Филеб (Платон; Карпов): различия между версиями

''Сокр.'' То, что если, подражая тебе и защищаясь; я осмелюсь утверждать, что самое неподобное самому неподобному из всего—подобно, то буду утверждать одно с {{перенос|то-|бою}}

{{перенос2|то|бою}}, и мы окажемся моложе, чем следует, а речь наша сорвется <ref>1) Сорвется у нас и убежит,ἐκπεσών οἰχἡσεται,—выражение метафорическое, взятое от кораблей, когда они во время бури срываются с якоря или причала и ударяются о берег, либо о подводный камень. Legg. IX, р. 866 С: ἄν μὲν κατὰ θάλατταν ἐκπίπτῃ πρὸς τὴν χώραν. Thucyd. II, 92: ἐξέπεσεν ἐς τὸν Ναυκακτίων λιμένα. Отсюда стоящий далее глагол ἀνακρούεσθαι значит—возвращать судно назад посредством гребли. Valken, ad Herodot. VIII, 84. Beck. ad Aristoph. Avv. p. 67.</ref> у нас и убежит. Поэтому пригоним ее снова, и, возвратив на прежний путь, авось как-нибудь сойдемся друг с другом.

''Сокр.'' Ты, Протарх, высказал все, что распространено в народе чудесного об одном и многом, и относительно чего, почитай, вообще принято—не касаться этого предмета, так как он—детская забава, пища легкомыслия, и представляет важные затруднения в собеседовании. Да не е. хотят касаться и следующего: кто разобрал своим словом члены и части какого бы то ни было человека и {{перенос|до-|знал}}

{{перенос2|до|знал}} что все это—одно, тот начинает смеяться над ним и обличать его, будто он должен казаться чудовищем, будто в нем одно является как многое и беспредельное, а многое—только как одно.

''Сокр.'' Так вот то-то, думаю, крайне необходимо {{перенос|гово-|рить}}

{{перенос2|гово|рить}} о нем, что все, знающее его, гоняется за ним и стремится к нему, желая взять его и овладеть им, и ни о чем больше не заботится, кроме того, что может быть совершено с добром.

''Сокр.'' Что ни представляли бы мы делающимся больше и меньше, принимающим «сильно» и «тихо», либо «слишком», и прочее такое же,—все это надобно сложить в род беспредельного, как бы в одно,—на прежнем основании, о котором мы говорили, что, слагая расторгнутое и {{перенос|раз-|сеченное}}

{{перенос2|раз|сеченное}}, должно по возможности назнаменовывать одну природу ''<ref>1) Назнаменовывать одну природу,μίαν ἐπισημαίνεοθαί τινα φύσιν, то есть, μίαν ἰδέαν, как p. 25 В, p. 26 D: ὅμως δὲ ἐπισφραγισθέντα τῷ τοῦ μᾶλλον καὶ ἐναντίου γένει ἒν ἐφάνη. Poiitic. p. 258 C: ἰδέαν αὐτῇ μίαν ἐπισφραγίζεσθαι.</ref>.'' Помнишь ли?

''Сокр.'' Прибавь же к этому «суше» и «влажнее», «{{перенос|множествен-|нее}}

{{перенос2|множествен|нее}}» и «маловатее», «быстрее» и «медленнее», «увеличеннее» и «умиленнее» <ref>1) Множественнее и маловатее,—увеличеннее и умиленнее,πλέον καὶ ἔλαττον,—μεῖζον καὶ σμικρότερον. Необходимость выразить эти уравнительные степени привела меня к убеждению, что и богатый своими формами русский язык еще не столько развит, чтобы мог найти в себе довольно гибкости для выражения всех форм языка греческого. Нашими уравнительными «больше» и «меньше» означается увеличение и уменьшение не только геометрическое, но и динамическое, не только экстенсивное, но и интенсивное; напротив, греческие πλέον καὶ ἔλαττον указывают на одно множество, а μεῖζον καὶ σμικρότερον—на одну великость. Поэтому я прошу извинить меня за составление в настоящем случае таких уравнительных, которые у нас еще не вошли во всеобщее употребление.</ref>, и все, что прежде слагали мы в единство природы, принимающей в себя «более» и «менее».

