Вотъ повѣсть древнихъ временъ. Всадники пустынь Неджда, выслушайте ужаснѣйшую повѣсть! — Завѣты Судьбы неизбѣжны: стрѣлы ея постигаютъ человѣка на высотахъ Тудыха и въ глубокихъ долинахъ Веджры.
Вы слыхали о Шанфаріи, и кто изъ васъ не слыхалъ о немъ, въ благословенной землѣ Арабской? Имя его поражало ужасомъ самыхъ отважнѣйшихъ витязей пустынь нашихъ. Его стихи повѣшены были на золотой цѣпи въ священномъ храмѣ Каабы. Сто поколѣній исчезло съ поверхности земли, но стихи Шанфарія повторяются храбрыми сынами степей и красавицами Геджаза, коихъ шеи прелестнѣе шей бѣлыхъ голубей, когда они поднимаютъ ихъ вверхъ напившись чистой воды Сейлана; коихъ глаза нѣжнѣе глазъ лани, смотрящей на дѣтищъ своихъ, прыгающихъ по ущеліямъ Эль-Аксы. Поющій стихи Шанфарія, чувствуетъ на устахъ своихъ сладость благовоннаго Іеменскаго меду, и горькая печаль, наполняющая его сердце, улетаетъ отъ него, какъ бѣлый песокъ пустыни, гонимый порывомъ сѣверо-восточнаго вѣтра.
Шанфарій любилъ прекрасную Дальфу и Дальфа любила его. Онъ былъ знаменитѣйший герой того времени; она красотою своею превосходила всѣхъ дѣвъ пустыни. Родители благословили любовь ихъ, и они жили счастливо. Но что значитъ счастіе человѣка?.. оно непостояннѣе сѣраго облака, блуждающаго въ влажномъ воздухѣ, послѣ обильнаго весенняго дождя, оно ломче тонкой тростинки, ростущей въ руслѣ потока, которая нѣсколько мѣсяцевъ предъ тѣмъ питалась быстрою водою, съ шумомъ ниспадающею съ неприступныхъ утесовъ Джебейля, и переносила свирѣпость бури и удары града, но потомъ исчезла внезапно въ ясный и тихій лѣтній день. Смотрите! уже лучи солнца выпили всю воду — и въ руслѣ потока остались только круглые камешки и крупный лесокъ, осѣняемьій сплетшимся тростникомъ, теперь шипящія змѣи ищутъ въ немъ убѣжища отъ зноя; всѣ почти тростники лежатъ изломанныя вѣтромъ и легкими ногами Газелей, бѣгающихъ каждое утро съ вертеповъ Джебейля къ отдаленной лужѣ, въ коей остается еще нѣсколько мутной и солоноватой воды. Одна только тростинка тонкая, сухая поднимается среди сего разрушенія: судьба ея еще неисполнилась. Но вотъ двѣ легкія Мукки, оставившія неконченное гнѣздо свое въ ущеліи горъ, летятъ поднимаясь и опускаясь безпрестанно: слабыя ихъ крылья утомлены дальнимъ воздушнымъ путешествіемъ; онѣ ищутъ, гдѣ бы присѣсть, но не рѣшаются избрать камня, ибо камни раскалены солнцемъ, и быть можетъ, тамъ лежитъ пестрый змѣй, ихъ врагъ неумолимый; наконецъ видятъ сухую, уединенную тростинку, и стремятся къ ней, насвистывая обыкновенную свою пѣсню: усталость и любовь возбуждаютъ въ нихъ желаніе присѣсть на оной; но едва присѣли, тростинка вдругъ переломилась на нѣсколько частей, и бѣдныя птички опять поднялись на воздухъ. Такъ разрушилось и счастіе Шафарія.
Поколѣніе Аздъ, къ коему принадлежалъ Шанфарій, славится храбростію и великодушіемъ своихъ воиновъ, красотою и добродѣтелью женъ. Но поколѣніе Саламанъ извѣстно по однимъ только постыднымъ недостаткамъ: никогда странствующій путешественникъ не испыталъ ихъ гостепріимства, никогда слезы невинности не трогали каменной груди ихъ; они находятъ гнусное удовольствіе обижать обиженнаго, насмѣхаться надъ несчастнымъ и быть ненавидимыми отъ несчастныхъ: ихъ сердца — пусты какъ воздухъ, въ душѣ ихъ — измѣна, на лицахъ — безстыдство; руки ихъ запятнаны кровавымъ корыстолюбіемъ.
Сіе поколѣніе Саламанъ жило въ вѣчной враждѣ съ сынами Азда. Покуда Шанфарій находился между послѣдними, Саламанцы не смѣли приблизиться къ ихъ кочевьямъ на разстояніе тысячи выстрѣловъ изъ лука. Великодушіе Шанфарій подало однако же удобный случай совершить злобный ихъ умыселъ. Онъ отправился проводить путешественниковъ къ другому кочевью, ибо копье его всегда готово было къ защитѣ безсильнаго, а имущество къ удовлетворенію нуждъ странника и сироты.
