А.Беляев (под псевдонимом Арбель) править
Солнечные лошади править
рис. А. Медельского править
Вайне не мог понять, из-за чего они спорят и почему так ужасно кричат. Абдуид, худой, черный узбек, приседал, неожиданно подпрыгивал, словно его укусила фаланга, размахивал руками, как человек, облепленный пчелиным роем, и вдруг делал такое движение, точно хотел вырвать белую бороду спорившего с ним старика. А старик усиленно моргал трахоматозными красными веками, тряс белой бородой перед самым лицом Абдуида, поднимал сжатые кулаки к небу и кричал высоким, не по летам звонким голосом.
Толпа узбеков, сгрудившаяся вокруг невиданного огромного автомобиля на колесно-гусеничном ходу, понемногу отходила от диковинной машины и уплотняла кольцо зевак вокруг спорщиков.
Рядом с Абдуидом стоял молодой узбек в старой тюбетейке и голубой, выцветшей до белизны русской рубахе с расстегнутым воротом. Его серое, безбородое и безусое лицо было спокойно.
Тусклые глаза безучастно блуждали, как у слепого, ни на чем не останавливаясь. Абдуид и белобородый старик, горячо споря, часто указывали пальцами на молодого узбека, словно обвиняя его в чем-то.
Вчера вечером инженер Павел Кондратьевич Вайне нанял проводником для экспедиции в пустыню Абдуида. И вот сегодня, в четыре часа утра, когда автомобиль был готов двинуться в путь по песчаному бездорожью, Абдуид явился вместе с этим серым, безучастным молодым узбеком. А следом за ним, приседая и причитывая, прибежал взбешенный белобородый старик, и начался этот спор, накаленный, как туркестанское солнце.
Внимательно и молчаливо слушавшая толпа, видимо, поняв сущность спора, разделилась на две партии. Старшие поддерживали белобородого старика, молодежь — Абдуида.
Вайне поморщился и нетерпеливо посмотрел на часы. Как досадно, что он еще не овладел узбекским языком. Ничего не понять!
— В чем дело? О чем они спорят? — спросил Вайне Ерогова, который смотрел на толпу с интересом любителя петушиных боев.
Егор Иванович Ерогов, «охотник по рождению и странник по превратностям судьбы», как он сам рекомендовал себя, был туркестанским старожилом. Коренной русак, много лет назад он отбывал воинскую повинность в Мерве, да так и остался в «Азии». Служил путевым сторожем на железной дороге, охотился, скитался. Вайне случайно познакомился с ним на охоте и пригласил его, как бывалого человека и переводчика, принять участие в экспедиции.
«Охотник по рождению» с усилием оторвал взгляд от спорящих и, подставив к усам ладонь, согнутую в рупoр, чтоб слышней было — пробасил, обращаясь к Вайне:
— Комиссия! Абдуид отказывается ехать с нами. Напугал его вчера шофер ваш гудком автомобильным. Несознательность, что вы хотите? С муллой, говорит, говорил. И мулла, говорит, что коран не позволяет на чертовой арбе ездить, — на машине, значит. Но Абдуид человек честный. И вместо себя он привел вот этого серого парня, что столбом стоит, Ису…
— Да знает ли Иса пустыню?
— Иса-то? Пустыню? Ого. И даже ого-го! Абдуид говорит, что Иса песочный человек. И Кара-Кумы и Кызыл-Кумы знает, что свою ладонь. Вы посмотрите на него, у него и кожа-то серая, как у ящерицы, песку пустынного цвета. Песочный человек!
— Ну так в чем же дело? Возьмем Ису. Мы и так задержались.
— Комиссия! Ису не пускает белобородый. Это Такиулла Гиниатулла. Бай недобитый. Раскулачили его, ну а он чайхану открыл, под проценты дает, анашей торгует. И Иса у него подручный. На полный ход эксплуатирует его, Ису. Факт, отпустить не хочет. Говорит, Иса у него деньги вперед забрал, отработать должен. А Иса тот, как родился, в глаза денег не видал. У Абдуида с Такиуллой свои счеты. Вот и спорят, кто на Ису больше прав имеет.
— Но Иса-то сам хочет с нами ехать? Ерогов пренебрежительно махнул рукой.
