Собрание сочинений в стихах и в прозе Евстафия Станевича. Книжка первая. В Санкт-Петербурге. 1805
правитьВ письме при начале книги г. автор уведомляет Петра Андреевича Кондратьева, что исполняет его желание, то есть, издает в свет труды свои с таким условием, чтобы г. Кондратьев отвечал просвещенному обществу за вины, коим бы мог подвергнуться сочинитель, решившийся в угождение ему (то есть г-ну Кондратьеву) обременить оное своими сочинениями. Перед концом письма то же повторено: "Итак решаясь предать тиснению сочинения мои, вы должны решиться отвечать и за все то, в чем бы я мог быть преступен против здравого смысла, вкуса и чистоты языка и проч. Неизвестно, согласился ли г. Кондратьев на такое невыгодное для себя условие, предложенное автором, кажется, для шутки; ибо г. Станевич со всем чистосердечием признается музам (на странице 4), что сочинения свои издает не в угождение кому-либо и не для общества. «Я даже не хочу обманывать моих читателей, прикрывая самолюбие сочинителя притворною скромностью уверения, что согласился издать в свет труды мои единственно по убеждению друзей. Пустое извинение! Цель благороднейшая и не менее правдоподобна и ободряет меня на таковое дело. Не для общества издаю труды сии, которое может их одобрить или нет, но для самого себя».
Было время, когда г. Станевич думал, что одного (стр. 8) напечатанного стиха довольно для его счастья. Его самолюбие удовлетворено похвалами (там же) людей знакомых ему и незнакомых; успех превзошел его чаяние: и что же? теперь уже г. Станевич не находит в стихах своих ни удовольствия, ни счастья. Г. Станевич познал суетность стихотворного искусства и похвал людских; вникнувши в самого себя, рассмотревши свои дарования, сравнивши пользу их и удовольствия с пользою и удовольствиями земледельческого состояния, он увидел, что проводит время свое в тщетных упражнениях, без исполнения на земле своего назначения. Но как многие (стран. 10) препятствия не дозволяют ему, по примеру Цинцинната и Катона, приняться за плуг, то и решается против воли своей остаться с музами, которые очаровали г-на Станевича, как (стр. 11) Калипса на острове своем очаровала Улисса, или еще непреодолимее и несомненнее. По сим и другим причинам г. Станевич пишет отнюдь не для славы и не хочет слышать похвал своим сочинениям. Ибо слава и бессмертие имени весьма непрочны; притом же слава (стр. 2) нередко уклоняется от нас, по мере нашего к ней приближения; она всегда почти неблагодарна к нежным о ней заботам нашим. Нам не надлежит помышлять (стр. 3) о вечности дел рук наших. Единому Богу принадлежит вечность; единые Его творения не умирают. «Слава по мне не останется — пишет г. Станевич на стр. 19 — не вознесется курением над прахом моим; но сколько утешает она ныне тех, кои тлеют во гробе, и пребывают бесчувственны к ее звукам и хвалению, коего при жизни может быть она не удостоила их? И кто знает, колико Гомеров погибло, колико исчезло дарований от угнетения рока! И что же есть слава?…»
Г. Станевич замечает, что вкус начал повреждаться не только у нас, но и везде[1] — чем доказывается бренность смертного. «Достойно примечания, говорит Веллеус Патеркулус[2], что люди превосходных талантов не только один другим творятся, но что они определены еще, кажется, жить в единое время для совокупного соревнования о превосходстве просвещения. Весьма недолгое время процветали знаменитые творцы трагедий Еврипид (1), Софокл и Эсхин (2). Небольшой сего промежуток заключает в себе комедию при Аристофане, Кратесе, Эйпопиле (3), и потом при Менандре, Филимоне и Дифиле. После сего не стало в Греции стихотворцев отличных дарований. Славная школа Сократова также упала… Должно ли после сего удивляться примечаемому повсюду упадку дарований?»
Похвально усердие г-на Станевича удержать вкус при его падении; похвальна готовность принести себя на жертву за благо русской литературы. Так Кодры и Курции спасали свое отечество!
«Но если вздумаю я странностью блистать (4),
Сплетеньем диких слов вкус здравый повреждать,
Тогда прошу, хотя то сделать для забавы,
Прошу, о музы! вас, на место мнимой славы,
Ослиными ушьми за дар сей наградить,
Какими Мидаса изволил Феб почтить;
Чтоб братия моя, (по связи Аполлона)
Не выходила бы из должного закона:
По чувствам пела бы, и пела как могла,
А вздору языком не русским не врала».