''Сокр.'' Между тем, однако ж, отвечать на это легко <ref>3) Сократ намерен теперь доказать, что мудрость или разумность не только присуща конечному, но должна быть относима и к роду причины, и свое доказательство устанавливает так, что сперва делает взгляд на целую вселенную, полагая, что человеческая природа устроена по ее подобию. Вселенная же управляется не чем иным, как совершеннейшим умом, что утверждают и мудрейшие люди всех времен, и господствующий в мире стройный порядок. Как наше тело, говорит Сократ, составлено из стихий целой вселенной и ими поддерживается: так и наш ум заимствован ин ума, управляющего вселенною. А отсюда он заключает, что человеческий ум относится также к роду причины, и что последняя в целом мире делает то самое, что первый делает в человеке, то есть, имеет значение власти, управляющей пожеланиями, обуздывающей страсти и подчиняющей все законам мудрости.</ref>; так как все мудрецы, в существе дела носящиеся с самими собою, соглашаются в том, что ум у нас есть царь неба и земли <ref>4) Что всем располагает и управляет ум,—первый, как известно, учил Анаксагор. Сравн. Phaedr. р. 270 А. Cratyl. р. 400 А; 413 С. Начав его мыслью, Платон поставил с нею в связь учение Филолая, поставлявшего над вселенною τὸ αἴτιον, и таким образом несколько отступил от взгляда Анаксагорова. За образ высочайшего ума принимал он Зевса, как бы играя именем Ζεὐς (от ζάω, ζῆν); так, в Кратиле (р. 396 А) говорит: οὐ γὰρ ἐστιν ἡμῖν καὶ τοῖς ἄλλοις πἄσιν ὅςτις αἴτιος μᾶλλον τοῦ ζῆν ἢ ὁ ἄρχων τε καὶ βασιλεύς τῶν πάντων.</ref>,—и, может быть, говорят хорошо: {{перенос|Впро-|чем}}

{{перенос2|Впро|чем}}, если угодно, исследование этого рода сделаем продолжительнейшим.

''Сокр.'' Оно же дает ответ и на мой-то вопрос, что ум—родня <ref>3) Что ум родня причине всего,ὅτι νοῦς ἐστἰ γενούστης τοῦ πάντων αἰτίου. Это слово γενούστης в греческом языке неслыханное и, по самому сочетанию звуков, как будто не греческое. Поэтому некоторые критики приведенное выражение считали испорченным; так например, Беккеризменяет его в следующее: ἐστὶ γένους τοῦ πάντων κ. τ. λ. Но это—просто догадка, не подтверждаемая кодексами. Из них два только, BodI. et Vat, вместо γενοέστης, имеют γένους τῆς: но это чтение не представляет грамматической правильности. Защищают и объясняют это слово Hesychius(Т. I, р. 817): γενοὑστης’ ἐπὶ τοῦ θεοῦ ἐννοίας, ὁ γεννητικός<nowiki>; </nowiki>Suidas(Τ. I, p. 474); γεννούστης (так пишет его Свида) οἶον γεννἡτης, ἤ συγγενὴς, ἤ ἔγγονος. τὸ τελευτᾶιον ἐκδέχεσθαι ἄμεινον. Приводит γενούστης и Олимпиодор, и видит в нем λέξιν καὶνοτέραν. При таком различии чтений этого слова, что сказать о значении его?—Я думаю, что Платонов Сократ измыслил γενοὑστης не без причины и не без крайней нужды. Ему надобно было четвертою причиною всего поставить νοῦς и, в то же время, соединить с ним понятие γεννἡτης или γενἡτης, чтобы, то есть, νοῦς оставался не без дела, как у Анаксагора (см. Phaedon, р. 98 В—99 В), но был умом рождательным и, как рождательный, отличался от ума самого в себе, или божественного. Дальнейшее раскрытие этого Платонова взгляда ясно видно в Тимее.</ref> причине всего, принадлежащей к числу {{перенос|че-|тырех}}

{{перенос2|че|тырех}} родов, из которых был у нас один этот. Так вот ты и имеешь уже наш ответ.

''Сокр.'' И опять, когда она настрояется и возвращается к своей природе,—надобно говорить, что происходит {{перенос|удо-|вольствие}}

{{перенос2|удо|вольствие}}, если только о вещах великих можно выразиться кратко и наискорейшим образом.

''Сокр.'' Положи также в самой душе и ожидание, {{перенос|кото-|рым}}

{{перенос2|кото|рым}} предваряются эти состояния: пред удовольствиями ожидаемое—приятность и уверенность, а пред скорбями — страх и томление.

''Сокр.'' Но утаение ты отнюдь не понимай так, что будто бы я говорю здесь о бытности забвения; потому что {{перенос|забве-|ние}}

{{перенос2|забве|ние}} есть удаление памяти; а памяти о том, о чем теперь говорится, еще не было: говорить же кому-нибудь о потере того, чего нет и не было, безрассудно. Не так ли?

''Сокр.'' Скажем ли, что замеченные скорби и {{перенос|удоволь-|ствия}}

{{перенос2|удоволь|ствия}} все истинны или ложны, или—одни истинны, а другие нет?