Исе все равно. Как решат.
— А автомобиля не побоится?
— Иса ничего не боится: жизнь его трудная. Страшнее жизни для него ничего нет. — Ерогов перевел взгляд на спорщиков, которые начали уже хрипнуть, и вдруг, выпрямившись по-военному, крикнул густым басом, покрыв все голоса:
— Сми-иррна! Рравнение на право! Голоса понемногу утихли. Ерогов объявил по-узбекски, что Иса совершеннолетний и его никто не имеет права задерживать.
— Если Иса остался должен Такиулле, хотя Такиулла врет, как старый ишак…
— Двадцать рублей!.. — крикнул тот. — …То Такиулле эта сумма будет
уплачена. — И обратившись к Исе Ерогов крикнул, чтобы тот садился в машину.
Иса, не выражая ни страха ни любопытства, безучастно вошел в автомобиль и опустился на горячую, несмотря на навес, кожаную подушку сиденья. Рядом с ним поместился Вайне, напротив — Ерогов.
Такиулла еще кричал, размахивая руками с таким отчаяньем, словно басмачи похищали его единственного сына, но шофер нажал грушу. Рожок рявкнул, толпа шарахнулась и оттеснила Такиуллу.
Поздно вечером экспедиция добралась до места.
На утро Ерогов окликнул Вайне.
— Вот, посмотрите! — сказал он, протягивая руку.
В зарослях солянки, раскинув руки, лежал Иса, как труп. Мухи ползали по его серому лицу и губам и заползали в полуоткрытый рот. Возле головы валялись принадлежности курения.
— Что с ним? Он жив? — тревожно спросил Вайне.
— Очухается. Анаши накурился дурень. Видите, трубка валяется и тыквенная табашница. Не даром у него глаза всегда, как у мороженого судака. Сколько их из-за этой анаши проклятой пропадает! Эй, Иса! — крикнул Ерогов, толкнув узбека в плечо — Поднимайся!
Вайне посмотрел на Ису, как врач на тяжело, но не безнадежно больного.
— Не трогайте! — сказал он строго. — Пусть сидит.
Иса грезил. Иса пребывал в прекрасных мечтах, в призрачном мире призрачных наслаждений призрачного обладания призрачным счастьем.
Покуривши впервые анашу несколько лет тому назад, Иса был побежден сразу и навсегда.
Он решил твердо: мир грез лучше мира действительности. Если реальный — мир и имеет какую-нибудь ценность, то только потому, что в нем есть анаша. Конопля, в глазах Исы, перевешивала ценность всего остального, что есть под солнцем. В самом деле, что дала ему жизнь? Сиротой ребенком попал он в кабалу к богатому киргизу. К собакам относились лучше, чем к нему. Ему бросали обглоданную кость. Его били, кому не лень. Когда он подрос, его сделали подпаском, а потом и пастухом. Он бродил со стадами тощий, голодный, полураздетый, истомленный зноем…
Пришла революция. Началось раскулачивание баев. Но хозяин Исы умел держать нос по ветру. Он заблаговременно перекочевал со всеми своими кибитками, стадами и домочадцами в Афганистан. Иса последовал за ним, как живой инвентарь. И вот тут-то, на горных пастбищах, соседний пастух-афганец научил Ису курить анашу. И Иса со всею страстью неудовлетворенных жизнью желаний предался курению. В то время как он лежал, погруженный в свои грезы, стада разбегались, волки похищали овец, орлы — ягнят. Хозяин бил Ису смертным боем за каждую потерянную овцу, но Иса продолжал курить.
Однажды, вернувшись с горных пастбищ к стоянке хозяина, Иса не нашел ни кибиток, ни кобыл, ни людей. Земля была покрыта пеплом, обрывками кошмы, окровавленными клочьями разорванных пестрых халатов. Басмачи ли напали на хозяина, сбежал ли он сам, — Иса так и не узнал. Он постоял на пепелище, подумал и решил вернуться на родину. Там он попал в когти Такиуллы. А потом эта экспедиция…
Иса грезил.
Какой-то тонкий, резкий звук обрывает грезы. Выжженная солнцем пустыня. На сером песке белый человеческий череп и стебель серой полыни, проросший сквозь смеющийся оскал рта. Ветер качает стебель, и череп смеется. Иса отворачивается, но череп перед ним. Иса закрывает глаза, череп по-прежнему смеется и, словно языком, машет полынным стеблем. Никуда не уйти от этого черепа!..
