|
Христiанское духовенство много, конечно, разсѣяло первобытной тьмы. Но то, что выработано самимъ народомъ путемъ естественнаго развитiя, что составляетъ естественную ступень въ эволюцiи его мысли, какъ видно, нелегко поддается сглаживанiю и уничтоженiю. Оно исчезаетъ при томъ непремѣнномъ условiи, чтобы мысль человечѣская естественнымъ образомъ вступила въ слѣдующiй фазисъ своего развитiя. А для этого необходимы извѣстныя условiя, какъ напримѣръ - нѣкоторыя матерiальная обезпеченность, дающая досугъ для наблюденiй, изслѣдованiй и обобщенiй; обогащенiе нашего ума путемъ прiобрѣтнiя положительныхъ свѣдѣнiй изъ различныхъ отраслей знанiя и т.п. А такъ какъ до послѣдняго времени ни одно изъ этихъ условiй не имѣло мѣста въ жизни бѣлорусса, то понятно, почему большая половина его воззрѣнiй представляетъ изъ себя "живую старину". Къ ней-то мы теперь и обратимся.
Есть немало горъ, съ которыми связаны легенды и суевѣрныя преданiя. Они сводятся, главнымъ образомъ, къ тому, что на такой то горѣ стояла нѣкогда церковь или костелъ и провалились, поглощены горой. Между прочимъ, такое преданiе связано съ холмомъ, возвышающимся среди мѣстечка Лукомля (Могилевск. губ., Сѣнновскаго уѣзда). Этотъ холмъ, вѣроятно, ста¬рое замчище; но крестьяне говорятъ, что на немъ давнымъ давно стояла церковь и провалилась. Они увѣряютъ, что на Рождество, на Пасху и нѣкоторые другie праздники, если приложить ухо къ этой горѣ, то въ ней слышенъ колокольный звонъ и пѣнiе. Намъ кажется, что такiя суевѣрiя объясняются тѣмъ, что въ былыя времена на горахъ находились языческiе капища и жертвенники; иначе - какъ-то не вяжется съ христнскимъ воззренiемъ, чтобы церковь, святыня, проваливалась, - и намъ никогда не удавалось получить объясненiе, почему она провалилась. "Отъ старыхъ людей слышали" - говорятъ въ такихъ случаяхъ. Но въ бѣлорусскихъ пѣсняхъ сохранились намеки, ука-зывающiе на то, какое значенiе имели горы въ обрядовыхъ празднествахъ. Такъ въ одной "волочебной" пѣснѣ, записанной нами, между прочимъ, восхваляется хозяинъ, прославившiйся своимъ чуднымъ дворомъ:
{{poem1||<poem>На яго дварѣ ды стояць горы,
Ды стояць горы высокiя;
А на тыхъ горахъ ды лежаць брусься,
Ды лежаць брусься цесовые;
А на томъ брусьси ды стояць стоубы,
Ды стояць стоубы малеваные;
А на тыхъ стоубахъ ды висяць котлы,
Ды висяць котлы отливаные;
А по-подъ котлами ды горяць агни,
А гараць агни ясненькiе,
Ды идуць дымки синенькiе;
Тамъ сидзяць дзѣдки старенкiе,
Вараць воски жоуценькiе,
Сучаць свѣчи двойчастыя,
Двойчастыя и тройчастыя;
Сподзеютца любыхъ тосцiйкоу
Любыхъ госьцiйкоу - великодничкоу</poem>|и пр. (село Погорѣлое, Игуменскаго уѣзда).}}
Это несомнѣнно картина языческаго жертвоприношенiя, сопровождавшагося обыкновенно народнымъ пиршествомъ, картина, нѣсколько измѣненная въ христiанскомъ духѣ. Внѣшняя сторона этого обрядоваго торжества, обстановка его, весьма выдержана, - отъ нея такъ и вѣетъ духомъ древности; но тутъ уже дѣдки старенькiе, языческiе жрецы, не точатъ ножей булатныхъ, не собираются рѣзать козла, какъ это поется въ извѣстной великорусской "колядкѣ", а варятъ "воски жоуценькiе" (желтые), сучатъ свѣчи двойчастыя и тройчастыя, т.е. языческую жертву замѣняютъ христiанской. Но намъ здѣсь, главнымъ образомъ, интересно то, что для этого торжества, для встрѣчи дорогихъ гостей-великодничковъ понадобились высоюя горы, настолько понадобились, что пѣвецъ, совсѣмъ не къ мѣсту, громоздить ихъ на хозяйскомъ дворѣ, хотя, разумѣется, и воскъ варить, и гостей встрѣчать гораздо удобнѣе на ровномъ мѣстѣ. Здесь пѣсня, очевидно, остается вѣрной стариннымъ обычаямъ, въ силу которыхъ нѣкоторыя языческiя празднества должны были совершаться на горахъ.
