Н. И. ГРЕЧ
правитьСовременная русская библиография
правитьКарамзин: pro et contra / Сост., вступ. ст. Л. А. Сапченко. — СПб.: РХГА, 2006.
<…>
Наконец удовлетворены нетерпеливое ожидание и любопытство российской публики: История г. Карамзина у ней в руках! Никогда еще не извещали мы наших читателей о выходе в свет нового творения с таким удовольствием, как ныне. Самые красноречивые похвалы, самые громкие прокламации журналистов не возвеличат достоинства сей книги и не дадут о ней точного понятия. Мы ограничимся библиографиею, т. е. описанием Истории Российского государства, предоставляя суждение об оной другим, искуснейшим и опытнейшим по сей части писателям.
Заключающаяся в сих осьми томах История доведена до кончины царицы Анастасии Романовны, супруги царя Иоанна Васильевича Грозного, т. е. до 1560 года. В первом томе, после предисловия и по исчислении источников российской истории, помещены десять глав, в которых заключаются: древнейшие известия о нынешней России и народах, в ней обитавших/происхождение и разделение славян; явление Козар, Варягов и Руси; нравы, обычаи, правление, язык и вера древних славян; призвание князей варяжских; правление Рюрика; Олег; Игорь; Ольга; Святослав; Ярополк; Владимир. Сия часть оканчивается изображением древней России в политическом, гражданском и нравственном отношениях. Во втором томе описаны происшествия России с кончины Владимира Великого до взятия и падения Киева в 1169 году; в третьем: до вторичного нашествия татар. В сем же томе заключается обозрение состояния России с времени кончины Владимира до вторжения татар (1224). Четвертый том содержит в себе Историю России с 1258 по 1362 год, то есть до вступления на престол великого князя Димитрия Иоанновича. В пятом помещена история сего великого князя и преемников его, Василия Димитриевича и Василия Васильевича Темного. Сей том заключается обозрением состояния России во время татарского владычества. Государствование Иоанна Васильевича III занимает весь шестой том. В седьмом помещено государствование Василия Иоанновича и обозрение тогдашнего состояния России. В осьмом царствование Иоанна Васильевича IV Грозного до 1560 г.
Смело можно сказать, что собственная Русская История доныне не существовала. Сочинители истории, как известно, разделяются на три разряда: на летописцев, описывающих современные им происшествия или сообщающих потомству на письме то, что до них дошло изустным преданием; на исторических критиков, объясняющих сии предания древности, исправляющих вкравшиеся в них ошибки, соглашающих разные в оных противоречия и пр., и наконец на собственных историков, которые из материалов, сообщенных им летописцами, поясненных и очищенных критиками, творят историю — "священную книгу народов, главную, необходимую; зерцало их бытия и деятельности; скрижали откровения и правил; завет предков к потомству; дополнение, изъяснение настоящего и пример будущего. — Древность русская богата источниками для ее истории: временники Нестора и его продолжателей, дошедшие до нас в разных списках; степенные книги, хронографы, грамоты, государственные бумаги иностранных архивов и пр. представляют историку драгоценные и разнообразные материалы; но они до 18 века почти вовсе были неизвестны ученому свету. Трудолюбивый Татищев1 собрал выписки из оных, но по тогдашним обстоятельствам не мог их напечатать. Ученые иностранцы, Байер2, Миллер3, Шлецер4, узнав о богатстве русских летописей, начали трудиться над русскою историею, и особенно последний, доказывая важность наших временников, советовал заняться критическим изданием оных. Возрастающая величием, могуществом и славою Россия требовала Истории. Иностранцы Левек5 и Леклерк6 и россиянин князь Щербатов7 вознамерились удовлетворить сему желанию; но одного желания и трудолюбия было недостаточно. Болтин8, Шлецер и другие критики обнаружили заблуждения и ошибки сих историков и показали, каким образом должно приняться за русскую историю. — Веку Александра предоставлено было в сем, как и во многих других отношениях, превзойти времена минувшие. Узнав о желании знаменитого писателя, творца русской прозы, заняться сочинением русской истории, великодушный монарх поощрил его к сему великому труду назначением пенсии, званием историографа российского и повелением даровать ему все способы и средства для успешного совершения преднамереваемого. Г. Карамзин оставил все занятия, за которые публика отечественная платила ему благодарностию и уважением, посвятил все свое время великому делу и через двенадцать лет представил монарху и отечеству плоды неусыпных своих упражнений. Труд, предлежавший ему, был велик, но не превосходил его сил и способностей: ему надлежало, во-первых, заняться критическим рассмотрением и очищением материалов; причем он не всегда или весьма редко мог пользоваться трудами своих предшественников, а во-вторых: сочинением из сих материалов истории русской, в котором он вовсе не имел образцов на русском языке. По сей причине История Российского