СМЕРТЬ СВЕНОНА {1},
ДАТСКОГО ЦАРЕВИЧА
Из "Освобожденного Иерусалима"
(С. VIII, ott. 4-39)
Северная лира на 1827 год
М., "Наука", 1984
. . . . . . . . . . . . . .
Все тихо в стане. Вот на вал
Восходит рыцарь юный.
"Кто б воины,- он говорил,-
Кто б, чада благодати,
Меня, пришельца, проводил
К вождю Христовой рати {2}?"
И рой их, жадный до вестей,
Пришельца провожает;
Пришлец, склонясь к вождю вождей,
Победну длань лобзает,
Ту длань, пред коей столько раз
Народы трепетали:
"О вождь,- потом, возвысив глас,
Сказал сквозь слез печали,-
Тебе, который славой дел
Дивиться мир заставил,
Я б весть отрадней дать хотел..."
Тут он, вздохнув, прибавил:
"Свенон, сын датского цари,
Опора лет преклонных,
Давно желал, преплыв моря,
Стать в строи ополченных
Тобой на божиих врагов,
На хищников Сиона.
Ни смерти страх, ни страх трудов,
Ни блеск завидный трона,
Ни нежность чувств любви живых
К отцу в преклонны лета
Не ослабляли ни на миг
В душе его обета.
Свенона из родной страны
Манило в край далекий
Желанье - у тебя войны
Заимствовать уроки;
Безвестность в стыд ему была;
Он слышал,- рыцарь юной -
Ринальд {3} свершил уже дела
Великие в подлунной;
Но боле юношу влекло
Из отческого края
Желанье - увенчать чело
Нетленной пальмой рая.
Он с_о_брал, рвением горя,
Отважные отряды,
Преплыл холодные моря,
Прошел фракийски грады {4},
Был принят греческим царем
В Царьграде с пышной честью.
Там, встреченный твоим гонцом,
Обрадован был вестью,
Как верными осаждена,
Взята Антиохия
И от врагов защищена
В дни битвы роковые.
В те дни, когда в защиту ей
Со всех концов Фарсиса {5}
Из градов, весей и полей
И стар и млад стеклися.
Пересказав о сей борьбе
Дружин твоих крылатых,
Гонец поведал о тебе,
О многих из вожатых;
Открыл, как из дому бежал
Матильдин внук {6} прелестной,
Как славу он меж вас стяжал
Отважностью чудесной.
Потом прибавил твой гонец,
Что вы уж у Сиона,
Что близок славных дел конец,
И приглашал Свенона
С полками верных остальной
Победой поделиться.
Царевич после речи той
Желаньем битв томится,
Горит, кипит, и каждый час
Ему казался годом;
Так он желал в бою меж вас
С неверным стать народом!
Он каждый ваш ко славе шаг
Считал себе упреком
И, жалкий в собственных глазах,
В терзаньи был жестоком;
Давал ли кто ему совет,-
Совета уклонялся;
Всем страх, ему лишь страха нет,
Он одного боялся:
Не быть всегда в твоих глазах,
Стремясь стезей кровавой,
С тобою не делить в боях
Опасности со славой.
И сам спешил и нас он влек
С собой навстречу рока.
Едва рассветный ветерок
Повеял от востока,-
Он - панцирь с мужеством на грудь -
Из Византии душной
Идет, избрав кратчайший путь,
И мы за ним послушно.
В пути не избегал Свенон
Ни трудных переходов,
Ни пепелищ со всех сторон
Враждебных нам народов.
Везде беды навстречу нам:
Там трудность переправы,
Там бледный голод по степям,
Там меч врага кровавый;
Мы шли наперекор всех бед
И все преодолели,
И думали в чаду побед,
Что уж касались цели.
Как счастие слепит умы!
Приближась к Палестине,
Однажды к ночи ставки {7} мы
Раскинули в долине.
