Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII века. Том I
Приятна есть, слушатели, отдаленных времен гистория, которая глубокой древности дела предает до днесь потомкам в пример и в научение. Сея посредством мы проникаем в бездну веков и в пределы вселенныя и видим там тьмы разных народом, из которых иных свирепый Марс1 и средине самого цветущего состояния мечом и пламенем истребил, иных внезапное стихии возмущение, от одра спящих восхитив, в преисподния расселины земли поглотило, и других премногих, которых неизбежная престарелость, алчный глад, тлетворный воздух и неисцелимые болезни от земли и от наших очес на вечность преселили. Видим, кроме сего, все света перемены или такие его по степеням восходящие и нисходящие обращения, от которых оный, как некоторые думали, наподобие смертного, иногда из своего отрочества в юность и в мужество, иногда обратно, из своея престарелости в первобытное отрочество преходящим казался2.
Когда завидящая смертных толикому из протекающих веков источнику премудрости древность старалась вечностью и забвением прошедшее все от нашего знания сокрыть, тогда гистория достопамятных дел одним к себе человеческим люблением и любопытством без рукописания и печати сохраняема была; тогда трясущие сединами праотцы наши не только такие ужасные в свете происхождения, но и самое начало света и живущих в нем тварей рожденным от себя от рода в род рассказывали. В нынешнем ученом свете наблюдаемая но всем строгость твердого и доказательного рассуждения, не дозволяя в нас предыдущему пред рассудком, порывчивому воображения стремлению последовать, запрещает и гисторию представлять таким приятным собеседником, каковым она у первенствующих народов на живом языке была. Однако с большею вероятностию можно хоть непрямо утверждать, что в такие времена и у таких народов сбытие прошедшего всего от древности потомству во всем не инак, как живым голосом и с показанием места и времени, предаваемо и приемлемо было…
В глубокой древности, когда человек еще только начинал приходить в познание вещей и самого себя, одна долговременная жизнь и многочастный преткновения опыт были источники всей премудрости и всякого знания. Следовательно, люди в таком состоянии за неимением никакого другого средства к научению себя и других не могли иметь великого и понятии о вещах. От чего таковых людей знание и рассуждение обо всем должно быть надмеру недостаточное, краткое и простое. И если у первенствующих народов какое было понятие о науках, достойное примечания, оное, должно думать, всегда выражаемо было на природном языке живым голосом без печати и рукописания. И такое знание у них, по причине простоты, краткости и удобности языка вскоре за объявлением всем известно и вразумительно было. Их изобретения и рукомесленности были також чрезвычайно простые и немногие и потому всему обществу безызвестными и невразумительными быть не могли. Мы видим, что у греков и других народов издревле всякий почти обыватель знал всякое искусство и ремесло. Такое, однако, повсемственное знание нимало нам не должно казаться удивительным, поелику оное у древних равномерно, как и у нынешних непросвещенных народов, сначала всегда находилось чрезвычайно простым и в крайнем несовершенстве. Но как скоро знание человеческое о разных вещах начинает возрастать и умножаться до такого степени, в котором требуется ревностного старания, отменного дарования и долгого упражнения, тогда и самым опытом доказывается, что для такого повсемственного вещей знания не всякий бывает в обществе способен и рожден. Сверх сего, такого разделения в упражнениях требует и самая польза в обществе, ибо люди как скоро начинают возвышаться и в совершенство приходить, они опытом же узнают и то, что им дешевле и прочнее становится всякое нужное, когда оное в замену других потребностей мастерами нарочитыми доставляется[1]. Отсюда происходит разделение трудов в обществе с большим значением и действительнейшим успехом. От сего разделения трудов рождаются художества, которых посредством начинают чувствовать обыватели облегчение в своем житии. Таким образом возвышаясь постепенно, смертные, увидев свою жизнь несравненно удобнейшею и приятнейшею паче прежней, употребляют еще большее старание, чтоб оную сделать еще способнейшею и соответствующею возвышающемуся своему состоянию. Одни желания рождают в них другие, а как первые, так и последние всегда клонятся в них к одному намереваемому прохладнейшему житию, то, наконец, по разделении трудов натурально происходит в обществе разделение и самих людей, как то: на хозяев и работников. Работные люди в таком состоянии принуждены искать себе пропитания у своих хозяев, охотно принимают всю прежнюю сих тяготу на себя, оставляя хозяем одно присмотрение за собою и повеление. Сим средством человек, исполнив свои желания, живет спокоен от забот и попечений прежних. Сию перемену и такое возобновление и облегчение в житии он долженствует единственно своему художественному состоянию. И такое ость начало и успех художеств, которые по справедливости могут назваться таким орудием, посредством которого люди приобретают богатство, снискивают спокойнейшую жизнь и возвышение в житии 3. В следующем мы приступаем к рассуждению о происшествии натуральном и успехе самих наук, которые також великие перемены производят в человеческом состоянии.