Зловредные Дивы[1] всегда имѣютъ связи съ злобными и коварными людьми. Одинъ изъ нихъ немедленно сообщилъ Саламанцамъ объ отсутствіи Шанфарія: взявъ на себа видъ одного изъ Аздъ, онъ отправился въ ихъ кочевье, сталъ на рубежѣ онаго и сильнымъ голосомъ промолвилъ: «Потомки Саламана! вашъ непріятель ищетъ у васъ убѣжища. Я обиженъ Шанфаріемъ, кровь находится между имъ и мною; онъ пролилъ кровь моего брата. Окажите мнѣ покровительство: мщеніе есть первый долгъ Арабскаго воина.»
Голосъ хитраго Дива раздался въ сердцахъ Саламанцевъ: они всѣ вдругъ почувствовали свирѣпую радость, подобную той, какую возбуждаетъ въ молодыхъ гіенахъ дикій, пронзительный голосъ жестокой ихъ матери, когда, растерзавъ члены заблудившагося въ горахъ путника, она, окровавленною пастью, призываетъ голодныхъ дѣтей своихъ раздѣлить съ нею ужасную пищу. Асиръ, сынъ Джаберовъ, злѣйшій всѣхъ соотчичей своихъ, предводительствовалъ Саламанцами. Онъ созвалъ къ себѣ для совѣщанія триста храбрыхъ всадниковъ своего поколѣнія: но совѣты коварныхъ рѣшаются одною только подлостію и измѣною. Въ минуту заката солнца всѣ они были уже на коняхъ и помчались въ направленіи къ кочевью Азданъ.
Поколѣніе Аздъ расположено было въ долинѣ, орошаемой Сейланомъ и окруженной горами. Тишина господствовала въ окрестностяхъ, въ станѣ совершенная безпечность. Саламанцы вторгаются туда ночью и производятъ ужасную сѣчу прежде нежели погруженные въ сонъ Аздане успѣли опомниться. Въ нервомъ страхѣ всѣ они думали, что полчище страшныхъ Дивовъ напало на нихъ, чтобъ отмстить за убійство ихъ товарища, котораго камень, брошенный случайно однимъ изъ Аздовъ, поразилъ въ голову, въ то самое время, когда зловредный духъ выдаивалъ ихъ верблюдицъ, ибо въ горахъ Сейланскихъ всегда живетъ множество Дивовъ и волшебниковъ, выжидающихъ только случая, чтобъ вредить смертнымъ: днемъ они появляются на равнинахъ Неджда въ видѣ хромыхъ гіенъ и сѣрыхъ волковъ; ночью же пируютъ въ ущеліяхъ Акабы. — Смятеніе распространилось между Азданами: не многіе думали о защитѣ, большая же часть воиновъ заботилась только о спасеніи себя и женщинъ. Каждый скорѣе уходилъ въ пустыню. Саламанцы, опустошивъ оставленные шатры, собрали обильную добычу и угнали съ собою множество скота. Пятьдесятъ дѣвъ прелестныхъ достались имъ въ плѣнъ: въ томъ числѣ была Дальфа, Дальфа роза Іемамская, краса пустынь Гедзаза, столько же превосходившая всѣхъ женщинъ красотою, сколько солнце яснѣе блѣдной луны.
На другой день Аздане, разсѣявшіеся ночью въ пустынѣ, начали собираться къ кочевью своему. Здѣсь они увидѣли шатры свои разрушенные, тѣла убитыхъ товарищей лежащія на пескѣ, кровь разлитую повсюду. Крикъ и стонъ мужей, вопль и отчаяніе женъ раздавались въ пещерахъ горъ Сейланскихъ и потрясали воздухъ!… Но горесть бесполезна, если ею нельзя вознаградить потери. И такъ Аздане, похоронивъ тѣла убитыхъ у подножія одного песчанаго холма, возложили на верблюдовъ остатокъ имущества, уцѣлѣвшаго отъ расхищенія, и въ тотъ же день отправились во внутренность Джоуфа.
Вскорѣ Шанфарій возвратился изъ своего путешествія; бѣлоногая его Шакра ржала весело подъ нимъ приближаясь къ знакомымъ пастбищамъ, онъ самъ побуждалъ ее къ бѣгу, спѣша къ роднымъ, къ любезной Дальфѣ. Но гдѣ она? гдѣ матерь Шанфарія? — На томъ мѣстѣ, гдѣ прежде стояли шатры Азданъ, онъ видитъ издали Шакаловъ, безопасно блуждающихъ, и стада черныхъ Каттъ, съ ужаснымъ крикомъ летающихъ въ воздухѣ, или подбирающихъ съ земли скудную пищу послѣ удалившихся жителей. — Не вѣря глазамъ своимъ, онъ бѣжитъ, приближается — и находитъ одни лишь оставшіеся въ землѣ колья, къ коимъ привязаны были палатки, и окружавшіе ихъ для стока воды, прокопы, кои вѣтеръ уже началъ заносить пескомъ. Признаки запекшейся крови, части изорваннаго платья и множество разбросанныхъ войлоковъ, покрывавшихъ шатры, удостовѣрили Шанфарія, что въ его отсутствіи большое несчастіе посѣтило его поколѣніе. Неподвижно простоявъ нѣсколько часовъ въ семъ, нѣкогда столь пріятномъ для него мѣстѣ, онъ сѣлъ опятъ на вѣрнаго коня своего, примѣтно раздѣлявшаго съ нимъ глубокую печаль его, и тихимъ шагомъ пустился въ степь безъ всякой цѣли.