Иса хочет кричать и не может.
Зто всегда так: перед пробуждением Иса видит череп.
Иса глубоко вздыхает и уже наяву открывает глаза. Опять белый череп!.. Нo почему он в очках? Оброс кожей. И губы. Красные губы знакомо улыбаются. Да это Вайне!
— Проснулся? — ласково спрашивает Вайне, наклонившись над ним. Не бьет и не бранит. Иса смотрит в лицо Вайне. Как хорошо, что у Вайне голова живого человека, а не череп. И Иса в первый раз ответно улыбается, — быть может, в первый раз за всю свою жизнь.
— Ну, что ты думаешь дальше делать, Иса? — спрашивает его Вайне. — Вернешься к Такиулле?
Ерогов перевел Исе вопросы Вайне.
— Он отвечает, что ваше лицо ему больше нравится, чем лицо беззубого, красноглазого Такиуллы. Иса останется здесь, если вы примете его на работу.
— Что ж, по рукам! — ответил Вайне. Иса остался «в личном распоряжении Вайне».
Для Исы началась новая жизнь. Вайне поселился с Исой во временном бараке. Вечерами он учил его говорить и писать по-русски, а сам учился языку Исы. Вайне не ошибся: Иса оказался способным учеником и в короткий срок начал недурно говорить по-русски. Ерогов ничего не знал об этих занятиях.
Иса был прилежным учеником. И только накурившись анаши, становился рассеянным и не понимал простых вещей. А Вайне был терпеливым учителем и воспитателем.
Работа на стройке шла своим чередом.
Среди безжизненной пустыни разведывательной экспедицией Геолкома был найден довольно большой такыр, в центре которого находились залежи серы. Здесь было решено построить завод для производства серной кислоты. Судьба заброшенного в песках такыра была решена. Началась стройка.
Пустыня неохотно уступала людям свои владения. Она не давала воды. Правда, на такыре был небольшой водоем солончаковой воды. Но этой воды, конечно, не хватило бы для целого поселения будущего завода. Задачей Вайне было — обеспечить завод дешевой местной энергией и водою.
— Дохлое дело вы затеяли, Пал Кондратыч, — говорил Ерогов, осматривая вместе с Вайне и Исой окрестности. — Кругом сыпучий песок.
— Вот, вы хвалитесь, Егор Иванович, своим знанием Туркестана, а не знаете того, что песок живет в дружбе с водой.
— Где же тут вода? — спрашивал Ерогов, проводя вокруг себя руками с растопыренными пальцами. — Сухо, как в протопленной печке.
— Под ногами, под ногами, Егор Иванович, вода. Мы ходим по ней. Вот, спросите Ису. — И на вопрос Ерогова, Иса ответил:
— Где песок, там и вода.
— Видите, он знает это не хуже наших профессоров. Песок — самая влажная почва. Песок пропускает сквозь себя воду в три с лишним тысячи раз больше, чем глина. В пустыне тоже бывают дожди. И песок жадно поглощает выпадающую влагу. Внизу ее держит водонепроницаемый глинистый слой. А затем песок, особенно если он не очень мелкий, начинает подавать воду вверх. Верхние более сухие слои песку постепенно пропитываются, как пропускная бумага, если хоть один уголок ее соприкасается с водой. Вода идет по узким канальцам меж песчинок по законам волосности.
— Как глубоко вода?
— Полтора — три метра. А в глинах ближе двадцати — тридцати метров не найдете.
— Ну, скажем, два метра. Все-таки сажень. Докопаться не трудно. А если воды надо много, то поднять ее на поверхность не легко. Двигатель надо. Верно? Я тоже кое-что смекаю. Паровой или нефтяной двигатель. Так. Значит, топливо надо для них. Попробуйте-ка вы сюда дрова или нефть доставлять. Влетит вам каждая капля в копеечку!
— А зачем мне горючее сюда привозить? Здесь и своего достаточно.
— Загадки вы загадываете, Пал Кондратыч. То у вас в пустыне воды, хоть отбавляй, а теперь топливо нашли. Какое тут топливо? Один саксаул, да и того немного. Где ж оно, ваше топливо?
