Не ты ли, о мой сын, восстал против меня?
Не ты ли порицал мои благодеянья
И очи отвратя от прелести созданья,
Проклял отраду бытия?
Ещё ты в прахе был, безумец своенравный,
А я уже радел о счастии твоём,
Растил тебя, как плод, и в промысле святом
Тебе удел готовил славный.
В Совете вековом твой век образовал,
И времена текли моим произволеньем,
И рёк я: "Появись, и чистым наслажденьем
Почти мой горний Трибунал!"
И ты возник. Моё благое попеченье
Не обрекло тебя игралищем судьбе;
Огнём моих очей посеял я в тебе
С началом жизни вдохновенье.
Из груди я воззвал млеко твоим устам,
И сладко ты прильнул к источнику любови,
И ты впивал в себя и жар и силу крови,
И свет мелькнул твоим очам.
И — искра Божества под бренным покрывалом —
Свободная душа невидимо зажглась,
Младенческая мысль словами излилась
И имя Бог служило ей началом.
В каком великом торжестве
Перед тобой оно сияло!
Везде и всё напоминало
Тебе о тайном Божестве.
На небе в солнце лучезарном
Моё величье ты читал;
Когда же с чувством благодарным
На землю очи обращал,
То всюду зрел мои деянья,
Во всей красе благодеянья;
В природе — зрел ты образ мой,
В порядке — Предопределенье,
В пространстве мира — Провиденье,
В судьбе послушной и слепой —
Моё могучее веленье.
И ты почтил во мне Царя
Твоих душевных наслаждений,
И, то забывшись, то горя
Огнём приятных впечатлений,
В своей невинной простоте
Ты шёл к таинственной мечте;
Но между тем, как грозный опыт
Твой свежий ум окаменял,
Ты произнёс безумный ропот,
Ты укорять меня дерзал.
Душа твоя одета мглою,
Чело бледнее мертвеца,
И ты, терзаясь думой злою,
Уже не веруешь в Творца.
. . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . .
Умолкни, гордое мечтанье!
Я начертал тебе закон,
Но для меня ничтожен он.
О, как велико расстоянье
Перед тобою: миг один —
Я миллионов властелин!
Когда спадут перед тобою
Покровы мудрости моей,
Тогда измученный борьбою
Недоумений и страстей,
Ты озаришься совершенством
Неизречённой правоты,
И вкусишь с праведным блаженством
От чаши благ и доброты;
Познаешь горнего участья
Дотоль сокрытые плоды,
И миновавшие несчастья
Благословишь в восторге ты.
Но ропот не умолк в душе ожесточённой,
Ты жаждешь до времён узреть великий день
И дивный вертоград, Всевышним насаждённый,
Где никогда ночная тень
Не омрачит святую сень.
Безумный! малый свет и темнота ночная
Вожатые к нему. Надейся и иди,
Природу и меня постигнуть не дерзая;
Подобно ей мои пути
Слепой покорностью почти.
Открыл ли я земле законы управленья?
Свирепый океан, великий царь морей,
Окован навсегда десницею моей,
И, в час урочного явленья,
Он, силой бурного стремленья,
Наводит ужас потопленья,
И снова хлынет от степей.
И — тень моих лучей в лазури необъятной —
Узнал ли этот шар закон моих путей?
Куда б он полетел без помощи моей?
Кончая подвиг благодатный,
Улыбкой тихой и приятной
Не обещает он обратно
Заутра радужных огней.
И царствует везде порядок неразрывный:
Я утром возбужу вселенную от сна,
И вечером взойдёт сребристая луна.
И вот из тишины пустынной
Она, на голос мой призывный,
Стремится с лёгкостию дивной
И ночи мгла озарена.
А ты, прекрасное творенье,
Кого создал для неба я,
Ты впал в ужасное сомненье
О мудрой цели бытия.
Ты, человек и царь вселенной,
Дерзнул роптать — и на кого?
Ты смел в душе ожесточенной
Хулить Владыку своего!
Я твой Владыко — благодетель,
Моя святая добродетель
Тебя спасает и хранит,
Я твой незыблемый гранит.
Не мнишь ли ты, что в мраке ночи
Я беззаботно опочил?
О нет! внимательные очи
Я с действий мира не сводил.
Моря в волнении суровом,
Летучий прах и ветров стон,
Всё движу я великим словом,
Всему в природе есть закон.
Иди с светильником надежды
За Провидением вослед,
Ты не умрёшь, смыкая вежды,
Тебе за гробом новый свет!
И знай, правдиво Провиденье,
В его путях обмана нет.
Зари румяной восхожденье,
Природы целой уверенье
Твердит о нём из века в век, —
Один не верит человек.
Но брось, о смертный, безнадежность,
Моя родительская нежность
Твоё сомненье постыдит;
И за безумное роптанье
Своё преступное созданье
Любовью вечной наградит.
