли, объемлет кругозор
 До синих областей продвинувшихся гор.

 Теперь, душа, иди до радости венчанья,
 Надев, как мир надел, свежительный убор
 Из грез, лучей, росы, спокойствия, и знанья.

 ВСТРЕЧА

 Она приподнялась с своей постели,
 Не поднимая теневых ресниц,
 С лицом белее смертью взятых лиц,
 Как бы заслыша дальний звон свирели.

 Как будто сонмы к бледной спящей пели.
 И зов дошел от этих верениц.
 Туда, туда. До призрачных станиц.
 Туда. Туда. До древней колыбели.

 Густых волос змеиная волна
 Упала на незябнущие плечи.
 И вся она тянулась как струна.

 Звала непобедимо вышина.
 Душа ушла к своей венчальной встрече.
 Все видела глядящая Луна.

 ВЕНЧАННЫЕ

 Когда плывут над лугом луннозвоны,
 Влияния, которым меры нет,
 В душе звездозлатится страстоцвет,
 И сладостной он ищет обороны.

 Высоты облак вещие амвоны,
 Струится притягательный с них свет.
 О, сколько древних тысяч прежних лет
 Связуются им юноши и жены.

 Венчается Господняя раба,
 Встречается с душою обрученной,
 Ручается, что счастье - быть сожженной.

 Венчается со всем, что даст Судьба.
 О, чаянье. Ты будешь век со мною: -
 Ты венчана с замеченным Луною.

 ЦВЕТОК

 Цветок - мечта расцветшего растенья,
 Пробившего свой путь из тьмы земли,
 Цветок - костер, что духи нам зажгли,
 Верховный знак творящего хотенья.

 Веселых красок, в пляске, восхожденье,
 Победа грезы в прахе и в пыли,
 Блеск радуг, пронизавших хрустали,
 Путь в Вечность чрез минутное виденье.

 Цветок с цветком ведет душистый спор,
 Волнуя, убеждая, и влюбляя,
 Цветок цветку - планета молодая.

 Таинственный о счастье разговор.
 И вестники цветов, в их звездном храме,
 Лишь существа с звенящими крылами.

 ЗЕРНО

 Двуликий знак, - взглянув, переверни,
 В ладони подержав, - зерно ржаное.
 Две ипостаси. Тайные здесь двое.
 Несчетное в себе таят они.

 Чуть зримый рот, пьянящий искони.
 Начало ласк. Горнило вековое.
 Другой же облик - жезл, что в тайном зное
 Пронзит века, и донесет огни.

 А вместе - лишь зерно. И если тайный
 Тот поцелуй - земной не примет плен,
 Иссохнет сам в себе, без перемен.

 А вниз сойдет, к черте необычайной,
 Узнает смерть в любви, и тьму, и плен,
 И выйдет к Солнцу - нивою бескрайной.

 МИР

 Как каждый лист, светясь, живет отдельным
 Восторгом влаги, воздуха, тепла,
 И рад, когда за зноем льется мгла,
 Но с древом слит существованьем цельным, -

 Так я один в пространстве беспредельном,
 Но с миром я, во мне ему хвала,
 Ему во мне поют колокола,
 Через него я стал певцом свирельным.

 В течениях причинностей плыву,
 Как степь плывет под ветром ковылями.
 Молюсь в ночах в многозвездистом храме.

 Пью жадными глотками синеву.
 И ствол растет из звезд, умножен нами,
 Любовью, делом, подвигом, и снами.

 СТЕНА

 Стена ветвей, зеленая стена,
 Для грезы изумрудами светила,
 Шуршанием, как дремлющая сила,
 Гуденьем пчел, как пышная весна, -

 Изваянной волной, как тишина, -
 Но, спевши сон зеленый, изменила,
 И быстро цвет иной в себя вронила,
 Вон, Осень там у желтого окна.

 Оконце круглым светится топазом.
 И будет возрастать оно теперь.
 Расширит круг. В листве проломит дверь.

 За каждым утром, с каждым новым разом,
 Как встанет Солнце, будет день потерь.
 И глянет все совиным желтым глазом.

 ЛЕБЯЖИЙ ПУХ

 Трепещет лист забвенно и устало,
 Один меж черных липовых ветвей.
 Уж скоро белый дух густых завей
 Качнет лебяжьим пухом опахала.