Попечительная о блаженстве смертных натура конечное счастие человека утвердила в трудолюбивом его простирании к высшему и совершеннейшему преуспеванию. Низвержение из высшего в низшее состояние, равномерно как и закоснение в одном, есть такое злополучие смертных, что к претерпению оного и у самих стоиков великодушия недостает[2]. А поелику сне счастие натурой утверждено на одном трудолюбивом простирании к высшему и лучшему состоянию или на такой ласкательной надежде к оному, которая с природы ни в ком не ограничена, то и не удивительно, что все люди к достижению до такого состояния, хотя не с равным успехом, с равномерным, однако, и бесконечным желанием не только силятся, но и равномерно все, от первого до последнего, оным наслаждаются, одною ласкательною своею надеждою в трудолюбивом своем простирании все подкрепляемы и ободряемы. Итак, сходно с сим утверждением, мы видели уже из вышепоказанного, с каким напряжением и с каким успехом человек достигает к лучшему и высшему состоянию посредством единственного своего художества. Сим образом он, снискав богатство и все потребное к прохладному житию и удовлетворению своих прихотей, его следующие желания по предсказанному началу с природы клонятся к другому, высшему и удобнейшему упражнению. По сей причине мы видим из течения жития человеческого, что тот, который прежде отправлял подлое ремесло, и оным снискав довольный достаток, детей своих никогда, разве по принуждению, тому же самому не обучает. Он отдает их в училища и, не щадя и последних иждивений, старается и чрез приятелей и самим собою доставить их к месту 4 и привесть в выгоднейшее и почтеннейшее состояние. В доказательство сего мы довольно имеем примеров у древних и нынешних народов. У древних Солон из купца сделался философом; Сократов отец, будучи сам каменщиком, сына воспитал философом; Демосфенов отец, сам лавочник, сына воспитал ротором. Что ж до нынешних ученых, оные все почти тако[го]ж происшествия и существа5. Сии примеры не и предосуждение здесь ученому свету приводятся, по только в доказательство того, что наук началом было не что другое, как только одно людей свобожденных от трудов досужное и праздное время, чему не меньшим доводом есть и самое название, из греческого данное училищам (σχολή), по-русски школа, которое до слова на подлиннике значит досуг или праздность. Выводить начало и происшествие наук от другой причины доказательнее невозможно и было б излишно. Ибо действительно тогда только люди винословствовать и любопытствовать о лещах начинают, когда они, снискав все нужное к прохладнейшему житию, на досуге пребывают. А понеже сей образ жития никаким другим способом столь удобно не снискивается, как художественным промыслом, то отсюда мы свободно можем заключить, что художества издревле и поныне во всех государствах всегда предваряют науки. Теперь, узнав, какое есть свойственное начало наук и художеств, остается ведать, какой свойственный должен быть предмет наук сначала у народов.
В начинающемся ученом веке, в котором еще не было ни училищ, ни учителей, натурально следует быть учителям самим отцам. Их дом был школа; их фамилия были их ученики, и их науки были наблюдения, основанные на опыте и долговременном житии. Такого начала наук мы довольно имеем примеров в священной гистории у древних праотцев. Ибо покамест рукописание изобретено и тиснение печати снискано6, старых людей долговременная жизнь и их примечания, о свете учиненные, составляли их науку, в которой вся их первенствующая философия заключалась. А поелику всякому довольно известно, сколько непросвещенные народы суеверию и легкомыслию подвержены бывают, то следует, что у них натурально первым предметом должно быть их винословие и разглагольствие о многобожии[3] и правоучении, соединенном с некоторым словопрением о прошедшем и будущем житии. Грубые, притом и невежественные народы с природы суть весьма неумеренны в своих словопрениях, поднимая обо всем неугомонные споры, от которых рождается изобилие слов[4] и несогласие в мнениях. Для прекращения и избежания таких междоусобных раздоров некоторые побуждены были к изысканию известных правил, посредством которых они уповали свои слова и рассуждения при весть в некоторое ergo7, аки бы в известный вес и точную меру. Что самое подало причину к изобретению логики и риторики. Сходно с сим утверждением мы видим, что логика и риторика были верные науки, которые древними прежде всех наук и совершенство приведены почти неподражаемое. И мы видим також из Иова, Сираха, Екклезиаста и всех Соломоновых сочинений8, равномерно как и из Горациевых писем и других промногих, что их писание все состоит в нравоучении и богословии, пословицами и заповеданиями преподаваемых. Сии, однако, начала наук сперва должны быть весьма не обширны, просты и почти всему обществу известны, поелику на природном и живом языке преподавались; и во всем не инак, как и самые художества были сначала у народов, то-есть без разделения их на части и без учрежденных ко всякой части учителей. Однако напоследок, когда разные мнения таких мудрецов умножились, — тогда и на деле оказалось, что оные все изучить и затвердить тот только в состоянии был, который к ним особенное старание или природное дарование имел. Ибо невозможно тому статься, чтоб с самого начала люди в обществе были одинакого дарования и равномерного прилежания и склонности ко всему. По сей причине тот, кто чрез отменное дарование и труд несравненно превосходнейшим других в науке оказался, без сомнения, мог снискать себе довольно последователей, из которых иные учились у него из любопытства, другие от тщеславия, единственно с намерением, дабы чрез то прослыть учеными.
