Александр Михайлович Добролюбов
Стихотворения
Date: 10-15 мая 2008
Изд: Ранние символисты: Н.Минский, А.Добролюбов.
Стихотворения и поэмы (серия «Новая Библиотека поэта»),
СПб., «Академический проект», 2005.
Александр МИХАЙЛОВИЧ ДОБРОЛЮБОВ
СТИХОТВОРЕНИЯ
NATURA NATURANS
NATURA NATURATA
'1'.
Царь! просветленный я снова склоняюсь пред гробом;
Свечи зажгите! священные песни начните!
Плачьте! пусть падают слезы на шелк и на ткани!
Вижу — в могилу провидящий взор проникает —
Вижу — таинственно грезят подземные корни,
Черви впиваются в мертвое, жесткое тело;
Дух у преддверья склонился исполненный скорби;
Гаснут светильники… Тихому Свету молитва
В сумраке скудном растет безнадежно и тускло;
Царь! просветленный я снова склоняюсь пред гробом;
Меркнет тоска, созерцанью любви уступая.
Свечи зажгите! священные песни начните!
'2'.
Звуки вечерние,
Трепетно-тусклые,
Сказка померкшая,
Слезы священные.
Звуки вечерние…
Гаснет лампада. Все дышит легко и счастливо.
Вспыхнуло что-то. Повеяло грустью пугливо.
Песни о скорби дрожат, разрастаясь красиво.
Трепетно тусклые
Звуки вечерние…
Слышится прошлое. Бабочка вдруг встрепенулась,
Ярко блеснули прозрачные крылья… проснулось
Светлое, нежный ребенок угасший… проснулось.
Сказка померкшая,
Трепетно-тусклые
Звуки вечерние…
Пламя погасло. Ты светишь сквозь сумрак священный!
Старческий голос твой слышу. Привет, неизменный!
Снова молитвы мерцают. Привет, неизменный!
Слезы священные,
Сказка померкшая,
Трепетно-тусклые
Звуки вечерние.
3. БОГ-ОТЕЦ
Видение Иезекииля Adagio maestoso
Рафаэль
Подо Мною орлы, орлы говорящие.
Подо Мною раменья, прогалины, засеки…
Разбегаются звери рыкучие, рыскучие,
Разбегаются в норы темные, подземельные.
Подо Мною орлы, орлы говорящие.
Гой, лембои лесные, полночные!
Выходите пред лицо Великого Господа,
Выходите, поклонитесь Царю Вашему Богу!
Подо Мною орлы, орлы говорящие.
4.
Presto
О чем молишь, Светлый? Не очей ли ты жаждешь неразгаданных, не сдержанного ли дыхания страсти? Не улыбки ли, одетой слезами, не росистой ли души молодости?
Я дам тебе тело девственное, бесстыдные, смелые ноги, уста опьяняющие…К ложу утреннему ты приблизишься — Суровый.
Я ли не молода? Сплетутся руки змеистые, Бледная белая ночь побледнеет от Моих объятий и уйдет из покоя — за окна — на волю.
Светлый! Мне уютно… Мне больно, Светлый! Белая ночь глядит на тебя бездонными глазами. Она не уходит. Словно вдова, грустит ночь… Словно вопленница, плачет она. Плачет она о кладбищенском утре. Мне страшно… Светлый!
5.
Город и каменья;
Нищая братия,
Плачьте, нищая братия!
Стены в туманах;
Молитесь боярам великим,
Знаменье творите.
Око мое непорочно;
Богу одному поклоняюсь,
Тихий цвет зарянице;
Нози мои белы,
Ходят по белым дорогам.
Нози мои белы,
Богу одному поклоняюсь;
Молитесь, нищая братия,
Молитесь боярам великим,
Плачьте предо мною,
Плачьте и молитесь.
6.
Будь ревнив, суров, свободы враг угрюмый!
Угаси порывы, чувство: пусть молчат!
Пусть шипят на них всезлобно змеи-думы!
Пусть царит безумство, гордость и разврат!
Отними, дитя, трепещущие руки!
Ночь была безумна. Слышишь? вот рассвет!
Утром все бледнеет: меркнет грезы цвет.
Пусто и светло — ни радости, ни муки.
Чу! в твое окно ворвался луч стыдливый…
Вот, взгляни! по крышам, окнам и в цветах
Бродит мутно влага…И в дневных лучах
Кто-то гаснет… день ползет, ползет лениво…
7.
Шепчутся травы под грезы мои,
Чую в мгновеньях моих опьяненье —
Все благовонья, все жизни стремленья
— Запах росы и лесные ручьи.
Слышишь? растут, распустились цветы.
Очи закрой! не гляди на могилы.
Травы колеблются мягко, уныло.
Утренней влагой омыты листы.
Шепчутся травы под грезы мои.
Чую в мгновеньях моих опьяненье —
Все благовонья, все жизни стремления
— Запах росы и лесные ручьи.
8. СВЕТЛАЯ
Горе! цветы распустились… пьянею.
Бродят, растут благовонья бесшумно.
Что-то проснулось опять неразумно,
Кто-то болезненно шепчет: «жалею».
Ты ли опять возвратилась и плачешь?
Светлые руки дрожат непонятно…
Косы твои разбежались… невнятно
Шепчут уста… возвратилась и плачешь.
Звездное небо, цветы распустились…
Медленно падают тусклые слезы.
Слышны укоры, проснулись угрозы…
Горе! цветы распустились!
'9.' LEX MORTIS
Tous les etres rentrent les uns dans les autres. Pourriture c’est nourriture. L’homme, carnassier, est Iui aussi, un enterreur. Notre vie est faite de mort. Nous sommes sepulcres.
V. Hugo.
Меркните вы, впечатления веселья и скорби!
Чутко внимай! в глубине вырастает, как дрема.
Шепот ночной… и плывет…
Ты забылся: ты дома…
Шепот растет и растет.
Нет! уходи, молодая!.. улыбка, погасни!
Кто-то лукаво подкрался, нагнулся над нами…
Слышишь? он здесь… он стоит…
Словно кто-то руками
Обнял тебя и молчит.
Молоды, Смерть, Твои дерзкие женские руки.
Ближе к безумцу! пусть холоден гроб и священен!
Призрак пройдет пред Тобой
— молчалив, неизменен —
Медленно — гордой стопой.
10.
Вакханка на пантере
Античная статуя
Священна и властна — царица разврата.
Привычны ей стали бессонные ночи.
Устало снисходит она к поцелуям.
Ее холодящие руки бесстыдны.
И слух обессилел от звуков весенних.
Бесшумно, несмело бегут сновиденья.
Душа их полета ночного не слышит.
И в диком безумье забылась — заснула.
Лишь изредка грустное, горькое слово
Раздастся, кого-то карая лениво.
Но кто-то в ответ беспощадно смеется,
И снова смежаются тусклые очи.
11. ЗАМИРАЮЩИЕ
'1'.
Одиноко мне. Гой ты, заморянин! Слышишь?
стучат… Я стар… я изнемог.
Ты ли это, Молодая?
Где ты, Кира? — Это ты!
Войди-же, Ирочка!
Не грусти…
2. (И. Слепушкину)
Одиноко мне. Ветер свистит за окном. Как глухо, как упорно он воет! Нет, он не воет, он рыщет, он ломит. Не лесовик ли притулился в кустах вечерних? В сумраке растет шум уканье, гиканье, свист, плесканье руками. Одиноко мне.
Гой ты, заморянин! Не уйти тебе от вьюги безумной. Степь широка, и далеко нет в ней жилья человеческого. Все звери в норы позапрятались, все к сырой земле прислонилися. Гой ты, заморянин!
Одиноко мне. Гой ты, заморянин!
Слышишь? стучат… Кто-то постучался. В окно кто-то постучался. Не прозрачный ли водяник пугает тебя криком? Не мутный ли снег одел волокнистыми хлопьями задрожавшие стекла? Слышишь? стучат…
Я стар… я изнемог. С рассветом вышел я в далекий путь. Мне жутко, мне страшно в широкой равнине. Люди! откройте мне ваши неприветные черные двери. Мои серебристые волосы серебрятся снегом, в очах моих мутно, мне холодно. Люди! откройте, откройте мне ваши неприветные черные двери и пустите меня меня обогреться. Я стар… я изнемог.
Слышишь? стучат. Я стар… я изнемог.
3. ('Кире Б'…'ой')
ZЭnde mir licht an, Knabe.
Goethe
Ты ли это, Молодая?
Серые былинки свернули листочки. В воздухе застыла пыль — Ты ли это, Молодая? — Я знаю, красивы твои зеленые глаза, заразителен шум утренних деревьев, мои думы алеют. Но я озарен твоей печалью и помню. Да, я помню и иду. Что мне это знойное июльское солнце? Что мне эта мелкая придорожная пыль? Вдали расцветает причудливый город.
Где ты, Кира?
Мальчик! вдали расцветает причудливый город. Девственно-величаво стоят гордые башни. — Где ты, Кира? — Мальчик! зажги свей дымный вечерний факел… Слышишь? Запах серебрящихся nenuphar’ов. Отчего лучи так суровы, отчего зной так беспощаден, отчего везде ставни? Какие глухие, глухие улицы. Вдали блеснуло раскрытое окно.
Это ты!
Мальчик! вдали блестнуло раскрытое окно. Молодые уста открылились улыбкой. — Это ты! — Мальчик! мы обежим все дома, мы взойдем на все террасы, мы заглянем во все окна… Где она? где она? Не смейтесь, не смейтесь, злые стены! Я стар, я изнемог. Но ты не бойся, подойди ближе, взгляни, взгляни…
Ты ли это, Молодая? Где ты, Кира? — Это ты!
4. (Ирочке Добролюбовой)
Войди же, Ирочка!
Войди! садись сюда, поближе к окну, ко мне на колени. Какое тихое, светлое утро! Не первое утро проводим мы с тобою так печально. Да, умерли голубые зори, когда над нами возвышались кущи тополей, выше небо, в небе, как мечты, звезды. Твои детские очи смеялись. Как целовал их отец!
Не грусти!
Не грусти… Посмотри! Небо выше стройнее, синее. Словно залив, раскинулся простор. Вдали белеют паруса убегающих тучек. Завтра расцветет и черемуха. С юга воротятся птицы, и зачаруют тебя их вешние песни. Ты будешь снова бегать по полям и внимательно следить за полетом мохнатых шмелей. О чем же ты плачешь? (Не смейтесь, не смейтесь, злые стены!).
Войди же, Ирочка! Не грусти…
12. ПОХОРОННЫЙ МАРШ (на смерть рабы Божией Елизаветы).
'1'.
Dritter Teil (Im Walde). Adagio maestoso
Raff.
Просыпайтесь, просыпайтесь, безумные!
Выходите на стогны вечерние,
Застойтесь на княженецкой площади;
Приглядитесь к вечернему небу
— Зеленеется ли зорька утренняя?
Улыбнулось ли солнце восточное?
Надевайте свои доломаны,
Накрутите на плечи оксамиты,
Поспешайте, поспешайте, безумные,
Поспешайте глухою тропинкою,
Чрез печеры, чрез горы толкучие,
Чрез леса и двигучие камни!
Ой зачните песни великие,
Великие песни о Севере!
Пойте! славьте Ночную Охоту,
Славьте звезды и сосны таинственные
И спешите, спешите безумные,
Чрез печеры и горы толкучие!
Нет! Я знаю дорогу пустынную,
Сам найду мой цветок — нежный, утренний…
Обойми ты меня, Новоладожанка!
Твои руки, словно травы, свиваются;
Поцелуи твои, Новолодожанка,
Дышут влагою серебряною.
'2'.
Хор
La mort Andante quasi adagio
Gustave DorИ
Что подары ночные?
Что морозы немые?
В небе шелест лучей
Гой! летите скорей!
Мы добычу нагоним,
Заклюем, заполоним.
Если в утреннем инее,
Поле — спящее, синее.
Пусть желтеют откосы!
Пусть алеются росы!
Ты мерцаешь в тени,
Словно вешние дни.
'3'.
Solo
Andante con moto
Она угасла, потому что настала зима. Она угасла, потому что устали крылья.
Горькое, непонятное заблуждение! Смешное недоумение ребенка!
Они думают, что она вечна. Они верят в ее бессмертие.
Горькое, непонятное заблуждение! Смешное недоумение ребенка!
Я не пришел будить тебя. Я не пришел звать тебя.
Тяжела могильная плита. Еще тяжелее веки умершего.
Та знаешь, что вянут молодые березы. Ты знаешь, что листья засохшие шепчутся с ветром.
Тяжела могильная плита. Еще тяжелее веки умершего.
'4'.
Хор
Adagio lamentoso (symph. VI pathИtique) Adagio lamentoso
Чайковский
He спешите, не спешите! Выступайте ровною, ровною стопою!
Купа плакучих ив следует за гробом. Незабудки торопливо бегут около коней. Гордый клен наклонил голову Звезды плачут, и рвутся к ней их золотые ручонки.
Плюшевая ткань опустила печально свой длинный шлейф.
Господи! Она умерла. Она пришла. Она устала.
Господи! Ее внутренние очи дрожат. Ее внутренний разум помутился. Ее внутренний дух скорбит.
Господи! Озари ее душу тихим светом! Овей ее сердце райскою зарею! Засеребри на вечернем небе утреннее солнце!
Не спешите, не спешите! Выступайте ровной, ровною стопою.
13. ИЗ КОНЦЕРТА «'DIVUS ET MISERRIMUS'»
They have taken my Lord away, I cannot find him,
О Sir, у thou have borne him hence, I pray thee,
Tell me where thou hast laid him.
Longfellow
Первая часть
Стих о Мадонне
'1'.
Madonna del cardelline Allegro
Raphaello Santi
Облелеяли воды весенние,
Словно дымкою, землю немую.
Кто-то шепчет стыдливо: «целую».
— Мгновенья мгновеннее.
Чуткий Светышко, Зорька Росистая,
Ты причастен земному веселью.
Грезит мать над Твоей колыбелью
— Задумалась Чистая.
Ей цветы благовонья навеяли,
Тростники нашептали Ей грезы
И провидит Она Твои слезы,
— Чу! чайки зареяли!
Разбегаются мягкие волосы…
Много дышит листов освеженных.
На пригорках былинок зеленых
— Синеются полосы.
'2'.
Эрмитаж N 796 (картинная галерея) Allegro con moto
Рембрандт
Я ли Его не оплакала? Я ли Его не обвеяла? От Моей груди всосал Он жизнь. От Моей груди всосал Он скуду.
Юнош! не бойся. Не забывай Золотистое! Господь внемлет гласу моления Твоего. Господь Твой — вертоград благоухающий.
Вечереют синие, синие горы. Склоняются осенние ветви… Я ли его не обвеяла? Я ли его не оплакала?
Allegro con moto
Вторая часть
Печаль
'1'.
Presto
Мы единственные,
Невоинственные,
Все таинственные,
Как печаль;
Мы сребристые,
Золотистые,
Чуть росистые,
Как печаль;
За Тобою
Молодою
И святою,
Как печаль;
'2'.
Moderato
…………………………………………………………………………………………….
'3'.
Virginibus puerisque canto Andante
Horatius
Роса освежила листву,
О — -- ! исчезнем в тени!
Пусть теплятся в мраке огни!
Я Лады стыдливой к огням не зову.
Нет! словно смущенный жених
Я очи прикрою едва.
Сквозь ткани ресниц золотых
Таинственней свечи, бесстыдней слова.
Ты, — -- , склонись надо мной!
Сквозь ткани ресниц ты нежней
И дышишь вечерней весной.
В глазах твоих лепет и шелест теней.
14. МОЛЕБНОЕ
Andante con fuoco
В одинокой горнице
Я склоняюсь в молении
Пред Великим Господом;
Поклоняюсь сладостный,
Словно цвет предутренний.
Словно цвет предутренний,
Мое сердце дрогнуло;
И зачем так боязно?
И зачем Ты встревоженный?
Не покинь бессильного
Средь степей голубеющих.
Средь степей голубеющих,
В одинокой горнице
Я боюсь очей моих,
Я боюсь очей моих
Моих рук нетрепетных.
'15'.
Voyez ce que j’ai fait, Seigneur!
De mes mains, les lys de mon ame,
De mes yeux, les cieux de mon coeur!
Maeterlinck
Набегают сумраки.
Мои руки сплетаются, ч
Словно змеи, сплетаются,
И нависли ресницы,
И веют влагою
Мои ноги белые.
Затаилась горница,
Засветились светочи
И уходят сумраки…
Я любуюсь в очи смуглые:
Затаились очи…
Не входите, присенники!
У меня ль не ноги белые?
У меня ль не руки сплетаются?
— Не входите, присенники! —
Обезумею, обессилею
За собольчатым пологом…
Заплету я руки змеистые,
Прикоснусь моих плеч обнаженных,
Зацелую очи смуглые…
Не входите!….
16. ВЛАДИМИРУ ГИППИУСУ
Pianissimo
Ты светишь ли?
Звезды скатились с небес
— Одели все цветом игристым.
Царица разврата в нешепчущий лес
Прошла по полям золотистым.
И пташка проснулась в дыханьи весны.
Не ты ли дыханье приметил?
Неровно мерцают… Вдруг вспыхнули сны
Зеленой зарею…
Ты светел.
17. НЕВСКИЙ ПРИ ЗАКАТЕ СОЛНЦА
Влага дрожит освежительно.
Лиц вереница медлительна…
Тонкие, мягкие пятна…
Шумы бледнеют невнятно.
Светлые башни. Вдали
Светлые тени легли.
Мутною цепью нависшие
Стены. Как призраки высшие,
Дремлют дома неподвижно.
Теплится ночь непостижно.
Зыблются краски… во сне
Зыблется лист на окне.
18. ЛИТЕЙНЫЙ ВЕШНИМ УТРОМ
Светлой нитью вдаль уходит
Гордый, тесный ряд домов.
Тени меркнут, чуть колеблясь.
И весенним ровным солнцем
Каждый камень озарен.
Строго смотрят в окнах лица,
Строги думы стен высоких,
Строго вырезалась в небе
Церковь с темной колокольней.
Ты прошла лукаво мимо,
Словно свет зари вечерней…
Улыбнулись дерзко глазки.
'19'.
Удаляются тайные, одетые зыбью всплески.
Удаляется запах бродящего света.
Колеблются неровные речные туманы.
Колеблется звук догорающей песни.
Свиваются тихо их мглистые руки.
Свивается влажно холодная роса.
Не дрогнули ль резкие очертанья леса?
Не дрогнула ль завеса, серебрящая вечер?
То посерели листья неподвижных деревьев.
То посерел вяжущий сумрак.
СОБРАНИЕ СТИХОВ
'20'.
Стих — стихия; в опьяненном полете
Развивает новую силу,
И новая стала над старой волной,
Грозит главою победной.
То гроза! ее нельзя угадать
Слепцу, больному, возвращенному к жизни врачами;
Больше, меньше нельзя понимать,
Можно только в море покорно уноситься одними
и теми ж волнами.
'21'.
(посв. Я. И. Эрлиху)
Встал ли я ночью? утром ли встал?
Свечи задуть иль зажечь приказал?
С кем говорил я? один ли молчал?
Что собирал? что потерял?
— Где улыбнулись? Кто зарыдал?
Где? на равнине? иль в горной стране?
Отрок ли я, иль звезда в вышине?
Вспомнил ли что иль забыл в полусне?
Я ль над цветком, иль могила на мне?
Я ли весна, иль грущу о весне?
Воды ль струятся? кипит ли вино?
Все ли различно? все ли одно?
Я ль в поле темном? я ль поле темно?
Отрок ли я? или умер давно?
— Все пожелал? или все суждено? —
22. SOTTE SUITE
1.
Сегодня за здравье твое я бокал подымаю,
Приближаюсь к дверям, долго жду.
О, выйди на миг, царь лукавый и добрый!
Я пил без тебя, но взгляни! твой полнее бокал.
Клянусь! не для веры тебя я зову.
Как призрак пустой, промелькнешь ты во мне средь видений
других.
Может быть только тело дрогнет при первом мгновеньи.
Но я улыбнусь и воздвигну бокал.
Нет! я вспомнил… не в первый раз смущают виденья меня.
Когда-то я был легковерней:
Обманутый заученными заклинаниями и кругами,
Я тебя призывал…
…Но ты не являлся.
И сегодня не видно тебя, и сумраком веют все комнаты.
2. ПОКОЙНОМУ ДРУГУ
Немного осталось мгновений… Пока не покорен я снова
привычкам и сну,
Войди же бесшумно в вечерний покой!
Уехали братья, сестры и мать. Я один.
Великая грусть по тебе побеждает меня.
О милый! не смейся сей сухости грусти!
Все великие чувства имели сопутника — холодность.
Почему-то я верю, что ты при жизни томился любовью
ко мне?
За здравье твое я глотаю горькую брагу.
3.
Я повторил свой заговор мощный над всеми дверями,
Вблизи описал круг охранительный от силы наземной.
И ты задрожал за окном моим, увы! прозрачный, неверный,
И руки твои сотворили крест православный.
Скажи лишь одно! тебя я узнал вчера в той ужасной
толпе?
Неужели что было умирает навеки, хотя б бесконечность
виделась в нем?
За здравье твое я пью эти Слезы Христа.
Навеки под кожей моей юная гордая рана.
4.
«Товарищ! не верь ни отжившим ни мертвым!
Зачем пропадать двум бокалам вина?
С тобою воздвигнем мы их, и безумье
Опять оживит нас, звеня позвонками из мертвых костей.
Не наше ль приблизилось, милый, мгновенье?
В очах твоих вижу яркий цветок.
Пусть прокляты лишь все неудачи,
Все мертвые и Сатана!»
5. REVEIL
Здравствуй, пробужденье,
Где ты, мгновенье?
Так близка печаль.
Отчего далеко,
Снова одиноко,
Снова жаль.
Эти грезы были,
Эти грезы жили,
Но душа ясна.
И мрачна собою
Завистью больною
Я полна до дна.
6. ИСХОД. НАРЦИСС
В моих очах глубоких, атласных,
Только себя я увидеть могу,
Родник не хочет знать других прекрасных,
Я словно тень на берегу!
О! если очи мои тебя отражали,
Клянусь! я мог видеть только себя в твоих.
Вот откуда все радости мои, все печали!
Вот отчего задумчив мой стих!
7. ЕЩЕ ИСХОД. ЗЕРКАЛО
(Pas clair)
«Волшебными карликами
Я создано,
Все что проходит
Отражено.
Хитрые карлики,
Мы не любим себя,
Вид чужой принимаем,
Вид его иль тебя.
Когда же пустое
Глядит на нас,
Мы так нагибаемся,
Что не видно нас.
Мы все изучили
И любим все.
Но не отразить нам
Твое я, свое».
Так говорила мне
Лида одна.
Верьте, не верьте,
Это она.
Мудростью девочки
Вам не догнать:
В ней, как и в зеркальце,
Всего есть печать.
И что же зеркальца
Будет мудрей?
Ответьте Лидочке
На это скорей!
Лидочка хвастает,
Что видела днем
Карликов «верных»
За каждым стеклом,
За всем отраженным,
Стулом, стеной иль столом.
23. ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ
1.
Мы не хотим превратной свободы,
Будем покорны законам всего.
Эти деревья, животные, воды
Ходят путями Творца Самого.
Мы не хотим над землею
Вечно вечным сознаньем как солнце сиять,
Жаждем повергнуться в море заката, покоя,
Жаждем растением снова блестя расцветать!
Солнце над нами восходит недаром,
Краски недаром нам сладки и сны.
Мы над землею восстали закатным пожаром,
Дымные ж корни для земли рождены.
И не постигнуть кумиру кручины,
Которая в сердце нашем блестит
Мы выше богов, но, достигнув небес половины,
Отвержен огонь и на землю клубами летит.
Но если б достиг небесного взора,
Навеки погиб бы весь мир.
Во сне мы провидим просторы,
Которых не знает внемирный бездушный кумир.
Краски захода пестрее восхода
И жертва наша не для других, для себя!
Пусть несвобода наша свобода,
Но мы умираем, что-то безумно любя.
2.
На каждой ступени мы нашли совершенство,
Мы когда-то молчали в мертворожденных камнях,
Воздушные «где-то» искали блаженства
И нашли на своих и чужих ступенях.
Но это вращенье ограниченно вечно.
Кто может иль знает другое, скажи, облегчи!
Затем-то в бесстрастие мы летим скоротечно,
И еще в бытии более всех обособленном мелькают
преджизни и смерти лучи.
3. ПОШЛОСТЬ И РАБСТВО
Силы равны перед Брамой создавшим.
Каждому свет озаряет чело,
Но неизбежно уходит веселье.
В этом и жизнь! понимай!
Ты, воздвигавший верою горы,
Верою только в себя,
Стал мужиком, и бессмысленны силы,
Безгорестна жизнь.
Мы — униженные отблески силы,
Искры искусных костров.
Мы создавали, мы пожелали.
Смейся над нами в глаза!
В очи взглянуло пустое пространство,
Наследие праха сказалось опять.
Очи покорны, улыбка бесстыдна.
— Мы бедные дети больших городов.
24. ПЕСНЯ
Кто забыл о последнем бокале,
Недостоин и слыть мудрецом.
Пусть искупит мечтанья, печали
Молодецким безумным глотком!
В желтых стеклах так резко кровавое,
В твоей грусти так странно веселье.
Опьяняйся чем знаешь — рассудком, забавою,
А превыше всего есть похмелье!
25. ПОДРАЖАНИЕ ДРЕВНИМ
Каждый звук церковного звона
Мне дороже одежд и кадил,
Каждым членом впиваю я звоны
От могущества до падения сил.
И не знаю внезапной причины,
Но приходят веселые дни.
И растут, дрожат без причины
Эти звуки в душе и груди!
'26. ИЗ «БЕССТРАСТИЙ'»
(жеманные этюды)
'1'.
Мы свершили весь путь бесстрастия смело,
Не дрогнуло даже сожаленье в груди,
Глубоко дышало юное гордое тело…
Мы стояли на страшном пути!
Непонятно теперь, зачем так тревожно
Достигла навеки бесстрастья душа
И что действовать снова безумно возможно,
Опьянением розы вечерней невинно дыша.
'27'.
В воде холодной, как страна Большой Звезды,
От берега в песках отдвинувшись ногою,
Хотел бы плыть я ввек и радовать тоскою
Все души, что во мне от роскоши горды.
Как стадо демонов, во мне сто тысяч душ,
И каждая кричит, но не о той отчизне.
Противен блеск луны и зелень редких суш.
Я познаю теперь все благо жизни!
То предки ли в реках веками обитали?
Но лучше кто вино поможет мне подать,
Чем ток волны, в которой вся печать
Широкой, но небесконечной дали.
Привет святой купцам с живыми кораблями!
Они познали суть — и счастье, и несчастье.
А корабли ласкают, режут лебедиными грудями
Морскую грудь холодного живого сладострастья.
'28'.
Сегодня, если хотите, мне близко безумье всего:
Как растение скучную жизнь я стараюсь вести, мерно
шепчутся листья;
Песочным пластом я способен тяготеть к средоточью;
В беспорядочных чувствах вращаться светилом
земли.
Но грустно быть близко, действительно себя забывая;
И горько проникнуть в сухое теченье вещей.
Все само расползалось, во всем есть бессилье великое,
И лишь где-то блистают высокие светочи мира.
Земля! может быть, ты в сиянье… но свет твой увидит
Не ты, — обитатель блестящих за тучами чуждых светил.
Но в нашем стремленьи друг к другу указан путь
совершенства,
И друг друга когда-нибудь очами навеки поймут.
Только не бойтесь себя, дети правды и солнца!
Пусть зеркало лжет, пусть в нем правое — левое!
Душа искажается в зеркале в тело, в себе она только душа.
Не учитесь у равнодушного времени, у смерти, отойдите от
струй!
Меня ж побеждает такая широкая сила отлива,
И странно, что способна еще прошедшее помнить душа:
Со мной ничего не случилось, не будет, я могу быть покоен,
Наследственно всем нам дана слепота слабеющих глаз.
29. ЛЮБИТЕЛЬНИЦЕ ПРИРОДЫ
Ах! как скалы проснулся я сразу в царстве своем, но
холодном,
Как воды ожил в теченье (в нем скрывается, знайте!
прообраз забвенья…)
Хоть утеряно что-то сразу…
Скалы же вечные стражи. В каменном ввысь уходящем
сомненьи
Стали; может, смеются над тобой, несвободным.
Скалы поднялись скалами, изрезаны необъяснимо чертами.
Не замок ли вырос без воли строителя, не для владельца?
Пошлый пришел сюда человек и рыдать научился!
Долго смеясь любовался на скалы,
Долго глупое думал о себе или всем, чувствовал даже о
величье природы.
«Я человек.
Вы скалы природы…
Вас не преследует тайна отцов,
Вам для любви не нужно унизиться,
Не нужно чужого счастья, признанья»…
Здравствуйте ж и от меня, скучные, грустные, скалы!
30. ИЗ «БЕССТРАСТИИ»
(жеманные этюды)
'2'.
Карлики над могилой царевны.
…к некоторым мыслям человечество будет возвращаться в новых видах, чтобы яснее выразить их внутреннее противоречие.
А. Д.
Ах! угасло навеки великое тело!
Странной жизнью мы снова живем;
Мы ничтожные дети пустоты, недостатка, предела;
Мы приникли рыдая над мертвым цветком
В бесконечности выросло вдруг прекрасное конечное тело,
Дохнула незримо близ сердца и в сердце душа;
Как сны над прекрасной кружились мы смело,
Воротить, опьянять, увлекаться спеша,
— Так что и в нас зародилась душа!
Увы! наши песни цветочные изысканно странны,
Не им воскресить силу личности вновь.
Но клянемся Творцом: жизнь в себе навсегда неустанна
И бессмертна, хоть умерла эта любовь!
'31'.
Сила моя не в бессилии, братья!
Смех мой и детям нравится, братья!
Но не забыть мне прошлого, братья!
С любопытством младенца в него я гляжу!
Говорят, там цветы расцветали,
(О них я вспомнить ничего не могу!)
Говорят, я когда-то сказал
И расстался с кем-то в печали,
Хоть любить, не любить давно перестал.
Но вино сегодня весь мир осенило,
Вино неестественных безжизненных чувственных стран,
Пламенем очи в шутливой игре навек озарило
И я верю собственным только очам.
32. ЛИДОЧКЕ
Я отвернусь и не вижу тебя,
Вижу деревья и землю…
С той стороны прибежишь ли, вновь я
Очи на небо подъемлю.
Нет! не увидеть навеки тебя,
Ты же меня и не видишь
Пусть наша шутка лишь смеха полна,
Все ж ты меня ненавидишь!
Вижу теперь потолок у окна,
Ты под окном выше рвешься.
Будешь когда-нибудь выше, стройна
И надо мной засмеешься.
Шутка — безумье… Вот в кресло сел я,
Очи закрыты для мира.
Можешь тревожить руками меня,
Ты не живешь, тебя нет для меня,
Бедное сердце закрыто для мира.
'33'.
О! дайте мне вина для чувств,
Бокал с зеркальными струями!
Вновь не хочу одних искусств,
Пусть влага к небу бьет буграми!
Вновь жажду упиваться снами…
Он предо мной возник как миг,
Как миг исчез сверкнув ногами,
Не смел стремиться в даль очами,
В глубокий голос я проник,
Вновь упивался полуснами…
Кто душу видел, где, когда?
Она в лице твоем дрожала,
В морях дробилася звезда…
И сердце гордое тогда
Впервые снова познавало.
Однообразием безумно
Исполнена навек душа,
Одной лишь мыслию дыша
— Полумечтательно, то шумно;
Как лес предутренний, но шумный!
Но это горе неразумно:
Я даже слов сухих напрасно
Ищу в ликующем мозгу.
Я полюбил тебя бы страстно,
Тебя любить же не могу,
Любя и нет, все ж странно лгу!
34. ПРОШЕДШЕЕ, НАСТОЯЩЕЕ И ГРЯДУЩЕЕ
Вы идете своею тропинкой
Разделяя собою две пропасти,
Пропасть прошедшего и пропасть грядущего,
Непрерывно убегающие от вас
И вечно чуждые вам.
Все ступаете только там, где ступаете;
Ваша жизнь только там, где мгновение,
Где преходящее, где все убегает, где нет ничего!
Но старайтесь быть мудрым и радостным:
Наслаждайтесь небытием бытия.
И бойтесь мечтаний о чуждом:
Воспоминание осталось в лесной глубине,
И да не сияет оно перед вами
Назойливым светлым жилищем,
Навеки затерянным, навеки родным…
Пусть живет настоящее сильно
И торжествует в трезвой красе!
Но да будет ослепительней трезвости
Молодого грядущего даль!
И не бойтесь подобных мечтаний!
Там я слышу звуки военных рогов!
Вижу чей-то безрадостный взор!
Там, быть может, воскреснет и воля моя
И проявит всесилие свое!
Там желает и ожидает она воплощений своих.
'35'.
Очи твои не одни так сияли,
О жажде высокой сияло, говорило чело,
Мнится я видел незаметные слезы на этих ресницах.
Что озаряло те, первые ночи, — волной унесло.
Не напрасно волны воюя уходят,
И трепещет камыш и вода,
Все отражается в внешнем, и силой любви предстоящей
Многое я, тебя тобой озарил.
Пусть не хочу вспоминать, бесстыдно желанье,
Если бы ожило сердце, я не страшился б тебя,
Боюсь, твой образ все скажет, угасит мечтанье,
Если пойму, не любить уже так никогда.
'36'.
Средь движений и людей
Многое я видел.
Так сегодня и тебя
Вдруг возненавидел.
И ушло мгновенье в даль…
Снова восставало,
Но о чем никто, ничто
Никогда не знало.
Так зачем печален я?
Ах зачем нарочно
Захотел предвидеть я
Все, что так роскошно?
Не безумья дайте мне!
Молодого ока,
Чтобы пошло и легко
Видело глубоко.
'37'.
На вечеринку уединенную
Его я жду,
Не в ночь полусонную
Жду.
Нет ничего особенно дорогого
В нем для меня,
Но отчего не длит в душе и пустого,
Полуогня?
Я освятить хочу и мелочь,
Вновь дать душе дышать!
Желаю всем во всем так делать,
Чтоб ввек дрожать.
'38'.
Зачем в созвучьях я услышал
Удары рук, их стук глухой?
Зачем в напевах так ловил я
Безумно-странную струю?
Мертвы теперь навеки звуки…
Для мира я глухонемой,
Но как Бетховен мир грядущий
Творю глубокой глухотой.
Вдруг сердце плачет в новой боли…
Кто объяснит, в чем горе то?
И отчего так сухо чувство?
И сердце немо отчего?
39. ВСЕМ
В вечности счастья течет творенье.
Назойливым вопросам не доходит ответ.
Светлой печальной струею все полны мгновенья,
И звучит везде невидимый неслышимый дальний привет.
Юноша! тоска бесконечного тебя сломила,
Разложила на половины, заронив семя клетки другой,
Но боль исполнила члены ребенка,
И ты долго протяжно в пустыне горючей кричал.
Окунись в счастие, умри от любви!
Царство идет неизменное, царство плоти и крови!
Солнце, вселенную к славе маня, далеко заходит.
Кровь, ты плоть! утешься на вечный закат не гляди.
Я зажгу этот труп, этот камень о могучие краски небес.
Обойму, зацелую святое…
А утешенья тебе выдумывал человек все разные!
…Так на мое
Странно и пенять!
Собака рыдающая о властелине!
Кто правду скажет, тому лжет.
Конечно, не главное страдать, но рана твоя разбережена.
Учи себя утешаться и отчаиваться.
40. ПОЗНАНЬЕ
А мне ведь, братцы, чудо объявилося,
Явь во сне иль сон во дне.
Пришло дитя край пропасти,
Незнаемо, с очами темными,
И видит мглу незрящую,
А в пропасти мирская ночь!
Им водят духи легкие,
Насмешники незлобные,
Несут ребенка край моря
На камень Алатырь.
Морской сиделец сердится,
Плюет в глаза безвечные,
Восстали горы синие.
Крутее гор земных,
Пред неглядящим носятся,
А он прирос к земле!
Так водят духи лунные,
Всю жизнь его хранят.
Без матери — нерадостно,
Незримы духи смелые,
Заплакало дитя.
Подайте гусли тонкие,
Желаю плакать вновь!
Пусть ветры вдаль вздымаются.
То море струн касается
И темный лес поет.
'41'.
Чем дальше дни идут, тем легче мне туман,
Тем очи яркие истину смежают,
Но вместе восстают два бога — холод и обман
И, словно звери, вновь меня сражают.
Затем ли я припал к путям, Восторг, твоим,
Затем ли сердцу не сочесть биений,
Что все один и тот же переменный жертвы дым
И что восторга нет, где много достижений?
Восторга нет, где нет одних сомнений!
Клянусь! напрасно скорбь безумно вкруг близка:
Не потерял я в разных жизни сочетаньях.
Но неужели ум, ширяясь век в мечтаньях,
Являет ложь свою и никнет, хоть и цель близка?
Нет! вспомни, человек: твой сон едва ль порочен,
А отдых царь всего. (Зачем лишь я не спит?)
Безумный ночью бдит,
Умнейший даже днем час сонный любит очень.
'42'.
Шли годы. Он
Вступил в привычный дикий сон.
Тянулись дни необозримо,
Знакомый враг неуловимый,
Рассудку только достижимый,
Вставал бессильный каждый день.
Часы, где явное вдруг зримо,
Покрыла голубая тень.
В неутомимой печали
Видел он призраки лиц,
Смутные речи звучали,
Плакать хотелось и кланяться ниц…
'43'.
Дешево вам сожаление,
Только скажи иль солги, —
Брызжет из глаз умиление,
И замирились враги.
Но униженье навеки:
Кто непреклонно скучал
Иль нестраданьем страдал,
Вам отомстит, человеки.
Не оскорбит он своим
Силы чужой разуменьем,
И отзвучит неземным
Отклик его сожаленьем.
'44'.
А и вся сила изгибла
На непосильном пути!
Плотную загородь сшибла,
Только ее не пройти.
Мрут одинокие силы
В рабской пустыне людской,
Близко иным до могилы,
Властен над теми покой.
Праздно слеза заблестела,
Праздный завидел слезу,
И утерялась в лесу
Капля высокого дела;
Дивные хлещут озера
В лист на поверхностях вод.
Смотрят недвижные горы,
Смотрят бесстрастные взоры
На застоялый поход.
45. ЛЮДЯМ
Кто может на вас сердиться?
Вы — сказочка Ваня и Маша.
Глазки дуются, ротик смеется.
И неужели вы сделались старшими,
Только потому, что старые умерли,
Что ответственность за цепь падает на вас?
Эти дети поняли тайну неудержной любви к внешнему.
Девочки заломили руки и молчат,
Юноши часто томятся бессонными ночами,
Но в душе всех порхает и тот же детский сияющий
мотылек.
Ему люба темница…
Ах! быть бы сто лет младенцем,
К кое-чему бы тогда притерпелись,
Но грозно врывается в окна настойчивый крик общества,
Мать несет вас младенцев на заклание
И умирает в кратковременной печали.
'46'.
А и знаю я, братцы,
Что у вас в головах.
А и у меня, братцы,
Завелась болезнь.
А и с той поры, братцы,
Гвоздь в голове.
А и нету силы, братцы,
Кречетом летать.
Но недолго мне, братцы,
С вами говорить,
Солнце ждет меня, братцы,
Хочет ослепить!
Только странно мне, братцы:
Человеки вы!
И живете вы, братцы,
Только не живя!
Солнце ждет меня, братцы,
И я знаю кто!
Распрощаемся, братцы,
Только навсегда.
'47'.
Телом сцепленный
С силой, бессильем других,
Вновь утомленный
Силой условий мирских,
Вдаль направляюсь
Только к свободе своей,
Не утомляясь
Блеском безгорестных дней.
Там неустанна
Сила творившая,
Здесь опочившая,
Установившая
Мир беспрестанный.
В счастии верю
Счастью невольному,
Пиру всестольному;
Странствию дольному
Чую потерю.
'48'.
Опорою семьи нельзя быть мне.
И матери надеяться на сына запрещаю.
Себя иному жребью обрекаю,
За что-то может пострадаю,
И многие не вспомнят обо мне.