 Зима идет, а лета было мало.
 Лишь раз весной звенел мне соловей.
 О, ветер, в сердце вольности навей.
 Был скуден мед. Г 1усть отдохнет и жало.

 Прощай, через меня пропевший сад,
 Поля, леса, луга, река, и дали.
 Я с вами видел в творческом кристалле

 Игру и соответствие громад.
 Есть час, когда цветы и звезды спят.
 Зеркальный ток тайком крепит скрижали.

 ВЕСЬ КРУГ

 Весна - улыбка сердца в ясный май
 Сквозь изумруд застенчивый апреля.
 Весенний сон - Пасхальная неделя,
 Нам снящийся в минуте древний Рай

 И лето - праздник. Блеск идет за край
 Мгновения, чрез откровенье хмеля
 Пей, пей любовь, звеня, блестя, свиреля.
 Миг радостный вдруг вымолвит: "Прощай".

 И торжество, при сборе винограда,
 Узнаешь ты в роскошной полноте.
 И, гроздья выжав, станешь на черте, -

 Заслыша сказ, что завела прохлада.
 И будет вьюга, в белой слепоте,
 Кричать сквозь мир, что больше снов не надо.

 ОГНЕННЫЙ МИР

 Там факелы, огневзнесснья, пятна,
 Там жерла пламеносных котловин.
 Сто дней пути - расплавленный рубин.
 И жизнь там только жарким благодатна.

 Они горят и дышат непонятно.
 Взрастает лес. По пламени вершин
 Несется ток пылающих лавин.
 Вся жизнь огня сгущенно-ароматна.

 Как должен быть там силен аромат,
 Когда, чрез миллионы верст оттуда,
 Огонь весны душистое здесь чудо.

 Как там горит у Огнеликих взгляд,
 Коль даже мы полны лучей и гуда,
 И даже люди, полюбив, горят.

 НА ОГНЕННОМ ПИРУ

 Когда я думаю, что предки у коня,
 В бесчисленных веках, чьи густы вереницы,
 Являли странный лик с размерами лисицы,
 Во мне дрожит восторг, пронзающий меня.

 На огненном пиру творящего Огня
 Я червь, я хитрый змей, я быстрокрылость птицы,
 Ум человека я, чья мысль быстрей зарницы,
 Сознание миров живет во мне, звеня.

 Природа отошла от своего апреля,
 Но наслоеньями записаны слова,
 Меняется размер, но песня в нем жива.

 И Божья новая еще нас ждет неделя.
 Не так уж далеки пред ликом Божества
 Акульи плавники и пальцы Рафаэля.

 ЖЕРТВА

 Когда зажглась кроваво, свет взвивая,
 Полнеба охватившая, заря,
 Казалось, на высотах алтаря
 Небесного, там жертва есть живая.

 Был зноен день. Всю влагу испивая,
 Жара дымилась, деланье творя.
 И каждый лист рабом был для царя
 Единого, чья воля - огневая.

 Озер и рек обильный водоем,
 И каждая росинка от побега
 Поникших трав, вспоили хлопья снега, -

 Поток лавин в объеме тучевом.
 Весь мир застыл. В той душной пытке нега.
 И огнь, вещая ливень, рушил гром.

 ПИР

 Пир огненный вверху уже готов.
 Горячий ток дошел до нижних далей.
 Повесил по ветвям наряд вуалей,
 Так скоро после дней разлома льдов.

 На вербе кучки пахнущих цветов.
 Зима разбила скрепы всех скрижалей.
 Взамену вьюг, взамен свинца печалей,
 Качанье золотых колокольцов.

 Мой лютик. Лютик. Гы совсем не лютый.
 Купальницы. Бубенчик. Ты звенишь.
 Упоеваюсь ласковой минутой.

 Пред пиршеством торжественная тишь.
 Синее синь. И с громом, в туче вздутой,
 Расцвел Огонь, лозою перегнутой.

 ЦВЕТА ДРАГОЦЕННОГО

 Он жертву облекал, ее сжимая.
 У дикого плененного козла
 Предсмертная в глазах мерцала мгла,
 Покорность, тупость, и тоска немая.

 Он жертву умертвил. И, обнимая,
 Всю размягчил ее. Полусветла,
 Слюна из пасти алчущей текла.
 А мир кругом был весь во власти мая.