Отсюда произошло два рода учащихся людей: одни учились для испытания натуры и оныя испытанием и сами питались; другие, не входя и такую глубину, для препровождения праздного времени подражать и последовать первым за украшение себе почитали. Люди притом с природы, чем меньше знающие и поискуснее в чем бывают, тем больше они тщеславнее и неискреннее в откровении своих таинств. Любопытство же ко всему таинственному с природы у всех бывает неменьшее, как и самая неискренность мудрецов; по сей причине одни, чтоб удовлетворить своему любопытству, старались награждать других за откровение. А как те, так и другие довольно праздного времени имели таким безмолвным образом забавляться; то, наконец, по разделении трудов и художеств, в обществе произошло разделение и учащихся. Так, например, один сыскался и обществе, который имел больше; охоты, склонности и старании к замечанию всех тех мнений о нравоучении и о прочих знаниях, преподаваемых прежде в домах своими праотцами, и который сим средством столько успел пред прочими, что в состоянии был все оных мнения заметить известными себе только знаками, как то гиероглифами для памяти и для сообщения другим; то такой без сомнения был в первенствующем ученом веке первый мудрец и первый учитель, тайносказатель и письмоводитель. Что все непротивно сему заключению доказывается и самим именем древней философии и древних философов. Древняя философия в отличность от нынешней называлась предательною9 (tradilionalis philosophia). Философами издревле почитались волхвы, астрологи, алхимисты, пророки[5] и учители преданий, как Зороастер10 у персов и подобные ему премногие у халдеев и арабов.
Такой свойственный был предмет первенствующей философии, и такие были первенствующие философы. Художества в оные времена уповательно не в лучшем же были состоянии с науками.
В последующие времена, когда Греция и другие окрестные народы начали возвышаться и в большее совершенство приходить, рукописание изобретено, посредством которого баснословная прежних мудрецов философия напоследок получила столько разных себе любителей, сколько и ум человеческий тогда склонен был к разному мнению. Отсюда произошли стоики, скептики, академики, перипатетики, эпикуры, циники11 и подобные сим с той только отличностию перед прежними, что всяк из сих писал некоторым порядочным расположением и с некоторым основательным доказательством. Люди с природы ко всяким новостям жадны, и потому скоро и самые пустые мнения сих философов с уважением принимали. Философы, зная свой верный прибыток в сем случае и ведая, что тот только и ученейшим мог прославиться, который больше за собою последователей имел, наконец все, как художники свои товары, свои системы выхваляя в осуждение другого, столько между собою несогласными сделались, сколько и духовные при вселенских соборах12. Предмет их философии столько многоразличен был, сколько и самих сих философов наименования были. Иные утверждали бессмертие души, другие уничтожение оной с телом доказывали; иные полагали верховное счастие в роскошах, когда другие оное заключали в некоторой алчной добродетели; иные утверждали свет сей провидением божиим управляемым, когда другие доказывали оный созданным и управляемым случаем и некоторым механическим манием; иные утверждали, что человек на сем жилище мог поступать и делать все по произволению, когда другие доказывали, что он все делает по принуждению здесь. Наконец, некоторые из них такие дерзкие утверждения вводили в свою философию, по которым неприличные и помышлению дела достойными философа доказывали. Впрочем, их μετὰ τὰ φυσικά [метафизика (греч.)] было одно собрание трудных слов. Они в своей политике наделали таких республик13, которые нигде в свете, кроме как только в их голове, не обретались[6]. Логика их есть крайнее совершенство наук[7], без которой, однако, всяк может говорить и рассуждать столь изрядно, сколько и философ со всем его ergo глубоко заблуждать может. Римляне к греческим наукам никакого прибавления не сделали, как то видно из Люкреция и Цицероновых философических сочинений, из двух только и философов известных у римлян. Сей народ, препровождая все сном пеки в войне со всем светом, по имел и времени приложить к наукам; что ж до художеств в те промена, оные, по моему мнению, выключая одну архитектуру, невеликую честь древним приносят, ежели их сравнить с нынешними. О европейских часах римляне и греки и понятия не имели. Телескопов у них и в помышлении не было. Наши ружья и пушки, если б они увидели, Юпитером им показались бы. Их мореплавание, равномерно как и их морские экспедиции аргонавтические и карфагенские14, и компаса не имели, от чего их Эней ив Средиземном море