И теперь въ Бѣлоруссiи выкликанiе весны и друrie весеннiе обряды совершаются непремѣнно на горахъ, "на юру".
Также сохранились отголоски прежняго поклоненiя "рощенiямъ", о которомъ упоминаетъ Густинская лѣтопись. Такъ въ Борисовскомъ уѣздѣ намъ приходилось слышать, что давнымъ давно, близъ Стараго Борисова, большого имѣнiя, нѣкогда принадлежавшаго князьямъ Радзивилламъ, расположенная въ мѣстности богатой лѣсами, росъ на одной полянкѣ "стародавнiй дубъ" очень большихъ размѣровъ. Если кто, бывало, рубнетъ его топоромъ, то непремѣнно съ тѣмъ случалось несчатiе. А когда, по приказаниiю владѣльца, срубили этотъ дубъ, то, падая, онъ раздавилъ всѣхъ рубившихъ его, и, кромѣ того, цѣлую недѣлю свирѣпствовала страшная буря, съ громомъ и молнiей, причинившая много бѣдъ.
Въ той же мѣстности и въ Игуменскомъ уѣздѣ до послѣдняго времени, среди выдѣлывателей клепки, ходило мнѣнiе, что есть такiя деревья, которыя рубить небезопасно: какъ ни берегись, а оно тебя придавитъ. Не совѣтуютъ рубить дерево, которое скрипитъ, ибо это вѣрный признакъ, что въ немъ человѣчья душа мучится. Срубившiй такое дерево заставляетъ ее искать себѣ новаго пристанища, за это онъ можетъ поплатиться увѣчьемъ, а иногда и своею жизнью. Много связано повѣрiй и съ осиной. Это дерево употребляется при волхованiяхъ.
Beѣ растенiя, по повѣрiю, разговариваютъ между собою, и есть такiе люди, что понимаютъ ихъ рѣчь, и вслѣдствiе этого могутъ узнать, какая заключается въ нихъ сила: цѣлебная или ядовитая, - и въ какихъ болѣзняхъ извѣстное растенiе помогаетъ. Въ прежнiя времена, говорятъ бѣлоруссы, много было такихъ людей, а теперь очень мало, но все-таки есть они.
Особенно отличаются таинственными свойствами папоротникъ и разрывъ-трава. Папоротникъ, какъ гласитъ повѣрье, цвѣтетъ только въ ночь на Купалу (23 iюня); цвѣтетъ онъ одинъ мигъ; цвѣтки его горятъ, какъ искорки. Завладѣть этими цвѣтками очень трудно, ибо нечистая сила поставляетъ къ этому всякiя препятствiя: отводитъ глаза, а болѣе всего пугаетъ разными страхами, такъ что за это дѣло надо браться умѣючи, и даже не всякому чаровнику оно по силамъ. Всего чаще ушедшiе въ лѣсъ за этимъ чуднымъ цвѣткомъ умираютъ со страху.
