II
правитьСКЛАД НОВОСТЕЙ
правитьДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
правитьГрошевой младший, сын, наследник и ухажер
Грошевой-Фигляр, отец
Грошевой старший, богатый дядя, ростовщик
Бубен — владелец склада и первый зубоскал
Ладный — ходок по судам и зубоскал
Календарь — доктор естественных паук и зубоскал
Споляпрочь — флотский капитан и зубоскал
Мадригал — виршеплет и зубоскал
Карманник — адвокат и ходок по Вестминстеру
Пришлейфный — ученик в герольдии и геральдики
Регистратор склада или конторы
Натаниил — старший конторщик
Томас — брадобрей, конторщик
Маклер — секретарь и камергер Пекунии
Пальцелиз — магистр кухонь, а также поэт
Модный — популярный портной
Кожаный — сапожник
Бельевщик
Шляпник
Шорник
Клиенты обоего пола
Привратник
Колодка и Лоллард — собаки
Свистун, Слоняй — грумы, скрипачи, мальчик-певец, приближенные
Кумушки: Смехота, Сплетня, Предвидение и Критика
Пекуниа — инфанта рудников
Ипотека — ее кормилица
Статья — первая компаньонка
Подпись — вторая компаньонка
Печать — (розовая) — камеристка
Междуакт или хор
ПРОЛОГ
правитьДля вас же автор…
Чего нам стесняться, кумушки? Идет «Склад Новостей», а вы, владетельная госпожа Сплетня, — ваше-то мнение нам и нужно. Слышите вы, сударь? Вы кто — дворецкий пьесы? Добудьте нам места!
Где? На сцене, леди?
Да, на сцене: мы — дамы знатные, смею заверить, и пришли посмотреть и себя показать.
Вот моя кума Сплетня и кума Предвидение, и моя кума Критика, а я — Смехота, дочь Рождества и дух Масляной. Есть поговорка: весело, когда сойдутся кумушки. Надеюсь, пьеса будет веселая.
А не то вы ее сделаете веселой, леди. Подать диван!
Но что подумает знать, что подумают светские львы, когда увидят, что вы сидите на скамье?
Да что ж им подумать, как не то, что и у них были такие же матери, как и у нас; а у этих матерей — кумушки (если только дети крещены), как у нас; и бывало желание посмотреть пьесу, посидеть в театре, как у нас, да поругать и пьесу и автора.
Так вот вы зачем! Что же, госпожа Смехота и леди Сплетня, развлекайтесь, потешайтесь во-всю.
Пускай только ваши новости будут новы и свежи, почтеннейший, не подмочены; если они Заплесневели или засижены мухами, я это вмиг обнаружу.
Мы не просим о снисхождении; только бы мы просили леди Предвидение…
О чем, почтеннейший?
Чтоб ваше сиятельство не предвидело бы больше, чем может уразуметь.
Сударь, я могу предвидеть достаточно.
Боюсь, слишком много, миледи; и других научите тому же.
И это могу, раз имеется основание.
Прошу пощады; «вы никогда не правы и не неправы». Что такое эта леди?
Миледи Любопытство, Критика.
О Любопытство! Вы пришли посмотреть, кто сегодня в новом платье, чей костюм замысловатей, а до роли дела нет? У какого актера стройнее ноги, какой король играет без манжет и какая королева без перчаток, кто приехал в туфлях, а кто танцует в ботфортах?
Да, и какой влюбленный принц ухаживает пьяный или безумно расточительствует в прохудившемся атласе, а потом вдруг заметит, что не в том костюме вышел, да не обращает внимания и дурит попрежнему.
Не забудьте об освещении, господа. Пролог, пора начинать!
Ай!
Это кто?
Не бойтесь, миледи! У них в руках не ракеты, которых вы боитесь, а факелы, чтобы освещать представление. Дело в том, что за сценой шьется шайка забулдыг, имеющих дело с тем, что называется пьесой, и они рады бы отделаться от нее. Потому они и попросили меня послужить им мужской повивальной бабкой, прологом, — им над пьесой, видимо, не мало придется попотеть.
Значит, автор сам себе напортил, — осел, как есть осел!
Нет, ему жестоко напортят актеры, говорю не обинуясь. Он там за сценой (я было зашла в уборную поглядеть, как актеры гримируются) катается между них прямо как бочка и весь выворачивается, — не хуже бочки с суслом или вином. Потеет так, как доброе масленичное блюдо (если бы только знали о нем, право, включили бы в какое-нибудь официальное меню), — пирожный поэт. Сидит как распотрошенный барабан, с которого сбили одну шкуру. Ведь вы знаете, у авторов две шкуры, как у барабана: одна для творчества, а другая для репетиции. Так вот его репетиционная шкура в клочья разорвана, ее можно подобрать в уборных; он в авторском раже изорвал весь текст и мертвецки нализался, а уж и этого без иных возбудительных средств достаточно, чтобы сделать его самой плачевной эмблемой терпения.
Тише: Пролог!
Для вас же автор добивался цели,
Чтоб пьесу слушали, а не смотрели.
Хоть мы спешим радушье проявить
И славным зрелищем вас угостить.
Он хочет пробудить в вас мудрость духа
При помощи не зрения, а слуха,
И просит не судить, но поглядеть,
Прослушать весь спектакль, а не шуметь,
Не оборачиваться с громким спором
К соседке и не тешить разговором,
«Что было даве, как кого зовут,
Когда и где», везде, лишь бы не тут.
Ведь автору-то, право, дела мало,
Сколько колясок в парке проскакало
О прошлый год, и, право, все равно,
В каком трактире лучшее вино.
Все — правда, но театр не хуже станет,
Коль обо всем никто не упомянет.
О, люди вкуса, в вас же ваш оплот!
Умейте отличать, кто стихоплет
И кто поэт; тех много, кто убого
Чернилом брызжет, — мыслящих немного,
Тех, кто умеет творческим пером
Людей направить, как корабль рулем.
Так пусть лишь тот, кто юность наставляет
И истиной расцвет ваш украшает,
За дело примется. Его лишь лёт
Должны следить вы. Он же молвил вот:
Приятно ль то, что станут здесь играть, —
Вам всем решить, не автору писать.
Сегодня вещь, не пахнущую тленьем,
Но годную для дарственных услад,
Где языком изящным говорят,
Представим; пусть послужит развлеченьем
Она своим искусным построеньем
Ученым, тем, что судят и рядят
О мыслях, а не тем, кто здесь следят,
Орехи щелкая, за представленьем.
Итак, хоть новостями нас зовут,
Но ничего вам нового не скажем:
Всеобщие вам глупости покажем,
Которые и в вымысле живут,
Поскольку их ввело воображенье
В пределы красоты и уваженья.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
правитьСЦЕНА I
правитьСпасибо, Кожаный. Мне нужен шорник —
И все в порядке.
Сделаю сейчас. Уходит.
Ум, глянь сюда, на ум; мой глянь, страна,
То есть глянь на меня во все глаза
Мужчин и женщин — и гермафродитов.
При помощи очков и телескопов,
Предстану я во всей красе: я вижу,
Как на меня оглядываться станут.
Да, да, — в ближайший срок.
Бьют раз, два, три,
Четыре, пять и шесть. Довольно, други,
Достаточно отбили. Отдохните.
Если бы с вами отдыхало время, —
Я б вас не заводил! Уж час настал,
Час долгожданный! Прочь же, прочь опеку.
А с нею малолетство, подчиненность!
Ко мне, Свобода! вкруг меня обвейся
Плащом, богатым платьем, шляпой, шарфом,
Ничьей ливреи больше не надену.
Самостоятелен, доход такой-то,
Богат и хват, есть земли — пышный сад,
И фунтов (в рифму) тысяч шестьдесят.
Как? не пришел еще?
Портной, ты мерзость,
Ты хуже вшей, которых жжешь и гонишь
В тончайших швах (я этому не враг),
Но так тянуть в день совершеннолетья! —
Ужо тебя! Двадцать одна минута
С тех пор, как пробило. Ты их почуешь,
Ты, глупый скот. Я пожалел его,
Когда бы не был раздражен так сильно
Одною глупостью в его поступках;
Ведь шутит с яростью наследника
Двух тысяч в год, с заказчиком таким!
Да-с, мастер Модный, нынче быть поломке —
Я череп проломлю тебе.
Уже?
Бог в помощь вам!
А раньше ты не мог?
А я изволь разгуливать в кальсонах
И дожидаться, как мальчишка!
Я
Внизу ждал часа.
А не мог войти
На четверть часа раньше? Репутации
Лишился, если б здесь ты подождал?
Но, вы бы по несовершеннолетью
Отвергли счет, сперва надев штаны,
Вручи я их досрочно.
В остроте
Твое прощенье. А не то в аду бы
Ты шил, в соку бы собственном варился,
Не сделал бы стежка ни для меня,
Ни для других из Грошевых. Ты принят
Под покровительство мое на двадцать
Годов с одним, а то и на три жизни —
Скажи, что хочешь, — дам по завещанью,
А первый счет бесспорно. Ну, одеться!
Сейчас! (Одевает его.)
Я вашей чести так обязан!
Обязан будешь, как скреплю печатью.
Ваш брадобрей за дверью ждет.
Как? Том? Входи же, Том!
Прибор расставь там,
Салфетку приготовь, чтоб все в procinctu!
Скажи, что нового?
Склад Новостей!
Иль Новый Склад, как вам по вкусу.
Что?
Контора, сударь, юная открылась —
Забыл вам доложить.
А для чего?
Чтоб собирать все новости на свете:
И продавать ко времени. Затея
Превыгодная.
Помолчи, постой.
Портному не к лицу болтать! Пусть Том —
(Он брадобрей) по чину все расскажет.
Контора это?
Только что открылась,
И здесь же, чуть не в вашем этаже.
Там новости всех свойств сходиться будут,
Посмотрят их, затем зарегиструют
И выпустят, как новости складские,
Под штампом. А другие запретят.
По мне, затея неплохая, Том.
Что за башка придумала все это!..
Твою башку я знаю, Том, заткни
Пасть чем-нибудь ему; сплошной сквозняк.
Ну!
Правду говорит он. Мэстер Бубен
Там главный, он и выдумал Контору.
Здесь в доме он живет. Большую залу
Он занял под Контору и заставил
Столами с кассой, полками, шкафами.
Он мой клиент, сударь, и он писатель.
Писатели при нем…
В уполномочных.
Уполномочных? Новенькое слово,
А смысл в нем есть? На что уполномочных?
Ну, те, что ходят по делам повсюду
Товары добывать.
Со всех концов,
Где новость стряпают.
Или пускают.
Выменивают.
Что ты говоришь?
Свое: нам хватит на обоих.
Ладно:
Выкладывай. Наверно, в кабаках
Их много.
Сэр, у них там и рассыльный,
И пересыльные, и столько всяких,
Сколько в компасе румбов наберется.
Все ж главных четверо.
Какие, Том?
Суд, Биржа, Вестминстер, сэр, и Собор.
А главный кто? Кто там владеет всем?
Заведующий Складом, мэстер Бубен,
Там главный. Четверо уполномочных:
И первый — мэстер Ладный: по Суду, —
И зубоскал.
А это кто?
Остряк.
И коль не умник, так из полоумных.
На ум их двое там: комплект из пары.
Второй — Слоняй; он по делам Собора.
Изрядно ходит, ваша честь, всегда
По левому крылу. Затем помдир
Голландец — Ганс Свистун, он в Бирже ловит.
Я думал, что торговец Вдрызг.
О, нет!
Он лопнул, ну, и оказался с течью.
На Вестминстер покуда — никого.
Затем редактор, регистратор, два
Конторщика для внутренней работы:
Записывать, штемпелевать.
Ну, Том,
Чем подарить тебя — скажи, и будет.
Мне хочется быть щедрым в день рожденья,
Я должен одарять; я переполнен
Щедростью и не в силах быть без дела,
Подумай же и попроси о чем.
Хотелось хоть конторщиком назваться
Там, в Складе Новостей.
И будешь, Том,
Коль деньги здесь помогут! Сколько стоит
На рынке эта должность?
Пятьдесят.
Хотя б сто фунтов стоила, получишь.
О, щедрость! (Прыгает и обнимает его.)
Тише, ты, осел Эзопов.
Играю с Томом я, так здесь при чем
Твои объятья грубые? Полегче.
Ломаешься, так лошади противно.
Как мой костюм сидит, Том?
Мастер Модный
Вас вымерил и, ну как будто вылил,
Как говорится, сделал вас.
Нет, нет,
Ведь я осел Эзопов.
Мастер Модный,
И до тебя дойдет черед! Не дуйся.
Меня ты вылил, Том сказал, — боюсь
В карманы что-то налито. (Выворачивает карманы.)
Прекрасные
Испанские духи; «Донья Стефания» —
Двенадцать фунтов за одни карманы.
Увидим в счете. Ты кого читаешь
Для вдохновенья? Книги из Италии?
Ковры стенные? — Чтение кравцов.
Я выше этого.
Ты шелковичник,
Живешь атласом, бархатом и плюшем,
А все же самому так не придумать.
Здесь что-то есть еще. Меня костюм
Ведь сделал остроумней.
Сударь, верьте,
Костюм на ум влияет, как погода
На мозг. Затем и говорят: портной —
Он делает людей. Возьмем, к примеру,
Моих заказчиков. Случалось франту
В костюме новом, при дворе ль, в деревне ль,
Осилить записного остроумца
И славится, пока костюм в порядке
И хорошо сидит. А чуть протрется
Немного локоть, или пятна сядут —
И нету щеголя.
Известно это.
Случается со всеми каждый день.
На это есть пословица другая:
Дыра в рукав — рука ни с места.
Верно. Такие — говорим--дошли до ручки.
Не плохо. Не понять мне — почему
Богатые, дворяне забывают
О свежести души, то, бишь, костюма:
Костюм не ладен, значит, ты не в моде,
Не в моде ты, так не в своей тарелке,
А не в тарелке, так и не в уме.
Мошенник-шляпник здесь? Уже?
Я здесь, сэр,
Уж полчаса как жду.
Подать мне шляпу!
Надень мне пояс, жулик! Брыжжи? Прямо?
Как вшиты!
Врешь!
Хоть в зеркало.
А шляпа
С болвана, с выставки? Не отвечай,
Не вынесу ответа! Ощущаю:
Мощь совершеннолетия приливом
Прихлынула; я чувствую — наследник я,
Способен духов заклинать в кругах:
Мошенник! Жулик! Раб! — и все ремесла
На имена сбегутся.
На барыш!
Подайте-ка мне плащ! Я пойду взгляну
На этот Склад, Том, а потом побреюсь.
Сперва тебя введу я во владенье.
А, ты со шпорами? Скорей, надень их.
Боюсь со спеху шпор не потерять.
Счастливый день с тобой, веселый Грошевой,
Наследник всех на свете.
Какие же богатства в штанах твоих таятся
В день совершеннолетья?
Звенит в твоих карманах? Иль надо спозаранок
Разделаться по-свойски?
Злодеи губы дуют и будто атакуют
Наследника средь собственного войска.
Не пристав богомерзкий же пришел к тебе с повесткой
и в тюрьму тебя не хапнет?
Создатель, это вздорно, мой шляпник и мой шорник,
Мой бельевщик, мой кравец.
Тебя бы тоже я назвал, сапожник,
Будь песня подлинней, и брадобрей,
Как их находишь, старина-фигляр?
Ишь, войско выстроилось со счетами.
На караул перед моим Творцом!
Творец мой — сей начитанный фигляр:
Он сообщил мне, что отец мой умер.
В награду я зову его Творцом.
Ему поклон. Я пробегу итоги
И все приму.
Бог в пиво!
Крепким пивом
Да, пиво, да и сахар для Творца!
Исправные счета: сойдут! — Довольно.
Бумажки мне не нравятся, хозяин,
Они разрушат ваш запас — кредиты,
Ваш арсенал взорвут они, когда вам
Не укрепить ваш равелин — карманы,
Не посадить двух сотен гарнизоном,
В отбитие саперов, под землею
Ведущих мины. Укрепляйте форт.
Карманник, ваш поверенный в делах,
Прислал мешок — снаряды для сраженья.
Что это?
Триста штук.
Расправлюсь с ними.
Пусть ваше войско строем станет: пахнет
И золотом, и мускусом.
