Слово и дѣло. М. И. Семевскаго. (Очерки и разсказы изъ русской исторіи XVIIІ вѣка). Спб., 1884. править
Чрезвычайно интересный сборникъ г. Семевскаго выходитъ вторымъ изданіемъ пересмотрѣннымъ и исправленнымъ, очерковъ и разсказовъ, которое помѣщались почтеннымъ историкомъ въ разныхъ повременныхъ изданіяхъ, въ 1860—1862 гг. Въ Словѣ и дѣлѣ напечатаны слѣдующія статьи: Тайная канцелярія при Петрѣ Великомъ; Самуилъ Выморковъ, проповѣдникъ явленія антихриста. Камеръ-фрейлина Гамильтонъ; Сны Петра Великаго; Петръ I, какъ юмористъ. Къ изданію приложены рисунки наказанія батогами и пытки дыбою (виска). Отпечатанъ сборникъ изящно и стоитъ недорого (два рубля).
Матеріаломъ для г. Семевскаго послужили, главнымъ образомъ, прежде недоступные архивные документы, и впечатлѣніе эти живо написанные разсказы производятъ потрясающее. Страшное развитіе доноса, горе, разореніе и развратъ того времени представлены г. Семевскимъ на основаніи подлинныхъ бумагъ тайной розыскныхъ дѣлъ канцеляріи (при Петрѣ Великомъ). Люди страдали за неосторожное слово, произнесенное иной разъ въ ссорѣ или во хмѣлю, страдали за разсказъ о небесномъ видѣніи, за необычный поклонъ. 27 іюня 1721 года въ Петербургѣ праздновалась годовщина полтавской битвы. Церковный и военный парадъ произвелъ особенно пріятное, впечатлѣніе на крестьянина Максима Антонова, который успѣлъ уже зайти въ австерію и выпить винца. Антоновъ приблизился къ императору и отвѣсилъ ему поклонъ, самый необычный, но отъ полноты души, затѣмъ другой, третій. Антонова схватили, избили, связали, и черезъ два дня предсталъ онъ предъ грозное, но неправедное судилище. Дѣло тянулось долго, Антонова пытали, и только по манифесту тайная канцелярія подвела бѣднягу подъ генеральное прощеніе. По этому прощенію Антонова рѣшено «послать въ Сибирь и быть ему тамъ при работахъ государевыхъ до его смерти неотлучно».
Доносы шли со стороны и чужахъ, и родныхъ. Боязнь подвергнуться наказанію за умолчаніе, корысть и другіе презрѣнные инстинкты побуждали многихъ неустанно кричать: слово и дѣло! 26 декабря 1721 года, въ усадьбѣ помѣщика новгородскаго уѣзда, Петра Ивановича Баранова, была пирушка. Здѣсь былъ гвардіи капитанъ Петръ Наумовичъ Мельгуновъ (онъ пріѣхалъ для описи всѣхъ лицъ мужскаго пола), гренадерскаго пѣхотнаго полка поручикъ Телѣгинъ, коммиссаръ Арцыбашевъ, дворянинъ, призванный для подписки объ опрошенныхъ душахъ, Василій Семеновичъ Харламовъ, подьячіе Чекмаревъ и Збургской. Угощеніе было обильное. Болѣе всѣхъ охмѣлѣлъ Харламовъ, который сталъ болтать вздоръ и браниться. «Дуракъ ты, дуракъ, — замѣтилъ поручикъ Телѣгинъ, — будетъ тебѣ врать-то!»
— «А что за бѣда, — болтнулъ въ отвѣтъ пьяный, — въ Санктпетербургѣ и государь Петръ Алѣксѣевичъ вретъ!»
— "Взять его подъ караулъ! " — закричалъ Мельгуновъ. Отправили Харламова въ Петербургъ, въ тайную канцелярію. Скоро состоялся приговоръ: «Новгородцу Харламову за непристойныя слова учинить наказаніе: бить батоги нещадно». По наказаніи, помѣщика освободили.
Въ Боровскомъ уѣздѣ, въ сельцѣ Фроловскомъ, проживалъ въ отпуску мелкопомѣстный дворянинъ, прапорщикъ Скобѣевъ. Любилъ онъ сильно выпить, а жена возставала противъ этого пьянства. Заспорили они передъ Рождествомъ того же 1721 года, и Матрена Прокофьевна стала упрекать мужа въ пьянствѣ и безобразіи. Скобѣевъ возразилъ:
— «Что ты мнѣ указываешь? Вѣдь, такъ самъ государь Петръ Алексѣевичъ дѣлаетъ» -.
Эти «глупыя и непристойныя слова» слышалъ Акимъ Ивановъ, дворовый человѣкъ Скобѣевыхъ. 17 апрѣля 1722 года явился онъ съ словомъ и дѣломъ. Скобѣева схватываютъ и привозятъ въ Петербургъ, и перваго мая назначаются батоги. «А доносителю Акиму Иванову, за его извѣтъ, дать паспортъ, въ которомъ написать, что ему, Акиму, съ женой и съ дѣтьми отъ Скобѣева быть свободну и жить, гдѣ по хочетъ».
Читатель найдетъ въ книгѣ г. Семевскаго много подобнаго рода вопіющихъ фактовъ. Вотъ въ Кронштадтѣ писарь Козьма Буницъ, домашнія секретарь вице-адмирала Сиверса, столковавшись съ женой, пишетъ, чтобы поправить свое имущественное положеніе, ложный доносъ на старуху-акушерку Маремьяну Полозову. Несчастную искалѣчили пытками я сослали, наконецъ, въ Пустоозерскъ. Школяръ, въ Глуховѣ, доноситъ на своего товарища, который, въ пьяномъ видѣ, произнесъ нѣсколько бранныхъ выраженій противъ Петра I. Отецъ Іосафъ, монахъ Даниловской (въ Переяславлѣ) обители доноситъ на другихъ монаховъ, подъ хмѣлькомъ пѣвшихъ многолѣтіе въ пріятельской пирушкѣ, причемъ одинъ изъ нихъ отказался возглашать многолѣтіе императрицѣ Екатеринѣ Алексѣевнѣ, потому что считалъ царицею первую супругу Петра. «Лютыя пытки, — говоритъ г. Семевскій, — въ то суровое время какъ бы порождали людей, способныхъ переносить самыя ужасныя истязанія, натуры желѣзныя, которыя сами, очертя голову, какъ бы напрашивались на рядъ всевозможныхъ мученій». Пытали страшно: встряхивали на дыбѣ, ошпаривая спину горячимъ вѣникомъ, растравляя язвы солью… Руководители тайной канцеляріи, инквизиторы Петръ Толстой, Ушаковъ и Писаревъ, «столько пропустили мимо себя самыхъ разнородныхъ людей, отправляли ихъ на такія наилютѣйшія истязанія и казни, что не могли снисходить ни къ кому. Сердца ихъ были чужды жалости, не вѣдали состраданія; слово отмѣна, либо только смягченіе наказанія были имъ незнакомы. Да имъ было некогда и разбирать дѣло подробно: при какихъ обстоятельствахъ сказано то-то, пьянъ ли былъ человѣкъ, не безуменъ ли онъ — все едино. Слово сказано, слѣдовательно, преступленіе сдѣлано, — а преступнику можетъ ли быть пощада?»