столько времени заблуждал. Их коммерция столько маловажна Пыла, что и омой и упражнение за бесчестие почиталось. Географии им и в половинной части смета неизвестна била. Однако их художества со всем таким недостатком еще в лучшем состоянии были, нежели их науки. Но понеже художества везде сами собою приносят довольное награждение человеку, по сей причине оные не требовали публичного иждивения для своего совершенства. Их науки со всем таким многоразличием систем были весьма не обширны и по причине природного языка, на котором преподавались, были скоро и удобно понимаемы, так, что оные и теперь ученик посредственного упражнения в греческом и латинском языке может удобно прочесть и сразуметь все в полгода. Ибо их систем не должно представлять такими обширными, какие ныне у нас преподаются. Их междоусобные несогласия, как выше доказано, были многие к делу чужие и но всем не инак, как раздоры нынешние и церкви Великобританской[8]. Словом, большая часть их философов были несносные схоластики и поднимали обо всем неугомонные споры, не в пользу ни себе, ни отечеству, за что самое по справедливости им уже от многих сказано. «Vix aegrotum somniare quidquam tam nefandum, quod non aliquis dixerit philosophus». «Едва кто и в горячке может такой здор сгрезить, про который бы уже древний философ не врал». Полезные обществу у древних науки были: у египтян геометрия, у греков математика в большем совершенстве; у сих також красноречие нужным и полезным было в судах по причине их демократического правления. Юриспруденции у греков почти никакой не било. Сей народ больше застарелыми нравами, нежели предписываемыми законами, управляем был. Солон и Ликург, их столь славные законодавцы, в ученом свете больше неосновательного шуму, нежели законов, наделали. У римлян математическое учение совсем оставлено. Юриспруденция у них сначала столь проста и коротка была, что оная и с греческими переписанными законами и с своими вновь сделанными не занимала больше, как двенадцать досок[9]. Красноречие у римлян было в неподражаемом почти совершенстве; и по причине их подобного с начала греческому правления к большей пользе служило отечеству в судах. Сии только и науки были у древних, то-есть риторика, юриспруденции и математика, которые для своей пользы и великой надобности в отечестве должны б, кажется, на государственном иждивении преподаваемы быть. Однако и сии науки, поелику не обширны и на природном языке столько удобны, не могли по справедливости требовать от целого общества никакого себе ободрения. Прочие ж их сочинения, как то стихотворческое и гисторическое, будучи чрез себя одно дело и забава праздных людей, какого награждения государственного, кроме общенародной похвалы, ожидать могли[10]? Отсюда явствует, что у древних не было училищ на государственном коште по причине их пообширности, их удобности на природном языке и их невеликой пользы в рассуждении целого общества. Сколько природный язык удобности подает и науках и рапных сочинениях, тому неоспоримым доказательством суть два римские стихотворцы. Виргилий, будучи малолетен, писал такие поэмы, каковых ныне на латинском писать и сорокалетний не отважится. Овидий и в отрочестве такой непринужденный навык в стихотворстве оказал, что оный, когда его и лозой секли, стихами изрядными говорил[11]; впрочем сколько удобны их науки были по причине и своей необширности, сие сам Цицерон засвидетельствовал довольно, когда однажды и публичной речи перед сенатом сказал, что он без сомнения уповал сделаться наискуснейшим юриспрудентом и три дни. Сим самим доказывается, что л тогдашние времена люди повсемственное имели понятие обо всех науках и что тогда отделения и упражнения особенного ко всякой науке не требовалось. Такое у древних было учение и понятие о вещах короткое и удобное. У них не было столь обширной математики, которая и одна теперь у нас требует упражнения во всю жизнь. У них не было столько гисторических книг, которых множеством мы ныне в состоянии покрыть и целые их государства, они и не слыхали про такую увеличенную медицину, для которой и одной ныне в Европе особенные коллегии учреждены. Натуральной философии у них почти только одно имя было, когда оная у нас по своей обширности и в седьми частях едва вмещается и имеет премножество книг, принадлежащих ко всякой части. Их законы, как мы уже и прежде доказывали, в 12 досках, как в 12 страницах, все содержались, когда в Британии и подобных сему государствах и одно сокращение законов в 25 книгах не вмещается. О богословии у них ни одной особенной книги не было, когда у нас есть таких уже почти неисчерпаемое море и об одних непримиримых несогласиях церковных, столько с политическими