Собираетъ эти цвѣтки безпрепятственно только Купальскiй дзѣдокъ; онъ ходитъ съ лукошечкомъ и наполняетъ его цвѣтами, такъ что лукошечко горитъ какъ жаръ. Купальскiй дзедокъ - добрый. Если встрѣтиться съ нимъ и разостлать предъ нимъ бѣлую скатерть, то онъ броситъ на нее одинъ цвѣтокъ. Хватай, тогда скорѣе его и, разрѣзавши ладонь правой руки клади подъ кожу: оттуда нечистикъ не достанетъ. Счастливый обладатель чуднаго цвѣтка получаетъ даръ всевѣдѣнiя, а въ особенности знаетъ, гдѣ какiе клады лежатъ и какъ къ нимъ приступиться, знаетъ, какiя заклятiя на нихъ наложены и какъ ихъ отчаровать. Понятно что, "нечисьцики", стерегущiе клады, всѣми силами стараются отнять цвѣтокъ.
Разрывъ-трава добывается особымъ способомъ. Эту траву знаютъ только вѣщiя птицы, какъ напримѣръ, сорока, сова и сойка. Найдя гнѣздо съ птенцами одной изъ этихъ птицъ, нужно въ немъ замазать глиной отверстiе, такъ чтобы птица не могла кормить своихъ дѣтей. Подъ деревомъ, на которомъ свито гнѣздо, слѣдуетъ разостлать скатерть и самому спрятаться подъ ней. Побуждаемая пискомъ голодныхъ дѣтенышей, желая освободить ихъ изъ неволи и накормить, птица полетитъ искать разрывъ-траву. Бываетъ, что она и находитъ ее. Тогда она прикладываетъ разрывъ-траву къ гнѣзду, и замазка съ него спадаетъ. Вотъ тогда-то и нужно смотрѣть на скатерть: не упала ли разрывъ-трава. Если найдешь ее, разрѣжь ладонь на правой рукѣ и подсунь подъ кожу траву. Тогда стоить только толкнуть этой рукой въ запертую дверь - она отворится, стоить только взяться за замокъ - онъ самъ открывается.
Крестьяне вѣрятъ, что прославленные воры имѣютъ разрывъ-траву.
Животныя. Изъ мipa животныхъ суевѣрное почиташе вызываютъ главнымъ образомъ змѣи, а изъ нихъ особенно ужи. Эти послѣднiе, въ нѣкоторыхъ болотистыхъ мѣстностяхъ Бѣлоруссiи, гдѣ водится много ужей, и до сихъ поръ играютъ роль домашнихъ божковъ.
По повѣрiямъ, всѣ змѣи обладаютъ вѣщею силой, необыкновенною мудростiю, но одинъ только ужъ склоненъ употреблять свою мудрость на пользу дома, гдѣ онъ поселился, - и если угождать домашнему ужу, то и онъ, въ свою очередь, будетъ радѣть тому дому. Вообще иоселенiе ужа въ домѣ считается хорошимъ предзнаменованiемъ: стоитъ только ужу угодить - и онъ будетъ приносить въ домъ счатiе. Но бѣда, если домашняго ужа прогнѣвить: тогда онъ постарается жестоко отомстить. Поэтому крестьяне кладутъ своимъ ужамъ пищу и питье и вообще заботятся о томъ, чтобы не раздражать ихъ. Намъ не разъ приходилось слышать, что въ южной части Бобруйскаго уезда и далѣе къ югу, въ Полѣсьѣ, есть много ужей, севершенно ручныхъ, которые ѣдятъ изъ одной миски съ дѣтьми, посаженными ѣсть на полъ, какъ это часто бываетъ у крестьянъ. Думаютъ, что ужъ имѣетъ ядъ, но по добротѣ своей не пускаетъ его въ дѣло, не хочетъ жалить. Намъ передавали за вѣрное слѣдующiй не вѣроятный разсказъ. Въ одномъ домѣ долго жилъ большой ужъ. Положилъ онъ въ хлѣву въ навозѣ свои яйца. Когда копали навозъ, нашли ихъ и взяли "на пробу", чтобы узнать, какъ отнесется къ этому ужъ. Скоро онъ замѣтилъ пропажу яицъ. Тогда онъ забрался въ клѣть и сталъ "плевать" въ горшки съ молокомъ, чтобы отравить ихъ своимъ ядомъ. Это видѣла хозяйка. Отсюда заключили, что съ ужами нельзя шутить такихъ шутокъ и немедленно возвратили яйца въ его гнѣздо. Увидеѣъ, что яйца принесены обратно, ужъ опять забрался въ клѣть и, обвившись головой за ножку стола, а хвостомъ за молочный горшокъ, поопрокидывалъ всѣ горшки, чтобы не отравить людей понапрасну. Убить ужа - большой грѣхъ, полагаютъ бѣлоруссы, а убить гадюку - дѣло душеспасительное: за это отпускается 12 греховъ.