Тут горестную принесли
Нам весть передовые:
Им звук оружий невдали,
Знамена развитые
И все сказало: близок враг"
Идущий с страшным войском
И не объял Свенона страх,
И на лице геройском
Все тот же цвет, и речь лилась
Из уст, как прежде, стройно;
Мы побледнели, он на нас
Возводит взор спокойной.
"Друзья! - сказал он наконец,-
Здесь рок нам неизследной
Плетет страдальческий венец,
Или венец победной;
Не хладев к пальмам я земным
И - льщуся пальмой рая;
На месте сем, где мы стоим,
Неверных ожидая,
Воздвигнемся священный храм
Грядущими веками
И воскурится фимиам
Над нашими гробами".
Сказав, расставил стражу он,
Весь стан привел в порядок,
В оружьи дал вкусить нам сон -
И сон наш не был сладок,-
И сам оружий не снимал,
На нем и щит и латы.
Уже полночный час настал,
Слетели сны крылаты,-
Вдруг варварский раздался вой
Во мраке ночи мирной
И ужасом над глубиной
Откликнулся эфирной.
"На брань! на брань!..." и вождь младой
Как вихрь - грозы предтеча -
Вперед с отвагой огневой
И - закипела сеча;
Настал ужасный битвы час,
Открыт пир бранной стали;
Враги со всех сторон на нас
Нахлынули и сжали;
Мечей и копий лес густой
Растет, возрос пред нами,
И стрелы тучей градовой
Упали над главами.
В бою, где сто на пятерых
Отважных наступало,
Во мраках полночи глухих
Их много-много пало
На копья наши и мечи -
Кто раненый, кто мертвый;
Но кто б исчислил в той ночи
И их и наши жертвы?
Завистливая ночи мгла
От нас их утаила
И наши славные дела
Безвестностью покрыла.
Свенон все впереди, Свенон
И в самой тьме полночной
Повсюду виден, отличен
От всех по длани мочной;
Везде опора он полков,
Везде он смелых чудо,
Пред ним, за ним ручьями кровь
И трупы вражьи грудой,
И где ни пролетит, там страх
С очей его провеет,
И смерть с руки на каждый взмах
Неотразима реет.
Так бились мы, пока взошла
Денница молодая;
Едва над бранным полем мгла
Рассеялась густая,
И свет желанный нам открыл
Весь ужас пораженья,
Который мрак ночной таил,
Скрывал от сожаленья:
Мы видели - почти весь стан.
Все силы наши пали,
И трупы бедных христиан
Все поле устилали.
Две тысячи нас вышло в бой,
Осталось сто, не боле.
Что чувствовал наш вождь младой,
Взглянув на бранно поле,
Была ль душа его тверда,
Смутилась ли, кто знает?
Он это скрыл и, как всегда,
Спокойный, к нам взывает:
"Идем за падшими вослед
Кровавою стезею!
Друзья! нам светит горний свет,
Нас бог зовет к покою".
Сказал и с светлостью лица
И с светлою душою,
При виде близкого конца,
Стремится снова к бою;
На сердце мужество лежит,
Как мужество Гиганта,-
И ни из чистой стали щит,
Ни щит из адаманта,
Казалося, сдержать не мог
Ударов стали бранной,
И - весь он с головы до ног -
Весь стал одною раной.
Не жизнь - нет! но она, но пыл
Геройства негасимый
Поддерживал еще, крепил
Сей труп неукротимый;
Платя ударом за удар,
Он ран своих не слышит.
Чем боле их, чем боле жар
В груди бесстрашной пышет
Вот воин на него с толпой
Взор страшен, стан высокой -
Напал, боролся и - герой
Пал под рукой жестокой.
Пал наш бестрепетный герой,
Пал, не отмщенный нами!..
Клянуся, вождь бесценный мой,
И кровью и костями,
Которыми ты освятил,
Прославил поле брани,
Клянусь - я жизни не щадил,
Не бегал вражьей длани,
И я, когда б мне бог судил
Пасть мертвым в час кровавый,
И я бы вечным сном почил
С поборниками славы.
