Слепая Нярконэ
правитьВеликий полярный день мы встретили за холмистой грядой полярного Урала. Веселое солнце посмотрело нам в лица, и мы надели дымчатые очки, чтобы глаза не слезились.
Навстречу нам неслись первые проталины на макуш; ках сопок, карликовые рощицы, жемчужно-дымчатые туманы над низинами.
Мой спутник — Ваня Лаптандер, студент педагогического техникума, изредка покрикивал на передового и сочинял сказки. Это были задорные и смешные сказки, неизменно кончающиеся свадьбой героев.
— Я мог бы и стихи сочинять, — говорил смущенно Ваня Лаптандер,—да рифмы никак не подбираются. Только «шагать — лежать» подходит. Вернусь с каникул в техникум, стихи писать буду. Ты мне не веришь?
— Верю,— сказал я рассеянно, потому что меня вовсе не интересовали сказки. Я искал редакцию нашей выездной газеты «Ясовей», чтобы заменить заболевшего секретаря Сашу Кузнецова.
— А я очень люблю сказки, — задумчиво продолжал Ваня,— я завидую слепой Нярконз, потому что она знает всякие сказки и может сочинять их трое суток подряд, лишь по нужде из чума выйдет. Умная сказочница. Только вот она кулаков и шаманов славила, это худо. Жива ли теперь? — Жива, — ответил я, — ребята о какой-то старухе писали мне.
И я вновь погрузился в свои размышления. До Югорского Шара лежали сотни немеряных верст, а снега уже таяли, и сутки опоздания могли вынудить нас ехать по бескрайней водной равнине, в какую превращается тундра весной.
— Ты не думай, — сказал Ваня, — мы доедем скоро. Лучше пой песни, так веселее будет. Видишь, дым за сопкой? Не успеет спрятаться солнце, как мы будем там.
Действительно, наша усталая упряжка дотащила нарты до стойбища, когда еще не закатилось солнце. Мы удивились празднично разукрашенным нартам и большому скоплению их.
— Здесь свадьба? — удивился Ваня Лаптандер.
— Черт их знает, — ответил по-русски подошедший человек в малице, с завязанной щекой.
Это был Саша Кузнецов. Узнав меня, он простонал:
— Наконец-то! Я уже думал — не дождусь смены. Пойдем поедим.
Мы зашли в один из чумов, и под клокотание ухи в котле я заснул.
Меня разбудил восхищенный шепот Вани Лаптан- дера:
— Слепая Нярконэ здесь. Идем скорее, все тебя ждут.
Я повернулся на другой бок, но Ваня сказал:
— А Кузнецов почти умирает, кровь из зуба течет.
И он даже не может говорить, почернел . — Иди ты к черту, — сказал я, поднялся, разыскал дорожную аптечку, положил четверть таблетки аспирина в дупло зуба Саши Кузнецова и пошел за Ваней Лаптан- дером.
Посредине стойбища стоял широкий чум Выль Паша. Мы вошли в чум и сказали:
— Здравствуйте.
Выль Паш приветливо кивнул головой и посадил нас на самое почетное место, у своей постели. Воздух в чуме был сперт от большого скопления охотников, пастухов, рыбаков. Кто-то отбросил полог, и от ночного холодка в чуме стало хорошо.
— Это она, — прошептал Ваня Лаптандер и кивнул головой на слепую женщину.
Она сидела по другую сторону костра и торопливо допивала чай с сосредоточенно-хмурым лицом.
— Начинай, Нярконэ, — сказал покровительственно Выль Паш и гордо улыбнулся.
Наклонясь ко мне, он пояснил:
— Паницу ей подарил за то, «да в гости приехала. Панница — это вроде шубы, понимаешь?
— Правда, — сказала старуха, — только об этом не надо говорить, я ее честно заработаю.
— Я ничего не говорю, — торопливо ответил Выль аш, — паница очень хорошая, и ты должна ее заработать. Ныне у меня большой праздник: русские люди, делающие газету, почтили меня своим вниманьем.
Тихонько подтолкнув Ваню Лаптандера, я показал ему кулак, и проводник смутился. Он наклонился ко мне, чтоб оправдаться, но старуха уже начала сказку.