 Насытился. И, сладко утомлен,
 Свой двухсаженный рост раскинул мглистый.
 Мерцают в коже пятна-аметисты.

 Его к покою клонит нежный сон.
 И спал. Голубовато-пепелистый,
 Яванский аметистовый питон.

 ТКАНЬ

 Склонившись, Китаянка молодая
 Любовно ткет узорчатый ковер.
 На нем Земли и Неба разговор,
 Гроза прошла, по высям пропадая.

 Цветные хлопья тучек млеют, тая,
 Заря готовит пламенный костер.
 А очерк скал отчетлив и остер,
 Но лучше сад пред домиком Китая.

 Что может быть прекрасней, чем Китай.
 Здесь живописна даже перебранка,
 А греза мига светит как светлянка.

 Сидеть века и пить душистый чай.
 Когда передо мною Китаянка,
 Весь мир вокруг один цветочный рай.

 КИТАЙСКАЯ ГРЕЗА

 Вэй-Као полновластная царица.
 Ее глаза нежней, чем миндали.
 Сравняться в чарах с дивной не могли
 Ни зверь, ни рыбка, ни цветок, ни птица.

 Она спала. Она была девица.
 С двойной звезды, лучившейся вдали,
 Два духа легкокрылые сошли.
 Душистая звездилася ложница.

 И с двух сторон к дремавшей подойдя,
 Кадильницу пахучую качали.
 Цветы на грудь легли, их расцвечали.

 И зачала от этого дождя.
 И, сына безболезненно рождая,
 Она и в нем была звездой Китая.

 ГОЛУБОЙ СОН

 От незабудок шел чуть слышный звон.
 Цветочный гул лелея над крутыми
 Холмами, васильки, как в синем дыме,
 В далекий уходили небосклон.

 Качался в легком ветре ломкий лен.
 Вьюнок лазурил змейками витыми
 Стволы дерев с цветами молодыми.
 И каждый ствол был светом обрамлен.

 И свет был синь. Кипела в перебое
 Волна с волной. Лазурь текла в лазурь.
 Павлины спали в царственном покое.

 Весь мир в пространство перешел морское.
 И в этом сне, не знавшем больше бурь,
 По небу плыло Солнце голубое.

 ЗАКОН ПРИРОДЫ

 Природа - прихотливейший творец.
 От простоты всегда уходит в сложность.
 Ей побеждать желанно невозможность.
 Повсюду рассыпать дожди колец.

 Нигде не говорит она: Конец.
 Чуть сотворит, и тотчас, осторожность
 С мечтой слияв, крепит свой храм Всебожность,
 Играя миллионами сердец.

 По клавишам несчетных ощущений
 Бегут персты, легчайшие, чем сон.
 Гудит от звезд дрожащих небосклон.

 Еще цветов, зверей, и снов, и рдений.
 И лестница всемирных расхождений
 Растет, а прихоть - строгий здесь закон.

 СООТНОШЕНЬЯ

 Алмазны скрепы всех соотношений,
 Везде узор их музыки ловлю.
 Как волны льнут к седому кораблю.
 Ум ластится к течениям внушений.

 Медуза в Океане - пышный гений,
 Каких в людских свершеньях я люблю,
 Когда дорогу к ней от низших длю,
 Я вижу, как в ней много достижений.

 Я научился зодчеству у птиц,
 В те дни Земли, как ведал лишь охоты.
 Я за зверьми вступил в глухие гроты.

 Я перенял с растений лист страниц.
 И, напитавшись духом медуниц,
 За соловьем свои расчислил ноты.

 МУЗЫКА

 Кто шепчет через музыку с сердцами,
 Что говорит в ней волею с душой?
 Мы грезой зачарованы чужой,
 И тот чужой - родной, он плачет с нами.

 Проходят тени прошлого струнами.
 Душа заворожилась глубиной.
 Ты тайный - за прозрачною стеной,
 Недосяжимо-близко, и с крылами.

 Что в музыке? Восторг, нежданность, боль.
 Звук с звуком - обручившиеся струи.
 Слиянье в Волю сонма разных воль.

 О, все живые были в поцелуе.
 С очей слепых вдруг отошли чешуи.
 Еще побыть в прозрении дозволь.