В иных из нас силен завет отца,
Хоть далеко еще до разъясняющего все конца,
Творца молю сегодня с мыслями простыми,
Чтоб удалось, о мать, Вам светлое с другим.
На рубеже таинственной страны
Перед покоем, может, вечного успенья
Вы нам внушаете любви святые песнопенья,
И сим примером вечно скреплены,
Сердца друзей с надеждой к Богу вновь устремлены.
'49'.
Прощайте вериги, недолгие спутники грусти,
Холодным железом жившие члены,
Как жезл чародея меня под одеждой хранившие,
Со мной победившие столько несчастий!
Как в море безжизненном, как в пристальных взорах,
Стихийная общая сила в ржавеющих кольцах и гирях.
Прощайте свободные, тайные речи,
Великие мысли ночей полусонных,
Служившие миру иль близкие миру…
Прощайте былые друзья и богини!
В мгновенье вериги меня оживили,
И речи звучали как лучший порыв пробужденья,
Несознанно год я грешил, — но вериги
Духовные в сердце звучали глубоком.
Мой день настает! обманувшие годы
Забыты и странно припомнить все благо былого.
Кто судит порок, отвергнутый вечною целью?
Чужой как чужой он владел этим сердцем,
И вызов бросаю грехам своевольным!
Прощайте друзья и богини былого!
Бесстрастно как яд я давно приготовил измену,
Оставил в передней доспеха лоскутья,
И скрылся под полночь за дальним порогом
И тихо бегу в полутемной равнине.
О горы! нагой возвращаюсь в великую землю,
И смертью навеки предутренний взор опьянен,
Безумец, встречаю светила ликующим кликом.
А небо дарует мне сердце пророка.
ИЗ КНИГИ НЕВИДИМОЙ
50.
И конец всего — Он есть Все.
Из книги Иисуса сына Сирахова
Пою царство неизменное неколебимое
Царя Бесконечного
Древнего и Мудрого,
Которого никто не принимает,
Которого страшного имени никто не знает,
Которого никто не видит,
Которого чистого голоса не слышат даже ангелы,
Но повинуются Его повеленьям.
Имя Его — Один и Все,
Он Сам в Себе и все во всем.
Кто как Он всегда и везде и нигде?
Он выше всякого времени,
Он выше всякой любви
И всякого слова и разума человеческого.
Он — Слово Слова
И Разум разумов.
У Него разум,
У Него слово,
У Него царство,
У Него сила,
У Него слава,
У Него дело.
Ты открыл тайнейшее имя Твое сынам человеческим
И от руки их принимаешь венец голове Своей.
51.
Братья, Он родился в нас как в вертепе разбойном,
Как пастухи мы Его Одного не знали,
Золотым богам гордо все поклонялись,
Как ученые волхвы долго напрасно искали,
Сам открыл нам мир и сразу узнали,
Но не сразу нашли все дорогу прямую.
Никого не зовите Отцом кроме Бога!
Братья, скажите мир ближним и дальним.
Я верный ученик Господень,
В простоте заповедь исполняю,
Не гнушаюсь на трудной земле никакого дела,
Духом Святым Истине поклоняюсь,
Делаю мир, а свободу открываю….
Купите даром тайну, камень многоценный!
Народы, покайтесь и примите прощенье!
Огня все примите и страстную чашу испейте!
Нет на земле другого доброго слова!
Не увидите Бога без братьев!
Вот открыты двери народу святому:
Идут искупленные — избавленные Богом.
Они на век — на твердом камне многоценном.
'52'.
Учитель Невидимый, Сын Бога Живого,
Из мира наружной тьмы в мир невидимый Твой уведи
К чистым рекам, водам живым Твоим.
Горы Твои — судьбы Божьи!
Там Сион, гора гор земли и небес!
И над нами благословенье неба невидимого,
А за небом небо небес, в котором Сам Бог.
Звезды на небе — цветы на земле.
И нам указаны звездные пути неизменные среди звезд и
цветов.
Вращаемся по вечным кругам с песнью святой неизменной
одной!
Принимаю из руки Твоей все дела свои,
Не отвергаю никак всякую великую волю Господню.
Благодаренье Богу за неизреченный дар Его!
53. ВЕЧЕРНЯЯ
Смерть, где твое жало?
Ад, где твоя победа?
Сила же смерти грех,
А жало греха закон.
Из писаний Павла Тарсянина
Крест Твой, Господин, выше звезд,
Выше неба невидимого,
Выше всякого царства разума человеческого.
Душу Свою положил Ты за нас
И Дух явил в ночь преисподнюю,
Но тленье и смерть не могли победить Начальника жизни,
Ибо им невозможно было удержать Его.
Где твое жало, смерть?
Бездна, где твоя победа?
Свободно открылись уста мои на врагов моих….
Слава Сидящему на престоле и Сыну Человеческому,
Слава заре вечерней
Света Незаходимого!
54. ВОСКРЕСНАЯ ПЕСНЯ
Радуйтесь, дети, Адам воскрес:
Отец сошел на землю нашу,
А Сын на небеса вознесся
И Дух все наполняет
— Земное и небесное,
Видимое и невидимое.
Крестом Его все примиряется
И новое вино проливается.
Свидетельствует Дух и кровь:
Адам воскрес, Адам воскрес!
'55'.
блаженны робкие, ибо только они будут мужественны,
блаженны любящие, ибо они возлюблены будут,
блаженны гонимые, ибо их гонят прямо в царство небесное,
блаженны молчаливые, ибо возвышают тайну Божью,
блаженны неумолкающие, ибо носят светильник Слова,
блаженны обличающие, ибо они старшие братья народов,
блаженны побеждающие, ибо только им откроется путь непобедимый,
блаженны бодрствующие неусыпающие, ибо Сам
Бодрствующий за них бодрствует,
блаженны радующиеся, ибо так будет радоваться о тебе Бог твой,
блаженны сочетающиеся с братьями и Богом, ибо это тайна великая,
блаженны молящиеся друг за друга, ибо Сам Бог молится о всех и за все.
Имя Его — Молитва Бесконечная и Благословенье Всемирное.
'56'.
Мудрость Человека вознесет голову его
И посадит его среди собранья
И будет он удивим пред царем
И пред вельможами, сынами его.
Слуги царя будут служить ему
И сядет он как царь пред лицом царя царей,
Сядет как Сын на престоле Бога Отца.
За то, что покорился единому
Мудрому неизменному,
Возлюбил его всем сердцем как сын.
Слава Отцу и Сыну в века веков!
'57'.
Как вожделенны все дела Его,
Хоть мы можем видеть их только как искры!
А гром могущества Его кто уразумеет?
Только тот, кто закрывает глаза от стен плоти наружной,
Кто говорит истину в сердце своем.
Он услышит языки незнакомые,
Дивные миры откроются ему,
Живые законы, живые ангелы будут жить в сердце его,
Расширилось сердце его,
Ты вложил целый мир в сердце его
— И видимый и невидимый…
Слава Отцу и Сыну в века веков!
58. ПРОЩАЛЬНАЯ ПЕСНЯ
Где один или два во имя Божье, там
все братья наши — сейчас живущие
и все прежде умершие.
из Книги НевЗдимой.
Прощай, мой добрый друг, прощай!
Бог простит всякую плоть, прощай!
Кто разрушит дружбу, которая в Боге Живом?
Всякий раз преломляя хлеб, меня вспоминай.
Стой в истине и приду к тебе и буду с тобой,
И придем к тебе, все будем с тобой.
Вечеруем семьей за одним бесконечным великим столом.
Приветствуют вас все святые земли и небес!
Приветствуйте все друг друга лобзаньем святым!
«Забудешь ли ты меня, десница?»
«Забуду ль я тебя, десница,
Украшенье на правой руке моей?
Забвенна будь моя десница!
Стены твои всегда пред глазами моими:
Я написал тебя на правой руке моей».
«Забуду ль я тебя, десница,
Прекрасный город Ерусалим?
Я обитал в тебе как в Ерусалиме,
Целый мир видал я в сердце твоем».
59. ПРЕДСМЕРТНЫЕ СЛОВА ХРИСТА
Тогда Он сказал: «Не бойтесь, что Я погибну.
И не бойтесь силы смерти. Радуйтесь, ибо Я
победил вселенную. Я буду жить».
Из новонайденных отрывков
Евангелия от Египтян
Не бойтесь, что я погибну
И силы смерти не бойтесь, друзья!
Погибель моя — спасенье,
Погибель моя — любовь,
Погибель моя в спасенье,
Погибель моя в любви.
Я непременно погибну,
Я на то жизнь положил,
Идите к освобожденью,
Имейте мир ко мне,
Идите к освобожденью
Имейте мир во мне.
Я победивший вселенную,
Знающий торжество.
Даю вам имя братское,
Даю вам сердце единое.
Я живу и буду жить!
Имейте сердце братское,
Имейте Имя Единое,
Я живу и буду жить.
'60'.
В час тот умрут люди и звери и ангелы.
из слов Магомета.
Нет! мы не умрем как человеки
И не будем на земле князьями,
Но будем царями Богу,
С Богом будем богами.
Тогда не будет у нас другого знанья
Кроме того, что мы дети Божьи.
Исчезнет видимое и все невидимое,
Благословен Единый Покой!
Имя Его Отец миров!
Благословен Единый Покой!
'61'.
Прощайте, птички, прощайте, травки,
Вас не видать уж долго мне.
Иду в глубокие темницы,
В молитвах буду и постах.
Иду в глубокие темницы,
В молитвах буду и постах.
Я друг был всякой твари вольной
И всякую любить желал,
Я поднял примиренья знамя,
Я объявил свободу вам.
Я поднял примиренья знамя,
Я братьями скотов считал.
Но вы живите и молитесь
Единому Творцу веков,
Благовестите мир друг другу
И не забудьте обо мне.
Благовестите мир друг другу
И не забудьте обо мне.
Прощайте, птички, прощайте, травки,
Вас не видать уж долго мне,
Иду в глубокие подвалы,
В молитвах буду и постах.
Иду в глубокие подвалы,
В молитвах буду и постах.
'62. В ЗАКЛЮЧЕН'ЬИ
Вы дозорцы мои строгие,
Вы милей мне отца-матери,
Стены вы мои высокие,
Я не вижу вас и радуюсь.
Тюрьмы вы мои печальные,
В вас живет и красно солнышко, —
Ходит в вас и красно солнышко,
Часты звезды загораются,
С навечерья до полуночи
Заряницы закатаются,
Часты звезды разгораются…
Вы товарищи безумные,
Вы мудрей прегордой мудрости,
Вы страданьями измучены,
К мудрой нежности приучены.
Вы решеточки темничные,
Вы запоры ли дубовые,
Я за вашими охранами
Как за крепостями царскими.
Словно царь живу и радуюсь,
Словно царь хожу и радуюсь.
Тебя призываю, Всесильный,
Тебя призываю, Всевышний,
Тебя призываю, Всеединый!
Имя Твое — Свобода.
Благослови всякое заключенье,
Благослови и всякое освобожденье.
'63'.
Не унывай, не унывай, душа моя,
Уповай, уповай на Вечного.
Ты видишь, Господин, печаль мою,
Ты кого пришлешь утешить меня
Иль ангела иль архангелов
Иль Сам сойдешь, Владыка мой?
А я овца Твоя заблудшая,
От Твоего стада осталась я.
Меня враги изловляют,
На свои пути наставляют
И свои сети расставляют
И своими сетями уловляют.
О Бог Живой Избавитель,
Избавь меня от тех сетей,
От тех сетей из вражеских,
Заставь меня любить Тебя,
Наставь меня на путь Твою,
На путь Твою на истину.
'64'.
Вы шепните мне, братцу вашему,
— Цветут цветики жарче солнышка —
Побеседуем, братцы цветики,
Вы о чем призадумались, затуманились?
И зачем во сне застоялись вы?
Скоро ль кончится сон земных веков?
Отчего год за годом идет как вода течет?
Что не рветесь вы к свету Божьему?
Не бегите вдаль, зайцы прыткие!
Расскажите мне, звери дикие,
Звери дикие, камни горные,
Камни горные, реки тихие, воды чистые….
Так скитаюсь я по тюрьме своей,
Жду ответа с тюрьм, где товарищи.
А и в тюрьмах тех я и сам бывал,
Был царем и рабом во всех дольних странах,
Камнем в недрах гор я века лежал
И на той же горе я как лев рычал
И на той же горе листвой осенял
И на той же горе человеком рыдал.
Скоро ль кончится сон земных веков?
Что не рветесь все на свободушку?
Аль забыли свою вольну волюшку.
'65'.
Чаща лесная,
Где бродят отшельники
— Радость моя!
из песен Будды-Гаутамы
Мир вам, о горы!
Молчанье ночи
— Сила моя.
Молитва единая,
Имя Единое
— Скала моя.
Чаща лесная,
Где, бродят отшельники,
— Радость моя.
Где прыгают зайцы,
Где горные козы,
— Земля моя.
Сны и виденья —
Призраки мира
И мир невещественный
— Борьба моя.
Цепи, дороги,
Тюрьмы, свобода
— Судьба моя.
Рубище странника,
В нем алмаз драгоценный
— Тайна моя.
66. ИЗ ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИХ ЦЕРКОВНЫХ ПЕСЕН
Не умру, но жив буду
И скажу дела Господни.
Образ я невещественной Твоей славы,
Хотя язвы ношу прегрешений.
Ущедри, ущедри Твое созданье, Владыко,
Чтоб опять по подобью
Древней добротой возобразиться,
Рая опять жителем меня сотворяя.
'67'.
Брат, возрадуются стены темницы
И расцветут и оживут
И покроются тысячами зеленых листьев
И облаками золотых цветов.
И победит храм нерукотворный
Храм рукотворный
И весь видимый мир.
И раздвинутся стены
И откроется небо
И дохнет ветер Божий,
Веянье тонкой прохлады….
И придут все братья наши и скажут:
И ты стал как один из нас!
И сядем на дереве жизни.
И дадут тебе поцелуй любви бесконечной все души Божьи
И откроется брачный пир,
Которого радость доносится даже до этого мира,
Потому что сильна как смерть любовь,
Люта как преисподняя ревность.
Положи меня как печать на сердце твое,
Как перстень на правую руку твою!
Потому что сильна как смерть любовь,
Люта как преисподняя ревность,
Непобедимы как жизнь волны света
И звезды проникают чрез самые толстые стены темницы.
Брат, пред Богом Живым наши темницы
И годы и столетья и вся земля
Только туман ранний утренний,
И взойдет солнце правды веков!
'68'.
Открою уста в гаданьи,
Произнесу в подобьи сокровенное,
От созданья мира повеленное.
Покоряйтесь, горы могучие,
Отвечайте, звери дикие,
Слушайте, народы,
Растите, растите, цветы весенние!
Вырастало дерево горчичное
Из семени малейшего,
На ветвях его два ангела встречались.
На них одежды прозрачные,
Брони могучие гиацинтовые,
За плечами крылья радужные…
Первый юноша на колена стал,
Скинул шлем серебряный,
На челе имя тайное,
Которого никто не знает,
Кроме того, кто получает.
Отстегнул броню тяжелую,
Кинул вдаль копье и меч.
Над плечами силы означаются,
Волнами по телу разливаются,
Искрами под ногами загораются.
Второй юноша на колена стал,
Скинул шлем серебряный,
Тайной все небеса осветились:
На челе, имя тайное,
Которого и сам не знает.
В глазах голубиных небо отражается
— Закатилось солнце, звезды загораются,
В водах по заре голуби купаются.
Расстегнул броню тяжелую,
Кинул вдаль копье и меч.
В руку взял цветок благоуханный
— Серебряный и весь в росе серебряной.
Братья друг другу в объятья кидались.
Плакали, целовались,
В светлые глаза любовались.
Дрогнуло небо синее,
Вспыхнули звезды чистые
И всякое творенье на небе,
Всякое дыханье под землей говорило:
«Брат и брат повстречались,
Жених и невеста сочетались
В едином союзе неизменном — в Боге».
'69'.
Слава, слава Вышнему Богу!
Мир земле и мир и мир!
Хвалите Бога, хвалите Бога!
Спасенье Богу и хвала!
И ангелы воскликнули:
«Свободная воля на рабской земле!»
Хвалите Бога, хвалите Бога!
Спасенье Богу и хвала!
70. ПЕСНЯ БРАТЬЯМ
Братья, Дух удостоверяет
Во всех народах во все времена,
Что настанет время Духа
И Неизмеримой Любви
И время настало, настало:
Пожалейте всех и все!
И зачем и надломленную тростинку ломать?
Пусть зеленеет кой-как до зимы!
Камни огнистые будут в раю,
Дивные песни споют.
Люди умолкли.
Бог из камней
Воздвигнет детей Аврааму.
Не умолкнут они никогда
И в общем напеве; их голос раздастся,
Когда освободишь их от рабства в свободный мир славы Твоей.
Неизмеримое царство!
Неизмеримое царство!
Лицо земли и небес!
Бесконечная лестница Духа!
Там волк будет вместе с ягненком пастись,
Дитя заглянет в нору змеи
И будет играть со змеятами,
Змея будет пылью питаться,
Не будут вредить по всей Сионской скале,
Так говорить Тот, Чье имя Господин Вседержитель.
Братья, примите меня.
Я вас искал и нашел
По лицу всей земли,
Радостно видим вас мы,
Благословляем вас мы,
Благословит вас и Бог.
71—75. ИЗ ЦИКЛА «ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ»
1. ДОЧЕРИ НАРОДА
Ликуй от радости, дочь народа,
Торжествуй, дочь Ерусалима!
Ибо сокрушил Господин врага твоего
И расторг ярмо твое.
Господин твой, Бог твой среди тебя,
Уже более не увидишь зла!
из ветхозаветных пророков.
Ты ломала руки в смертельной тоске,
Ты глядела прямо в глаза мои,
Ты спросила меня «где торжество?»
Господин твой Бог твой среди тебя,
Уже более не увидишь зла!
Все стояли кругом в той же страшной тоске
И взглянул я прямо в лицо твое.
Я сказал тебе: "Есть страна торжества.
"Там в пляске священной кружатся века!
«Весь мир колесницей стремится к Нему!»
Там царство свободных, царство святых!
Из радости в радость, из жизни в жизнь
Проходят они и ты среди них.
Из радости в радость, из жизни в жизнь
Проходят они и мы среди них.
Я увидел все это в глазах твоих,
Ты увидела это в глазах моих.
Господин твой Бог твой среди тебя,
Уже более не увидишь зла.
'2. ЖАЛОБА Б'ЕРЕЗКИ ПОД ТРОИЦЫН ДЕНЬ
Под самый под корень ее подрезал он,
За вершинку ухмыляясь брал,
С комля сок как слеза бежал,
К матери сырой земле бежал.
Глядеть на зеленую-то радостно,
На подкошенную больно жалобно.
Принесли меня в жертву богу неведомому,
Срубили в начале светлой весны,
Продали в великий праздник весны.
Все порадовались листве моей,
Никто не помог жалобе моей,
Каждый ухмыляясь подходил,
Каждый насмехаясь говорил…
3.
Бодрую ночь пред Тобой
Я как раб положил,
От вечера до утра
В храме Твоем ходил.
Сердце зимы прошло,
Дождь пролил, перестал.
Выйди, Невеста моя,
Покажи лицо, Голубица моя!
Слушай! ночь протекла
И распустились цветы,
Ты мне мать иль сестра
Иль Единый Жених!
Ты мне мать и сестра
И единый жених.
Весна утвердилась крутом,
Оделись листами кусты,
За ними рыкающий зверь,
Притаился рыкающий лев.
Сияет улыбка везде,
Мальчик играет в песке.
Дитя! не играй, берегись.
За горушкой рыкающий лев.
За горушкой рыкающий лев.
Здоровьем пышет лицо,
Упала коса до колен,
Окрылились улыбкой уста…
За улыбкой рыкающий лев,
Как в кустах рыкающий лев!
Этот зверь пожирает весь мир,
Огонь зажег все миры!
Этот зверь красота похотей.
Ты прими красоту единую,
Если веришь в радость любви.
Я стал ногой в суету,
Но имя Твое сохранил,
— Одной ногой в суету,
Но имя Твое сохранил.
Мир вам, пташки мои,
Мир вам, все братцы мои
— Песчинки и травки мои!
Сочетаюсь со всеми в любви!
Сочетаюсь со всеми в любви!
4. НА НАПЕВ «ВСТРЕТИМСЯ ЛИ МЫ С ТОБОЮ?»
Встретимся ли мы с тобою
Над чудной, над чудной рекой?
Там с неумолкаемой хвалою
Иисусу мы будем служить.
Берега реки покрыты цветами
И звезды небес дрожат в реке.
Там между струями и между звездами
Подымаются души к небесной стране.
Да, мы встретимся…
Между нами и рекою
Путь непроходимый был,
Но сколь тяжкою ценою
Агнец нам его открыл.
Да, мы встретимся….
По тернию Он шел и кровью
Означен был малейший шаг Его.
Где пала кровь, цветы с любовью
И с верой возросли в Него.
Да, мы встретимся…
Там собирать будем алые розы,
Что расцветали, где падала кровь,
Там донесется к нам вместе с ветрами
Голос Отца бесконечных миров.
Да, мы встретимся с тобою
Над чудной, над чудной рекой.
Там с неумолкаемой хвалою
Иисусу мы будем служить.
5.
«Ты прости — прощай, моя милая сестра верная.
Не туманы над степями над родимыми затуманились,
Опускалось среди дня с небес пророчество:
Проходить ли будет скорбь по свету белому,
Совещались на Христа все князи земские,
Укрепились против истины все боги всей земли.
Проходила по цветам — селеньям скорая смеретушка,
Отравляла полыньем все реки тихие.
Ты прости — прощай, невеста чистая.
Обвенчались мы с тобой да не по-здешнему.
Мучеников мы венцами поменялися,
Полагали заповедь великую —
Чистоту навек хранить телесную,
Охранить навек и непорочность мысленную.
Этим браком мы ведь с Агнцем сочеталися
И всемирным браком с каждой тварью сочеталися,
Со звездами, с ангелами, с морями сочеталися,
Даже с грешными и со зверями сочеталися,
Даже с демонами сожаленьем сочеталися».
«Только ты скажи мне на прощанье на великое,
где увижу вновь я эти очи зоркие,
Где услышу вновь твои беседы бодрые,
Ты назначь, назначь мне место верное».
«Что среди обителей высоких райских
Не иди ты в сторону полдневную,
Не иди ты по реке блистающей,
Ты зайди-тко в место тихое пустынное
Что под сторону ли под восточную,
Там ручей течет в долинушке,
Там с купавами идет его беседушка,
Там сидеть я буду добрый молодец,
На челе моем напишет Вечный имя новое,
Там я буду с Батюшкой лицом к лицу беседовать,
Над главой моей весна благоуханная,
Это Он Всенаполняющий Невидимый,
Он откроет мне твое названье прежнее,
Но и так признаю я тебя, родимая,
Что по этому по взору чистому,
Что по сожаленью по великому всемирному».
'76'.
Вот шепчет воин
В предсмертном сне:
«Победы жаждет
Сердце мое!»
Победы, победы!
Восстань мой Бог!
Еще осталась
Моя любовь.
И кто сиял мне
На всем пути?
В слезах лежал я
У ног ее.
Благоухали
Ее цветы…
Свободы, свободы
Так жаждал я.
О сила веры!
Из моря сил
Одна осталась
Волна любви.
Хоть мертвый — сяду,
Вновь буду жить,
Взгляну на землю,
Дохну на миг.
О вы смеялись
Над нищетой,
Но я спокоен,
Я вижу силу
В груди моей.
Товарищ, руку!
Последний раз
Взгляну на землю
И на тебя.
Суровый воин,
Любящий друг!
Я шел без страха
С твоей рукой.
И подымаюсь
Последний раз,
Зову протяжно
Моих друзей…
Друзья, идите!
Последний миг.
Как волны моря
Я вижу вас.
Он сел пред смертью,
Предсмертный стон:
«Победы, победы
Жаждет земля!»
77. ОТВЕТ ЛЮДЯМ ВО ВРЕМЕНА СОМНЕНЬЯ
Я был дитя и жил среди детей
И удивлялся я как вы играли.
Лишь иногда с одним заигрывался я.
Был мальчик, имя его Вася.
Он нежностью предсмертного сиял. И скоро умер он.
Кругом и мальчики и девочки шумели,
Но вдруг и в ужасе я оставлял игру
И долго слезы на лице дрожали.
Теперь вы возросли и стали помудрей,
Прочли немало книг и рассуждать прекрасно научились,
Но, братья, я не верю в вашу силу,
Я вижу ту же древнюю игру,
Вы дети, прыганья вас забавляли.
О кто же бодрствовал над первым днем моим,
Кто нашептал мне что-то в колыбели?
Пророк иль Бог всю жизнь меня руководил?
Дал веру мне и нужное неверье…
Кому-то верю я — Кому? еще не знаю сам,
Назвать на языке теперешнем не смею,
Но вам, теперешние, я не верю.
'78'.
Друга верные меня спрашивали:
Ты не бойся, скажи, добрый молодец,
Ты зачем блуждал столько лет в горах,
Ты кого искал по лицу земли?
Ты искал всю жизнь друга чистого,
Жизнь дарит тебя дружбой вечною…
Ты не бойся, скажи, добрый молодец,
А мы радостью о тебе не нарадуемся,
Будем бодрствовать в ночи темные
И зажжем огни свои предрассветные,
Сквозь окно далеко проникающие,
В ночь глубокую проникающие…
Мы изучим все книги мудрые,
Укрепимся беседой полночною.
Отвечаю я вам, свободные:
А скажу я вам правду-истину.
Я искал языка неизменного
И рабам и царям откровенного
И богатым и нищим понятного,
Словно молния обымающего,
От востока ли и до запада.
Я искал у людей, у зверей, в лесах,
Слушал говор волн, слушал песню звезд.
Отвечали мне реки тихие:
О внимающий, изучающий, исполняющий!
Мы откроем тебе слово тайное:
Свой язык у зверей, свой язык у камней,
Но мы братья твои неназванные,
Братцы — все тебе — вековечные и родимые.
И в ручьях и в людях есть другой язык,
Есть один язык всеобъемлющий, проникающий,
Как любовь как жизнь как бессмертие опьяняющий.
Отвечали мне звери дикие,
Открывались мне люди низкие,
Объясняли мне люди мудрые,
Нашептали мне родники придорожные:
Ты ищи языка всеобъемлющего
От востока небес и до запада!
Чтоб от песни твоей содрогнулись леса,
Чтоб при песне, твоей звери дикие умирилися,
Чтоб лютую зиму победила весна!
Чтоб не стало конца этой вечной весны!
79. ПРИМИРЕНЬЕ С ЗЕМЛЕЙ И ЗВЕРЯМИ
Мир и мир горам, мир и мир лесам,
Всякой твари мир объявляю я.
И идут уже зайцы робкие,
Песня им люба, вразумительна.
Загорелись огнем все былиночки,
Струи чистые в родниках подымаются,
За рекой песня чистая разглашается:
То горят в лучах камни дикие
И поют свою песню древнюю,
Ту ли думушку вековечную,
Испокон веков необъявленную.
Песню братскую принимаю я…
Вот у ног моих козы горные,
Лижут руки мои лоси глупые…
Ай вы звери мои, вы свободные!
Путь у каждого неизведанный,
Вы идите своим ли одним путем,
Только мирную человечью речь принимайте!
Вот, медведи, вам мирный заговор:
Вы не трогайте жеребеночка,
Пощадите крестьянскую животинушку…
Ай вы змеи ползучие подколодные!
Вы не жальте нас на родных полях,
Недосуг болеть да крестьянствовать в пашню жаркую.
Все примите мир — слово крепкое:
Чтоб отныне ли даже до веку,
С нами праздновать воскресение!
Чтоб ветра текли только тихие,
Волки прыткие на своих местах застоялись бы,
Чтоб былиночек понапрасному не обидели,
Чтоб трава расти не росла в тот день,
Чтоб в согласный день согласились все
Погрузиться в глубокое размышление!
На один только день эта заповедь:
Вновь растет трава укрепленная,
Мир и мир людям, мир и мир зверям,
Начинают работу совместную и вселенскую,
Но работа та животворная,
Не погибнет нигде и сухой листок,
Не сломает никто даже веточки.
80. ПРОРОЧЕСТВО
И дана будет ему власть
действовать 42 месяца.
Из откровенья Иоанна
Обличенье, обличенье народам!
Огонь, огонь на весь мир!
Народы, примите пророчество!
Приклонитесь к реке моей!
Я жил среди вас в исступленьи,
В изумленьи прошли мои дни,
Младенцем познал я все скорби
И юношей часто рыдал.
Мое детство — суровые люди и город,
В колыбели пронзала мне сердце стрела.
Как небо сияли обширные комнаты,
Вереницей тянулись позорные ночи
И громко-тревожно друзья ликовали,
Попирали все душу свою.
Века за веками сменялись печальные
Равнодушные в жизни своей.
Сплеталось так тесно лукавое с добрым
И не было чистого, истинно доброго
И не было ужаса зла.
Невозможное сбудется, сбудется!
Настанут великие дни
И первый как первая птица залетная,
Второй как воронье крыло.
Народы и небо и звери и камни
Воссияют в могущества сил,
Восстанет из гроба Неведомый Праведник
И кровь на ланитах его — Божество.
Но в полдень откроется ужас внезапный,
Померкнет все царство святых
И бездна восстанет на Вечного Бога,
Над бездной высокий, спокойный и гордый
— Царь бездны в своей красоте.
Царь бездны в тот день победит.
В те дни невозможное сбудется,
Великая Тайна придет.
Рассыплются храмы и дрогнут священники,
Из низкого рода восстанет пророчица,
Решится борьба всех миров.
'81'.
Я вернусь к вам, поля и дороги родные,
Вы года, что как друга всегда окружали меня.
С утра дней я стремился к вам, реки живые,
Но суровые люди, слепая стихия,
Уносили меня от небесного дня.
Но однажды я вырвался из толпы нелюдимой
И бежал к тем рекам моим — верным, любимым.
Я ходил средь лесов в простоте и свободе,
Я не думал, как люди глядят на меня.
Мне приют был готов в самом низком народе,
Сестры-птички в лесах привечали меня.
Рано утром однажды открыл мне Он двери,
Возлюбленным громко и тайно назвал,
Мы пошли в Твои горы и юные звери
Нас встречали склонясь у подножия скал.
Я вернусь к вам пути и дни, мне святые,
Я вернусь к вам, скорбя и живя и любя,
Все хвалы, все сокровища наши земные
И всю праведность также отдам за Тебя.
Я покрою себя золотым одеяньем,
Возвратит мне блистанье сестрица весна,
Я оденусь навеки белизной и блистаньем
И весеннего выпью с друзьями вина.
Этот город боролся с моей чистотою,
С моей верой боролись и лучшие их
И потом же они посмеялись над мною,
Заключили меня в тесных тюрьмах своих.
За то выслушай город — я тебе объявляю:
Смертью дышат твой мрак и краса твоих стен.
И тюрьму и твой храм наравне отвергаю,
В твоем знаньи и вере одинаков твой плен.
82. ПЕСНЯ НА РАБОТЕ
1901 года
Благослови нас, Царь наш Батюшка,
На труды Твои, на трудную землю Твою
Как сына Твоего возлюбленного,
Как отрока Твоего Иисуса.
Да плотничал он, други, на земле да тридцать лет
И победил начальника зла и отца праздности
И царь небес укреплялся трудом как сын человеческий.
Так благослови нас на всякое низкое дело Твое по лицу
всей земли,
Потом на дело Божье в винограднике Твоем.
Нет в небесах Твоих ни одного отдыхающего иль
сидящего,
Не имеют покоя день и ночь тьмы тем и тысячи тысяч
Твоих.
Ибо Ты Отец Вечноделающий
И сын Твой Искупитель — Раб всех даже до этого дня,
А мы трудящие названные братья Его,
Избранные в веки. Аминь.
'83'.
Господи, где сила Твоя и весна Твоя?
Где на земле обитает торжество Твое?
Возврати меня, Жизнь моя, в сердце Твое,
Возврати мне сердце дней древних,
Возврати мне всю веру и душу мою,
Напиши меня на руке Твоей,
Напиши стены мои на руке Твоей,
Стены мои всегда у очей Твоих!
Помяни дни Твои торжественные непобедимые,
Когда рука Твоя вела меня и в мраке!
Братья, воскликните к Богу голосом радования!
Я повстречал Его на пути моем.
Сзади приблизился Он ко мне,
Невидимо прикоснулся Он ко мне,
Поразил меня на земле Своей,
Наступил на меня, победил меня,
Боролся со мной с великим одолением,
Назвал меня «богоборец мой»
И в сумерках утра благословил меня.
Сочетался со мной браком таинственным
И никто не видал наших дней весны,
Только степи кругом расстилалися,
Только птицы кругом раскликалися,
Только крылья кругом развевалися,
Только песни кругом раздавалися
— Видимые и невидимые.
Сочетался со мной браком таинственным,
В море морей втекли реки мои
И видал я в струях имена Его,
Нет конца именам Его.
Отец мой и Сын мой, Возлюбленный мой,
Старший брат мой, невеста моя и сестра моя,
Правая рука моя,
Он — вся жизнь моя и душа моя!
84. НА ПУТИ ИЗ НИЖНЕГО В БАЛАХНУ
в 1903 году
Горы, холмы земли — братцы, сестры мои,
Даже камни дорог — друга верны мои,
Неба своды, лучи — как отцы мои,
Звери дикие — братцы милые,
Реки тихие — обрученные мне, навсегда мои.
А и мир вам, сестры звездочки,
Звезды ясные — вы цветы небес,
Вот цветы полей в венцах царских,
Лучи солнечные — гонцы радостные,
Камни мирные придорожные молчаливые,
Я пред вами, пред всеми лицом ниц до земли простираюсь,
От вас всех озаряюсь…
И былиночка — сиротиночка, ты родимая!
'85'.
Начинаются, други, деньки строгие,
Познобило ночесь в полях и последнюю ли былиночку,
А вечор небо ясное кругом обкладалося…
Поимейте-ка, други, небо ясное, звезды чистые,
Поимейте-ка, други, мысли ясные, очи строгие.
С ними вместе войдем мы в тебя, рай высокий мысленный.
Там увидим все лицом к лицу Безначального Всеединого!
Красота всех миров — слабый луч Его,
Выше всякой любви даже край одежд Его,
Праведность всех святых — только край одежд Его.
Там восплачемся пред Сотворившим нас!
Родной Батюшка, Мать, Возлюбленный,
Нет конца именам Твоим,
Сотворивый нас, не отвергни нас!
Вместе, с нами страдающий, сострадающий,
На грехи наши взирающий, воскресни в нас!
Нами распинаемый, с нами воскресаемый,
Воскресни в нас!
Наипаче же убегайте, други, жизни каменной
равнодушноей.
А и станем снова все в тихой ревности,
Опояшемся чистым разумом.
Поимейте-ка, други, мысли ясные, очи строгие,
Будем бодрствовать в ночь суровую, деньки строгие.
А и благо полагать пред Ним ночи бодрые.
Что среди ночей земли, среди смертной осени
Приходил мой милый верный друг, восходило солнце красное
нежданное.
'86'.
Вы деньки ли мои — деньки тихие неприметные,
Вы деньки мои — братцы милые, други верные,
Каждый день ровно голуби над тюремным окошком моим
подымаетесь,
Волю Божию исполняете.
Вы деньки мои — реки чистые и спокойные,
Вы часы мои — речки горные,
Вы минуточки — родники придорожные,
Вы как камни прекрасные многоценные,
Вы за что еще мне дарованы?
Как младенца меня озаряете!
Вы деньки мои — братья твердые неизменные,
Вы идете дорогами неизменными,
Каждый час, каждый миг у вас неизменные.
Вы как ангелы меня озаряете,
Осените меня, братья ангелы, света крыльями,
Осени меня, ангел вечера,
Светом внутреннейшим, неземным крылом.
87. НАЧАЛО НОВОЙ ЗЕМЛИ
Я стал снова младенцем, зима миновала
И на мокрых дорогах дышало весной,
До зари моя радость меня пробуждала
И рука раскрывала глаза и смежала
И я слышал в постели как звон над водой.
Я был сын земли-матери и все шумы земли
Были так мне знакомы как дитя колыбель
И опять я глядел как в черты дорогие
И со мной говорила березка родная
И еще оголенные ясни и ель.
И ходил я в союзе великом всемирном,
С каждым другом как раб одной жизнью дышал,
Для меня Ты одел всем сиянием пирным
Мое сердце и небо и выступы скал.
И опять было быстро и легко мое тело
И в груди проходила в мой город Весна,
Над окном же река и звенела и пела
И я встал помолясь от глубокого сна.
Но кругом подымались темничные стены
И над всем, что любил я, таилась зима
И снаружи нигде не виднелось измены…
88 — 91. ИЗ ЦИКЛА «ВО ВНУТРЕННЕМ ГОРОДЕ»
Три псалма
'1'.
Высокая над землей вознеслась гора,
Покрытая камнями живыми благоуханными,
Цветками изукрашенная многоценными,
Рубинами, гиацинтами.
И возвел Он на гору Свою учеников Своих,
Последний раз говорил с ними не притчами,
Лицом к лицу и устами к устам беседовал с ними Он.
Говорил им: «проповедуйте твари всей и вселенной всей!
У Отца Моего живо все, не умрет ничто.
Даже камни будут огнистые в царстве Его,
Братья камни будут петь дивные песни в царстве Его».
И вознесся в виду их в обители невидимые,
Ибо старая обитель не могла уже удержать Его,
Вознесся на вершины заоблачные духовные
В небеса невидимые всенаполняющие.
И некоторые увидев поклонились Отцу,
А иные усомнились в многобоящемся сердце своем.
Но я знаю — Ты жив, о мой Друг и Брат,
Недостоин я коснуться и следа ноги Твоей,
Даже тут на земле вижу следы Твои,
Даже неверующих достигают лучи Твои,
В пустынях ночей приближаешься
Ты ко мне, Беседуешь со мной над сголовьем моим,
Возводишь меня к Отцу Твоему!
2.
О Боже, прости и очисти, я грешен,
Вечор обступили виденья меня,
Рожденные в сердце моем обступили,
От небесного дня Твоего увели.
Вот слово мое к вам, враждебные призраки!
Я про Бога Живого говорю вам, друзья,
Вы к сердцу пристрастны, но вы зарождены
Вне воли моей и в стране мне чужой.
О Боже, я буду вникать в разуменье,
Только выйти не дай из стен городка,
Внимательно буду следить я сквозь окна,
Узнаю я издали всех приближающихся
И пред суетным гостем будет речь коротка
И пред суетным гостем будем, други, молчать.
О Боже, я буду бороться, но только
Если Ты как друзья побораешь со мной,
Внимательно буду следить я сквозь окна,
Узнаю я издали все незримые силы
И чужой не зайдет пировать в городок.
На земле, есть места смертоносно-опасные,
Чрез них Ты с утра невредимо веди,
Чрез время опасное, чрез место опасное,
Где царство пустыни, где бродят шакалы,
— До вечернего отдыха невредимо веди.
Мир вам, все прекрасные, тихие, чистые,
Я вас достигаю чрез стены темницы,
Вы с Богом и в Боге живые ключи.
Отныне даю обещанье великое
— Всегда всех с собой повсеместно нести.
Пируйте весной в городке за стенами,
Подымайте заздравную чашу любви,
Я здесь безопасен с Тобой и с друзьями,
Сюда не достигнут виденья меня.
О Боже, прости и очисти, я грешен,
Вечор обступили виденья меня,
Рожденные в сердце моем обступили,
От небесного дня Твоего увели.
3. ПСАЛОМ — ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ЗАКЛЮЧЕНЬЯ
Воспевайте-ка, други, Батюшку Родимого,
Бессмертного Всеединого.
Из народных песен
Ты подарил мне тихую радость,
Непостижимую всем другим,
Ты воссиял мне сквозь окна темницы,
Гаснут как свечи пред солнцем слова.
Ты пришел как всегда незаметный,
В духовной, но нищей одежде любви.
Непостижимый, Всеединый, Всесильный!
О дай весь Твой мир душе моей.
Я глядел себе то вправо, то влево,
Не знал, что сейчас придет Единственный мой,
Ты мне рассек своим словом все тело,
И во внутреннейший мой угол вшел.
