Отрывки (Тацит; Модестов): различия между версиями
| [непроверенная версия] | [непроверенная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Нет описания правки |
|||
Строка 15:
=== (ИЗ РЕЧИ КАЛГАКА) ===
Британцы, нисколько не сломленные исходом предыдущей битвы и ожидая мести или порабощения, поняли, наконец, что общую опасность следует отогнать согласием, и при помощи посольств и союзов созвали силы всех общин. Вот уже видно было более тридцати тысяч воинов, а все ещё прибывали со всех мест не только молодежь, но и люди, старость которых отличалась бодростью и крепостью, люди, прославившиеся на войне и каждый с своими знаками отличия. Тогда-то вождь, отличавшийся между другими храбростью и родом, по имени Калгак, как говорят, обратился к этой собравшейся и требующей вести её на битву толпе с следующей речью:
===(Глава 30.)===
«Сколько я ни рассуждаю о причинах войны с римлянами и о нашем крайне трудном положении, я питаю твердую уверенность, что нынешний день и ваше единодушие будут началом свободы для всей Британии. Ведь, с одной стороны, никто из нас не испытал рабства, с другой — нет за нами земель для отступления, да и море не является для нас безопасным, так как нам угрожает римский флот. Таким образом, бой и оружие, которые приносят честь храбрецам, даже и для трусов оказываются надежнейшими средствами защиты. Когда у Британцев происходили раньше с переменным счастьем битвы с римлянами, то в наших руках находилась для бойцов надежда и помощь, так как мы — благороднейшая часть целой Британии и притом находящаяся в самой её глубине, мы, которые не видим и берегов покоренных народов {Разумеются берега Галлии.}, даже и глаза свои сохраняли не осквернёнными соприкосновением с деспотией. Нас, обитающих на краю земли и последних представителей народной свободы, по сей день защищала сама наша отдаленность и сокровенность славы о нас; а все неизвестное принимается за великое. Теперь открывается предел Британии. Дальше нет уже никакого народа, ничего, кроме волн и скал, и кроме ещё более того — неприязненных римлян, надменности которых нельзя избегнуть послушанием и покорностью. Грабители мира, когда им, все опустошающим, недостает земель, они уже обшаривают море; если враг их богат, они корыстолюбивы, если беден, честолюбивы, — люди, которых не может насытить ни Восток, ни Запад. Они одни из всех с одинаковой жадностью накидываются на богатство и бедность. Похищать, убивать, грабить — это на их лживом языке называется управлением, а когда всё превращают в пустыню, это они называют миром».
===(Глава 32.)===
«Неужели вы думаете, что у римлян такая же храбрость на войне, какая распущенность во время мира? Их делают великими наши раздоры и несогласия; они обращают в славу своего войска пороки врагов своих. Этот
сброд из самых различных народов как держится вместе успехом, так распускается неудачей. Или вы думаете, что галлы, германцы и [стыдно сказать!] многие британцы, которые доставляют свою кровь чужому владычеству, будучи, однако, более долгое время его врагами, чем рабами, связаны с римлянами верностью и преданностью? Страх и ужас — непрочные узы любви: стоит только их устранить, как те, которые перестали бояться, начнут ненавидеть».
Строка 71 ⟶ 30 :
=== (АННАЛЫ, II, ГЛАВЫ 39, 40) ===
В тот же год дерзость одного раба, если бы не были приняты своевременно меры, готова была ввергнуть государство в распри и междоусобную войну. Раб Агриппы Постума {Сын Випсания Агриппы, внук Августа, который усыновил его.}, по имени Клемент, узнав о кончине Августа, задумал не по-рабски отправиться на остров Планазию, похитить там хитростью или силою Агриппу и увезти его к германским армиям. Смелым замыслам его помешала медленность хода грузового корабля; и так как тем временем Агриппа был умерщвлён, то он, обратившись к еще более важным и более отчаянным планам, похищает прах убитого, отвозит его в Козу, на мыс Этрурии, и сам скрывается в потаенных местах до тех пор, пока не отрастил себе волос на голове и бороды, так как летами и наружностью он был очень похож на господина. Тогда через подходящих для этой цели людей, бывших товарищами его уединения, распространяется слух, что Агриппа жив. Сначала говорят об этом по секрету, как обыкновенно бывает с тем, что запрещено; вскоре слух, неизвестно откуда идущий, находит веру среди людей наиболее невежественных или же у людей неспокойных и потому жаждущих переворота. Но и сам он начинает появляться в муниципиях в сумерки, избегая показываться открыто или слишком долго оставаться в одних и тех же местах; но так как истина подкрепляется зрением и временем, а ложь — поспешностью и неопределённостью, то он или уходил от молвы о себе, или предупреждал её.
