Н. А. Бердяев
правитьСОВРЕМЕННАЯ ГЕРМАНИЯ
правитьПолезно знать своего врага, понять его характер, оценить его силу. Поэтому как нельзя более своевременно появление на русском языке в издании Сабашникова книги Лихтенбержэ «Современная Германия»1. Лихтенбержэ известен уже у нас своими книгами о Ницше и Вагнере2. Это — беспристрастный и даже скорее благожелательный к германской культуре француз, который пытается дать синтетическую характеристику среднего уровня современной германской культуры, как материальной, так и духовной. В общем опыт его должен быть признан удачным и для нас поучительным. В эти дни перед всем миром стал недоуменный вопрос, почему немцы оказались такими варварами, дикими разрушителями культуры, чуждыми всякого уважения к праву, почему отрицают они всякое нравственное благородство на войне. Война не есть разбой, обман и убийство, война имеет свою мораль, свою строгую честь, свое правосознание, не все на войне дозволено. Даже разбойничьи шайки имеют свой кодекс чести, ставят моральные границы своим насилиям, нередко щадят слабых. Если даже признать, что есть доля преувеличения, неизбежного в таких случаях, в рассказах о немецких зверствах, то и точно установленного и засвидетельствованного достаточно, чтобы исключить немцев из состава культурного христианского человечества. Сознание христианских народов не может допустить ничем не ограниченного господства силы, оно требует ограничения силы правдой и может мириться лишь с праведной силой, лишь с силой правды. Что же случилось с германской расой, что за страшная нравственная болезнь поразила ее? Можно не любить немцев и трудно любить их, но немцев всегда уважали, так много всегда говорили о немецкой верности и честности, так почитали немецких философов, ученых, поэтов, учились в Германии высшей культуре.
Германия дала так много гениев, которые принадлежат всему миру. Нередко у нас само понятие культуры отождествляли с культурой германской как самым современным образцом. Что же случилось? Великие немцы и ныне остаются великими и останутся во веки веков, но величие немецкой культуры, но весь современный дух немецкий мы решительно должны отрицать и противопоставлять ему дух иной. Русские навеки излечатся от раболепного отношения к германской культуре. Книга Лихтенбержэ, которая характеризует среднее и типическое в германской культуре, — плоды ее, предназначенные для широкого потребления, — дает материалы для ответа на этот мучительный вопрос: почему немцы одичали, что сталось с величием германской культуры в этот исключительный по своему значению час мировой истории?
Когда читаешь благожелательно-объективную книгу Лихтенбержэ, становится ясно, что быстрое развитие германского могущества за последние несколько десятилетий, — со времени образования германской империи и победоносной франко-прусской войны3 — было не развитием в подлинном смысле этого слова, а упадком, разложением, духовным вырождением германского народа. Это ясно вопреки мнениям самого Лихтенбержэ. В этот период империалистической мощи Германии и ее милитаристического господства над Европой неизменно совершалось падение германских идеалов жизни, понижения уровня ее духовной культуры, умирание и забвение того великого, что в прошлом сотворил германский дух. Это — систематическая победа германского юнкера и германского промышленника над германским мыслителем, мистиком и поэтом. Лучшие люди Германии давно уже ужасаются понижением духовного уровня своего народа, потерей нравственного центра в современной культуре Германии, порабощенной буржуазным милитаризмом. Весь процесс развития Культуры в современной Германии есть непрерывное отрывание и отделение всей жизни от внутреннего духовного центра и подчинение внешнему материальному центру — империалистической мощи Faterland’a, основанной на милитаризме и грубой силе. Германия знала периоды великого духовного подъема, таково было религиозное движение XIV, XV и XVI веков и необычайный творческий подъем конца XVIII и начала XIX века. В эти лучшие времена, создавшие духовный престиж Германии, германский народ не обладал империалистической мощью и не устрашал другие народы своей чудовищной армией. Правда, находятся германские идеологи, которые утверждают, что великие Германские мистики, философы, поэты и музыканты пророчествовали о грозной мощи германской империи и что мощь эта есть награда за совершенный германцами в прошлом духовный подвиг. Но в последнее время германское могущество дало слишком горькие плоды и принесло людям духа слишком тяжелые разочарования. С печалью вспоминают современные немецкие мыслители о былом духовном величии Германии и с тоской смотрят на нынешнее ее духовное убожество. Нынешняя Германия не найдет уже своего Фихте в грозный для Faterland’a час.