Гордое начало сказки удивило меня, потому что лицо слепой было печальным:
— „Кто знает дорогу своей судьбы? — запела старая Нярконэ. — Кто знает, когда померкнут звезды и солнце станет чернее черного? Никто не знает этого, кроме Великого Нума, живущего на седьмом небе. Только он каждые семьдесят лун собирает всех старейшин своего царства и думает о судьбах людей на земле. Только он решает, кому стать богатым и счастливым, а кому бедным и несчастным. Но по-прежнему остается великим и счастливым род Выль Паша, самый сильный род на земле.
Этому начало с давних времен, когда не было на земле ни русских, ни тунгусов, ни зырян и ни лопарей, а были только ненцы — сильный и могучий народ. В день великих жертвоприношений приносили старейшины родов в подарок богу по семь белоголовых важенок и веселились, славя его имя и приглашая Великого Нума принять их дары. Но седьмое небо на этот раз померкло. И спустился Великий Нум на землю и позвал старейшин двух племен: племени охотников — Ного и племени рыболовов — Пырерко и спросил их:
— Убьете ли вы по сыну и дочери своей ради любви Ко мне?
И предок Выль Паша —-старейшина самого мудрого племени на земле, племени охотников — Ного, сказал:
— Убью.
— А ты, старейшина племени рыболовов? — спросил Великий Нум.
— Нет,— ответил Пиэттомин Пырерко — старейшина племени рыболовов, — мне жалко их убивать, Великий Нум
— Будь ты проклят! — сказал Великий Нум. — И пусть наступит ночь, и пусть твоё племя от начала времени до конца времён будет жить в дырявых чумах, есть впроголодь, а племя Ного будет властвовать на земле, пока светят звёзды на небе и бьётся море о скалы.
И наступила ночь. Запечалились ненцы на земле. И от чёрной оспы умерли в страшных страданиях сыны и дочери старейшины племени — Пиэттомина Пыреко.
И заплакал Пиэттомин от боли и ненависти к богу, за ночь он потерял все свои богатства и пошел в батраки к роду Ного. И от злобы разум его помутился. Он стал ленивым и глупым. Вместо того чтобы хорошо пасти стада, он смущал пастухов, и те убивали своих хозяев, но вместо убитых рождались новые, и они вновь заставляли повиноваться своих батраков.
А богатства племени Ного росли с каждым годом.
Но Великий Нум делал племя Ного еще богаче. Он являлся старейшине во сне и советовал ему идти в другие земли.
И пошел старейшина рода со своим войском в земли зырян, остяков, тунгусов и побеждал их, отнимая стада, убивая мужчин и детей и забирая женъ плен.
И стал род Ного богат и непобедим до конца времен, как богат и непобедим потомок его — знатный и приветливый хозяин этого костра Выль Паш“, — закончила старуха свою сказку.
Наступила тишина. Пламя костра вспыхнуло ярче и осветило сосредоточенное лицо слепой Нярконэ.- И слушатели не отводили взгляда от ее тонких обветренных губ и глаз, затянутых голубоватой пленкой.
— Хорошая сказка… стоит она моей паницы? — больно разорвал тишину вопрос Выль Паша.
Ваня Лаптандер перешагнул через костер и поцеловал женщину в лоб. Потом посмотрел на Выль Паша и сказал:
— Хорошая сказка: Нум убил детей, сделал бедняками одних и богатыми других. Старейшины и без того богатого племени Ного грабили оленеводов других земель потому, что у бога было глупое тщеславие и звериное сердце. Хорошая сказка. Она дороже твоей паницы, Выль Паш. Я посмотрел на сказительницу. Из глаз ее текли скупые слёзы. Она протянула к огню зябнущие руки и хрипло попросила поесть.
— Я очень хочу есть, — сказала она, — я давно уже I забыла запах мяса и вкус хлеба. Накорми, хозяин, маленько
— Теперь ты можешь и поесть,—сказал Выль Паш,— паницу ты честно заработала. Правду ли я говорю? — обратился он к слушателям.
Но те угрюмо молчали. Они были колхозниками и принадлежали к роду Пырерко.
— Плачу трех оленей из своего стада тому, кто расскажет завтра сказку лучше слепой Нярконэ, — закончил Выль Паш.