Хвала Судьбе! Царство богов языческих миновалось. Теперь гнев их нам не страшен. Иначе музы могли бы поссориться с г-м автором.
Выше упомянуто, что вкус начал у нас повреждаться; язык наш обильный, сладкогласный, валился на землю (стр. 60), подобно дереву терзаемому ядовитыми гадами, то сокрытыми в корени, то слившимися в листы,
Но дар творца российска слова *
Его в паденьи удержал,
И Се! язык наш снова,
Цвести великолепней стал.
Так точно, любезные Читатели! наш язык (стр. 87), готовый пасть,
Великолепствуя главу подъемлет снова.
- Вместо: сочинителя Рассуждения о старом и новом слоге российского языка.
До напечатания Рассуждения о старом и новом слоге российского языка у нас была густая тьма;
Но солнышко взошло, и мгла уже пропала*.
- Стр. 89.
Достойно примечания, что и в самые мрачные времена российской словесности, г. Станевич, — который (стр. 35) питает страсть к стихотворству за грехи, — не вмещал чуждых слов в языке свой, не ковал (стр. 37) на подбор слов новых, не украшал чуждыми словами своего слога, и не отличался своею кудреватостью. Правда, здесь и там иногда встречаются слова и фразы, которых г. сочинитель Рассуждения о слоге не одобрил бы, потому что они взяты с иностранных языков, хотя всеми уже приняты и везде употребляются, например: люди превосходных талантов[3], здравом вкусе[4], шаг к верному благополучию (стр. 15), блистательные надежды (стр. 1), блестящей цели (стр. 14), лестные строки (стр. 29) и проч., и проч. Находим также слова, фразы и периоды, не принадлежащие ни к старому слогу, ни к новому; например, стр. 2: Благо народов обнимал в своем понятии. (То есть: обнимался с благом народов? или постигал, в чем состоит благо народов?) — Стр. 3: Я слишком (je suis trop) к самому себе чистосердечен и купно строг, дабы не (pour ne pas) видеть недостатка своего в искусстве и богатстве слова; и слишком ведаю ничтожность упований на прочность славы, дабы созидать на ней будущие свои надежды. — Там же: Мгновенные путники земли, нам ли помышлять и проч. (Вместо: нам ли, путникам, и проч.) — Там же: Что мыслим изобресть такого, что не подвержено было бы тлению? — Стр. 4: Уже ли изливаете вы на нас свой свет на то только, дабы…? и проч. — Стр. 5: Не было для меня минут сладчайших, как те, кои и проч. — Стр. 10: В некоторых правлениях земледельцу нет безопасного убежища… (Вместо: в некоторых государствах или областях и проч.) Там же: Я стану писать для соделания приятными минут моей жизни, кои подобно водам Леты (!!), имеющим спасительное свойство приводить прошедшее в забвение, да протекают на истребление моих горестей. — Стр. 12: Отревать нападения злобы и зависти. (Отринуть и отревать имеют одно значение с той только разницей, что последний глагол есть учащательный. Итак, отревать значит отвергать, то ест, не соглашаться ни на какие нападения злобы и зависти??) — Стр. 27: Федон оставя все заботы, провел остаток дней своих в сей и толико приятной для мудрых праздности: которую можно назвать здравым смыслом всех добродетелей.
Люди привязчивые и неугомонные, не испытавшие, как трудно писать стихи, готовы шуметь за всякую безделицу. Пусть же они замолчат, узнав, что и г. Станевич, который ни в каких других случаях не ковал новых слов, принужден был нарушить свое правило, и сверх того дозволить себе переставки в словах, выпущения и прибавления в слогах, смотря по надобности, и проч. Например:
Стран. 20: Ни вопли страждующих под бремем зол согбенных
Стран. 21: И радостей среди о ближнем потужить.
Стран. 22: И горести смягчить. Кудаб /судеб/ рукой,
При сем полустишии против воли представляется воображению известный латинский стих:
Nuper | quidam | doctus | coepit | scribere | verfus.
Стран. 24: Невидно гордость там сиянием надменну,
Ни бедность страждущу, под бременем согбенну.
(Вместо: не видно гордости надменной и проч. В обоих слогах, старом и новом, после глагола отрицательного полагается имя, от него зависящее, в родительном падеже.)
Там же:
Коль Бог тебя создал, ему ты покланяться
И должен чтить душой; и проч.
Стран. 44: В кловратности своей.
Стран. 46: Но муза только показалась,
Век обожать ее душа моя поклялась.