Существенная особенность современной Германии Лихтенбержэ видит в воле к власти и могуществу. Весь военный, промышленный, бюрократический механизм современной Германии есть превосходно организованная воля к власти и мощи германского народа. Немец в прошлой своей истории не знал власти и не обладал мощью. Все силы его духа шли на мышление, на философию, науку и литературу, на возвышенные мечты отдельных творчески одаренных людей, на великие идеи, оторванные от жизни народной, массовой, общественной. В Германии всегда было огромное несоответствие между высшим слоем избранных людей, творящих культуру, и средним уровнем немцев, между немецким философом, поэтом и немецким бюргером, Михелем. «Страна философов и поэтов», как любят называть Германию, никогда не была страной развитой гражданственности, массового морального подъема. Немецкий бюргер — частный человек, он может быть свободен в своей индивидуальной жизни, и он — раб, член механизма в жизни общественной. У него нет гражданской чести и гражданского достоинства, свойственных расе латинской, которые даже современного француза роднят с древним Римом. Нет у него и нравственной боли о всеобщем благе и всеобщем спасении, характеризующей расу славянскую, того сострадания к людскому горю, которое кладет особую печать на русских, на их мышление, на их литературу. Духовная работа немцев остается чисто индивидуальной, обращенной к культуре индивидуальной души, бессильной одухотворить их историю, перелиться в их общественную жизнь. Средний немец крайне неодухотворен, грубо материален даже по внешнему своему облику. Полное пренебрежение ко всему материальному у немецких мыслителей обратной своей стороной имеет торжество неодухотворенной материальности у немецкой массы. В своем высшем духовном слое немцы могут быть романтиками и провозвестниками высоких идей, но в своей государственной и общественной жизни, в своей всенародной морали они исповедуют культ голой и грубой силы, ничем не просветленной. Роль германской расы в истории всегда отрицательная, и положительным остается лишь творческое дело отдельных ее индивидуальностей. Когда немцы с эпохи Бисмарка, объединения Германии и франко-прусской войны дорвались наконец до власти, то они оказались носителями грубой силы, показавшими миру империалистический кулак. Немец по природе груб и нравственно ограничен, в нем нет великодушия и сострадания, нет избыточной нравственной энергии. Он принадлежит к варварской расе тевтонов, некогда нахлынувших на латинскую культуру Европы. В нем нет утонченности и нервности французов, сострадания и какого-то мирового печалования русских. Немец по природе необществен, в нем остался варварский, а не культурный индивидуализм произвола, и общественной стороной своей он обращен к миру, как насильник, воинственный юнкер и бюрократ. Когда у немцев центр тяжести их жизни был перенесен из внутренней жизни их «философов и поэтов» во внешнюю жизнь их государственности, сейчас же начало сказываться их варварство. Величайший государственный человек Германии, действительно гениальный Бисмарк остался в истории под названием «канцлера крови и железа»4.
Роль Германии являет собою исторический парадокс. Гениальные индивидуальности германской расы очень много дали миру, внесли в мировую культуру великие ценности. Их философы, мистики, ученые, музыканты и поэты принадлежат миру, и никакие германские зверства не могут затмить света, от них исходящего. Но германская государственность и общественность, германская историческая мощь обращена к миру варварским и насильническим своим обличием, роль ее отрицательная и антикультурная. Росту германского могущества, всегда грубого и безобразного, должен быть положен насильственный предел. Германское могущество угрожает не только славянству и всей мировой культуре, оно угрожает и духовной культуре Германии. Сама религиозность немцев такова, что она не может быть силой, духовно преображающей их историю и их общественность. Протестантизм — совершенно индивидуалистическая форма религиозности, которая может что-нибудь дать отдельной, душе, но слишком мало может дать жизни народной. Протестантская религиозность не ищет царства Божьего на земле, ей неведомо славянское взыскание града грядущего. Германский протестантизм порвал не только с преданием церкви, но и с преданием античной культуры, которая органически вошла в жизнь церкви. И не без основания утверждают, что западная культура есть всегда культура латинская, преемственно принявшая наследие античного мира. Культура всегда предполагает предание и преемственность, она не может быть исключительно индивидуалистической. Ницше — больше славянин, чем немец — говорил, что в Германии нет культуры, что существует только французская культура5. И действительно, в Германии были великие творческие индивидуальности, люди уединенного созерцания, мысли, мечты, которые вносили ценности в мировую культуру, но расовой, народной, сверхиндивидуальной культуры нет у германцев. Они остаются варварами, и варварство их обнаружилось к ужасу всего мира в решительный час истории. Как ни печально состояние русской культуры, как ни много у нас еще дикости, но у русского народа есть своя органическая религиозная культура, преемственная, через церковь связанная с греческим миром. У нас есть народная христианская совесть. А все величие Канта и Гегеля не может помочь германскому народу стать на высоту человечности, когда его воля к власти и насилию расковала хаотические стихии. Философия, всегда противополагавшая себя жизни, не может нравственно помочь народу в жизни, в большой исторической жизни. Германское мышление оторвано от нравственного центра. Эта