К той постланной горнице, к дальней пещере.
Сорок ночей шел увидеть Тебя Илия
И там же Иисус на каменьях молился,
От Батюшки радости-весточки ждал.
Видали они разъяренные бури
И вихрем пустыней вздымались пески,
Но только в дыханьи весны благовонной
Они признавали, Царь мира, Тебя.
С Тобой во всей истине вся бесконечность,
Как предсказано в книгах твоих, Моисей:
Бог шел от Синая, Святой от Сеира
С тьмами, с толпами святых.
Одесную сияет пламень закона,
А святые все, все в руке Твоей.
Там первенец Твой из сынов человеческих,
С ним все двенадцать ученики.
Непостижимая тайна свершается:
В чаше вино и душа и кровь Твоя.
Вот к внутренней горнице все приближаются,
Хлеб преломлен, все вкушают его,
Вот льются невидимой крови потоки
За все согрешенья небес и земли!
О Боже, прими же, вот мое тело,
Прими же, о Боже, и душу мою,
Рад умереть я и духом за братьев,
Но Ты не дозволишь мне умереть.
Непостижимый, Бессмертный, Единый!
Ты дал мне навеки обитанье пред лицом Твоим.
Непостижимую дал Ты мне радость,
Непостижимую даже душе,
Ты воссиял мне сквозь окна темницы,
Гаснут пред Словом земные слова.
4.
Что за городами дальними
После тех пустынь глубоких северных,
Не доходя ведь гор лесистых,
Я видел там речку древнюю и славную.
Заросла талами, луговинами,
Вся украшена равнинами поемными,
Там проходят только страннички свободные,
Беспокойные орлята неудержимые,
Ветхому неподзаконные,
Ничему и никому неподневольные.
Там лучами даже тело озаряется,
Там природа смерти побеждается,
Власть могущества и чудо объявляются,
Там свершается земное воскресение,
Там и травушки как сестры оживляются,
Там и камни духом и движеньем наполняются
По дороге той идут друзья всемирные,
Други Божьи — все радетели, все пожалевшие,
Земли Русския что страдатели,
Все постигшие, все простившие, все оправдавшие,
Радостью младенчественной озаренные,
Все печати с книги снявшие,
Меч земной, любовь земную сокрушившие,
Все богатства, раболепство и убийство, — все поправшие.
В простоте Его веленья исполнявшие,
В малом и в великом — как рабы, как дети исполнявшие.
'92'.
Что же не видать нашего красна солнышка?
Аль лучи его с врагами повстречалися?
Аль ушел от нас невиданно Возлюбленный?
Аль одежды ваши, друга, призапачкались?
Али красота ваша да приувянула?
Вы идите-ка друга на поля зеленые,
Подышите вы цветами чистыми весенними,
Украшайтесь красным золотом, белым серебром,
Пейте воду ту проточную животную,
Укрепляйтесь хлебом и плодами райскими,
Посмотрите в зеркало великое
В ту реку животную кристальную,
Украшайтесь юностью да кротостью.
От восточной от сторонушки
Как заря спешит — бежит Возлюбленный,
Вот Он сходит на траву зеленую,
Оставляет колесницу царскую,
Складывает всю броню военную,
Ровно молонья к Возлюбленной кидается,
Пред всем миром ей святое дал лобзание…
Даже звезды в небе друг со другом сочетаются,
Даже травки музыкой неслышной наполняются.
'93'.
Он говорит: в море Моем живи и покойся.
И дам тебе все чистое и все очистится, едва коснется рук твоих.
Не торопись туда, куда не знаешь сам. Принимай из рук Моих вино Мое.
Никогда душа моя не отдыхала, беспокойным как на море был полночный мой сон.
Принесу Ему псалмы мои, буду прославлять Его на органах.
Он натянул струны в груди моей.
Тысячи, тысячи жизней увидел я! Я прославлял Господина
моего.
Тогда и наука и книга склонятся под ноги Сидящего, красота и достоинство возвратятся ему.
Тогда и работа и разум и тело перестанут превозноситься
над царем своим.
'94'.
Прошли, прошли твои печали,
Года тяжелые борьбы.
Царь наш Батюшка Родимый
Жалует к тебе в твой град.
О твоих сраженьях слухи.
До Его дошли небес.
Слышал Он, что ты и падал,
Но сдаваться не умел.
Это Он в бою предсмертном
Поддержал твое чело
В час, как дрогнул меч твой верный
Среди внутренних врагов.
Бой последний, бой тяжелый,
Умирала жизнь моя.
Вдруг пришел ко мне Возлюбленный,
А я не знал, что Он со мной.
Входят, входят в град твой силы,
Силы вечные Его!
Вы не скройте, где Возлюбленный.
Я всю ночь ищу Его.
Вот идет и Он дорСгой.
Ровно странник вид Его —
Незаметный и смиренный,
Весна над головой Его.
На брегах у рек животных
Изнемогла нога моя.
Если вы Его увидите,
Вы скажите, друга, милому,
Что я сражен стрелой любви.
Оттого я, Боже, падал,
Если Ты не приходил,
Но теперь с Тобой, Могучий,
Буду поборать и я.
Прошли, прошли твои печали,
Года тяжелые борьбы.
Царь наш Батюшка Родимый
Жалует к тебе в твой град.
Входят, входят в град твой силы,
Силы вечные Его.
Музыкой звучат органы,
В их руках блестят мечи.
95. ВОСКРЕСНЫЙ ПСАЛОМ
Мы везде видели славу Его божественности и силу Его могущества. Он дал нам силу апостольскую. С нами жили слова Его. И сияли одежды Его. И слова Его, которые обращались меж нами, были как свет.
Из новонайденных отрывков
Евангелия от Египтян
Объявился древний праздник труб земле!
Трубите пред лицом Его в память и воспоминанье!.
Его Сын воскрес рано утром в первый день недели
И явился в любви сестре своей — Марии Магдалине.
Друзья, она стояла у страны гробов,
Она плакала и заглянула в страну гробов.
Она думала, что это садовник райских садов,
Она сказала Ему: «Скажи мне, в каких обителях мой господин?
Ты знаешь все эти сады, Вечный Садовник.
Ужели Он задержался как все древние в местах мрака и ужаса?
Ужели огненная колесница серафимов не встретила Его?
Ведь теперь утро, веет весной даже на земле».
И Он говорит ей: «Мария, сестра моя».
«Дорогой Учитель, Брат!» — закричала и упала она у ног Его.
Он говорит ей: «Радуйся и живи и не умирай, возлюбленная!
Но еще нельзя тебе прикасаться ко Мне.
Когда Я взойду на вершину гор,
Тогда бесконечной любовью сочетаешься навсегда со Мной.
Чем выше будете восходить, друзья Мои,
Тем ближе будут сходиться наши пути.
Нет тесноты на пути Его,
Там совершается тайна бесконечного брака».
И никому ничего не сказала она, потому что боялась;
Потом объявила бывшим с Ним, плачущим и рыдающим.
В тот же день вечером шли два странника в Эммаус
И в ином образе Он приблизившись пошел с ними.
Потому что полон был невыносимой славы свет Его
И даже до сегодняшних дней не может наш мир вместить Его.
Сколько могли вмещать они, столько Он показывал им,
Но покровом закона удержаны были глаза их.
И они сказали Ему: "Мы сомневаемся,
Некоторые из жен наших видели Его.
«Мы желали увидеть Его, но еще не видали Его,
Зачем нужно было Его осужденье?»
И Странник сказал: «О медлительные сердцами!
Не страданьями ли, не смертью ли путь в царство славы?»
И приблизились они — куда шли, к селенью
И Странник хотел идти далее — дорогой пустыни.
И они стали удерживать Странника:
"Роса на земле, вершины гор темнеют.
«День уже склонился к вечеру, к покою своему.
Останься с нами и ночью как один из нас».
И Он вошел в горницу и оставался с ними
И за ужином первый разломил хлеб на всех.
И открылись глаза их светом любви
И они узнали Его, но Его уже не было.
Тотчас же Он стал невидим для них
И они говорили друг другу всю ночь до зари, дорогой:
"Не горело ли в нас сердце наше,
Когда Он изъяснял вам душу писаний? "
В тот же день и Петр увидел Его.
Но никто никогда не слыхал, как он видел Его.
Как высказать человеческим языком быстроту и блеск света?
Даже ангельские языки ничтожны пред Ним.
Драгоценными пламенными рубинами сияли лучи рук Его
— То были следы земных ран Его.
И собрались все верные на гору Его
И Он вознесся в виду их в обители невидимые.
И некоторые усомнились и не увидали Его,
Но даже огненные серафимы долго блистали на пути Его.
Бог дал Ему являться, но не всем людям,
Предизбранные свидетели ели и пили с Ним по воскресеньи Его.
И начали они незаметную работу свою,
Всемирная рыбная ловля была объявлена по всей земле.
Во время рыбной ловли Он приблизился к ним,
Но они опять не узнали, что это Иисус.
Жертвенник ангельский горел на земле,
Этого огня не касалась рука человеков.
На жертвенник был предложен таинственный ужин
— И хлеб и соль и вино и плоть и кровь и рыба.
И никто из них не смел спросить Его: «кто ты?»
И опять узнан был Он в преломленьи хлеба.
Объявляйте, друзья, древний праздник труб земле,
Трубите пред лицом Иеговы в воспоминание!
Его Сын воскрес рано утром в первый день недели
И явился в любви сестре Своей Марии Магдалине.
СТИХОТВОРЕНИЯ,
НАПЕЧАТАННЫЕ ПРИ ЖИЗНИ АВТОРА И НЕ ВОШЕДШИЕ В КНИГИ
96. ОТОДВИГАНЬЕ СМЕРТИ
День прошел в свободном славословье,
Окна улице в снегах я вскрыл,
Много было доброго, восторга и здоровья,
И себя я искренно, хоть первый миг, любил.
Ах! о том больное беспокойство,
Все ли сделано руками и умом?
Не забыты ли вершин последних свойства?
Кто ровняется осанкой иль лицом?
Так к концу, пред ужасом, недавность вспоминаю,
Но бессмысленно в вещах указыванье в ночь иль тень.
И привычно-грозной пустоты не замечаю,
В бездну пал давно, давно не воскресаю,
А ответ пойму не в этот, в рассужденья день!
97 — 98. ИЗ НЕПРАВИЛЬНЫХ ПЕСЕН
1. ПЕСНЯ ИЗ ЗЕМЛИ
За рудниками и за скалами
Скрыта струя чистой воды.
В нее оступился землекоп ногою
И вдруг застоялся в тупом удивленье:
Он песню слышит прорвавшей воды.
В серебряном звуке встречаются струйки,
Весенняя песня в ночном руднике!
Как мертвые тянутся стены и камни,
Но дивной гармонии, размера невидимого
Исполнена песня из сердца земли.
Как скалы, проходят народы земные,
Сердца их покрыты слоями песков.
Веками пласты оседали на груди,
Местами лишь в шахте стоит землекоп!
Но дивный родник за мертвящей стеною…
Суровый рабочий, он вспомнил весну,
Сияет цветами и воздух и небо,
И мнится цветет и лепечет кирьга.
Чу! ропщут, как буря, ученые люди, —
Что мечтанье обман, не живет ни к чему,
Но труд землекопа разрушит все стены
И мир весь откроет для песен воды.
2. ВОССТАНОВЛЕНИЕ ПРАВ ПЛОТИ
Я вернусь и к тебе, моя плоть,
Я построил мой храм без тебя,
Я змеею тебя называл,
Но я верю пророчествам древних:
В храм войдет поклониться змея.
Она будет лишь пылью питаться
И не будет вредить на горе,
Дети будут играть со змеятами,
И младенец протянет ручонку
Над гнездом ядовитой змеи.
Все поганые, низкие звери
Воссияют в могуществе сил.
Не погибнет земное строенье,
И строитель его не умрет.
Дожидайтесь и нового неба
И бессмертной и новой земли!
Где живет без строенья строитель?
Он построит бессмертную плоть.
Без конца возвышаются стены,
И не дрогнет нигде и кирпич.
Сам ли веришь достигнуть свободы
И глубоких незримых небес?
Это гордость — мечтанье ребенка!
Но сначала иди среди братьев,
Но трудись с каждой тварью в ряду!
Только если весь мир озарится,
Если каждый цветок заблестит,
Воссоздастся бессмертное небо
И духовная чистая плоть.
Вот небесный закон неизменный:
Небо будет безлюдной пустыней,
Неба нет и не будет вовеки,
Пока мир весь в него не войдет.
1903
СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ОПУБЛИКОВАННЫЕ ПРИ ЖИЗНИ АВТОРА
'99'.
Ведь правда, весна наступила?..
…………………………………………..
…Конечно, малютка, с весной золотою
Луга убираются мягкой травою,
Черемуха в легкой одежде цветов
Рассеет свой запах средь ближних кустов,
Задышит все знойным и радостным летом
На родину с южным весенним приветом
Воротятся пташки, и снова они
Начнут свои долгие песни. Огни
Их перьев займут твои детские взгляды…
И, полная светлой, небесной отрады,
Ты будешь беспечно играть средь полей,
Внимательным взором мохнатых шмелей
Извивы на воздухе, нежном и жарком
Следить, в ручейке золотистом и ярком
Купать свои ножки и с милой сестрой
Бежать вперегонку под вечер домой.
'100'.
Глаза застилают мне слезы,
Дрожат мои бледные руки.
Привет вам, печальные грезы,
Привет вам, затмения муки.
Запели на сердце страданья.
Берите меня, не жалейте,
В груди пробудите рыданья
И горечью сердце облейте.
Глаза застилают мне слезы,
Дрожат мои бледные руки,
И в сердце печальные грезы,
Унылые, горькие муки.
'101'.
Вечер. Сижу я за книгой.
Тихо мерцает лампадка.
Тени по комнате бродят.
Стало так душно, так душно…
А за прозрачным окошком
В воздухе холодом веет.
Видны домов очертанья…
Город огромный чернеет.
Звезды мерцают
Через покров полуночи…
Слышатся редкие шумы —
Отзвуки шума дневного.
Мысли связи и смысла,
Нет им конца и начала,
Чувство в тумане каком-то
Звуки слагают в сердце…
Что-то такое со мною?
Звуки слагаются в звуки —
Где ж веют чувство и мысли?
Меркнет, мерцая, лампада,
Масла почти не осталось…
Вот и погасла…
Комната тенью покрылась…
А за прозрачным окошком
Звезды ночные сияют…
Сумраком город оделся…
Солнцу огня недостало,
Как я лампадке стеклянной
В хмурой печальной каморке.
102. СЕНТЕНЦИЯ
Если бы зерна всех мыслей и стебель давали,
Стебель с ветвями могучими, с шумной листовой!
Думы так часто дремотные сердце терзали
Старчески-хилой немой наготой!
'103'.
Лето… Солнце… Ты сегодня шумен.
Ты сегодня молод, словно песня,
Словно песня, светел, неразумен.
Поцелуй твой дик, порывист и безумен.
Ближе, крошка! [я люблю] ты весна… так чутка
В этих глазках светит чистый разум.
Набегают слезы… сердцу жутко…
Нежно и печально вдаль глядит малютка.
104. DIVAGATION NAGEANTE
Ты в одежде блестящей,
В перчатках белой воды,
Из копи достал настоящей —
Алмазы на волосы лучшей воды.
Ноги, как рыбы, недвижны,
Но природе тобой не владеть,
Наслаждается разум недвижный
Нежеланьем течь и гореть.
О, вспорхни! за тобою лениво
Плывет усталая грудь.
Твое сердце, должно быть, красиво,
Я желал бы очами, устами руками в нем потонуть.
Кровью залить очи эти,
Обнажить твое сердце разбить.
В преступленьи забывают разумные речи,
Лишь телесно и сильно там можно судить.
105. СТИХОТВОРЕНИЕ
'1'.
Битва народов… Он рвался в толпе, преследуя незнамое тело гибкого юноши, припавшего к гриве. Сей оглянулся с улыбкой… прежний высокий друг, презревший дружбу! И меч рванулся сам по направлению к вечному телу, унизил навеки, ибо в вечности только вечное исчезновение, поранение. Долго стоил старший брат над самостоятельно мягко трепещущими членами, сладострастный глаз его ждал битвы (двух) личностей.
2.
Я знаю сердце…
В этой груди, —
Знаю кровавую Силу рук, плечей…
Знаю туманное
Сокровище в темных глазах,
В прохладной палатке, —
Исчезнет страх.
Над непредвиденной
Раной земной
Я с наклоненной
Странной тоской!
Всего ожерельями
В слезах так уберу,
Что не поверю,
Что в ужасе счастия —
Тоже умру. —
3.
Труп, ты ведь чувствуешь?
Боль на устах!
Если сочувствуешь,
Улыбнись в слезах!..
Раны посмертные…
Тебе, мне без помех,
Но равнодушен тебе…
Телесный мой грех…
4.
Бедра его прекраснее женских, девственно узки, как плечи.
Ноги извилисты, говорят о наследственной тонкости сердца и
способны к движениям быстрым.
В изящном животе таится вечная сила, что и в траве,
призванной к жизни.
Он не умел никогда покоряться земным обыкновенным
неправильностям.
Руки змеиные обвились вокруг главы благоуханной своей,
Словно рыдают, ласкают, умеряют восторг, кровь сердца,
хлынувшую внезапно в нее.
Разум его — око его!
106. ПОКОЙНОМУ ДРУГУ ИЛИ САТАНЕ
'(Подражание Надсон'у)
Ты, который меня везде, всегда провожаешь,
Как ангел-хранитель, видишь и знаешь меня!
Ты многому можешь смеяться, многому, даже святому…
Но кто в чем виновен? не я, не душа?
Несчастный! я муки раскаянья силой избегнул,
Приличьем свое уединенье я населил,
Как рыцарь, я бодрствовал… кто-то хохочет безумно…
И плачет душа неразумная: ей стыдно и страшно, и жаль,
Перед радостным сонмом друзей и родных схороненных
Хочу я такой же льняною одеждой блистать!
Но кто, бессердечный, велит зарубить часового,
Который на вышке скалы средь бури на миг задремал?
107. МОЯ ЛЕПТА (Подражание Минскому)
Мне все соединенья всего ясны,
Сплетенья действий всех темны,
Нередко очи вечного пространства достигали…
Кто б ни был, где бы ни был я,
Величием сверкает мысль моя,
В себе всегда ищу одни скрижали.
Но жаль, увы! ненужных красок и прекрасных,
Жаль мотыльков мгновенных, мыслей ясных…,
И не грустить не суждено тому, кто радуется вечно.
Тебе принес я мир бытия, небытия!
Но знаю, что желаньем уничтожу я
Телесное, которое и без желанья скоротечно…
108. ЖАНУ ЗАИ
Я раб ничтожнейших деяний своих.
Я навеки себя осудил…
Не оттого ль немного угасла сила?
Клянусь! Я все ж не без сил.
— Во время вечерних длинных прогулок
(Мне врач душевный запретил их
Как несоответственных званью и гордому могуществу моему),
Во время равнодушных темных обозревании всего
Я иногда оживал.
Лукавый! Не во время этого внезапного голода
(Не без красоты)!
Несколько раз я произнес твое имя,
Не смея еще представить тебя,
Полон предчувствий только тобой,
Я повторил имя, кричал его,
Дабы заглушить осеннюю жатву, оголевшие рощи…
Многие мне говорили обо мне:
Иные восхищались, находя меня более похожим на всех;
Каюсь, я верил им;
Другие указывали на потухшие глаза,
Но не так давно я был счастлив с более потухшими,
некрасивый, больной.
Не знаю, какая польза от моих равнодушных суеверий
сегодняшних.
Верю, мы свидимся в мире подробных видений
Скоро,
Где-нибудь!
Как Соломон, я стар и могу ожить только от самых плотных
плотских объятий,
Стихийных объятий в жизни самой!
109. НЕ ПРОГ'с'ВОРИТ ТРУБА СЕРЕБРЯНАЯ…
На коней царя — темный ворон пал,
Словно громом пел, птица вещая, безымянная,
А незнаемо, с кем разговор повел —
На весь мир повел, по-природному…
По закону, — крику, языку изначальному, первозданному.
Мутны горы притаилися…
Под ним кони, словно змеи, изгибалися,
Их султаны зеленели, развевалися…
Не бывать на Руси царю немецкому… немецкому…
На Руси, широте, уж на лугах лазоревых
Чиновников в родных степях не важивать,
По-немецкому нас не обертывать,
Уж не прогСворит труба серебряная!
Затаятся горы-раменья,
Словно слезы за сто жизней прикопилися.
Изойдет их грудь и кровью неповинною
Будет удаль по крылечку похаживать…
Не жалеть своей, как чужой, главы,
В времена те дивные и страшные
Будут цветики гореть, проясняться за берега…
Вдруг, как гром с земли, пал на небо!
Вдруг наступит древний долгожданный заговор.
Не прогСворит труба серебряная
Не прогСворит тогда труба серебряная!..
110. ТОЧКА ЗРЕНИЯ
Если среди самой жестокой зимы восстала улыбка случайно,
Радость переменила горе,
Воскресает движение молодое крови в одной из частей черепа,
Если извозчики возвысились на колесах,
Если шум опьяняет, как весною, и грязь непомерна,
Неужели это случайно?
Смотри на это как на первый проблеск лета
Или пережиток, но не сухой и лета.
И радуйся, насколько радуется сердце.
'111'.
Ты несколько раз поступил нечестно,
Последний раз сознавая…
С усилием сдерживаю двери открытыми — для тебя, —
Начинай опять кругосветное путешествие!..
Поступи раз честно!..
Я несколько раз вполне не слушал себя,
Забыл однажды на несколько мгновений Бога,
Не хочу узкого ограничения в уме и впускаю и себя,
Посвящая в Дон-Кихоты бумажным мечом…
Будь умна, голубушка; изменись!..
Бог несколько раз в кое-чем слабеет пред Дьяволом, —
Он соединяет отвлеченность с цветком, а Дьявол указывает остов.
Решительно закрываю двери Богу; не вам, милостивые государи!
Если счастье засияет, закройте двери!
Воля моя — скала вселенной!
112. ДОСТОИНСТВО СКОРБИ
'1'.
смело
Глаза мои — источающие облака небес,
Реки — воды живой.
Или мертвой…
Взгляд мой видит только горечь и влагу…
Я думал вначале, что это безумие.
Думал, что крепость возвышения…
Волею обрекло меня Верховное судилище,
Покорный ему, плотник вылил из раскаленнейшего
небесного железа.
Как старуха омываю росой горя все дорогое в воспоминание…
Задумчиво качаю согбенной головой и хочу петь…
Науку рыданий, очки плачущие, — приношу я вам.
Кто не погиб от скорби?
Кто потонул в море?
Где несчастные и малые?
Где пали гордые и благородные?
Ресницы дрожат, выпадают около тревожных глаз.
Но истина неизменна, и на челе избранник от века.
Благодарю, создатель!
2.
медленно
И кто скажет, где плакал я?
Во сне ль? Подушка пропиталась потом измученных глаз.
Иль безразлично скатилась на листик?
Или очи презрели даже слезы очей?
перерыв..
О, человеческая память!!!
медленно, с тихим упоением
Но неиссякаемые ручьи запомнили благовонное вместилище атрия,
Оживили цвета и жесткие тростники,
Неиссякаемо и рыдая продолжают звучать…
Может, менее заметны, совсем неуловимы…
Но прекрасные воспоминания, призраки неувядаемые над чертой:
Они уже не улетают от порога дверей!
медленно и изысканно переплетаясь
Цветы искусственные (для меня) дороже живых, —
Клянусь — их благоухание чище…
Природа — старая искусственность…
Я умею сочетать их в ветки…
И кто не оценит этого в связи с искусством воспоминания?
Сердце, необходимый алтарь, ты первая жертва,
Как Исаак, принесенный Богу отцом.
Итак, верь! ангел искусит тебя, но в последнее время так же
бесцельно спасет.
3.
описательно…
Есть страна в Ледовитом океане, где встречаются ветры: северный и неизвестный. Там стоит юноша, его глаза закрывает лес, и юноша плачет. Вокруг бегут звезды, и жизнь торжественно превращается в холод и камень. Плачь, вечный юноша в ледовитой стране и приди на гроб сердца стражем неутомимым, несуетным. Буря, если будет, она тебе нипочем. Ты достоверное изваяние кроткого сердца моего.
113. ПЛЯСКА МЕРТВЕЦА
Череп — любовь моя тебе.
Горе — достояние мое!
Череп, лишь сегодня увидел тебя,
Хоть иногда так много говорил о тебе, часто думал видеть тебя.
Для тебя как цели полюбил я пляску.
Истомил любовь из любви к любви.
Черепа ваши, товарищи, еще смеются.
Голос смерти не охрип;
Не умрет никогда!
Для чего, черепа, о други?
Чтоб черпать золотое вино.
Я истощил любовь из любви к любви…
Из любви к тому же возникает, выходит обратное.
Череп пляшет во мне вместо меня.
Череп — убежище мое,
Случайный приют последней и первой мысли моей!
Тяжело шее лебедя бремя жизни,
Жизни без пространства и тела.
Череп — последняя любовь моя.
Низкий! я искал и не нащупал слез во впадинах твоих…
Ты подобен черепу собаки.
Мое сердце, даже разум твой, болят от прыжков твоих.
За каждым движеньем благоуханной руки
Скрывается, череп, остов воли твоей.
Руки друзей соединялись вчера с моими
Но я, тоже череп, сегодня бездушно заметил смеющиеся
черепья за юношескими лицами.
Пойдем же все, шатаясь, кривляясь, на знаменитую мертвую пляску.
Растительность слез и видений мечты ищу я в черепе,
В глазах вижу искусственные драгоценные камни.
Череп, седалище внутреннего царя!
Неужели не разобьет тебя, несчастный, о стены темницы?
Неужели окровавленные тела перестанут странствовать без тебя?
Лягушка живет без спинного мозга.
Удаляйте, люди, не только задний ум!
Носите, как святые, в двух руках черепа свои и чужие,
будьте святыми!
Пейте из черепов золотое вино!
В бездонном лбе своем я пробуравил отверстие.
Это Каиново проклятие!
Стучите, как в барабаны, в пустые черепья.
Люди, люди… будьте благоразумны!
Пусть же изливается новое семя,
Пусть сеется мозг по дороге жизни!
Наполняйте черепья сеном и свежей природой!
Будьте скупыми!
Пусть черепа изнемогают от редких камней!
Несите крест!
И пусть ослы пожрут сено в черепах ваших!
Мечите бисер перед свиньями!
Будьте амбарами вселенной!
'114'.
Череп, брат мой,
Череп, последнее убежище мое!
Много было доступно руке твоей,
Благородное бессилье не раз искажали черты.
Череп, божество мое,
Череп, ты стоишь на вершине горы!
Бессилие перед собою, не унижение,
Узость и твердость желаний — достоинства твои.
Череп — проклятье мое,
Череп — терновый венец надо мной,
Череп, ты — гвоздь на ногах моих!
Берегитесь! многое было, многое будет еще.
Череп, страшись показаний!
Череп, распятие мое,
Череп, перст сатаны над оком моим!
Дети! Страшитесь черепа, страшитесь себя…
Боже! что пережили руки эти?
Череп, душа моя, и,
Череп — мир в оке моем.
'115'.
Волны, волны! кто сравняется со мною!
Хлещи грознее, но счастия не отнимать!
Теперь я труп с болезненной тоскою,
Все ж я умею грешить, творить, желать!
Не смел я возвратиться, чтоб увидеть снова
Виденье-время по пространству всё — унесло…
Но образ тот застыл на пороге той лавки,
Ослепленный, гляжу лишь на кудри, хоть
Чувствую какую-то грусть…
116. СЛЕПУШКИНЫМ
Хозяева! за хлебом соль, столь вами простодушно
Мне представленные с первых лет,
Благодарю. Отцовский сын послушный,
Из ваших уст я часто получал совет.
Отцовский друг! отец все счастие унес в могилу
И счастья твоего в несчастьи не видал,
Но гордый рок тебе еще задачу дал,
Хоть ты и здесь нашел большую силу.
«Нет на земле ничтожного мгновенья»!
Сын царства спящего, сын Севера! твой край тебя зовет.
В снега далекие бессмысленного заточенья
Тебя весны начало унесет.
Так Бог судил, чтоб вновь ясней увидел
Обманчивость всего и преданность жены:
Ее забот следы в лице твоем видны.
Ты сам себя возненавидел,
Сам наказанию себя обрек,
Сам пострадал лишь из любви к страданью…
Народный истый дух так бессознательно увлек
И подчинил навеки тело увяданью.
Восхвалим же Христа, что без вины страдал,
Явив навеки путь примерный.
Когда б он не был Бог, он Бог душою верной.
Ты честно жил и честно пострадал.
А Вы, Сударыня, любите, верьте в сына.
Отцовский дух и матери в нем смел.
Скажите! нужно ль смертному так много дел
И нет ли резкой правды и в его године?
117. СТИХОТВОРЕНИЕ, КОТОРОЕ Я ЖЕЛАЮ ПРОЧЕСТЬ
В СОЧЕЛЬНИК В ДОМЕ Г. ЛЕВЕСТАНА
Хоть чужд родимый телу дом
И к русским сердцем отчим тяготею,
Для вилии сижу за радостным столом
И вас приветствовать, душой опять родняясь, смею.
О! не всегда улыбкам быть в пирах!
Ах, что-то и теперь мрачит годину!
Но верь Отцу, Святому Духу и Божественному Сыну…
Брат матери! уж мрак в твоих очах…
Но верные друзья конец твой упокоят,
И в слепоте прозреешь вдруг ясней.
Итак, не умирай! конец подлунных дней
Душе усталой примирение еще откроет.
Так, чуждый вам, поклонник лишь мечты, но с вами под луною
Такой же странник, вас, как всех, люблю,
За вас в судьбе гадаю с странною тоскою
И дух печалью родственной томлю.
Пусть радостный напев сыграет кто-нибудь.
Сознание проникновеньем озаряет даже муки.
И пусть над горестью восторжествуют звуки.
И вилия пусть — продолжает древний путь!
118. СМЕРТЬ СМЕРТИ
В обветшалом венце, с резким хрустом в костях
Смерть над мертвой землей проносилась,
И под ней расстилался один только прах…
Смерть металась, вопила и билась.
И от впадин очей шла тлетворная мгла,
Только взглянет — везде проникала,
Свисли челюсти, их не держала скула —
Обезумела смерть! голодала!
Жизни не было вовсе, нигде, никакой,
Чем питаться ей было бы надо,
Ни травы, ни воды, не певцов под листвой,
Ни ползущего в темени гада.
Все пожрала! молчанье везде разлеглось —
Проявилось одно тяготенье,
И на скрытых осях службой тайных колес —
Совершалось в пространствах движенье…
Зажигался восток и опять погасал,
Как в сонмах веков опочивших,
Облик Смерти один лишь вопя, потрясал —
Купы звезд, никому не светивших.
И почуяла Смерть раздраженным чутьем,
Слух склонила и очи вперила,
Будто где-то в степи захудалым росткам,
Травка малая в жизнь проступила.
И накинулась Смерть, распрямясь в полный рост,
На росток, ей не видный, с размаха,
Чтоб хоть малость нарушить великий свой пост.
Ничего, ничего, кроме праха!
И отпрянула к звездам над костяком,
Мощной тенью узор их покрыла,
И, упавши на землю в ущельи глухом,
Обезумела Смерть и вопила…
Видит Смерть погасающим взором своим —
Будто облик земли шевелится,
Не туманная мгла, не синеющий дым…
Прах, поднявшись, над нею носился.
Будто в нем возникали живые тела…
Люди! люди! Давно не видала!
Прежде в трапезе сытной ей воля была
И она без конца пировала!
Сонм слагавшихся двигался к ней — напрямик
Старцы, юноши, дети и жены.
"Все вы, все вы мои! ты, ближайший старик,
Раньше всех! сколько их? миллионы!..
Возникали из воздуха, шли из земли
Ими сонная вечность дохнула;
Прах проснулся! мятется вблизи и вдали
В рокотаньи подземного гула.
'119'.
Бог-помочь, мои сестрицы,
С верными ночь и день молчится,
С верными ночь и день молиться
В неназначенные строки,
В невидимые субботы.
Так начертано в писаньях,
В книгах вечных, невидимых.
Руки друг другу давайте,
Друг друга не ужасайтесь,
Вечным браком сочетайтесь,
Только плоти не желайте,
Только новых тел не стройте,
Новых тел и тюрьм не стройте,
Друг друга не рассыпайте,
Лучше вместе воскресайте.
Так начертано в писаньях,
В книгах вечных, невидЗмых.
Кто с кем плотью сочетался,
Плоть того и распинает,
Даже в мыслях прилеплялся,
Тот того и затрудняет,
Тот того и оскверняет.
Так начертано в писаньях,
В книгах вечных, невидимых.
С книгой вечной, невидимой
Сестры по ночам вставал<и>,
Милых братцев пробуждали.
«Милы братцы, пробудитесь,
Творца в нёбо благодарите».
120. Н. ЛЕВЕСТАНУ
Среди однообразных шушерских полей
Гостят гостеприимство, гости, родственники и обеды.
Увенчан повар твой; родят восторг гостей
Веселые беседы и обеды.
Изящной чистотой блистает день,
Оживлено все шуткою хозяина правдивой.
Вам вторит за обеденным столом
Пергамент, Асмодей красноречивый.
Христа Моисею он предпочитает,
Счастлив в любви, несчастней Вас в игре.
Петровна Ольга занавес Вам вышивает,
Едите, пьете Вы на серебре.
И в городе, где столько равнодушных,
Ваш дом неравнодушьем славу приобрел.
Вас с Александрою <1 нрзб.> дружно и <1 нрзб.>
Приветствует потомок новый, покидая стол.
(Я назвал шушерскими те поля,
Чтоб неожиданной блистало в них обеды
Не оскорбит этим дорогая Вам и всем земля).
За здравье хозяина, за тучные поля,
За доброту, за искренние шутки!
121. СВЕТОПИСЬ 1
Вечер — холодно твое прикосновенье.
Чую… — ночь сейчас нависнет. И в смятенье
Выбегут на свод чернеющих небес —
Звезды. Посмотри! сквозь темный дальний лес
Догорает дня пылающий костер.
Тень растет вдали пугливо, словно вор.
Воздух напоен одним дрожащим звуком.
В сердце места нет ни радостям ни мукам.
'122'.
2. PRESTO
Je vous adore, couroux
de vierges, Т delices…
MallarmИ
He вешний свет
Разжал листы
Я знаю Ты
Затеплил свет.
Не паруса ль,
Как утра тень,
Смутна ли даль?
Твоя печаль
Вечерний день.
Про ночь и сень
Лепечет ель.
Средь камышей
Твоя постель.
В тиши течет
Неровный плеск,
Несмелый блеск
Твоих очей.
Дай твой цветок
Мерцанье дня!
Бесшумная
Войди в поток.
И Ты вся дрожь,
Ты вся роса
Ко мне прильнешь
Склоня глаза.
'123'.
Ночью рожденные
Утром найденные
У берегов
Ветром вспоенные
И усыпленные
Средь тростников,
Мы за Тобою
Тихой росою
В мраке лесов;
Мы за тобою
Птицей морскою
В шуме валов.
'124'.
Было дело вечное до времени,
Не бывало еще моря крутоземного,
А стояли горы богатырские,
На тучных горах прекрасные и злые чудища.
В третье утречко творенья выпало,
Третий день — прообраз предвечного.
Прилетали Богу ангелы,
Каждый нес стремленье ежедневное.
И раздался плач высот и сил:
Он ушел от нас, лучший из рабов
То ль за горы гор,
<1910-е гг., незаконч.>
125. ПАМЯТНИК ЛИЧНОСТИ
Я памятник воздвиг тебе, о личность мира
И также и себе, и личности своей.
У каждой личности бессмертия порфира,
И личность каждая — царь выше всех царей.
И личность каждая идет дорогою совсем особой,
У каждой личности алмаз совсем другой.
У каждого есть драгоценности и тайны, слово лишь свободы
Откроет другу камень дорогой.
126. ПАМЯТНИК РАБОЧЕМУ
(Памятник еще)
Я памятник воздвиг тебе, Рабочий мира,
Священен для меня блеск искр твоих огней.
Я слышу маршей шум, гул умственного пира
Среди твоих развитии, средь поступи мыслей.
То будет шум всех волн твоих, о мысленное море,
В нем красота всегда — особенно ж в борьбе,
Рабочая рука сразится с миром горя,
Откроет новый путь везде — в науке и в труде.
Тогда лишь рухнут все преграды вековые,
Разъединенный, рухнет однобокий труд,
Гармонией проникнутся все вещи, личности, стихии,
В волнах той музыки пустыни расцветут.
127. ПАМЯТНИК НАРОДУ
(Памятник Пушкина переиначенный)
Я памятник воздвиг, но не себе — Народу,
И будет он стоять среди грядущих бурь —
Пока есть слово на земле — «свобода»,
Пока блестит в очах сестер безбрежности лазурь.
Я видел, о, тебя, народ мой, слабый, сильный
Средь будничных сует, средь грубых мелочей,
Средь незаметных подвигов, среди нужды цепей,
И часто лица те сияли красотой всесильной.
При них ничтожна мудрость показных речей.
Тебя я видел, Дно, на дне мелькали люди
Среди предсмертных схваток ежедневных бурь.
Их мужество вдыхало веру в груди,
В очах горела дней младенческих лазурь.
Я слышал речь сестры из уст — да — проститутки,
У матерщинников встречал позору и себе же приговор.
И слово мудрости сквозило средь грубейшей шутки,
И отдавал последнее в нужде последний вор.
И многих заклеймила жизнь позора,
И многим заклеймила лица и тела.
Но и средь грязи, пошлости блистали твердость в взорах,
И был так горд и нежен блеск лица.
И сестры кроткие прошли дорогой той жестокой,
И их ломала жизнь, и я помочь не мог для них.
Но охранен в душе их отблеск так высокий,
Что плачет вся душа, лишь вспомнит вдруг об них.
И вы прошли, безвестные герои,
Признавшие от утра дней один закон труда.
В сердцах их море вечного покоя,
Но и над ним взойдет она — вершин земли гроза.
Простые образы сынов и дочерей народа
И благородство гордость мыслей трудовых
В тех личностях заключена сама свобода,
И от лукавого все то, что не от них.
Пред взором их блистала даль веков,
И обнаженная мечта веков в их взорах трепетала.
Не видели они их окружающих нужды оков,
И молньей красота в очах сверкала.
Я памятник воздвиг в душе народу,
И будет он стоять средь бурь земных мыслей.
Пред ним ничтожны силы времени, природы,
Горит он блеском самоцветов и огней.
128. ОТВЕТ ПАЛЕСТИНСКОЙ ПАЛЬМЫ ЛЕРМОНТОВУ
Я пальма пустынь аравейских,
Сожженная дня огнем
И ветром палящим сирийским, —
Мысль же всегда об одном.
Пусть пыль дорог жадно покрыла даже коренья,
Пусть зачахла в беспощадных пустынях даже листва,
Пусть мчатся звенья, за звеньями звенья, —
Лестнице звеньев не будет конца.
Что было — было, было
И будет опять, опять.
Счастие прямо в очи светило,
Вино мира над нами блистало,
Чаша дружбы (вся в алмазах) среди рук трепетала,
Благоговейным ответный был взгляд.
К той всепобеждающей силе ступеней восхождений
Держат пути всех широт корабли.
Тех побеждающих мир весь мгновений
Даже в ужасе самых страшных пустыней
блистают лучи.
Сам, сам создай не алмазы-мгновенья,
Сам к тем алмазам-мгновеньям годов проложи трудовые пути,
От низших ступеней загорятся все высшие звенья.
В ничтожестве будней к Высочайшим Вершинам
все даны дороги-пути.
'129'.
Нет, не тебе поклоняюсь я все,
Нет в твоей личности мое божество.
Народа всего простота, доброта
Отразились в улыбке твоей без конца.
Самоотверженность, почти жертвенный труд,
Мысли, что жизнь всех миров создают —
На основе на той твои мысли ткань ткут.
Грядущих Народа всех дел несвершенный родник
В лице твоем музыкой дивной возник.