Стран. 49: Не так блещет луч на своде
С древ падут уже листы,
И прохожих под ногами,
Хрупнут, стонут и шумят.
Стран. 61: Но, ах! ужасна смерть,
Вдруг верть,
Пришла и без призыву.
Стран. 65: То страждущих от рук Калигулов ужасных.
Стран. 66, Вскричали черви все: несут то червеморца.
Стран. 76: Один из них живет в счет глупости людской.
Стран. 88: Великолепствуя главу подъемлет снова.
Стран. 89: Но, ах! к погибели его не меньше злостной.
Сию первую книжку составляют большею частью стихотворения: одна ода, несколько посланий и ответов, несколько песен, несколько басней, и несколько отрывков. Вообще, г. Станевич, кажется, знает, в чем состоит наружная форма и механизм стихов, а особливо четырехстопных и шестистопных ямбических; но в сочинениях его не видим той правильности в мыслях, того порядка в расположении, той определенности в содержании, той выразительности, наконец того интереса, которыми отличаются хорошие стихи и проза. Может быть, слишком много потеряно времени над словами и фразами: такая критика бывает полезна только тогда, когда сочинение изобилует множеством красот существенных. Автор хорошей книги, прочитав беспристрастную критику, исправляет важные погрешности, и тем возвышает достоинство сочинения. Но когда двести страниц наполнены утомляющими повторениями, общими мыслями — написанными растянутым слогом, явными противоречиями, холодными рассуждениями, ничего не доказывающими доводами и разительными неприличностями; в таком случай полезнее объявить автору всю правду, и отвратить его, если можно, от неблагодарных муз, нежели указывать на ошибки грамматические. В ком страсть к писанию стихов сделается неизлечимою, от того, по свидетельству Горация, умные люди бегают, как от зараженного.
Ut mala quem scabics, aut morbus regius urget,
Aut fanaticus error et iracunda Diana;
Vesanum tetigiffe timent, fugiuntque poеtam,
Qui fapiunt: agifant pueri, incautique feguuntur.
Спрашиваем у всех, которым известны хорошие правила и примеры, соблюдено ли в следующей басне хоть одно условие из предписываемых пиитикой? Не говоря о вкусе, ни о замысловатости, ни о нравоучении, ни о приличностях, можно ли любителю изящной словесности прочесть это с равнодушием, без негодования?
Черви и стихотворец.
правитьДон! дон!
Печальный звон.
Друзья, родные плачут,
И над покойником прегорьки слезы льют.
Так все идет: кому печаль, а черви скачут,
Вот пища им; кого на праздник им несут?
Несут то стихотворца;
О! злобна весть червям, чем поживиться тут?
Вскричали черви все, несут то червеморца.
Ту чорству черви снедь никак не угрызут,
И с голоду помрут.
Книгопродавцы ли так могут позабыться,
Чтоб червям после них было чем поживиться?
И это язык богов? Хераксков в новой своей дидактической поэме говорит:
Дерзая на Парнас того не позабудь,
Что музы существа божественного суть;
Речами подлыми не оскорбляй их слуха,
Ни мыслей скаредством, ни низостию духа.
Заключим сию статью еще одним образцом искусства вроде забавной поэзии. Г. автор хотел рассмешить читателя; в самом деле нельзя не улыбнуться и не пожать плечами после прочтения следующей пьесы:
Слезы.
правитьСюда! друг другу все кричали;
Нельзя дешевле продавать.
И опрометью все бежали,
Туча чего-то покупать.
С деньжонками моими,
Я бросился за ними,
И что ж увидел?.. воз,
Родов различных слез.
А! а! творцы стихов и прозы,
Узнал и я теперь,
Где вы свои берете слезы…
Вот как их чувствам верь!
Авторы покупают слезы, которые привозятся возами на продажу!!
[Каченовский М. Т.] Собрание сочинений в стихах и в прозе Евстафия Станевича. Книжка первая. В Санктпетербурге. 1805 // Вестн. Европы. — 1806. — Ч. 25, N 2. — С. 119-129.
- ↑ См. письмо к г-ну Кондратьеву при начале книги.
- ↑ Еще более достойно примечания, что Веллей Патеркул ни в XXXVI статье, II. книги римской своей истории, где исчисляет славных писателей, ниже, как кажется, в другом месте не говорит того, что влагает ему в уста г. Станевич, (1) Эврипид? (2) Эсхин был оратор, не трагик, (3) Эвполисе? (4) Стр. 39.
- ↑ См. письмо к г. Кондратьеву.
- ↑ Там же, и на многих местах в книге.