делами связанных, что без чтения сих мы не можем никакого основательного и понятия иметь о нынешней европейской гистории. Сколько ж при сем у нас о метафизике, о нравоучительной философии, о юриспруденции, о коммерции, агрикультуре, о мануфактурах, о механике и о разных художествах для нашего пения и разумения книг написанных есть, описать всех невозможно; а все такие книги не на природном, как у древних, но на разных и таких языках, которых и одни ὁ, ἡ, τὀ; il, elle, un; il, la, lo; a, an, the; der, die, das; hic, haec, hoc16, как употреблять свойственно, мы инак научиться не можем, пока наш язык к сим долговременным упражнением как механическою некоторою силою приноровится. На что все у нас требуется иждивения, труда и столько времени, что многие в сих потеряли здоровье, жизнь и истощили богатство. Изрядно о сем изъясняется в предисловии на Квинтилиана один оксфордский профессор, который говорит17: «Что нынешним ученым по причине множества и трудности толиких языков времени почти недостает на другие вновь сочинения». Впрочем, что до пользы древних наук, выключая их красноречие и юриспруденцию, какую другие их науки пользу отечеству приносили, сего мы истинно не видим ни в действии, ни в сочинениях их писателей. Их натуральная философия состояла в рассуждении одних пустословных атомов и в взмышленных некоторых взаимных вещей состраданиях[12], чрез которые существо вещей не может изъяснено быть. Она не была наподобие нынешней физики столько основана на математике, столько опытами доказываема и столь к художествам и к механике прилагаема. Вся их математика заключалась в одних остроумных доказательствах, без всякого употребления в коммерции, в мореплавании, астрономии, артиллерии и в механике. Их медицина, может статься, больше умерщвляла, нежели исцеляла людей, и потому оную у римлян рабы отправляли. Если бы их натуральная философия, математика и механика такое изобретение свету даровали, чтоб оного посредством мореплаватель на всякое время и на всяком месте в самой точности мог узнать, где он находится, и сколь далеко и сколь близко он от какого места и от какой опасности отстоит, их Архимеду все державы подписали бы 20 000 фунтов стерлингов за оное, за которое ныне, к бессмертной славе своего отечества, британец (Mr. Harrison) [Гаррисон] получает. Подобным образом, если б их медицина доказала себя столько нужною и полезною, чтоб оныя могуществом миллионы народов от смертоносных язв, от тлетворных ветров и от различных недугов спаслись, непременно для такой науки и у древних государи не пощадили бы ни приватного, ни публичного великого иждивения. «Венерина болезнь, — говорит один великобританский философ[13], — и одна в состоянии теперь погубит!) столько народов, сколько и самые три оные главные божеские наказания, то-есть глад, война и моровая язва». И ежели б сия болезнь исцеляема не была нынешнею медициною, целые государства оною уже бы давно истреблены были. Таковы нынешней медицины плоды! не упоминая других ее полезных действий, чрез которые люди почти от мертвых восстают. При сем коликую пользу государствам приносят химия и минералогия, от которых ныне крепость, защищение и спасение государств зависит и которые своим заступлением оное полезное равновесие в свете произвели, что ныне и пигмей уже огромному гиганту в сражении неуступчивый отпор дать в состоянии находится. От сих наук зависят все ружейные заводы, морская и сухопутная артиллерия, мануфактуры и медицина, и потому сии науки у нынешних по достоинству требуют большего пред всеми прочими государственного иждивения, ободрения и награждения.
Итак, из вышедоказанного всяк видит, что причины, для которых нынешние держаны в своих государствах науки и художества на казенном утвердили содержании, были совсем противные причинам, для которых древние своих училищ не имели на подобном же основании. То-есть сему причинами были у нынешних держав, во-первых, трудность наук и художеств, по причине неприродных и разных языков, на которых оные у нас и поныне преподаются; следующая сему причиною была нынешних наук и художеств великая обширность и совершенство, и, наконец, усмотренная из сих явная польза и необходимая надобность в отечество тому была причиною, большею всех других.
Однако сии причины по все совокупно и но во всяком государстве европейском действовали и были побуждением к такому училищ заведению. В России единственно для ожидаемой пользы и для народного просвещения оные заводятся. В других, напротив сему, государствах совсем другое начало и намерение было таких учреждений. Почему и гисторию учрежденных университетов в других государствах должно от других обстоятельств и причин выводить.