Отразился в движеньях, в малейших шагах,
Как молния блещет в мыслях и устах.
Твоя личность все те силы в один удар собрала,
Как они, многогранна, но едина она…
1'30'.
Музыкой полны движенья твои,
Музыкой сфер все дышат черты.
Музыкой той я побежден,
Тебе покоряюсь, неслышимый звон.
В сердце твоем — где-то далеко — что-то шепчут ручьи,
С гор твоих мчатся водопады твои.
Музыку ту мне всю жизнь изучать,
В ней всего высшего отражена печать.
Согласен я слушать годы и дни
Песнь, что поют в твоих жилах струи.
В тех звуках, быть может, тайну схвачу на лету,
С разгадкой той тайны смело чрез жизнь и чрез
смерть перейду.
131—134. ИЗ ТЕТРАДИ «РИСУНКИ ВЕЩЕЙ».
ЯБЛОНЬ В ЦВЕТУ
(6 рисунков)
1.
Как снегом покрыто дерево все,
Не узнать той мысли мгновенной.
Она — белизна, всех единство цветов,
Разгадай смысл одежд сокровенный.
Как буря, блистает весенний убор,
Красота все миры озарила,
Из точек нежнейших тончайший узор,
В нем блещет могущества сила.
Здесь атомов движутся точно крути,
Отражаются солнц и вселенной вращенья,
И кто-то задал здесь задачу найти
Дорогу мечты и мгновенья.
Здесь бьется об берег огонь-океан
И бьется о скалы-утесы,
Забыл он удары жестокие ран,
Ему снятся весенние росы.
Здесь плещет чрез край огонь-красота,
Она всех к единству в горниле сплавляет,
И буря несется чрез все чрез края,
Снаружи же яблоню блеск озаряет.
2.
Узоры над садом повисли,
То блещут высокие мысли.
Неудержимое мчится теченье,
Снаружи цветков лишь рожденье.
Безумствуют мощные бури,
Снаружи же море лазури.
Пусть медленно камня движенье,
Неудержимо-мгновенно цветенье.
И путь тот по цели неведом,
Но буря все мчится тем следом,
Где веет дыхание неги,
Где яблони блещут все в снеге.
3. ЦВЕТОК
Спокойствие дышит в сверканье цветов,
Их родила могущества сила.
Она — белизна, всех единство цветов,
Природа здесь мрак победила.
Здесь мчались все бури, дробилась волна,
И раны, и молнии, и слеза здесь блистала,
И радуга всех к белизне направляла,
И над бездной всех сил вдруг взошла тишина.
4. СКАЗКА ДЛЯ ДЕТЕЙ
(родившаяся от яблони в цвету)
Вот мчится коварное море
И огни на опасном просторе.
На заре паруса над простором блистают,
Надежду они призывают.
Они ищут точные вести
О мертвой царевне-невесте.
В руках карлика — ее жизни дороги,
Закрыты Мечты ей пороги.
Паруса возбудят в ней смущенье,
Безумно восстало боренье.
Они принесут ей и слово,
И будет то слово — дорога.
И тот, кого ты никогда не видала,
Передаст, что он видел тебя от начала.
Воскресли в яви древних сказки,
В ней все и древнейшие и все и новейшие краски.
Победен лишь цвет белоснежный,
И скользит он отважно над бездной.
135. ИЗ ЗАПИСЕЙ
Мгновенье
И чем то мгновенье мгновенней,
Тем выше в нем мысли ступени.
Пусть близки к нему смерть, закон тленья,
Тем выше оно всей вселенной.
136. РИСУНОК МУЗЫКИ
(Бетховен)
Я тебя обниму на заре,
Когда в блеске утра небеса,
Когда в поле, в лесу, на горе
Разливается, бродит роса.
Нет, обнять я тебя не смогу
Строгим трепетом робко томим.
Припаду лишь к следу твоему,
Как безумец, буду плакать над ним.
Ты ушла и ушла навсегда,
Не глядел я в зарницы твои.
Но везде догоню я тебя
Чрез усилье бессмертной любви.
Будет брак всемогущ мой в мечте,
И догонит тебя моя мысль.
На пиру твоя мысль вдруг поднимется ввысь
И внезапно падет в бесконечной тоске.
'137'.
Рабочая мысль — в ней всегда вдохновенье,
В ней отблеск всех сил, стык внешних огней.
И мчатся, кружась, чрез всю чрез вселенную
Незримые солнца незримых лучей,
Рабочие солнца рабочих лучей.
Выше солнц силовых солнце-личность сверкает,
Съединившее в центр все переливы цветов,
И в горниле в единстве все мысли сплавляет,
В рабочие мысли всех рабочих веков.
Твой расцвет будет, личность, только в расцвете народа
Поддержит всех слабых безбрежная ширь,
Новый рыцарь рабочий восстанет за дело народа,
В массовых мыслях миллионов рабочих безграничности ширь.
В бой, рабочие рыцари, за равенство будущего,
За грядущее равенство величайших из сил и малейших из сил.
В тот день будет поддержано малейших всевеличайшее
И будут два центра — народ и с ним Личность —
взаимности сил.
<1935>
138—140. ИЗ СБОРНИКА
«РАБОЧИЕ МЫСЛИ»
1. ПРОДОЛЖЕНИЕ ПУШКИНА И ПОДРАЖАНИЕ ПУШКИНУ
…Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любви и дум,
Не требуя наград за подвиг благородный…
Пушкин
Будь своевольным, гордым и верным,
Верным единой святыне — себе.
Если защитник неложный народа, — с размерным
Маршем всех масс ты сольешься в борьбе.
Грубой борьбе ты укажешь другую
Цели высокие — целям лишь дня.
И победишь ту черту роковую,
Пошлость всемирную — свеченьем огня.
А всем маскировщикам под цели высокие,
Всем лакировщикам подлостей дней —
Преградой им будете, речки глубокие
Молодых, вечно юных рабочих мыслей.
2.
Штамп — это мертвый весь груз и все мертвые души
Всех городов, всех партий, все времен и стран
Вдруг заблудивший средь мелей и средь суши
Быстроходных фрегатов головной караван.
3.
Рабочие мысли победят всю вселенную,
Рабочие мысли всегда веем работу дадут,
Дорогу укажут оду неизменную —
Съединится телесный и умственный труд.
То будет как нового солнца выходом,
Рабочий откроет всем высшим наукам их путь,
Рабочие мысли победят по-рабочему даже природу,
И будет бессмертен самый низший, позорнейший труд.
Безработные мысли долой, наотмашку.
Рабочей науке — дорогу к вершинам земли.
И укажет пастух мудрецам высший путь без промашки,
И даст им для тела плоды, для духа же — Блеска огни.
141. СОВЕТСКИЙ ДВОРЯНИН
Он воскрес дворянин
Воскресает он вновь
В бесконечно других маскировках
Его цель так проста — возвышенье и чин…
Все усилия всегда грубо плоски.
Вся палитра цветов — миллион личин
Основанье грубо, без тёски.
Не рожденьем уже, так умом мещанин…
Узнаете, все древние, тезку?
<1931>
ПСАЛМЫ «ДОБРОЛЮБЦЕВ»
1.
Вы спойте, братья, о свободе,
Которую ищет вся земля.
Пусть вразумятся все народы
Про строгие пути ея.
Пусть ты достигнешь всех желаний
Нет пользы и свободы в том,
Когда в душе живет страданье
Твой дух опять тоски рабом.
Ищи единой той свободы
В которой радость без конца
Где, как мгновенье мчатся годы
Как сон пред утренней, века.
2.
Что ты душа приуныла
Перестала трепетать?
Али в сердце твоем тесно
Благодати обитать?
Ты служила Богу верно,
Ты имела Божий свет.
Отчего ж ты так затмела
Не пошла ты за ним вслед?
Сколько раз ты отступала
От сотворшаго тебя,
В свирепых волнах страдала
Пользы не было тебе в том.
Ох, увы, мне пришло горе,
Бесконечная печаль
Я не знаю, что мне делать,
Как мне снова жизнь начать
Я наполню слезми реки,
Новый мост я намощу.
Уж я братьев и сестрицев
В своем сердце помещу.
Уж вы, братья и сестрицы,
Пожалейте райску птицу.
Коя жалобно поет,
Творцу голос подает.
Милосердный мой Спаситель,
Спаси бедного меня.
Омой меня, обели,
В своем царстве определи.
Где архангелы взывают,
Серафимы где поют,
Беспрестанно свет взывают,
Хвалу Богу воздают.
3.
Споем, братья, песню
Сердцем и душою.
Отколь пришло это
В сердце мне благое?
Господь мне победа
Над моей главою.
А брат меня простит
На любви стояти.
В любви конца нету
Кому ее знати.
Радуйся душа моя,
Свет твой рассветает.
Господь тебя хочет
На весь век прославить
Господь своих верных
Никак не оставит.
Он только желает
На пути наставить.
4.
О, братья, смотрите, как любит нас Отец:
Он открыл нам тайны небесных путей,
Зовет Он нас в Царство, — идите скорей.
Пока нам есть время, не нужно дремать
А будем на страже, чтоб свет увидать.
Послушайте, дети, отцовский приказ:
Живите во свете, со всеми в любви,
Наблюдайте время, ибо тяжки дни.
Будьте в очищенье, в молитве живой,
Век этот обманчив, живите строжей.
Не давайте воли вы плоти своей,
Не будьте в союзе, в совете вы с ней.
А нужно стремиться к Господу скорей.
Воскреснут из мертвых во плоти своей;
Ибо распят Бог в каждом из людей.
Когда будет сердце чисто навсегда,
Он тогда воскреснет, сойдет со креста.
Помоги нам, Боже, это совершить!
Мы желаем только за Тобой идти.
Не желаем славы и красы земной
А только ходить бы под рукой Твоей.
Пусть народ злословит, мы будем терпеть
И на всех гонителей, с любовью глядеть.
5.
Странник ревностно проходит
Путем тесным к небесам.
Он тяжелое свое бремя
На плечах своих несет.
В душе его кипит желанье
Пустыни дики проходить.
С полной верой в живого Бога
Людей от злобы отвратить.
Он был ревностью наполнен
В путь дорожку зашагал
Христос владел его душою
Бессмертный щит ему вручил
Во время тяжкого томленья
Читать молитвы научил.
Странник ревностно проходит
Луга, болота и леса.
Ему шумит толпа неверных:
«Куда ты, странник, зашагал?»
Бросают камни и поленья
В его правдивую главу.
На них странник не взирает
А идет вперед скорей.
Только к Господу взывает:
«Прости несмысленных людей!
О, несчастные эти люди,
Не родиться лучше б им.
Но ты Боже Милосердный,
Обратись с любовью к ним.
Вразуми сердца упорны
Просвети разум людей,
Чтоб познали все свободы
И искали б в Царство дверь.»
6.
Царь, создатель моей жизни,
Не оставь меня в скорбях.
Сам ты знаешь, я бессилен
Не могу врагов любить
А какая ж мне в том польза
Если любящих любить.
Повеленье твое вечно
Возлюбить всех на земле.
Меня немощь одолевает
Не устою я с ней в борьбе.
Охладела во мне вера,
Оскудела вся любовь,
Не стою я в доброй жизни,
Колебаюсь я умом.
Я хожу, во тьме блуждаю
Свет закрылся от меня.
Я как мертвый во могиле
Смрад тяжелый от меня.
Уж ты, Боже, мой создатель,
Скинь завесу с глаз моих.
Отвали от гроба камень
И от сердца моего
И поставь меня на камень
Утверди стопы мои.
7.
Над рекой, над животной в виденьи я был,
Буйный ветр над волнами под небом ходил,
Серафимы стояли над вечной рекой,
Опоясаны чистой, алмазной броней.
Колесницей стремились пути молоньи
И звенели в руках духоборцев мечи,
И внимали им звери и бездны лесов,
И я слышал псалом без числа голосов.
И растенья и звери воскресли в раю,
И приняли от Бога одежду свою,
Но один серафим тех небес не желал,
Все к какой-то свободе страдал и жаждал.
Средь миров бесконечных он свой путь преклонил
И надеждой безумной свой дух озарил.
Но встречает везде только мрак его взор,
И не радует духа безбрежный простор.
И вскричал я: «О брат, возвратись вновь к Творцу
Ведь Свобода и Радость есть имя Ему.
И стремленье Его все к свободе твоей,
Ибо всех возлюбил, как зеницу очей.
Ведь за них распинали Его на кресте,
И текла Его кровь ко враждебной душе.
На страданьи своем мог Он мир сотворить
Но свободы ничьей не возмог отменить.
Так познай же законы свободы Его,
И познай, что Свобода есть имя Его».
И я долго сидел у реки на песке,
Корабельщика ждал со родной стороны.
Вдруг я братьев своих над волной увидал,
И я громко вскричал; руки к ним простирал:
«Как пришли вы сюда из полдневных сторон,
В те пустыни сибирских крутых берегов?»
Вдруг отчалил корабль с западной стороны,
Брат Иисус, наклонившись, сидел у кормы,
С Ним сидели свободно и други Его
Все искатели света всех лет и веков.
И у мачты стояла с лупою жена
Опоясана в солнце — свободе сестра.
На челе ее имя: Победившая мир
Свою плоть победив, победила весь мир.
В безграничности духа ликованье и пир,
Над рекой, над животной в виденьи я был
Буйный ветр над волнами под небом ходил.
8.
Да не полно ли нам, братцы, все о мертвом говорить,
Не пора ли всем нам, братцы, волю Божию творить.
Да не полно ли нам, братцы, умирать и распинать,
Не пора ли всем нам, братцы, воскресать и сострадать.
Да не полно ли нам, братцы, в страну мрака все впадать,
Не пора ли даже света еще высшего искать.
Ибо нет конца ступеням всех вершин не досягнуть
Но взбираться по ступеням, братцы, нет запрета нам.
Только, милые мои други, не сдавайте злым врагам.
Вы идите против злобы, против зависти земной,
И боритесь как возможно со всей лестию плотской.
Побеждайте все любовью и терпите до конца.
А на помощь в этом деле призывайте вы Творца.
Это малые ступени — необходимо быть на них
Но достигнуть высшей цели невозможно нам без них.
9.
Но я всегда с тобою
Ты друг мне, словно брат,
Как солнце, как алмазы
Глаза твои блестят.
Безумною толпою
Спаситель Бог распят
К тебе, о, к Богу — Духу
К единому стремлюсь,
В Твоем всемирном храме
Твоей любви молюсь.
Названье господина
Оставил Ты другим,
Тебя я называю
Возлюбленным своим.
Ты мне открылся чистым
В свободушке своей
Нет стражи пред Тобою
Ты свет моих очей.
С Тобой не надо неба
И всей красы земной
Вина, любви и хлеба
Разделишь Ты со мной.
А плоть изнемогает,
И в исступленьи дух,
Как лань к воде желает,
К Тебе стремится дух.
Кто только отступает
От Твоего лица
Как в бездне погибает
И гибнут без конца.
Ты их не истребляешь
То не в Твоей любви
Ты только оступаешь
От сына тьмы и лжи,
А где Ты оступаешь,
Там в бездне тонет взор,
И грех там зажигает
Страдания костер.
'10'.
Добрый молодец путь ты нам свой объяви:
Ты достиг ли до стран бесконечной любви?
Ты видал ли все улицы в граде любви?
Иль вне врат застоялся, изнемог на пути?
Все ли мысли твои о других не о себе?
Самолюбных мыслей не видать ли в душе?
Иль ты только прикрылся одеждой любви?
И не ищешь ли в небе себе высоты?
Растворяли ли тебе городские врата?
И лобзали ль тебя други божьи в уста?
Ты входил ли в дворец, где жених мой живет?
Где сребристая яблоня и ночью цветет?
Добрый молодец путь ты нам свой объяви…
Ты достиг ли до стран бесконечной любви?
Как ты реки прошел, как зверей победил?
Как таинственный ключ под скалой находил?
Много ль стран и сражений встречал на пути?
Возблистал ли серебряный щит на груди?
Твои руки подымут ли меч кладенец?
Над главою твоей возблестал ли венец?
Много ль нес ты труда в страдовые года?
Иль еще ты его не видал никогда?
И в бессонную ночь никогда не рыдал?
И в отчаянном ужасе рук не ломал?
Озарял ли тебя неизведанный свет?
И проник ли твой взор в глубь земли и небес?
Ты искал ли его на свободном пути?
Ты отверг ли законы народов земли?
Ты познал ли законы свободы его?
Ты познал ли свободу, как имя его?
Ты видал ли ту книгу, чьи вечны листы?
Выше библий, коранов, писаний земли:
Или только писанье ты брат изучал?
Самовольно слова о законе слагал?
Мы принимаем лишь тех, кто боролся со злом.
Кто еще на земле был с бессмертным венцом.
Добрый молодец путь ты нам свой объяви:
Ты достиг ли до стран бесконечной любви?
'11'.
Близок, близок час кончины
Путь земной идет к концу.
Час от часа все короче —
С чем же явимся к Отцу?
Мир лежит во мраке темном
В беспросветной темной мгле.
Злобой, яростью наполнен
Он кипит в ней, как в огне.
Как бы, братцы, не обмануться
И на ложный путь не уйти:
Везде хитрость, ложь, обман —
Как тут истину найти?
Куда взор свой ни направлю
Всюду вижу лжехристов;
Они нагло надевают
На себя хитон Христов.
Братской кровью обагрено
Их гордо чело;
Уста лестью наполнены
Сердце гордости полно.
Вместо братской любви, мира,
Чтоб друг друга (по) любить,
Они именем Христовым
Проповедуют убить.
А вы милые мои люди,
Избегайте тех понятий.
Будто Бог, отец Вселенной,
Заставляет нас убить;
Будто может один тот же
Ненавидеть и любить.
Это, милый мои люди,
Пути лжи и заблуждений
Это мысли неразумны
Своевольных рассуждений.
Бог — любовь, Отец Вселенной
Он же истина вовек;
Разуметь об этом должен
В жизни каждый человек.
Он Моисею на скрижалях
Заповедал не убить;
Чрез Иисуса Назорея
Нам велел врагов любить.
Ну-ка, люди, все восстанем
Против злобы, лести вдруг
Пред лицом любви всемирной
Не устоит тот гордый дух.
Зло исчезнет во всем мире
Верь, надейся и терпи.
Перекуют мечи на рала
Остры копья на серпы.
Не поднимут меч народы
Друг против друга тогда
Мир, любовь во всех вселится
Войн не будет никогда.
Тогда мир весь обновится
От безумных дел своих
«Все Моим народом будут.
А я буду Богом их».
'12'.
Что в душе моей сокрыто,
Да свидетель тому Бог,
И Он знает тайны сердца
И Он слышит каждый вздох.
Боже, Боже, мой Создатель
Прошу милости Твоей
Дай терпенья для победы
Огради силой Своей.
Сокруши Ты главу змея
Восстающего на меня,
А то он ужалить может
На смерть каждого из нас.
Помоги нам, Всемогущий,
Удалить его от нас.
Боже, Боже милосердный,
Твою милость прошу я
Дай познать всему народу
В чем есть истина Твоя.
Ты открой им разум света
И отверзи очи всем
Чтоб они могли увидеть
В чем есть истина Твоя,
Чтобы сами не судили
Никого из человек.
'13'.
Страшно бушует житейское море,
Сильные волны качают ладью.
В ужасе смертном, в отчаянном горе
Боже мой, Боже, к Тебе вопию.
Сжалься над мною, спаси и помилуй!
С первых дней жизни своей я борюсь;
Больше бороться мне уж не под силу.
Боже, помилуй, к Тебе я молюсь.
К пристани тихой твоих повелений
Путь мой направь и меня успокой.
И из пучины житейских волнений
К берегу выведи, Отче, благой.
Твердо я знаю, что очень
Ты силен, В век не ослабнут силы Твои,
С верою, Боже, к Тебе прибегаю
Взглянь и услышь, Ты, вопли мои.
Кроме Тебя, я не знаю защиты
Только взываю, Создатель, к Тебе:
Дай Ты мне силы и в вере терпенье,
Чтобы я в жизни все мог перенести.
И не забыл бы я в тяжкое время
Тебя о помощи, Боже, просить.
Отче мой милый, любовь неизменная,
Всякое дело мое не взыщи,
А по своей любви бесконечной,
Все мои ошибки, о, Боже, прости.
Трудно исполнить мне доброе дело,
Много сетей у меня на пути,
Я еще с детства воспитан в неправде,
Как же мне выйти на путь чистоты.
Дай ты мне силу, чтоб мог я с любовью
В жизни пройти все пути на земле.
И разрушил бы все цепи преграды.
Которые держат пути к простоте.
'14'.
Река всесильного страданья
Вдруг обступила дни мои.
Мои терзанья и страданья
Все, о мой Бог, в очах твоих.
Придите братья, серафимы,
И помогите мне в борьбе.
Руками света невидима
Не дайте доступа к тоске.
Я очертил заветным кругом
Свою родимую страну.
И не впущу в нее сил враждебных
В смертную вступлю борьбу.
Мне братья родные вскричали:
«Взгляни мы здесь
Мы вновь с тобой».
И колесницы их блеснули
Над всей униженной землей.
Средь них стоял мой друг
И брат мой, которого узнать нельзя,
Во всех веках Бог — дух распятый
Воскресший в чистых сердцах.
'15'.
Приступите вы к престолу Бога своего,
Преклоните ваше сердце
Вы к словам Его.
И вы радуйтеся кротко
Что в руке Его,
Всемогущего Владыки,
Отца Своего.
И говорит Сам дух святой
К любящим своим:
«Предложу царстве слово,
Не гнушайтесь им».
И вы радуйтеся кротко
Что в руке Его,
Всемогущего Владыки,
Отца Своего.
'16'.
Что за тайна заключена
В человеке, о друзья?
И куда его стремленья,
И откуда скорбь моя?
Сестры, братья — в глубине,
И пути Его познайте
И дух чистый — красоте.
Поймите, все вниманье,
Отчего в одно мгновенье,
Бездну светом озарит?
И опять в одно мгновенье,
Даже небо омрачит?
Скорби, как греха бегите,
Нам не дал ее Отец,
И ищите всех свободных
И всех радостных путей.
Наши братья серафимы,
Ищут даже в небесах,
Тех путей, дорог незримых,
Все в алмазах и лучах.
Безграничное сиянье,
Ждет весь мир на тех путях,
Если будут все с вниманьем
Ждать звезды Его в сердцах.
Те дороги, братья, други,
Среди братских городов,
Среди жаждущих народов,
Средь исканий и трудов.
Те дороги страшны, други,
Ужас, смерть на тех путях,
Странник бездну побеждает
И чрез ад идет в лучах.
ПСАЛМЫ ИЗ АРХИВА С. Н. ДУРЫЛИНА
1.
Я не сам собою в мире к Господу пришел.
Но Бог своей рукою меня поставил в Нем.
Я должен всей душою любовь всем оказать
И к Господу Живому другим путь показать.
Все братья и все сестры, идите все в мой дом,
В душе моей и в теле — неведомый огонь.
О, сжальтесь надо мною, товарищи, друзья,
Духовной смертью злою вконец измучен я.
Не творил неправды и мысль оберегал,
Но этот мрак духовный вдруг душу мне объял.
Рука моя к неправде не прикоснется ввек,
Но этот мрак духовный мне даже зла страшней.
Вы сжальтесь надо мною, товарищи, друзья,
Духовной смертью злою вконец измучен я.
О, кто принес бы, други, небесного вина,
Испил бы я и раны забыл бы навсегда.
Прекрасны товарищи, могучие бойцы,
Вы на земле искатели той огненной реки.
Вы путь свой проходили чрез небеса чрез все
И не нашли себе покоя ни в небе, ни в душе.
Из огненных источников испили вы вина,
Не скройте ж, где та реченька из раю притекла.
'2'.
Кричите над горами — свобода, свобода!
Последние цепи разбиты руками.
Долго я боролся в глубине с законом,
А он незаметно вновь владел мыслями.
Кричите над горами — свобода, свобода!
Воздвигните знамя на горах свободы.
Да уж и не сразу, други, сверг я все оковы,
Работал упорно в ночи непреклонно.
Только молоньями молот озаряло,
Да звезда на небе высоко блистала.
Да порой виденья, как весна, вставали,
Текли реки жизни, заря занималась.
Послушайте, други, слово о свободе,
Скиньте цепь писанья, скиньте цепь преданья.
Воссиял мне в очи день незаходимый,
День незаходимый, свет непобедимый.
Над землей родимой пало царство ночи,
Кричите над горами — свобода, свобода!
3.
Кто други Его и когда увидал,
Чтоб в церкви и в братстве того не скрывал.
Только тверд будь, о брат, не склонись к высоте
Не поддайся опасной духовной мечте,
И виденье свое в глубине испытай:
То не гордости ль плод иль одежд Его край?
Твердо помни, о брат, ложь опасней всего
И не лги ни другим, ни себе ничего.
Кто видал серафима, радость скажет друзьям,
Кто видал Бога — Иегову — он Вышнего храм.
Он знает и исход, и вход Его,
Пусть скажет друзьям про Трапезу Его.
Для немощных духом приготовлено все,
Для сильных же в чаше огонь и вино.
Пригубил кто вина, тот забудет весь мир,
Того сам Жених позовет на свой пир.
Он пришел ко мне той ли ранней весной,
Когда яблонь покрыта сребристой весной,
И в очах расцветал гор ливанских цвет,
Озарил вдруг меня неизведанный свет.
Чьи-то руки коснулись моих трепетных рук,
И вся плоть задрожала невольно и вдруг.
Только скрой эту тайну от внешних очей,
Чье сердце полно самолюбных мыслей.
Пусть внешний не входит в таинственный храм
Там лживого нет, и лукавых нет там.
'4'.
Споем, братцы, песню пред пищей земной,
Чтоб Он нам напомнил о трапезе другой,
Чтоб и видимый хлеб в Его храме вкушать,
Чтоб и видимое дело перед Ним совершать.
Он видимый стол пред тобой предложил,
Чтобы вечной трапезы ты, брат, не забыл.
Весь видимый мир — тоже книга тебе,
И притча глубокая скрыта везде.
Если он всемогущей рукой сотворен,
То он — книга древнейших духовных письмен.
Услышь ты нас всех в этот миг, в этот час,
Человека лукавого нет среди нас.
К Тебе мы взываем, Отец Всеблагой,
За вечну трапезу Ты нас сесть удостой.
Сам хлеб Твой священный всем нам так разделяй,
Бесконечной любовью нас всех озаряй.
Где те дни, когда мир озарен был огнем,
И сидели мы все за Твоим за столом,
И взирали в Твой свет с откровенным лицом,
И Ты Сам нас поил из кристалла вином.
Ты нам дал победить грех и смерть, Ты нас спас,
Ужели теперь не услышишь Ты нас?
5.
О, Боже, Твой город прекрасен и чуден,
Там в союзе навеки небеса и земля.
Там складены стены из чистых жемчужин,
Там струится и блещет свободы река.
О, Боже, я буду вникать в разуменье,
Только выйти не дай мне из стен городка,
Внимательно буду смотреть я сквозь окна,
И пред суетным гостем будет речь коротка.
Устам моим сам положи Ты храненье,
Мой язык окропи в вечной воле Твоей,
Чтоб не дать на попранье зверям драгоценность,
Чтоб не скрыть Твоей тайны от стремящих людей.
Вот стали у врат городских книжники, фарисеи,
Восстают все народы и цари всей земли.
Но все самолюбцы, лжецы и злодеи,
Они не увидят священной земли.
Но крепче запоров — молчанье,
Мы скроем Твой камень от внешних очей,
Кто двери откроет без Его приказанья,
Тот будет вне града семь дней и ночей.
О, Боже, Твой город прекрасен и чуден,
Там в союзе навеки небеса и земля.
Богу слава, благодаренье.
'6'.
Вы поведайте, братцы, о дорожке святой,
Где сияет любовь с неземной красотой,
Где нога серафимов Господних прошла,
Где открыта любовь до конца, без конца.
На земле та дорожка друзьям пролегла,
Застилает нам очи одна пелена.
Та преграда — любовь не к друзьям, а к себе —
Не допустит нас к вечной, прекрасной стране.
Так давайте же, братья, себя забывать
И давайте друг другу всю жизнь отдавать.
Надо думушку думать, не пора ль начинать,
Как нам Царствие Божие на земле основать.
Если тут не устроим, нигде не найдем,
И Господних небес в небесах не найдем.
Этот мир должен весь озариться огнем,
Будет всей земли часть в вечном Царстве Твоем.
Не ищите Его в небесах и в мечтах,
Достиженны и рай, и ад на земле.
И не думай, брат, так, что достиг всей любви,
Но внимательно в сердце своем обыщи.
Чтоб мыслей о себе не застряло нигде,
Чтоб не скрылись они под одеждой любви,
Но сначала снаружи людей возлюби:
Сразу вам не достигнуть всей духовной любви.
И затем Всемогущий пошлет благодать,
Будешь души любить, будешь в сердце читать.
Тогда к новой ступени приблизишься ты,
Осияет тебя новый свет с высоты.
Вдруг приблизится Тот, Кто — Любовь без конца,
И пробьет чрез все скалы свободы река,
И умчит все законы свободы река,
Даже демонов в бездне достигла любовь.
Хоть не равна и к ближним и к дальним любовь,
Но испей обе чаши любви — и к врагам,
С ней прекрасней и чище любовь и к друзьям,
Не любил кто врагов, не возлюбит друзей.
Не познает дверей, где вход — рай на земле,
Где стоит вечный град в недоступной черте.
Вот вам библия, други, читайте ее,
Тут начало и конец, тут написано всё.
И от слов этой книги не смей убавлять,
И к словам этой книги не смей прибавлять.
Этот мир должен весь измениться огнем,
Вся земля будет часть в вечном царстве Твоем.
Неизбежный час пробьет, бьются волны в залив,
И внезапно приблизится всемирный прилив.
7.
Но я всегда с Тобою — Ты друг мой, ровно брат,
Как солнце, как алмазы, глаза твои горят.
Безумною толпою Спаситель мой распят,
К Тебе, о, к Богу-духу Единому стремлюсь.
В Твоем всемирном храме к любви Твоей молюсь,
Названье Господина оставил Ты другим,
Тебя же нарекаю Возлюбленным моим.
Ты мне открылся чистым с свободушкой своей,
Нет страха пред Тобою — Ты свет моих очей.
С Тобой не нужно неба и всей красы земной,
Вина, любви и хлеба разделит Он со мной.
И плоть изнемогает, и в исступленье дух,
Как лань в воде желает, к Тебе стремится дух.
Кто только отступает от Твоего лица,
Как в бездне, погибает и гибнет без конца.
Ты их не истребляешь, то не в Твоей любви,
Ты только отступаешь от сына тьмы и лжи.
А где Он отступает, там в бездне тонет взор,
И грех сам зажигает страдания костер.
Но я всегда с Тобою среди всех бездн земли,
Среди всех бездн сомнений, среди царящей лжи.
Я знаю Твою помощь на внутренних путях,
Чтоб возвестить свободу, Сион, в твоих врагах,
И дочери народа, о всех твоих делах.
Во всякой древней песне есть тайные слова,
Кто только их откроет, — их разум без конца.
И Богу-Духу слава в бесчисленны века,
Та слава есть держава над плотью навсегда,
Храненье и держава от всякого греха,
Та Богу-Духу слава в бесчисленны века.
'8'.
Приступите вы к престолу Бога своего,
Преклоните ваше сердце вы к словам Его.
Вы откройте слух сердечный, слушайте вы глас,
Сам Спаситель к любви вечной зовет Он всех нас.
Вы покиньте дружбу с миром и со тьмой его,
Поспешайте к свету славы Творца своего.
Он готовит венец славы, кто верный сын Его,
Сам возложит венец славы на главу его.
И говорит Дух Святой любящим своим:
Предложу о царстве слово, не гнушайтесь им —
Всемогущего Владыки — Творца своего.
9.
Радуйтесь и торжествуйте,
Торжествуйте без конца,
За трапезою пируйте
В свете Божьего лица.
Этот мир любви всемирной,
Пир всемирный и живой.
Громко слышен возглас пирный
Над животною рекой.
В этом пире человеки
С Серафимами живут,
И животные, и реки,
И растенья воспоют.
В моем <…>* завещанье
Безграничная любовь,
Торжество и состраданье
И невидимая кровь.
Он придет к нам утром ясным
В неизреченной чистоте,
Вечно юный и прекрасный
И с весною на главе.
Дорогое было время,
Пировали все друзья,
За трапезою сидели,
Ликовали до зари.
Все сияли в свете Божьем
И в объятиях любви,
Покрывали ту беседу
Листья райски <…>**
- Пропуск в тексте. — А. К.
- Пропуск слова. — А. К.
'10'.
Братья, о братья, взгляните:
Надвинулись тени ночные,
Ровно река, окружила
Нас злая, слепая стихия.
Как разрубить все узлы,
Все законы ветхого мира?
Как вас украсить всех
Царской, блестящей порфирой?
Думушку вздумал я, братцы,
О братьях нам родных,
Как отделить нам народ,
Благородный, свободный.
Братья, взгляните,
Надвинулись тени ночные,
Ровно река, окружили нас
Толпы чужие.
Сердцем далеки,
Связаны вместе цепями.
Цепи же злые народы
Ковали веками.
Как разрубить все узлы,
Все законы ветхого мира?
Как вас украсить всех
Царской, блестящей порфирой?
Выведу, выведу вас
Из всех стран, народы,
Ставьте над домом
Единое знамя свободы.
Руки рабов эти цепи
В бессилье сковали.
Руки свободных
Свободно их расковали.
Как разрубить все узлы,
Все законы ветхого мира?
Как вас украсить всех
Царской, блестящей порфирой?
Братья, о братья, раздвинулись
Тени ночные.
Ровно река окружила нас
Злая, слепая стихия.
Я упал ниц лицом до земли
Пред тобой, о сестра моя жизнь.
И склонилась и ты до земли,
И дала мне лобзанье любви.
Заключил я с тобою завет
Среди яблонь в весеннем саду,
Яблонь была в серебристом цвету
И блестели средь листьев плоды.
Серафимы нам спели с Тобой
Вдохновенный псалом торжества.
Не слыхали его прежде нас
Дети неба и дети земли.
Я упал ниц лицом до земли
Пред тобой, о сестра моя жизнь.
И склонилась и ты до земли,
И дала мне лобзанье любви.
И внезапно земля и весь сад
Загорелись нездешней красой,
Между нами опять древний рай
Был на той же земле возвращен.
Заключил я с тобою завет
Среди яблонь в весеннем саду.
'11'.
Он придет, Он придет, и смятутся народы
Пред всесильным мечом в руке кроткой раба.
Он воздвигнет священное знамя свободы
И не дрогнет с тех пор его стяг никогда.
Он затопчет, затопчет ногами законы,
Все законы народов, властей и царей.
Он воздвигнет священное знамя свободы
На вершине древнейших уральских гребней.
Духом уст поразит Он противников правды,
Победит одним взором своим, без меча.
Укрепит Он свой град и любовью и правдой,
И лукавый туда не взойдет никогда.
Пусть опять восстают все народы земные,
Но теперь уже крепок Сион-городок.
И все лживые мира, и все власти земные
Не проникнут на пир в наш Сион-городок.
И приблизится час — даже демон восставший
Бросит наземь свой гордый блестящий венец,
Солнца свет будет светом бессильным, дрожащим,
И другой воссияет — неизведанный свет.
Он придет, Он придет, и смятутся народы
Пред всесильным мечом в руке кроткой раба.
Он затопчет, затопчет ногами законы,
Все законы народов, властей и царей.
Он воздвигнет священное знамя свободы
На вершине древнейших сионских гребней.
Он откроет друзьям весь тайник своей силы,
Ту свободу родила любовь без конца,
С престолом и с небом Его съединила,
Заключив в Его сердце и мир, и Творца.
'12'.
Я отрекся от ветхого мира,
От обрядов, всех вер и племен,
От языческих мертвых кумиров,
От еврейских буквальных письмен.
Кричите: свобода, кричите: свобода,
Кричите: свобода, свобода есть Бог.
Я отрекся от мертвых учений,
Признающих лишь видимый мир.
Недоступны им духа ступени,
Ихний бог — этот видимый мир.
Кричите: свобода, кричите: свобода,
Кричите: свобода, свобода есть Бог.
Я отверг власть царей и тиранов,
Ибо руки их в братской крови.
Вы враждебны всемирному братству,
О братья, вы рабы, не цари.
Кричите: свобода, кричите: свобода,
Кричите: свобода, свобода есть Бог.
Я отверг власть людей и народов,
Ихних выборных новых властей.
Недоступно им знанье свободы,
Очищенье глубин и мыслей.
Кричите: свобода, кричите: свобода,
Кричите: свобода, свобода есть Бог.
'13'.
Я отрекся от лживого мира,
Но не в лживой свободе людей
Победил я не внешних кумиров,
Я с душой был в сраженье с моей.
Я сознал ее низкой и жадной
И исполненной только себя,
И с оружьем любви беспощадной
Я крестил ее в духе огня.
Указал я ей веру живую
И что свет безгранично силен,
Что он тьму победит вековую
Без царей и без силы племен.
И не будет всей тленной природы,
Будет создан весь мир из огня.
Вдруг упал один луч на меня,
И я вскричал: «Свобода, свобода!»
Я отрекся от ветхого мира,
Я отряс его прах с своих ног.
Мне не нужны и духа кумиры,
Ненавистен кесарский чертог.
'14'.
Вы скажите нам, братцы, о той силе живой,
О той силе, живой и святой.
Вы скажите нам, как вы познали ее?
Как всю душу моленье ожгло?
У какой-то реки я упал, недвижим,
Кто-то поднял меня — чистый огнь Серафим.
Он сказал мне: "О, брат мой, взгляни на тот путь,
Безграничен и чист — бесконечности путь.
Там стояли все братья и сестры мои,
Озаренными были их руки и дни.
И поверил я вдруг в безграничность небес,
И весь мрак безграничный сомнений исчез.
Вдруг запели во мне песнь победы лучи,
Ровно волны морей безграничной любви.
Вы скажите нам, братцы, о той Силе Живой,
О той Силе Живой и Святой.
15. <НА СМЕРТЬ СЕСТРЫ>*
Та, над которой вы долго рыдали,
В смерти которой погас высший свет,
Ей как мученье все ваши печали;
Жажда — ее озаряющий свет.
Будет бесплоден весь ужас пустыни,
Довольно роптаний, мечтаний и лжи!
Только чрез мысли, пустые и злые,
Мы не познали воскресшей сестры.
Позднею ночью к нам братья вбежали,
Непонятно кричали, что свиделись вновь.
В той же ночи мы опять за трапезой
С нею сидели и пили вино,
И глядели в те черты дорогие,
Голос которой знаком так давно.
Только сверкали лучи неземные,
И в ранах терна алело чело.
Братья, победа, побеждена пустыня!
Борьбу и победу свершила она
И всем приказала стремиться к святыне,
И сразить до конца злую скорбь бытия.
- Помета Дурылина — А. К.
'16'.
Как же, братцы, нам дорожку начинать,
Как нам небо чистое, свободное создать?
Окружают нас пространства и миры,
Человек — как раб вещественной игры.
Обступила нас природа без конца.
Человеков, братцы, запугала ведь она.
Нам не надо древних безжалостных небес,
Наказанья ада, бесконечных бездн.
Мы не сможем, братцы, в вечном небе обитать,
Если вне рая будут в страдах страдать.
Вы откройте двери нового рая,
Всё творенье проходит в дверь рая.
Как же, братцы, нам дорожку продолжать,
Как нам небо чистое, свободное познать?
В безграничности пусть мчится
Ровно малый шар земли.
Пусть одежда мира — <…>* красота,
Сам я ткал тот мир на ткацком на станке,
А основа на моем добре и зле.
- Пропуск в тексте. — А. К.
'17'.
Здравствуйте, все братцы,
Мир вам, все сестрицы!
Шли мы чрез домины,
Шли мы чрез пустыни,
Чрез дальние страны
Достигли мы вас.
Радуйтесь, здравствуйте,
Скажите нам: мир.
Ходите ли в свете,
В свете всемогущем,
Звезды ль светят ночью
Иль заря восходит.
Свет тот, свет ли утра
Или в полной силе,
Кто творил неправду,
Сотвори признанья!
Исповедуй братьям,
Чтоб было прощенье.