''Сокр.'' Память, как скоро она приходит к тожеству с ощущениями, и находящиеся в связи с ними {{перенос|впечат-|ления}}

{{перенос2|впечат|ления}}, кажется мне, будто записывают <ref>1) Способность записывать речи в душе Платон усвояет не одной памяти самой по себе, но памяти, вместе с впечатлениями—παθὴμασι τοῖς περὶ αἰσθήσεις. Память проявляет свою деятельность, как скоро есть ощущение; а. ощущение бывает вследствие впечатлений. Поэтому память есть подлежательное условие памятования, а впечатления суть условия предлежательные. Отношение памяти к ощущениям таково же, каково отношение τῆς διανοίας πρὸς τοὺς ἐντὸς τῆς ψυχῆς λόγους (Sophist. p. 263 D): διανοία καὶ λόγος ταὐτόν, πλὴν ὁ μὲν ἐντὸς τῆς ψυχῆς πρὸς αὐτὴν διάλογος ἄνευ φωνῆς γιγνόμενος τοῦτ’ αὐτὸ ἡμῖν ἐπωνομάσθη διάνοια.— Τὸ δὲ γ' ἀπ’ ἐκείνης ρεῦμα διὰ τοῦ στόματος ἰὸν μετὰ φθόγγου κέκληται λόγος. При такой связи памяти с впечатлениями, уже не удивительно, что далее τοῦτο τὸ πάθημα называется ὁ τοιοῦτος παρ’ ἡμῖν γραμματεύς.</ref> речи в душах наших; и если таким сочетанием их записывается истина, то рождается в нас и мнение истинное, а от него и истинные речи; когда же этот писец наш записывает ложь,—выходят противные истинным.

''Прот.'' Ты, Сократ, сказал совершенно противное. {{перенос|Скор-|би}}

{{перенос2|Скор|би}} и удовольствия почитаются худыми не совсем потому, что они ложны; эти чувствования принимают черты другой великой и многообразной порочности.

''Сокр.'' Кажется, много раз говорено было, что, когда природа всякого животного повреждается от сложений и разложений, от наполнений и оскудений, от увеличений и {{перенос|ума-|лений}}

{{перенос2|ума|лений}}, тогда обыкновенно возникают скорби, страдания, боли и все, называемое такими именами.

''Сокр.'' Нет; ими надобно пользоваться, как гадателями; отличающимися не искусством, а печальным настроением не неблагородной природы. Они слишком возненавидели силу удовольствия, и не находят в нем ничего здравого, так что и самое это его наваждение {{перенос|почи-|тают}}

{{перенос2|почи|тают}} очарованием, а не удовольствием. Так вот каким образом пользуйся ими; да смотри и вообще на их брюзгливость; потом прими в соображение и то, что удовольствия-то кажутся мне истинными,—чтобы, смотря на силу удовольствия со стороны обоих этих мнений, мы могли произнести о нем суждение.

''Сокр.'' Возьми же это, когда больше бывает скорбей, чем удовольствий,—возьми ощущения чесотки, о чем мы сейчас говорили, и зуда. Так как раздражение и воспаление происходит внутри, и трением или чесанием никто до него не достигнет, а только разливает его действие по {{перенос|поверх-|ности}}

{{перенос2|поверх|ности}}: то вносящие поверхность в огонь и в таком затруднении изменяющие ее состояние в противоположное иногда возбуждают необыкновенное удовольствие, а иногда, напротив, смотря по тому, какое болезнь принимает направление, относят его, смешанное с внешними скорбями, к внутренним частям; так что либо слитное насильно разделяют, либо разделенное сливают, и таким образом с удовольствиями слагают скорби <ref>1) Все это место довольно трудно для понятия. Здесь говорится, что те смешения, содержащие в себе больше скорби, чем удовольствия, замечаются в чесотке и зуде; ибо при этом бывает так, что воспаление скрывается внутри, под кожею, а чесание между тем производится только по поверхности кожи,—с тем чтобы воспалить, следовательно, привести в противоположное состояние, самую кожу. Но отсюда рождается чрезвычайное, возбуждаемое трением, удовольствие. Случается и обратное направление смешения; т. е., внешнее воспаление, при известной мере удовольствия, переносится внутрь. Так устанавливаю я эту мысль, следуя интерпункции текста Штальбомова; в других изданиях она представляется менее верною.—Словами: о чем мы сейчас говорили, указывается на р. 46 А. Выражением: в таком затруднении,ἀπορίαις, означается то состояние, в котором больной не знает, что делать от зуда и воспаления.—Смотря по тому, какое болезнь принимает направление: т. е., явление, обнаруживающееся воспалением или болью, может быть либо таково, что, при обыкновенном чесании внешних частей, соединяется с сильным удовольствием, либо таково, что болью поражаются внешние части, а внутри воспаление ослабевает, и оттого πρὸς τῶν ἔξω λύπας ἡδονάς (αὐτᾶις) ξυγκερασθείσας παρέχονται. Но как в том, так и в другом случае, тут примешивается больше скорби, чем удовольствия, так что (чесоточные) либо слитное насильно разделяют, то есть, чрез чесание кожи отвлекают как бы часть сосредоточенного внутри воспаления наружу, либо разделенное сливают, то есть внешнюю боль соединяют с возбуждаемым внутри удовольствием, чтобы последнее, как противоположное боли, ощущаемо было тем живее.</ref>.