 ЧЕЛОВЕК

 Весь человек есть линия волны.
 Ток крови, в руслах жил, как по ложбинам.
 Строенье губ, бровей, зрачок с орлиным
 Полетом к Солнцу. Волны. Струи. Сны.

 Мы влагой и огнем воплощены.
 И нашу мысль всегда влечет к глубинам,
 И тот же знак ведет нас по вершинам.
 Нам любо знать опасность крутизны.

 От Солнца мы, но мы из Океана.
 Индийский сон. На влаге мировой,
 На вечном мигу лик являя свой, -

 С зарей, велящей просыпаться рано,
 Раскрылся чашей лотос голубой.
 И бог в цветке. А жизнь цветка медвяна.

 СОН ДЕВУШКИ

 Она заснула под слова напева.
 В нем слово "Мой", волнение струя,
 Втекало в слово нежное "Твоя".
 И в жутко-сладком сне застыла дева.

 Ей снилось. Нежно у нес из чрева
 Росла травинка. Брызгал плеск ручья.
 Красивая нестрашная змея
 Ласкалась к ней. И стебель вырос в древо.

 Ушли густые ветви в небеса.
 В них золотились яблоки и птицы,
 Качались громы, молнии, зарницы.

 И вырос лес. И выросли леса.
 И кто-то перстень с блеском огневицы
 Надел на палец избранной царицы.