Бог помочь,
Ребята, ad solvendum! Вот, вот, вот!
Одни итоги знать хочу.
Взгляните:
Вот разница между скупым и мотом.
Скупой всегда сидит без денег, а
У мота скоро их не будет.
Что говорит создатель?
Будет, будет,
Бог в помощь вам и вашему фигляру.
Я говорил, что это по-дворянски
Платить счета, не проверяя их.
Увы, пришлось им подождать не мало,
До радости они страдали много.
Бедняги! Я всегда великодушен,
Я поощряю всякую торговлю,
Пусть богатеют, божатся и лгут. (К Шорнику)
Ты здесь зачем еще?
Коробка, сударь!
Вот золотой взамен. Но если шпоры
Не риппонские…
Не платите вовсе,
Если не раскошелитесь на риппон.
Тебе, Творец мой, нужно денег?
Мне-то? Я говорил вам, в руднике я вырос,
У сэра Слитка.
Да, я позабыл,
На что вам деньги, золотоискатель, —
Лишь улицы мостить! Там серебро
Как сливки льется в золотые торты.
Растут рубины как черника.
Вот бы
Где побывать. Ну, Том, на Склад?
На Склад?
Склад Новостей открылся здесь. Пойдем!
Том говорит, он здесь же, в этом доме.
Пойдем, Творец! Наделаем делов.
СЦЕНА II
правитьКуда годится все теперь? Поправь
Стол, стул, ковер! Где давешняя новость?
Уже их разложил по полкам?
Нет!
Я не успел.
А ты занес в реестр,
То, что Свистун прислал вчера о яйцах
И Спиноле?
Занес, разложил.
Сейчас ты занят чем?
Известьем новым
Из Вестминстера о златом наследстве.
Поторопись: и новость, и важна.
Чего вам, милая?
Да мне бы, барин,
На грошик новостей, как будет милость,
Чтоб батюшке в субботу их свезти.
Торговка маслом вы? Натаниила,
Конторщика, спросите.
Я скажу,
Чтобы ждала, покуда из Собора
Иль с Биржи принесут.
Вы погодите.
У нас теперь — не как при капитане.
Вы подорвете нашу репутацию,
Если на грош сейчас же отпустить!
Пусть ждут. Вот вам надежный образ действий.
Прекрасно разместились. А что здесь?
Приемная. Конторщики сидят здесь,
Ведут дела; в середке регистратор.
Редактор там вот — в комнате отдельной,
Здесь сложены все новости мои
По папкам, ящикам, по алфавиту,
Под заголовком.
Без подразделений?
На подлинные только и на враки…
Или сомнительные: брадобреев…
Портных, носильщиков и водоносов.
Затем: здесь все куранты и газеты.
Все новости сезона…
И вакаций,
Сессий и святок.
И отдельных групп…
Как реформаторов и протестантов…
И папы римского. На все ведутся
Отдельно записи: дат, прецедентов,
Отмечены и имена друзей…
Корреспондентов здесь у нас в стране…
Любого звания и всякой веры…
Агентов, факторов…
И всех подручных,
Разбросанных по графствам.
Лихо!
Уйма осведомлений. А что скажет
Меркуриус Британикус на это?
Сто на сто наживает он.
Нет, больше!
Ведь прежде пользовался он услугой
Голодных капитанов…
И субъектов,
Которых он подпаивал в харчевнях
За порцией сосисок…
Видел сам!
Был вынужден держать писак-всезнаек,
Чтоб типографию кормить…
И вести
Выкладывать; все кончено — довольно,
И летописец общества… Как, бишь, он?
Читатель милый наш…
Владыка девства
Всех книг.
Если посвящены ему…
Верней, проституированы…
Правда!
Обманутым не будет, нет: ни пастор
Уездный — инквизицией, ни судьи
Не потеряют своего покоя
И не лишат его соседей, — сыском
О чудищах невинных и несчетных,
Никем невиданных по их приходам.
Но, сударь, если каждый простолюдин
Обманываться рад, зачем мешать?
Пусть верит тем, кто для него наврали,
Как вы в своей Конторе для вранья.
Мы протестуем против лжи печатной.
По-нашему, — пожалуй, делай новости,
Но не печатай их: ведь, чуть их тиснуть,
Они уже не новость, а вот — запись…
Там даже правда новостью звучит.
Как мнения различны. Для иных
В печати и старье глядит новинкой.
Они не верят ничему на свете,
Пока не напечатано.
Ошибка
Распространенная, но мы излечим
И от нее, и от других, надеюсь,
Таких же повсеместных заблуждений.
Издатель с временем шутить не будет:
Подмажет маслицем…
Раз за семь лет,
Расслабнет время…
Все перезабудет.
Мы старые известья с новой датой
Вновь выпустим — сойдет.
Под штампом.
С печатью Склада: выдано Конторой.
А кто желает — пусть страхует новость —
Гарантия — два пенса от листа —
И полис выдаем.
Я преклоняюсь
Пред вашею системой: все до точки
Продумано, улажено и сбито.
С Системой Разум в брак вступили.
Сударь!
Мы постарались, как могли.
Не мало
Нам это стоило трудов.
И сна,
Пока все поняли.
Охотно верю.
Но, наконец…
Мы появились в свет.
Вполне сформировавшись. Все на месте,
Насколько вижу.
Вот и говорю я, —
Младенец крепко зачат, а рожденью
Я крепко помогал.
Вы — повитуха,
Иль повитухин сын (не обижайтесь),
Раз так искусно повили. Какие
Есть новости? Хотел бы я услышать
Их с пылу, с жару — прямо из печи.
Такие есть у нас.
Вот в этой папке
Из Вестминстера. Новость «О наследстве».
Сюда, Том!
Молодой наследник вышел
Из-под опеки, Грошевой.
Что, я?
Отец почил тому неделя.
Верно!
В шесть утром, ровно за семь дней
До совершеннолетья…
Обо мне, Том!
Ну, продолжай!
Нищий старик, фигляр,
Доставил новость и за то оставлен
При нем отныне.
Да он здесь. — Творец мой!
Войди!
Не «состоящий при» — он, а мой друг.
Так и впиши; вот золотой тебе!
Ведь ты с ним не знаком. Он очень умный,
Хоть весь заплатан, точно из лоскутьев.
Творец мой, мы уже сюда попали!
В Склад Новостей! В сегодняшнюю папку!
Откуда вы узнали это?
Стряпчий,
Карманник, нынче приобрел здесь место
У полномочного.
Да, по Вестминстеру.
И он об этом сообщил в контору.
Дал новость в виде образца.
Мой стряпчий!
Он мой поверенный и мой ходатай.
Делец! А сколько стоит это место?
Nemo scit.
Сколько будет новостей.
И сколько разойдется. Половину
Я сам себе беру, вторая часть
Здесь на семь делится: уполномочные
(Кузен мой, Ладный, ведает Судом,
Собор — Слоняя, а Свистун — по Бирже,
Карманник — Вестминстер), редактор с ними
И регистратор — ровно шесть. Седьмая
Дробится между парой писарей.
Все барыши мы делим справедливо.
А писарей здесь два?
Их стол пустует,
Но много кандидатов.
Можно мне
Добавить одного, если он долей
Или дарами… как там?
Хватит, сэр!
Вы вашим писарем вполне довольны?
Какой у него стаж?
Он был — издатель,
Но новости сортировать умеет.
При случае и делать.
И церковник:
Он с детства у Собора терся.
Этот
Не меньше. Это мой цырюльник, Том.
Он образован и магистр искусств.
Их университет наделал кучу
Магистров, как о прошлом Рождестве
Хитро паясничал в придворной маске.
Он сносный гитарист и был в оркестре.
Он парень ловкий; понимает толк
В любом искусстве — всюду нахватал
Всего по малости, любую новость
Вам тотчас сочинит. Его люблю я
И обещал его сюда устроить.
Итак, за сколько?
Фунтов пятьдесят.
Садись на место, Том. Готово дело!
Делите деньги. Радуйся, мой Том,
И сообщай по новости в минуту,
Пока Склад Новостей стоит и правит.
Надеюсь, ты не будешь безработным.
Уполномоченные, сударь, просят
Вас с Ладным. Новостей принесено
С три короба.
Всегда мы рады вам.
И вашим протеже.
Дела зовут нас,
Дела Конторы.
Лучшие симпатии!
Я здесь у вас на положеньи друга.
К тому же и сосед.
Всегда готовы!
Что скажешь ты, творец мой?
Все в порядке.
Но что ж поверенный ваш не пришел
В условиый час? А! Вот его степенство!
Ну, как наследник бравый, Грошевой?
Проснулся ли он совершеннолетним?
Вот этак лучше, чем уныло ползать
В перчатках темных, в грустной черноте,
При паре длинных и грошевых бантов,
Как вывеска?
Плевал я на нее,
И в трауре я б хохотал не хуже,
Чем в этом платье, захоти отец
Устроить погребенье с трубачами.
С герольдами, хотите вы сказать?
С бесцельным шумом.
Ваш отец премудрый
По завещанью запретил и пышность,
И хвастовство надгробий. Ваша милость…
Отец любезный и отец покорный,
Уж мне ль не знать! Ведь до чего был добр,
Так кстати он скончался…
И уладить
Так все дела! Устроил вам опеку
Лишь на неделю и принес наследство,
Свободное от долга.
Признаюсь,
Что в нем я управителя лишился
Прекрасного. А, впрочем, бог с ним.
Не мне-то уж желать, чтоб он воскрес,
Как ни богат я! Поздравляю вас
Со службой новой: вы ж уполномочный
Здесь, в Складе!
А вы знаете зачем?
Нет!
В вашу пользу, подвести подкоп
Под главного здесь; этот мэстер Бубен
Ведет интригу, метит на девицу,
Назначенную вам.
Мне?
Ваш отец
Покойный Грошевой, счастливой славы
И мудрости, не хуже, чем другой,
Подыскивал достойную вам пару
Всю жизнь свою (но был опережен);
И он оставил это наставленье,
Приложенное к завещанью. Вы, —
Его наследник, — по отцовской воле,
Должны иметь в виду одну девицу,
Которая у дядюшки живет.
Из Корнваллиса барышня. Да, знаю,
Пекуниа Всевласть.
Вы пары лучше
Не сыщете. Она не смертных рода —
Инфанта рудников, а дед ее
Был герцог — родич короля Офира
Подземного. Неважно. У принцессы
Этой прекраснейшей тройное имя —
Аврелия, и Клара, и Пекуниа.
Она сильна, хоть и живет укромно
И с малым штатом. Секретарь ее…
И он же камергер.
Он — некто Маклер.
Затем две компаньонки хам: Статья
И Подпись, камеристкою —
Печать, Старуха Ипотека — нянькой, в грумах —
Залог сам-друг. Немногим взятку дать
Придется. Познакомиться легко
Вам через дядю. Ну, так, сударь, вот
Хозяин Склада — этот самый Бубен —
Надеется великолепьем дела
Ее привлечь. Считает он, что дама,
Едва прослышит о такой Конторе,
Как явится сюда: ведь в женском нраве
За новостями гнаться. Ваша щедрость,
Наружность, ловкость — вот оружье.
Только
О ней и говорят! За ней все мчатся!
Серьезнее вам не придумать дела,
Как ни стараться.
Мир у ног ее.
Любых занятий люди и сословий.
По ней вздыхает сморщенный ученый,
Поп одряхлевший. Комплименты их
Так благовонны, что едва войдут —
По комнате премодный смрад.
Прекрасно
Сказал, старик.
И не в обиду вам,
Ваше степенство, ваши же юристы
Поклоны бьют ей, не жалея лбов.
За ней ухаживает Календарь,
Известный врач.
Вояка Споляпрочь
Ради нее готов полезть на пушки…
Но похвальбе его никто не верит.
Юнец Пришлейфный, славный наш герольд,
Ее происхождение выводит
От всех зарей, что были на земле.
А Мадригал, поэт первейший наш,
Поет ее в стихах, которых лучше
И не бывать бы, дай ему Пэан
Соединять в стихах и смысл и рифму.
У всех у них ее похитить будет…
Достойно!
Пресловуто!
Знаменито!
Прославит вас!
Со всеми Грошевыми!
Для этого и созданы вы, сударь!
Лишь вам по силам…
Я примусь за дело.
И выполню?
Не бойтесь за меня!
От совершеннолетья все зудит
Мой правый глаз, чтоб дело я свершил,
Достойное новейших летописцев.
Ну, как, кумушки? Как вам пьеса нравится?
Очень смешная и порядочно-таки дрянная.
Что кому по сердцу: ничего здесь нет, кроме молодого кутилы, который привязался к парикмахеру и покупает ему место в конторе, нивесть где, в воздухе, что ли! А за ним таскаются его поверенный в делах и попрошайка ему под пару и присватывают невесту.
Да и она хороша, если о ней такие стараются!
Смотреть тошно на этого противного нищего; я примирилась бы с ним, будь это придворный нищий, что называется, нищий в шелку.
Или побирающийся ученый в черном, или какой-нибудь нищий поэт, кумушка, такой пристает к молодому наследнику не хуже овода.
Или истасканный доктор, какой-нибудь бедный шарлатан!
Или полуголодный моряк!
Да, это терпимые попрошайки, модные, попрошайки! Ну, таких вы сейчас увидите.
Мне бы шута хотелось увидеть, кумушка! Шут-то ведь, как говорят, во всей компании самый лучший парень, и весь ум у него. Он в пьесе прямо что твой мировой судья и может засудить, кого хочет, и сделать, какие хочет ошибки, глупости, что на ум взбредет, и никто на него не пеняет, только смеются над ним.
Шута-то в пьесе, кумушка, боюсь, что и нету.
Значит, эта пьеса мудрая.
А по-моему, в таком случав, все они шуты.
Выходит, так.
Мой муженек, Тимофей Сплетня, царство ему небесное, бывало, говаривал, что без шута и чорта и пьеса ему не в пьесу. Он всегда стоял за чорта, дай ему бог здоровья! — Подавай мне чорта за мои денежки, говорит, чорта хочу! — А зачем тебе чорт? — бывало, спрошу. — А у него рога, жена, и он, может, не столько чорт, как рогоносец, говорит. — Сам ты таков, муженек, говорю я, да когда ж чорт женатым был? И с чего ты взял, что у чорта хватило благородства обвенчаться? А мы это в пьесе узнаем, говорит, пойдем завтра смотреть пьесу «Чорт — осел». Говорят, сочинил ее какой-то ученый, он, говорят, умеет писать и, лопнуть мне, даже читать!
Помню, кумушка, я была с вами. По этой же причине мадам Правдынет нас разубеждала, все говорила, что автор — безбожник и в каждой пьесе у него по чорту, что у него на сцене колдовство, что он может заклинать не хуже, чем в Вестминстере или сам доктор Лем, что у него нет ни одной пьесы без чорта и что он пьесами всех нас научит, как мужьям рога наставлять. А одна молодая замужняя женщина сказала, что тут-то ей и захотелось сходить туда тишком, да из-под маски поглядеть на всю эту суету и дома попрактиковаться.
О, это была мадам…
Нет, кумушка, я никого не называю! Может быть, я сама.
А чорт-то хороший был, кумушка?
Лучше джентльмена не видывала ни на сцене, ни в жизни. А страну он любил не хуже любого патриота: в каждой пьесе стремился поскорее унести порок в ад и исправить все прегрешения.
Вот был Эдмонтовский чорт, второго такого не сыщешь.
А заклинатель надул его свечным огарком. Осел он был.
А, вот был кузнец Красавчик. Он, говорят, умел заставить лошадь рассмеяться и сорваться с привязи.
Да, только здорово влип, бедняжка.
Как, кумушка?
А он утром чистил какого-то одра, больного трясучкой, ну и к полдню сам захватил ее малость, так что как ни старался во все время пьесы отделаться от нее, — не мог.
А это ему полагалось по роли, кумушка. Ему по роли полагалось быть пьяным.
Правда? Я так хорошо на разобралась.
Эх, если бы здесь в пьесе была такая роль и такой человек! Боюсь, что тоска будет смертная.
Ожидайте, предвидьте это!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
правитьСЦЕНА I
правитьЗачем же так печальна ваша милость?
Вы на меня глядите не как прежде,
Моя богиня, светлая Пекуниа!