Надъ всѣми гадами есть царь. Подъ его личнымъ начальствомъ змѣи идутъ на зимнюю спячку. Царь-змѣй идетъ впереди, а за нимъ, въ несмѣтномъ числѣ, его пресмыкающiеся подданные. Онъ по величинѣ больше всѣхъ ихъ, чешуя его отливаетъ серебромъ и золотомъ, на головѣ его корона изъ маленькихъ золотыхъ рожковъ. Трудно встрѣтить змѣй во время ихъ такого перехода, ибо они выбираютъ для этого непроходимыя для человѣка места. А если удастся встрѣтить змѣиный "вырой", и разостлать передъ змѣинымъ царемъ скатерть, и положить хлѣбъ-соль, и поклониться ему до земли, то онъ, проползая чрезъ скатерть, въ знакъ благодарности, сброситъ съ головы одинъ золотой рожокъ. Кто имѣетъ такой рожокъ, тотъ обладаетъ необыкновенной мудростiю и проницательностiю, такъ что въ состонiи угадавать чужiя мысли, давать подходящiя объясненiя, выпутываться изъ самыхъ затруднительныхъ обстоятельствъ. Кромѣ того, никакой ядъ не дѣйствуетъ на счастливаго обладателя змѣинаго рожка.
Другое повѣeрie относительно змѣй говоритъ, что змѣиное мясо, приготовленное такимъ образомъ, чтобы оно лишилось ядовитости (а такой способъ приготовленiя знаютъ только большiе чаровники), сообщаетъ тому, кто имъ питается, умѣнье понимать рѣчь животныхъ.
Къ пѣнiю курицы по-пѣтушиному бѣлоруссы питаютъ суевѣрный страхъ, полагая, что такое пѣнie предвѣщаетъ бтѣду той семьѣ, чья курица, - не только предвѣщаетъ, но даже наклинаетъ ее. Услышавъ, что курица поетъ пѣтухомъ, крестьяне говорятъ: на свою голову! - и тотчасъ же отрубаютъ зловѣщей пѣвуньѣ голову, на порогѣ избы. Это предохряняетъ отъ несчастiя. Иные въ этомъ случаѣ, поступаютъ такъ. Поймавъ ту курицу, которая пѣла, мѣряютъ ею, какъ аршиномъ, по прямой линiи, пространство отъ почетнаго угла до порога, поворачивая курицу поперемѣнно то хвостомъ впередъ, то головою, - и если на порогъ ляжетъ голова, то ее тутъ же отрубаютъ, и курицу, зажаривъ или сваривъ, съѣдаютъ; если же ляжетъ хвостъ, то, отрубивъ конецъ хвоста, сжигаютъ его, а курицу пускаютъ на свободу. Если она снова запоетъ, тутъ ужъ сразу отрубаютъ ей голову. Вѣроятно, - это остатокъ первобытныхъ умилостивительныхъ жертвъ домовымъ божествамъ.
По воззрѣнiямъ бѣлоруссовъ, вѣщими свойствами отличаются: сорока, воронъ, кукушка и сова; всѣ эти птицы обладаютъ свѣдѣнiями относительно судьбы человѣка и предсказываютъ ее, только надо понимать ихъ языкъ. Чаровники и ворожбиты умѣютъ понимать ихъ, поэтому-то, между прочимъ, они и предсказываютъ будущее. У нѣкоторыхъ чаровниковъ эти птицы состоятъ въ услуженiи и приносятъ имъ всевозможныя втѣсти. Но и простые смертные могутъ кое-что предугадывать при помощи этихъ вѣщихъ птицъ. Сорока приноситъ и хорошiя и дурныя вести, но неважныя. Воронъ, каркающiй надъ домомъ, предвѣщаетъ смерть одного изъ обитателей этого дома. По кукованiю кукушки гадаютъ о долголѣтiи, замужествѣ, богатствѣ. Крикъ совы надъ домомъ - дурное предзнаменованiе.