государства в каждом томе разделяется на два отделения: в первом помещено собственное повествование, а во втором примечания, ссылки, пояснения, доказательства и пр. (числом с лишком 3700 статей). О том, каким образом автор пользовался сими источниками, говорит он сам в красноречивом предисловии своем: «Не дозволяя себе никакого изобретения, я искал выражение в уме своем, а мыслей единственно в памятниках; искал духа и жизни в тлеющих хартиях, желал преданное нам веками соединить в систему, ясную стройным сближением частей; изображал бедствия и славу войны, но и все, что входит в состав гражданского бытия людей — успехи разума, искусства, обычаи, законы, промышленность; не боялся с важностию говорить о том, что уважалось предками; хотел, не изменяя своему веку, без гордости и насмешек описать веки душевного младенчества, легковерия, баснословия; хотел представить и характер времени и характер летописцев: ибо одно казалось мне нужным для другого. Чем менее находил я известий, тем более дорожил и пользовался находимыми; тем менее выбирал: ибо не бедные, а богатые избирают. Надлежало или не сказать ничего, или сказать все о таком-то князе, дабы он жил в нашей памяти не одним сухим именем, но с некоторою нравственною физиономией. Прилежно истощая материалы древнейшей российской истории, я ободрял себя мыслию, что в повествовании о временах отдаленных есть какая-то неизъяснимая прелесть для нашего воображения: там источники поэзии. Взор наш, в созерцании великого пространства, не стремится ли обыкновенно — мимо всего близкого, ясного — к концу горизонта, где густеют, меркнут тени и начинается непроницаемость?
Читатель заметит, что описываю деяния не врознь, по годам и дням, но совокупляю их для удобнейшего впечатления в памяти. Историк не летописец: последний смотри единственно на время, а первый — на свойство и связь деяний; может ошибиться в распределении мест, но должен всему указать свое место. Множество сделанных мною примечаний и выписок устрашает меня самого. Счастливы древние: они не ведали сего мелочного труда, в коем теряется половина времени, скучает ум, вянет воображение — тягостная жертва, приносимая достоверности, однако ж необходимая! Если бы все материалы были у нас собраны, изданы, очищены критикою, то мне оставалось бы единственно ссылаться; но когда большая часть их в рукописях, в темноте; когда едва ли что обработано, изъяснено, соглашено — надобно вооружиться терпением. В воле читателя заглядывать в сию пеструю смесь, которая служит иногда свидетельством, иногда объяснением или дополнением. Для охотников все бывает любопытно: старое имя, слово; малейшая черта древности дает повод к соображениям».
Лишнее будет говорить о слоге сей Истории. Проза г. Карамзина составила эпоху в русской словесности. Мы осмелились украсить журнал наш отрывком из осьмого тома: он лучше всяких рассуждений и толкований покажет чистоту, ясность, силу, благородство и красоту слога, которыми написана История государства Российского.
Творение г. Карамзина принесет отечеству неисчислимые плоды: познакомит всех, ученых и неученых, светских людей и женщин, иностранцев и русских с историею нашею; возбудит в соотечественниках благородную гордость, в иноземцах же справедливое уважение к стране могущества и славы; подаст пример искусства исторического и языка сильного, благородного, великолепного современным и будущим русским писателям; без сомнения, будет причиною появления разных критик и суждений, но вообще распространит просвещение в отечестве нашем, подвигнет литературу российскую на несколько лет вперед и (изъяснимся словами венценосного покровителя дарований) предаст имя творца своего, вместе со славными подвигами предков, потомству!
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьВпервые: Сын Отечества. 1818. № 6. С. 251—256. Печатается по первой публикации.
Греч Николай Иванович (1787—1867) — журналист, издатель, публицист, беллетрист, филолог, переводчик, основатель журнала «Сын Отечества». Ввел в русскую критику обзор новых произведений за год. Автор «Учебной книги российской литературы» (1822), где разграничивает ломоносовское и карамзинское направления в русской литературе, подчеркивает важность ориентации на нормы народного языка.
«Сын Отечества» Греча с самого начала занял благожелательную позицию по отношению к Карамзину. Еще до выхода в свет труда Карамзина Н. И. Греч в «Сыне Отечества» заявил, что в России с появлением сочинения историографа будет наконец «настоящая русская история» (О русской истории Н. М. Карамзина // Сын Отечества. 1817. М 40. С. 78). Лишь только невежды, по его мнению, толкуют, что она написана в том же сентиментальном духе и тем же языком, что и ранние работы Карамзина (см.: Козлов В. П. «История государства Российского» Н. М. Карамзина в оценках современников. М., 1989. С. 74). В публикуемой статье Греч делает акцент на положении Карамзина как государственного историографа, подчеркивая единение монарха и мыслителя-патриота.