Между тѣмъ разбой, свершенный Саламанцами, вскорѣ сдѣлался извѣстнымъ между бедуинами. Всадники, коихъ Шанфарій встрѣтилъ въ пустынѣ, разсказали ему о всѣхъ обстоятельствахъ сего горестнаго произшествія: тутъ онъ поклялся жестоко отмстить коварнымъ Саламанцамъ. Отправясь въ Джоуфъ съ двумя храбрыми воинами, Омаромъ и Селикомъ, которые пристали къ нему во время его странствованія и обѣщали раздѣлять съ нимъ опасности, — отъ хотѣлъ сперва отыскать всѣхъ товарищей своихъ и съ ними вмѣстѣ сдѣлать нападеніе на враговъ: но уже не нашелъ своего поколѣнія. Аздане, чувствуя себя слишкомъ слабыми, принуждены были раздѣлиться на нѣсколько партій нѣкоторые изъ лихъ присоединились къ другимъ поколѣніямъ, прочіе удалились въ Тегаму. Тѣхъ, коихъ Шанфарій успѣлъ отыскать, всѣми мѣрами убѣждалъ онъ возвратиться съ нимъ въ Недждъ и кровью враговъ смыть нанесенную имъ обиду; но ни кто не рѣшился участвовать въ этомъ благородномъ предпріятіи. «Прощайте, малодушные!» сказалъ имъ тогда герой, воспаленный гнѣвомъ. «Друзья! поднимите съ земли вашихъ верблюдовъ; я пойду искать другихъ для себя товарищей. Вотъ небо, пылающее безчисленными звѣздами: мы найдемъ между ними вѣрныхъ для себя путеводителей въ безлюдныхъ и глухихъ степяхъ Арабіи. Для честныхъ есть въ мірѣ убѣжище отъ обиды, такъ какъ для путника есть прохладный пріютъ отъ полуденнаго зноя. На землѣ не бываетъ тѣсно человѣку, одаренному умомъ и одушевленному благородными чувствами, стремится ли онъ къ достиженію предположенной цѣли, или избѣгаетъ преслѣдованія злобныхъ. Взамѣну васъ, презрительные потомки храбраго Азда, друзьями моими будутъ быстроногій волкъ пустыни, пестрый леопардъ и гривастая хромая гіена: они не страшатся опасностей, не знаютъ ни подлости, ни измѣны; они всегда готовы защищаться отъ враговъ и мстить за обиду, имъ нанесенную. Неблагодарные! всегда я первый бросаяся на вашихъ непріятелей и всегда послѣдній, при раздѣлѣ добычи, протягивалъ побѣдоносную руку для полученія своей доли, которую потомъ всегда жертвовалъ въ пользу бѣднѣйшихъ семействъ вашихъ. Вы теперь оставляете меня! и думаете ль вы, что помощь ваша для меня необходима? — Неустрашимое сердце, кривой мечъ мой и желтый дребежжащій лукъ, вотъ мои вѣрные товарищи: въ благородномъ подвигѣ! Вы знаете твердость моего духа и мою рѣшительность: ни голодъ, ни жажда, ни стужа, ни зной ни когда не были для меня препятствіемъ въ моихъ предпріятіяхъ. Ни одинъ изъ вашихъ бѣгуновъ не опережалъ моей бѣлоногой Шакры, никто изъ Бедуиновъ, сѣвъ на нее, не догонялъ меня бѣгущаго пѣшкомъ по кремнистой почвѣ Неджа. Боги мнѣ пособятъ: они покровительствуютъ храбрыхъ, исполняющихъ долгъ мщенія. Клянусь Всевышнымъ Существомъ, создавшимъ степи и горы, и семью блуждающими звѣздами, и Геніемъ хранителемъ стадъ нашихъ, и священнымъ храмомъ Каабы, и небесною водою колодезя Земземъ, что ни гребень не коснется волосъ моихъ, ни капля вина не упадетъ на уста мои, доколѣ собственной рукою не убью ста развратныхъ сыновъ Саламановыхъ!»