Съ летучей мышью, черной кошкой и чернымъ пѣтухомъ также связаны нѣкоторыя суевѣрныя представленiя, но мы обратимся теперь къ самому распространенному виду фетишизма - къ фетишизму слова.
На первыхъ ступеняхъ развитiя умъ первобытнаго человѣка не отличаетъ вполнѣ предмета отъ его обозначенiя словомъ: предметъ и его названiе какъ-то сливаются воедино въ сознанiи дикаря. Съ точки зрѣнiя интеллигентнаго человѣка: "что́ имя? - звукъ пустой"... Мы сознаемъ, что не въ названш дѣло. Но дикарь думаетъ иначе. По его понятiямъ, сообщить другому человѣку свое имя - это значитъ въ извѣстной степени подчинить себя власти этого человѣка: обладая именемъ, колдуя надъ нимъ, онъ можетъ причинить вредъ самому носителю этого имени. Поэтому дикари или не сообщаютъ своихъ именъ тѣмъ людямъ, которые могли бы злоупотребить такимъ довѣрiемъ, или же мѣняютъ имена. Къ этому порядку идей, свойственныхъ первобытному уму, слѣдуетъ отнести воззрѣнiя на тотэмовъ, т.е. на одноименные предметы. Пояснимъ это. У дикарей въ обычаѣ давать людямъ имена одинаковыя съ назвашями разныхъ предметовъ изъ мipa животныхъ или неодушевленной природы, напримѣръ: Сѣрый Волкъ, Дикая Кошка, Дубъ и т.д. Отсюда вотъ что выходитъ. Дикарь, который называется, положимъ, Дикая Кошка, не различая предмета отъ его названiя, считаетъ всякую дикую кошку чѣмъ-то общимъ, чемъ-то однороднымъ съ нимъ самимъ; она для него тотэмъ, тезка, - и этого довольно, чтобы онъ считалъ ее предметомъ священнымъ для себя. Онъ не только не убьетъ своего тотэма, но будетъ опасаться причинить ему какое-либо зло, хотя бы невольно. Слова, сливавшiеся въ представленiи дикаря въ одно цѣлое съ соотносительными предметами, во время господства фетишистическаго мiросозерцанiя наделялись такими же свойствами, какъ и самый предметъ, и были такими же фетишами, какъ и весь мiръ. Въ перiодъ одухотворенiя и олицетворенiя стихiй, слово почиталось такою же стихiйною силою, какъ и силы природы, и такъ же, какъ и эти послѣднiя, имѣло своихъ боговъ.
Такое грубо-фетишистическое отнощеше къ слову сохранилось въ среди бѣлоруссовъ до сихъ поръ - и сохранилось въ значительной степени. Такъ они вѣрятъ, что можно овладѣть всякою вещью посредствомъ особаго слова: скажи только такое слово - и вещь или животное, или человѣкъ пойдутъ за тобою, будутъ дѣлать то, что имъ прикажешь. Также и въ колдоствтѣ имя человѣка, котораго желаютъ "счаровать", занимаетъ не послѣднее мѣсто.
Въ Бѣлоруссiи, до возсоединенiя унiатовъ, а въ полѣсской ея части и въ недавное время, практиковался такой обычай. Если почему-либо было неудобно везти новорожденнаго къ священнику крестить, и крещенiе отлагалось на нѣкоторое время, a вмѣстѣ съ тѣмъ желали дать ребенку имя, то кумовья или родители отправлялись къ священнику одни и просили его прочитать молитвы, положенныя при нареченiи имени, и произнести это имя надъ шапкой или дѣтскимъ чепчикомъ; шапку сжимали рукой, иногда завязывали, чтобы имя не улетучилось изъ нея, и,. принеся ее домой, одѣвали на голову ребенка. Такъ какъ не многiе священники соглашались исполнять такую просьбу, то крестьяне продѣлывали этотъ обрядъ самостоятельно: произносили имя въ шапку и одѣвали ее на голову ребенку.