— Вот оно! — сказал Вайне, протягивая руку к солнцу. Ерогов обиделся.
— Грех вам, Пал Кондратыч. Я постарше вас, а вы насмехаетесь надо мной.
— Да нет же, уверяю вас, я говорю совершенно серьезно. Мы заставим работать на нас солнце. При его помощи мы не только снабдим водою рудник и завод, и поселок хорошей, пресной водою, но и оросим ею окружающие поля. Ведь, это лесс, плодороднейшая почва, лучше чернозема. Мы разведем сады, парки, посеем пшеницу, хлопок, устроим вокруг завода совхозы.
Нет, Вайне не шутил. Он говорил с увлечением. Неужели солнце помутило его рассудок? Неожиданно для себя Ерогов озлился.
— Переучились вы, вот что я вам скажу, Пал Кондратыч! Солнце! Эвоно солнце! Возьмите его, достаньте!
— Зачем нам доставать его? Оно само посылает нам свои лучи. Этого вполне достаточно.
— Лучи сушат воду, а не дают. Отчего и сушь тут такая, пустыня мертвая? Оттого, что солнце жаркое.
— И чем жарче, тем лучше, Егор Иванович. Не будем спорить. Вот, скоро привезут мою солнечную машину, соберем, установим, тогда вы сами увидите и поймете.
— Товарищ Вайне все может! Он говорит — солнце даст воду, значит можно!
Ерогов онемел от удивления. Иса заговорил! И заговорил по-русски! Значит, Иса понял весь разговор между Вайне и Ероговым! Это было так же чудесно, как выжать воду из солнца. Ерогов в недоумении посмотрел на Ису, на улыбающегося Вайне, опять на Ису и после долгой паузы только сказал:
— Ну, знаете!..
Там, где сейчас покоятся мертвым сном выжженные солнцем пустыни Туркестана, некогда жили полной жизнью богатые и цветущие государства.
Это было давно, очень давно, когда русский народ еще не был известен истории. На берегах Аму-Дарьи, Сырт Дарьи и Зеравшана, утопая в пышных садах, широко раскинулись богатые, многолюдные города. Многочисленные каналы орошали тучные поля. Через Туркестан проходила знаменитая «шелковая дорога» из Китая в Азию. Персидские, ассирийские, египетские, индусские, арабские купцы наполняли улицы городов шумной, пестрой толпой. Великий Тамерлан раскинул пределы государства на необозримые пространства.
Но эта могущественная империя была колосс на глиняных ногах — вернее даже не на глиняных, а на песочных. Могучему гиганту все время приходилось следить за своими больными песчаными ногами и укреплять их водой. Оросительные каналы для этой страны были то же, что Нил для Египта. На них. обращалось главное внимание. Они определяли собой и хозяйство и социальный строй. И пока существовали каналы, государство процветало. Но довольно было налететь, как саранче, полчищам кочевников с киргизских степей, довольно им было разрушить каналы, как колосс пал. Вместе с каналами погиб Туркестан. Иссякли источники, — погибли поля, засохли пышные сады, опустели города. Пустыня победила…
Прошли века. Над Туркестаном распростер крылья двуглавый орел белого царя. До каналов ему не было дела. Пески все больше заносили некогда плодородный край, и под песчаными могилами спали вечным сном высохшие арыки. Мервый сон мертвой пустыни.
Песочные часы барханов отметили еще несколько истекших веков. Хищному орлу свернули шею, и над пустыней затрепетало красное знамя…
Не узнать пустыни. Бараки, столовые, штабели дров, кирпича-сырца, арбы, верблюды, ишаки, грузовики… и народу, народу-то сколько. Шум, гам, гудки грузовиков, ответный рев испуганных ослов и верблюдов…
Иса часто сам себя спрашивал: не видит ли он сон, накурившись анашей? Эта новая жизнь-сновидение очень ему нравилась. Он даже курить стал меньше. Но совсем отказаться от этой привычки не мог. Втянулся.
— Брось ты эту анашу! — уговаривал его Вайне. — Зачем куришь?
— Привык! — отвечал Иса. — Раньше курил — жизнь тяжелая. Радости нет. Сон лучше жизни.