оторванность верхов германской культуры от всенародной жизни не могла не сказаться в дни исторических испытаний народной совести. Тевтонская масса, хлынувшая на мир, оказалась без нравственной и религиозной опоры, она предоставлена варварским инстинктам и насильническим вожделениям, которые развивала в ней долгими десятилетиями культура милитаристического империализма. Лютеранство все более рационализируется и вырождается. Социал-демократия, характерная для германцев форма социализма, --этот антипод милитаристического цезаризма--тоже ведь проникнута культом силы, духовно ничем не просветленной. И она бессильна спасти Германию от того нравственного и духовного вырождения, к которому ведет ее культ силы и насилия, идеалы внешней мощи и власти. В германском социалистическом движении нет тех глубоко человеческих, великодушных мотивов мирового гражданства, которые нет-нет да и просвечивают в социалистическом движении Франции через всю ложь современной жизни.
Лихтенбержэ не говорит об этой двойственности германской культуры, проливающей свет на противоречие между ее высотой и ее низостью. Его цель — определить среднюю равнодействующую сил и течений, борющихся в современной Германии. Он объективно, без отвращения описывает, как хозяйственный материализм захватил огромную массу германского народа и как выработалась система германского империализма, в которой промышленный капитал, жаждущий мирового господства, органически сросся с агрессивным милитаризмом. «Империалистическая Германия не ограничивается пределами империи, она охватывает всю сферу немецких интересов, расширяется по мере расширения этих последних, и развивается мирным путем, по мере того, как растет сфера Немецкой активности, не только на немецкой почве, но и за границей»[1]. Лихтенбержэ считает, империалистическую политику германского правительства выражением воли самого германского народа. «Если левые партии мало симпатизируют правительству, которое „соединяет мировую и империалистическую политику с политикой прусского юнкерства“, то народные массы, по-видимому, не разделяют их недовольства. Избиратели во время последних выборов в рейхстаг высказались в пользу политики национального расширения, которую правительство выставило в своей программе, и стали на сторону императора против пессимистов, критикующих „новый курс“. В виду этого, можно сказать, что император умел до сих пор довольно удачно находить равнодействующую существующих в стране тенденций и что источником современного немецкого империализма являются не только честолюбивые мечтания монарха, но и высоконапряженная воля к власти самого народа»[2]. Нынешняя война подтверждает справедливость мнения Лихтенбержэ, что германский народ в массе своей сочувствует не высоким идеям своих «философов и поэтов», а хищным вожделениям империализма, в котором хозяйственный материализм промышленников соединился браком с милитаризмом прусских юнкеров. Лихтенбержэ цитирует ряд немецких мыслителей и ученых, которых печалит упадок всяких идеалов в Германии. Духовный уровень политики в Германии страшно понизился[3]. Вернер Зомбарт считает непостижимым, каким образом народ с великим прошлым «дошел до такого упадка политической жизни, какой мы пережили в конце XIX века… Великие идеалы, воодушевлявшие еще наших дедов и отцов, побледнели»[4]. Общественно-политическое состояние современной Германии Лихтенбержэ характеризует так: «Место политических дебатов заняли прения о материальных интересах, в парламент проник оппортунизм, равнодушный к каким бы то ни было принципам. Интеллигенты, мало приспособленные к экономическому и политическому аферизму, постепенно вытесняются из парламента. Законодательство и управление перешли в руки профессионалов, которые справляются с этими трудными задачами, как опытные практики, с возможно большим искусством и с возможно меньшей затратой сил. Отсюда — упадок политической жизни, который отмечают и на который жалуются многие современные немецкие историки»[5]. Со времени франко-прусской войны «национальный интерес стоял выше всех других соображений. Сила должна была поддержать то, что было создано силой же. Таким образом, культ силы вкореняется еще глубже в немецкую душу… Поддержание этого превосходства силы, на которой покоится величие современной Германии, является поэтому для нее вопросом жизни или смерти. Таким образом поддержание и развитие военного могущества остается все время одной из первых национальных задач Германии»[6]. В Германии развился национализм, который покоится на силе и насилии и преследует цель мирового захвата, а не мирового служения. Это — классическая страна ложного национализма, отвратительного шовинизма, от которого нужно бежать, как от нравственной чумы. Национальное самодовольство и национальная гордыня германцев — нравственно и эстетически нестерпимы. «На пороге нового века объединенная Германия более чем когда-либо представляет из себя замечательно организованную волю к власти, совершенно не склонную разоружиться»[7]. Нравственное и культурное вырождение — неизбежный результат германского национализма и милитаризма. Что общего имеет этот современный национализм с тем сознанием великой миссии германского духа, которое пробудилось у великих идеалистов начала XIX века, с национальными упованиями романтической эпохи? Так же мало общего, как и у наших современных националистов и черносотенцев со славянофилами, с Достоевским или Вл. Соловьевым. В Германии начинается одичание голой силы и власти, ничем духовно не просветленной и не ограниченной. Идолопоклонство перед материальной силой, подменившее почитание силы Божьей, всегда ведет к одичанию, к разнузданию звериных стихий.