Хоть ваша милость снизилась для черни
На два процента, я остался тем же
Слугой покорным вашим и учу
Склоняться-- старый стан, колени — гнуться
От восхищенья пылкого пред вами.
Конечно, я своим лицом не вышел
В любезники, но мученик я ваш,
Ваш мученик. Когда хожу по Сити,
Я слышу как пришептывает сволочь:
«Вот старый Грошевой, он раб монеты,
Богатый Грошевой, слуга Пекунии,
Оборванец он, даже и во сне
Не ел прилично: продает подарки,
Жаркое, рыбу, дичь и существует,
Как крыса старая, засохшей коркой».
Все слышу, радуясь, что и не то
Готов снести я ради вашей чести.
Зачем же, опекун? Я не просила.
Снискать и удержать мое внимание
Возможно и без самоистязаний,
Без бодрствований, умерщвлений плоти,
Без посягательств на еду и отдых.
Нет, в службе вам, прекрасная принцесса,
Излишества немыслимы — священны
Ее обряды.
Пусть. Но репутация
Моя и родовая честь страдают
От стольких унижений ради них.
Вы — леди благородная и щедрая
И рады всякому принадлежать.
Но так не должно быть. На свете мало
Таких, кто вас оценит по заслугам.
Не знаете вы сами сил своих;
Им нет границ; мы — только ваши слуги,
Имеющие честь ходить за вами,
Умеем пользоваться ими. Дольный
Мир вам принадлежит, он в вашей власти,
Все ваше в нем — и честь его, и честность,
И репутация его, и вера
(Готов сказать, да и не ошибусь),
Все, все Пекунии царицы — так:
Знай, смертный, вас и собственное благо.
Пора вам удалиться.
Ваша честь
Не долго ли на холоде?
О, нет! Я б выдержала холода и больше
(Здоровья хватит), будь мне предоставлен
Выбор. Как мнение твое, Статья?
Если не часто, это не вредит
И улучшает цвет лица.
И нрав.
Но если слишком много, то простуды
Пойдут, катарр, ознобы, ревматизмы,
Чахотка разовьется.
Вы бы вняли,
Сударыня, советам ваших дам:
Известно им телосложенье ваше,
Здоровье…
Честь. — Сейчас сюда придут
Поклонники. И неприлично будет,
Если застанут.
Снисходительность
Уронит вас в глазах их.
Секретарь
Пусть примет их.
Останьтесь, Маклер!
Есть
Приказ ваш выполню со всем усердьем.
Вот не везет! Я опоздал на дюйм!
Послушайте, почтенный, вы из свиты
Пекунии?
Я, сударь, ей служу,
Аврелии-Пекуни, инфанте.
Все титулы и грация притом
Невежество, ошибки я исправил
Пред тем, как преподнесть. Я начертил
Миледи родословную, хоть я
В делах подобных новичок.
Геральд?
Всего геральдик; звать меня Пришлейфиый.
Почтеннейший Пришлейфный…
Вывел род…
Из всех испанских рудников Вест-Индии,
Надеюсь, мать ее оттуда родом,
По бабушке ж — принцесса рудников.
От сотворенья человека.
Только? Раньше, сэр, раньше! — Иначе, пустяк:
Ведь рудники древней Адама; в вашей
Конторе дело двадцать пять прочтите,
Пришлейфный, вы раскрыли вашу тайну —
Вы — только новичок!
Лишь ученик
В геральдии. Читал я «Элементы»
И «Приступ», и важнейшие труды.
Теперь же обуян я гордой мыслью
Принцессой быть допущенным к руке.
Если знакомы с госпожой Статьею
Иль Подписью, дуэньей, то принцессе
Они представят вас. Статья приказных
Сословна по рожденью, но статна.
Другая — дочь писца, но со влияньем
Не меньшим на принцессу, чем у первой,
Если ж поддержку Розы — камеристки
Печати — получить… Ее вам знать?
Нет.
Эта девушка добра, пластична,
Ее легко прижать. Но вот мамка —
Старуха Ипотека, будь аренды
Клочок, хоть малость — как там ни беззуба,
А сласти любит, то, что может таять
На деснах, — так она замолвит слово
За сущий пустячок. Вам ясно, сэр,
Я от симпатьи (больно цвет лица
У вас хорош) на многое иду;
Свой долг нарушив, дверь приотворяю
В семейные секреты наши.
Сэр, Скажите мне, кому я столь обязан?
Дайте узнать мне ваше имя!
Маклер,
— У милости ее я секретарь
И камергер.
Дражайший маклер мой!
Пришлейфный мой дражайший!
Вы могли бы
И сами эту милость оказать мне.
Пожалуй, мог; но если б и хотел,
Не стал бы сам, без помощи Печати
Или Статьи, участвующих в деле,
Иль без согласья доброй Ипотеки.
Не лезем мы в чужое дело, — всякий
Знай свой шесток, --у каждого орбита
Своя; и все же все мы концентричны.
Я уловлю удобный случай.
Верно,
И заодно обдумайте, как сделать,
Чтобы к себе склонить Печать иль Подпись.
Авось, удастся мне принцессу встретить,
Когда на воздух выйдет погулять.
Воздушный Замок, господин Пришлейфный,
Занятье для таких, как вы, пустельг.
Прекрасно, секретарь. Я там стоял
И слышал все. Ты поступил, как должно:
Если проситель груб и невоспитан,
Не знает наших правил, живо сплавить!
Где Пальцельз? Где повар негодяй?
Исчадье кухни! Вечно он просрочит!
А, вот и он!
Заешь его, болячка! —
Всегда опаздываешь!
Тот сулит успешно,
Кто сам с ней.
С чем?
С болячкою.
Холера,
Проказа, все болезни на того,
Кто слову лжет! Всегда я верен слову.
Мне ненавистен, кто не держит слова!
Когда я слову изменил?
А я?
Всего на полчаса.
Нет, на полгода
По мне; важна малейшая минута.
Я точен и до точки справедлив.
По-вашему я вроде скорохода,
Или под парусом на карусели
Так и качусь. Я поту потерял
Наверно с пуд, сюда к вам торопясь,
Я несся, как дырявое ведро, —
По улицам мой след — сплошные лужи.
Лицо текло — шумовка с сковородки,
А тело все мое, ни дать ни взять, —
Поджаренное масло с коркой хлеба.
Верь брехуну. Ты запоздал нарочно,
Чтоб мясо завоняло, дичь протухла
И ты б получил их…
На грош дешевле.
Отсюда ярость?
А хотя б и так?
Ну, заходи, смотри и оценяй!
Прислали мясо мне и дичь, и рыбу,
И столько, что смотреть на это тошно.
Я не могу понять! Ведь запрещал же!
Слабый желудок нагружает, дразнит
Угасший аппетит! Дарить мне грех,
Чем не грешил, прожорливостью грубой,
Прожорливость, что Англию погубит!
На два процента меньше.
Да, вот это
Грех вопиющий, дьявольский расчет,
Он бедных растлевает…
Сэр, поймите,
Что говорите.
Против всех Солонов
И Нум Помпилиев-законодавцев,
Расхитивших наследье бедняка,
Его добро, и я на том стою, —
Они украли, начисто украли.
Я, честный человек, скажу — то правда.
Когда шли деньги десять за сто, я
И мне подобные Пекуньи слуги
Давали бедным два процента с них.
Ты, Маклер, что?
Спросите эхо.
Верно!
За справедливость я, всегда был с нею.
Проценты их по праву — всем известно.
Теперь…
Для них нет денег.
Очень мало.
Почти что ничего.
Связали руки
Постановленьем мудрым. Обрубили!
Ушей бы не укоротили вам,
Если так будете распространяться.
За что, мошенник, шпик?
Я Пальцелиз,
Ваш повар!
Просто шпаренная рвань!
Я, Маклер, что сказал?
Нет, я не слышал.
Он ловкий парень; глух, когда захочет.
Яиц. тебе я меру заказал;
Доставлены? Пускай они несвежи,
Пускай воняют, пусть совсем протухли:
Мне надо отстреляться от мальчишек,
Что окна бьют мне.
Я их добыл, сударь,
В запасах для лорд-мэрского банкета.
Прекрасно. Забирай же все объедки,
Используй их, как знаешь. А когда
Я приглашу кого к себе, доставишь
Мне блюда те, что закажу тебе.
Всего одно: мне роскоши не надо.
А если блюда нет, вернешь мне деньги.
Вот как веду дела!
Кривым путем.
Что, сволочь?
Очень вы зубасты.
Верно! Зубами вырву деньги у тебя.
Скорей, чем дали. Вот и справедливость!
Да, ее люблю. А ты начинку
Пирожную украдешь иль продашь —
Ты так устрой, чтобы ее покрышки
Вернулись бы ко мне, чтоб людям думать —
Я дом держу.
По признакам замшелым.
И мяса для собак не позабудь.
Телячий хвост и требуху баранью
Шли, не скупись! Служанка съест остатки.
Остатки после вас и псов? Немного!
Там кто? Придворный мой и докторишка?
Мой шагом-аршь? А это что за птица
При них явилась?
Птичка невеличка.
Сейчас узнаю.
Знаю остальных.
Все зубоскалы, холуи, прохвосты!
Привет, Мошна! Пришли мы…
Как всегда
Смеяться надо мной? Привык.
Нет, дать
Залог надежный и Пекунью видеть.
Кто?
Мы.
И каждый каждому порукой!
Сей доктор славный.
Сей придворный важный.
Сей капитан с командой шагом-аршь!
Теперь он флотский: храбрый Споляпрочь.
Что нюхаете? Запах не по крови?
Бояться нечего: кредит исправен.
Просолен даже: на море служил.
Не нравятся мне эти маринады;
Хоть одного бы новичка на всех,
А то смердите все.
Вы просто сволочь!
Конечно. Но под это не даю
Взаймы я, капитан!
Вот джентльмен,
Что в свете новичок: сей — Мадригал.
С кредитом незапятнанным. Ну, что уж?
Да он ушел. Эй, где вы? Мадригал!
Смешное имя. Что же он? Наследник?
И даже с весом.
Подает надежды.
Ученый, дельный, миленький поэт.
Достаточно. Нет денег, господа,
Хоть в рифму он проси — нет ни гроша.
Он в возрасте, хоть бороды и мало.
Успеет вырасти. Ему нет денег,
Пусть роется в своих стихах. Пекуниа —
Не примет!
Вежливость твоя в запоре.
Но у меня пилюля золотая,
Она недомогание починит.
Он дома вечно с сонными сидит
Собаками.
А хереса бы рюмку
В хорошем обществе, цыпленок добрый —
И все пройдет.
Его одно излечит:
Наследник на гренке. Не сыщешь лучше.
А! Пальцелиз! Знакомый давний мой!
Ты что? Торгуешь здесь?
Корзинку рыбы
Иль дичи?
Хочешь скот угнать отсюда?
Уйдешь ты, дрянь?
Приходится, что ж делать!
Вы видите, кто гонит!
Ну, не чорт!
И он придет; пока — уполномочный.
Вы все мошенники и голодранцы,
И зубоскалы: сходитесь поесть,
Верней — клевать; да, да. Вы как стервята
Слетаетесь, не брезгуя ничем.
Друг друга вы боитесь (не до дружбы!)
Так, что никто не смеет отлучиться
Из шайки, чтоб его не растерзали
В его отсутствии.
Святой оракул,
Из всех, что где-нибудь чревовещал!
Как негодяй смердит! Протухшей рыбой!
Гнилою кожей!
Шпаренная рожа!
Ни дать, ни взять, передник маляра!
Башка дубовая. В башке же — каша!
Трещите вволю. Денег не видать!
А любопытно знать, какой он веры?
Ни два, ни полтора, — так, вроде мула,
Не то христианин, не то язычник.
А деньги не при вас?
Отродье это
Не ведает ни чести, ни добра,
Ни благородства!
Истинная правда,
Мой славный капитан; согласен с вами!
Но добродетель платит за квартиру?
На рынок много ходит добродетель?
Обед варит и кормит всю семью?
Честь разговаривает с мясником?
Заказывает кур и куропаток,
Фазанов, чтобы на обед подать?
Видали хама!
Деньги-то — у хама,
А у придворной знати — ни гроша,
Как и у командиров.
Цыц, подлец!
Да и у вас, мой доктор! Я терпел вас,
Покуда вы держались своего;
Морили пациентов. Но теперь
Эфемериды салите, фигуры
Льете, с наживой завертелись вместе
С двенадцатью домами Зодиака,
Альмутенами, альма-кантаратами, —
Ломайтесь вволю, только без меня.
Я говорил, что будет: сущий сводник!
Мошенник, негодяй!
Все, что угодно!
Я родом и привычками так скромен,
Что даже не замечу, чем в меня
Угодно вам швырнуть. Сижу я дома
И, как сапожники, не выхожу.
Со мной два пса, друзья мои. При этом
Веду я оживленный торг деньгами.
А что до титулов — подлец и сволочь,
Иль как еще — на вороту не виснут,
Оставим их. Они мои сегодня,
А завтра станут ваши.
Сука!
Пес!
Вы видите, как я стыжусь, краснею
Таких щедрот. А денег не видать!
Гиена, волк! У, ты, рябая сволочь!
Еще увидим, обнаружишь грыжу
В паху, тогда, небось, пошлешь за мной.
Припомню все тогда — и фистулу
Я вылечил тебе.
Какой искусник!
Лекарство хорошо — но без тебя.
Подлец неблагодарный!
Помнит он
Услуги, как наш мост, какой пролет
Ему чинили.
Даже не подумал,
Что могут при дворе замолвить слово
О нем, что лорд какой-нибудь ему
Протянет руку.
Если слово примут
В пивной. А этою рукою лорд
Со склада выкупит товар — да, как же!
Вот золотой, лорд славный, полновластный
Заходит к мяснику, берет барашка.
Приносит булочки, огонь разводит,
Вина дает. Вот это — благодетель
Получше всех придворных. Золотой!
Мой лорд; а остальные все прохвосты
И то скрывают.
Сволочь! В зубы дам!
И правда, капитан, посмей вы драться,
Я б вам поверил. Но ведь это голод,
Не гнев вас так волнует, капитан,
Поверьте, я вас знаю. Но Пекунии
Вам не видать; пусть умоляет Подпись,
Хотя бы скромница Печать просила,
Заткну себе я уши от сирен:
Двора и философии. Бог помочь!
Исправьтесь — и Пекуниа для вас.
Вот кровопийца гнусный! Мадригал!
Где он? Куда пропал он?
Вот идет
С секретарем.
Он, может быть, добился
Чего-нибудь. — Где были, Мадригал?
Читал стихи я фрейлинам принцессы.
Большая честь. — Привет, о секретарь!
Привет, о камергер!
И мой примите,
В обоих титлах, сударь, и по имени, —
О Маклер!
Я спросил его, он правда —
Амфибья, Маклер?
Почему?
Он двойствен:
Несет двойную службу.
Зубоскальте,
Острите, господа, но не надейтесь,
Что Геликон вниманье привлечет
К себе нас, жирных. Да у наших женщин
Тупейший в мире слух на все стихи.
Читали вы так долго; Ипотека
Храпела в кресле, а Статья заснула,
И если головой кивала Подпись,
То только не тому, что вы читали,
Иной им нужен звон, чем звуки рифмы.
Вот эпитафья вашему поместью
(Пусть, скажем, расстаетесь с ним) — такие
Стихи разбудят их, развеселят.
Подумаю о том.
Для кирпичей
И черепиц — земля нужна.
А, к чорту —
Она годится па горшки, не больше.
Когда бы шла на трубки для куренья…
Так, стоит!
Или на фарфор, была бы
Надежда…
Эта же земля жадна:
Все удобряй ее!
Кому нужна —
С мелиорацией?
Не дворянину!
Пусть мужики копаются, кто любит
Возиться с бороной, кто озабочен
Борьбой с материей.
Поэт наш нежный,
Все в воздух разрядит.
И вы, о Маклер,
То ощутите!
Стану я податлив
Каждым суставом.
Ощутишь на деле.
Тебя просуну сквозь кольцо с мизинца,
Сквозь трубочный мундштук и растяну
Все кости, как вязальную иглу,
Искусством хитрости!
Готов к услугам,
Как нитка, изовьюсь для вас!
Где Маклер?
Как, эти мухи здесь? Прошу убраться,
Не то вас выкурю.
О расточитель!