— Хорошо, я спою завтра такую сказку, — ответил Ваня Лаптандер и первым вышел из чума.
Всю ночь Ваня Лаптандер сидел у костра и пил чай. Слыша его бромотание, я просыпался и вновь засыпал. Мертвый сон свалил и Сашу Кузнецова, и только хозяйка чума не спеша готовила Ване Лаптандеру чай, ни о чем его не расспрашивая.
Костер потухал. Мягкие хлопья снега падали на него из мокодана, потом поднялся северный ветер, и от холода я окончательно проснулся. — Готово, — сказал Ваня Лаптандер. — Последний буран на улице, попьем чаю пока.
Но не успели мы выпить по стакану, как полог у входа отодвинулся, и вошел в заснеженной малице Выль Паш.
— Все вас ждут у меня в чуме. Пойдемте, чего ли. Сярку выпьем. Тебя, Ваня, послушаем, теперь ты большой ученый стал, знать.
— Какой я ученый! — ответил Ваня Лаптандер и натянул малицу.
Я последовал его примеру, и мы вышли.
В чуме Выль Паша горел большой костер, и Ваня Лаптандер сел на латы рядом с Нярконэ, поздоровался с ней и посмотрел на суровые, непроницаемые лица пастухов.
Голос его вначале дрожал и срывался, было всем видно, как тяжело ему пронести песню-сказку к сердцам слушателей, но как только у них заблестели глаза, песня окрепла и покорила их гордостью за свой народ.
— Эту песню-сказку держит в устах Иван Лаптандер будущий учитель, потомок бедного племени Пырерко — племени бунтарей и батраков. Пусть эту песни запомнят ветры всех тундр и донесут их до самых даЛ» них чумов, какие есть на свете. Пусть она никогда не померкнет, пока светит солнце и мчится, не уста- вая, время.
Пусть сказочницы поют о могуществе старейшин племени Ного, никогда правда не перестанет звучать в ушах людей, пасущих оленей и ловящих рыбу.
Человеческое сердце старейшины племени Пырерко не было жестоким и тщеславным, как сердце Великого Нума и Ного.
Слепая Нярконэ утешает уши потомков племени князей сказками, не досказывая их до конца.
А конец сказки такой:
… Самый бедный человек на земле — Пиэттомин Пырерко, потерявший все, кроме честного сердца, простился однажды со своим стойбищем и пошел по тундрам. Он шел от пармы к парме и спрашивал таких же бедняков, как и сам, где же находится правда на земле. И батраки безоленщики долго думали над этим вопросом и говорили так:
— Возьми нас с собою, Пиэттомин Пырерко. Мы не знаем, где правда, хотя ее все время ищем. Может быть, и найдем.
И собрались все обездоленные люди на земле вокруг Пиэттомина. И поняли люди, что счастье находится в их руках, сжимающих луки и стрелы. И повел Пиэттомин свою армию на богатые стойбища племени князей и кулаков и разбил их. Но приходили новые войска, и стрела, отравленная ядом мести, пронзила грудь Пиэттомина Пырерко. Когда разум его помутился, он упал на родную землю, и она вновь наполнила его тело богатырской силой и здоровьем. Он вновь возвращался в ряды бойцов и продолжал сражение. Через семьдесят больших ночей и больших дней остались на земле только жалкие потомки когда-то богатых родов. Остались Выль Паши, Халиманки, Делюк Вани, утешающиеся, как дети, сказками о прошлом счастье. Но придет время, когда прозреет слепая Нярконэ, если ей это дано. И увидит она богатые роды храбрых потомков племени батраков и бунтарей — пастухов и охотников из колхозов: «Хэрп», «Нгер Нумгы», «Ядэй Илебц» и «Тэт-яга-мал».
Крики «саво», «сац саво» смяли последние слова сказки Вани Лаптандера.
Слепая женщина судорожно прижала к своим коленям паницу. Потом она налонилась к Ване Лаптандеру и горькие слова сорвались с её губ:
— Десять лет как я уже ослепла, но у меня есть и другие песни. Запомни это Выль Паш.
И нярконэ поднялась во весь рост и кинула в лицо Выль Пашу разукрашенную сукнами паницу.
И люди с ненавистью посмотрели на хозяина чума…