Когда западным государством римским овладели разные немецкие варварские народы, римляне, будучи не вскоре совсем искоренены, по разным областям, которые при сих переменах произошли, оставлены были жить чрез несколько времени на своих установлениях и правах. Однако, наконец, постепенно остатки римлян соединены были во единый народ с варварским. При котором соединении сделалось правление февдальное, подобное почти во всем польскому, состоящему из вельмож и имеющему над собою государя. По вкоренении сих варварских народов в Западной Римской империи остальные римляне, отчасу больше в упадок приходя, наконец, совсем покорены были своими победителями. При сем последнем римского народа уничтожении остатки римлян были еще монахи и церковные люди, которые держались римских установлений и сохраняли между прочими науками римские права. Варварские народы между тем, приняв христианскую веру и будучи в безмерном суеверии и невежестве, по большей части управляемы были тогда духовными, которым прибыль советовала держаться римских прав, не для того что к сим они привыкли, но с намерения, чтоб со временем, при тогдашних беспорядках и замешательствах в разных государствах, сохранить себе маетности и приобресть великие стяжания. При сем надобно знать, что в тогдашние времена, когда вся Европа и невежестве, суеверии и варварстве погрязла, один духовные сохраняли остатки некоторых прочих наук. Они побуждены были к сему благому делу от своего знания и от обстоятельств, в которых они тогда находились. По особливому своему званию они принуждены были упражняться в богословии и диалектике и знать все оные церковные раздоры, которые тогда происходили на востоке и западе. По их священному чину они довольно в состоянии были удержать себе важность, достоинство и попечение, которое суеверные им всегда готовы отдавать даже до раболепства. Таким образом духовные, возвышаясь и усиливаясь нечувствительно, наконец сделались соперниками, во-первых, знатным фамилиям, а потом и самым держанным особам. И тогдашние времена вельможи удерживали свое достоинство, будучи полководцами при армии и возвышаясь по военному чиноположению; напротив того, духовные, пользуясь благородных людей невежеством и суеверием, в большую отчасу приходили силу чрез свое учение и знание. На такой конец и с таким намерением духовные, дабы исполнить свои желания, особливые в разных европейских государствах учредили школы, в которых между прочими науками в юношество врождали такие замыслы, которые при встречающихся случаях могли бы их намерению соответствовать. Сии школы сначала при заведении своем учреждены были на иждивении духовных и на подаянии светских. Но когда папа римский и весь его причет церковный, возшедши на трон своего владычества, такую власть и силу получил, что мог по своей благостыне и целые государства дарить, кому хотел, тогда и сии училища от него получили маетности, доходы и великие привилегии. Такое есть начало университетов нынешних в Европе, которых учреждения совсем неизвестны были прежде ни грекам, ни римлянам. Они сначала были приватные школы на содержании монашеском и церковном, в которых сперва обыкновенно преподавались грамматика, риторика и диалектика; от сих трех наук и их училища назывались scholae triviales18. Знатнейшие из всех такого основания школы, во-первых, появились в Италии, в городе Бононии и в Салерне. В 13 еще веке сии училища такие уже великие от папы получили привилегии, которые и поныне они имеют[14]. Около 1130 года часть уложения Юстинианова, называемая Pandectae, сыскана была по случаю в городе Амалфе, в Италии[15]. Сию часть юриспруденции по той же причине, для которой они и школы свои учредили, монахи тотчас в свои училища приняли и с великою ревностию старались распространить учение гражданской и церковной юриспруденции по всей Европе, что они вскоре не умедлили и в самое действие произвесть, так что по просшествии меньше нежели десяти лет юриспруденцию римскую архиепископ Кантербурский приказал преподавать и в Оксфорде[16]. Чрез введение сего учения scholae triviales открыли духовным и четвертый путь к снисканию власти, то-есть чрез сие учение они начали вступать в гражданские дела адвокатами, которые исходатайствовали себе некоторые выгоды церковные[17], чрез которые они силились сделаться неподверженными ни в чем гражданской власти. Всякое приумножение наук умножило духовных власть и доходы. Они, зная свой верный прибыток в том, учили и юриспруденцию по своему вкусу, доказывая, что оная с небес ниспослана была и что оной училась и богоматерь19. И, наконец, соплетая свои ко всему доказательства, они силились привесть всю вселенную в замешательство, заставляя государей поднимать оружие и пламень за свой софизм и за честь своего силлогизма, сделанного на Ferio или Barbara20. Истинно удивления достойно, что Цицерон и Демосфен с неподражаемым красноречием не могли столько слушателей на свою сторону склонить, сколько гугнивый и косноязычный капуцин21 с безосновательным учением и своих школах успел.
Но когда злоупотребление толикой власти духовной за такой предел выходить начало, что многие державные особы лишились чрез них короны и наследства и знатные фамилии начали претерпевать от них повсеместно, — возобновление в Европе воспоследовало, при котором все монахи из школ и гражданского правления изгнаны были. При таких переменах европейские государи и высокие области приняли в милостивое свое покровительство сии училища, дозволяя оным на тех же основаниях и привилегиях продолжаться, на которых оные у духовных сооружены были. В доказательство сего мы видим, что и Великобритании[18] и других государствах нее почти университеты были того ж существа и происшествия. А поелику духовных столь не обширные в науках училища сперва получили столь безмерные доходы, маетности и привилегии, государи по мере великих иждивений на столь малые училища заблагорассудили приумножить науки и учредить все факультеты: как то богословский, юридический, медицинский, и сверх сего, приказали в оных преподавать все полезные и надобные отечеству науки. Наконец и другие державы, видя явную пользу из таких учреждений, по примеру прежних начали заводить и вновь университеты, каковой мы имеем счастье видеть в сем царствующем граде22.