Братья нас спросили
О нашей дорожке.
Силы адской бездны
Путь нам преграждали,
Мраком непроглядным
Очи застилало.
Шли мы и чрез горы,
Чрез горы Урала,
Шли и чрез долины,
Где сверканье рая.
Мы прошли чрез город,
Где всё знанье мира,
Слышали мы мудрых,
Мудрых современных.
И наук видимых
Голос неизменный
Во всех знаньях мира —
Мрак одной пустыни.
Во всех верах мира —
Рабство и гордыня,
Мы в страницах книги
Вас с собой носили.
И в краю далеком
За друзей молились.
В вас живет Предвечный,
Мир вам, братья, сестры!
Я пред вами всеми
До земли склоняюсь,
От всех ждущих правды
Духом озаряюсь.
18. <'O' ТРУДЕ>*
Трудитесь, о други, в видимых трудах,
Примите свободное бремя в плотях,
Воздвигните знамя рабочих людей
На вершине древнейших сионских гребней.
Пусть он мал, этот труд,
Но Он сам приказал:
Кто исполнит и малое, будет признан.
В возвышенье повинен, кто в себе говорил:
«Только духом трудиться мне Отец положил».
И в духовности лживой гласу внял он плоти.
Ты наружных частей никогда не ищи,
Но весь видимый труд — в Книге совести он,
И таинственно с духом твоим съединен.
И не будет всемирного братства нигде,
Пока рук не протянут все к этой земле,
Пока будет унижен этот видимый труд,
Пока каждый в смиренье бремя всех не возьмут.
И духом нищий труд будет тут же начат,
О котором теперь только все говорят.
К всем приблизится царство то, что выше ума,
И не будет раба, ибо раб — раб греха.
При наружной работе — спойте песню, друзья,
Объясните народам все законы ея.
Воздвигните знамя рабочих людей
На вершине древних сионских гребней.
- Помета Дурылина. — А. К.
19. ПЕСНЬ ЛЮБВИ
Песнь любви родилась в сердце моем,
Послушайте, други, новый псалом.
Ближний и дальний, человек и скот
Звери и злые демоны, Серафимы высот,
И вы, сестрицы-яблоньки зелененькие,
Звезды небес и цветы полей лазоревые,
Камни гор и реки земли, прекрасные, молчаливые,
Все — и видимые, и невидимые, — все и Его вы творенья.
К вам мое слово, ответьте на голос мой!
С этого дня я союз заключаю со всей жизнью живой.
Кто мне откроет дверь в храм Иеговы,
Кто мне мой путь объяснит и то, что выше знанья земного?
Себя навсегда позабыть ровно в день брачного пира,
Всё блещет красой, — вот идет жених всего мира
Над преображенной землей.
Имя Его — любовь бесконечная.
Он, други, меня озарил,
Свободную книгу и законы свободы
Он мне указал и открыл.
Послушайте, братцы,
О моей дорожке,
О пути-дорожке
К прекрасному граду.
К прекрасному граду,
К господнему саду,
Скинул я все цепи,
Сверг все оковы.
С мыслью стал свободы,
С сердцем стал свободным,
С волей стал свободной,
Да с бесстрашным духом.
Да думушку вздумал,
Крепкую тут вздумал.
Все законы мира —
Нет мне в них свободы.
Все ученья мира —
Цепи мне, оковы,
Да еще взмолился
В тайных тех молитвах
К Батюшке родному,
Свет неизреченный,
К вечному Живому
В Силе Несказанной.
Вы убейте, други,
Самолюбье в сердце,
Тогда вся дорожка
Скоро объяснится.
'20'.
Да не полно ли нам, братцы,
Всё об мертвом говорить?
Не пора ли нам, братцы,
Волю Божию творить?
Да не полно ли нам, братцы,
Умирать и распинать?
Не пора ли всем нам, братцы,
Всем несчастным помогать?
Да не полно ли нам, братцы
В страну мрака всем впадать?
Не пора ли даже света
Еще Вышнего искать?
Ибо нет конца ступеням,
Всех вершин не досягать,
Но достигнуть тех ступеней,
Братья, нет запрету вам.
Даже может брат подняться
Еще к высшим ступеням,
Только, милы мои друга,
Не сдавайтесь злым духам.
Все идите против злобы,
Против зависти земной
И боритесь как ни можно
Со всей лестию плотской.
Угожайте все любовью
И терпите до конца,
А на помощь в этом деле
Призывайте все Творца.
Эти малые ступени,
Необходимо быть на них,
Но достигнуть высшей цели
Невозможно нам без них.
Боже, Боже, мой создатель,
Помоги нам поскорей,
Охладевшим нашим душам
И сердца ты нам согрей.
'21'.
Не одна в поле дороженька да пролегала.
Проходили к царству вечной ночи, к северу
И ко городу, ко Иерусалиму и Давиду, царю верному,
Ко искателю свободному, бесстрашному.
Да мимо его никто и не придет к Творцу,
Застоялся молодец у расстани.
Как найти мне, братцы, истину,
Вечную, единую дороженьку?
На каких путях она затеряна,
На каких она да и найдена?
То не тихи громы разблисталися,
Не в день брака Серафимы раскликалися,
Отвечало делу Слово Всемогущее,
Говорил ведь с ним Неизреченный Свет,
Неизреченный Свет — Сам милосердный Бог.
Там увидишь ты Неизреченный Свет,
Там увидишь ты Его лицом к лицу.
Он придет к тебе на том пути едином,
На едином том на внутреннем.
Не ищи Его нигде извне,
Не равняй Его и с светом разума.
Без сравнения с Ним и все огни небес,
И слабей Его огонь самой любви.
Там увидишь и земных всех правд совершение,
Всех понужных милосердии исполнение,
Там откроется тебе и книга вдохновенная,
Серафимским взорам откровенная.
Вот тебе три верных знамени.
Еще гласы с неба доносилися:
«А Бог помочь тебе, добрый молодец,
На пути стоять, на столбовой дороженьке.
Мы даем тебе шлем спасенья,
Мы дарим тебе Серафимский меч.
Ты борись со всей земной неправдой,
Не страшись властей и всех царей земных.
Нет страшнее меча словесного.
Возврати весь мир опять к Творцу его,
И чрез огонь любви преобразится он».
'22'.
Вот земля очам открылась
И другие небеса,
И дорожка навешилась,
Велика ее краса.
И дорога та живая,
Как невеста, ровно мать.
Призывает, обещая
Радость, жизнь свою отдать.
Призывает, обещая
Слово тайное сказать.
Это тайное словечко
Выше всех имен земли.
Как по этой, по дорожке
Все святые по ней шли,
Все святые по ней шли,
До Христа же не дошли.
Но достигнуть тех ступеней,
Братья, нет запрета вам.
Даже может брат подняться
К еще высшим ступеням.
Ты скажи нам, брат, словечко,
В духе чистой простоты.
Бог подаст тебе сказать нам
Слово высшей красоты.
И увидим в слове братском
Свет и слово с высоты.
Не пиши на вечных скалах,
Тленны <…>* и листвы.
Мы в молчанье приготовим
В сердце чистые листы,
Ты на этих на страничках
Слово ясно напиши,
Чтоб оно достигло братьев
До конца краев земли,
Чтоб оно достигло братьев
До конца веков земли.
Кто достигнет воскресенья,
Он видал страну живых,
В небесах его рожденье,
Он не видит лиц земных.
Постоянно в исступлении
Дух его среди святых,
Постоянно в изумленье
Дух его среди святых.
Вот земля очам открылась
И другие небеса,
И дорожка навешилась,
Велика ее краса.
- Пропуск в тексте. — А. К.
'23'.
Работать работник я верный, друзья,
Работать для правды и света.
Работать упорно, работать всегда
Для жизни, суровой от века.
Работать — ведь в этом словечке одном
Вся правда, вся цель нашей жизни,
Мы служим тем малым наружным трудом
Для будущей святой отчизны.
Мы служим грядущим священным векам,
Мы служим созданию мира,
Пора же за дело святое всем нам —
Разбить золотые кумиры.
Все кандалы и цепи, и мамона жрецов,
Все храмы мамонские в пламя.
И новым ученьем мир озарить,
Воздвигнув рабочее знамя.
Наш Бог — Иегова, трудящихся Бог
От древних времен и доныне,
Нам дал бесконечного дела урок —
Творить новый мир из пустыни.
'24'.
Так говорил мне Вечный
В верных откровеньях:
Твой Бог — Един,
И нет других богов.
Не сотвори же мертвых образцов
И мертвое отвергни поклоненье
Цепей из чистых струй реки свободной
Отвергни рабский страх неблагородный.
Стремись к Нему без страха и в любви,
Он не желает рабства — не дрожи!
Так говорил мне Иегова,
В двух книгах путь к Нему.
Одна лежит глубоко
Во всех народах,
Даже в злых сердцах,
Другую сам увидишь на путях,
Где ищут истины — последней и высокой.
Все храмы, все крещенья, обрезанья, —
Как цепи рабские, — всё это для рабов,
Он есть свобода без оков.
Иди к Его свободному сиянью.
Так открыл мне Всеведущий
О конце всех времен,
В простой песне братьям
Передать велел Он.
И нездешней музыки звук слышу,
И с размером я согласую слова.
'25'.
Утром братья к нам пришли,
Весточку нам принесли:
Черемуха зацвела
И сестричка умерла.
Песню радости начните,
Други верные, в любви,
В храм молчанья заходите,
Где животные ручьи.
Мы увидали гроб ее,
Но мы не верим в смерть ее.
Я увидал, о смерть, тебя,
Но я не верю, смерть, в тебя.
Песню радости начните,
Други верные, в любви,
В храм молчанья заходите,
Где животные ручьи.
Она жива, она жива,
Бессмертна, о други, ее красота.
У рек Эдема мир земной
Забыт, как сон, в земле пустой.
Пускай еще пройдут года
В юдоли скорби и труда,
Но мне сияют на пути
Твои незримые лучи.
'26'.
Бог помочь, мои сестрицы,
С верными день и ночь молиться
В неназначенные сроки,
В невидимые субботы.
Так начертано в писанье,
В книгах вечных, невидимых,
Руки друг другу давайте
И друг друга не ужасайтесь.
Вечным браком сочетайтесь,
Только плоти не желайте,
Только новых тел и тюрьм не стройте
И друг друга не распинайте.
Вы друг друга не распинайте,
Лучше вместе воскресайте,
Так начертано в писанье,
В книгах вечных, невидимых.
Кто с ним плотью сочетался,
Тот того и распинал.
Даже в мыслях прилеплялся,
Тот того и осквернял.
'27'.
Я желаю исполнить волю Твою, Боже мой,
И закон Твой у меня в сердце.
Я не скрывал правды Твоей
Пред народами в собранье великом
И не возбранял устам моим.
Ты, Господи, знаешь,
Когда Ты приказывал,
Река жизни текла из уст моих днем и ночью.
Но если Ты воспретишь,
Я не открою уст моих.
Даже годы и месяцы буду обитать в храме молчанья.
Да будет милость Твоя, Господи
Ко всем взывающим к Тебе,
Не удерживай, Господи, щедрот Твоих от меня.
Милость Твоя и истина Твоя
Да охраняют меня непрестанно.
Воспламени, Господи, огонь всемирной любви
В сердцах всех братьев и сестер,
Восстанови ту древнюю церковь Твою,
Святую, чистую, непорочную,
Единую, угодную Тебе,
В которой сияет свет Твой
Без всяких покрывал,
Чистый, благоугодный Тебе.
ПРИМЕЧАНИЯ
Издание произведений Александра Добролюбова является одной из сложнейших текстологических проблем. Эта сложность обусловлена различными факторами — как необычностью и несовпадением литературной и человеческой его судеб, так и чисто техническими причинами.
За исключением единичных ранних стихотворений Добролюбова, относящихся ориентировочно к 1891—1892 гг. и сохранившихся в архиве Вл. В. Гиппиуса (он процитировал 16 строк одного из них в своих воспоминаниях1), все остальные дошедшие до нас произведения Добролюбова написаны не ранее происшедшего в нем в 1893—1894 годах «декадентско-символистского» переворота, в результате которого никому не известный петербургский гимназист превратился в живую легенду и провозвестника нового литературного направления.
После неудачных переговоров с Брюсовым Добролюбов оставляет попытки опубликовать свои стихи в «Русских символистах» и начинает действовать независимо от Гиппиуса и Квашнина-Самарина. В 1895 году выходит его первая книга «Natura naturans. Natura naturata»2 с подзаголовком «Тетрадь N 1», цензурное разрешение на которую было дано 2 августа 1895 года.
Книга непросто проходила через цензуру — причиной тому были проблемы как религиозного, так и нравственного порядка, усмотренные в текстах цензорами. Добролюбову пришлось вносить различные изменения. Так, например, название раздела вместо вызывающего «Проститутке» превратилось в «Пр……..е» (число точек точно соответствовало числу выпущенных букв), было также снято третье стихотворение из цикла «Стих о Мадонне». Несмотря на это, книга все же вышла в свет.
Подзаголовок «Тетрадь N 1» книга «Natura naturans. Natura naturata» имела не случайно. Существовала и вторая «тетрадь», судьба которой осталась неизвестной. Наконец, примерно в то же время Добролюбов подготовил к изданию и книгу эссе «Только замечания» (другой вариант заглавия — «Одни замечания»). В 1896 году Добролюбов получил от Брюсова предложения финансовой помощи для издания последней и немедленно приступил к печатанию книги. Письма Брюсова и фрагменты ответных писем Добролюбова, прокомментированные С. Гиндиным3, отлично демонстрируют все подробности диалога между поэтами. Брюсов находился на лечении в Пятигорске. На вопрос Брюсова о стоимости издания Добролюбов ответил не сразу — и в свойственной ему манере, смешав не без чувства юмора декадентскую выспренность и прозу жизни:
«Я, конечно, понимаю возможности любви. Они прекрасны! Ибо я умею любить, т. е. я люблю себя. О, блистательные зеркала, где отражались целыми часами мои обнаженные плечи! И занавески! И бесстрастие!
Итак, я удаляю свою заветную черту, столь родственную мне недавно: ибо вы, может быть, и угадали. И преступаю противоположную черту: она грубее, т. е. жизненнее. Мне необходимы 50 обыкновенных человеческих рублей»4. Поскольку Брюсов не ответил сразу (ему нужно было выяснить у родителей возможность получения этих денег), в последующем письме Добролюбов уже прямо указывает, что «печатанье начато и приостановлено вследствие понятной причины»5 (т. е. — вследствие отсутствия средств). Брюсову удалось убедить отца, и тот выслал деньги, из которых 50 рублей были пересланы Добролюбову. Насколько значительной была для Брюсова эта сумма, мы понимаем, читая запись в его записной книжке от 26 августа 1896, где он описывает комнату, в которой поселился, приехав из Пятигорска в Кисловодск: «сидел в тусклой комнате, населенной пауками», «запачканные стены» и т. п. Здесь же дается примечание: «Пришлось снять плохую <комнату>, ибо 50 р. послал Добролюбову для его „Одни замечания“6».
Несмотря на эту помощь, книга Добролюбова не вышла. Более того, Добролюбов даже не ответил Брюсову, получил ли он деньги и какова судьба издания. Из дневника Брюсова за январь 1897 года мы узнаем, что вплоть до 24 января он не знал о судьбе своих денег, пока не пришел ответ на его запрос из петербургского почтамта. «Посылка в 50 р. доставлена А. Добролюбову под его собственную расписку, — отмечает Брюсов в дневнике и со свойственной ему в то время способностью мыслить широко и толерантно, продолжает: — Что же! Это не мешает быть ему прекрасным поэтом и хорошим человеком»7. Это Брюсов писал о Добролюбове еще до того, как летом 1898 года он узнал от него самого историю с потерей рукописи книги «Одни замечания».
Критика встретила книгу враждебно. Известный ненавистник символистов В. Буренин в статье с характерным названием «Литературное юродство и кликушество» даже высказал предположение, что Добролюбов, вероятно, уже давно «помещен на девятой версте и „выкликает“ стихами и прозой именно оттуда»8. В этой же статье Буренин продемонстрировал полное непонимание лейтмотивного принципа построения книги Добролюбова, вызвав этим возмущение В. Брюсова. Откликнулся на книгу и В. Розанов, доказывавший, что важнейшей чертой поэзии символистов является эротизм и видевший в «Natura naturans. Natura naturata» его характерные черты. Стихи Добролюбова он ставил невысоко. В первой из своих статей он назвал стихотворение «Не входите, присенники!..» — «чрезвычайно безобразным, даже по форме»9
Во второй он отметил родственность этого, видимо, запавшего ему в память стихотворения некрасовским «Зрелище бедствий народных…», «Ветер шумит, наметает сугробы…», «Стану без милого жать…»10.
Не менее жестко высказывается о книге А. Волынский. Его рецензия была особенно неприятной Добролюбову, поскольку с «Северным вестником» у него были весьма тесные отношения, он часто бывал в редакции и собственноручно принес экземпляр книги для отзыва. «В сборнике г. Добролюбова, — пишет Волынский, — очень много претензий, очень много пышных посвящений „великим учителям“, очень много совершенно белых страниц и листов, неведомо для чего отделяющих друг от друга микроскопические произведения в стихах и в прозе. При этом в странном сборнике молодого автора нельзя было найти ни одного вполне удовлетворительного по форме стихотворения. <…> …произведения г. Добролюбова производят иногда тягостное, иногда забавное впечатление. <…>
Проза г. Добролюбова плоха, отрывочна и, в сущности, еще более нелепа, чем его стихи» 11.
Вторая книга Добролюбова готовилась уже не им самим. Подготовкой СС12 занимались прежде всего сам Брюсов, его жена Иоанна Матвеевна и его сестра Надежда Яковлевна — работа велась практически весь 1899 год. Вступительную статью под названием «К исследованию личности Александра Добролюбова» написал Иван Коневской, которому Брюсов пересылал добролюбовские рукописи13. В письме Брюсова к Коневскому от 5 апреля 1899 года Брюсов извещает Коневского, что отправил ему рукописи посылкой — среди них особо упоминаются как «приложенные» рукописи стихотворений «Телом сцепленный» и «На вечеринку уединенную» (ор. 67) 14. Во второй половине апреля того же года Коневской в ответном письме к Брюсову подтверждает получение рукописей Добролюбова и сообщает о своей встрече с Яковом Эрлихом:
«…он говорил, что им не было получено еще никаких известий от Д<обролюбова> в указанном Вами смысле15, но когда он услышал от меня об этом выраженном им перед Вами желании, он взял от меня собрание его рукописей с намерением положить их у себя под спуд, запечатав. Я же указал ему, конечно, на то, что списки со всех вверенных ему рукописей остаются у Вас, и как те, так и другие, конечно, не обеспечены от распространения. У меня, между прочим, кроме сообщенного Вами стихотворения16, переписаны следующие: „Не проговорит труба серебряная…“, „Мы не хотим превратной свободы“, „Образы“: 1. „Все-таки, вечно, всюду… будет сиять пред очами неизвестная надпись…“, 2. „Друг! Не пугайся…“, „Отвлеченные песни“, „Зеркало“ (второй исход „Sotte Suite“, „Неестественными нитями, словно неудачными путями…“, „Кто видел ужас?..“, „Сегодня, если хотите, мне близко безумье всего…“, „В одно из самых сухих опьянений моих…“, „Вариации на тему Мюссэ: 'Promenade' сухое perpetuum mobile“. В памяти сохранены у меня отрывки рифмованной или вообще метрической формы: „Пошлость и Рабство“, „Познанье“, „Прощайте, вериги…“, „Телом сцепленный…“, „Песнь Карликов над могилой Царевны“ („Ах, угасло навеки великое тело…“), „Стих — стихия…“, „Русская песня“, а главное — многие пьесы изъятого из продажи сборника „Natura naturans. Natura naturata“, именно „Похоронный марш“, „Бог отец“, „Шепчутся травы…“, „В одинокой горнице…“, „Набегают сумраки…“, „Облелеяли воды весенние…“, „Я ли его не обвеяла…“. Сборник, впрочем, конечно, есть у Вас, так что, если буду у Вас, надеюсь, что мне доставится возможность переписать памятные мне, но не запомнившиеся стихотворения в прозе: „Я стар, я одинок…“ (одно из лучших явлений во всем творчестве Д<обролюбова>, „К Ирочке Д.“, „О чем молчишь, Светлый?..“, „Отцу“»17.
Из этих стихотворений в СС вошли: «Мы не хотим превратной свободы», «Пошлость и рабство», «Зеркало», «Сегодня, если хотите, мне близко безумье всего..», «Песнь карликов над могилой царевны», «Познание», «Телом сцепленный…», «Прощайте, вериги…». В «Северных цветах» за 1902 год были опубликованы «Все-таки, вечно, всюду…», «В одно из самых сухих опьянений моих…», «Кто видел ужас?..». Остальные названные тексты остались неопубликованными. Причины этого мы находим в переписке Брюсова с Георгием Добролюбовым, братом Александра. В ответ на письмо Георгия Добролюбова с просьбой сообщить план предполагаемого издания (речь идет о СС) и пожеланиями относительно него, Брюсов в письме от 8 апреля 1900 года сообщает, что «книга уже отпечатана с предисловием Ив. Ив. Ореуса и поступила в общую продажу (в самом незначительном количестве). Рассылка ее по редакциям „для отзыва“ и не предполагалась: издательство послало, кажется, лишь 1 экз. в „Мир искусства“, участники которого более или менее знакомы с именем Александра Добролюбова»|8.
Далее Брюсов сообщает брату Добролюбова, что главным принципом отбора текстов для СС был чисто формальный: «…это все те, которые писаны стихами. Отрывок в прозе, предпосланный стихам, служит как бы вступлением ко всей поэзии А. Д. Стихи, не вошедшие в сборник, опущены не потому, что они казались мне менее достойными, а потому, что все они слишком личные, — относятся к определенным лицам, к<оторые>, б<ыть> мож<ет>, не желают их обнародования. С той же целью выпущено заглавие и одна строфа в стих<отворении> „Опорою семьи…“. Конечно, надо еще иметь в виду, что некоторые стихотворения („Не проговорит… пир“), нек<оторые> строфы (в Sotte Suite и др.) и даже отдельные выражения („Русская песня“, не постигнуть Богу кручины) выпущены или изменены по требованию цензуры»19.
Согласие Добролюбова на издание СС было дано им в письме к И. М. Брюсовой от 5 апреля 1899 г. Добролюбов писал, в частности: «Надеюсь на славу Божию, которая научит всех всему. Пусть, печатайте все мое, что желаете»20. 26 августа 1899 года Брюсов сообщает об этом Коневскому и просит его о помощи: «Вы могли бы помочь мне. Хотя у меня переписаны все рукописи от Эрлиха, но желательно бы было иметь перед глазами опять подлинник: надо быть верным в каждой запятой. Затем я знаю, что рассказы Добролюбова хранятся у некоего Ив. Вас. Покровского, а записанные им народные произведения у Вл. Гиппиуса и у Л. Постриганьева. Все эти — Эрлих, Гиппиус, Покровский, Подстриганьев21, — живут в Петербурге. Если Вы находите мое издание нужным, посетите их, спросите, не доставят ли они мне хранящиеся у них рукописи; сняв списки, я, понятно, возвращу их. Ближайшим образом напечатать думаю я сборник стихов»22.
И. Коневской согласился помочь Брюсову, но, судя по всему, полного успеха не достиг. Во всяком случае, в текстологическом комментарии к СС Брюсов дает понять, что рассказы и народные произведения, записанные Добролюбовым, остались ему недоступными. Однако Я. Эрлих имевшиеся у него рукописи Брюсову через Коневского предоставил, об этом свидетельствует письмо Брюсова Коневскому от 19 ноября 1899 г., в котором он просит извиниться перед Эрлихом за некоторую задержку материалов23. В этом же письме он сообщает, что нашел издателя для сборника Добролюбова — С. Полякова, владельца издательства «Скорпион», где, в итоге, СС и было издано.
В архиве Брюсова сохранился черновик анонса:
«Новая книга.
В 1899 году будет напечатан сборник стихов А. М. Добролюбова (автора „Natura naturans. Natura naturata“) [,] [выбранных из оставшихся после него бумаг]. Желающих получить книгу просят сообщать до 1-го октября свои адреса издателю (Валерий Брюсов, Москва, Цветной бульвар, 24). Книга будет выслана наложенным платежом. Число экземпляров будет строго сообразовано с числом подписавшихся. Предполагаемая цена книги 2 р., в случае значительного числа подписчиков, может быть уменьшена.
В продажу книга не поступит»24.
Следует заметить, что указанная здесь Брюсовым цена книги в 2 рубля более чем вдвое превышает обычную стоимость подобных изданий. Так, «Natura naturans. Natura naturata» и «Мечты и Думы» Ив. Коневского продавались по 1 рублю, сборники стихов самого Брюсова — по 60 копеек. Очевидно, что такая предполагаемая цена была вызвана тем, что Брюсову пришлось балансировать между желанием, с одной стороны, дать возможность желающим лучше познакомиться с творчеством Добролюбова, а с другой, — не сделать сборник — в отсутствие автора — предметом зубоскальства и грубых насмешек антисимволистской критики, что было бы неизбежно при массовой его продаже.
26 февраля 1900 года Брюсов в письме просит Коневского ответить, получил ли он рукописи Добролюбова, которые были отправлены ему «уже давно»25. Коневской отвечает 11 марта:
«Разумеется, я давно их получил, вручил Эрлиху, а потом имел от него известия, что они переданы брату Д<обролюбова>, который высказывал намерение печатать их в ограниченном количестве экземпляров, не для продажи»26.
Действительно, из писем Георгия Добролюбова к Брюсову мы узнаем, что брат поэта планировал издание (очевидно, за свой счет) полного собрания сочинений и писем Александра, о чем сообщил Брюсову еще в самом начале их переписки. 6 апреля 1900 года он обращается к Брюсову с просьбой о предоставлении «обещанных» рукописей и списков произведений брата для подготовки издания27.
Брюсов в ответном недатированном письме (ориентировочно — середина апреля 1900 г.) обратил внимание адресата на характерные эдиционные и текстологические проблемы, связанные с осуществлением подобного собрания, многие из которых остаются актуальными и на сегодняшний день:
«…Укажу для начала на то, — пишет Брюсов Георгию Добролюбову, — что волей-неволей придется Вам разделить произведения Александра Михайл<о>в<ича> на отделы, по крайней мере, на томы. Все заключающееся в известных мне рукописях невозможно включить в один том. Кроме того, там есть произведения столь разнородные, что их неудобно было бы совмещать в одной книге. В связи с этим, стоит другой вопрос: что печатать на первом месте, вообще, в каком порядке располагать произведения. Установить порядок времени, как мне известно, нет никакой возможности. Надо еще знать, что в рукописях Александра Мих<айловича> одно и то же произведение встречается иногда в нескольких обработках (редакциях), часто в трех, даже в четырех. Найти среди них окончательную не всегда легко; не всегда легко восстановить порядок вариантов, т. е. порядок, в котором следовали поправки. Необходимо также заранее решить, как быть со словами зачеркнутыми и замененными. Случается иногда, что целый стих зачеркнут, но еще не заменен, тогда как он существенно необходим для смысла. Помещать ли его тогда в текст? Это все самые первоначальные вопросы, возникающие при мысли о полном собрании всего написанного Александром Добролюбовым. [А сколько вопросов возникает непосредственно после.] Например, удобно ли и следует ли ставить рядом окончательно обработанные произведения и случайные черновые наброски.
Удобнее всего было бы издать сначала все то, что заключается в рукописях Эрлиха. Первая половина их, озаглавленная „Вещи“, кажется, подготовлена к обнародованию самим авт<ором>, так что этим труд издателя будет здесь значительно облегчен. Вместе с тем всё заключающееся в этом собрании составляет, на мой взгляд, существеннейшую часть творчества Александра Михайловичах К такому изданию [легче будет] впоследствии присоединять дополнения»28.
29 апреля Георгий Добролюбов направляет Брюсову письмо, в котором разворачивает свой план готовящегося собрания сочинений брата: «Предполагаем том I составить из [трех] 2-х отделов. В первый отдел войдут, по возможности, в точном виде собрание первое, а во второй отдел „Вещи“ из собрания третьего и из собрания второго, а также и однородное в других собраниях. За остальные тома приниматься, только приготовив к изданию первый том. <…> Том второй предполагаем составить из трех отделов, причем в первый отдел войдут лирические произведения, неполные и недоделанные черновые. В отдел второй — умозрительные и научные статьи; а в третий отдел — письма?
И, наконец, в том третий войдут записи народных произведений»29 .
Г. М. Добролюбов выдвигал следующий принцип издания: печатать всё, что осталось из рукописей брата, включая даже наброски и отрывки нехудожественного характера, при этом предполагалось авторские исправления и варианты оговаривать в подстрочных примечаниях. В качестве планируемых соредакторов назывались: Я. И. Эрлих, Е. Н. Квашнин-Самарин, Б. В. Берг, В. В. Гиппиус, И. И. Ореус — и сам В. Я. Брюсов, причем Г. Добролюбов писал: «в согласии первых трех я уверен…».
Ответ Брюсова несколько задержался в связи с переездом в Ревель, куда он выехал в конце мая и где он провел июнь и июль 1900 года. Проездом он заезжал в Петербург, где попытался встретиться с Георгием Добролюбовым. «В Петербурге думал повидать Ореуса и Г. М. Добролюбова. Ни то ни другое не удалось. Ореус уже уехал с отцом в Финляндию, а Г. Добролюбов был на судне „Полтава“ в Кронштадте»30. Вечером Брюсов с Георгием Добролюбовым разминулись снова31.
В письме к Г. М. Добролюбову от 7 июля он сообщал, что привез с собой в Ревель рукописи Александра, разбором которых он и занимается (вместе с женой). На день отправления письма разобранной являлась только тетрадь «Вещи», о которой Брюсов пишет весьма подробно:
«Почти всё это самые неразборчивые черновые, большинство слов не дописано, множество помарок и поправок. Очень часто приходилось восстанавливать слово по догадке, случалось даже, что приходилось читать по смыслу вопреки правописанию, предполагая описку (хотя, разумеется, это очень опасный прием). Несмотря на то, осталось немало мест, вовсе неразобранных и еще больше таких, где мы не смеем утверждать правильность своего чтения. Принимая во внимание своеобразность хода мысли Александра Михайловича, в иных местах можно даже оспаривать порядок, в котором должны быть располагаемы листы рукописи32. Я сознаюсь, что лично сам, вероятно, не сумел бы выполнить и того немногого, что теперь сделано, если бы не помощь моей жены, которая приобрела необыкновенный навык в чтении почерка Александра Михайловича и разгадывает иногда, на первый взгляд, совершенно безнадежные каракули, поставленные второпях, в порыве вдохновения, скорей для памяти, чем для чтения. Среди разобранных произведений есть несколько, которые я готов отнести к лучшим созданиям поэзии Александра Михайловича. Последние листы, видимо, относятся к позднейшему времени; мысли, изложенные здесь, поражают неожиданностью и, вме<сте> с тем, проникновенностью в глубину вещей; некоторые высказанные здесь суждения — прямо философские откровения; вместе с тем, они объясняют как более раннюю поэзию Александра Михайловича, так и позднейшее направление его мышления»33.
Это письмо Брюсов по ошибке послал по неверному адресу, и оно к нему вернулось. Новое письмо он послал Георгию Добролюбову 10 августа, который в ответном письме от 30 сентября сообщал, что через три дня отправляется в плаванье на своем корабле «Полтава» на восток и сожалел, что ему так и не удалось побеседовать с Брюсовым лично. «…Почти все рукописи, — пишет он, — находящиеся на руках у меня и у других лиц, напр<имер>, у Квашнина-Самарина, Льва Постриганьева, Я. Эрлиха и Гиппиуса, уже почти переписаны набело»34. В этом же письме Добролюбов обращается к Брюсову с просьбой о высылке ему уже разобранных рукописей брата вместе с. замечаниями и указаниями.
Тот факт, что в своем письме Г. Добролюбову от 7 июля Брюсов сообщает, что у него в Ревеле находится тетрадь «Вещи», которая хранилась у Я. Эрлиха, заставляет предположить, что либо он вернул Эрлиху через Коневского не все взятые у того рукописи Добролюбова, либо (что более вероятно) рукописи снова были переданы Брюсову — для работы над новым их изданием; судя по всему, Брюсов, вернувшись из Ревеля, возвратил их обратно в Петербург.
Георгию Добролюбову так и не удалось впоследствии вернуться к собранию сочинений брата, а Эрлих вскоре душевно заболел и попал в психиатрическую лечебницу, где и умер в 1902 году. Судьба Квашнина-Самарина, бывшего, как и Г. Добролюбов, офицером военно-морского флота, сложилась трагично: в 1920 году он был расстрелян красными в Крыму. В результате многократных пересылок практически весь рукописный корпус произведений А. Добролюбова до 1900 года оказался утрачен. До нас дошли лишь списки с них, которые были сделаны И. М. Брюсовой и которые сохранились в брюсовском архиве (ОР РГБ).
Состав рукописного собрания А. Добролюбова В. Брюсов дает в текстологическом комментарии к СС. Описывая источники, он указывает:
«У Я. Э. (т. е. у Якова Эрлиха. — А. К.) хранятся:
Собрание первое: тетрадь, которой Добролюбов дал заглавие:
Произведения, вошедшие в эту тетрадь, помечены рукой Добролюбова, как opus 1, 2, 3 и т. д. Всего opera 67, но ор. 14 нет.
Собрание второе: отдельные листы разных форматов, помеченные не рукой Добролюбова NN от 1 до 38.
Оба эти собрания составляют лирические стихи и лирические отрывки в прозе.
У В. Б. (Валерия Брюсова. — А. К.) хранятся:
Собранье третье: Ряд черновых набросков. Более 170-ти листов; частью это первоначальные обработки того, что вошло в собрание первое, частью самостоятельные произведения. Некоторые из них собраны в два отдела под заглавием „Вещи“ и „Неполные вещи с пропусками“. Здесь же большое письмо „Путешествие на Ладожское озеро“.
Собрание четвертое: умозрительные статьи — „Эстетические заметки“, „Наука о прекрасном“, „Опровержение Шопенгауэра и всех мыслителей“, „Диалог старого и нового Канта“, „К вопросу о науке“. Здесь же тетрадь с выписками и заметками, озаглавленная — „К диалогу мудрецов“.
Собранье пятое: сочинения о древности; по большей части, это отрывки и начала, но среди них законченный черновой перевод Парменида и обширная статья „Греческая древность“.
В этих бумагах есть указания еще на два собрания:
Собрание шестое; у И. В. П--го (Ивана Васильевича Покровского. — А. К.) хранятся рукописи с рассказами Добролюбова.
Собрание седьмое: у В. Г--а (Владимира Гиппиуса. — А. К.) и Л. П--ва (Л. Постриганьева. — А. К.) хранятся рукописи с народными произведениями, записанными Добролюбовым» (СС. С. 67— 68).
Далее Брюсов указывает, по каким именно источникам в СС печатались произведения, а также перечисляет произведения Добролюбова, имевшиеся в его распоряжение, но которые «по разным причинам» не вошли в СС.
Нет сомнений, что сохранившаяся в архиве В. Брюсова толстая тетрадь А35 — черного коленкора с расшитыми по тетрадкам страницами, вложенными в лист формата А4 с надписью рукой В. Брюсова: «Наши выписки из Добролюбова», — это список, включивший в себя оба собрания Якова Эрлиха. Рукой И. М. Брюсовой в списке первые 66 текстов обозначены от «ор. 1» до «ор. 67» и «op. 14» действительно отсутствует. А за ними следуют 32 ненумерованных текста.
На второй странице тетради А рукой И. М. Брюсовой надпись:
В тетради — два оглавления, оба на вкладных листах. Особо представлено оглавление под названием «Тетрадь, озаглавленная „Вещи“».
В А рукой И. М. Брюсовой тщательно указаны все основные варианты текста и правки, которые были в автографе, а также случаи невозможности точного прочтения рукописи. Отдельные поправки в этой тетради внесены рукой В. Я. Брюсова.
В этой же тетради имеется примечание И. М. Брюсовой: «Январь 1897 года. Из затерянной тетради за 3 года». Видимо, речь идет о оригинале, с которого ею были сняты копии.
До нас дошли и менее полные списки текстов Добролюбова, вошедших в СС и сделанные рукой И. М. Брюсовой — прежде всего, это Б (неполный экземпляр), Е, Ж, 3, а также М. Некоторые тексты были присланы Добролюбовым в его письмах к Брюсову (К), а также имеется два небольших списка, сделанных рукой В. Я. Брюсова (И, VB). Наконец, некоторые стихотворения, не вошедшие в издание 1926 года, подготовленное И. М. Брюсовой, сохранились в дневниковых записях Брюсова.
Цензурное разрешение на СС было дано 1 декабря 1899 г., однако книга была напечатана, очевидно, только в 20-х числах марта 1900 г.36 В середине марта 1900 г. Брюсов пишет Коневскому: «Стихи Добролюбова совсем напечатаны и выйдут на днях»33. Здесь же Брюсов, опровергая написанное в составленном им же анонсе, пишет, что «в продажу поступит самое незначительное число экземпляров». Книга была напечатана тиражом в 300 экземпляров. Очевидно, Брюсов убедился в полной экономической несостоятельности своего первоначального варианта цены, и в продажу сборник поступил по 60 копеек за экземпляр.
Итак, сборник СС был составлен так, как составляют книги уже скончавшихся авторов — его наследниками и исследователями. Тот факт, что Добролюбов был жив и даже периодически обменивался письмами с Брюсовыми, повлиял только на одно: автор прислал составителям сборника своих стихов разрешение на это, полагаясь на их разумение и на Божью мудрость. Во всем остальном — от формирования корпуса текстов и его структуры до разрешения сложных текстологических вопросов — Добролюбов никакого отношения к книге не имел.
Рецензии и отзывы на этот сборник были, большей частью, также негативными. В «Северных цветах» Волынский отзывается о книге еще более резко, чем о «Natura naturans» — это при том, что во всех трех выпусках «Северных цветов» публиковались произведения Добролюбова: «…поэзия Александра Добролюбова вовсе не есть поэзия, а скорее, — маниакальный бред замкнутой в себе и бесплодной души, лишенной таланта и живых взаимодействий с природою, с людьми, с искусством — тех настоящих, не фокусных „тайнодействий“, из которых происходит художественное творчество». Стихи Добролюбова сухи, вычурны и притом примитивно бессмысленны"38. Князь А. И. Урусов писал в опубликованном письме от 4 июня 1900 г.: «Ну, а Добролюбов с Брюсовым, это уж — начистоту! из клиники душевнобольных»39. «Его стихи по-прежнему были не талантливы и тягостны», — откликалась 3. Гиппиус40. В анонимной заметке в «Новостях дня» автор, разбирая издательскую практику «Скорпиона», писал, что были изданы Ибсен и Гамсун и что это очень хорошо. «Но, — продолжал автор заметки, — они издали стихи какого-то Александра Добролюбова, а это уж очень плохо». Далее шли издевательства над академическим характером издания (предисловиями и комментариями), а о стихах говорилось: «Ни склада, на лада, ни даже обыкновенного размера». Заканчивалась статья прямой подтасовкой фактов: ее автор иронизировал над ценой «тощей книжонки» в 6 рублей41. Это было откровенным введением читателей в заблуждение: книга стоила ровно в 10 раз меньше. Разумеется, не обошел новые стихи Добролюбова и В. Буренин, включивший его, наряду с Бальмонтом и Брюсовым, в число объектов своей очередной пародии на символистов в собирательном образе «поэта Гордого-Безмордого»42. Через год, после появления стихотворения Добролюбова «Отодвиганье смерти» в «Северных цветах», не менее язвительный отзыв посвятил ему А. Измайлов, который иронично назвал его «грандиозной вещицей, шедевром, который со стороны своих художественных достоинств не требует комментариев, но сильно нуждается в нем со стороны понимании его смысла»43.