Один из первых некрологов Карамзину, опубликованный в полуофициальной газете военного ведомства, начинался так: «В минувшую субботу, 22 мая, в два часа пополудни, к глубокому прискорбию всех Россиян, скончался знаменитый наш историограф Николай Михайлович Карамзин. Для похвалы сего великого мужа довольно сказать, что император Александр удостоивал его своей дружбы. „История государства Российского“ есть бессмертный памятник, воздвигнутый им своему царю-благодетелю и России: памятник, которого не сокрушит река времени. Обширный умом, высокий сердцем, Карамзин, как человек, был еще выше, нежели Писатель. Пользуясь Европейскою славою, осыпанный щедротами своих монархов, стоя на верхней степени между отечественными писателями, он в домашней жизни был образцом семейственных добродетелей» (Русский инвалид. 1826. 26 мая. С. 506—507).
В той же «Северной пчеле» (1826. 29 мая) поместил свою статью Н. И. Греч, где, излагая биографию Карамзина, главным образом перечислил полученные им от императора чины и ордена. Далее следовала фраза: «Кончина государя благодетеля поразила благодарного Карамзина жестоким ударом: он впал в изнурительную чахотку». «Чахотка была плодом поэтического воображения издателя „Северной пчелы“, — отмечают В. Э. Вацуро и М. И. Гиллельсон, — и как нельзя лучше согласовывалась с политикой» (Вацуро В. Э., Гиллельсон М. И. Сквозь «умственные плотины»: Из истории книги и прессы пушкинской поры. М., 1972. С. 83—84).
В «Северных цветах на 1828 год» текст несколько иной (см.), причиной «изнурительной чахотки» названы «беспрерывные труды» историографа, но опять-таки на первый план выведены «царские награды», пожалованные за эти труды.
Рассказы о «злой чахотке», о царских милостях (орден св. Анны 1-й степени при чине статского советника) повторил в своем пышном панегирике П. П. Свиньин. В. Э. Вацуро и М. И. Гиллельсон пишут: «…благонамеренность его иногда перехлестывала через край, и сам Греч, вероятно, должен был бы морщиться, читая свою собственную мысль в таком виде: „Карамзин <…> может быть поставлен на вид просвещенному миру и примером, до какой степени в России люди с истинными дарованиями вознаграждаются, достигают почестей и обеспечивают свое благосостояние“.
Но как бы оно ни было выражено, лучше ли, хуже ли, из некрологов явствовало одно: 22 мая 1826 года Россия лишилась одного из великих мужей государственных, идеального верноподданного, друга царствующего дома, чьи заслуги были по достоинству оценены и вознаграждены. К тому же незабвенный историограф был еще и нравственным эталоном, и имя его отныне долго будет произноситься с дрожью официального умиления в голосе» (Вацуро В. Э., Гиллельсон М. И. Сквозь «умственные плотины». С. 84—85).
У Вяземского, Жуковского, Александра Тургенева, Пушкина вызревала мысль о жизнеописании или хотя бы о некрологе, достойном памяти Карамзина (см. письмо Пушкина Вяземскому от 10 июля 1826 г.).
Когда Греч через два года вновь напечатал статью о Карамзине (в «Северных цветах»), А. И. Тургенев написал брату, Николаю Ивановичу, политическому изгнаннику: «Вчера еще раз писал к Жук<овскому>, послал ему замечания на статью Греча о Карамзине в Северных цветах на 1828 год: что-то такое рабское и писателя недостойное. На счет истины делают фразы, напр., что милость государя на минуту возбудила его к жизни, — тогда как он принял ее с негодованием на чрезмерность пенсии, — и беспрестанно твердят о 3-м Влад<имире> и о том, что он один имел в чине ст<атского> советника анненскую ленту!» (Вацуро В. Э., Гилельсон М. И. Сквозь «умственные плотины». С. 86—87).
1 Татищев Василий Никитич (1686—1750) — русский историк, государственный деятель.
2 См. прим. 9 на с. 904.
3 Миллер Иоганн (1752—1809) — немецкий историк.
4 См. прим. 6 на с. 904.
5 Левек Пьер Шарль (1736—1812) — французский историк, автор «Истории России».
6 Леклерк Никола Габриель (1726—1798) — французский историк.
7 Щербатов Михаил Михайлович (1733—1790) — историк и публицист.
8 Болтин Иван Никитич (1735—1792) — русский историк.