Меж мертвых спутников моих
Один и, чувств лишенный,
Пал жив... что было в этот миг,
Не знаю; мрак сгущенный
Во мне все чувства оковал
Каким-то сном холодным.
Когда ж я вежды приподнял
Движеньем несвободным,
Казалось, час полночный был
И в смутные мне очи
Дрожащий огонек светил,
Мелькая в мраке ночи.
На все в изнеможеньи сил
Смотрел я как-то смутно,
Как человек, который был
В просоньи поминутно;
То открывал, то закрывал
Отяготевши очи.
Я на сырой земле лежал
Под хладным кровом ночи;
И этот одр земли сырой,
И этот воздух хладной,
Касаясь ран, меня тоской
Терзали безотрадной.
Благословляя тайный рок,
Я скрыл под сердцем ропот.
Меж тем дрожащий огонек
Все ближе - слышу шепот;
Я поднял, ободрясь душой,
Тяжелые ресницы;
Гляжу - два мужа предо мной,
На дивных власяницы {8},
В руках свещи, и был мне глас:
"Бог чад не оставляет,
Он благостью в нежданный час
Мольбы их предваряет".
Так говорил один из них
И, руку простирая,
Благословлял меня в сей миг
Благословеньем рая,
И что-то надо мной шептал
И тихо и невнятно:
"Восстань!" - потом он мне сказал.
Вняв речи благодатной,
Я встал и бодро и легк_о_;
Мне так отрадно было!
На теле раны никакой,
Дух полон новой силой.
Я взор вперил на пришлецов
С глубоким изумленьем;
Они казалися мне снов
Чудесным привиденьем.
Тут мне сказал один из них:
"Спокойся, маловерной!
Не призраки в очах твоих
В пустыне сей безмерной;
Ты видишь в нас рабов Христа;
Отрекшися от света,
Мы скрылись в дикие места,
Наш мир - пустыня эта.
Тот бог, Которым все живет,
Тот бог, Чья длань для чуда
Высокого не небрежет
Скудельного сосуда {9},
Которым я предизбран был
Тебе на избавленье; -
Тот дивный бог благоволил
Дать телу прославленье;
Оно - и здесь прекрасный храм -
Цвело душой прекрасной,
С которой сопряжется там -
В стране блаженства ясной.
Ты понял ли меня, мой сын?
Знай, прежде чем денницу,
Увидишь ты средь сих долин
Свенонову гробницу,
И будут чтить ее всегда
Благоговеньем веры.
Взгляни, как солнце, к нам звезда
Блистает с горней сферы;
Она, осиявая грудь
Почившего героя,
Тебе укажет верный путь
К одру его покоя".
Я мужу дивному вослед
Подъял на небо очи,
И вижу - от звезды той свет,
Иль свет от солнца ночи
На труп Свенонов полосой
Нисходит золотою,
И - ярко раны были той
Озарены звездою;
И этот свет, и в ранах грудь,
Поивша жажду стали,-
Едва лишь я успел взглянуть,-
Узнать вождя мне дали.
Лицом лежал он не к земли,
Но к небу, где желанья
Его от первых дней цвели,
Где зрели воздаянья;
В одной руке, сжав крепко, меч
Держал он свой багровый,
Как будто в грозной буре сечь
Еще разить готовый;
Другую ко груди прижал
В сердечном умиленьи,
Как будто душу изливал
Пред господом в моленьи.
Меж тем, как в тяжкой скорби я
Рыдал, над трупом стоя,
Катились слезы в два ручья,-
Пустынник у героя
Взяв меч из длани, говорит,
Дыша святой любовью:
"Ты видишь, сын мой, он горит
Еще враждебной кровью.
О! как пред этим острием
Неверные дрожали!
Ты знаешь,- на шару земном
Нет крепче этой стали.
Увы! владевший ею пал;
Но небу не угодно,
Чтоб он - сей чудный меч дремал
И ржавел здесь бесплодно;
Его удел - руке другой,
Счастливейшей достаться,
Счастливей в буре боевой
И долее вращаться,
И наконец в желанный день
Отмстить за эти раны,
За смерть твою, святая тень,
И близок день желанный.