Такое было нынешних европейских училищ начало, из которого мы то примечать должны, что иногда и вредные обществу человеческие намерения преобращаются во благое всему свету, равномерно как иногда и самые изрядные установления в государствах к желаемому концу и намерению не клонятся; почему от поставленных в таких училищах предводителей требуется великого проницания к предвидению и отвращению вкрадывающихся нечувствительно и юность предосудительных мнений. От учащих здесь не меньшая великих дарований требуется и искренность к откровению истинного спета. Их должность есть показывать ревностно, и чем святость прав, в чем целость и благосостояние отечества, в чем истинное и нековарное исповедание веры и в чем общее всех благополучие состоит. Сие теперь во всех училищах европейских поставляется за главное правило. И мы тогда только похвальными своей покровительнице наук покажемся, когда сие ж самое за главный рассуждения предмет в своей должности всегда поставлять будем…
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьБольшинство произведений русских мыслителей XVIII века воспроизводится в настоящем издании по первопечатным источникам. Отбор сочинений произведен в зависимости от значения каждого из них в творчестве и деятельности данного автора и в истории русской общественной и научно-философской мысли. В извлечениях даны только те произведения, которые по своему объему и содержанию не могли быть полностью включены в наше издание, например, «Рассуждения двух индийцев Калана и Ибрагима о человеческом познании» Я. П. Козельского, примечания С. Е. Десницкого и Я. П. Козельского к некоторым переведенным ими трудам, проповеди П. А. Словцова.
В некоторых произведениях опущены обязательные в ту эпоху официальные хвалебные по адресу царствующей особы вступлении и заключения, как правило, не связанные с основным содержанием излагаемых философских и общественно-политических проблем. Опущен также ряд примечаний на латинском и греческом языках, являющихся цитатами из сочинений античных писателей и мыслителей и обычно излагаемых авторами публикуемых нами текстов.
Где представлялось возможным, текст сверен по архивным спискам (например, «Рассуждение о истребившейся в России совсем всякой форме государственного правления» Д. И. Фонвизина, «Послание к M. M. Сперанскому» П. А. Словцова).
Материал размещен главным образом по хронологическим датам жизни авторов и по датам написания ими произведении.
Сочинения печатаются по современной нам орфографии, но с сохранением характерных языковых особенностей подлинников. Исправлены явные ошибки и опечатки, а также несообразности пунктуации, искажающие смысл и синтаксический строй предложения. Редакционные исправления и переводы иностранного текста даны в квадратных скобках.
Примечания и подготовка текста к печати Л. П. Светлова.
Третьяков Иван Андреевич (около 1735—1779) профессор права Московского университета. Родился и Твери, в семье церковнослужителя. Учился и Тверской духовной семинарии, которую окончил и 1761 г., после чего поступил в Московский университет. Отсюда он как студент, проявивший большие способности, был отправлен (совместно с С. Е. Десницким) в Англию, в университет в Глазго, где после защиты диссертации «О позыве на суд» [Disputatio juridiea de in jus vocando, 1767] был удостоен ученой степени доктора прав. В 1708—1770 гг. в Московским университете И. А. Третьяков преподавал юриспруденцию. Умер в Москве в 1779 г.
Сохранились только три речи Третьякова, произнесенные им в разные годы на торжественных актах и университете: «Слово о происшествии и учреждении университетов и Европе на государственных иждивениях… говоренное 1768 года апреля 22»; «Слово о римском правлении и о разных оного переменах, говоренное 30 июля 1769 года»; «Рассуждение о причинах изобилия и медлительного обогащения государств как у древних, так и у нынешних народов… говоренное… июня 30 дня 1772 года». В этих работах Третьяков выступил с прогрессивными для своего времени идеями и требованиями.
Напечатано впервые в типографии Московского университета в 1768 г., откуда воспроизводится в настоящем издании в сокращенном виде. Перепечатано затем и сборнике «Речи, произнесенные в торжественных собраниях императорского Московского университета русскими профессорами оного» (М. 1820, ч. II, стр. 134—166).
1 Свирепый Марс — то-есть опустошительная война.
2 В первобытное отрочество преходящим казался. — Третьяков излагает здесь свой взгляд на развитие человеческого общества.
3 Спокойнейшую жизнь и возвышение в житии. — Третьяков утопически подходит к вопросу о разделении общества на классы.
4 Доставить их к месту — то-есть определить на службу.
5 Намек на то, что многие русские передовые ученые были по преимуществу выходцы из недворянской среды.
6 Рукописание изобретено и тиснение печати снискано — то-есть появились письменность и книгопечатание.
7 В некоторое ergo — то-есть в некоторую последовательность и стройность.
8 То-есть из различных библейских книг.
9 Предательною — то-есть основанной на таинственных преданиях.
10 Зороастер — религиозный реформатор в древней Персии.
11 Стоики, скептики, академики, перипатетики, эпикуры, циники — разные школы и направления в древнегреческой философии.
12 Духовные при вселенских соборах — представители различных учений и догм на вселенских церковных соборах (съездах), которые происходили в раннем средневековье.
13 Наделали таких республик — намек на утопическую республику древнегреческого философа Платона.
14 Экспедиции аргонавтические и карфагенскіе — то-есть отдаленные морские экспедиции, предприми гыо древними греками и римлянами: аргонавтические — легендарными греческими мореплавателями на корабле «Арго» к берегам Колхиды; карфагенские — римским флотом к финикийскому городу Карфагену и Опорной Африке.