 ПРИМЕЧАНИЯ

 Звездные знаки (стр. 332). - Веселая наука (Gai saber) - мистическое
направление в провансальской литературе XIV-XV вв.
 Умей творить (стр. 333). - Толкачик - см. примеч. к с. 221. Маэстро
итальянских колдований. - По предположению В. Н. Орлова, имеется в виду
Микеланджело (см. примеч. к с. 347).
 Шествие кабарги (стр. 335). - Кабарга - парнокопытное животное, у самца
- длинные клыки и мускусная железа.
 Младший (стр. 336). - Цевница - древний музыкальный инструмент,
многоствольная флейта, свирель.
 Далекое (стр. 338). - Капитан Немо - герой романа французского писателя
Жюля Верна (1828-1905) "20 000 лье под водой". Майн Рид (1818-1883) -
английский писатель, автор увлекательных авантюрно-приключенческих романов,
сюжетно связанных с темой борьбы угнетенных народов. Вальтер Скотт
(1771-1832) - английский писатель, создатель жанра исторического романа в
европейской литературе. Атлантида - см. примеч. к с. 204.
 Сила Бретани (стр. 339). - Друиды - жрецы у древних кельтских народов.
Кабарга - см. примеч. к с. 335.
 Пляска колдуна (стр. 339). - Папуасы - племена, населяющие Новую
Гвинею.
 Воспоминание (стр. 340). - Антоний, египетская царица - см. примеч. к
с. 65. Парки - см. примеч. к с. 286.
 Она (стр. 342). - Источник стихотворения - "Илиада" Гомера (в
частности, песнь III, ст. 154-160). Елена (греч. миф.) - дочь Зевса и Леды,
которой бог явился в образе лебедя, когда Леда купалась.
 Камея (стр. 343). - Камея - см. примеч. к с. 65.
 Бой (стр. 344). - Севилья - город в Испании.
 На отмели времен (стр. 342). - Гламисский и Кавдорский тан - Макбет,
герой одноименной трагедии В. Шекспира. ...эвонский лебедь... - Драматург
был родом из Стратфорда на Эвоне.
 Успокоенная (стр. 345). - Ковы - тайные коварные умыслы.
 Кольца (стр. 345). - Отец поэта Дмитрий Константинович Бальмонт
(1835-1907) был председателем земской управы в городе Шуе, много сделал для
распространения грамотности среди крестьян (в деревне Гумнищи на его
средства была построена школа). Мать поэта Вера Николаевна (1843-1909)
сыграла большую роль в формировании художественных интересов Бальмонта,
приобщила его к поэзии, музыке, живописи, истории. В Шуе вся семья поэта
состояла под негласным надзором полиции.
 Пантера (стр. 346). - Ее воспел грузин. - Речь идет о поэме Шота
Руставели "Витязь в тигровой шкуре" (грузинское слово "вепхи" можно
перевести как тигр, барс, пантера). Муэззин - служитель мечети, призывающий
мусульман к молитве.
 Блеск боли (стр. 346). - Тариэль, Нэстан-Джар (Нэстан-Дареджан) - герой
и героиня поэмы Шота Руставели "Витязь в тигровой шкуре".
 Два цветка (стр. 347). - Сазандар - музыкант, народный певец.
 Неразделенность (стр. 347). - Канцона (ит. canzone - "песня") -
лирический жанр, возникший в средневековой поэзии трубадуров, позже развитый
итальянскими поэтами (Данте, Петраркой и др.). Виттория Колонна (1490-1547)
- итальянская поэтесса. Ее воспел в своих стихах Микеланджело Буонарротти
(1475-1564) - итальянский скульптор, поэт, живописец, архитектор, создатель
многочисленных изображений пророчиц - сивилл (рим. миф.), почитаемых также
католической церковью.
 Микель Анджело (стр. 348). Микель Анджело - см. примеч. к с. 347. Имени
Микель соответствует древнееврейское Михаил, что в переводе означает "равный
богу". Анджело (и т. angelo) - ангел. Молчание, Ночь - скульптурные
произведения Мякеланджело. Сибиллы - см. примеч. к с. 347. Вещие -
библейские пророки, изображенные на фресках живописца. Самум - см. примеч. к
с. 101.
 Леонардо да Винчи (стр. 348). - Леонардо да Винчи (1452-1519) -
итальянский живописец, скульптор, архитектор, ученый и инженер. Имя Леонардо
происходит от итальянского слова "leone" - "лев". Белладонна - см. примеч. к
с. 90. Нард - ароматическое вещество. Бард - см. примеч. к с. 169. Полеты
птиц небесных подсмотрев и т. д. - Проектируя свои летательные аппараты,
Леонардо да Винчи изучал полеты птиц, их анатомию и т. п.
 Mарло (стр. 349). - Марло Кристофер (1564-1593) - английский драматург,
предшественник В. Шекспира; ему принадлежат пьесы "Тамерлан Великий" и
"Трагическая история доктора Фауста" (отдельное издание в переводе Бальмонта
- М., 1912). Был убит в спровоцированной трактирной драке.
 Кальдерон (стр. 350). - "La vida es Sueno" ("Жизнь есть сон") - драма
испанского драматурга Кальдерона де ла Барка (1600-1681). Сэхисмундо - герой
этой драмы. Бальмонт высоко ценил Кальдерона, считал, что драматург соединил
в своем творчестве все основные черты испанского темперамента, суммировал
отдельные данные, соединил в блестящих сочинениях мечты и мысли, возникавшие
в лучших умах старой Испании" (статья "Кальдероновская драма личности". -
"Горные вершины"). В 1901-1912 гг. вышли три выпуска сочинений Кальдерона в
переводе Бальмонта.
 Эдгар По (стр. 350). - Как и другие русские символисты, Бальмонт
глубоко почитал американского писателя, поэта и прозаика Эдгара По
(1809-1849), принадлежавшего, наряду с Шелли (см. примеч. к с. 66) и
Бодлером (см. примеч. к с. 63), к числу наиболее близких ему писателей. В
течение многих лет он переводил По и в 1901-1912 гг. выпустил трехтомное
собрание его сочинений в своих переводах. Характеристику По см. в статье
Бальмонта "Гений открытия" (наст, изд., с. 589). Норны - см. примеч. к с.
286. ".он - меж людей комета. - Это определение с полным основанием можно
рассматривать как "общее место" многих эссе о творчестве По. Вместе с тем
следует указать и на определенный литературный источник: статью Ш. Бодлера
об Эдгаре По, которую Бальмонт не мог не знать. Э. По, писал Бодлер в этой
статье, "планета, вышедшая из своей орбиты" (см.: Ш. Бодлер. Эдгар По. Жизнь
и творчество. Одесса, 1910, с. 9).
 Шелли (стр. 351). - Шелли - см. примеч. к с. 66. ...он шел - земной
пустыней, но - к морю... - Имеется в виду трагическая гибель поэта: он
утонул в Средиземном море.
 Лермонтов (стр. 351). - Он был один, как смутная комета и т. д. - Ср. в
стихотворении А. С. Пушкина "Портрет"; "...Как беззаконная комета в кругу
расчисленном светил".