Пожалуй, как это ни парадоксально, одним из самых тонких оказался отзыв Зинаиды Гиппиус — бывшей с самого начала непримиримой противницей творчества Добролюбова. В качестве центрального в СС она выделяет стихотворение «Мы не хотим превратной свободы…», — действительно, концептуального для поэта. «Добролюбов не хотел свободы для одного духа, — пишет она, — или для одной плоти, как и мы не хотим. Ведь не хотим мы ни свободы духа — смерти, ни свободы плоти — животности. <…> …Не надо и думать, что это „искусство“ или что это „не искусство“. Мы только смотрим с вниманием в душу человека, слабого, похожего на всех людей.
<…> Действительно, была у Добролюбова, если не в сознании, то в муке, все возрастающая потребность слить в одно два начала человеческой природы — любовь к небу и любовь к земле Оправдать дух — плотью, оправдать плоть — духом»44.
С последней книгой Добролюбова — «Из книги невидЗмой»45 ситуация была несколько иной. В издании этой книги сам Добролюбов, уже достаточно давно к тому времени порвавший с «образованным обществом», был весьма заинтересован. Так, из письма Добролюбова к Н. Я. Брюсовой, написанного в 1905 году, сразу после получения экземпляра напечатанной книги, он упоминает «несколько небольших, но тяжелых ран», нанесенных ему ею: «Имя мое на обложке зачем напечатали большими буквами? Зачем не внесли исправления? Исправления эти были не без воли Его. Если будете еще печатать, непременно исправьте. Но как удар меня поразило — в конце книги, где я отвергаю все прежние, — поместили объявление о прежних книгах моих, которые все без Него и против Него. Это уже просто неуважение ко мне. Ужели это ты допустила и сделала, сестра?
Я желал бы затратить деньги, но вырезать это объявленье»46.
Действительно, в издании, как это было принято, в конце были указаны прежние книги Добролюбова — обе с пометой «распродано». Скорее всего, это было сделано не намеренно, а в соответствии с тогдашней издательской практикой.
Дурылин пишет о том, что решение об издании «Из книги невидЗмой» было принято в 1904 году, когда Добролюбов явился в Москву: «она была издана на средства Н. Я. Брюсовой и лишь склад был устроен при книгоиздательстве „Скорпион“. Над печатанием книги бережно наблюдали Н. Я. и И. М. Брюсовы. В. Я. Брюсов нарисовал сам для книги концовку в виде „василька“ — И три украшения для отделов книги, — все выдержанные в тонко понятом духе книги»47.
Таким образом, мы узнаем о том, что Добролюбов не просто послал И. М. и Н. Я. Брюсовым книгу, которая была издана на деньги Надежды Яковлевны, но и принимал активное и заинтересованное участие в ней, в частности, присылая поправки к произведениям. Надо учитывать и то, что Добролюбов не просто написал новую книгу — он всем ее строем, всем ее содержанием и тональностью отвергал всё написанное им ранее. Пронизанная фольклором и священными текстами чуть ли не всех времен и народов, книга в представлении Добролюбова была им не столько написана, сколько «услышана» — он воспринимал себя, скорее, в качестве медиатора, фиксирующего некую разлитую в мире истину. Это одна из причин, почему его так покоробило акцентирование его авторства на обложке. Отсюда и его требование — как только книга себя окупит, снизить ее цену «до малейшей возможности», чтобы ее могли покупать самые бедные крестьяне. Добролюбов явно воспринимал ее в качестве катехизиса своего учения. Недаром — на обороте титульного листа в экземпляре книги из архива В. Брюсова рукой И. М. Брюсовой — написано: «Кто любит меня и верит мне, всех остерегаю от всего, что будут печатать или печатали под моим именем, особенно из произведений первых лет моей жизни. Даже в произведениях более поздних, в письмах, например, могут существовать какие-нибудь временные покрывала или даже заблужения, потому что я отклонялся раз или два даже тогда, когда начал уже идти по пути веры.
Эти же две книги „Из книги невидЗмой“ и „Мои вечные спутники“, я знаю, написаны и сборник „Спутников“ выбран и написан не по воле моей, а по неизбежному указанию Высшей Непостижимой Воли. Ал. Добролюбов»48.
Эти слова, как указывает сама И. М. Брюсова, были продиктованы Добролюбовым лично своему ученику Петру Карпушину, скончавшемуся в 1916 г. и переписаны ею с принадлежащего ему экземпляра.
Что касается распространения книги, то в продажу из напечатанного к началу июня 1905 г.49 тиража в 400 экземпляров поступило далеко не все. В письме от 29 июня 1905 г. И. М. Брюсова сообщает Н. Я. Брюсовой, что была в «Скорпионе» и дала распоряжение выслать Добролюбову 20 экземпляров книги (вместо 10-ти, о которых он просил ее). Добролюбов находился тогда в деревне Трофимовке Бузулукского уезда Самарской губернии. Но мы знаем, что он просил также послать ее духоборам в Якутск. Вероятно, список рассылки книги этим не ограничивался, — это следует из формы просьбы, адресованной Надежде Яковлевне: «Послала ли ты ее везде (выделено мной. — А. К.) — и в Якутск, к духоборам?»50. В том же письме речь идет и о судьбе «другой книги» — очевидно, речь тут о сборнике цитат и изречений из священных текстов разных времен и народов, а также великих людей «Мои вечные спутники», который по цензурным причинам издать не удалось.
Отзывов на «Из книги невидЗмой» было немного. Статья Бориса Кремнева, вышедшая в журнале «Вопросы жизни», оказалась одной из самых доброжелательных и объективных, хотя и весьма строгих публикаций о творчестве Добролюбова. В статье дается обзор как СС, так и «Из книги невидЗмой». «Книга стихов Добролюбова (СС. — А. К.) значительна, потому что она фактом своего существования ясно указывает на возможность беспредметного, внепространственного воображения, сосредоточенного в индивидуальной воле. И эта же книжка характеризует полное бессилие автора, потому что в ней нет некоторого моста, некоторого соединения между миром беспредметным, внепространственным и нашим миром со всеми его красками и звуками. Это „соединение“ характерно для истинно-символической поэзии.
Александр Добролюбов — в своей книге стихов 1895—1898 гг. — не символист, а типичный декадент, поэт вырождения, односторонний, как односторонни его антиподы — реалисты.
Но все же Добролюбов настоящий поэт, ибо у него своя обособленная личность, тесно и неразрывно связанная с необычайным атрибутом — веригами. Об этих веригах стоит подумать. Вериги и „в бокале кровавое“, — вот два значительных внешних образа в поэзии Добролюбова»51.
Говоря о последней книге Добролюбова, Кремнев одним из первых указал на то, что рассматривать его творчество вне жизненного пути — невозможно. «Он один из тех людей, вся жизнь которых — поэма», — пишет критик. А саму книгу он считает «стремлением личности к конечному освобождению, мистическому в своей глубине»52.
Другие отзывы были, как правило, негативными. Принципиально новым в их тональности, по сравнению с рецензиями на предыдущие книги, стало то, что сборник стал мишенью для левых и демократических критиков, что и понятно, учитывая исторический контекст бурного 1905 года. «Добролюбовский Странник зовет не к борьбе с рабством, — возмущается В. Львов, — а к увековечению рабства. <…> Только человек, убивший в себе всякий протест, вытравивший в душе могучий порыв к свободе, может „в заключенье“ петь такие гимны, какие слагает автор „Книги невидЗмой“»53. Похож и тон рецензии Вл. Боцяновского, который, издевается над блаженством автора, «чувствовавшего аромат цветов в крестьянских портянках и трогавшегося до слез добротой тюремного начальства»54 и называет Добролюбова юродивым и душевнобольным. Возмущение автора рецензии распространяется и на издательство: «И когда, в какое время они („Скорпион“. — А. К.) выпустили эту книгу?»55.
«Из книги невидЗмой» оказалась последней книгой Добролюбова, напечатанной при его жизни. Предложения об переиздании своих книг, даже тех, которые он признавал своими, Добролюбов категорически отвергал. Более того, если не считать отдельных цитат из его произведений в статьях других авторов, до конца его жизни в печати не появилось более ни одной его строчки. Да и сам Добролюбов перестал создавать литературные тексты. По свидетельству людей, близких к его секте, в 1910-е годы он активно создает духовные песни и гимны для своих последователей. Как это обычно бывает в таких случаях, созданные автором тексты вскоре начинали жить собственной жизнью, порой значительно варьируя оригинал. В 1912 году А. Черткова поместила некоторые их них в третьем выпуске сборника «Что поют русские сектанты» под названием «Псалмы „Добролюбовцев“»56. Шестнадцать опубликованных ею псалмов (как Черткова назвала эти тексты) были записаны в свое время от Павла Безверхого, одного из ближайших учеников Добролюбова. По свидетельству Чертковой, Безверхий указал ей тексты, за которые «он ручался, что они настоящие добролюбовские»57. Надо отметить, что сама Черткова к публикуемым псалмам относилась весьма скептически, говоря об их «высокопарности и бездарности»58. Другой список подобных текстов сохранился в архиве Дурылина59. Об этих текстах сам Дурылин пишет так:
«Добролюбов слагает песни и гимны для своих последователей. Я не знаю, — да и никто, вероятно, не знает — их в подлинно индивидуально-добролюбовской редакции: такими, какими они вышли из уст слагателя. Он не записывает их — и таких редакций поэтому быть не может. У меня есть записи их, сделанные с уст тех добролюбовцев, которые поют их как песни своего братства. Многое в этих песнях близко к тем, что напечатаны в сборнике „Из книги невидимой“, но совершенно несомненно, что, переходя из уст в уста, эти песни обросли словами из других сектантских песен, приобрели припаи инородных слов, эпитетов, ритмических ходов и, исшедши когда-то от Добролюбова, стали в их записанном виде созданиями добролюбовцев, а не Добролюбова»60.
Эти записи мы помещаем в Приложение. Действительно, во многих из них есть специфические добролюбовские образы и фигуры речи, присутствующие в его книгах и составляющие часть его идиостиля. Это, например, образ «животной реки», воспевание свободы, выражения вроде «брат Иисус» и, конечно, «сестра моя жизнь»61, — оборот, предвосхитивший название знаменитого сборника Б. Пастернака. Однако эти произведения — по причине отсутствия канонического текста — сдвигаются в область фольклора и, следовательно, не могут быть помещены даже в раздел «Dubia». Единственный пример, когда в нашем распоряжении оказался автограф добролюбовского стихотворения и его извод, созданный «добролюбовцами», — это тексты N 119 и N 26 из второго Приложения. Они демонстрируют, насколько стихотворение может отходить от оригинала при его функционировании в качестве религиозного гимна или псалма.
После революции Добролюбов надолго замолкает. К творчеству он возвращается вновь только в 1930-е годы, и именно к этому времени относятся последние источники его текстов. Живя в Советском Азербайджане, в кочевых, зачастую невыносимых условиях, Добролюбов, конечно, не имел возможности хранить архив, а после его смерти пропали и те немногие бумаги, которые с ним оставались. Поэтому практически все дошедшие до нас его произведения 1930-х годов сохранились в письмах, которые он посылал Н. Я. Брюсовой, своей сестре И. М. Святловской, племяннику М. Е. Святловскому, В. В. Вересаеву, В. Д. Бонч-Бруевичу. По этим письмам они и печатаются здесь.
Особняком находятся еще источники, относящиеся к 1938 году — когда Добролюбов приезжал в Ленинград и Москву. Речь здесь идет, во-первых, о двух экземплярах машинописного сборника, который Добролюбов составил в Ленинграде с помощью племянника Михаила. Оба этих экземпляра хранились в архиве Г. Е. Святловского, но нам оказался доступен (в копии) только один из них — неполный. Этот сборник составлялся Добролюбовым из своих предыдущих книг в надежде (разумеется, более чем утопической) его напечатать. Этот источник ценен не только тем, что фиксирует выбор Добролюбова и его отношение к собственному творчеству в конце 1930-х годов, но и тем, что демонстрирует ту кардинальную переоценку этого отношения, которая произошла с ним в это время. В частности, он больше не отрицает однозначно собственное творчество до «Из книги невидЗмой», включая в сборник произведения, написанные до нее.
Во-вторых, важным источником является правка, которую Добролюбов производил во время своего приезда в экземплярах своих книг. Речь идет об экземплярах, принадлежащих его сестре И. М. Добролюбовой и И. М. Брюсовой. Они сохранились — и правка почти через 40 лет после их выхода в свет дает богатый материал для интерпретации. Характерно, например, последовательное исправление им в слове «Бог» заглавной буквы на строчную. Это вполне соотносится с происшедшим в его душе в конце 1930-х годов духовном переломом, отразившимся в его письме к бывшим последователям, датированном 24 августа 1940 года: «<…> Я откинул всякое признание высшего существа свыше личности человека. Даже духовнейшее из таких познаний кажется мне одним из видов духовного или духовнейшего рабства, даже малейшее прикосновение к этой мысли для меня тяжело и кажется заблудившим нас всех заблуждением. Свет, который я ощутил ясно внутренним взором своим, который я принимал за свет какого-то особого существа, — это был свет моей личности.
<…> Конечно, я слышу — многие скажут: „Это измена“. Но это не измена. Это окончательная расчистка дорог. И страшно и позорно суеверие, и древнейший обман всегда возрождается под тысячами новейших маскировок…»62.
Главный текстологический принцип настоящего издания заключается прежде всего в точном воспроизведении текста прижизненной публикации. Мы отказываемся от внесения поправок в тексты даже тогда, когда есть неоспоримые доказательства цензурного или автоцензурного воздействия. Причина такого подхода заключается в том, что корпус текстов, заключенный в вышедшей книге, представляет собой литературный факт, создавший определенный контекст и породивший определенную традицию. Попытки восстановить тексты сборников по спискам или по первоначальным, не искаженным цензурой вариантам привели бы к тому, что оказалась бы утрачена связь между произведениями и реакцией на них других поэтов и критиков, цитаты из этих произведений оказались бы обессмысленными. Разумеется, невозможно применять к публикации текстов Добролюбова и пресловутый принцип «последней авторской воли». Конечно, в комментариях мы последовательно описываем все поправки, внесенные Добролюбовым в экземпляры своих книг в 1938 году, но различие творческого сознания поэта в 1895—1905 годах, с одной стороны, и в 1938 году, с другой, заставляют нас воспринимать эти поправки лишь как авторский взгляд через несколько десятилетий на собственное раннее творчество, — взгляд хотя и весьма интересный, но все же не имеющий возможности изменить литературные факты, которые уже состоялись — как в поэтике, так и в истории литературы.
При публикации стихотворений по спискам мы опираемся на наиболее авторитетные из них (прежде всего — это список А), одновременно указывая на расхождения с другими (если таковые расхождения есть). Публикуя стихотворение, входившее в прозиметрический цикл, мы указываем название цикла и место стихотворения в нем. В наиболее важных случаях, когда объем стихотворных текстов значительно превалируют в цикле, он печатается целиком.
Стихотворения, в основном, приводятся по современной русской орфографии и пунктуации за исключением некоторых концептуальных для Добролюбова случаев.
В примечаниях указывается источник печатаемого текста и приводятся варианты (изменения фиксируются курсивом) по доступным нам спискам. Поскольку сборники Добролюбова печатаются не полностью, мы не фиксируем в корпусе текстов названия разделов и сложную систему эпиграфов и посвящений, а описываем их в примечаниях. В ряде случаев (N 23, 71—75, 88—91, 133—135) невозможно с уверенностью сказать, мыслилось ли данное произведение как единое целое или как цикл стихотворений (или же такие жанровые определения вообще в данных случаях неприменимы). Те варианты, на которых мы остановились, можно рассматривать лишь как весьма условные. В принципе, авторские сборники Добролюбова (особенно NN) следует воспроизводить с точным соблюдением всей их структуры и шрифтового оформления.
1 Вл. Гиппиус. Александр Добролюбов // Русская литература XX века. 1890—1910 / Под редакцией профессора С. А. Венгерова. Т. 1. М, 2000. С. 265.
2 «Natura naturans. Natura naturata» (лат.) — «Природа творящая. Природа сотворенная». Термин Спинозы, встречающийся в его трактате «Этика» (I, 29) — см. комментарий А. В. Лаврова: Писатели символистского круга. СПб., 2003. С. 147.
3 Письма <В. Брюсова> из рабочих тетрадей (1893—1899) / Вступит. статья, публикация и комментарии С. И. Гиндина // Валерий Брюсов и его корреспонденты. Книга первая. М., 1991. С. 700—703 (далее: Брюсов. Письма — с указанием страниц).
4 ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Карт. 85. Ед. хр. 16. Л. 11— Иоб.
5 См.: Брюсов. Письма. С. 703.
6 В. Брюсов. Записная книжка «Моя жизнь» (8 июня — 11 сентября 1896 г.) // В. Брюсов и литература конца XIX—XX века. Ставрополь, 1979. С. 121.
7 Брюсов В. Дневники 1891—1910. М., 1927. С. 28 (далее: Дневники — с указанием страниц).
8 Буренин В. Литературное юродство и кликушество // Новое время. 1895. N 7007, 1 (13) сентября. С. 2.
9 Розанов В. <Критика> Под именем символизма // Русское обозрение. 1896. IX. С. 323—324.
10 Розанов В. Нечто о декадентах, «лампадном масле» и о проницательности наших критиков // Русское обозрение. 1896. XII. С. 1118—1119.
11 Волынский А. Русские символисты. Выпуск I—II. М, 1894 г. Александр Добролюбов. Natura naturans. Natura naturata. Тетрадь N 1. СПб., 1895 // Северный вестник. 1895. N 9. С. 74.
12 См. список сокращений на с. 620.
13 Вообще, на протяжении работы над СС и уже после его выхода в свет рукописи Добролюбова многократно передавались из рук в руки среди тех, кто был так или иначе причастен к его рукописному наследию. Так например, в Дневнике (С. 57—58) Брюсов указывает, что, еще будучи в Петербурге, 14 декабря 1898 г., он взял у Коневского имевшиеся у него добролюбовские автографы (возвратил он ему их в тот же день, вечером, перед отъездом в Москву).
14 Переписка <В. Брюсова> с Ив. Коневским (1898—1901) / Вступит, статья А. В. Лаврова. Публикация и комментарии А. В. Лаврова, В. Я. Мордерер, А. Е. Парниса // Валерий Брюсов и его корреспонденты. Книга первая. М., 1991. С. 456. (Далее — Переписка с Коневским, с указанием страниц). В тот же день, 5 апреля, Брюсов пишет К. М. Фофанову: «Читаю Добролюбова и радуюсь очень» (см.: Переписка с Коневским. С. 456).
15 Т. е. не было получено согласия Добролюбова на издание сборника его стихов.
16 Неясно, о каком стихотворении, ранее неизвестном Коневскому, идет речь.
17 Переписка с Коневским. С. 457.
18 Текст приводится по Сохранившемуся в архиве Брюсова черновику: ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Карт. 71. Ед. хр. 8. Л. 1.
19 Там же. Л. 1об.
20 Переписка с Коневским. С. 468. Брюсов цитирует письмо Добролюбова, в котором тот писал: «Надеюсь на славу Божью. Котора<я> научит всех всему. Пусть, печатайте все мое, что желаете, только именем Господним уничтожьте всякую порочную заразу, удалите все самым тщательным, ревнивым, искренним образом от имени моего». Пользуясь случаем, исправляем неточную архивную ссылку, правильно: ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Карт. 85. Ед. хр. 16. Л. 36.
21 Описка — правильно «Постриганьев». Льва Постриганьева в качестве хранителя части рукописей А. Добролюбова упоминает Г. Добролюбов в своем письме к В. Брюсову от 30 сентября 1900 года (см. ниже). К сожалению, о И. В. Покровском и Л. Постриганьеве сведений практически никаких нет (см.: Переписка с Коневским. С. 466).
22 Переписка с Коневским. С. 466.
23 Там же. С. 475.
24 ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Карт. 71. Ед. хр. 8. Л. 7.
25 Переписка с Коневским. С. 484.
26 Там же. С. 484.
27 ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Карт. 85. Ед. хр. 19. Л. 2 об.
28 Текст приводится по сохранившемуся в архиве Брюсова черновику: ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Карт. 71. Ед. хр. 8. Лл. 3—4.
29 ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Карт. 85. Ед. хр. 19. Лл. 5 об — 6.
30 Дневники. С. 86.
31 Там же. С. 88.
32 Действительно, в некоторых дошедших до нас черновиках и письмах А. Добролюбова запись на двойном тетрадном листе идет в следующем порядке: л. 1. л. 2, л. 1 об., л. 2 об.
33 ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Карт. 71. Ед. хр. 8. Лл. 5—6. Частично опубликовано в: Переписка с Коневским. С. 502.
34 ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Карт. 85. Ед. хр. 19. Лл. 9—10.
35 Здесь и далее расшифровку обозначений списков ст-ний Добролюбова и других рукописных материалов см. в списке сокращений на с. 620.
36 См. анонсы в книгах «Скорпиона» 1900 года — Ибсена «Когда мы мертвые проснемся» и К. Гамсуна «Сьеста». Как верно отмечают комментаторы, несмотря на то, что обе эти книги прошли цензуру одновременно (5 февраля 1900 г.), в первой из них СС анонсируется в рубрике «Печатается и в скором времени выйдет», а во второй — в рубрике «Имеются в продаже». Интересно, что и в самом СС первая книга Добролюбова «Natura naturans. Natura naturata» указана в числе «имеющихся в продаже», хотя, по свидетельству Брюсова, она из продажи была изъята (вероятно, по требованию самого Добролюбова) и купить ее в 1900 году было уже невозможно.
37 Переписка с Коневским. С. 487. См. также запись Брюсова в дневнике: «Много хлопот о издании Добролюбова» (Дневник. С. 83).
38 Волынский А. Современная русская поэзия // Северные цветы на 1902 г. М., 1902. С. 245.
39 Письмо князя А. И. Урусова // Северные цветы на 1901 г. М., 1901. С. 168.
40 См.: Новое время, 1901. N 8964.
41 Comte Oars. Смесь. «Декаденты не унимаются…» // Новости дня. 13 апреля 1900, N 6065. С. 3.
42 Граф Алексис-Жасминов <В. Буренин>. Новый талант, а может быть, даже и гений // Новое время. 1901. N 9044, 4(17) мая. С. 2.
43 Измайлов А. Литературные заметки // Биржевые ведомости. 1901, 26 мая. С. 2.
44 Гиппиус 3. Критика любви. Декаденты-поэты // Мир искусств. 1901. N 1. С. 32—33. При этом следует отметить, что Гиппиус в этой же статье приписывает Добролюбову брюсовскую строку «О, закрой свои бледные ноги!», приводя ее в неточном виде (Там же. С. 30).
45 Существуют разные варианты написания названия этой книги — где все слова названия пишутся с прописных букв или только первое и третье. Мы ориентируемся на написание на титульном листе издания: с прописной буквы — только первое слово («Из») и важное ударение в слове «невидимой», на третий слог. Именно так пишет это название и И. М. Брюсова, ориентируясь на авторское.
46 ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Карт. 145. Ед. хр. 34. Лл. 10— 10 об. Письмо переписано И. М. Брюсовой.
47 Дурылин С. Н. Александр Добролюбов. Машинопись. РГАЛИ. Ф. 2980 (С. И. Дурылин). Оп. 1. Ед. хр. 26. Л. 29. Л. 66. Далее: Дурылин… — с указанием листов.
48 ОГ РГБ. Ф. 386 (Брюсов В. Я.). Книги. Ед. хр. 857.
49 В библиографии, которая велась «Русской мыслью», «Из книги невидимой» указана в числе книг, поступивших в редакцию с 1 июня по 1 июля 1905 г.
50 ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Карт. 145. Ед. хр. 34. Л. 10.
51 Кремнев Б. Александр Добролюбов. Из книги невидимой. М., 1905 г. Александр Добролюбов. Собрание стихов. (1895—1898). М., 1900. Ск. Изд. К-во «Скорпион» // Вопросы жизни. 1905. N 6. С. 245.
52 Там же. С. 246—147.
53 Львов В. А. Добролюбов. «Из книги Невидимой». Москва, 1905. Книгоизд. «Скорпион» // Образование. 1905. N 8. Отдел «Критика и библиография». С. 93—94.
54 Боцяновский Вл. Критические наброски // Русь. 1905, 23 июля (5 августа). N 166. С. 3.
55 Там же. С. 3.
56 См.: Черткова А. Что поют русские сектанты. Сборник сектантских напевов с текстом слов. Выпуск третий: Отдел III. Духовные стихи и распевы разных сект. М., 1912. С. 13—15, 53—57.
57 Там же. С. 14.
58 Там же. С. 14.
59 РГАЛИ. Ф. 2980. (Дурылин С. Н.) Оп. 1. Ед. хр. 288. Тексты записаны последователем Добролюбова П. П. Картушиным, скончавшимся в 1916 г. (далее: Дурылин.., с указанием листов).
60 Дурылин… Лл. 67—68.
61 Отрывок из этого стихотворения, предоставленный ей И. П. Ярковым, человеком, долгое время собиравшим все связанное с А. Добролюбовым, был опубликован Е. В. Ивановой (Иванова Е. Неизвестный отзыв о стихах Александра Добролюбова // «Быть знаменитым некрасиво…» (Пастернаковские чтения. Вып. 1). М., 1992. С. 198—199). По сообщению Яркова, текст был написан Добролюбовым около 1907 г. Однако, видимо, здесь мы имеем дело с таким же изводом изначального авторского текста, как и в публикуемом нами по копии П. П. Картушина варианте. Е. Иванова утверждает, что стихотворение было обращено «к его возлюбленной Анне Велькиной». Отношения Добролюбова с женщинами были такими, что единственно правильной формой их языкового описания было бы: «к его возлюбленной сестре Анне Велькиной». Анна Велькина была одной из ближайших последовательниц Добролюбова в 1900—1910-х годах, с ней были знакомы также Н. Я. и И. М. Брюсовы, И. М. Святловская.
62 Опубликовано в: Иванова Е. Один из «темных» визитеров // Прометей. Вып. 12. М., 1980. С. 312.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АРХИВЫ
РО ИРЛИ — Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН.
ОР РГБ — Отдел рукописей Российской Государственной библиотеки.
ПЕЧАТНЫЕ ИЗДАНИЯ
NN — Александр Добролюбов. Natura naturans, nature naturata. Тетрадь N 1. СПб., 1895.
КН — Александр Добролюбов. Из книги невидЗмой. М., 1905.
СС — Александр Добролюбов. Собрание стихов / Предисловия Ив. Коневского и Валерия Брюсова. М., 1900.
СЦ-1 — Северные цветы на 1901 г. М., 1901.
СЦ-2 — Северные цветы на 1902 г. М., 1902.
СЦ-3 — Северные цветы на 1903 г. М, 1903.
СПИСКИ, РУКОПИСИ
А — список рукой И. М. Брюсовой с элементами правки рукой В. Я. Брюсова. ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Карт. 128. Ед. хр. 23,
Б — список рукой И. М. Брюсовой. ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Карт. 128. Ед. хр. 22.
В — экземпляр книги А. М. Добролюбова «Natura naturans, natura naturata. Тетрадь N 1» из библиотеки В. Брюсова с пометами В. Брюсова, а также с пометами А. М. Добролюбова 1938 года. ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Книги. Ед. хр. 87.
Г — экземпляр «Из книги невидЗмой». М., 1905 из библиотеки В. Брюсова с пометами А. М. Добролюбова 1938 года. ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Книги. Ед. хр. 857.
Д — экземпляр книги А. М. Добролюбова «Собрание стихов» (М., 1900) из библиотеки В. Брюсова с пометами В. Брюсова, а также с пометами А. М. Добролюбова 1938 года. ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Книги. Ед. хр. 88.
Е — список рукой И. М. Брюсовой. ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Карт. 57. Ед. хр. 2.
Ж — список рукой И. М. Брюсовой. ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Карт. 128. Ед. хр. 25.
3 — список рукой И. М. Брюсовой. ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Карт. 128. Ед. хр. 24.
И — список рукой В. Я. Брюсова. ОР РГБ. Ф. 3,86 (В. Я. Брюсов). Карт. 37. Ед. хр. 13.
К — тексты стихотворений А. М. Добролюбова в его письмах к В. Я. Брюсову (1895—1905). ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Карт. 85. Ед. хр. 16.
Л — Экземпляр «Из книги невидимой», с пометами Ирины Святловской, а также более поздней (1938 года) правкой А. Добролюбова, принадлежавший семье Святловских (ныне — в архиве музея Блока в Шахматове).
М — список стихотворений А. М. Добролюбова и В. Брюсова рукой И. М. Брюсовой, подаренный ею И. М. Добролюбовой и хранящийся в архиве Г. Е. Святловского.
Н — Беловой и черновые автографы 1890-х годов, сохранившиеся в архиве В. Брюсова и вложенные в обложку тетради. ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Карт. 128. Ед. хр. 18. Помета В. Брюсова: «Из рукописей А. Добролюбова, что я оставил себе на память, — остальное возвратил ему — не сжег ли он?».
VB — список ранних редакций стихотворений А. М. Добролюбова рукой В. Я. Брюсова «Natura naturans, natura naturata». OP РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Карт. 10. Ед. хр. 4. Опубликовано в: Иванова Е. В. Александр Добролюбов — загадка своего времени // Новое литературное обозрение. 1997. N 27. С. 230—232.
СТИХОТВОРЕНИЯ
'NATURA NATURANS'. NATURA NATURATA
1. NN. С. 13.
…я снова склоняюсь пред гробом… — Толчком к написанию стихотворения во многом послужила смерть отца Добролюбова, Михаила Александровича, последовавшая в 1892 году. Стихотворение входит в раздел «Отцу», название которого одновременно отсылает и к отцу Добролюбову и к образу Бога-отца, которому посвящено отдельное стихотворение в NN (N 3).
2. NN. С. 14—15.
В В подчеркнуты строки:
«…проснулось
Светлое, нежный ребенок угасший…»
3. NN. С. 19.
В сборнике заглавию ст-ния предшествует следующий текст: «Посвящается Федору Кузмичу, великому служителю Бога. Видение Иезекииля. Рафаэль. Adagio maestoso». Картина Рафаэля «Видение Иезекииля» была написана в 1510 году при участии учеников. Джорджо Вазари пишет о ней так: «Написал он (Рафаэль. — А. К.) затем картину малых размеров, ныне также находящуюся в Болонье в доме графа Винченцо Арколано, на которой представлен Христос, наподобие Юпитера, восседающий в небесах, и вокруг него четыре евангелиста, как их описывает Иезекииль: один в виде человека, другой — льва, третий — орла и четвертый — быка, а внизу — зеленый пейзаж, столь же совершенный в своей миниатюрности, как другие его работы в своем величии». Adagio maestoso — медленно, величественно (музыкальный термин).
Раменья (раменье) — в русских говорах — густой, дремучий лес, где имеется распашка. Лембои (лембой) — у некоторых карело-финских народов (карелы, саамы, вепсы и др.) название лесного духа, одного из представителей нечистой силы.
4. NN. С. 23.
В VB левее и выше текста вписано указание: Tempo prima. Стихотворение является единственным из раздела «А… М… D…», название которого отсылает как к стихотворению Пушкина «Жил на свете рыцарь бедный…», так и к инициалам самого Добролюбова.
5. NN. С. 27.
6. NN. С. 31.
Входит в цикл «Проститутке». По цензурным соображениям Добролюбову пришлось дать название в следующем виде: «Пр……..е». Циклу предпослан эпиграф:
Et je haОs taujours la femme jolie,
La rime assonante et l’ami prudent.
Verlaine —
Цитата из стихотворения П. Верлена «Покорность» (цикл «Меланхолия» из книги «Сатурнические поэмы»), напечатанная с орфографическими ошибками. Правильно:
Et je hais toujours la femme jolie,
La rime assonante et l’ami prudent. —
«И мне всегда ненавистны милые девушки, ассонансные рифмы и заботливый друг» (фр.). Ср. в переводе Г. Шенгели: «И смазливые мерзки мне бабенки, / Зыбкий ассонанс и разумный друг».
На одну из ошибок («haОs» вместо правильного «hais» указывает И. М. Брюсова в письме к Н. Я. Брюсовой от 27 сентября 1905 г., см.: ОР РГБ. Ф. 386 (Брюсов В. Я. Карт. 145. Ед. хр. 34. Л. 23).
В В «Пусто и светло» зачеркнуто и исправлено на «В сердце пустота».
7. NN. С. 35.
Стихотворение открывает раздел, посвященный Марии Эдвардовне Ангель — гувернантке в семье Добролюбовых. Эпиграф к разделу:
«Хоть нельзя говорить, хоть и взор мой поник». Фет — Первая строка неозаглавленного стихотворения А. А. Фета.
В VB это стихотворение имеет заголовок: «Благовонья. Посв. М. Э. А.» (т. е. Марии Эдвардовне Ангель) и обозначено цифрой «2». Оно является второй частью цикла из двух произведений, следуя за стихотворением «Невский при закате солнца», обозначенным цифрой «1». В VB отсутствуют разделения на строфы.
8. NN. С. 36.
В VB стихотворение имеет перед названием номер — 1. Разделения на строфы отсутствуют. 5-я и 9-я строки начинаются с отступа.
9. NN. С. 40—41.
Lex mortis — Закон смерти (лат.)
Эпиграф: «Все существа поглощают друг друга. Падаль — это пища. Ужасная чистка земного шара! Человек как животное плотоядное — тоже могильщик. Жизнь наша питается смертью. Таков устрашающий закон. Мы сами — гробницы» (франц.). В. Гюго. «Труженики моря».
В VB эпиграф состоит только из одного последнего предложения: Nous somme sepulcres. («Мы сами — гробницы»). В третьей строфе слова «смерть» и «твои» даны со строчной буквы, вместо восклицательного знака в конце второй строки строфы — запятая, отсутствует дефис между словами «медленно гордой». Во всех строфах все строки, кроме первых, даются с отступом.
Стихотворение входит в NN в раздел «Meditations», посвященный Михаилу Осиповичу Микешину (1835 или 1836—1896) — русскому рисовальщику, живописцу, автору проектов памятников, самым известным из которых является памятник, посвященный 1000-летию Руси, установленный на Софийской площади в Великом Новгороде. Именно Микешин должен был стать номинальным издателем журнала «Горные вершины». Его смерть не позволила изданию осуществиться.
10. NN. С. 42.
Вакханка на пантере. Античная статуя. «Вакханка верхом на пантере» — картина французского живописца Адольфа-Вильяма Бугро (1825—1905), известного представителя салонной академической живописи, создававшего картина на мифологические темы. Написана в 1854 году.
В VB стихотворение имеет заголовок «Светопись. 2», эпиграф «Вакханка на пантере. Античная статуя» отсутствует. Вместо него эпиграф-автоцитата:
Вечером тени, предвестники ночи, угрюмо
Наземь выходят, пугливо-неслышны. Найдешь
Тени и в сердце — бесстрастные, горькие думы.
Мрак предвещает их гордая ложь.
(В NN этот эпиграф предпослан разделу «Meditations»). Варианты*: ст. 1 — «Подобен я гордой и властной вакханке»; ст. 5 — «Мой слух…»; ст. 6 — «Бесшумно, неслышно…»; ст. 8 — «Ив диком бессилье забылась, уснула»; ст. 11 — «Но кто-то во тьме…»
- Здесь и далее разночтения с опубликованным в наст. изд. текстом выделены курсивом.
11. NN. С. 47—53.
Входит в раздел «Музыкальные картины», посвященный Жану Заи. Нам не удалось установить личность адресата посвящения, но в комментариях к СС В. Брюсов, приводя список стихотворений Добролюбова, которые по различным причинам в книгу не вошли, имена Надсона и Минского в их названиях указывает полностью, а имя Жана Заи приводит в зашифрованном виде («Жану 3.»), как и имена других близких родственников и знакомых поэта («С--ым» — «Слепушкиным»; «Л--ну» — «Левестану»). Это дает возможность предполагать, что речь идет о знакомом Добролюбова.
Об этом произведении подробно пишет С. Дурылин в своей работе: «Тематически отрывок этот весь вышел из Метерлинка ранних его драм <…>. По форме же отрывок этот совершенно самостоятелен. Это первая попытка строить форму литературного произведения совершенно так, как строится форма музыкального произведения, — попытка поэта отнестись к речи так, как музыкант относится к мелосу. Через шесть лет после Добролюбова эту попытку продолжил Андрей Белый, создав свои четыре „Симфонии“, исходя совершенно из тех же методологических предпосылок, на основе которых Добролюбов построил свою сюиту». (Дурылин… Л. 17—18). Далее Дурылин, анализируя структуру сюиты, показывает, что она состоит из трех частей, причем первая включает в себя 4 темы («Одиноко мне», «Гой ты, заморянин», «Слышишь? Стучат..», «Я стар…я изнемог»), вторая — 3 («Ты ли это, Молодая?», «Где ты, Кира?», «Это ты»), третья — 2 («Войди же, Ирочка», «Не грусти…»). В начале произведения дан свод мотивов.
1. Ирочка — Имеется в виду младшая сестра Добролюбова — Ирина. См. о ней во вступительной статье.
2. И. Слепушкин — друг отца А. Добролюбова. Водяник — водяной.
3. Кира Б.. ая — неустановленное лицо.
Эпиграф: «Зажги мне свет, мальчик» (нем.). Цитата из «Римских элегий» И. В. Гете:
Nenuphar — кувшинка (франц.).
4. В В Добролюбовым в 1938 г. вертикальной чертой справа от текста выделены строки: «О чем же ты плачешь <…> злые стены!)».
12. NN. С. 54—57.
1. Елизавета — неустановленное лицо. Dritter Teil (Jm Walde). Raff — Имеется в виду симфония Ns 3 «В лесу» (нем.) немецкого композитора и педагога (Йозефа) Иоахима Раффа (1822—1882), написанная им в 1869 г. Adagio maestoso — см. примеч. 3. Доломаны (доломан) — суконная со стоячим воротником куртка, являвшаяся частью гусарской формы. Оксамиты — драгоценная ткань, употреблявшаяся для одежды богатых и знатных людей в Древней Руси. «Драгыя оксамиты» упоминаются в «Слове о полку Игоре-ве» среди другой добычи, захваченной князем Игорем. Печеры — пещеры. Новоладожанка — жительница Новой Ладоги, населенного пункта недалеко от Санкт-Петербурга, основанного в 1704 году и получившего статус города в 1773 году.
2. La mort. Custave Dore — Смерть. Густав Доре (франц.). Скорее всего, имеется в виду картина французского живописца, рисовальщика, иллюстратора Густава Доре (1832—1883) «Смерть Орфея» (1870). Andante quasi adagio — не спеша, ближе к медленному темпу (музыкальный термин). Падары (точнее — падеры или падоры) — в некоторых северных русских диалектах — бури с дождем и снегом. В последней строке этой части произведения в В Добролюбов в 1938 году исправляет допущенную в книге орфографическую ошибку: «вешнiя дни» исправлено на правильное «вешнiе дни».
3. Andante con moto — умеренно с движением (музыкальный термин)
4. Adagio lamentoso (symph. VI pathetique). Чайковский — имеется в виду финал Шестой (патетической) симфонии Петра Ильича Чайковского (1893), музыкальный термин означает «медленно и печально».
13. NN. С. 63—72.
Произведение выделено в NN в отдельный раздел. Dims et Miserrimus — «Божественный и несчастнейший». Эпиграф: слова Марии Магдалины из мистерии американского поэта Генри Водсворта Лонгфелло 1807—1882 «Христос»: «… унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его… / Господин, если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его…» (англ.). Они практически дословно повторяют текст Евангелия (Ин. 20; 13, 15). Первая часть.
1. Madonna del cardelline. Raphaello Santi — картина знаменитого итальянского художника и архитектора эпохи Возрождения Рафаэля Санти Урбинского (1483—1520) «Мадонна со щегленком» (датируется 1505—1506 гг., хранится в галерее Уффици, во Флоренции). Allegro — быстрым темпом (музыкальный термин)
В VB заголовок к Первой части выглядит следующим образом: «Из концерта „Divus et miserrimus“. Из I части. 1. allegro. Madonna del cordelline (sic! — A. K.). Raphaello Santi». Последние строки каждой строфы в VB даны с отступом. Варианты: ст. 4: «Мгновенья мгновеннее»; ст. 7: «…над твоей колыбелью»; ст. 10: «…ей грезы»; ст. 11: «…она твои слезы»; перед ст. 12 и 16 отсутствуют тире. В VB после этого стихотворения следовало 2-е. («Presto. He вешний свет…»). См. N 118 и примеч. к нему.