15 Олимпические увеселения — празднества, устраивавшиеся через каждые четыре года и древней Греции.
16 Третьяков перечисляет здесь, различные местоимения и родовые слова на античных и новых европейских языков, без которых, естественно, немыслимо изучить какой-либо из этих языков.
11 В опущенном здесь подстрочном примечании на латинском языке приведена цитата из английского издании труда Квинтилиана.
18 Schalttc triviales школы, и которых учебный цикл, так наливаемый «тривий», состоял на трех наук: грамматики, диалектики и риторики.
10 В опущенном здесь подстрочном примечании автор цитирует Альберта Великого.
20 Ferio, Barbara — снова на мнемонических стихов для запоминания модусов фигур силлогизма и формальной логике.
21 Капуцин католический монах.
22 В сем царствующем граде — то есть и Москве.
- ↑ Так, например, когда зажиточный обыватель видит, что он имеет у себя с излишеством хлеба, соли, мяса и подобных сему съестных припасов, такого человека и самый опыт учил тогда излишек отдавать в замену: сапожнику за обувь, портному за одеяние, механику за орудия и пр., поелику сим средством он не сомневается достать себе такие нужные вещи от нарочитых людей дешевле, прочнее и без дальнего себе труда.
- ↑ Во многих обществах от несправедливости рассуждений и от враждебного несогласия между людьми высшего и низшего состояния происходят установления, препятствующие такому натуральному течению; однако оные действительными нигде не бывают, поелику они совсем противны самой натуре человеческой.
- ↑ De politheismo.
- ↑ Всяк, если применится только к простолюдимым, услышит, что многие из них при вспыльчивых спорах говорит Гомеровым и Виргилиевым стилем и такие иносказательные слова употребляют, которых иногда и с намерения выдумать нельзя.
- ↑ В Ветхом завете во многих местах поминается о лживых пророках, откуда видно, что в тогдашние времена держать пророков, астрологов и волхвов при дворах так в обыкновении было, как недавно в Европе было ж и обыкновении держать шутов.
- ↑ Желающие уверены быть о таком нашем о древних философах рассуждении, могут прочесть Диогена Лаерция Гисторию о древней философии, с которой Геннекций и Врукер свои книги сочинили.
- ↑ Многие и поныне принимаются писать свои Логики, однако их труд бесполезен. Аристотель сей науки предмет так истощил, что нынешним прибавлять к оному в пользу ничего не остается.
- ↑ В сем государстве во всяком почти городе до шести и больше разных вер исповедуемых найти можно, как то: calviniste, catholics, lutberans, presbyterians, quaquers, moravians, dissenters, seceders and tbe like. [Кальвинисты, католики, лютеране, пресбитериане (пресвитериане), квакеры, моравиане (сектанты «моравские братья»), диссентеры (диссиденты), сисидеры («отщепенцы») и проч. — сторонники различных религий и сект в Англии.]
- ↑ Loges XII tabularum: на сих деках вся римская юриспруденция, словами в воробья величиной вырезана, для всенародного известия и средине города выставлена была, так что оную всяк, кто желал, мог, думаю, и в 12 часов, как «Отче наш», наизусть затвердить.
- ↑ Похвала, оказанная при олимпических увеселениях15 Геродоту Галикарнасскому, побудила Туцидида писать Гисторию Пеллопоннежскую.
- ↑ Iam iam non faciam versus, carissima mater. [Больше уже не буду сочинять стихов, дражайшая мать.]
- ↑ Sympathia.
- ↑ See David Hume’s „Essay on the populousness of ancient nations“. [См. Давид Юм, Опыт о народонаселении древних государств.]
- ↑ Смотри Vitriurii, lus gormanicum. Tit. ult. [Витриурий, О германском праве.]
- ↑ Смотри Historiam iuris Augustini de Balthasar, pag. 39. [Августин Бальтазар, История права.]
- ↑ Смотри Blackstone’s Analysis of the laws of England in his discourse on the study of the law. [Блэкстон, Исследование английских законов в его рассуждении об изучении юриспруденции.]
- ↑ Выгоды церковные, называемые в Англии the benefit of the clergy, были издревле привилегии, по которым духовные исключались от смертной казни. Сими выгодами сперва пользовался один причет церковный; но, наконец, оные по предстательству монашескому дозволялись и тем, которые читать и писать знали. Почему и теперь в Англии, когда кого осуждают на смерть, придают и сие: without benefit of the clergy, без выгоды церковной.
- ↑ В разных университетах великобританских имеются и поныне рукописные буллы, в которых папы и своим архиепископам и директорам предписывали, какие меры предпринимать к изысканию маетностей и доходов государственных на содержание училищ, в которых также и привилегии их содержатся. По Реформации король принял всю власть прежних архиепископов и директоров в сих училищах на себя и жалует профессоров в оные своим патентом, от чего университеты великобританские называются king’s colleges, то-есть королевскими.