— Ну, а теперь?
— Теперь жизнь, как интересный сон. Надо бросить. Не могу. Привык…
Несколько раз Иса давал обещание Вайне бросить курить. И все же не удерживался. Неделями работал усердно, был исполнителен, внимателен, быстро схватывал все на лету, а потом вдруг срывался. Вайне находил его лежащим в беспамятстве где-нибудь под саксаулом или в зарослях солянок.
Курил анашу не только Иса. Этому пороку предавались и другие рабочие. Анаша являлась настоящей социальной болезнью, мешала стройке. Вайне волновался. Ерогов предлагал принять самые решительные меры.
— С анашей никаких ваших темпов вы не добьетесь! — говорил он Вайне. — Надо отобрать всю анашу и объявить, что всех курцов со стройки вон.
Но Вайне знал, что такими мерами не поможешь, только раздражишь курильщиков. Однако, и убеждения не помогали. На все увещания анашисты отвечали:
— Мы свое дело делаем!
— Да как делаете? — кипятился Ерогов. — Опоздания, прогулы, работа из рук валится!
— Тут надо другими мерами действовать, — успокаивал Ерогова Вайне. — Изменится быт, жизнь, исчезнут вредные привычки этого старого быта. Надо повести среди них культурную работу.
И скоро на стройке выросло новое здание — клуб — «красная чайхана». Иса и несколько молодых узбеков-комсомольцев составили клубный актив. Красная чайхана понравилась. Клуб был переполнен. Радио, кино-передвижка, беседы, маленькие концерты привлекали. Курение анаши сократилось Вайне предвкушал уже близкую победу.
Стройка быстро подвигалась вперед. Еще не сняли лесов с двухэтажного здания, а внутри уже начались работы по оборудованию «аксолэена».
Это была солнечная установка оригинального «советского» типа.
Когда прибыли и были установлены машины, Вайне принялся объяснять Ерогову и Исе сущность его изобретения.
— Солнце — великая сила, — говорил он. — На каждый квадратный метр земли падает один киловатт энергии. А киловатт почти равен лошадиной силе. Иначе говоря, если бы покрыть всю землю лошадьми, — стоящими вплотную друг к другу, то сила всех этих лошадей, примерно, была бы равна тому, что может дать нам солнце. Этой энергии хватило бы нам на веки-вечные для всех наших машин. Но как ее получить? Люди давно думают над этим. Как сделать, чтобы солнце, из проклятия пустыни, превратилось в ее благодетеля, дающего и воду, и хлеб, и все, что нам нужно.
— Вы слыхали, Егор Иванович, о солнечных станциях? По крайней мере, видали, как увеличительным стеклом зажигают бумагу?
Вайне вынул из кармана двояковыпуклую линзу и при ее помощи закурил папиросу.
— Вот видите, я закурил от солнца, — сказал он. Иса с восхищением почмокал губами и произнес: «Вай-вай!»
— Так вот, — продолжал Вайне, — люди придумали такие машины, чтобы собирать солнечные лучи в одно место. Если можно зажечь солнечными лучами папиросу, то почему бы не нагреть котел? Для этого надо на котел направить только много лучей, собранных вот такими, только большими, стеклами, или — что проще — особыми вогнутыми зеркалами. Понимаете? А если вода закипит, если будет пар, то значит, у нас будет даровой двигатель. А будет паровой двигатель, поставьте динамо — будет и электричество. Так научились люди превращать солнечный свет в электричество.
— И эти машины уже есть? — спросил Ерогов.
— Да, есть. В Египте, Калифорнии, Америке и в других местах. Но они еще несовершенны. От них получается не много энергии. Стоят они не дешево. Громоздки, довольно хрупки. Я пошел другим путем, о котором Европа и Америка еще не знают. Попробуйте, Егор Иванович, почву. Горяча.
— И пробовать нечего: яйцо вкрутую сварится.
— Почва поглощает огромное количество солнечной энергии. И вот, из почвы-то я и решил извлекать ее. Мне не надо строить сложных и громоздких зеркальных собирателей Я буду использовать тепло прогретой солнцем почвы. Но не всякая почва одинаково поглощает солнечное тепло. Я изучил, какой нужен массив…
— Месиво? — спросил Ерогов.