Произнесши сію клятву, Шанфарій, съ вѣрными друзьями своими, Омаромъ и Селикомъ, отправился въ Недждъ и прибылъ въ окрестности кочевья Саламавцевъ. Онъ избралъ для себя небольшой холмъ, не слишкомъ отдаленный отъ ихъ табора, и съ него сторожилъ своихъ враговъ, отлучающихся въ пустыню за разными надобностями. Каждый разъ, когда усматривалъ въ степи одного иди нѣсколькихъ Саламанцевъ, онъ устремлялся на нихъ съ своей возвышенности, какъ стрѣла, пущенная съ тугаго Іеменскаго лука, какъ громъ, ниспадающій съ неба въ вершину криваго дерева, растущаго косвенно на скатѣ пещанаго бугра. Вы видали, друзья мои, какъ въ ясное весеннее утро, когда ровная степь Салманская, усыпанная бѣлымъ пескомъ и острыми кремнями, отражая лучи солнца, блеститъ какъ богатый шлемъ Оджемскаго[2] воина, — внезапно восточный вѣтеръ наноситъ черную тучу: бурныя облака накопляются подъ сводомъ огромнаго голубаго шатра, коимъ Аллахъ осѣнилъ отчизну смертныхъ; тихій трескъ грома катится въ отдаленности, весь воздухъ наполненъ густыми клубами песку; свѣтъ гаснетъ; только молнія, сверкающая безпрестанно, ослѣпляетъ глаза уединеннаго всадника, поспѣшно возвращающагося въ свое кочевье; потерявшись среди пыльныхъ завертней, онъ не знаетъ, въ какомъ направленіи продолжать путь свой; слѣзаетъ съ коня и привязываетъ его къ своему копью, водруженному имъ къ землю. Уже дождь начинаетъ падать рѣдкими, но крупными каплями. Бѣлая лань, уходящая отъ волковъ, растерзавшихъ въ горахъ двухъ ея дѣтищъ, едва успѣла скрыться подъ захирѣлое дерево, осѣняющее скатъ холма, гдѣ дрожащія ея ноги скользятъ въ пескѣ, какъ вдругъ ударъ грома раздробилъ оное; высокій столбъ пыли поднялся отъ холма; несчастная мать быстро отпрянула оттоль, пораженная ужасомъ, и помчалась въ пустыню; но вскорѣ силы ея ослабѣли: она упала и испустила духъ. Такъ точно Шанфарій внезапно нападалъ на своихъ враговъ, когда они совершенно того не ожидали, онъ всегда являлся предъ ними съ смертоноснымъ оружіемъ своимъ. Рука его такъ была мѣтка, что, догнавъ кого либо изъ Саламанцевъ, онъ всякой разъ напередъ кричалъ предостерегая, что нанесетъ ему ударъ въ глазъ, въ сердце, въ желудокъ. Такимъ образомъ Шанфарій, въ теченіе трехъ лѣтъ, повсюду слѣдуя за шатрами разрушителей счастія своего, истребилъ изъ нихъ девяносто девять человѣкъ. Напрасно они переходили въ разныя страны Неджеда и занимали неприступныя мѣста, напрасно истощали всю хитрость свою, чтобъ поймать его, или убить преодолѣвъ его числомъ людей: онъ былъ повсюду и они нигдѣ не могли окружить его, ни догнатъ.
Клятва Шанфарія была уже почти исполнена, но душа его не могла позабыть Дальфы. Съ холмовъ, всегда бывшихъ его убѣжищемъ, вблизи табора Саламанцевъ, онъ часто примѣчалъ ее въ толпѣ женщинъ сего поколѣнія, ходившихъ всякое утро съ большими глиняными сосудами на головѣ черпать воду изъ ключа, лежащаго на краю стана, или изъ ручья, при которомъ оный былъ расположенъ. Сердце любовника легко узнавало возлюбленную, хотя она, наровнѣ съ прочими женщинами, всегда была покрыта длиннымъ темнымъ никабомъ, падавшимъ съ головы до ногъ. Ростъ, походка отличали ее въ глазахъ Шанфарія отъ всѣхъ ея подругъ: она была пряма, какъ пальма; при движеніи, она нѣжно колебалась подобно вѣтви гибкаго бана, или копью Арабскаго воина, сдѣланному изъ длинной Тегамской трости. Пылая желаніемъ освободишь ее изъ рукъ похитителей, и чтобы удобнѣе обмануть ихъ бдительность, Шанфарій рѣшился удалиться на нѣкоторое время отъ ихъ кочевья.