Это духовное вырождение германского народа ничего общего не имеет с французским декадансом, с болезненным утончением и усложнением души. Немцы «верят в несколько грубоватое здоровье расы, в возрастающее могущество ее в экономической сфере, в ее солдатские инстинкты, в чувство дисциплины и солидарности»[8]. «Этот несколько тяжеловесный и медлительный, но крепкий и здоровый народ представляет из себя исключительно благоприятную почву для развития капиталистической цивилизации. Немец — совсем не художественная, не страстная натура, стремящаяся к наслаждениям, как романец… И вот, в этом лишенном изящества и блеска, но зато крепком и настойчивом народе, развивается сильная воля к могуществу, терпеливая, методическая»[9]. «Воля к могуществу одерживает в немецкой душе верх над стремлением к культуре, незаметно отодвигая его на второй план… Среди немцев растет культ силы» (курсив мой. — Н.Б.)[10]. В этих словах разгадка поставленного нами вопроса. Это вырождение грубой силы — самая опасная для мира форма Вырождения. Народ, который вступил на этот путь, должен быть внешне обессилен, насильственно смирен, должен быть лишен имперской мощи во что бы то ни стало. Поднявший меч от меча и погибнет6. Германия занесла меч над всем миром. Она уже не стремится распространить культуру по всему миру, она стремится к силе для силы. Культ силы, национализм, обоготворяющий мощь Faterland’a, подменили богопочитание, превратились в лже-религию. Двойственность протестантизма позволяет направить историческую жизнь по руслу, которое отводит все дальше и дальше от христианства. Рационализм немцев задавил непосредственные религиозные переживания. Традиционный немецкий идеализм не исчез окончательно, но он остается религией избранного меньшинства. «Этой религии метафизиков, литераторов, художников не хватает устойчивости… Немецкий идеализм остается силой, которая пользуется уважением лишь в высших культурных слоях. Он не оказывает большого влияния на практическую жизнь, не привлекает к себе симпатий широких масс»[11]. Не немецкий идеализм, возвышенный и бессильный, идет теперь на мир для захвата всех и вся — он бесследно утонул в огромной стихии варварского пангерманизма, как утонул культ Гете и многие прекрасные вещи. Когда немцы чинили зверскую расправу над мирными жителями Калиша7, то не помогло бы обращение к немецкому идеализму, ибо не в сердце немцев имеет он свой центр. Поистине: «Перед пастью Дракона крест и меч — одно». Слова эти были сказаны Вл. Соловьевым об опасности панмонголизма8. Ныне опасность пангерманизма оказалось более страшной и более реальной, чем опасность панмонголизма. Изобличается ложь культуры, которая не подчинила себя духовному центру и всегда стремилась не к праведности, а к земной силе. Германия учит нас тому, чего не должно быть у нас. Не дай Бог нам следовать по путям немецкой культуры, внешней и внутренней. У нас есть собственные пути культуры, более праведные, собственные великие потенции. Мировая война должна освободить нас от ложной идеи, что германская культура есть культура по преимуществу. Она освободит не только от немецкой силы, но и от немецкого духа. Германский дух имеет свое назначение в мире, не то, конечно, на которое претендует германская империалистическая мощь. Но дух этот для нас, славян, может быть лишь чуждой нам, внешней нормой, которая калечит нашу душу. Роднее нам и безопаснее для нас культура латинских народов. Новая отечественная война освободит нас от чужеземного нашествия внешнего и внутреннего и поможет нам выявить наш чистый дух. И полное символического смысла переименование г. С-Петербурга в г. Петроград не означает ли наступление конца петербургского периода русской истории, в котором владел нами нерусский по духу национализм, нерусский бюрократизм и велась война с самим русским народом?