Так много вы истратите на нас?
Я слышал, дым вы запереть хотели,
Замазали все окна, щели, двери,
Чтоб удержать его в дому, добычу,
А он в трубу ушел, и вы рыдали.
Глазами, что всегда посуше пемзы!
Вы знаете, завязывает носик
Он у мехов, чтоб воздух их не вышел
В его отсутствие!
Он паутину
Тем, кто порезал палец, продаст,
А пауков (даром живут) — старухам,
Кормить мартышек.
Пролитую воду
Хотел он подбирать и бережет
Каждый упавший волос: пригодятся.
Пекунии поклонник он и раб!
Вы помните прекрасно, господа,
Всю жизнь мою. Я тоже помню — прежде
Имели землю вы, почет, друзей,
Кредитом пользовались; нет теперь,
Или не станет скоро. Вот превратность,
Вещей коловращенье! У меня
Есть все — и деньги, и владею прочно,
Я рад и вашей памяти прекрасной,
И переменам.
Нет, уйдем от гада!
Он рад, что так отделался легко! —
Ну, Маклер, передай скорей принцессе,
Чтоб приготовилась со всею свитой:
Мой юный расточительный племянник
Идет знакомиться. Глава семейства
Здоровьем пышет, пышный Грошевой,
На свете трое нас всего и было:
Брат Вильям, или Сильный Грошевой,
Теперь он умер; этот Грошевой
Наследник. Я же властный Грошевой,
Не Влас, но просто Гарри Грошевой,
Иль в рифму — жила старый Грошевой,
Всех одолею, есть на то надежда.
Ступай, все приготовь; где псы наклали —
Там щеткой замети и можжевелью
Немного покури, да осторожно,
А то и сами в моты попадем,
Таким усердием к приему мота.
Вот он! А это кто с ним? Побируха!
Хороший знак — приблизить босяка,
Когда ты только что вступил в богатство.
Здорово, дядя! Я пришел проведать
Тебя и даму, что ты прячешь здесь,
Офира дочь.
Племянник милый, здравствуй!
Она — дочь солнца — все к твоим услугам,
Как и я сам, как все семейство наше,
Почтеннейший племянник!
Если так,
Встречай друзей: вот domine Карманник,
Мой стряпчий: ходит по моим делам,
Проводит тяжбы, ссорит и мирит
Со мною арендаторов, процессы
Сеет и жнет, терзает весь уезд,
Дразня соседей, если мне угодно.
По порученью?
С подписью, с печатью!
Достойное занятье!
Очень тронут.
А кто тот старый господин?
Прохвост,
Фигляр и попрошайка, что канючит
На перекрестках. Впрочем, братья мы:
Вы моего не лучше: деньги тронуть
Боитесь вы, а у меня их нет.
Боюсь их тронуть? А кому ж их трогать,
Если не мне, холуй? Кто их за больший
Процент пускает?
Дядя, не сердись!
Так, значит, государыню мою
Ценить я не умею!
Я сказал:
Не пользуетесь ими.
Замолчи!
Ты попросту шпана!
Он будет пан,
Что б ты ни делал! Он тебя не хуже,
А если мне удастся, так и лучше,
Как и я сам. Идем! (Идет)
Нет, милый родич,
Почтенный родич мой, глава семьи,
Не обижай меня, уже я каюсь!
Ну, слово сорвалось! Не уходи,
Не увидавши той, о ком мечтал,
Венеры наших дней и дел — Пекунии!
Я вижу, любишь ты по доброте
За добродетель тайную, что он
В лохмотьях скрыл.
Ему обязан счастьем,
Служу ему с тех пор, когда принес
Я вести — всем наследникам отраду.
Да, то был ты. Благодарю еще раз!
Принцесса, дядя, долго не идет.
Оснастка не поспела. Даме выйти
Едва ль дешевле, чем эскадре целой.
Но вот идет она и как галера
С позолоченным носом.
Вот Пекуниа?
Юного родственника осчастливьте
Прикосновением руки.
Губами
Коснусь. (Целует его.)
Не хуже смертной поцелуй!
Давно уже мечтал вас видеть, леди!
И мне давно хотелось увидать
Осанку, что во сне и наяву
Себе так часто представляла, теплой
И близкой мне, как в жилах кровь моя.
Когда услышала, что вы пришли,
Забилось сердце, будто за словами
Из груди рвется, вспыхнуло лицо.
Не знаю, отчего случилось это?
О, красота надменнее природы,
И покраснели вы. Не утолю я
Глаз любопытных, только ими счастлив,
Любуясь вами! (Целует ее.)
Ну, идет знакомство
У них на лад!
Целует он, хвалю.
Была неясной, смутной страсть моя,
От страха трясся я, скакал в восторге,
Метался так, как будто блестки света
Играют на стене иль по воде,
Или дрожащий пар над котелком…
А это хуже! Если б он о горне
С расплавленным металлом, так дошло б!
Не в силах говорить, могу любить лишь! (Целует их.)
То ваши дамы? Я люблю и их!
А кто ж из них Статья? Какая Подпись?
Последняя к губам так и прилипла.
То камеристка, нежная Печать.
Да, губы мягки. Няню Ипотеку
Поцеловал бы, будь моложе. Подпись,
Премилая Статья и дорогая
Печать, скрепим знакомство! (Снова целует их.)
Мы лишь слуги!
Но тем, к кому принцесса благосклонна,
Послушны мы.
Готовы мы служить!
Чем только можем!
Верные, как тени!
Вот мирная семья. —Как звать тебя?
Я — Маклер.
Дяде ты совсем не нужен.
Он сам искуснейший мошенник, веры!
В дворецких у принцессы?
В камергерах.
В привратниках? Лицом ты подошел.
Не борода — метла.
А чем же плох?
Не евнух я, но камергер-привратник.
Пойдешь ты с нами. — Дядя, я принцессу
Сегодня увожу.
Куда угодно,
Она к твоим услугам.
Уступлю
Я новому поклоннику.
Спасибо!
Он мой племянник, но и старший в роде:
Глава и оглавленье всей семьи!
Но под условием, что ты доставишь
Домой Статью, и Подпись, и Печать,
И няню Ипотеку.
Что еще?
Чрез Маклера.
Не бойся!
А пойдет
С тобой куда захочешь.
Видно,
Денежный сводник — сводник и плотской.
Вот угадал! Ей-богу, ты, фигляр,
Изрядным стал бы городским советником!
Ты, дядя, тоже с нами?
Ни за что!
У нас вино и музыка.
В расход
Такой я не хочу вводить.
Он скромен,
Как лучший из дядьев!
С тобою Маклер
Пойдет, племянник, камергер принцессы.
И что ему подашь в разумных долях,
Без расточительства, я принимаю
Все на себя.
Веду себя как принц,
Раз я с моей принцессою Пекунией.
Куда ж вы?
Рядышком живет Карманник,
А поваром нам служит Пальцелиз.
Изрядно кормит. Загляну, быть может.
Выходит так нехорошо! У повара!
От них обоих только неприятность.
Пускай обед вам подадут в харчевню.
Харчевня, — что за место для принцесс?
Я знал одну великую принцессу,
Что вышла из харчевни.
Не вошла же?
Раз вышла, так вошла. Покагонтас
(Благословенной названа в истории),
Дочь короля великого Виргинии,
В харчевне побывала. И к тому же
Несносный дядя ваш всем надоест
И все испортит нам.
Да, правда, правда.
С Пекунией обедать в «Аполлоне»,
У герцога Валдо собрать друзей
И учинить кутеж!
Вот это дело:
Туда снесут обед, а Симон нас
Будет приветствовать.
Имею просьбу.
О чем?
Чтоб вы инфанту повели
Взглянуть на Склад, пусть милость осияет
Всех тамошних.
Согласен. Там повесят
И герб ее и с титулами всеми:
Аврелия-Пекуниа-Инфанта.
И в «Аполлон»! Идем, моя принцесса!
Внимательней будь, Маклер!
Не волнуйтесь!
Час от часу скучнее! Невыносимо, прямо тошнит. Нет тебе ни чорта, ни дурака в пьесе! Надеюсь, кумушка, что хоть из нас-то ни одна не ведьма!
Да все мы ведьмы, будь мы достаточно стары для этого: но мы все вместе недостаточно стары даже для одной ведьмы. А как вам нравится Порок в пьесе?
А кто это?
Да их трое или четверо: воплощенная скупость, гадкий Грошевой, сводник, как его назвали, что золотом, что плотью.
Даже чорта нет, чтобы его забрать! И нет у него деревянного кинжала. А что мне в Пороке, который не замахивается деревянным кинжалом на каждого встречного и поперечного?
Это по-старинке, кумушка, когда распутство выходило, одетое фокусником, в куртке жонглера, в юбках, точно трефонный валет! Но теперь мужские и женские Пороки одеваются как нынешние мужчины и женщины, расточительность — как молодой наследник, а его возлюбленная, Деньги (чьи милости он швыряет как мелочь), наряжена знатной дамой, инфантой рудников.
В этом, говорят, выпад против одной благородной принцессы.
Кто это говорит? Где выпад?
Да в том, что ее называют инфантой и дают ей три имени.
Ох, берегитесь, как бы нам не напутать! Что общего у Аврелии-Клары-Пекунии с каким-нибудь человеком? Ведь это обозначает свойства денег, детей Земли, добываемых у рудников. Уж будто на свете только одни инфанты без всяких прилагательных? А почему не инфанта нищих или не инфанта цыган? Есть же король нищих и король цыган!
Ну, будь здесь все не умнее меня, зашила бы я его в мешок--да в море: пусть едет к своей принцессе.
Ей-богу, слышал бы он вас, Критика, пришпилил бы к вашей высокой прическе ослиные уши — да заодно и к нашим, за то, что вас слушаем.
Ах, царица небесная, не к моей! И буду слушать и слушать и критиковать, если есть за что, хоть бы ради другой принцессы, Покагонтас, по прозванию Благословенная, которую он действительно обидел; вот и критикую его, и буду критиковать его! Сказать, что она вышла из харчевни, может только самый плохой поэт.
Это мнение только одной кумушки, и то Сплетни. Но что же скажет Предвидение? Сидите вы хмурая и молчаливая…
А я предвижу их Контору, их великую Контору, их Склад, что-то будет? Все о нем разговаривают, по еще не открыли пока. Ах, если бы Масло пришел и разлегся бы перед нами!
Или Масленка, уполномочный Свистун.
Услышим уже о нем, когда прожарится и промаслит!
Если бы масло было хорошее и свежее, а ну как скисшее да прогорклое?
Тогда оно ничего не стоит, топленое масло годится лишь на припарки да колеса мазать, перестоявшееся, протухшее масло. Боюсь, что так оно и есть: в бочке передержали.
Погодите, кумушка. А если на зло тому, что мы предвидели, окажется, что оно хорошее, вкусное, чуть присоленное масло?
Или по времени года, на великий пост, нежное миндальное масло? У меня слюнки текут, и я рассчитываю на лучшее. Сижу тихонько и смирно как масло, гляжу мягко и гладко как масло, буду весела и таять как масло, смеяться буду и буду жирная, как масло! Масло, ответь ожиданию и не окажись бешеным маслом.
а не то ж,
Так ты декабрь с июлем проживешь.
Больше ничего не скажу кроме — dixi!
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
правитьВ последующем акте Контора открыта и показана расточителю и ею инфанте Пекунии, аллегорию чего и цель автора до сих пор понимали совершенно превратно и объяснение дали столь зловещее, точно души большинства зрителей жили в глазах и ушах тех смешных кумушек, которые сплетничают между актами. Но автор сим просит вас это исправить. Не считать подающиеся здесь новости новостями ни его, ни какого-нибудь разумного человека, но новостями, сделанными подобно нынешним (еженедельное мошенничество ради наживы), и чего лучше нельзя было представить, как соорудивши эту смешную Складскую Контору, в которой век может видеть свое безумие или голод и жажду по печатным брошюркам новостей, издающимся каждую субботу, самодельщине, высосанной из пальцев, и не содержащим ни слога правды; а большего несчастья в природе или худшего пятна на эпохе и быть не может. И, учтя это, отдайте должное и автору и собственному суждению и увидите, в чем суть приманивания денег в Контору и обхаживания людей в ней. А когда получите истину, оставайтесь спокойны и учтите, что
(Вымыслы сладостностью своею приближаются истине)
СЦЕНА I
Контора Склада.
Входят Ладный, Бубен и Конторщик.
По следу ложному спешишь, надеясь
На мирный самотек. Не пустозвонством,
Рассудком, убедительностью, Бубен,
Сумеешь ты добиться этой дамы,
Ты ж пригласил сюда уполномочным
Карманника, мошенника и плута.
А он сторонник Грошевого. Он
Переметнулся.
Ты его не знаешь
И осуждаешь зря. Он в нашу пользу
Работает: откроет тайный ход
Врасплох для жертвы. Вот он!
Что случилось?..
Где брат Свистун и где мой брат Слоняй?
Редактор, регистратор и конторщик? —
Скорей, рассаживайтесь поважнее,
Сейчас сюда богатая инфанта
Пожалует. Наследник Грошевой,
Патрон мой, просит у опекуна ее
Отпуска для нее со всею свитой.
Вам предстоит ухаживать за ней
Так, чтоб ей это место полюбилось,
Чтоб зачастила к вам сама. А там
И поселилась с вами навсегда.
Ей расточитель быстро надоест.
Прекрасно!
Он вещает как оракул!
Теперь что скажешь, Ладный?
Друг Карманник,
Я награжу тебя за эту новость!
Как вырастет от них кредит Конторы!
Добьемся мы бессмертия для Склада!
Ухаживайте ловко и достойно
За ней и всею свитой приближенных,
Осыпьте их вниманием и лаской,
Как только вы способны.
Ты, как вижу,
Любезник столь же ловкий, как и стряпчий,
Дай обниму тебя!
О, я, Вертумний,
На всякий поворот судьбы меняюсь,
Подлаживаюсь, как хамелеон:
Я на оси вращаюсь, как рогатка;
Сторонник каждой партии, чуть глянешь —
И член ее.
На место, господа!
Раскрыть дела и списки. Живо!
Так! Редактор здесь?
Да.
Но Свистун с Слоняем
Ушли по делу!
Мы заменим их.
Пускай дела обделывают в Сити,
А нам одним, пожалуй, лучше будет.
Наденьте плащ, а вы свой вид-мундир.
Садитесь, встаньте перед Инфантой.
Займемся Ипотекой и Статьей,
И Подписью, Печать мы приспособим
Каждому по работе; не зевай!
Карманник — парень дельный и проворный.
Что говорил я?
Верно; я ошибся.
Какие новости? Надеюсь, добрые?
Как поживает Склад? — Принцесса, вот он!
А вот хозяин — поцелуйте ради
Меня! — Том, добрый, старый, честный Том!
Как поживаешь? — Протеже, принцесса,
Позвольте, он вам руку поцелует.
Был он цырюльник мой, теперь ученый!
Я это место для него купил.
Об этом говорить ему, — не вам же:
Двоим одно не надо делать.
Верно! Но не люблю забыть свою любезность.
Как все, кто тратит на пустые вещи.
И все же зря за них платили вы.
Довольно поучений — пересохли!
Мы здесь за новостями, помни это.
Пожалуйста, любезный Бубен, можно
Принцессе новостей?
Каких угодно?
Какого сорта?
Да любого сорта,
Лишь были б новости новей новейших —
Достойные принцессы.
Дайте римских!
Пишут: король испанский выбран в папы…
Что?
И императором. Февраль тринадцать.
Как, император умер?
Нет, отрекся.
И с пикой служит Тилли…
В покаянье!
Немалые возникнут перемены!
Томас Спинола — генерал иезуитов.
Чудно!
Все вести верны в равной мере.
Надежды все о царствованьи Пятом
Бесплодны, если светская с духовной
Не съединятся власти так, в одном Лице.
Австрийский дом уже давно
К тому стремится!
Почитай посланье:
«Максимильян барону Боутерсхейму…»
Иль Шайтерхийссену.
Нет, к Лейхтенштейну,
Да, к Павлу, кажется.
Слыхал о том я!
Но Спинола стал главным иезуитом!
Попом!
О, обошлось и без того.
Как и весь орден их, они отныне —
Единственный строитель христианства…
Так справедливо и давно считали.