Между тем по Италии шла речь о том, что милостью богов Агриппа спасен,
Строка 103 ⟶ 44 :
деньги, обещать верность и участие в опасностях. Те исполняют, как было
приказано. Потом, высмотрев однажды ночью, что он не принял
предосторожностей, они, взяв с собой достаточный отряд, связали его и, закрыв ему рот, доставили во дворец. На вопрос Тиберия, каким образом он сделался Агриппой, он, говорят, отвечал: «Как ты Цезарем». Никак не могли заставить его выдать сообщников. Тиберий, не посмев казнить публично, велел умертвить его в уединенной части дворца и тайком вынести тело. И хотя говорили, что многие лица из дома государя, равно как всадники и сенаторы, поддерживали Клемента средствами и помогали ему советами, — розысков не было.
== (ХАРАКТЕРИСТИКА ТИБЕРИЯ) ==
Строка 271 ⟶ 205 :
Не менее замечательное в этом году [другое] беспутство послужило началом больших бедствий для республики. Была в Риме Поппея Сабина, отцом которой был Тит Оллий, но она приняла имя деда по матери, человека громкой
известности — Поппея Сабина, бывшего консула и блиставшего триумфальными
украшениями. У этой женщины было все, кроме честной души. Именно, мать ее,
Строка 319 ⟶ 251 :
За этим следовало бедствие, неизвестно, происшедшее ли случайно, или по умыслу государя (писатели передают и то и другое), но более тяжкое и более ужасное, чем все, какие были причинены этому городу яростью огня. Пожар начался в той части цирка, которая примыкает к холмам Палатину и Целию. Огонь, появившийся там в лавках, содержавших в себе всякий товар, каким
питается пламя, тотчас получивший силу и гонимый ветром, охватил всю долину
цирка. Ибо тут не было ему на пути ни домов, обнесенных заборами, ни храмов,
Строка 417 ⟶ 345 :
=== (КН. XV, ГЛ. 60) ===
За этим последовала смерть [[Луций Анней Сенека|Аннея Сенеки]], самая приятная для государя, не потому, чтоб он знал наверное об участии его в заговоре, а потому, что он мог пустить против него в ход железо, коль скоро яд оказался неудачен.
Гавий Сильван, трибун преторианской когорты, получает приказание передать показание [Силана об участии в заговоре] Сенеке и спросить его, признает ли он слова Наталиса и свой ответ. Сенека, случайно ли, или с намерением, возвратился к этому дню из Кампании и остановился у четвертого камня в подгородной деревне. Туда в ближайший вечер прибыл трибун и окружил его виллу взводом солдат, затем передал ему, обедавшему с женой Помпеей Павлиной и двумя друзьями, приказание императора.
Строка 423 ⟶ 351 :
=== (ГЛ. 61) ===
Сенека отвечал: к нему был прислан Наталис и жаловался от имени Писона на то, что Писон не допускается к свиданию с ним, на что он, Сенека, привел в извинение требования здоровья и любовь к покою. У него нет причины, по которой он мог бы благосостояние частного человека поставить выше своего
благополучия, да и он и не имеет такого характера, чтобы рассыпаться в
лести. Это никому так хорошо не известно, как Нерону, который чаще испытал
| |||