Полагаютъ, что особенно чудесную силу имѣютъ слова, скомбинированныя въ созвучiя, въ рѣчь размѣренную: почти всѣ бѣлорусскiя загово́ры и причитанiя имѣютъ извѣстный складъ, иногда размѣръ и риөмы. Магическая сила слова можетъ быть механически передана другимъ предметамъ: стоитъ только произнести данныя слова или цѣлый заговоръ надъ водой, хлѣбомъ, водкой и т.п. Кто проглотитъ "нашептанный" хлѣбъ, воду, тотъ, полагаютъ, проглатываетъ и самыя слова. Если написать заговоръ на бумагу и проглотить ее самое или, сжегши, проглотить пепелъ, результатъ будетъ одинаковъ: слова или вселяютъ въ человѣка боль, или вытѣсняютъ ее, смотря по тому, какiя это были слова. Можно "пускать слова по вѣтру", съ цѣлью причинить кому-нибудь зло, но это не совсѣмъ-то удобно, потому что они могутъ попасть и не туда, куда слѣдуетъ. Есть такiя слова, которымъ повинуется нечистая сила, но такiя слова знаютъ только "xopoшie чаровники".
Выше мы попутно приводили заговоръ противъ "ночницъ". Но чтобы дать читателю болѣе полное понят о "фетишизмѣ слова", проведемъ здѣсь тѣ заговоры, которые не сопровождаются особыми чародѣйскими дѣйствiями.
Вотъ заговоръ противъ укушенiя змѣи, чтобы оно не имѣло дурныхъ послѣдствiй:
{{poem1||<poem>На синемъ мори двананцыть дубоу;
Подъ тыми дубами двананцыть папоу читаюць,
Поганыя зубы замоуляюць.</poem>|}}
Нужно проговорить трижды надъ больнымъ мѣстомъ, не переводя духа.
А вотъ другой противъ такъ называемаго золотника (болѣзнь матки):
{{poem1||<poem>Золотникъ, золотничокъ,
Золоценечкiй рожокъ!
Сядзь на своемъ мѣсьци,
Якъ панъ на кресли.</poem>|(Игуменскаго у. с. Пережиръ).}}
Заговоръ противъ вывиха и полома костей:
{{poem1||<poem>У городзи Русалимѣ
Христа распинали,
пакуту давали,
къ храсту пригвождали,
ручки ножки ломали,
косточки хрущали.
Приходзила Прачистая Матка,
горкiя слезки проливала,
Яго раны цалёвала (исцѣляла),
косточки зращала,
суставы скрѣпляла.
Зрасцися ты, косць,
у раба (такого-то или такой-то)
скрапицеся яго суставы,
закрыйцися яго раны.</poem>|(Холопеничи, Борисовскаго уѣзда).}}
Этотъ заговоръ надо нашептывать каждый день, передъ восходомъ и закатомъ солнца, до тѣхъ поръ пока не спадетъ опухоль. Впрочемъ, не ограничиваясь вѣрой въ цѣлебную силу заговора, бѣлорусскiя знахарки умѣло вправляютъ вывихи и дѣлаютъ перевязки поломовъ костей; и та знахарка, которая сообщила намъ вышеприведенный заговоръ, въ цѣлительную силу котораго она безусловно вѣрила, искусно вправляла вывихи и налагала повязки при поломахъ, употребляя лубки и глину вмѣсто гипса.
Заговоры отъ кровотеченiя:
{{poem1||<poem>Съ-падъ дуба каранистаго цекла Юрдань-рѣка:
тамъ ишоу Исусъ Христосъ и святая Ильля:
вадзяные ключи закрывалися, Юрдань-рѣка станавилася.
Закрыйцися жилы кровавый! стань, не цячи, кроу чирвоная!
</poem>|(Борисовскаго у.).}}
{{poem1||<poem>Ишоу панъ Езусъ празъ Юрдань;
Рѣка стала и кроу стань.
</poem>|(Новогрудскаго у.).}}
Заговоръ передъ отъѣздомъ въ дальнюю дорогу:
{{poem1||<poem>Першимъ разомъ, добрымъ часомъ.