Знак — поднесенная ему машина,
Чтоб мог он на луну на ней взлететь
И обнаружить все оттуда.
Дальше…
А Виталлеско, прежний генерал,
Стал поваром у Ордена и подал
Яичницу его преосвященству…
Глазки?
Вдрызг!
Сделан взрывчатый желток,
И не к чему теперь вести осады,
Яйцо забросишь…
И пошли пылать
Дворец и крепость. Все разносит к чорту.
Ничто не устоит!
И не потушишь,
Пока всех не убило!
Из Флоренции.
Нашли у Галилея в кабинете
Трубу, и тоже выслали Спиноле,
Она способна сжечь на море флот.
Светом луны?
Да. Водным отраженьем.
Теперь он станет всех сильней на свете!
А нет у вас вестей против него?
Есть, сударь. Пишут, что Корнелий-сын
Голландцам выстроил незримого угря,
Чтоб потопить на рейде у Дюнкерка
Весь флот.
Том, почему же вы молчите?
Его отдел благоприятен папе.
Как? Том, переходи! Никак не думал
Тебя назначить собственным врагом.
Живей!
Но почему?
Я не за то
Деньги свои платил! Меняйся местом
И стань на нашу сторону.
Да бросьте!
Пойдет возня: сначала все писать!
Расход я оплачу. Вот два червонца!
Ну, не торгуйся.
Ничего не надо,
А место он получит.
Наших десять!
Живее, Том, — уплачено! Держись
Всегда своих, не забывай их, Том!
Читай, Том.
Пишут, что Корнелий-сын
Голландцам выстроил незримого угря,
Чтоб потопить на рейде у Дюнкерка
Весь флот.
Но как же?
Объясню сейчас.
То автомат, плывущий под водой,
Он с плоским носом и с хвостом подвижным,
Вроде сверла; этот-то хвост, врезаясь
Между шпангоутов, сразу топит судно.
Откуда новости?
Из верных рук!
Их привезли на пристань рыбаки
Голландские.
А выдумано ловко,
На смерть их плоскодонным!
Я согласен.
Но вдруг да Спиноле на ум взбредет
На пробочные лыжи ставить войско
И высадиться в Гарвич? Всех коней
Он пробкой подковал, а сотня пушек
На пробковых лафетах с пузырями
Вместо колес — и армию с весенним
Приливом двинет.
Врешь!
Не хуже прочих.
Ну, выдумщик! — Теперь бы мне хотелось
Забавного.
Как?
Например, алхимию,
Или полетов по небу — не важно.
Из Лейпцига нам пишут (извините),
Священным братством Розы и Креста
Открыто, как ветры из мертвых тел
Сгущать до совершенства, до столь нежной
Эссенции…
Что ни одна принцесса
Не станет прыскаться другим экстрактом.
Про вас, принцесса!
Что? ветры ей даришь?
Я — дух, хотел сказать.
Вопрос — как примет.
Что у тебя, Том?
Вечное движенье
Открыто целовальницею здешней
В трактире «Пляшущий Медведь».
Из крана? Пойду или фигляра на осмотр
Пошлю! Пусть наблюдает.
Да, под мухой.
Новости упакуйте и пришлите.
К нам ломятся. Вам не угодно ль, сударь,
Уйти с принцессой? Там есть помещенье,
Внутри.
Благодарю, любезный, нет!
Мы здесь останемся и поглядим,
Как вы торгуете.
Сэр, здесь дом Славы —
Сюда и любопытный и небрежный,
Заботливый, зевака, буйный, тихий,
Ленивый и трудолюбивый входят,
Дабы вкусить от рога изобилья,
Из коего здесь слухи раздаются
Толпе. Наживка лучшая для черни.
Клюют, как рыбы.
Что ж, понаблюдаем!
Есть, нечестивцы, вести о святых
Из Амстердама?
На какую цену?
Шесть пенсов.
Уплатите! — Том, читай!
Святые пишут, вскоре ждут пророка,
Пророк Баал к ним будет послан
Им отсчитает срок и полусрок,
И полный срок, с наометрией верно.
Что это?
Мера храма. Кабалла,
Ее недавно создал некто Арчи
Или ему подобный. Плащ его
За черноту желают.
Мир их духу!
Давно пора, а то всегда дерутся
Они между собой.
От рвенья.
Видно!
Таких же новостей нет больше?
Есть! Дороже будут стоить — шиллинг!
Правда?
Вот девять пенсов. Больше не даю.
Даже в пользу святых?
Не слишком верю
В нее.
Читайте. Прямо из Стамбула
На девять пенсов.
Пишут, что султан
Действительно крестился. И, чтоб кончить
Старинный спор меж папой и собой,
Кто же из них двоих Антихрист, едет
К баптистам этим летом в Амстердам, —
Снять знаки зверя.
Вот это так новость!
А чья она? Доставил кто?
Свистун!
Он ваш земляк.
Благослови, господь,
Его, семью его и все их племя!
Да, за Амбойну и за ихний суд!
Вот сущий Доппер, вот анабаптистка!
Заклей ей новости и отпусти.
Нет ли из Индии? И как сотворил
Чудо иезуит в Японии и Китае?
Нет. Но, по слухам, повара хотят
Вселиться на американский берег
Для обращенья тощих людоедов
В благоедящих, жирных христиан.
А вот и предводитель предприятья.
Вождь Пальцелиз?
Голубчики, вестей!
Сегодня мне большой обед заказан,
Давайте новостей мне, сколько есть!
Уж мы пустили о проекте вашем.
Не взявши платы? Вы поторопились.
Как, Пальцелиз, ты будешь их крестить
Святой сковородой?
За них ручаться
Не смею, только за огонь и ревность
Святого дела. Потому с двумя
Мирянами, да третий я, не больше
(Один при вертелах, другой — кастрюльщик),
В шесть месяцев искусством поварским,
Без волшебства, наукой Иафета
(А он отец всех знаний европейских),
Такие диким двину соуса,
С таким душистым паром дам жаркое,
Что людоеды-христиане бросят
Не медля пожирание друг друга,
Хоть в нем они искуснее и диких
Антропофагов, кушавших чужого,
Как псы патрона моего.
А, дяди!
Готов обед?
Когда угодно, сударь!
Я только новостей достать хотел,
Чтоб, ими долгую еду посыпать.
Вы, видно, припасли?
О, слишком мало.
Вести Двора? Каких нам манифестов,
Указов ждать?
Единственную новость
Цырюльник королевский нам принес,
Спасти от гибели наше искусство —
Предложено носить длиннее кудри,
Растить на семя волосы и лысых
Обсеивать; лохматых и брадатых
Хранить, как тайны древности святой,
Тех же, кто безнадежно облысел,
От прочих отделять и отдавать
В привратники старухам.
Кучерами
Пускай сидят почтительно на козлах,
Как пиголицы правят в колпаках
Из ракушек. — Что нового в театре?
О новых пьесах спросят за столом,
А я молчи, как рыба!
Как же, есть!
Отказано актерам королевским
Наследство за великое проворство
В смене мест действия и превращенья
В различья облика — преосвященным
Архиепископом Спалаттским.
Умер
Его игравший!
Потерял наследство!
Что Гондомар?
При фистуле вторичной
Иль ссадине за то, что с бедным текстом
Английской пьесы про себя он так
Погано обошелся: чистил, слышно,
Ею свой ректум.
Поделом ему!
С тех пор как вынужден сидеть в Брюсселе,
Плетет политиканские интриги,
Ища повесить Штаты на крючки.
Что с меня следует?
Тебе — бесплатно,
Но им поставишь в счет. Червонцы эти
Принцесса отдает Конторе, Том,
Пусти известье!
С нашим удовольствием!
Вестей подобных мало.
Вот еще,
За это. У меня ли не принцесса!
И это тоже, Том, заштемпелюй!
Коль вашей милости угодно будет
Остаться здесь, вы встретите уход,
Достойный сана вашего и крови
Неоценимых; эта мразь вокруг вас —
Они тюремщики, ничуть не свита,
Не подпускайте их! Служить вам будут
Все дамы знатные, и поезд ваш
Весь будет состоять из благородных.
Вам будут подавать с хитрейшим тандем,
И девственные руки пенью в такт
Расставят блюда. Что ни перемена,
То музыка; хоть капнете вином
В воду — не обойдется без гармоний.
Сэр, верно, вы придворный или выше,
Что так прельстительны?
Я ваш слуга,
Принцесса, и хочу, чтоб вы являлись
Тем, что вы есть: могуществом и чудом
Дней наших, поразить глаза толпы
И ослепить народы восхищеньем!
Вот вам богатство! Роскошь на виду —
Внутри же прежний нищий; созерцанье
Только нижайшего в годах и странах,
Забвение всего, что драгоценно.
Добро и честность, — к чорту перепонку.
Честь? Есть ли здесь, кто чтит ее?
О, судьбы! Как пала репутация всего,
С тех пор как деньги, деньги — дрянь в почете!
Мне жаль, что этот барин не бессмертен.
Как это место он живописал!
Ведь сущий рай вам, если вникнуть, леди.
Ошиблись вы, я камеристка леди
Моей. Той видеть все и рассудить.
Статья и Подпись, мама Ипотека,
Уговорите вашу госпожу
Остаться здесь, у нас.
Печать, спасибо!
Будь то именье, я бы попыталась.
Пожизненное, так считаем мы.
Она о майорате говорит
Иль о владеньи с договорным сроком?
А я Статьею буду, хоть приходной,
Если ему угодно!
Что же больше?
Его кузен, старейшина Порука,
О ком он говорил, еще…
А он —
Достойнейший в совете и в столице.
Он с гласными, лишь обеспечьте срок
Лет на семь…
Кое-что мы сможем сделать
В баллотировке.
Словно на цепи
Весь город тянет.
Ничего не скажет,
Так говорит…
Жест стоит всяких слов!
Риторика безмолвная, немая!
Как говорит поэт.
Нас там не любят.
Они нас презирают вообще.
Не верьте вовсе, господин Карманник,
Не поняли вас: дамы полагают,
Что вы хотите здесь держать принцессу,
А вы просили только посещать.
Коль только ей угодно, очень может
Помочь Конторе пребываньем здесь.
Я говорю как пайщик.
И довольно,
Смею заверить вас. Трудна задача.
Но постараюсь, как и чем смогу.
Замолвите о том словечко Бубну.
Ну, Пальцелиз, пора обедать нам.
Довольно новостей.
Мне о Габоре
Узнать и ухожу.
Он изобрел
Литавры, чтоб греметь на целый мир,
Но он не может подвести войска
К себе: команды не слыхать за шумом,
А потому решил хитрить и хочет
Вести их воздухом на расстояньи,
Пока не женится. Тогда их спустит.
Не может быть! Ну, до свиданья! Стой!
Еще о герцоге Баварском и…
Он теперь в серой рясе и нанялся
Церковным мельником, под каждый ветер
Папистам мелет; Тилли — барыши.
Не будет ли нам новых представлений
По графствам? Ожидала вся страна
От города блистательных речей
В честь коронации.
Да, ожидала
Рассудку вопреки. Стоят немые
Советники. Они ведь деревяжки,
Как скамьи те, к которым приросли.
А, впрочем, в майский праздник, если будет
Солнце, авось, завою как Мемнон.
Лесные новости?
Не очень дики.
Ручные есть из леса дураков.
Устроен будет парк для рогачей,
Чтобы ветвистых отделить от швали.
Вдовцы рогатые считаться будут
Комолыми.
Я покупаю это!
И я!
И я!
И я!
И я!
И я!
Прошу обоих извинить меня.
Весь день открытья проведу в Конторе.
Мой родич Ладный вас сопровождает
И с ним Карманник.
А ученый Том?
Он нужен мне, но он придет попозже,
Когда дела разложит. Запираем!
Все кончено — до двух часов!
Конторщик,
Где пообедать нам?
А, зубоскалы!
Где друг мой, Ладный?
Только что ушел.
Контора не укажет, где сегодня
Обедает приятный собутыльник?
Наследник Грошевой, он в «Аполлоне»
Сегодня.
Так отправимся туда,
Там ужинал я.
С Музами?
О, нет.
Были две дамы, Грациями звались.
Но мифы знали трех.
А этих — правда.
Там Ладный тоже будет.
Тем приятней!
Авось, позубоскалим.
Доктор, если
Обед хорош. Вина мы выпьем столько,
Чтоб с ног свалить голландского посла.
Если он будет там. Обед чудесен —
Его готовил Пальцелиз.
Как? Что?
Он гордость кухни! Он ведет искусство
От самого Адама и, со ссылкой
На соуса, клянется, что Адам
Пресуществлен в миндальное печенье!
Он самый. Он считает, что поэт
Должен быть поваром, чтоб чуять небом
И ритма вкус узнать. Он все искусства
От кухни производит. Лишь поэзию
Считает равнозначащей стряпне.
Он разводил и не такую ересь —
Он фаршу приравнял все порошки
И всем настоям предпочел наливки.
Присутствовал я при одной похлебке,
Вот было творчество! Для похорон!
Приподнял крышку — все и покатились,
А плакали весь день. Щекочет ноздри
Пар так, как будто бы сидишь на свадьбе,
Не на похоронах.
Лишь дайте волю
Ему — так сразу запоют сирены
В горшках его, сам Арион сойдет
В похлебку цвета зелени морской
И будет восседать там на спине
Вареного угря, но так спесиво,
Что все решат — он едет на дельфине.
Чудесный парень, несомненно! Но
Парадоксален.
И псевдодоксален.
Ортодоксален он в стряпне — вот суть!
И знает вкус духовных!
И мирян!
Вам время нипочем; мы запоздаем,
Если не поспешим.
Идем!
Постойте,
В Конторе нужно справочник завесть
Кто с кем обедает, когда и где.
Поверьте, наживетесь! Заведите, —
Мы любим кушать и заплатим вам.
Голодный промысел.
Нашаромыжку.
Но старая пословица гласит:
Что absonarem famem ambulando.
Пора Контору запирать, брат Томас.
Есть кое-что, что нужно поделить.
Еще тебя узрю уполномочным.
A что ж? Могу и старшиной здесь стать.
СЦЕНА II
правитьРожден я, видно, под звездой Геракла!
Одни лишь хлопоты, одна досада!
Чего пришел? Ведь я…
Тут господин
По делу просит вас.
По делу просит?
Дела, ведь сам ты знаешь, — смерть моя.
Кто он? Подай мне стул!
Большой конторы
Владелец.
То есть?
Склада Новостей.
Им дело даст шесть тысяч верных в год.
Сюда все шесть. Пекунью где оставил?
Ест в «Аполлоне».
Подавай все шесть!
Вот здесь!
Пусть извинит меня. Я встать
Не в силах: стар и болен.
Ради бога,
Сидите, как удобней!
Не надменность —
Болезни! Сударь, вы ко мне зачем?
Ступай обратно, Маклер, будь там Аргус,
Следи внимательно, как приказал я,
А в «Аполлоне» с Бахусом полегче.
Итак?
Иметь бы с вами разговор.
Мне эти разговоры хуже смерти,
Но слушаю!
При вас здесь, сударь, дама
Живет?
А? Как? Я что-то глуховат!
Пекуниа!
На это ухо вовсе
Не слышу. Ну?
И было б хорошо,
Когда б ко мне в Контору зачастила.
Не слышу вовсе. Говорите громче!
А лучше, если б поселилась там
В паях со мной. Я в половинной доле,
И мы бы с ней делились вровень.
А! Теперь я лучше слышу. Что доходы?
Случайные? Иль дело регулярно?
Я не рискую — мне всегда противны
Пути кривые. Напрямик иду
С душою нараспашку! Время шатко,
На два процента золото упало.
Всяк жаден — деньги выгодное дело,
Всяк бережлив — свое добро всяк любит,
Не завирается. Умов смятенье
Теперь всех развратило на кареты,
Ливреи, на наколки камеристок
Мотают, — подавай им только бархат!
И занимают и не платят роста.
Довольно роста! Есть с чего сбеситься.
Сказали ж вы, вам говорить — смертельно.
Но справедливый гнев мгновенно жизнь
В меня вдохнул.
Кто ж выдержать способен
Безумье человечьих ртов и брюх!
Каких им поваров и кухонь надо?
Каких садков, садов, прудов и лавок?