Свенона Солиман {10} убил,
В свой час и Солиману
С меча Свенона рок судил
Приять смертельну рану.
Возьми ж сей меч и к верным в стан
Бестрепетной стопою
Ты протечешь вдоль чуждых стран
Безбедною стезею;
Тебе никто не преградит
Пути чрез степь, чрез грады;
Тебя Пославший отстранит
Незримо все преграды.
О! не забудь, мой сын, ты был
Чудес Его сосудом,
Он глас тебе твой возвратил
Неизреченным чудом;
Твой долг - дать весть во все места,
От хижины до трона,
О чистой вере во Христа,
О мужестве Свенона,
Чтоб и в грядущи времена
Народы и владыки,
Как он, взяв крест на рамена,
Шли Гроб спасать Великий.
Теперь узнаешь ты, кто он -
Счастливец тот наследной,
Которому предобречен
Свенонов меч победной;
Счастливец тот - Ринальд младой;
Он первый в поле боя;
Ему назначено судьбой
Отмстить за смерть героя".
Безмолвный, я еще речам
Внимал его священным,
Вдруг чудо новое очам
Предстало изумленным:
На месте, где лежал мертвец,
Гробницу примечаю,
Смотрю, дивлюся, наконец -
И как, и кем, не знаю -
Подъят и скрыт в ней хладный прах;
И письмена в скрижали
О имени и о делах
Почившего вещали.
Смотря на пышный мавзолей -
Созданье рук незримых,
Я долго не сводил очей
С него ненасытимых.
Раич.
ПРИМЕЧАНИЯ
Перевод эпизода из VIII песни поэмы Торквато Тассо (1544-1595)
"Освобожденный Иерусалим". Автограф неизвестен.
Хотя первый отрывок из перевода Рапча в сопровождении его статьи "О
переводе эпических поэм Южной Европы и в особенности италианских" был
опубликован только в 1823 г. ("Труды общества любителей российской
словесности" при Московском университете, ч. 3, с. 211-221),- начало его
работы над переводом поэмы может быть отнесено к более раннему времени:
1821-1822 гг. Отрывок из VII песни "Освобожденного Иерусалима" ("Эрминия") в
переводе Раича уже 7 августа 1822 г. читался на заседании Вольного общества
любителей российской словесности (см. Приложение к кн.: Ваганов В. Г.
Вольное общество любителей российской словесности. Петрозаводск, 1949, с.
379). Заслуживают внимания и свидетельства самого поэта: в конце последнего,
четвертого тома напечатано имеющее точную дату (25 августа 1828 г.)
стихотворение Раича, в котором он прощается со своим многолетним трудом:
Ерусалим! Ерусалим!
Тобою очарован,
Семь лет к твоим стенам святым
Я мыслью был прикован...
В "Автобиографии" поэт отмечает: "После перевода Виргилиевых "Георгик"
приступил я ... к переводу Тассова "Освобожденного Иерусалима" ("Русский
библиофил", 1913, № 8, с. 28).
Отрывки из поэмы появились также в "Полярной Звезде на 1825 год", в
"Урании" (1826), "Литературном музеуме на 1827 год", в "Альбоме северных
муз" (1828).