Господу Богу помолимся, храсту паклонимся.
Учора зъ вячора соунiйка играло,
добрую дорогу провещало;
сягоння зъ ранку зара занялася,
у неби на парози зъ сонцемъ споткалася;
залатые ключи у ручки брала,
дубовую дзверку одмыкала,
шоуковый пологъ подымала,
соунiйко не небо выпущала,
добрую дорогу провѣщала.
Устау (или устала) я рано подвыйду къ ваконцу;
щира я щира уздыхну до Бога:
дай-же мнѣ, Боже, счасливу дорогу!
Ажъ св. Юрiй каня запрагае,
св. Ауласъ помогае,
отъ бяды, напасьци зберегае.
</poem>|}}
Заговоръ произносится предъ иконами, на колѣняхъ, а также его говорятъ на дворѣ, обходя вокругъ лошади.
Приведемъ здѣсь еще нѣсколько заговоровъ, которые нашептываются на воду. Дѣлается это такъ. Беретъ знахарь кружку воды, выходить на дворъ, становится лицомъ къ востоку и произносить надъ водой заговоръ, потомъ поворачивается лицомъ къ югу и западу, каждый разъ произнося одно и то же. Самое лучшее - продѣлывать это при восходѣ солнца. Это называется "даць воды": самый употребительный видъ знахарскаго врачеванiя въ Бѣлоруссiи. Наговорную воду пьютъ, обмываютъ ею больныя мѣста, вливаютъ въ уши и т.п.
Вотъ два заговора противъ "нутраныхъ" болезней:
{{poem1||<poem>Чорная хмара (туча) на небе усхадзила, ясное сонце закрыла; нанасила чорная хмара мжаку (мглу) и туманы, напущала тугу (печаль, тоску) и болѣзьци, чорную и бѣлую немочь на людзей, на живёла (животныхъ). А мы Господа молимъ, мы святыцеля просимъ: нашли, Божа, цѣплые вѣтры, прагани чорную хмару, тугу и балѣзьци, чорную и бѣлую немочь, кабъ рабу (такому-то) быць здоровымъ, кабъ яго ножки стояли - ня млѣли, кабъ яго ручки работыньку брали - крапчѣли, кабъ яго вочки весяло глядзѣли.
</poem>|}}
<center>* * *</center>
{{poem1||<poem>У цемнымъ лѣси стоиць гора высокая, тамъ растуць дубы вячистые, тамъ стоиць церква свянцоная, тамъ бяжиць вода цудоуная.
А я жь тую воду брала, балючее цѣла обмывала, пиць давала, слауцо вымоуляла: пашла немочь зъ цѣла вонъ! Кали ты трасца идзи у балота; кали падвѣй ты - идзи на вѣцеръ; кали ты рѣзанка - зарѣжься; кали ты суроцы - соль табѣ у вочи, кали ты съ пуду - сама спужайся. Пашла хира (болѣзнь) зъ цѣла вонъ!
</poem>|(Холопеничи, Борисовскаго у.).}}
Послѣднiй заговоръ записанъ отъ знахарки, которая объяснила, что это заговоръ "жаноцкiй", т.е. употребляющiйся женщинами.
Заговоръ отъ "зъѣду:"
{{poem1||<poem>Помолимся мы и поклонимся Господу Богу и духу святому, троицы святой ядыной, и прачистой мацери божай, и святому воскрасэнiйку христовому, честному, милосерному, и усимъ святочкамъ, годовымъ празьничкамъ, кiявськимъ, пячерськимъ и рымськимъ и русалимськимъ, и Исакову и Якову, и Антоняму и Хвядосяму, и святому Юру и Ягору, и святому вотчу Миколу. И святый вотча Миколочка, вы скорые помощники, вы божiя угодники, вы вяликiя молитвеньники, вы жъ скоранько помогаетя, - гэтому рабѣ бажаму чаловѣку, зьѣдъ замовляйтя, и злого чаловѣка на мхи на болоты ссылайтя. И найсвеншая Марея ина стоиць у храми Господнямъ, дзяржиць ина свое ключики золотэя при столи, чаровнику и злой хвороби замыкая губы и зубы, засылая ина яго и злую хворобу на мхи на болоты, на ницую лозу, на колючую грушу, дзѣ жъ быдлы не бѣга́юць, дзѣ птицы не летаюць, дзѣ вужи-гады не живуць, тамъ нехай злый чаловѣкъ и злая хвороба проживая и пробывая.