«Стих о Мадонне» А. Добролюбов отметил в 1938 г. в В цифрой «2» и двумя крестиками справа от текста — в качестве второго произведения, сохранившего, с его точки зрения, ценность. Первым отмеченным таким образом в книге стихотворением стало открывающее ее «Посвящение» Александру Добролюбову, написанное Владимиром Гиппиусом.
2. Эрмитаж, N 796 (картинная галерея). Рембрандт — Под этим номером в каталогах Эрмитажа фигурировала картина Рембрандта «Святое Семейство». Allegro con fuoco — быстро, с огнем (музыкальный термин).
3. Allegro con moto — быстро, с движением (музыкальный термин). В этом месте, по справедливому предположению С. Гиндина (Переписка с Коневским. С. 329), находилось третье стихотворение первой части, снятое цензурой. В В Добролюбов вписал его в 1938 году (л. 100—101), пометив цифрой «3»:
Отчего улыбка холодна, благодетельная?
Отчего в лобзаньях нет безумья страсти?
Отчего глаза не дышат негой власти?
Отчего священней только холодность женственная?
Друг, весною роза зацвела заповедная,
Ветер ей напрасно пел о счастье и ласках.
Но еще роскошней, как красавица в сказках,
Распускалась роза дикой страстью неведанная.
Вторая часть.
1. Presto — очень быстро (музыкальный термин) В VB заголовок дан таким образом: «Из 2 части. 1. Presto». Подзаголовок «Печаль» отсутствует. Первая строфа полностью совпадает с опубликованным текстом, а 2—3 строфы имеют значительные расхождения:
Мы искристые,
Серебристые,
Чуть росистые,
Мчимся вдаль.
Мы незримы,
Невредимы,
Нерушимы,
Словно сталь.
2. Moderate) — сдержанно (музыкальный термин)
3. Virginibus puerisque canto. Horatius — «Пою для юношей и дев». Гораций (лат.). Из вступления к группе из шести од (Lib. Ill, 1). В 1938 г. в В Добролюбов ошибочно зачеркнул «Horatius», написав слева от текста: «!Catullus». Andante — не спеша.
14. NN. С. 75—76.
Andante con fuoco — умеренно, с огнем (музыкальный термин)
15. NN. С. 77—78.
Эпиграф из стихотворения Мориса Метерлинка (1862—1949) «Речь» («Oraison») (сборник «Теплицы», «Les Serres chaudes»). «Посмотрите на то, что я сделал, Сеньор! / Моих рук, лилия моей души, моих глаз, / Небеса моего сердца!» (фр.).
16. NN. С. 81.
Стихотворение является единственным в разделе «Scerzo»
(правильно — «Scherzo»),
Несколько начальных темпов из «Chinoiserie». Годар — Имеется в виду произведение французского композитора Бенжамена Годара (1849—1895) «Китайская безделушка». Владимир Гиппиус — поэт, филолог и друг юности Добролюбова. См. о нем во вступительной статье. Pianissimo — очень тихо (музыкальный термин).
В В вертикальной чертой справа от текста выделены две первые строки второй строфы.
17. NN. С. 95.
Входит в раздел «Петербургские улицы. Перспективы», посвященный Марии Генриховне Добролюбовой.
Мария Генриховна Добролюбова — мать Добролюбова, см. о ней во вступительной статье.
В VB этому стихотворению дан заголовок «Перспектива», слева от него поставлена цифра «1».
18. NN. С. 96.
19. NN. С. 99.
СОБРАНИЕ СТИХОВ
20. СС. С. 18.
В экземпляре Д помечено А. Добролюбовым в 1938 г. под номером «2» в числе лучших, с его точки зрения, текстов в книге (в качестве первого помечено вступление «Я предвижу, о отдаленнейший из потомков моих…»). Варианты: В 3: 3 ст.: «И новая стала волна над старой волной»; 4 ст.: «Грозить главе победной»; 5 ст.: «То гроза, ее нельзя не угадать». В 8 строке слово «покорно» в 3 выделено тире с обеих сторон, а в А и Ж — скобками.
21. СС. С, 19.
Я. И. Эрлих — Яков-Вольф Исаакович Эрлих (1874—1902) — близкий друг Добролюбова, учившийся в той же 6-й Санкт-Петербургской гимназии, что и он, а потом поступивший на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета. По свидетельству Вл. Гиппиуса, Эрлих «был один из самых чутких тогда, не писатель, но с исключительной нежностью к поэзии, сам музыкант, с которым Добролюбов много говорил о музыке…» (Вл. Гиппиус. С. 267). См. о нем также: Азадовский К. Путь Александра Добролюбова // Творчество А. А. Блока и русская культура XX века. Блоковский сборник. III. (Ученые записки Тартуского гос. ун-та. Вып. 459). Тарту, 1979. С. 140; Переписка с Коневским. С. 459). Я. И. Эрлих жил на Екатерининском канале, д. 89.
В К вложены переписанные рукой Я. Эрлиха стихотворения Добролюбова «Встал ли я ночью…» (N 21) и «Прошедшее, настоящее и грядущее» (N 34), посланные в свое время В. Брюсову для СС. В. Эрлих пишет Брюсову: «Посылаю точные списки, так как рукопись пришлось бы отделить от другого, что неудобно. Я. Эрлих».
В Д стихотворение обозначено Добролюбовым в 1938 г. номером 3 среди отобранных.
В К посвящение выглядит так: «(Посвящается Якову Исааковичу Эрлиху)».
В 3 посвящение отсутствует.
Варианты: В 3 — с разночтениями, иными знаками препинания, отсутствием членения на строфы и иным делением на строки:
Утром ли встал я,
Ночью ли встал.
Свечи задуть
Иль зажечь приказал.
Кому говорил я,
Иль с кем я молчал.
Что я искал
Или что потерял.
Где улыбнулись,
Кто зарыдал?
Стал на равнине
Иль в горной стране.
Юноша я
Иль звезда в вышине.
Вспомнил ли что
Иль забыл в полусне,
Я ль над цветком
Иль могила на мне.
Я ли весна
Иль грущу о весне?
Воды ль струятся,
Кипит ли вино?
Все ли различно,
Все ли одно?
Юноша я?
Или умер давно?
Я ль в поле темном —
Аль поле темно?
Все пожелал ли
Иль все суждено?
В К ст. 2: «Свечи зажечь иль задуть приказал?»; После строки 6 следует ст.: «Я ль о тебе? Или ты обо мне?» (эта же строка вписана Добролюбовым в 1938 г. в экземпляр Д); ст. 8: «Вспомнил ли я иль забыл в полусне?»
22. СС. С. 20—25.
Sotte suitte — Глупая сюита.
В экземпляре Д Добролюбов перечеркнул заголовок, что означало неприятие им этого стихотворения в 1938 г.
В А все 7 частей сюиты обозначены как «Ор. 3».
1. В А, Ж и 3 часть имеет заголовок «Сатане», что однозначно указывает на авторскую волю. В Б он отсутствует. Заголовок при печатании не был пропущен цензурой.
Варианты: 1 ст. в Ж и 3: «…я бокал поднимаю»; 3 ст. в Ж: «О! выйди на миг…»; 8 ст. в Ж и 3: «…и воздвигну бокал!»; 14 ст. в Ж: «…Но ты не явился…»
2. В Ж и 3 имеется взятый в скобки подзаголовок «А. — — — — — — — — --». Не удалось установить, кто здесь имеется в виду.
Варианты: 5 ст. в 3: «…сей сухости-грусти»; 6 ст. в А: «…имели спутника…»; 8 ст. в 3 заканчивается восклицательным знаком; после последней, 8 строки в А, Ж и 3 следуют еще две: «Как предки, я продавал эту душу навеки. / Лукавый, я знал лучше, чем ты и чем Бог, ее цену». В А справа от этих строк стоит помета: «не печ.», что скорее всего, означает автоцензуру Брюсовых, понимавших, что эти строки не могут быть напечатаны. В Д Добролюбов подчеркнул 6 строку.
3. В Ж и 3 имеет заголовок-посвящение неустановленному лицу: «Гл — у».
Варианты: 2 ст. в Ж: «…от силы неземной», в 3 в этой же строке в последнем слове вторая буква зачеркнута и сверху надписано: «а» — «наземной»; 8 ст. в А: «За здравье твое/ Я пью эти Слёзы Христа».
В Д Добролюбов в 1938 г. зачеркнул номер стихотворения в книге, отвергая его, и подчеркнул последнюю строку.
4. Строки 5 и 6 в 3 заканчиваются восклицательными знаками, а 8 — восклицательным знаком с отточием. В Д Добролюбов в 1938 г. зачеркнул номер стихотворения в книге.
Круг охранительный — магический круг, который чертит на земле вокруг себя маг, чтобы обезопасить себя от действия враждебных духов и сил. Ср., например, в романе В. Брюсова «Огненный ангел» сцену, где Рупрехт чертит такой круг перед тем, как начать заклинания.
5. Reveil — пробуждение (франц.).
В Ж — в другим заглавием — «Веселье». В 3 ст. 3 заканчивается восклицательным знаком. В Д Добролюбов обозначил это стихотворение номером «4» в числе отобранных.
6. В Д Добролюбов зачеркнул номер стихотворения, но обозначил его номером «5» в числе отобранных.
7. В 3 название указано как «Зеркало».
В Д Добролюбов обозначил это стихотворение номером «4» в числе отобранных, зачеркнув подзаголовок «Pas clair». Pas clair — Неясно (фр.).
Лида — Лидия, сестра Добролюбова. См. о ней вступит, статью.
Варианты: 3 ст. в Ж: «Вид чужой принимаем… Вид его иль тебя»; 7 ст. в 3: «Вид иной принимаем»; 12 ст. в 3 заканчивается закрывающими кавычками; ст. 13—16 в 3 отсутствуют; 18 ст. в 3: слово «Лида» рукой В. Брюсова исправлено на «Девочка»; ст. 20 в 3 заканчивается восклицательным знаком; ст. 22 в Ж заканчивается восклицательным знаком; ст. 23 в 3: «В волшебном зеркальце»; вместо ст. 25—28 в 3: «Верьте; не верьте, / Это она…(?)»; ст. 31—33 в 3: «Верных карликов / За зеркальным стеклом, / За всем спрятанных».
23. СС. С. 26—28.
1. В 3 Заглавие отсутствует. В А и Б заглавие: «Два стихотворения». В А стихотворение обозначено «Ор. 18».
Варианты: 2 ст. в 3 заканчивается восклицательным знаком; 6 ст. в Б: «Вечно вечным сияньем…»; 13 ст. в А, Б, 3, И: «И не постигнуть Богу кручины». В печатном варианте слово явно заменено по цензурным или автоцензурным причинам. В Д рукой И. М. Брюсовой вписано «богу»; 18 ст. является последней в Б; 24-я, последняя строка в 3 заканчивается восклицательным знаком.
2. В Д Добролюбов обозначил стихотворение цифрой «8»,'включив в число отобранных.
В 3 и И текст не разделен на строфы. В А стихотворение обозначено «Ор. 19».
Варианты: 4 ст. в 3 заканчивается восклицательным знаком; 7 ст. в 3: «Затем-то в бесстрастье…»; 8 ст. в 3: «…более всех обособленным..,».
3. В Д Добролюбов обозначил стихотворение цифрой «9», включив в число отобранных,
В И текст без заглавия. В А стихотворение обозначено «Ор. 20».
Варианты: 1 ст. в Д исправлена рукой Добролюбова на: «Силы равны перед силой создавшей!»; 1 ст. в 3 заканчивается восклицательным знаком; 3 ст. в А, 3, И: «Но неизбежно уходит величье»; 10 ст. в 3 заканчивается восклицательным знаком.
24. СС. С. 29.
В А и 3 заголовок «Русская песня», в 3 — «Русская песнь». В А стихотворение обозначено «Ор. 21».
Варианты: 2, 5 и 6 ст. в 3 заканчиваются восклицательным знаком; 7 ст. в А: «Опьяняшпесь, чем знаете — печалью (?) (помета И. М. Брюсовой. — А. К.), славою». Знак (?) указывает на трудность при расшифровке рукописи; в Д в 7 строке правка Добролюбова: вместо «рассудком» — «разумом».
25. СС. С. 30.
В Д Добролюбов зачеркнул заглавие и обозначил стихотворение цифрой «10», включив в число отобранных. В 3 стихотворение разделено на две строфы по 4 строки. В И рукой В. Брюсова с сокращениями записаны строки:
Подр. древ.
Кажд. звук
внезапной прич.
И растут, др.
В А стихотворение обозначено «Ор. 66».
26. СС. С. 31.
В Е и 3 заглавие: "Из «Бессмертий». В А (л. 25 об.) очевидно, описка в подзаголовке: «желанные этюды», ср. там же на л. 51 — «жеманные этюды». В А стихотворение обозначено «Ор. 25».
В Д Добролюбов перечеркнул название, отвергая это произведение.
Варианты: 2 ст. в 3: «…даже сожаление в груди»; 3 ст. в Е — поставлено ударение: «Глубоко»; последняя, 8 ст. в Е и 3 отсутствует, а в А она приведена в сноске как первоначальный вариант с вопросительным знаком в конце строки. В А также указана правка в последней строке из не дошедшего до нас автографа: «Опьянением [счастья] розы…»
27. СС. С. 32.
В Д Добролюбов перечеркнул название, отвергая это произведение. В А стихотворение обозначено «Ор. 26».
Варианты: 5 ст. в Е: «…во мне есть тысяч душ», в 3 «есть» исправлено на «сто»; 12 ст. в Е: «Широкой, но на небесконечной дали?», в А 12 ст. также заканчивается вопросительным знаком.
28. СС. С. 33—34.
В Д Добролюбов обозначил стихотворение цифрой «11», включив в число отобранных. В А стихотворение обозначено «Ор. 34».
Варианты: 2 ст. в 3: «Как растение скучную жизнь стараюсь вести…»; 7 ст. в Д исправлена Добролюбовым на: «Все в себе расползлось…»; в 10 строке в Е отсутствует тире; 11 ст. в 3: «Но в нашем стремлении…»; в 17 ст. в А в сноске указан первоначальный вариант по рукописи: «…широкая сила прилива»; 19 ст. в Е: «…не будем, я могу быть спокоен»; в Д Добролюбов перечеркнул последнюю строфу.
29. СС. С. 35—36.
В 3 заглавие отсутствует. В А стихотворение обозначено «Ор. 37».
В Д Добролюбов перечеркнул название, отвергая это произведение. Строку 10 в Д Добролюбов выделил вертикальной линией справа от текста.
Варианты: в А указаны первоначальные варианты по автографу к ст. 2: «Как скалы ожил…», «(в них скрывается…»; напротив 4 ст. в 3 помета: «уходящие?»; ст. 5 в А и 3 — «…над тобой, несвободным»; ст. 14 в 3: «…не нужно унижаться»; последняя, 16 строка в А дана в сноске в качестве первоначального варианта, а в 3 помечено, что в оригинале она зачеркнута.
30. СС. С. 37—38.
В Д Добролюбов перечеркнул название, отвергая это произведение.
В А подзаголовок: «Из „Жеманных этюдов“», стихотворение обозначено «Ор. 63».
В А даны первоначальные варианты по рукописи. Сноска к ст. 3 рукой И. М. Брюсовой: «В подлиннике — „пределы“». Вариант начала 10 ст.: «Наши песни…». Вариант начала 11 ст.: «И им воскресить».
31. СС. С. 39.
В Д Добролюбов обозначил стихотворение цифрой «12», включив в число отобранных.
В А стихотворение обозначено «Ор. 59».
Варианты: 3 ст. в Д исправлена Добролюбовым: «…мне прошедшего, братья!»; в А указан первоначальный вариант 4 ст. по рукописи: «…туда я гляжу»; 7 ст.: в Д исправлена Добролюбовым: «…я когда-то страдал»; 9 ст. в А и 3 заканчивается восклицательным знаком; в А указан первоначальный вариант 10 ст. по рукописи: «…весь мир озарило».
В Д Добролюбов в 1938 г. зачеркнул последнюю строфу и вписал другой вариант:
Но вино сегодня весь мир озарило,
Вино озаряющих царственных стран,
Пламенем очи в игре озарило,
И я верю собственным только очам.
32. СС. С. 40—41.
В А стихотворение обозначено «Ор. 56».
Лидочка — см. примеч. 22.
В Д Добролюбов перечеркнул название, отвергая это произведение, одновременно пометил весь текст вертикальной чертой справа от него.
Варианты: в И в 1 ст.: «Я отвернулся», в 3 первоначальное «отвернулся» исправлено на «отвернусь»; В 3 2 и 4 ст. заканчиваются восклицательным знаком с отточиями, первое предложение 13 ст., 14 и 17 ст. — восклицательным знаком, 13 ст. — тире.
33. СС. С. 42—43.
В А стихотворение обозначено «Ор. 52».
В Д Добролюбов обозначил стихотворение цифрой «13», включив в число отобранных.
Варианты: в 3, 5, 10 строках: в А указан первоначальный вариант по рукописи — везде в начале строки «Я» вместо «Вновь»; в Д Добролюбов исправил финал 7 ст. на: «сверкнув очами»; в А указан первоначальный вариант 8 ст. по рукописи: «…стремиться и очами»; в А указан первоначальный вариант 12 ст. по рукописи: «…в лице его дрожала»; в А указан первоначальный вариант 19 ст. по рукописи: «То так мечтательно…», в Д Добролюбов исправил начало строки на: «То чуть мечтательно…»; в А указан первоначальный вариант 26 ст. по рукописи: «Любя иль нет…».
34. СС. С. 44—45.
В Д Добролюбов обозначил стихотворение цифрой «14» и тремя крестиками, включив в число отобранных.
В 3 и К строфы пронумерованы, но пробелы между ними отсутствуют.
Варианты: ст. 1: в 3 отсутствует слово «своею», в К — «…своею тропинкою»; в 3 и К ст. 24: «И проявит веселье свое».
35. СС. С. 46.
В А стихотворение обозначено «Ор. 53».
В А указан первоначальный вариант 3 ст. по рукописи: «Мнится, я видел, когда незаметные…».
36. СС. С. 47.
В А стихотворение обозначено «Ор. 42».
Варианты: 9 ст. в Ж и 3 — «И ушло мгновенье вдаль»; 11 ст. в Ж: «Но о чем никто, никто», в 3 последнее слово исправлено на «ничто».
37. СС. С. 48.
38. СС. С. 49.
В А стихотворение обозначено «Ор. 54».
Варианты: в А указан первоначальный вариант 5, 8 и 9 ст. по рукописи: «Мертвы теперь все эти звуки», «Творю я новой глухотой», «Но сердце плачет по этой боли».
39. В. СС. С. 50—51.
Варианты: в А указан первоначальный вариант ст. 2 по рукописи: «И назойливым вопросам…»; в А рукой И. М. Брюсовой помечено указание на трудность прочтения рукописи ст. 6: «Может быть, „разломила“ (не разобр.)»; в А указан первоначальный вариант ст. 7 по рукописи: «Но боль истощила…»; ст. 11 в А: «…далёко заходит»; ст. 13 в А исправлено на «Я сожгу этот труп», там же указание на первоначальный вариант по рукописи: «это сердце» вместо «этот труп»; после 15 ст. в А рукой И. М. Брюсовой — указание на то, что в рукописи далее следовала строка: «Показывали под полой и крест — достояние нищего», которая была снята по требованиям цензуры; в А последняя строка не отделена от предпоследней пробелом.
40. СС. С. 52—53.
Камень Алатырь — в русских средневековых легендах камень с чудесными, целебными свойствами, «отец камней». По преданиям, этот камень лежит в море.
В А И. М. Брюсова указывает на то, что первые две строки стихотворения в рукописи были зачеркнуты карандашом.
Варианты: в А указан первоначальный вариант ст. 1 по рукописи: «Мне ведь, братцы, чудо приключилося»; в А указание И. М. Брюсовой на то, что в ст. 6 слово «мирская» окончательно в рукописи не разобрано, возможен вариант прочтения: «мертвая»; в А указан возможный вариант прочтения по рукописи ст. 18: «Все жизнь его хранят»; в А указан первоначальный вариант ст. 21 по рукописи: «И зарыдал дитя»; в А указан первоначальный вариант ст. 25 по рукописи: «Пусть море струн касается»; в А указан первоначальный вариант ст. 26 по рукописи: «И мрачный лес поет».
41. СС. С. 54.
В А стихотворение обозначено «Ор. 50».
Варианты: В 3 — с делением на строфы (пробелы после 4, 9, 13 строк); 10 ст. в И: «…безумно вдруг близка»; в А указан первоначальный вариант 13 ст. по рукописи: «…ширяясь ввек в мечтаньях», в И: «…ширяясь всех в мечтаньях».
16 ст.: в И: «А отдых царь его. (Зачем лишь я не спит?)». В А: «А отдых царь его. (Зачем и мига юн не спит?)».
42. СС. С. 55.
43. СС. С. 56.
В А это и следующее стихотворение обозначены соответственно цифрами 1 и 2.
В А также приведен первоначальный вариант стихотворения:
Дешево вам сожаленье,
Только скажи хоть сейчас —
Радостных слез умиленья
Брызжет источник из глаз,
Но оскорбленье навеки:
Кто непреклонно скучал,
Иль нестраданьем страдал,
Презрит он вас, человеки…
Не оскорбит разуменьем —
Собственным, — силу других…
И неземным сожаленьем
Вдруг отзвучит его клик!
44. СС. С. 57.
Варианты: в А указан первоначальный вариант ст. 11 и 16 по рукописи: «И потерялась в лесу», «Смотрят бесстрастно все взоры».
45. СС. С. 58—59.
Варианты: В А после 11 строки — пробел; 10 ст.: в А указан первоначальный вариант ст. 10 и 12 по рукописи: «Но в думах их всех порхает…», «Надо было сто лет прожить в детях».
46. СС. С. 60.
В А стихотворение обозначено «Ор. 55».
В А в 14 строке поставлено тире: «Человеки — вы».
47. СС. С. 61.
В А помета И. М. Брюсовой: «Должно быть помещено после стих<отворения> „Познанье“, стр. 112».
В А — тире в конце 3 ст. и тире с запятой после 12 ст.
Текст стихотворения, переписанный рукой Ив. Коневского, приложен к его письму В. Брюсову от 24 мая 1899 г. (ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Карт. 97. Цд, хр. 8. Л. 17).
48. В А стихотворение имеет заглавие «Матери и Ангелам», снятый Брюсовыми для того, чтобы текст не приобрел в публикации слишком личный характер. В. Брюсов воспроизвел в А помету Добролюбова над текстом стихотворения: «Экземпляр М. Эдв. / Маме». Таким образом, стихотворение не только писалось, но и, очевидно, было вручено двум самым близким Добролюбову после смерти отца людям — матери, Марии Генриховне, (см. о ней во вступит, статье) и Марии Эдвардовне Ангель (см. о ней примеч. 7).
В этом стихотворении Добролюбов впервые открыто заявляет о своем предстоящем уходе из семьи и о понимании своего особого пути в жизни.
Варианты: во 2 ст. в А стоит тире: «…надеяться на сына — запрещаю»; в А между 2 и 3 строфами имеется еще одна: «В том мне порука та, которая усталыми прекрасными руками / И, незаметная во многом, нас руководит. / Лишь Вам благодаря, Творец того хранит, / Кого любя, Вы бодро боретесь с его недугом и годами» (во вставленной строфе в А указаны первоначальные варианты 2 ст. этой строфы по рукописи: «…вас руководит», «…нами руководит»); в А указан первоначальный вариант ст. 11, 13 и 14 по рукописи: «…вечного исчезновенья», «И сим примером светлые сердца оживлены», «Сердца друзей с надеждой в Бога вновь в Господа полны», более поздний вариант ст. 14: «Сердца друзей с надеждой к Богу вновь оживлены».
49. СС. С. 63—64.
Это стихотворение также имеет ярко выраженный автобиографический подтекст — незадолго до своего «ухода» Добролюбов, будучи еще студентом, некоторое время носил под студенческим сюртуком вериги.
Варианты: в А указан первоначальный вариант 3 ст. по рукописи: «Как скиптр чародея….»; в А указан первоначальный вариант 8 ст. по рукописи: «Могучие мысли…»; в 9 ст. в А рукой В. Брюсова в слове «Mipy» в обоих случаях «i» исправлено на «и»; в А указан первоначальный вариант 10 ст. по рукописи: «Прощайте, былые друзья и богини былого!…»; в 13 ст. рукой В. Я. Брюсова в А «…но вериги» исправлено на «…что вериги»; в А указан первоначальный вариант 18 ст. по рукописи: «…владел твердым сердцем»; в А указан первоначальный вариант 19 ст. по рукописи: «Я вызов бросаю грехам восстающим»; в А указан первоначальный вариант 23 ст. по рукописи: «И скрылся за полночь…»; 25 ст. в А: «О горы! какой возвращаюсь…»; 26 ст. в А: «…предутренний взор отмечен»; 28 ст. в А: «А небо! дарует…»
ИЗ КНИГИ НЕВИДИМОЙ
50. КН. С. 10.
Иисус, сын Сирахов (Иошуа бен Сира) — еврейский писатель 1 половины II в. до н. э. Автор «Книги премудрости Иисуса, сына Сирахова», ставшей частью русской Библии. Книга сохранилась полностью в греческом переводе, от еврейского оригинала до нас дошли только фрагменты.
В Л номер стихотворения и эпиграф зачеркнуты рукой Добролюбова.
51. КН. С. И.
Он родился в нас как в вертепе разбойном. Имеется в виду Рождество Иисуса Христа в вертепе.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
52. КН. С. 12.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова. В Г имеет заголовок «Беседа с братом Иисусом».
53. КН. С. 12—13.
Павел Тарсянин — апостол Павел.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
54. КН. С. 13.
В Л номер и название стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
55. КН. С. 14.
Стихотворение представляет собой парафраз знаменитого евангельского текста о блаженствах (Мф. 5; 3—11).
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
56. КН. С. 14—15.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
57. КН. С. 15.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
58. КН. С. 16.
В Л номер название, эпиграф и номер стихотворения зачеркнуты рукой Добролюбова, однако им выделены 3 и 4 строфы вертикальной чертой слева от текста. Такой же чертой в сочетании с двумя крестами эти строфы выделены и в Г, кроме этого, в Г второй абзац слева от текста помечен цифрой «1».
«Забудешь ли ты меня десница…» — парафраз из Псалма: «Если я забуду тебя, Иерусалим, забудь меня десница моя». (Пс. 136, 5 по русской Библии).
59. КН. С. 17.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова, но вертикальной чертой слева от текста выделен эпиграф, а вертикальной чертой справа от текста — весь остальной текст.
Евангелие от Египтян — апокрифическое евангелие, космологическо-сотериологический трактат мифологического характера.
60. КН. С. 18.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
С Богом будем богами… Аллюзия на псалом 81, переводившийся в своей время Г. Державиным, который начинается словами: «Бог стал в сонме богов; среди богов произнес суд» (Пс. 81, 1). Под богами в псалме понимаются земные цари и начальники.
61. КН. С. 19.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
62. КН. С. 20.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
63. КН. С. 21.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова. Там же рукой И. М. Добролюбовой вписан вариант 16 ст.: «Любить Тебя — служить другим».
64. КН. С. 22.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
65. КН. С. 23.
В Л номер стихотворения и эпиграф зачеркнут рукой Добролюбова.
Будда-Гаутама — Гаутама Сиддхартха — индийский принц, достигший высшей стадии просветления и ставший Буддой. Будда-Гаутама — основатель одной из мировых религий — буддизма.
66. КН. С. 24.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
Не умру, но жив буду / И скажу дела Господни — ср: «Не умру, но буду жить и возвещать дела Господни!» (Пс. 117, 17)
По замечанию С. Дурылина, этот текст «есть точный перевод с греческого языка одного погребального ирмоса» (Дурылин…л. 65).
67. КН. С. 24—25.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
В Л в 15 строке рукой И. М. Добролюбовой исправлено на: «…все други Божьи». Последняя строка в Л перечеркнута Добролюбовым.
68. КН. С. 26—27.
В Л стихотворение отмечено Добролюбовым как отобранное цифрой «2». В Г — цифрой «2» и двумя крестами слева от текста.
69. КН. С. 28.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
Слава, слава Вышнему Богу! — парафраз рождественской песни: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человецех благоволение!»
70. КН. С. 28—29.
В Л и Г стихотворение имеет подзаголовок, вписанный соответственно, рукой И. М. Добролюбовой и И. М. Брюсовой: «(При первой вести о духоборах)». Духоборы — пацифистская, общинная религиозная секта, возникшая в России в около 1740 г. в Екатеринославской губернии. Секта духоборов, откололась от православной церкви. Одним из принципов их учения является отказ признавать любую мирскую власть. Духоборы верили, что Бог неотделим от человека. Иисус Христос, Сын Божий, есть воплощение духа благочестия и добродетели; духовные вожди духоборов — это новые воплощения Иисуса Христа. Обрядность у духоборов была сведена к минимуму: они не признавали священства и отрицали все внешние таинства, в том числе таинства крещения и брака.
В 1896 за отказ от воинской повинности духоборы были по приказу царя сосланы на 18 лет в Якутию, откуда (а некоторые еще ранее) они перебрались западные области Канады, где и живут в настоящее время.
Близость учения Добролюбова духоборам неоднократно отмечалась, а Брюсов даже считал, что он просто повторяет их установления. Сам Добролюбов довольно тепло относился к духоборам — см., например, цитированные выше его строки из письма к И. М. Брюсовой, в которых он спрашивает, посланы ли экземпляры «Из книги невидимой» в Якутск к духоборам. Роднит Добролюбова с духоборами и отрицание воинской повинности, а также преследования со стороны правительства.
Гам волк будет вместе с ягненком пастись…-- цитата из Исайи: «Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком…» (Ис. 11, 6).
71—75.
1. КН. С. 37.
В цикле «Песнь песней», состоящем как из стихов, так и из прозы, стихотворение идет под номером III. В Л Добролюбов в 1938 году выделил стихотворение в числе отобранных, обозначив его цифрой «3». Также стихотворение оказалось в числе отобранных и в Г — там оно обозначено двумя крестами.
Заглавие в Г имеет подзаголовок, вписанный рукой И. М. Брюсовой: «(Сестре Насте)» и впоследствии вычеркнутый карандашом. В Л Добролюбов вычеркнул этот подзаголовок, который был ранее вписан И. М. Добролюбовой. Эпиграф вычеркнут рукой Добролюбова и в Г и в Л.
Варианты: 4 ст. в Г рукой В. Я. Брюсова исправлена на: «Твой друг, твой свет — он среди тебя», в Л Добролюбовым исправлена на: «Твой свет и твой бог (так! — А. К.) — он среди тебя»; 18 ст. в Г рукой В. Я. Брюсова исправлена на: «Твой друг, твой свет — он среди тебя»; в Л Добролюбовым исправлено на: «Твой свет и твой бог (так! — А. К.) — он среди тебя».
Сестра Настя — неустановленное лицо.
«Ликуй от радости…» — неточная цитата из Захарии (9, 9). Точный текст: «Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима: се, Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной».
2. КН. С. 38.
В цикле обозначено номером IV. В Л Добролюбов в 1938 году выделил стихотворение в числе отобранных, обозначив его цифрой «4». Также стихотворение оказалось в числе отобранных в Г-- там оно обозначено той же цифрой «4» и двумя крестами слева от текста.
3. КН. С. 39—40.
В цикле обозначено номером V. В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова. В Г и Л ст. 13 и 14 зачеркнуты соответственно рукой И. М. Брюсовой и И. М. Добролюбовой.
4. КН. С. 42—43.
В цикле обозначено номером VII. В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова, в Г его же рукой карандашом вертикальной чертой слева от текста выделена первая строфа.
Встретимся ли мы с тобою — русская духовная погребальная песня:
Встретимся ли мы с тобою,
Где святые все поют,
Где спокойною рекою
Воды чистые текут?
(Припев):
Да, мы встретимся с тобою
Над чудною, над чудною рекою;
Там с неумолкаемой хвалою
Иисусу мы будем служить.
5. КН. С. 43—44.
В цикле обозначено номером VIII. В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
76. КН. С. 55—56.
В Л Добролюбов в 1938 году выделил стихотворение в числе отобранных, обозначив его цифрой «8». Также стихотворение оказалось в числе отобранных и в Г — там оно обозначено также цифрой «8» и двумя крестами слева от текста.
В 6 строке в 1938 году Добролюбов исправил в Л заглавную букву в слове «Бог» на строчную. Его же рукой в Г и Л перечеркнута 7 строфа.
77. КН. С. 57.
В Л Добролюбов в 1938 году выделил стихотворение в числе отобранных, обозначив его цифрой «9». Также стихотворение оказалось в числе отобранных и в Г — там оно обозначено также цифрой «9» и двумя крестами слева от текста. В Г рукой Добролюбова зачеркнуто заглавие стихотворения. В Л его же рукой в строках 16 и 18 заглавная буква в слове «Бог» исправлена на строчную.
78. КН. С. 58—59.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
79. КН. С. 59—60.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
Вот, медведи, вам мирный заговор — отсылка к прозаическому, тексту из КН — «О союзе со зверями», основанном на собранном Добролюбовым во время странствий по русскому Северу фольклоре:
«Вспомните обычаи северных губерний, когда медведь начинает обижать скотину.
Вся деревня собирается к берлоге, пастух, который во время пастьбы не прикасается к женщине, выступает к приготовленному котлу..
Там соль и земля и уголь с золою из печки, но не в них сила заговора его.
Громко читает он заговор, упрашивает лесового царя не обижать более скот — милый крестьянский живот.
Говорят, после этих заговоров редко трогает медведь скотину, но разве сила в словах заговора?» (КН. С. 135—136).
80. КН. С. 61—62.
И дана будет ему власть…-- Цитата из Откровения св. Иоанна Богослова: «.. и дана ему власть действовать сорок два месяца» (Откр. 13, 5)
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
В 10 строке в Л рукой И. М. Добролюбовой «пронзала» исправлено на «пронзила».
81. КН. С. 64.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
Варианты: в 14 строке в Г и Л рукой И. М. Брюсовой и И. М. Добролюбовой «юные звери» исправлено на «лютые звери»; в 29 строке в Г и Л рукой И. М. Брюсовой и И. М. Добролюбовой «Смертью дышат твой мрак и краса твоих стен» исправлено на «Ненавижу твой мрак и красу твоих стен».
82. КН. С. 66—67.
Стихотворение открывает цикл «В царстве труда», все остальные тексты которого — прозаические. Номер цикла и его название зачеркнуты Добролюбовым в Л.
83. КН. С. 91—92.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова. В Л рукой Добролюбова зачеркнута последняя строка стихотворения.
84. КН. С. 96.
В Л Добролюбов в 1938 году выделил стихотворение в числе отобранных, обозначив его номером «16», при этом он зачеркнул номер стихотворения и подчеркнул его название. В Л под текстом стихотворения рукой Добролюбова подписано: «Сохранить». Также стихотворение оказалось в числе отобранных и в Г — там оно обозначено также номером «16» и двумя крестами слева от текста.
Варианты: в Г Добролюбов зачеркнул строки 5, 7, 8, а в строку 6 внес исправление: «А и мир и вам, сестры-звездочки»; в Л Добролюбов зачеркивает строки 5—8, а справа от них вписывает другой вариант:
А и мир и вам сестры-звездочки,
Звезды ясные — цветы неба.
Все цветы полей в венцах царских,
Лучи солнечные — гонцы радости.
85. КН. С. 97—98.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
86. КН. С. 104.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
87. КН. С. 106.
В Л Добролюбов в 1938 году выделил стихотворение в числе отобранных, обозначив его номером «18».
Варианты: рукой И. М. Брюсовой в Г и рукой Добролюбова в Л исправлены ст. 7 и 9: «…как дитю колыбель» и «…говорили березки родные».
88—91.
Внутренний город — Аллюзия на знаменитый пекинский Внутренний город. Пекин делился на Внешний и Внутренний город, последний считался собственностью императора, там жили только богатые и знатные люди.
Название цикла и его номер в книге зачеркнуто в Л рукой Добролюбова.
1. КН. С. 113—114.
«…проповедуйте твари всей…» — цитата из Евангелия (Мк. 16; 15): «И сказал им: идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари».
2. КН. С. 114—115.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
3. КН. С. 116—117.
В Л номер стихотворения и эпиграф зачеркнуты рукой Добролюбова.
…Святой от Сейра. Сеир — гора, неоднократно упоминаемая в Библии. (Ср.:"И поселился Исав на горе Сеир, Исав, он же Едом" (Быт. 36, 8).
4. КН. С. 114—115.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
Варианты: в Г рукой И. М. Брюсовой и в Л рукой И. М. Добролюбовой исправлены ст. 3 и 4: «…гор лесистых» на «гор лесистыих», «Я видел там речку…» на «Я видал там речку…».
92. КН. С. 188.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
Образ Возлюбленного восходит к образной системе библейской «Песни Песней», где он — аллегорическое изображение Всевышнего, а его невеста — такое же изображение народа Израиля.
93. КН. С. 189.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
94. КН. С. 190—191.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
95. КН. С. 194—198.
В Л номер стихотворения зачеркнут рукой Добролюбова.
Евангелие от Египтян — см. примеч. 59.
Текст основан на сюжете глав 20 и 21 Евангелия от Иоанна.
СТИХОТВОРЕНИЯ,
НАПЕЧАТАННЫЕ ПРИ ЖИЗНИ АВТОРА И НЕ ВОШЕДШИЕ В КНИГИ
96. СЦ-1. С. 75.
97—98.
Заглавие цикла указывает на особенности стиха Добролюбова, в этих текстах: белый стих с метрическими отклонениями.
1. СЦ-3. С. 112—113.
2. СЦ-3. С. 113—114.
СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ОПУБЛИКОВАННЫЕ ПРИ ЖИЗНИ АВТОРА
99. Печ. по списку Вл. Гиппиуса, сохранившемуся в его архиве (ИРЛИ. Ф. 77. N 214).
Ст-ние было процитировано, по-видимому, по памяти в: Вл. Гиппиус. С. 265, с разночтениями: ст. 3: «…малютка, весной золотою»; ст. 4: «…пышной травою»; ст. 6: «Рассыплет свой запах…»; ст. 7: «…близким и радостным летом»; ст. 11: «…твои нежные взгляды»; ст. 12: «И, полная детской, небесной отрады»; ст. 15: «И бабочек в воздухе светлом и жарком».
100. Печ. по списку Вл. Гиппиуса, сохранившемуся в его архиве (ИРЛИ. Ф. 77. N 214).
101. Печ. по списку Вл. Гиппиуса, сохранившемуся в его архиве (ИРЛИ. Ф. 77. N 214).
102. Печ. по автографу, сохранившемуся в архиве Вл. Гиппиуса (ИРЛИ. Ф. 77. N 214).
103. Печ. по автографу, сохранившемуся в архиве Вл. Гиппиуса (ИРЛИ. Ф. 77. N 214). Перечеркнуто автором.
104. Печ. по А, л. 39 об.
Стихотворение входит в стихотворно-прозаический цикл под названием «Внутреннее», где занимает последнее, 4-е место. Divagation nageante — Плывущий бред (франц.)
105.
1. Печ. по А, л. 42 об.
2. Печ. по А, л. 42 об. — 43.
3. Печ. по А, л. 43.
4. Печ. по А, л. 43.
В 3 текст перечеркнут, но затем перечеркивающая линия снята.
Варианты: в 3 и И — без первой строки; в И во ст. 2: «…вечная сила, что и в траве…»; в И ст. 5: «Руки змеистые обвились вкруг членов благоухающих своих»; ст. 6: «Словно рыданья ласкают, умирают, аровь сердца, хлынув внезапно в него»,
106. Печ. по А., л. И об.
В Sotte suite (NN) вошли два стихотворения с близкими заглавиями (см. N 22 и примеч.).
В А стихотворение обозначено «Ор. 6».
Варианты: в А в ст. 4 сверху надписан вариант: «Но кто в нем виновен?»; в А указаны первоначальные варианты последней строки: «…средь бури ночной…», «…на миг лишь один…»
Надсон Семен Яковлевич (1862—1887) — русский поэт, предшественник декаданса.
107. Печ. по А., л. 24 об.
В А стихотворение обозначено «Ор. 24».