Омара, вѣрнаго товарища Шанфаріева, уже не было: онъ погибъ въ теченіе сего времени отъ стрѣлы одного Саламанца. У Шанфарія оставался одинъ только спутникъ Селикъ, сынъ Аземовъ, къ которому питалъ онъ нѣжнѣйшія чувства дружбы и коимъ былъ любимъ пламенно. Уже болѣе года одинъ храбрый Селикъ раздѣлялъ всѣ труды его и страданія; онъ стоялъ на стражѣ во время сна друга своего, онъ утѣшалъ его въ печали, и какъ левъ бросался на враговъ, коль скоро видѣлъ его въ опасности. Съ нимъ Шанфарій отправился въ Геджалъ. Тамъ, во всѣхъ поколѣніяхъ онъ былъ принятъ съ восторгомъ. Всѣ Нашиды, воспѣвали славные его подвиги, воины повторяли съ восхищеніемъ превосходныя его стихотворенія. Спустя шесть мѣсяцевъ, онъ не ожиданно опять явился въ пустыняхъ Неджда. — Для совершенія своей клятвы онъ хотѣлъ не премѣнно убить злобнаго Асира, но желалъ напередъ возвратить свободу Дальфѣ. Прибывъ въ ту страну, гдѣ кочевали Саламанцы, онъ оставилъ Селика въ пустынѣ, а самъ, чтобы съ точностію освѣдомиться о мѣстѣ ихъ пребыванія, заѣхалъ къ поколѣнію Бенизобейдъ. Потомъ, соединившись съ своимъ товарищемъ, сказалъ ему: «Селикъ! лице твое не знакомо нашимъ врагамъ; они мало видѣли тебя вблизи. Поѣзжай, другъ, по направленію Юго-Восточнаго вѣтра: тамъ кочуютъ сынъ Саламановы. Ты придешь въ ихъ таборъ и будешь стараться, сдѣлавшись ихъ гостемъ, узнать обстоятельно положеніе ихъ юрты и шатеръ, подъ коимъ живетъ Дальфа. Я буду ожидать тебя въ семъ мѣстѣ.» — «Клянусь глазомъ своимъ, отвѣчалъ Селимъ, что исполню твое желаніе: ты можешь положиться на мою дружбу.» Сказавъ сіе, Селикъ взлетѣлъ на коня и помчался по направленію Юго-Восточнаго вѣтра.
Цѣлые сутки Шанфарій ожидалъ возврата Селикова. Наконецъ, на краю горизонта, онъ видитъ черный движущійся пунктъ, и вскорѣ узнаетъ въ ономъ всадника, летящаго къ нему, какъ западный вѣтеръ, сметающій песокъ въ пустынѣ. Чрезъ нѣсколько минутъ Селикъ уже былъ при Шанфаріи.
«Ну, что? торопливо спросилъ его витязь: какое извѣстіе?»
— Все благополучно, отвѣчалъ Селикъ. Я преломилъ съ Саламанцами хлѣбъ гостепріимства, и былъ принятъ ими какъ нельзя лучше. Но въ прошедшую ночь пріѣхалъ къ нимъ какой-то незнакомый мнѣ всадникъ, давній гость ихъ Шейха, Асира, сына Джаберова. Асиръ немедленно созвалъ къ себѣ знаменитѣйшихъ воиновъ своего поколѣнія. Въ присутствіи сего незнакомца, они долгое время производили свои совѣщанія. Между тѣмъ я успѣлъ войти въ сношенія съ одною старухою изъ вашего поколѣнія, живущею у нихъ въ плѣну. Эта женщина называетъ себя родственницею твоею: она доставила мнѣ всѣ нужныя свѣдѣнія о Дальфѣ и отъ моего имени увѣдомила ее о намѣреніи твоемъ освободить ее изъ рукъ похитителей. Сего дня, по утру, пришелъ ко мнѣ Асиръ и сказалъ о желаніи своемъ, чтобы я, какъ гость его, участвовалъ на равнѣ съ ними, въ важномъ предпріятіи, о которомъ вчера они совѣщались между собою. Я согласился на его предложеніе. Тогда онъ увѣдомилъ меня, что не знакомый всадникъ, о которомъ я говорилъ тебѣ, привезъ имъ извѣстіе, что какой-то богатый Персидскій Мерзебанъ[3], изъ числа Хозроевыхъ царедворцевъ, ѣдетъ изъ Аджема[4] въ Іеменъ. — "Онъ будетъ проѣзжать не далеко нашего стана, " сказалъ мнѣ потомъ Асиръ тихимъ голосомъ, «и мы рѣшились ограбить, этаго нечистаго огнепоклонника. Сего дня въ вечеру, мы всѣ отправимся караулить его на пути.»
«И ты согласился участвовать въ разбоѣ?» спросилъ съ удивленіемъ Щанфарій.
— Я буду только свидѣтелемъ ихъ безчинства; отвратить его я не въ состояніи. Съ другой стороны, я не хотѣлъ возбуждать въ Асирѣ ни малѣйшаго на свой счетъ подозрѣнія, тѣмъ болѣе, что отлучка Саламанцевъ изъ табора, показалась мнѣ удобнѣйшимъ случаемъ къ достиженію нашей цѣли. Я сказалъ ему, что охотно поѣду съ ними для сего набѣга, съ тѣмъ однако же, чтобъ онъ далъ мнѣ на этотъ разъ коня своего, на смѣну моего, совершенно изнуреннаго дальнимъ путешествіемъ, и сверхъ того позволилъ бы мнѣ. Отлучиться прежде, на нѣсколько часовъ, въ пустыню, чтобъ взять другое копье и стрѣлы, зарытыя мною въ песку, въ извѣстномъ мнѣ мѣстѣ.