</poem>|(Церковищ. вол. Могил. у).}}
Заговоръ отъ "уроцъ" (сглазу):
{{poem1||<poem>Царица водица, красная дзявица, самоцвѣтница и угодница, и ходзила и гуляла, рыдысь-брыдысь обмывала, круты бе́реги обрывала, жовты пяски приносила, бѣло каменьня, сыро кореньня. Обмывала царей, королей и увесь народъ хрисцiяньскiй, - обмый раба божаго (имя). Уговарюю я яго уроцы стрѣшныя и попярешныя, подзивныи и посмѣшныи, женьскiй и мужське́й и дзявоцкiи лихеи. И ссылаю, издымаю усю печь яго, - не самъ собою, Господомъ Богомъ.
</poem>|(М. Рудня, Оршанск. у.)<ref>Послѣднiе два заговора заимствованы изъ Бѣлорск. сборн. Е.Р. Романова, вып. V, гдѣ собранъ богатѣйшiй запасъ этого рода матерiаловъ.</ref>.}}
Заговоры и чародѣйства представляютъ наиболѣе интимную часть пережитковъ далекаго прошлаго. Когда мы обращались даже къ знакомымъ знахарямъ и чаровникамъ съ просьбою сообщить намъ извѣстные имъ заговоры, то почти всегда получали отказъ и увѣренiе, что они кромѣ того, какъ перекреститься, ничего не знаютъ. Въ силу этой интимности, въ силу того, что заговоры обыкновенно сохраняются въ одномъ какомъ-нибудь родѣ, а не пускаются въ оборотъ, не являются общимъ достоянiемъ, какъ, напр., пѣсни, - въ силую всего этого въ нихъ должны наиболѣе чисто сохраниться воззрѣнiя языческой старины. И дѣйствительно, въ нихъ фигурируютъ обычные предметы поклоненiя первобытныхъ людей: и дубы зеленые, коренистые, "вячистые", упоминаемые иногда ни къ селу, ни къ городу, - безъ всякой видимой связи съ остальнымъ текстомъ заговора, и вода чудодѣйственная, и борьба двухъ началъ - свѣта и тьмы, солнца и тучи, закрывающей его и такимъ образомъ лишающей людей его живительнаго дѣйствiя и вмѣсте съ темъ насылающей на все живое "тугу и болѣзни, черную и бѣлую немочь", тутъ и заря, отворяющая золотыми ключами небо, подымающая шелковый пологъ и выпускающая солнце и т.п. Однако, на ряду съ этими, несомнѣнно, первобытными чертами, въ нихъ заключаются и позднѣйшiя наслоенiя въ родѣ обращенiя къ помощи Божьей Матери и святыхъ, въ родѣ упоминанiя объ Iерусалимѣ, Iордань-рѣке, церкви, священникахъ. Тутъ очевидно произведена замѣна древнихъ воззрѣнiй новѣйшими, языческихъ божествъ - христiанскими святыми. Но это нимало не лишаетъ эти заговоры фетишистическаго характера, заключающагося въ самой сущности воззрѣнiй на значенiе заговоровъ, въ вѣре въ ихъ чудодѣйственную силу: "что скажется, то и сбудется". А эта вѣра крѣпко укоренилась въ народе. И всего печальнѣе то, что бѣлоруссы обращаются къ знахарю съ просьбой "дать воды" именно при серьезныхъ заболѣванiяхъ, когда обычныхъ народныхъ медикаментовъ, вродѣ питья липоваго цвѣта, натиранiя комфорой, тертой рѣдькой, хрѣномъ, паренья въ бане крапивой вмѣсто вѣника и т.п. бываетъ недостаточно.
== I. Пережитки фетишизма ==
|