В своей рецензии на СЛ H. M. Рожалин среди "прекрасных пиес
словесности иностранной" первой назвал "Смерть Свенона г. Раича из Тасса"
(MB, 1827, ч. 2, № 5, с. 86). Одобрительно отозвался о переведенном Раичем
отрывке и П. Л. Вяземский: "должно признаться, что стихи переводчика часто
живы и сочны, почти всегда звучны и вообще хороши. В отрывке Смерть Свенона
язык вернее, строже и зрелее, чем в прежних: в нем гораздо менее и почти
вовсе не находится прежде встречавшихся заимообразных оборотов Жуковского,
которые могут быть хороши у него потому, что они его коренные, но становятся
погрешными, когда они пересажены на чужую почву". Вяземский далее высказывал
пожелание: "По любви г-на Раича к италиянской литературе и по сведениям его,
должно желать, чтобы он короче познакомил нас с нею, предлагая нам в
прозаических переводах и в критическом рассмотрении лучших писателей
италиянских, стихотворцев и прозаистов". Вяземский выступает здесь против
переводов в стихах, которые, по его мнению, "льстят более суетности
переводчиков, но могущество стихотворства так сильно, что забывая о
подлиннике, мы судим перевод как оригинальное творение... На переводчике в
стихах лежат две неволи, а и с одною справиться тяжело" (МТ, 1827, ч. XIII,
№ 3, отд. 1, с. 242-243).
Раич придерживался иного взгляда: "Я той веры, что если мы достигнем
до той благородной простоты, которая владычествует в творениях италианцев
и... немцев,- то мы, русские, будем самые роскошные гости на пиру у муз - но
для этого нам надобно много писать и еще более переводить - и именно
переводить те творения, в которых преимущественно владычествует простота
благородная - и переводить как переводили италианцы - с благоразумною
свободою". Раич считал, что переводы стихотворные доставят "неисчерпаемый
запас новых пиитических выражений, оборотов, слов, картин..." (см.: письмо к
Д. П. Ознобишину от 20 ноября 1825 г.- Васильев М. Из переписки литераторов
20-30-х годов XIX в.- Изв. общества археологии, истории и этнографии при
Казан, гос. ун-те им. В. И. Ульянова-Ленина. Казань, 1929, т. 34, вып. 3-4,
с. 175).
В 1828 г. вышли два полных перевода "Освобожденного Иерусалима" Т.
Тассо - А. Ф. Мерзлякова и С. Е. Раича, сделанные с итальянского оригинала.
До того произведение Тассо переводили: M. H. Попов (первый полный перевод с
французского языка, 1772), А. С. Шишков (1819); прозаический перевод С.
Москотильникова (М., 1820) сделан с французского перевода Ла-Брюна. Отрывки
из поэмы переводили К. Н. Батюшков, И. И. Козлов, С. П. Шевырев. Позднее
появился полный перевод Д. Мина.
В поэме Тассо рассказывается об осаде Иерусалима войсками крестоносцев
под предводительством Готфрида Бульонского.
1 Свенон - побочный сын датского короля, предводительствовал войском
крестоносцев-датчан, был побежден и убит турками у Филомелиума. Описанное
здесь событие произошло, однако, двумя годами раньше, когда крестоносцы
осаждали Антиохию. Антиохия - древний город в Сирии; завоеван крестоносцами
в 1098 г.
2 ...вождю Христовой рати...- Имеется в виду Готфрид IV Бульонский
(Годфруа Буйонский, ок. 1000-1100), герцог Нижней Лотарингии, один из
предводителей первого крестового похода (1096-1099), первый правитель
Иерусалимского королевства; принял титул "защитника гроба господня".
3 Ринальд (Ринальдо) - изображенный в поэме рыцарь из стана
крестоносцев (легендарный предок современных Тассо феррарских герцогов
д'Эсте), пленник волшебницы Армиды.
4 ...фракийски грады...- города Фракии, исторической области между
Эгейским, Черным и Мраморным морями, в восточной части Балканского
полуострова.
5 Фарсис - историческая область на юге Ирана. В древности известна как
Персида.
6 Матильдин внук - Матильда Святая - жена немецкого короля Генриха I,
мать императора Отгона I (912-973), основала монастырь в Кведлинбурге,
впоследствии канонизирована,
7 Ставки - здесь: шатры, палатки в военном лагере.
8 Власяница - монашеская одежда в форме мешка из грубой ткани темного
цвета.
9 ...Скудельного сосуда...- т. е. человека, как существа слабого и
бессильного ("Скудельный" - в первонач. значении - глиняный).
10 Солиман - Килидж-Арслан, или Солиман Младший, один из сельджукских
султанов. 