"Я не понимаю сихъ условій, « сказалъ Шанфарій: „какую все это имѣетъ связь съ цѣлію твоего путешествія къ Саламанцамъ?“
— Величайшую, отвѣчалъ Селикъ. Асиръ согласился на мои требованія безъ всякаго противурѣчія, и я, подъ предлогомъ взятія стрѣлъ и лука, поспѣшилъ къ тебѣ съ извѣстіемъ о томъ, что въ нынѣшнюю ночь всѣ его воины оставятъ таборъ, и ты весьма удобно можешь увезти Дальфу. Она отвѣчала мнѣ чрезъ старуху, что готова тотчасъ уйти, если только я подамъ ей къ тому средства. Это рѣшило меня воспользоваться предложеніемъ Асира, чтобы достать у него другаго коня, необходимо нужнаго въ семъ случаѣ. Я велѣлъ сказать Дальфѣ, что, когда всѣ войны уѣдутъ изъ стана, она, одѣвшись въ мужской эграмъ, должна итти къ палаткѣ, отведенной для меня по приказанію Асира: тамъ найдетъ надежную лошадь, привязанную къ копью, и на ней должна немедленно отправишься къ тремъ пальмамъ, растущимъ въ небольшомъ разстояніи отъ табора, гдѣ ты уже будешь ожидать ее. — Въ началѣ ночи, прибавилъ Селикъ, я возвращусь туда и оставлю для нее коня своего у входа моей палатки.
„Какой же отвѣтъ получилъ ты отъ Дальфы? Обѣщалась ли она исполнить твое распоряженіе?“ спросилъ обрадованный витязь, сжимая руку своего друга.
— Она все исподнитъ, продолжалъ Селикъ. Но дай мнѣ твое меньшое копье и нѣсколько стрѣлъ Сомгаровыхъ[5], чтобъ имѣть съ чѣмъ возвратиться къ Саламанцамъ. Ты же ступай не спѣша, чтобы въ исходѣ первой половины ночи, быть у трехъ пальмъ; ты ихъ легко найдешь: онѣ находятся на прямомъ пути отсюда въ таборъ»
«Другъ мой!» сказалъ Шанфарій, смотря съ умиленіемъ на Селика. «Ты возраждаешь новую жизнь въ моемъ сердцѣ! но я не смѣю вѣрить своему счастію. Я опасаюсь, нѣтъ ли тутъ какой-либо измѣны? Ты не знаешь злобнаго Асира: онъ никогда не говоритъ правды; хитрая и безпокойная душа его безпрестанно вьется въ его груди, какъ черный змѣй между частыми кустами вереску. Совѣтую тебѣ поступать съ нимъ сколько можно осторожнѣе.»
— Мнѣ кажется, отвѣчалъ Селикъ, что въ семъ случаѣ мнѣ нечего опасаться. Они меня не знаютъ, и я всегда могу найти средство ускользнуть отъ нихъ и соединиться съ тобою. Но гдѣ я найду тебя?
«Я буду ожидать тебя въ Айнъ-Заркѣ,» сказалъ Шанфарій, и предался глубокой думѣ, какъ-бы смущенный какимъ-то печальнымъ воспоминаніемъ.
— Ты страждешь, Шанфарій? спросилъ Селикъ, взявъ его дружески за руку.
"Меня мучитъ ужасное предчувствіе, " отвѣчалъ витязь. «Когда мы были въ Геджазѣ, старая колдунья Ханса ворожила мнѣ на песку съ девятью круглыми камешками, и предсказала…»
— Что же она предсказала ? —
«Большое несчастіе. Она выворожила мнѣ, что я вдругъ потеряю друга и любовницу, и что я самъ буду причиною ихъ гибели, равно какъ и своей собственной: — Ты оставляешь меня, Селикъ: я боюсь, чтобъ предсказаніе Хансы не сбылось слишкомъ скоро.»
— И ты вѣришь пустословію старой обманщицы! Пословица говоритъ: колдунъ лжетъ, глупой платитъ.
"Другъ мой, " отвѣчалъ Шанфарій: «всѣ говорятъ, что Ханса понимаетъ языкъ птицъ и имѣетъ сношеніе съ Дивами. Она легко можетъ знать предопредѣленіе. Пословица говоритъ: ворожея отгадываетъ судьбу другихъ, хотя не знаетъ, сто сдѣлается завтра съ нимъ самимъ.»
— Шанфарій! ты напрасно предаешся печальнымъ думамъ въ то время, когда боги явно благопріятствуютъ твоимъ намѣреніямъ и даже предупреждаютъ твои желанія. Ты знаешь пословицу: если радость и печаль случатся вмѣстѣ, то радуйся сего дня, а печаль откладывай на завтра. Но, прощай любезный другъ! мнѣ пора возвратиться къ Асиру; ты поѣзжай къ тремъ пальмамъ. — Сказавъ сіе, Селикъ взялъ десять стрѣлъ и меньшое копье у Шанфарія, и оставилъ его.