Каких шелков, и бархатов, и кружев,
И вышивок еще? Нет, загребают
Излишнее. Но скоро — и нуждаться
В необходимом будут. А на чорта
Им в золотом урыльнике нужда?
В салфетках раздушенных? и в толпе
Домашней челяди? Вполне довольно
Обеда одного: не чванен голод.
Но будь вы император удовольствий,
Диктатор всех манер и мод Европы,
Купайтесь в пышности двора и царства,
И пусть любуются на целом свете
Лишь вами, все ж придется лечь в постель
Вам голым. Если ж исчезает блеск ваш,
То вы лишь видимость, а не реальность.
Вся слава гибнет в самом хвастовстве.
И глотка ж у него.
Вам ваша роскошь
Принадлежит как зрителям ее:
Ее хватает лишь на развлеченье,
Чтоб час-другой в забаве провести.
Весь разговор себе присвоил он.
Один, вы говорите.
Ну, так что ж?
Мой это дом? Я за него плачу?
Пришел я говорить…
Я разговора,
Может быть, не желаю! Кто вас звал?
Никто не звал…
А вы пришли. Ступайте ж,
Откуда взялись, вас никто не держит.
Вот бог, а вот порог!
Довольно странно!
Я так веду себя, когда не нужен
Мне посетитель или дело. Честью
Прошу! С Конторой вашей не свяжусь,
Будь груза в ней не шесть, а шестьдесят.
Вы — сволочь!
Этого не отрекаюсь.
Мошенник, жила!
Все мои прозванья.
Подлец негодный!..
До краев кипит —
Сейчас прольется.
Гусеница, червь,
Навозный жук!
Напрасно разоряться:
Развалина я, жалкая труха,
Калека я! Прощайте, целых шесть!
Ну, и жила этот старик Грошевой! Видно, что городской воробей.
Как раз ему, ростовщику, место на Серебряной улице, в денежном царстве.
А ведь в нем, ей-богу, скрываются большие возможности. Как следует, по правилам, воспитать его — и выйдет преотличный старшина.
Я бы охотно увидала старшину in chimia, то есть толковое исследование о старшинстве.
Где было бы показано, сколь отлично оно от вежливости.
Да, и от человечности. Процедите этого Грошевого как следует, в нем найдется и то и другое. Но как вам понравились новости? Вы от них сбежали?
Просто чудовищны! Золотушны, затхлы и слишком вычурны! Плохо сготовлены и плохо поданы!
Того же сорта, что масло, на котором их готовили.
Словом, отвратительно перемаслены. Ну, сколько в моих силах, оно не попадет мне ни на хлеб, ни в рот. Да я каждое утро получаю новости в десять тысяч раз лучше из булочной или из кулуаров Вестминстера: все новости с Тоттлской улицы, из обоих домов призренья, из обоих святилищ, вокруг всего Шерстяного склада, да еще в придачу с Королевской улицы и с пушечной набережной.
Да, кумушка Сплетня знает, какое добро выросло на Садовничьем лугу, кто поцеловал мясничиху с коровьим дыханьем, какие пари заключали в Кегельной аллее, какие заклады выиграли, какие проиграли, сколько помолу пошло на мельницу и что случилось помимо этого: кто заклинал в Тоттлской улице, и сколько их было там, не являвшихся туда, какой мальчишка налетел на доктора Лэма в образе льва рыкающего и уволок его в зубах, и до сих пор не пожрал.
Мне об этом рассказала моя горничная, Джен Уховостро, а ей — «ветвь школы», как она говорит, веточка совсем, девяти лет от роду. А он сказал, что учитель однажды забыл свою заклинательную книгу, а он ее нашел, отсюда и пошел слух, А правда то или нет, нам, кумушкам, надо верить, раз уж слух идет и ширится: как же нам и время-то проводить или вести светский разговор в обществе, если мы не верим всему и сами, передавая, не преувеличиваем?
Что до меня, я верю. А будь все такие, как я в Англии не было бы ловкого учителя. Я хочу сказать, что ловкий человек не был бы учителем, то есть заклинатель или поэт, или хотя бы приятель поэта. Они делают школьников актерами! Приятно ведь видеть, как наши ребята представляют на сцене! За что мы и деньги платим? Мы посылаем их учить грамматику и Терентия, а они роли учат! Вот, говорят, у нас больше парламентов не будет! Но если будет, надеюсь, Рабби-Ревность-Страны и мой кум Рабби-Кривотолк возьмутся за дело, и будут нашу молодежь заботливые и добрые священники в школах учить катехизису, а не играть в пьесах ставить басни о ложных новостях таких вот, которые точно кнутом подгоняют раздражение города и всей страны.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
правитьСЦЕНА I
правитьПокамест хватит тостов, господа.
Нам Пальпелиз обед хороший подал,
Ради Пекуньи. Чем бы нам заняться?
Дамы в уборной, скрипачи едят.
Позубоскалим.
Это что?
Внимайте.
Начнем с себя, затем займемся вами.
Идет игра!
Над всеми зубоскалим,
Чинов не разбирая, кто попался,
А нету никого — так над собой!
Веселые ребята, благодать!
Начнем же.
Получай ты первый, стряпчий,
Один из ваших, говорят, в Бедламе.
Дивлюсь, что там не все его клиенты.
Они еще безумней.
Исключая
Лишь одного, поэта.
Мадригал,
Попало!
Знаю.
Что ты делал, стряпчий
Обедая, обхаживал ли Подпись?
Из адвоката сделался клиентом.
Удар!
И доказал: закон природы
Сильней законов писанных.
Есть! Квиты!
Так зубоскалить даже я умею,
Ведь это вроде тенниса.
Пожалуй. Но мы лишь начали.
Очень похоже,
Когда выкладываем залпом гадость
О ком-нибудь.
Как было нынче утром
(Жаль, не слыхали вы) о вашем дяде.
Об этом скряге?
Назвали его
Последней картой.
Это что, шестерка?
Иные так считают, а по мне
Валетка.
Ты ж, по-моему, дурак,
И первый я поставил бы тебя
На правый фланг, ему вот под команду.
С чего ты так, фигляр?
Да это, сударь,
Прекрасное, достойное запятье.
Калеки так увечьями гордятся,
Как мухи с язв.
Что нового у вас?
Есть новость? Поры послеобедней,
Надеюсь я, мы зря не проведем.
Когда едят, они не врут. На ужин
Вам принесут с три короба.
И сволочь, —
Этот фигляр!
Какой зловредный гад!
Он весь обед, я видел, рожи корчил
И все высмеивал, что мы ни скажем.
Изысканная дрянь! А с виду будто —
Сам патриарх…
И папа всех фигляров.
Он, видно, опытный столичный плут.
Пижон его так ценит…
Адвокат
И он пижоном вертят.
Вы о чем?
Не удивляемся мы, что наш стряпчий
Так к вам внимателен, но как же этот
Подлец, фигляр…
Пустое!
Говорящий
Чорт знает как…
На языке цыган,
Таком блатном…
Чтоб христианин приличный
Не разобрал…
По признакам таким
Фигляры все вы, ты, ты, ты и ты.
Весь мир — фигляры. Это докажу
Я по профессиям.
А ну, давай!
Но вот идет принцесса. Погоди!
Потом.
Как поживает ваша милость?
Что, удался обед?
Да, Пальцелиз.
И за него мы наградим тебя.
Я, Пальцелиз, все на своем стою.
При дамах этих буду утверждать,
Что истинный поэзии поток
Скорей таится в быстрых погребах,
Чем в жирной кухне.
Еретик, молчи,
Ты веришь лжепророчице-Бутылке.
Пегас твой — свиноглазый Трисмегист.
Твоя гармония — его копыто.
Обманутый поэт, — я говорю:
Плита, таган, кастрюля — вот источник
Всей мудрости, имеющейся в мире.
И это кухня, в ней же старший — повар —
Его не знаешь ты и знать не можешь,
Покуда не послужишь в этой школе,
Кормилице и матери наук,
И не послушаешься поучений.
О, старший повар! Он пригодней всех
Для профессуры: мерит он и чертит,
Он режет, строит и располагает,
Форты возводит он из рыб и дичи,
Одни на суше, с рвом супным другие;
Возводит костный вал и пироги
Бруствером строит: охраняют подступ
Сооруженья из бессмертных корок,
Один обед всю тактику пройдет:
Где тылы, фланги, и как блюда ставить —
Сплошная стратегия. Знает он
Про звездные влияния на блюда,
Все времена их, норовы и свойства,
Приправы, соусы по ним готовит,
В кастрюле у него природы больше,
Чем у алхимиков и розенкрейцеров.
Он — мудрый архитектор, инженер,
Воитель, врач, естествоиспытатель,
Философ, математик!
Признаю!
А сомневаешься, что он поэт…
Твой пыл, как дым, развеял все сомненья —
Божественно! Отныне поварскую
Премудрость буду чтить.
Мы также, сударь.
О, как меня принцесса взором манит
И втягивает, как прилив суда,
Харибда — корабли, что слишком близки
От берегов любви. Очей проливы,
Дыханья ветер всасывают все,
Что к ним приблизится.
Кто подменил вас?
Вы сами, кровь мою лучами пьющая,
Как солнце ---море пьет! Пекуниа светит
Нежнее солнца и его являет,
Где ни захочет. Покоряет все
Ладонями, точеными руками!
Ее улыбки — то любови цепи!
А груди — яблоки! Малина — зубы!
Увидя их, сам Купидон вскричал бы:
Прощай, грудь матери, здесь лучше нектар!
Ну, помогайте восхвалять Пекунию,
Принцессу вашу!
Грации ходить
Ее учили!
Выняньчили Оры!
Уста ее — наука всем влюбленным!
Глаза — огни, соперники звездам!
И голос — говорит сама гармония!
Белее кожа, чем Венеры ножка!
Рука Юноны, шея Гебы!
Кудри
Длинней, чем зори, а дыханье слаще,
Чем луг после дождя и сенокоса!
Лицу ее завидовала б Леда!
Грудям же — Гермиона!
Флора — коже!
Устам — Елена!
Поцелуйте их.
Соперничает жемчуг с белой шеей…
Но тщетно: здесь от снега тает снег;
Мороз губим морозом.
Лоб ее
Так гладок, скользко даже посмотреть!
А взгляд чарует всякого, кто взглянет!
Еще целуйте!
Что мой воин скажет?
Она прекрасней, чем молве придумать;
Здесь тема превзошла свой матерьял.
Увидит, похвала — немеет сразу,
Все восхваления лишились слов!
Сказал изрядно. И его целуйте,
Хоть рохля он.
А сосунок поэт?
Он музу пережевывает, видно!
Почти готово. Вот сейчас кончаю.
Несчастье всех его творений.
Что?
Все, что ни начинает, все не кончит.
Возлюбленной как служит?
Все — до точки.
Не верю, что он кончил.
Мы услышим.
То мадригал. Я очень этот жанр
Люблю.
Поэтому вас так зовут?
Писать он может только мадригалы…
Я написал его на тот мотив,
Что всем понравился.
Ну, так читайте.
Известно вам, Солнце — отец металлов,
И Золота, и Серебра.
Ну, ну!
Блеск Солнца затмевает взор
И самый праздничный Земли убор,
Горя, как весь Монетный Двор,
Так выступает.
Неплохо о Монетном.
Богатство лучших рудников,
Величье цесарских домов,
Одним движением без слов
Она являет.
Не хуже и о деньгах.
Восковых свеч ярчей она,
Что свечи — факел дай сполна…
Так!
До конца мне строчки нехватает.
Нет, ярче факела — луна…
Она сияет.
Прекрасно!
Окончанье — сарабанда:
Всех кормит, всем открытый дом,
Вельможи, рыцари кругом,
Охотно службы раздает,
Легко отличья продает,
Пекунии единый взгляд.
Невеста — цвет земных отрад,
И доблестен ее жених,
Когда хоть чуть достоин их.
Зовите скрипачей!
Ты, Ник, споешь?
Целуй его, их всех целуй, принцесса!
И удостойте их назвать роднёю.
Мой родич Ладный, родич Мадригал,
Мой родич Споляпрочь, ученый родич…
Он Календарь; по-умному Калэндар.
Вот как свое расшвыривает счастье.
Карманник тоже должен быть в родстве.
Мой стряпчий всех научит нас, как выиграть,
Как удержать. — Создатель!
Сударь, нет! Я попрошайка.
Где ж счастливцам знать
Всех родичей; и нет у бедняков их.
По мне — так правильно.
Согласен с этим.
Ну, пой же!
Блеск солнца и т. д.
Как глаза у всех у них
Закатываются от наслажденья
При виде их кумира. Как зажглись
Распутно-легкой этой сарабандой.
Они все — пляшущие механизмы
Заведены природой, и запляшут
Под звук малейший. Все течет вокруг них,
Лишь мозг их неподвижен. Все уроды
Ручные, комнатные, с дрессировкой;
В такт приседают, улицей идя!
Вот благородный дух эпохи нашей,
Венец творенья! Вот кто превозносит
И губит репутации, кто мерит
Всех низким вкусом — чтоб они подохли!
С таким благоговеньем джигу учит,
Как будто джига — это символ веры.
Стишок приятный!
Он поэт приятный,
Когда захочет.
И ученый тоже!
Нет, не ученый; только писарь светский.
Ученых к чорту!
К чорту различенья!
Ученый что? — Не светский человек?
По-вашему, писать по-светски, — значит
Писать уже иль скоро по-ослячьи?
По-светски! По-скотски! Меня тошнит
От самой мысли.
Ваше мненье, сударь?
Отлично!
И отлично было спето.
Мотив хорош!
О чем ты, Пальцелиз?
Я говорю Статье, Печати, Подписи,
Какой вы славный, милый господин.
Что было бы отменно и принцессе
И прочим прочно к вам переселиться.
Они что?
Мы что, сударь? Мы охотно.
Когда принцессе хочется хоть чуть…
Мы выполняем все ее желанья.
Спасибо! — Действуй, Пальцелиз, подай
И няне Ипотеке…
В рюмке херес:
Уже налил, готова ей и водка.
Да, вам должна сознаться, милый родич,
Я пренесчастная принцесса.
Останетесь такой — от вас зависит.
Да кто ж останется в коморке душной,
С собаками, когда вам можно с принцем
Жить, с этим самым юным Грошевым!
Не станет вас стеснять…
Куда хотите,
Туда пойдете, и в любой компании…
Водиться с нами…
О, венец Парнаса!
Как ива и твой лавр не увядает;
Тебя бы в погреб заключить принцессин,
Чтоб весь декабрь ты вина разбирал:
Богат фантазией ты — это ценно.
Теперь полно поэтов, пчел, но все же
Харчевен прежних нет уже для первых,
Когда для пчел достаточно лугов.
Пчеле росы достаточно и воску,
А мед несет она в родимый улей;
Вино поэтам нужно — пусть получат.
Эй, Маклер, Маклер! Эй!
В чем дело, дядя?
Меня обидели; где сволочь, Маклер?
Ваш Маклер на скамье лежит, охвачен
Он хересом, что принял облик сна.
Уже!
О чем вздыхать? Покой вкушает…
Мне непокой.
А вы хлебните чарку,
Быть может и соснете.
Нет, дурак. К чертям тебя и чарку!
Херес! херес!
Мадригал на херес!
Элегию! Ведь херес разлился.
Зачем вы разливаете вино?
Что, Маклер спит?
От сна и от вина
Обманут я. Но бодрствую еще
Достаточно, чтоб вам служить. Прошу
Немедленно покинуть эту братью.
Но, опекун, мне с нею хорошо.
Как вашей милости угодно. Вы,
Статья, Печать и Подпись, как? пойдете?
Ох, нет!
Мы остаемся при принцессе
И вашей благороднейшей родне.
Он благородный? Это с каких пор?
Меня облагородят вскоре деньги!
Моя принцесса, будь и вы всегда
Любезны с ней, и вам дала бы званье
И мудрым сделала; быть может, тем,
Чем и парламенту не в силу: честным.
Все, дядя, в том: принцесса недовольна
Всем, как живет. Особенно ж квартирой.
Тюрьмой — верней. Несчастна я, принцесса,
И зол тюремщик. Расскажите вы,
Статья и Подпись, как он угнетал,
Держал меня за двадцатью замками…
И сорока засовами…
На хитрость,
Как злой кузнец, пускался: из железа
Замки, ключи и цепи, и колодки
Припас на вашу муку.