— Да, почти что месиво из разных почв, чтобы добиться лучших результатов. В нижнем этаже у нас будут помещаться резервирующие, то есть сохраняющие тепло массивы, или по-вашему — месиво. Они будут помешаться в особых изоляторах, предохраняющих от потери тепла.
— Вроде термосов? Это я слыхал.
— Да, вроде термосов. А на втором этаже у нас будут установлены эвапораторы.
— Эва?..
— Выпаривающие приборы. Пар будем собирать. И турбины.
— Таким образом, мы получим энергию, а будет энергия — будет и все, что нам необходимо для производства серной кислоты из серы. Будет вода, будут и сады. Кто имеет в своих руках электрическую энергию, тот, в сущности говоря, имеет в своих руках все.
Все рабочие ожидали с нетерпением, когда Вайне из солнца сделает лошадей и воду. Анаша была заброшена. Только несколько старых узбеков еще иногда курили, но и то украдкой, прячась в барханах.
И вдруг все это пошло насмарку. Словно вернулась эпидемия болезни. И бороться с возвратом болезни оказалось труднее, чем с самой болезнью. Снова пошли прогулы, опоздания, темп работ замедлился. Закурили опять. И что больше всего огорчало Вайне — не устоял и Иса.
— И откуда они столько анаши добывают? — недоумевал Ерогов. Вайне потерял сон. Он уже сам начинал сомневаться в «возрождении» Исы и в победе над анашей.
Однажды он ворочался на своей кровати, когда в барак вошел Ерогов и, наклонившись над ним, сказал:
— Черта накрыл!
— Какого черта? — спросил Вайне, не поняв.
— Этого самого черта, что анашу носит. Проследил я несколько дней, и вижу, что наши рабочие тайком в барханы уходят. Я за ними, ящерицей, незаметно. Не даром столько зверей и дичи на своем веку выслеживал. Спец. Ну, и накрыл. Кого бы вы думали? Такиуллу! Собственной персоной. Это он за бесценок, в кредит, рабочим анашу продает. Из соседнего кишлака по ночам приходит. Ведь вот стерва красноглазая, удушить его мало! Это он на зло делает, поверьте моему слову! За Ису сердит, за барашек своих, что отняли у него, на стройку сердит, на красное знамя, одним словом, вот и вредительствует. Но только теперь мы хорошо по рукам ему дадим. Я уже сказал, кому следует.
В тот день, когда заработали "солнечные лошади, когда был дан первый электрический ток, у Вайне было два радостных события. Первое — окончание дела. Второе — сюрприз, который приподнес ему Иса. Вечером, когда вспыхнули электрические огни, впервые осветившие пески пустыни, пришел Иса и положил на стол перед Вайне большой мешок.
— Что это? — спросил Вайне, заглядывая в мешок. Там были принадлежности курения — целый магазин.
— Все рабочие сдали! — сказал Иса. — Теперь, уже верно. Никакой Такиулла не собьет, если придет. Да он и не придет. Новый свет отгонит его, как волка, Сожги, товарищ. Не надо больше анаши. Потому что жизнь стала, как красивый сон.
Вы не бывали на заводе серной кислоты «имени товарища Вайне»? Если будете в Туркестане, непременно побывайте.
Среди голой пустыни вы увидите цветущий оазис, — нет, не оазис, а целый зеленый остров, который растет и растет, покрывая голую пустыню густым зеленым ковром. Чудесные там сады, огороды, виноградники… все это дары солнца, которое Baйнe превратил в лошадей и воду. Сейчас он занят тем, что добывает из осадка в свинцовых камерах при получении серной кислоты селен — любопытный металлоид, при помощи которого Вайне обещает показать новые чудеса, — чудеса фото-электричества. Может быть, мы скоро услышим и о них.
А Иса, песочный человек? Он уже работает гелиотехником при акселэне, ухаживает за солнечными лошадьми, «солнечный конюх», как в шутку зовет его Ерогов. Осенью Иса собирается в ВУЗ. Вайне подготовил его.
Ерогов променял охоту на виноградники.
С анашей в новом городке среди пустыни покончено навсегда, потому что «жизнь стала похожа на красивый сон», и дурманные сны анаши потеряли свою власть над людьми.