КОММЕНТАРИИ
правитьУтро России. 1914, № 255, октябрь.
1 Книга А. Лихтенберже «Современная Германия» вышла в Москве в 1914 г. в издательстве Сабашниковых (пер. Н. Попова) и в том же году — в Петербурге в издательстве Брокгауз-Ефрон (пер. Р. М. Марголиной).
2 Имеются в виду книги Лихтенберже «Философия Ницше» (СПб., 1901) и «Рихард Вагнер как поэт и мыслитель» (М., 1905; перевод С. М. Соловьева). Помимо этого, можно назвать еще одну книгу Лихтенберже, которая была к тому времени переведена на русский язык: «Социализм и французская революция» (СПб., 1907).
3 Франко-прусская война 1870—1871 гг. — война между Францией и Пруссией, выступавшей совместно с другими государствами Южно-Германского Союза и Южной Германии. Поводом к войне стал дипломатический конфликт между Францией и Пруссией из-за кандидатуры принца Леопольда Гогенцоллерна-Зигмарингена, родственника прусского короля Вильгельма, на вакантный королевский престол в Испании. В сентябре 1870 г. Шалонская армия Франции (ок. 140 тыс. человек) оказалась окруженной в районе Седана и капитулировала, что послужило толчком к революции 4 сентября 1870 г. и падению Второй империи. 26 сентября 1871 г. в Версале был подписан прелиминарный мирный договор, а 18 марта в Париже победило народное восстание, провозгласившее Коммуну.
4 Это «название» закрепилось за Бисмарком из-за слов его речи, произнесенной 30 сентября 1862 г. на сессии Бюджетной комиссии Нижней палаты прусского рейхстага. «…Самый насущный вопрос дня, — сказал Бисмарк, — будет решен не речами и не большинством голосов — кстати, именно в этом заключалась величайшая ошибка 1848 и 1849 годов, — а железом и кровью» (цит. по: Палмер А. Бисмарк. Смоленск, 1997, с. 145; см. также: Чубинский В. В. Бисмарк. Политическая биография. М., 1988, с. 117).
3 «Франция является средоточием самой возвышенной духовной культуры Европы и высокой школой вкуса…» (По ту сторону добра и зла, ї 254); в книге «Сумерки идолов» целый раздел так и называется «Чего недостает немцам». См.: Ницше Ф. Сочинения в 2-х тт. М., 1990, т. 2, с. 589—593). О польском происхождении Ницше писалось много. Бердяев мог почерпнуть эти сведения, в частности, из книги Л. Штейна «Фридрих Ницше и его философия», которую он перевел в молодости. «Ницше, — пишет Штейн, — является потомком польского дворянского рода (Niecki) и часто за границей считался поляком, благодаря своим чертам лица и осанке, а раз даже сам себя называет, и не без гордости, поляком… И Ницше как литератор является скбрее славянином, чем немцем» (Мир Божий. 1898, № 10, с. 58).
6 Мф. 26,52: «Все, взявшие меч, мечем погибнут».
7 Калиш — город в Польше на р. Просна. Ныне — в составе Познанского воеводства, а в 1914 г. был приграничным городом Российской империи, ставшим местом жуткой бойни, устроенной немцами. В официальном сообщении Главного управления Генерального штаба России говорится следующее: «Когда президент города Буковинский, собрав с населения по приказу генерала Прейскера 50 тысяч рублей, вручил их немцам, то был тотчас же сбит с ног, подвергнут побоям ногами и истязанию, после чего лишился чувств. Когда же один из сторожей магистрата подложил ему под голову свое пальто, то был расстрелян тут же у стены. Губернский казначей Соколов был подвергнут расстрелу после того, как на вопрос — где деньги? — ответил, что уничтожил их по приказу министра финансов, в удостоверение чего показал телеграмму». Местных жителей расстреливали на каждом шагу: «трупы лежат неубранными на улицах и в канавах. За нарушение каждого постановления генерала Прейскера приказано расстреливать десятого» (цит. по: Яковлев Н. Н. Последняя война старой России. М., 1994, с. 51).
8 См. стихотворение В. С. Соловьева «Панмонголизм» (1894).