Вашим телом
Он тешился…
Он этого не делал.
Зато он всласть натешился телами
Печати, Подписи, подчас Статьи,
А раз хотел в сундук меня упрятать
И кожей удавить, но вы пришли
На помощь и дыханье возвратили.
За что он нас троих загнал в шкатулку,
Где мы полгода целых провели,
Не видя солнца.
Вот его жестокость!
Печать оставил раз на холоду…
Она мороза тверже стала, хрупкой,
Как пыль, и форм своих почти лишилась.
Тогда возились сколько!
Зубоскалы!
Уже искусством этим овладели?
Я провожу домой вас, если херес
Отбил рассудок вам.
Сказать по чести,
Нам, сударь, неохота возвращаться,
Спиной к спине привяжут…
К голове
Притянут ноги…
Если не иначе…
Засадят в паутину, как бывало…
Кормить дерьмом собачьим будут.
Шлюхи!
Орудия мои, как обозвать вас,
Чтоб оскорбить сильнее?
Легче, дядя!
Не оскорбляйте слуг моей принцессы
Здесь, в «Аполлоне», в комнате Пекунии,
Прочь с этой лестницы, и в конуру
Свою живей! С собаками столкуйтесь,
Они пенаты ваши. Угрожает
Вам ярость полового и лакея,
Ручаюсь!
Швабра и горшок грозят
Отмщеньем!
Брадобреи под рукой.
Намылят и побреют!
И колодец
Недалеко; а нет, так сток здесь рядом,
Очко найдется!
Вы теперь без денег!
И та же сволочь!
Я обманут всеми
Здесь — поднят насмех!
Нет, побиты вы,
И с вами ласковы еще.
Ты выгнан
Из общества людей, паршивый пес!
В кафтане сука и с бельем несвежим.
Прочь, гад, отсюда!
Вон!
Запомним: так
Меня честили родич мой и шлюха,
Собранье в «Аполлоне»…
Уходите,
Пока не выбросили из окна…
Бей в шею, Пальцелиз!
Подлец, ни с места!
Пекуниа, шлюха!
Громче, скрипачи!
Чтоб нам его не слышать.
Это кто?
Пришлейфный!
Господа, вы разрешите?
Герольдом вы?
Герольдишкой.
Что это?
Фигляр!
По-твоему фигляры все!
Он сам свое фиглярство обнаружит,
Другие не замедлят.
Родословье?
Ученым нужно быть изрядным, чтоб
Его составить. Я ведь царской крови.
Кровь самых лучших в мире рудников
Течет во мне. Всем телом я принцесса!
Княгиня рудников была мне бабкой;
Я по отцу происхожу от Соля;
Мой дед был герцог Ор; он браком связан
С Офирским княжеством.
Вот герб его!
Прочти, смогу узнать.
В лазурном поле
Восходит солнце и лучей двенадцать
В секунду.
Это что же, не фиглярство?
Принцессе ясно.
И она не лучше.
А это что? Базанты?
Точно так.
Наш герб. Ведь мы от Ора происходим.
А здесь черта?
То рудники Потози,
Испанские владения в Вест-Индии.
Здесь?
Рудники венгерские, берберов.
А эта ветвь?
То рудники Уэльса.
Уэльса кровь во мне. Придайте блеску.
Уж серебро наложено на празельнь,
В углах червец, как завязи металла.
Ну, не фиглярство? Что-нибудь понятно?
Ни в зуб. Звучит приятно и красно,
Да редкостно. Куплю я этот свиток
Любой ценой.
В час более досужий
Я рассмотрю поближе в благодарность.
Целуй его и родичем зови!
Как вам угодно! — Родич мой Пришлейфный!
Люблю всех добродетельных. С принцессы
И до фигляра. Ну, теперь давай
Мне доводы: кто здесь еще фиглярит?
Вот этот доктор. Я начну с ученых.
Когда заговорит он о диссекциях,
О пунктах анатомии, когда
О «вена кава» и о «вена порта»,
О мезераиках и мезентерии,
Как это вам назвать? Или начнет
Астрологические рассужденья,
Захвастает квартилью и секстилью,
Аспектами, домами и партилью,
Альхоходенами и гороскопом.
Он не фиглярит? Кто его поймет?
Нет, это не фиглярство!
Шагом-арш
Толкует нам о тактике и строе,
Коммуникациях, каре, апрошах,
Равнениях направо и налево,
О всяких там «отставить», о редутах,
Куртинах, рвах. И не фиглярит он?
Он прав.
Лауреат безусый этот:
О диметрах, о триметрах, тетрадах,
Пентаметрах, гекзаметрах и бакхах,
Об инер- и о брахикаталектике,
Об эпитритах, морах, хориямбах,
Он не фиглярит?
Малый просто редкость.
Школяр бродячий!
И ученый дельный.
И в рубищах мила мне добродетель.
А вы, придворный…
Он теперь о вас.
Ну, не сдавайтесь!
Ваши все прожекты,
Тончайшая политика, секреты,
Которыми играете вы ловко:
А «чистая ль игра?» А «как сойдет?»
«Меня не называйте». — «Здесь сорвется».
«Как ваш кредит?» — «Оставьте, я не стану
Проституировать себя». — «Ну, мелочь;
Я этот слух смогу и сам рассеять».
«Препятствий золоту не впору нет,
Оно все снимет». — «Я вам это дело
Устрою; сами будете в сторонке».
Все это самый худший вид фиглярства,
Претензии на смысл; а смысла нет.
Он непонятен вам.
Ну, где ответ ваш?
Он вовсе не фигляр.
И вы ошиблись.
И он фигляр, и все вы таковы,
Все мы фигляры. Это навело
Меня на замечательную мысль:
С Пекунией построим мы Коллегию,
Коллегию фиглярства. Хорошо?
Прекрасно!
Ректором в ней будет он,
Профессорами вы. Всяк по профессии
Своей; в ней жить, и будете при нас,
Создателях ее. Дадим мы денег.
И будет Пальцелиз там старший повар.
А где он?
И профессором?
Понятно.
Читать Апиция de re culinaris
Вам с вашей девкой?
Вы же, родич Ладный,
Придворный — по политике профессор,
Астролог Календарь — по астрологии,
А Споляпрочь — военное искусство.
Как, например, атака на пирог.
А сей Гораций, сей цветок поэм
Читать свои стихи нам будет; песни,
К обеду сплошь пропитанные в хересе,
А в ужин — под кларетом.
Это дельно!
Достойная идея; летописца
Достойна.
Разве?
Вечности самой!
Пришлейфный всем придумает гербы,
Ты что, Карманник? Ведь и ты фигляр!
На всех наречьях Вестминстера и
Других судов. Про лизгольд, копигольд
Держание «по дар» и «по живот»
По королевским спискам и за крепость,
Мемориальному и сервитутам,
И прочему.
Отъявленный фигляр!
Καρ᾽ εξοχὴν Ты будешь Литтльтона
«Земельные держания» читать
Мне и моим.
И проводить их в жизнь.
Вести дела и управлять именьем,
Сдавать в аренду, ставить очевидцев.
Сперва я должен ваш мортмен уладить,
Вам нужно разрешенье.
Вздор! друзья
Ее устроят все.
Я помешаю!
Ваш «любящий, услужливый отец»,
Заботливый ваш, «верный управитель»!
Хотел я знать, как поступил бы ты,
Будь у тебя Пекуниа. Узнавши,
Ее я забираю под опеку,
И ее свиту, плащ тебе оставлю —
Путь в нищету. Там ты найдешь готовой
Коллегию раз в двадцать превосходней
Надуманной Коллегии фиглярства.
Его отец!
Так, значит, он не умер! Календарь
Я знал, что он не нищий!
Расточитель,
Затем заботился я, создавал
Искусный план с поверенным Карманником,
Тебе готовил брак такой, чтоб ты
Расшвыривал все милости принцессы
(Как будто это просто угольки,
И руку жгут твою), швырял таким вот,
Подонкам и отребию людскому!
Нашел бы ты порядочных людей
Тех же профессий, все б мне были милы.
Никто меня не может обвинить,
Похвастать, будто презираю я
Профессии; мне их пороки мерзки.
Придворный благородный — украшенье
Дворца и слава государю; этот
Простая сволочь, моль и паразит;
Он государство разъедает, рвач
И шкурник! Так и воин благородный,
Он мощь страны, опора властелину;
Чтоб обеспечить мир, он рад явиться
Предметом всех опасностей, итти
На риск, какого этот идол даже
Не сможет и представить.
Шутки, сударь!
Ну, с вами безопасно! Вот, Пришлейфный,
Осел, так что мне презирать герольдов,
Надежнейших хранителей преданий
И стражей благородства всей страны,
Без чьих работ весь мир придет в смешенье?
Будь он герольд ученый, я б сказал,
Гербы он может создавать, не честь;
Так и богатство чести не дает:
Дает влиянье, вес — не добродетель;
И он благодарил бы. Этот знахарь —
Его зовете доктором за то,
Что он умеет календарь составить
И вылечить мартышку знатной дамы
Клистиром от влиянья злых планет.
Я дельного врача не презираю,
Не числю шарлатаном. Я ль смеюсь
Над подлинным бессмертием поэта,
Когда скажу, что цель его святая
Запачкана здесь гнилью из цветов?
Прочь! Надоели эти язвы мне, —
Их следовало б заклеймить позорней.
Зараза наших дней — лишь вы; противен
Ваш самый вид. — Принцесса, раз мой мот
Вас не сумел приветить по заслугам,
Посмотрим, не удастся ль это мне,
С почтеньем большим к вам и вашей свите.
Прощай, мой нищий, в бархате еще,
А завтра можешь облачиться в это
Указывает на свой латаный плащ.
И предъявить в Коллегии фиглярства
Твой славный, исторический твой труд.
А эта катастрофа хуже всего!
Едва только пьеса стала поправляться, как он со своим нищим все испортил.
Ей-богу, просто шпана и попрошайка, ни дать ни взять, автор.
Похоже на то. Заметили вы: ведь у него-то в пьесе главная роль.
Ведь даже бессмысленно — взрослый же совсем драматург! Зачем его воскрешать, когда они и мы все считали его мертвым? Оставил бы его в лохмотьях, и конец.
Да, но посади нищего верхом, так тот не остановится, покуда головы не сломит.
Молодой наследник в этом акте, стал совсем приятным джентльменом.
Верно, кумушка, и водился с прекрасным обществом.
И угощал и их, и свою возлюбленную.
И не таил ее от них: не ревновал!
И был общителен и приветлив, стал бы щедр, не вмешайся этот старый невежа, его отец.
Со стороны автора просто гнусно допустить, чтоб этот мужлан разбил все великолепие, когда наследник только собрался повести себя совсем как следует.
Основать Академию.
Учредить Коллегию.
Насадить профессоров и орошать лекции.
Вином, кумушки, собирался он — и так обмануть его ожидания!
Убить надежды стольких многообещающих молодых людей!..
Доктора…
Придворного! Ей-богу, я прямо влюбилась в Ладного: как на нем по-светски сидело все, от повязки на шляпе до банта на башмаках, так отступал, так строил глазки!
Так подкарауливал каждую остроту, не хуже, чем мышеловка!
А малютка доктор разве хуже, кумушка? Все его поведение — прямо клистир. Ей-богу, одними речами он может поправить здоровье кому угодно на свете.
Право, не понимаю, как они стерпели : старый, глупый, распутпый отец похищает возлюбленную сына.
И заодно всех приближенных ее.
Я бы так и вцепилась в его цыганскую рожу.
Это чистейшее светское кровосмешение, и следует судить его в особом присутствии ума. А почему бы нам не судить его? Вы — младшая, кумушка Сплетня, ваше слово?
Я бы, право, отобрала у старого мошенника все, что он имеет, и передала молодому наследнику и через посредство его же поверенного, мэстера Карманника.
А мне бы хотелось, чтобы придворный как-нибудь изловчился и выпросил у него имение!
Или чтобы капитан собрался с духом и избил его!
Или чтобы этот славный Мадригальщик избил его стихами, выкурил бы из страны, как ирландскую крысу.
Нет, нужно, чтобы Пришлейфный, герольд ее милости, снял бы все его девизы, вывернул бы ему герб и нуллифицировал его как недворянина.
Нет, если так, пусть доктор его вскроет, распотрошит и передаст его внутренности Пальцелизу, а тот приготовил бы из них блюдо опыта ради.
Принято! Принято!
А я бы по суду начисто лишила его всего имущества и заставила передать госпожу Пекунию и право распоряжаться ею сыну.
А ее свиту всем этим господам.
И чтоб и он, и автор просили у всех прощения.
И у нас также.
На двух больших листах бумаги
Или на листе пергамента, как суду заблагорассудится.
Полных новостями!
И посвященных поддержке Склада!
О котором автор уж слишком поспешно позабыл.
Чем проявил неразумие.
Складно сказано, кумушка. А потому вынесем против него протест.
Полную коронку протестов, не менее.
От имени всех нас.
Против писателя, пережившего себя.
Исписавшегося…
Недействительного…
Пришедшего в полную негодность…
Презираемого Смехотой!
Критикой!
Предвидением!
Подписано: Сплетня. Стойте, вот они опять.
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
правитьСЦЕНА I
правитьГодится, точно на меня был сшит,
И я теперь внимания достоин —
Совсем, как говорил сегодня утром!
Последний попрошайка и фигляр
Одежд партнера заслужил не больше,
Чем я плаща. Дурак и побирушка!
И почему все члены сих содружеств
Не явятся приветствовать меня?
Меня должны со всех сторон честить —
Дофином нищих, герцогом транжиров
Всех павших и в глазах людских и слухе,
Всех ставших ныне притчей во языцех,
Встречаемых презрением и бранью.
Теперь свое тщеславье вижу ясно
Здесь, в зеркале, и всяческую слабость.
Где мой портной изысканный, мой шляпник,
Мой бельевщик, где мой цырюльник, весь
Крикливый хвост, за мной трепавший утром?
Нет никого, и тьма вокруг, подстать
Плащу и этим латкам, точно болен
Какой-нибудь прилипчивой болезнью,
Так и усядусь. (Садится на пол.)
Благодетель мой!
Что с вами? Что сидите? А слыхали
Вы новости?
Мне никаких не нужно.
Сидеть бы тихо так, чтоб проскользнуло
Вновь двадцать лет с одним, чтоб этот день
Забылся б, был бы вытравлен и вытерт
Из всех Эфемерид, календарей.
А если нет, как времени с природой
Угодно, пусть останется он днем,
Когда щекочут мотов под микитки,
Наследники лишаются любимых,
Уверенности и теряют милость
Своих друзей, родителей, надежд
И поступают в общество фигляров!
Тяжелый день и времена дурные
Пришли! Вот я--так разорен до тла.
Как, Том?
Да, разорен совсем, до нитки!
Га!
Склад распался, и почти распущен.
Га!
Смыт; землетрясенье! Не слыхали
Вы треска, грохота? Пошли к чертям мы!
Лишь услыхали, что инфанты нет,
Кого они в мечтах уж пожирали,
Не будет ни хозяйкой им, ни гостьей,
Уполномоченные и редактор
Все превратились в пар, хозяин важный
В состав еще тончайший обратился —
Слыхали, — в капитана зубоскалов.
Меня с коллегой просто в масло сбили,
Испортивши чернила. Нет Конторы.
Последнее известье, что отец ваш
С Карманником, поверенным, порвал.
От этого прошло оцепененье. (Поднимается.)
У них возникнет тяжба без конца:
Карманник отрицает получение
Доверенности вашего отца
На все его имущество, когда
Отец ваш выдумал вас испытать.
Бумага у Карманника?
Не знаю,
Но вот идет он сам…
Что мой наследник?
Вам кажется — вы нищий?
Обратили
Меня в такого вы с моим отцом.
Отец, сказать хотите вы, не я,
Неумолим он; больно наблюдать ее
Его несокрушимое упорство!
Смотреть, как человек отбросил чувства
И человечность, и лишился их,
И торжествует в злой своей победе!
За вас я; он рассорился со мной,
И обругал изменником доверью,
И угрожает выгнать из сословья…
За дело?
Видит небо чистой совесть
Мою и глупую ее открытость.
Я органичен. Мысли все живут
Как на лугу. Кто видел завороты
И выкрутасы в них? Всегда гляжу я
Вперед, на цели замыслов его,
Куда он гнет.