Въ сумерки Селикъ явился къ Саламанцамъ и нашелъ всѣхъ воиновъ уже готовыхъ къ походу. "Мы думали, " сказалъ ему Асиръ, «что ты уже невозвратишься. — Вотъ для тебя лошадь: садись; пора отправиться.»
— Я не могъ скоро отыскать Сомгаровыхъ стрѣлъ своихъ, отвѣчалъ Селикъ.
«У тебя есть Сомгаровы стрѣлы?» съ удивленіемъ вопросилъ Шейхъ Саламанцевъ.
— Да, есть десять, самыхъ лучшихъ, изъ коихъ пять подарю тебѣ, почтенный мой хозяинъ! Да принесутъ онѣ тебѣ благополучіе! — Говоря сіе, Селикъ подалъ десять стрѣлъ корыстолюбивому Асниру, который восхищенъ былъ симъ подаркомъ. Потомъ воткнувъ въ землю, у своей палатки, копье, имъ привезенное, и привязавъ къ нему своего коня, вооружился, сѣлъ на коня Асирова, и отправился вмѣстѣ съ Саламанцами. Ихъ было всего двѣсти человѣкъ. Выѣхавъ изъ стана, они раздѣлились на пять отрядовъ, и пустились въ разныя стороны, чтобъ занять назначенныя мѣста.
Въ свою очередь Шанфарій отправился къ тремъ пальмамъ. Приближаясь къ нимъ, онъ вскорѣ увидѣлъ всадника, ѣдущаго тихимъ шагомъ, и узналъ подъ нимъ буланаго коня Селикова. «Это она?» вскричалъ Шанфарій, «Дальфа! любезная моя Дальфа!» и поскакалъ къ ней. Голосѣ любезнаго пронзилъ сердце Дальфы: дрожащею рукою она поворотила къ нему коня своего, и нѣсколько наклонилась; Шанфарій протянулъ къ ней свою руку и, нѣжно обнимая милую, спросилъ: «Ты меня не позабыла еще!» Но Дальфа быстро произнесла: "мной двоюродный брать![6] намъ должно скорѣе уйти отсюда: жизнь твоя въ опасности! — Куда намѣренъ ты отправиться? "
— Мы поѣдемъ въ Айнъ-Зарку. —
«Въ Айнъ-Зарку!» вскричала Дальфа: «тамъ кочуютъ Бени-Зобейды; они наблюдаютъ за тобою и сообщаютъ Саламанцамъ о всѣхъ твоихъ движеніяхъ.»
— Это быть не можетъ: третьяго дни я былъ у нихъ въ гостяхъ; они приняли меня весьма радушно и преломили со мною хлѣбъ.
"Они въ прошлую ночь присылали сюда человѣка, " продолжала Дальфа, «съ извѣстіемъ, что ты былъ у нихъ, и разспрашивалъ о мѣстѣ пребыванія Саламанцевъ. Теперь я узнала отъ женщинъ Асира, что онъ, съ воинами своими, отправился стеречь чернаго льва, опять здѣсь появившагося: такъ всѣ тебя называютъ здѣсь. — Прибытіе твоего пріятеля, котораго впрочемъ Саламанцы не узнали, затрудняло ихъ чрезвычайно: они боялись оставить его въ юртѣ, чтобы въ ихъ отсутствіе, не уѣхалъ онъ и, отыскавъ тебя, не помѣшалъ ихъ видамъ. И такъ, не смотря на то, что онъ сдѣлался ихъ гостемъ, они хотѣли убить его; но одинъ добрый старикъ возсталъ противу сего гнуснаго намѣренія и присовѣтовалъ взять его съ собою, утаивъ отъ него настоящую цѣль ихъ набѣга. Всѣ Саламанцы крайне негодовали на Асира, что онъ позволялъ сему неизвѣстному имъ гостю отлучиться въ пустыню за стрѣлами, и съ нетерпѣніемъ ожидали его возврата.»
— И такъ, они вѣроятно, стерегутъ меня въ направленіи кочевья Бени-Зобейдовъ, сказалъ Шанфарій съ нѣкоторымъ безпокойствомъ. Недавно я точно слышалъ въ этой сторонѣ шумъ ѣдущихъ всадниковъ. Намъ должно отправиться въ другую сторону. Бѣдный Селикъ!…. я не увижу тебя болѣе!….