''Сокр.'' Да ведь я, любезный Протарх, говорю нечто {{перенос|та-|кое}}

{{перенос2|та|кое}} ''<ref>1) Д а ведь я, любезный Протарх, говорю нечто такое— τοιόνδε τι λέγω, ὦ Πρώταρχέ μοι. Критики очень затруднялись стоящими перед этим словами Протарха: πρὸς θεῶν ἆρα ἄν ἐπανερωτἄς μὲ, и без всякой нужды различным образом изменяли их, между тем как надлежало бы обратить внимание скорее на ответ Сократа: τοιόνδε τι λέγω. Мне кажется, здесь нужен бы какой-нибудь союз, чтобы этот ответ теснее соединялся с вопросом. По моему мнению, фраза должна бы начинаться так: ἀλλὰ τοιόνδε τι λέγω</ref>:'' верфь ли, скажешь, скорее бывает для кораблей, или корабли для верфи? И все, что таково; это самое говорю я, Протарх.

''Сокр.'' Как не нелепо думать, будто нет ничего доброго и прекрасного ни в теле, ни во многом другом, кроме как в душе, и будто доброе и прекрасное здесь—только удовольствие, а мужество, или рассудительность, или ум, или что иное из благ, доставшихся на долю души, отнюдь не таково? Да и сверх того, не {{перенос|радующий-|ся}}

{{перенос2|радующий|ся}}, а скорбящий принужден был бы тогда согласиться, что в минуты скорби он зол,—хотя бы был лучше всех; радующийся же опять, чем более радуется,—когда радуется,—тем больше отличается добродетелью.

''Прот.'' Я часто слыхал, Сократ, как Горгиас всегда утверждал, что искусство убеждать много превосходнее всех искусств <ref>5) Высказываемое здесь Протархом мнение Горгиаса можно видеть в диалоге Платона, озаглавленном именем этого Софиста: Gorg, р. 452 D, Е, где Горгиас сам превозносит свою науку за ее способность убеждать.</ref>, потому что оно все заставляет себе рабствовать по доброй воле, а не по принуждению, и {{перенос|от-|того}}

{{перенос2|от|того}} далеко выше, чем прочие искусства. Теперь я не хотел бы противоречить ни тебе, ни ему.

''Сокр.'' Так как прежде сказано было, что какой-нибудь род и не очень возможен и не полезен, если он {{перенос|оди-|нок}}

{{перенос2|оди|нок}} и совершенно обособлен, то из всех-то родов мы признаем один, которому, вместо уединенной жизни, весьма хорошо жить с нами: это—род знания как всего прочего, так и силы в каждом из нас, сколь совершенно она может быть познана.

''Сокр.'' Но ''на шестом колене'', говорит Орфей, ''прервите мелодию песни'' <ref>1) Приведенный здесь стих Орфея читается и у Плутарха, II, р. 391. Сравн. Orphic. Fragm. ed. Hermann. р. 473. L о b e с k, Aglaopham. p. 788 sqq.</ref>. Должно быть, и наша речь прервется на {{перенос|ше-|стом}}

{{перенос2|ше|стом}} присужденье. Ведь после этого нам ничего не остается более, как своему исследованию придать голову ''<ref>1)Придать голову, κεφαλἡν или τέλος, или еще κολοφώνα ἐπιθεἶναι,— Формула очень употребительная. См. Gorg. р. 505 D; Politic. р. 277 В<nowiki>; </nowiki>Legg. IV, р. 707 С<nowiki>; XII, </nowiki>р. 957 В·, Alcib. 1 р. 105 D; Epist. VII, р. 340 С, аl. Но мы не знаем, кто бы говорил ἀποδοῦναι κεφαλὴν: потому что ἀποδοῦναι значит отдать, как бы заплатить долг, как: Politic. р. 267 А; De Republ. р. 612 В. С, аl. Поэтому, вместо ἀποδοῦναι, не следует ли читать ἐπιθεῖναι?</ref>.''