Варианты: в 1 ст. в 3: «Мне все соединения…»; в 4 ст. в 3: «Кто б ни был я…»; в 5 ст. в 3: «Величием скучает мысль моя»; в А указаны первоначальные варианты ст. 6 и 11 по автографу: «В себе я нахожу…», «Я знаю, что желаньем…»
Минский (Виленкин) Николай Максимович (1856—1937) — поэт, представитель раннего символизма. Из всех «мэтров» последнего десятилетия XIX века Минский был, видимо, ближе всего Добролюбову. Минский в 1905 году опубликовал воспоминания о своем общении с Добролюбовым (Н. Мин<ский>. Обращенный эстет // Рассвет. 1905. N 82, 83).
108. Печ. по А" л. 17 об. — 18. Жан Заи — см. примеч. 11.
В Б стихотворение озаглавлено: «Посв. Жану 3.»
В А стихотворение обозначено «Ор. 11».
Варианты: в А указаны первоначальный варианты ст. 15 и 23 по автографу: «Я повторил твое имя…», «Но верю, мы свидимся…»; в Б текст обрывается после 11 строки.
109. Печ. по А, л. 56—57.
Варианты: в 7 ст. в 3: «Под ними кони, словно змеи…»; 9 ст. в 3: «Не бывать на Руси царю немецкому»; в 10 ст. в 3 зачеркнуты оба варианта: «На Руси широте уж» «На Руси широкой уж»; в 19 ст. в 3: «Во времена те дивные…», этот же вариант в А отмечен И. М. Брюсовой как первоначальный; в 20 ст. в 3: «Будут цветики гореть, проясняются…»; в 22 ст. в А указан первоначальный вариант: «И раздастся древний долгожданный заговор», в 3: «И раздался древний…»; в 3 зачеркнут первоначальный вариант ст.23; согласно записи И. М. Брюсовой в А в первоначальном варианте стихотворение продолжалось еще 6 строками:
Будут цветики гореть, прояснеют за берега синие
И раздастся древний долгожданный заговор.
Вдруг раздастся слово вечное,
Словно гром с земли пал не небо!
Не прогСворит труба серебряная.
Не прогСворит тогда труба серебряная…
В А указан также первоначальный вариант 2 строки из этих дополнительных 6-ти: «И наступит древний долгожданный заговор».
Раменья — см. примеч. 3.
110. Печатается по А, л. 69.
111. Печатается по А, л. 69.
В А указаны первоначальные варианты ст. 3 и 6: «С усилием сдержу двери…» и «…не слушал тебя»; в ст. 9: отмечена трудность прочтения автографа, указан возможный вариант прочтения: «Посвящая в Донкихоты с бумажным мечом».
112. Печатается по А, л. 71 об. — 72.
1. В А указаны первоначальный вариант ст. 9: «Как старость омываю горькой росой горя…»
2. В А указаны первоначальные варианты ст. 9 и 18: «Может, менее заметны, совсем не улетают…» и «Как убитый, принесенный Богу отцом».
Атрий (атриум) — (лат., поэт.) обиталище, чертог. . 3. В А указаны первоначальные варианты во 2 предложении: «Там стоит юноша в слезах, его глаза…», в 3 предложении: «…жизнь торжественно превращается в пепел…»
113. Печатается по А, л. 73—73 об.
В А указаны первоначальный вариант заглавия «Пляска мертвых» и ст. 18, 18 и 33: «.Убежище, приют последней и первой мысли моей!», «Жизни беспространственной и бестелесной», «Лягушка живет без спинного мозгу».
Название восходит к теме «danse macabre» (традиционный русский перевод — «пляски смерти»), которая получила свое развитие в европейском искусстве, начиная с XIV века. Как правило, сюжетом является танец, в который смерть в образе скелета вступает с партнером (партнерами). Наиболее известными являются гравюры и фрески немецких и французских мастеров, таких как Г. Маршан, Г. Гольбейн-младший, А. Дюрер, М. Дейтш и другие. В конце XIX — начале XX века эта тема приобрела широкое развитие и в русской поэзии. Из русских символистов после Добролюбова эту тему активно разрабатывали А. Блок, Ф. Сологуб, В. Брюсов, К. Бальмонт.
Для чего черепа, о други? / Чтобы черпать золотое вино. Образ черепа, превращенного в чашу для вина в русской традиции восходит к летописному повествованию о смерти князя Святослава. Из его черепа убившие его печенеги, по преданию, сделали чашу для вина. Отголоски этой темы звучат и в пушкинском «Послании к Дельвигу». В 1930-е годы М. Булгаков использует эту мифологему в романе «Мастер и Маргарита».
Лягушка живет без спинного мозга — аллюзия на опыты Сеченова, которые стали особенно популярными в России к концу XIX века. Сеченов демонстрировал физиологические особенности функций головного и спинного мозга, работая с лягушками.
Носите, как святые, в двух руках черепья свои и чужие, будьте святыми! — аллюзия на традиционные иконографические изображения Иоанна Крестителя, несущего собственную голову.
114. Печатается по 3, л. 7 об. — 8.
Стихотворение представляет собой раннюю редакцию N 109, однако текстовые различия в итоге оказались настолько существенными, что это дает возможность говорить о двух схожих стихотворениях на единую тему.
В 3 стихотворение входит в прозиметрический цикл из пяти произведений «Башня скуки», где занимает 2-е место.
115. Печатается по 3, л. 8 об.
В 3 стихотворение входит в прозиметрический цикл из пяти произведений «Башня скуки», где занимает 4-е место.
116. Печатается по А, л. 76.
В А указаны первоначальные варианты ст. 2, 4, 19, 26: «…представленные с детских лет», «…я часто исполнял…», «Народный истый дух так, бессознательный, увлек», «Отцовский дух и матери в нем цел».
Слепушкины — См. примеч.. 11. …отец все счастие унес в могилу. По свидетельству знавших его людей, Добролюбов был особенно привязан к отцу и чрезвычайно тяжело перенес его смерть.
«Нет на земле ничтожного мгновенья» — цитата из стихотворения Е. Боратынского «На посев леса».
117. Печатается по А, л. 77.
В А указаны первоначальные варианты ст. 7, 9, 18: «Но верь жене, старшому, дочери и молодому сыну», «Но дети и жена конец твой успокоят», «И пусть пред радостью уйдут там даже муки».
Вариант строк 17—18: «А Вы, которые так изучили звуки, / Пожалуйста, сыграйте что-нибудь». В строке 13 отмечена трудность прочтения автографа, возможно чтение: «Так, чуждый воле…»
Левестан (вариант написания фамилии — Левестам) Густав Генрихович — дядя А. Добролюбова, брат его матери, Марии Генриховны. Служил в Санкт-Петербургском отделении Государственного дворянскою земельного банка, жил на Стремянной ул., д. 22.
…для вилии. Vilia (лат.) — скудность, незначительность.
118. Печатается по Ж, л. 11—11 об.
119. Печ. по беловому автографу. Н, л. 1.
В Приложении («Псалмы из архива Дурылина») приводится текст (N 26), который представляет собой вариации «добролюбовцев» на это стихотворение.
С верными ночь и день молчится. Строка подчеркивает значимость медитации в молчании, широко практиковавшейся среди «добролюбовцев».
120. Печ. по черновому автографу. Н, л. 4.
Н. Левестан (Левестам) — близкий родственник Г. Г. Левестана (Левестама) (точнее родство установить не удалось), дяди А. Добролюбова. В стихотворении также упоминаются его родственники и знакомые.
…шушерских — от «шушера», т. е. — плохих, дрянных.
121. VB, л. 24.
Стихотворение не вошло в NN, хотя и предназначалось для сборника. В VB входит в переписанные рукой В. Я. Брюсова тексты под общим заголовком: «Александр Д<обролюбов>. Из Natura Naturans». Второй текст, озаглавленный «Светопись. 2.», был опубликован в NN (см. N 10 и примеч. к нему).
122. VB, л. 25.
Вторая часть цикла из двух произведений раздела «Из концерта „Divus et Misernmus“». Первая («Allegro. Облелеяли воды весенние») вошла в NN, с. 65—66 (N 13).
123. VB, л. 25.
124. Н, л. 4. Печ. по черновому автографу. Стихотворение не закончено.
125. Печ. по автографу из письма к В. В. Вересаеву (дата по почтовому штемпелю: 23 января 1940 г.): РГАЛИ. Ф. 1041. Оп. 4. Ед. хр. 240. Л. 27.
Датируется по строкам из письма Добролюбова к Вересаеву от 31 января 1940 г.: «Посылаю вам листки, написанные мной в Баку в 1939-ом — хотя и самые отрывочные. Два из них я послал вперед („Памятник рабочему“ и „Памятник личности“), может быть, эти листки не отделаны, почти обрывки, но они содержат меня. Посылаю их — чтоб вы лучше знали меня». Далее Добролюбов перечисляет все произведения, написанные им в Баку в 1939 году, среди них также «Нет, не тебе…» (N 129), «Музыкой полны…» (N 130), «Ответ палестинской пальмы Лермонтову» (N 128) (РГАЛИ. Ф. 1041 (В. В. Вересаев). Оп. 4. Ед. хр. 240. Л. 39).
126. Печ. по автографу из письма к В. В. Вересаеву (дата по почтовому штемпелю: 23 января 1940 г.): РГАЛИ. Ф. 1041 (В. В. Вересаев). Оп. 4. Ед. хр. 240. Л. 28. О датировке — см. примеч. 125.
В письме к В. Вересаеву озаглавлен А. Добролюбовым «Памятник еще». В автографе рукой Вересаева подчеркнуто слово «мыслей», в котором размер диктует неправильное ударение. Очевидно, Вересаев указал на это Добролюбову в ответном письме, поскольку в следующем письме Добролюбов отстаивает своё право на употребление произношения: «Да, между прочим, о слове „рабочих мыслей“, т. е. о ударении на последнем слоге (вы пишете о языковой неправильности). Слава богу, я исколесил за 40 лет и Сибирь, и Россию, и все прослойки и, уверяю вас, столько же раз слышал „мыслей“, сколько „мыслей“, так что если здесь есть установившийся книжный, кабинетный закон (канон), конечно, он не правилен» (РГАЛИ. Ф. 1041 (В. В. Вересаев). Оп. 4. Ед. хр. 241. Л. 4 об. —5. Письмо датировано 25 марта 1940 г.)
127. Печ. по автографу из письма к В. В. Вересаеву (дата по почтовому штемпелю: 26 января 1940 г.): РГАЛИ. Ф. 1041 (В. В. Вересаев). Оп. 4. Ед. хр. 240. Л. 32-35. О датировке — см. примеч. 125.
Стихотворение представляет собой ответ на пушкинский «Памятник».
128. Печ. по автографу из письма к В. В. Вересаеву (дата по почтовому штемпелю: 23 января 1940 г.): РГАЛИ. Ф. 1041 (В. В. Вересаев). Оп. 4. Ед. хр. 240. Л. 45. О датировке — см. примеч. 125.
Текст построен как полемический ответ на стихотворение М. Лермонтова «Ветка Палестины» (1837). Интерес Добролюбова к Лермонтову в 1930-е годы значительно возрос. В письме к Надежде Брюсовой, датируемом ноябрем,1935 года, он пишет: «Сегодня шел из Сейсулина. <…> Дорогой сегодня просмотрел Лермонтова, просмотрел довольно внимательно, даже его длинные стихотворения (поэмы). Показались так ненужными и искусственными и „Демон“, и „Мцыри“ и „Хаджи Абрек“.
Весь Лермонтов в десятке, в двух десятках стихотворений (именно, в самых кратких), даже в меньшем количестве. Все остальное гораздо более низшего уровня и отвечает запросам нетрудового человечества.
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
Следующие 6 стихотворений — высшие бриллианты Лермонтова выше 10 „Евгений Онегиных“, „Воинов и миров“, „Героев нашего времени“, в них весь Лермонтов, добавленья почти не требуется. Лучшее Лермонтова — „На смерть Пушкина“, „Скажи мне ветка Палестины“, „Не верь себе, мечтатель…“, „Как часто пестрою толпою…“, „Есть речи значенье…“, „Пленный рыцарь“.
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
Лермонтов — пленный рыцарь». (ОР РГБ. Ф. 386 (В. Я. Брюсов). Карт. 148. Ед. хр. 41. Л. 16).
В письме к В. Вересаеву от 31 января 1940 г. (РГАЛИ. Ф. 1041 (В. В. Вересаев). Оп. 4. Ед. хр. 240. Л. 37) Добролюбов пишет об этом тексте: «„Ответ пальмы“ необычного размера — пусть не смутит вас необычность. Все это записано в тяжелых бродячих условиях».
В строке 15 зачеркнут вариант: «К той всепобеждающей силе [всех] ступеней…».
129. Печ. по автографу из письма к В. В. Вересаеву (дата по почтовому штемпелю: 23 января 1940): РГАЛИ. Ф. 1041 (В. В. Вересаев). Оп. 4. Ед. хр. 240. Л. 40. О датировке — см. примеч. 125.
130. Печ. по автографу из письма к В. В. Вересаеву (дата по почтовому штемпелю: 23 января 1940): РГАЛИ. Ф. 1041 (В. В. Вересаев). Оп. 4. Ед. хр. 240. Л. 44—44об. О датировке — см. примеч. 125.
Мироощущение, связанное с культом женского начала мироздания, столь распространенное в русском символизме второй волны и ставшее особенно знаменитым после «Стихов о Прекрасной Даме» А. Блока, всегда было характерно для Добролюбова. К женской теме он возвращается неоднократно и в 1930-х годах, пишет об этом В. Вересаеву и Н. Брюсовой, посылает им затрагивающие эту проблематику эссе и отрывки из дневника. Одно из наиболее интересных эссе написано Добролюбовым ориентировочно в 1937 году и называется «К свободной женщине будущего сначала, затем и к свободному мужчине», которое было послано Н. Брюсовой и в котором он писал: «От утра дней я создал образ женщины по подобию высших виденных образцов. Шли годы — и жестокие, и грубые. Нередко и пошлые бури и встречи (вовне и иногда и во мне) бросали смесь грязи на образ, но никогда к нему не пристала грязь». (ОР РГБ. Ф. 386 (Брюсов В.) Карт. 148. Ед. хр. 41. Л. 63). В 1940 году Добролюбов переработал это эссе, изменив заглавие и снабдив его подзаголовком «светопись», отсылающим к названию последнего разделу его первой книги «Natura naturans. Natura naturata» (СПб., 1895). Теперь текст пробрел отчетливо религиозный оттенок: «От утра дней я создал в душе образ Божественно-прекрасной Девы, милосердной Мадонны и Божьей Матери. В них и по их подобию светился Свет высших виденных мною сестер…» (РГАЛИ. Ф. 1041 (В. В. Вересаев). Оп. 4. Ед. хр. 241. Л. 10).
131—134. Печ. по автографу, отправленному в письме к В. В. Вересаеву (не датирован): РГАЛИ. Ф. 1041 (В. В. Вересаев). Оп. 4. Ед. хр. 240. Л. 6.
1. Стихотворение входило в тетрадь (фактически, — прозиметрический цикл) под названием «Рисунки вещей», где занимало 1-е место.
Первоначальный вариант названия — «Яблони в цвету», с таким названием текст был послан Добролюбовым своей сестре И. М. Святловской (автограф карандашом, Государственный музей-заповедник А. Блока в Шахматове. Ед. хр. КЛ-1688). Добролюбов послал этот текст и В. Д. Бонч-Бруевичу 19 октября 1938 г. во время своего пребывания в Ленинграде (ОР ГБЛ. Ф. 369 (В. Д. Бонч-Бруевич). Карт. 265. Ед. хр. 41. Л. 4). В письме к Бонч-Бруевичу цикл, возглавляемый этим стихотворением, назывался «Яблони в цвету (6 рисунков)» и относился ко всему циклу, а стихотворение отдельного заглавия не имело. Кроме него, в цикл входили: стихотворение «Узоры над садом повисли…», рассказ «Я хочу быть точным почти фотографически…», стихотворения «Цветок» («Спокойствие дышит в сверканье цветов…») и «Сказка для детей (родившаяся от яблони в цвету)», а также рассказ «Итак, мы подходим к настоящему морю сил…».
Нам неизвестны замечания, которые отправил Добролюбову Вересаев в ответ на присланные произведения, но сохранилось ответное письмо Добролюбова от 17 февраля 1938 года с возражениями на критику: «…стараюсь вкратце ответить на ваше письмо по поводу моих вещей. Для меня лично в ваших словах по поводу этих вещей много непонятного (скорей всего, я не согласен с общей точкой зрения). Что такое слово „талантливо“? По-моему, каждая вещь может быть ценна, только если в ней подлинно новая сторона или если установлена новая точка зрения на нее; эти качества — я уверен — есть в моих вещах.
Затем — что значит: несовременны ни форма, ни содержание? Если вы говорите о „Яблонях в цвету“, тогда несовременна всякая картина природы, однако, природа всегда современна. Описание этой природы тоже современно, даже слишком современно, оно на каждом шагу подчеркивает переход от одного противоречия к другому; форма же — язык (как вы выражаетесь, стиль) тоже, по-моему, может быть только современным, или, скорей всего, предупреждает современность (последнее вероятней всего) — язык отчасти шероховат, грубоват, но главное достоинство — краток или, лучше сказать, сокращен до наивозможнейшего, вообще, даже чужд разъяснений, пусть читающий сам внимательно поработает и всё разъяснится.
Если кто так узко понимает современность, как вы пишете (я знаю, что вы говорите не о себе), тем хуже для него и хуже даже для современности, потому что современность всегда всеобъемлюща». (РГАЛИ. Ф. 1041 (В. В. Вересаев). Оп. 4. Ед. хр. 240. Л. 1—2).
12 января 1939 года Добролюбов, только вернувшись из своей поездки в Ленинград и Москву, снова посылает этот цикл Вересаеву, прибавив к нему рассказ-зарисовку «На улицах Ленинграда»:
«Викентий Викентьевич, обращаюсь к вам с просьбой совета — отвечайте точно — можно напечатать в каком-нибудь журнале „Яблоню в цвету“ („На улицах Ленинграда“) или что подобное? Только под одним твердым условием — не под моим именем (или воображаемые какие буквы или „мастер“ или „мастеровой“ или „ручного труда“ или как угодно, т. е. под любым названьем — Михайлов и т. п.). Я не именно желаю печатать, наоборот, даже участие в печати даже сильно мешает моей личной жизни, при жизни я не желаю никогда увидеть имя мое напечатанным, но я чувствую не от меня зависящую своевременность и даже необходимость некоторых написанных мной вещей. Если нельзя напечатать не под моим именем, тогда весь вопрос отпадает (я не говорю, что редакции не должно быть известно).
Отвечайте по-товарищески (а может быть, поручить кому приписать мои стихи себе, я даже на это согласен, но это очевидно невозможно по многим причинам, не по моим).
Посылаю вам „Яблоню в цвету“ без переделок, хотя вы довольно критиковали ее, я знаю — она сделана местами грубовато, „по-рабочему“, но я и не хочу филигранной отделки. Вы критиковали, например, слово „могущества сила“ — о природе, значит, у нас разные воображенья, для меня слово „могущества сила“ наоборот кажется каким-то поражающим меня всегда — я вижу, как блестящее тысячами молний облако, и одна из сил отделяется от него. <…> Посылаю вам „Яблоню в цвету“ и другие вещи не именно для печатанья, а как дружеский подарок». (РГАЛИ. Ф. 1041 (В. В. Вересаев). Оп. 4. Ед. хр. 240. Л. 4—5 об.).
Эти тексты Вересаев послал для отзыва Б. Пастернаку и получил от него ответ (см. об этом во вступит, статье).
Варианты: в тексте, посланном В. Д. Бонч-Бруевичу в 9 ст.: «Здесь атомов движутся точно миры»; в тексте, посланном И. М. Святловской в 9 ст.: «В нем атомов движутся точно круги»; в тексте, посланном И. М. Святловской в 10 ст.: «…солнц и вселенной движенья»; в текстах, посланных В. Д. Бонч-Бруевичу и И. М. Святловской в последней строке слово «Блеск» написано с прописной буквы.
2. Печ. по автографу, отправленному в письме к В. В. Вересаеву (не датирован): РГАЛИ. Ф. 1041 (В. В. Вересаев). Оп. 4. Ед. хр. 240. Л. боб.
Текст входил в состав тетради (цикла) «Рисунки вещей», где занимал 2-е место, — см. предыдущее примеч.
В тексте, посланном И. М. Святловской, отсутствует деление на строфы.
В текстах, посланных В. Д. Бонч-Бруевичу и И. М. Святловской в 1 ст.: «Узоры над садом нависли»; в тексте, посланном И. М. Святловской в 3 ст.: «.Неудержимо мысли теченье»; в текстах, посланных В. Д. Бонч-Бруевичу и И. М. Святловской после 6 ст. следовало: «Пир празднует гордо победу, / И яблони блещут все в снеге» (текст стихотворения, посланный И. М. Святловской, на этом завершался); в тексте, посланном В. Д. Бонч-Бруевичу, в 11 ст.: «Где веет дыхание ночи».
3. Печ. по автографу, отправленному в письме к В. В. Вересаеву (не датирован): РГАЛИ. Ф. 1041 (В. В. Вересаев). Оп. 4. Ед. хр. 240. Л. 7 об.
Текст входил в состав тетради (цикла) «Рисунки вещей», где занимал 4-е место, — см. примеч. 126(1).
В тексте, посланном В. Д. Бонч-Бруевичу, в 5 ст.: «Тут мчались все бури…», в тексте, посланном В. Вересаеву, «Тут» исправлено на «Здесь».
4. Печ. по автографу, отправленному в письме к В. В. Вересаеву (не датирован): РГАЛИ. Ф. 1041 (В. В. Вересаев). Оп. 4. Ед. хр. 240. Л. 7 об — 8. В публикации учтена правка в тексте публикуемого автографа: в ст. 16 сверху вписаны два союза «и», в ст. 17 слово «свет» исправлено на «цвет».
Текст входил в состав тетради (цикла) «Рисунки вещей», где занимал 5-е место, — см. примеч. 126(1).
В первоначально посланном В. Вересаеву тексте (РГАЛИ. Ф. 1041 (В. В. Вересаев). Оп. 4. Ед. хр. 338. Л. 4.) в ст. 3: вариант «Паруса над простором блистают» исправлен на: «На заре паруса над простором блистают»; ст. 8: «Закрыты ее жизни дороги»; ст. 16: «В ней все древнейшие и все новейшие краски»; в тексте, посланном В. Д. Бонч-Бруевичу ст. 17: «Победен лишь свет белоснежный».
В руках карлика — ее жизни дороги… Добролюбов вновь обращается к своим базовым образам 1890-х годов, ср. стихотворение «Карлики над могилой царевны», СС, с. 37. (N 30).
135. Печ. по автографу, посланному Н. Я. Брюсовой в приложении к письму от 7 февраля 1938 г. (ОР РГБ. Ф. 386 (Брюсов В.). Карт. 148. Ед. хр. 41. Л. 60).
В письме — приписка, относящаяся как к этому, так и к следующему стихотворению: «Хотел послать гораздо лучшее, но нет переписанных, кроме этого». (Там же. Л. 67).
136. Печ. по автографу, посланному Н. Я. Брюсовой в приложении к письму от 7 февраля 1938 г. (ОР РГБ. Ф. 386 (Брюсов В.). Карт. 148. Ед. хр. 41. Л. 67).
Стихотворение первоначально входило в тетрадь (цикл) «Рисунки вещей», но позже, очевидно, было исключено из него.
137. Печ. по автографу, посланному Н. Я. Брюсовой (ОР РГБ. Ф. 386 (Брюсов В.) Карт. 140. Ед. хр. 12. Л. 1—2.
В ст. 13 зачеркнут вариант: «В безграничных…».
138—140. Первоначально все три приводимых текста являлись частью более обширного текста, состоявшего из собранных воедино отрывков, написанного в середине 1930-х годов и посланного Н. Я. Брюсовой (ОР РГБ. Ф. 386 (В. В. Брюсов) Карт. 140. Ед. хр. 16. Л. 1—8). Статус этого текста определить трудно, скорее всего, Добролюбов задумывал объединить все составляющие его отрывки в поэму или сборник. Однако до нас состав сборника «Рабочие мысли» не дошел, и неизвестно, был ли этот сборник действительно составлен.
Приводим ее текст по этому автографу, посланному Н. Я. Брюсовой:
Мгновенье выше веков и вселенной
В нем отразились сразу века.
Читай в единственной книге мгновенной,
Пред мгновеньем открыты все замки и сердца.
Сверх лучей фиолетовых, сверх всех разумений
Блестят те точнейшие силы-лучи.
Против их паутины бессильны все мненья,
В них взрывы всех сил и все блестки зари.
Но бездна всегда сторожит роковая,
Опрокинуты подлости, белила, румяна сорваны все.
Обнажена скелетность пустая, тупая,
И мертвые души под танец смертельный
Несутся в смертельной тоске.
Не доверяйся случайному мненью,
Дороге, которой ходят стада,
Ведь только смутному сердца движенью
В одном мгновенье съединены все года.
За каждой вещью есть облик незримый —
Точнейший снимок его существа.
Фотограф мгновенья неотразимый,
Он даст расшифровку — два-три слова.
Не нужно подробностей, лучи всё проникли
И отразили тайнопись всю,
Но люди к обманам одежды привыкли,
Играют над бездной роковую игру.
Смейся, певец, над казенной «любовью»,
Смейся, певец, над казенной «тоской»,
Пусть рождены хоть трудом, хотя кровью,
Пошлости штамп — для них знак роковой.
Смейся над тем, кто без конца повторяет
О победе, свершенной в один только миг.
Смейся над тем, истину кто одевает
В тысячу тканей, кричащих, цветных.
Бойся приказов и справа и слева,
Священен народ, но бойся приказов его,
Охрани свой огонь священного гнева
И за штамп обличи и свобод торжество.
Будь своевольным, гордым и верным,
Верным единой святыне — себе,
Если защитник Народа неложный, с размерным
Маршем всех масс ты сольешься в борьбе.
Грубой борьбе ты укажешь другую,
Цели высокие целям лишь дня
И победишь ту черту роковую —
Пошлость всемирную свеченьем огня.
И всем маскировщикам под цели высокие,
Всем лакировщикам подлостей дней
Преградой им будет — речки глубокие
Молодых, вечно юных рабочих мыслей.
Рабочие мысли озарят всю вселенную,
Рабочие мысли всегда всем работу дадут.
Дорогу укажут одну неизменную,
Съединятся телесный и умственный труд.
Безработные мысли — долой наотмашку,
Рабочей науке — дорогу к вершинам земли.
И укажет пастух мудрецам высший путь без промашки,
И даст им для тела плоды,
Для духа же — Блеска огни.
Штамп — это мертвый весь груз
И все «мертвые души» —
Всех народов, всех партий, всех времен и всех стран,
Вдруг заблудивший средь мелей и средь суши,
Быстроходных фрегатов головной караван.
Слишком близка уже схватка тысячелетий,
И мы на повестке, и вопрос весь о ней.
Может, грозно пройдут еще десяток иль два лихолетий-столетий,
Но мы видим привет среди бури маячных огней.
Та буря решится не в страшных орудиях тела,
Не в грозах и пытках, не в узости личной борьбы.
И чрез мысль разрешат всевселенское дело,
И чрез слово и мысль победят всей вселенной огни.
О, стальная одежда! Путь далек к маякам, но до нас проникают
Сверхфиолетовой и сверхразумной силы лучи.
Даже только в предвиденье они уже побеждают,
Погибающей в бурях целую следы
Той священной твердой земли иль зари.
Если верен себе, значит, верен народу.
Ты — единица среди множеств других единиц.
Знамя твое — в одном слове «свобода»,
Долой всех тиранов — древнейших, новейших, живых!
Пусть каждый мысль свою сам направляет,
Пусть по дорогам кривым — но ума своего,
Лишь бы к восходу свобод дороги те все направляли,
Лишь бы светило им чувств и мыслей торжество.
Правка в автографе «поэмы»: в 4 ст. после «Пред» зачеркнуто «ключом тем»; в 12 ст. после «мертвые души» вставлено и после зачеркнуто: «и пошлость».
Сверх лучей фиолетовых…, сверхфиолетовой <…> силы лучи. Имеются в виду ультрафиолетовые лучи, которым в начале XX века приписывалась фантастическая сила воздействия.
Смейся, певец над казенной «любовью»…-- перефразировка строки «Смейся, паяц, над разбитой любовью» из арии Канио из финала первого действия оперы Руджеро Леонкавалло «Паяцы» (1892; либретто Леонкавалло, рус. пер. Н. М. Спасского). Ария была очень популярна в России в начале XX века, часто цитировалась в литературных текстах.
1. Печ. по автографу из письма к В. В. Вересаеву (дата по почтовому штемпелю: 23 января 1940 г.): РГАЛИ. Ф. 1041 (В. В. Вересаев). Оп. 4. Ед. хр. 240. Л. 53—54.
Эпиграф к стихотворению взят из стихотворения А. Пушкина «Поэту» («Поэт! не дорожи любовию народной…»). Полный и точный текст цитируемой строфы:
Ты царь: живи один.
Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
2. Печ. по автографу из письма к В. В. Вересаеву (дата по почтовому штемпелю: 23 января 1940): РГАЛИ. Ф. 1041 (В. В. Вересаев). Оп. 4. Ед. хр. 240. Л. 54.
3. Печ. по автографу, отправленному в письме к В. В. Вересаеву (не датирован): РГАЛИ. Ф. 1041 (В. В. Вересаев). Оп. 4. Ед. хр. 240. Л. 55—56.
В тексте из письме к Н. Я. Брюсовой отсутствовала 2 строфа. Там же: в 1 строке — «озарят всю вселенную»; 12 ст. разделена на две.
141. Печ. по автографу, приложенному к письму В. Вересаеву от 10 марта 1941 г.: РГАЛИ. Ф. 1041 (В. В. Вересаев). Оп. 4. Ед. хр. 241. Л. 26. Датируется по сопроводительной записи к нему Добролюбова: «Попался сейчас еще отрывок, годов 10 назад». (Там же. Л. 26).
ПРИЛОЖЕНИЕ ПСАЛМЫ «ДОБРОЛЮБОВЦЕВ»
Печ. по: Черткова А. Что поют русские сектанты. Сборник сектантских напевов с текстом слов. Выпуск третий: Отдел III. Духовные стихи и распевы разных сект. М., 1912. С. 13—15, 53—57.
ПСАЛМЫ ИЗ АРХИВА ДУРЫЛИНА
Печ. по: РГАЛИ. Ф. 2980. (Дурылин С. Н.) Оп. 1. Ед. хр. 288. Тексты записаны последователем Добролюбова П. П. Картушиным, скончавшимся в 1916 г.
АЛЕКСАНДР ДОБРОЛЮБОВ. СТИХОТВОРЕНИЯ
«Жил на свете рыцарь бедный…». (Александр Добролюбов: слово и молчание). Вступ. статья А. Кобринского
'NATURA NATURANS'. NATURA NATURATA
1. «Царь! просветленный я снова склоняюсь пред гробом…»
2. «Звуки вечерние…»
3. Бог-Отец
4. «О чем молишь, Светлый?..»
5. «Город и каменья…»
6. «Будь ревнив, суров, свободы враг угрюмый!..»
7. «Шепчутся травы под грезы мои…»
8. Светлая
9. Lex mortis
10. «Священна и властна — царица разврата…»
11. Замирающие
12. Похоронный марш (На смерть рабы Божией Елизаветы)
13. Из концерта «Divus et Miserrimus»
14. Молебное
15. «Набегают сумраки…»
16. Владимиру Гиппиусу
17. Невский при закате солнца
18. Литейный вешним утром
19. «Удаляются тайные, одетые зыбью всплески…»
СОБРАНИЕ СТИХОВ
20. «Стих — стихия; в опьяненном полете…»
21. «Встал ли я ночью? утром ли встал?…»
22. Sotte Suite
23. Три стихотворения
24. Песня («Кто забыл о последнем бокале…»)
25. Подражание древним
26. Из «Бесстрастий» (Жеманные этюды, I)
(«Мы свершили весь путь бесстрастия смело…»)
27. «В воде холодной, как страна Большой Звезды…»
28. «Сегодня, если хотите, мне близко безумье всего…»
29. Любительнице природы
30. Из «Бесстрастии» (Жеманные этюды, 2. Карлики над могилой царевны) («Ах! угасло навеки великое тело!..»)
31. «Сила моя не в бессилии, братья!..»
32. Лидочке
33. «О! дайте мне вина для чувств…»
34. Прошедшее, настоящее и грядущее
35. «Очи твои не одни так сияли…»
36. «Средь движений и людей…»
37. «На вечеринку уединенную…»
38. «Зачем в созвучьях я услышал…»
39. Всем
40. Познанье
41. «Чем дальше дни идут, тем легче мне туман…»
42. «Шли годы. Он…»
43. «Дешево вам сожаление…»
44. «А и вся сила изгибла…»
45. Людям
46. «А и знаю я, братцы…»
47. «Телом сцепленный…»
48. «Опорою семьи нельзя быть мне…»
49. «Прощайте, вериги, недолгие спутники грусти…»
ИЗ КНИГИ НЕВИД'З'МОЙ
50. «Пою царство неизменное неколебимое…»
51. «Братья, Он родился в нас как в вертепе разбойном…»
52. «Учитель Невидимый, Сын Бога Живого…»
53. Вечерняя
54. Воскресная песня
55. «блаженны робкие, ибо только они будут мужественны…»
56. «Мудрость Человека вознесет голову его…»
57. «Как вожделенны все дела Его…»
58. Прощальная песня
59. Предсмертные слова Христа
60. «Нет! мы не умрем как человеки…»
61. «Прощайте, птички, прощайте, травки…»
62. В заключеньи
63. «Не унывай, не унывай, душа моя…»
64. «Вы шепните мне, братцу вашему…»
65. «Мир вам, о горы!..»
66. Из древнегреческих церковных песен
67. «Брат, возрадуются стены темницы…»
68. «Открою уста в гаданьи…»
69. «Слава, слава Вышнему Богу!»
70. Песня братьям
71—75. Из цикла «Песнь песней»
1. Дочери народа
2. Жалоба березки под Троицын день
3. «Бодрую ночь пред Тобой…»
4. На напев «Встретимся ли мы с тобою?»
5. «Ты прости — прощай, моя милая сестра верная…»
76. «Вот шепчет воин…»
77. Ответ людям во времена сомненья
78. «Други верные меня спрашивали…»
79. Примиренье с землей и зверями
80. Пророчество
81. «Я вернусь к вам, поля и дороги родные…»
82. Песня на работе (1901 года)
83. «Господи, где сила Твоя и весна Твоя?..»
84. На пути из Нижнего в Балахну (В 1903 году)
85. «Начинаются, други, деньки строгие…»
86. «Вы деньки ли мои — деньки тихие неприметные…»
87. Начало новой земли
88—91. Из цикла «Во внутреннем городе»
Три псалма
1. «Высокая над землей вознеслась гора…»
2. «О Боже, прости и очисти, я грешен…»
3. Псалом — первый день заключенья
4. «Что за городами дальними…»
92. «Что же не видать нашего красна солнышка?..»
93. «Он говорит: в море Моем живи и покойся. И дам…»
94. «Прошли, прошли твои печали…»
95. Воскресный псалом
СТИХОТВОРЕНИЯ, НАПЕЧАТАННЫЕ ПРИ ЖИЗНИ АВТОРА
И НЕ ВОШЕДШИЕ В КНИГИ
96. Отодвиганье смерти
97—98. Из неправильных песен
1. Песня из земли
2. Восстановление прав плоти
СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ОПУБЛИКОВАННЫЕ ПРИ ЖИЗНИ АВТОРА
99. «Ведь правда весна наступила?..»
100. «Глаза застилают мне слезы…»
101. «Вечер. Сижу я за книгой…»
102. Сентенция («Если бы зерна всех мыслей и стебель давали…»)
103. «Лето… Солнце… Ты сегодня шумен…»
104. Divagation nageante
105. Стихотворение
1. «битва народов…»
2. «Я знаю сердце…»
3. «Труп, ты ведь чувствуешь?..»
4. «Бедра его прекраснее женских…»
106. Покойному другу или Сатане (Подражание Надсону)
107. Моя лепта (Подражание Минскому)
108. Жану Заи
109. Не прогСворит труба серебряная
110. Точка зрения
111. «Ты несколько раз поступил нечестно…»
112. Достоинство скорби
113. Пляска мертвеца
114. «Череп, брат мой…»
115. «Волны, волны! кто сравняется со мною!..»
116. Слепушкиным
117. Стихотворение, которое я желаю прочесть в сочельник в доме Г. Левестана
118. Смерть смерти
119. «Бог-помочь, мои сестрицы…»
120. Н. Левестану
121. Светопись 1 («Вечер — холодно твое прикосновенье…»)
122. «Не вешний свет…»
123. «Ночью рожденные…»
124. «Было дело вечное до времени…»
125. Памятник личности
126. Памятник рабочему (Памятник еще)
127. Памятник Народу (Памятник Пушкина переиначенный)
128. Ответ палестинской пальмы Лермонтову
129. «Нет, не тебе поклоняюсь я все…»
130. «Музыкой полны движенья твои…»
131—134. Из тетради «Рисунки вещей». Яблонь в цвету (6 рисунков)
1. «Как снегом покрыто дерево все…»
2. «Узоры над садом повисли…»
3. Цветок
4. Сказка для детей (Родившаяся от яблони в цвету)
135. Из записей (Мгновенье)
136. Рисунок музыки (Бетховен)
137. «Рабочая мысль — в ней всегда вдохновенье…»
138—140. Из сборника «Рабочие мысли»
1. Продолжение Пушкина и подражание Пушкину
2. «Штамп — это мертвый весь груз и все мертвые души…»
3. «Рабочие мысли победят всю вселенную…»
141. Советский дворянин
ПРИЛОЖЕНИЕ
ПСАЛМЫ «ДОБРОЛЮБЦЕВ»
1. «Вы спойте, братья, о свободе…»
2. «Что ты душа приуныла…»
3. «Споем, братья, песню…»
4. «О, братья, смотрите, как любит нас Отец…»
5. «Странник ревностно проходит…»
6. «Царь, создатель моей жизни…»
7. «Над рекой, над животной в виденье я был…»
8. «Да не полно ли нам, братцы, все о мертвом говорить…»
9. «Но я всегда с тобою…»
10. «Добрый молодец путь ты нам свой объяви…»
11. «Близок, близок час кончины…»
12. «Что в душе моей сокрыто…»
13. «Страшно бушует житейское море…»
14. «Река всесильного страданья…»
15. «Приступите вы к престолу…»
16. «Что за тайна заключена…»
ПСАЛМЫ ИЗ АРХИВА С. Н. ДУРЫЛИНА
1. «Я не сам собою в мире к Господу пришел…»
2. «Кричите над горами — свобода, свобода!..»
3. «Кто други Его и когда увидал…»
4. «Споем, братцы, песню пред пищей земной…»
5. «О, Боже, Твой город прекрасен и чуден…»
6. «Вы поведайте, братцы, о дорожке святой…»
7. «Но я всегда с Тобою — Ты друг мой, ровно брат…»
8. «Приступите вы к престолу Бога своего…»
9. «Радуйтесь и торжествуйте…»
10. «Братья, о братья, взгляните…»
11. «Он придет, Он придет, и смятутся народы…»
12. «Я отрекся от ветхого мира…»
13. «Я отрекся от лживого мира…»
14. «Вы скажите нам, братцы, о той силе живой…»
15. <На смерть сестры> («Та, над которой вы долго рыдали…»)
16. «Как же, братцы, нам дорожку начинать…»
17. «Здравствуйте, все братцы…»
18. <О труде> («Трудитесь, о други, в видимых трудах…»)
19. Песнь любви («Песнь любви родилась в сердце моем…»)
20. «Да не полно ли нам, братцы…»
21. «Не одна в поле дороженька да пролегала…»
22. «Вот земля очам открылась…»
23. «Работать работник я верный, друзья…»
24. «Так говорил мне Вечный…»
25. «Утром братья к нам пришли…»
26. «Бог помочь, мои сестрицы…»
27. «Я желаю исполнить волю Твою, Боже мой…»
Примечания