Немедленно Шанфарій и Дальфа пустились оттуда по направленію сѣверо-восточнаго вѣтра. Три часа они ѣхали скорымъ шагомъ, и прибыли къ берегу потока. Нѣсколько разъ Шанфарій пытался переправиться чрезъ оный, но глубина потока, темнота ночи, страхъ Дальфы, всегда ему препятствовали. Находясь въ странѣ совершенно незнакомой, ему оставалось только слѣдовать берегомъ рѣки, пока не наступитъ день. Такимъ образомъ прибывъ къ ущелію одной горы, Шанфарій остановился и сошелъ съ коня. «Сестра моя!» сказалъ онъ Дальфѣ: «будемъ здѣсь ожидать разсвѣта. Я не знаю, куда вамъ ѣхать и гдѣ мы находимся; но думаю, что мы уже внѣ опасности.» — Утомленная Дальфа попросила воды. Лишь только Шанфарій сдѣлалъ нѣсколько шаговъ къ потоку, какъ раздался со всѣхъ сторонъ крикъ: «Это онъ! Это черный левъ!» Герой, изумленный этимъ неожиданнымъ крикомъ, спѣшитъ къ копью своему и бѣлоногому коню, не сомнѣваясь, что попалъ на засаду, но вдругъ видитъ себя окруженнымъ со всѣхъ сторонъ. — Саламанцы, желая взять Шанфарія живаго, направляютъ на него копья свои и требуютъ, чтобы онъ сдался. Но Шанфарій, схвативъ свой мечь, мужественно защищается противъ сорока враговъ и многимъ изъ нихъ наноситъ раны. «Подлые разбойники!» отвѣчаетъ имъ неустрашимый витязь, голосомъ отчаянія и изступленія. «Вы знаете, что между вами и мною нѣтъ другаго условія кромѣ красной смерти.» — На сей голосъ одинъ изъ всадниковъ, остававшійся дотолѣ назади, пробивается сквозь толпу и стремится прямо къ Шанфарію; но сей, двинувшись впередъ, встрѣчаетъ его сильнымъ ударомъ меча въ голову. "Я поклялся, " воскликнулъ тогда Шанфарій, «истребить сто сыновъ Саламанскихъ! теперь моя клятва исполнена.» — Несчастный! онъ не зналъ, что ему не суждено было исполнить сію клятву при жизни! Всадникъ, убитый его рукою, былъ вѣрный другъ его Селикъ, который, узнавъ свою ошибку и гнусный обманъ Саламанцевъ, спѣшилъ къ другу своему, рѣшась защититъ его, или умереть съ нимъ вмѣстѣ. Но въ то самое время, когда Шанфарій произносилъ слова клятвы своей, злобный Асиръ пронзилъ его копьемъ въ плечи. — Опредѣленія Судьбы неизбѣжны! Когда наступитъ роковое время, напрасно человѣкъ ухищряется избѣжать гибели: если онъ уклонится отъ смерти въ одномъ мѣстѣ, встрѣтитъ ее непремѣнно въ другомъ.
Дальфа также погибла въ минуту конницы Шанфарія: нѣкоторые повѣствуютъ, что одинъ изъ Саламанцевъ, принявъ ее за мужчину; нанесъ ей смертельный ударъ копьемъ въ грудь, иные же говорятъ, что она бросилась въ воду потока и въ немъ утонула. Такъ сбылось предсказаніе Хансы.
Спустя нѣсколько лѣтъ послѣ смерти Шанфарія, коварный Асиръ проѣзжалъ чрезъ то мѣсто, гдѣ убитъ сей славный воинъ и поэтъ. Тѣло его уже содѣлалось пищею хищныхъ звѣрей, только бѣлыя кости лежали, разбросанныя по песку. Асиръ, увидѣвъ черепъ Шанфарія, съ презрѣніемъ толкнулъ его ногою: но въ тоже мгновеніе отколокъ черепа вонзился ему въ ногу, — и Асиръ чрезъ нѣсколько дней испустилъ духъ въ ужаснѣйшихъ мученіяхъ. Такъ совершилась и клятва великаго Шанфарія.
- ↑ Дивъ, слово Персидское, означаетъ зловредныхъ духовъ пустыни, называемыхъ по Арабски Джинны. У васъ въ подобномъ значеніи употребляется слово Геній, заимствованное отъ Французскаго Génie. Кажется гораздо лучше было бы возстановить въ семъ случаѣ на Русскомъ языкѣ первоначальное названіе Дивъ, которое теперь вышло изъ употребленія, но отъ котораго остались по нынѣ многія производныя слова: диво, дивный, удивительный и проч.
- ↑ Персидскаго.
- ↑ Мерзебанами древніе Аравитяне называли Губернаторовъ Персидскихъ провинцій, и сіе слово означало у нихъ тоже, что Сатрапъ у Грековъ. Оно также употреблялось въ общемъ значеніи вельможи, богатаго человѣка.
- ↑ Аджемъ — Персія.
- ↑ Стрѣлы сіи такъ назывались отъ имени Сомгара, ихъ фабриканта; онѣ весьма славились у древнихъ Бедуиновъ.
- ↑ Обыкновенное выраженіе Бедуиновъ, у коихъ друзья и любовники всегда называютъ другъ друга двоюродными братьями или сестрами хотя бы вовсе не были родственниками между собою.