Смерть волка
Клубились облака под бледною луною,
Как над пожарищем клубится сизый дым.
До горизонта лес чернел сплошной стеною.
Мы зорко двигались с волнением немым
То по сырой траве, то вереском, то лесом,
И вдруг увидели под сумрачным навесом
Могучих сосен след когтей. Сомненья нет:
Напали, наконец, на верный волчий след.
Мы чутко замерли, и замерло дыханье.
Хранили лес и дол глубокое молчанье,
Лишь плакала сова тоскливо в тишине.
Не трогал ветерок седых дубов на скалах
И башен каменных немых и одичалых.
Безмолвствовало всё в туманном полусне.
Тогда передовой, старик, охотник ярый,
Разведчик опытный, — прильнул к песку и нам
Внушительно сказал, что, судя по когтям,
С волчихой волк прошел, и их волчата — парой.
Мы приготовили ножи и шли вперед,
Блестящие стволы скрывая осторожно.
Вот стал передовой. Я подался тревожно,
Взглянул между ветвей, сплетавшихся как свод,
И встретил пару глаз; они из тьмы сверкали.
Четыре легкие фигуры танцевали
В сиянии луны средь вереска. Они
Уже почуяли, что враг вблизи таится.
Поодаль волк застыл, а боком к нам, в тени
Под деревом — как бы изваяна волчица:
Мать Рима, та, кого Рим не забыл, и кем
Любовно вскормлены владыки Ромул, Рем.
Волк подошел к ней, лег. Кривые когти ног
Вонзились в глубь песка. Он чуял, что защита
Смешна: смертельный враг застиг его врасплох.
Пути отрезаны, убежище открыто.
Тогда средь злых собак он ту, что всех сильней,
За глотку ухватил и рухнул вместе с ней,
Железных челюстей своих не разнимая.
Гремели выстрелы, бока его пронзая,
Скрестились, лязгая, внутри его клинки.
Он когти не разжал, не разомкнул клыки:
Враг всё еще был жив, — волк только труп собачий
Швырнул и на врагов уставился опять.
Ножи торчали в нем, вонзясь по рукоять.
Он был прибит к земле, и лужею горячей
Дымилась волчья кровь. Взгляд застилал туман.
Вот тихо облизал он кровь смертельных ран
И, не желая знать, за что и кем изранен,
Глаза свои закрыл безмолвен, бездыханен.
В раздумье тягостном склонился я к ружью.
Я видел пред собой звериную семью —
Волчиху и волчат. Отца им не увидеть.
Не будь ее волчат, она, как их отец,
Сумела б с честью грудь подставить под свинец.
Но долг ее — не дать детей своих обидеть,
От гибельных когтей опасности спасти
И выучить сносить напасти и лишенья,
Чтоб в сделку никогда с врагами не войти,
Как те ничтожные и низкие творенья,
Которые должны за пищу и за кров
Терзать владельцев скал, ущелий и лесов.
Увы, — подумал я. — Как это ни обидно,
Мне стыдно за себя, за человека стыдно.
О, как ничтожны мы. Достойно умирать
Учиться мы должны у вас, зверье лесное!
Удел живущего — бороться и страдать.
Величье в твердости; ничтожно остальное.
Бродяга сумрачный, я подвиг твой постиг.
Мне в глубь души твой взгляд тускнеющий проник
И молча возвестил: О, если только властен,
Дерзай, дабы душа достигла тех высот
Суровой гордости, которой тот причастен,
Чей дух в родных лесах бестрепетно живет.
Молиться и стонать и плакать недостойно.
Исполни долг, но долг владыки, не раба.
Трудись, иди, куда зовет тебя Судьба,
Страдай и умирай, как умер я спокойно.
| 