Доверенность у вас?
Такой есть бланк, что будете владеть
Вы всем именьем, если честен я,
Во что я верю. Так я щепетилен,
Что не под силу зреть несправедливость, —
Наследника бросают как чужого!
Закон мне запрещает помогать
Гражданскому убийству порожденья?
Где этот бланк? Принес с собой ты?
Нет. Бумаги содержанье слишком важно,
Чтобы ее таскать с собой в пакете,
Как отпуск из полка иль закладную.
Она у Пальцелиза под замком.
Доставь ее.
Ему принесть велел я,
Чтоб видели…
Он знает, что несет?
Как вьючный мул, какая кладь на нем.
А я, как мул, отцу уже писал
Посланье покаянное! Но рад,
Что не отправил.
Да зачем он вам?
Гроздь высохла, а сок получим мы.
Письмо — вам покажу.
Хоть вызов к бою!
Удастся натравить отца и сына —
Возьму с обоих! Заведу процесс
Со стариком о всем его именьи
И выступлю по порученью сына,
Обоих разорю на их же деньги.!
Клянусь в том колпаком ночным, камзолом
И именем своим! --Ну, где вы, сударь?
Куда запропастились?
Не найду
Его никак, а положил на место.
Не важно, верьте только в документ.
Он охранит вас: крепкая бумага!
Могу сказать, доверенность на вас,
На случай, если б с ним что приключилось.
Но нужно обусловить благодарность
И помощь на расходы по процессу.
Не мало будет их с таким партнером
Могучим и владеющим к тому же
Поместьями, Пекунией со свитой.
Я тяжбу с ним один вести не в силах,
Но должен защищать свои права
На благо вам, и ваш кредит придется
Использовать для займов.
Сколько хочешь,
Но по доверенности.
Вы не бойтесь,
В конце ведь он оплатит все издержки.
Его с Пекунией мы подоим,
Пока своей бумаги не воротит.
Не даром я ношу такое имя.
Ага! Ты совещаешься со стряпчим,
Как обмануть меня? И ты в интриге!
Какой интриге?
А спроси его.
Вернете бланк мне?
Сударь, рассудите,
Припомните и соберите мысли,
Какой там бланк? Доверенность? Да, есть,
Но бланк не предусмотрен в ней. Она
Составлена, как должно, по закону,
И при свидетелях мне вручена
На срок такой-то.
Ну, а та бумага?
Ты помнишь, клялся…
Расскажу вам, сударь,
Коль речь о том. Припоминаю я,
Вы говорили, есть у вас именье,
Нажитое неправдой…
Что?
Оно
Вас тяготит, и будь в живых те люди,
Которых обобрали…
Га!
Вы с ним
Расстались бы, чтоб только их утешить.
Но, раз они скончались все, а небом
Вам в наказанье послан был наследник
Беспутный, вы и примирились с тем,
Что к нищете все снова приведет он,
И где проходит он — разрушит все.
Обманут будет вами и сообщник?
И после долгих зрелых размышлений
Решились вы доверенность вручить…
Прохвосту.
Как угодно вашей злобе.
Но, рассудивши, сами согласитесь,
Что бережливый и разумный друг
Получше будет.
Чем и сын?
Чем мот,
Бездонной бочкой вами обозванный!
Могу вам в этом клятву принести,
Обетом благодарности скрепивши.
Я не жалею, не было причин…
Ты, медный лоб, и ты имеешь наглость
Так грубо лгать, настаивать на лжи?
Ты, сволочь разношерстная, исчезни!
С тобой и слогом я не обменяюсь,
Покуда мы не встретимся в присутствии
Суда.
Постановлением его лишь
Я выдам этот бланк вам или вам.
Не слушаю тебя.
Меня послушайте,
Хотя его интриги мне неясны
И смутны цели. Я не потому
Прошу вас, что судьба моя зависит
От всех его хитросплетений. Мне
Сознался он во всем.
Как! Я сознался?
Да, ты, обманщик.
Ну, опровергай!
Когда, кому, где?
Только что, здесь, мне.
Не можешь отрицать?
Могу ли есть,
Пить, спать, стоять, ходить, сидеть и делать
Все это вольно?
Да, ты можешь лгать,
Клятвопреступничать. Ты в этом волен!
Вот времена полнейшего бесстыдства!
Отродье то же, яблочко от яблони!
В крови лежит, как видно.
Пасть заткну!
Чем?
Правдою!
Законом! Где свидетель?
Свидетель где, ну? Есть у вас свидетель?
Мои слова их добрых двадцать стоят
Против твоих.
Самовлюбленность мота!
Беспутник мой любезный, где законность?
Законом я живу!
Твоя же совесть —
Вот тысяча свидетелей!
Найдите
Мне суд, в котором совесть — основанье
Для предписаний или приговоров!
Должны свидетелей вы предъявить,
Чтоб дело слушалось и показанья
Скрепились клятвой…
Выходите, Том!
Скажи, что слышал, правду, только правду.
И ничего сверх правды. Что болтал он?
За занавеской крыса?
Он сказал
Про бланк, который может ваш отец
Переменить, но «так я щепетилен,
Что не под силу зреть несправедливость,
Наследника бросают как чужого!
Закон мне запрещает помогать
Гражданскому убийству порожденья»!
Он говорил еще про благодарность,
Про суммы на расходы по процессу.
Он обещался сам его затеять,
Но мне на пользу.
Этого довольно!
И говорил еще, что «Подоит
Пекунию, покуда бланк вернет».
Ну, быть тебе безухим! Покрасуйся,
Пока на месте уши!
Доверяете
Вы кошельку.
Попался ты в кошолку,
Карманник, в сеть при всех твоих интригах;
Хотя мошенничаешь ты искусно,
Но здесь конец мошенствам. Голова
Прекруглой будет, если уши срезать,
Вот так краса колодки! Ты уверен,
Что это он сказал?
И больше.
Много!
Я за угрозы отплачу вам. Тяжбу
Я заведу.
Пожалуй, ворон в мантии.
Безухий будущий! Еще увижу,
Как из сословья вышвырнут тебя.
Вот сотворят добро — потом, покаясь,
Хотят все отменить! — Он сумасшедший!
Но интервалы светлые найду.
Эй, Пальцелиз, сюда!
Давай мне бланк!
Я вам послал его с ключами.
Как?
За ним ко мне явился ваш посыльный,
По уговору о ключах сказал,
Принесть их должен.
Не принес зачем?
Зачем приказ вы отменили?
Я?
Вы или тот, кому вы доверяли.
Доверил!
Что доверенность, что вы.
Не будь доверенности, как бы знал он
Условье о ключах и о храненьи?
Ты знаешь, кто он?
Знаю, что посыльный
И из сословья, с форменного бляхой,
Запомнил.
Заговор! И враг всесильный.
Посыльный, да; от вас уполномочный.
По полномочью…
К чорту полномочья,
Уж мочи нет!.
Совсем не будет вскоре.
К себе же самому я в петлю влез!
В чем дело, Пальцелиз?
Бумагу, сударь,
Сдал мне хранить; хотел ее принесть я,
Пришел посыльный, и на вид такой
Приличный малый…
Счастье помогло нам!
Обманщика надуть всегда достойно.
Сними лохмотья, будь собой, как прежде:
Достойными поступками меня
Ты примирил почти с собою.
О!..
Без обещаний. Изобилье их
Внушает подозренье, недоверье.
Слыхали новость?
Склада нет. Откуда ж?
О вашем дяде?
Нет!
С ума сошел.
Как, Пальцелиз?
Ваш брат совсем взбесился,
Почти убил служанку…
Боже правый!
Она живуча, но и то едва
Спаслась от гнева.
В доме двери настежь,
Чтоб все его видали правосудье.
Обоих псов своих он обвинил
В злоумышленьях на него и вот
Сидит, как старый мировой червяк,
В меха укутан за столом, и розыск,
Протоколирует с дворняг несчастных,
И засудил их в будках заточить.
Одну зовет он Лоллардовской башней,
Колодками другую. Псов зовут:
Колодка, Лоллард.
Ну, здесь будет пища
Для зубоскалов!
Да, не будь предмет
Печальным для веселья.
Я их встретил:
Все шли туда.
Естественно; еще бы!
Рад проявить свою природу злюка.
Иду туда я, но с другою целью,
Коль все удастся и мой план пройдет.
СЦЕНА II
правитьГде узники?
Сейчас предъявим, сударь,
Как наяву.
Прохвост мертвецки пьян,
С тех пор как сторожит. Эй, подойди
Поближе, ну, еще! дохни! (Принюхивается.)
Вино!
Вино, ей-богу! Херес и мадера!
Не мог напиться ты обычным элем?
Привратнику пристало пиво. — Херес!
Не пьян я, сударь; с грузчиком распили
Одну лишь пинту.
Ну, а кто платил?
Поставил я.
Шесть пенсов ты растратил!
Шесть целых пенсов!
Сударь, раз в году!
Хоть раз в семь лет! Да знаешь ты, что это?
Какой убыток сам себе нанес?
Помилуй, бог, здоровая дубина,
Лет семьдесят свободно проживешь,
До девяноста лет или до сотни.
Так семьдесят; их на семь раздели.
Семь на десять, что десять на семь; слушай,
Сейчас тебе по пальцам рассчитаю.
Шесть пенсов за семь лет при сложном росте —
За первых за семь лет — двенадцать пенсов;
Затем два шиллинга; затем четыре;
Затем их восемь, а затем шестнадцать;
Затем их тридцать два; три фунта с пятой;
Шесть фунтов восемь; там двенадцать фунтов,
Шестнадцать; наконец, их двадцать пять,
Двенадцать! Вот что потерял развратом,
Коль жил лет семьдесят, шесть пенсов тратя
Раз за семь лет! Но расточить их за день!
Числа такого я не сосчитаю!
Прочь, прочь отсюда, семя расточенья,
Чума беспутства! Злой тюремщик хуже,
Чем узники! Вот пенс твой, получай
И уходи скорей.
Мои собаки,
Быть может, невиновны. Если нет,
Есть у меня ехидные вопросы,
Допрос я перекрестный учиню
И их еще поймаю. Лоллард, смирно!
О чем шептала няня Ипотека,
Когда лизал ей туфли ты? Ну, правду!
Ты чуял, что она уйдет? Запишем.
И навсегда? Молчишь? Так! А когда
Ты прыгал на Статью? В уход ее?
Ты соглашался, чтоб она ушла:
Тебе б при возвращении надо прыгать,
Но знал, что не вернется? В башню, прочь!
Хитер ты, а? Но я с тобой управлюсь.
Колодка, вылезай! Без ласк! Скажи
И правду, что ты знаешь об обидах
Пекуньи, чем ей дом был не хорош?
Нет, говоришь? Не знаешь? Знать не хочешь?
Боюсь, окажешься ты псом упрямым.
А Лоллард утром плакал почему?
Его ударил Маклер? А с чего?
Он помочился на подол принцессы?
Обиды в этом нет и нет бесчестья.
Про то не знаешь? Лживая дворняга.
Обратно прочь в колодки!
Лоллард, встань?
С чего в последний раз ты поднял лапу?
То был немым, теперь небось, скулишь?
Чью юбку ты трепал недавно? Подписи?
Чулки Печати? А Колодка гадил
На рукава Статьи с парчей узорной
И на атласный Маклера камзол?
Все ясно! Их обидели! Уходят!
Колодка, покажись! По роже вижу,
Пускай божится и зовет подручных,
Каких найдет, но будет он судом
Присяжным без сомненья осужден.
Он видом всем своим признал вину.
Ступай в тюрьму! А ты свободен, Лоллард,
Оправдан ты, весь дом тебе открыт!
Стоп, кое-что мне в голову пришло,
За что тебя я должен заточить.
Не протестуй, тебе не хуже будет!
Он этим их до бешенства досудит.
Давайте подойдем. (Выходит вперед)
Ну, что, в чем дело?
Пришли вы заключенных вызволять?
Их на поруки взять.
Не отпускаю
Ни на поруки их, ни под залог.
В прощеньи отказать!
Сказать по чести,
Пришли мы вас дразнить.
Смеяться!
Злить!
Злой ростовщик — слыхать — в еде превкусен.
И нежен.
А у вас готов мясник?
Кто мне явился глотку перерезать?
Хотели умереть телячьей смертью?
Как бык умрете!
Хрясь по черепушке!
Остротой!
Не от ваших ли зубов
Дон Ассиниго?
Получил ответ?
Задет, признаюсь. Слушайте, Рычалка
(Сойдете вы за третию собаку),
Ведь денег нет у вас?
Нет Ипотеки!
Нет Подписи!
Статьи!
Печати даже!
Как Склада нет у вас.
Досталось, Бубен?
А! К чорту эти шуточки, по правде.
Острит он лучше.
Так возьмемся скопом,
И раз его нам не переострить…
Перешумим!
Идет!
Вперед, вояка!
На абордаж!
Где дичь?
Оленьи пироги?
Печеные индейки?
Куропатки?
Фазаны?
Стали, как и вы, гусями.
Они не охранят ваш Капитолий.
Бывало, шлют лещей вам!
И форелей!
И жирных карпов!
И, подобье ваше,
Подчас пришлют чудовищную щуку.
Шпана вы!
Вы теперь готовы съесть —
Таких, как я, — десятка два зараз.
Теперь ему придется побираться…
Или изображать великий пост!
Он как кузнечик будет жить…
Росою.
Нет, как медведь, сосать свою же лапу.
Не будь собак…
Да с них же он начнет,
Пока они жирны.
Ну, а потом?
Не видно ничего?
А пауки?
Его ж порода, здешние туземцы!
Здесь хватит пыли для развода мух.
Но к той поре вся кровь его усохнет.
Тощ будет, как фонарь, и весь сквозной,
Все внутренности мы пересчитаем.
Бродяги!
Гав! Гав!
Псов зовет на помощь.
Они предвидят потроха его.
Они не за него вступились вовсе.
Себя же защищают.
По привычке.
Дворняги часто лают друг на дружку.
Вооружитесь! Старый наш фигляр
Во всеоружии на вас поднялся
Тот самый, что звался фигляром.
Прочь!
Бежим!
Кто он?
Не мешкайте напрасно!
Он — пламя!
Горн!
Он — моровая язва.
Все губит на пути!
Сбежала шайка!
Приятно видеть, как бегут стервятники.
По перепугу их и по смятенью
Судить ты можешь, кто твои друзья,
Запуганные, жалкие, не смеют
Услышать правду. Зная, что глупы
И что бесчестны, убегают сразу
От паники, что сами создают.
Обычно ж храбры, как кимвал звенящий,
Вояка — звонкий Бубен, и другие
Дерзают выступать и насмехаться
Над горем и бесстыдно зубоскалить
Над всем серьезным, даже над святым.
Кто это? Брат мой? Он вернулся к жизни?
Да, и пришел вернуть тебе рассудок,
Если твое безумие страх, не гнев
Из-за потери! Я ее поправлю.
Вот Ипотека, Подпись и Статья
С Печатью, но без Маклера вернулись,
Чтоб мота оправдать: он не украл
Принцессы. И пришла сама Пекуниа,
Чтоб обелить его и разрешить
Все узы, кроме лишь одной любви,
В ней ищущей подруги, не рабыни,
Не идола. Пустое суеверье
Марает свой божественный кумир,
Не меньше оскорбляя божество,
Чем невниманье, поверь мне, брат:
Цена не в вещи, в отношеньи к ней.
Избыток в складах морит злей, чем голод.
Летает воробей, хоть мал пером,
А пав, перегруженный опереньем,
Хвостом огромным землю подметает
И к ней прибит.
Почтенный, мудрый брат.
Лишь брат, как ты, из мертвых восстающий,
Представ мне, может изменить меня.
Благодарю судьбу за эту милость!
Какие муки суждены и кары
В краях, откуда ты, нам, деньги жмущим
В кубышках и мешках?
Не мало кар,
Бессчетных штрафов, строгих наказаний,
О чем тебя предупреждаю; даже
Именья, чуть найдись, так заберут.
Спасибо, брат, ты просветил меня:
Избегну наказанья! Для начала
Освобожу собак. Я беззаконно
Обидел их, Согласно Magna Charta,
Я был не в праве их арестовать.
Мой повар говорит так, мой советник,
Но, впрочем, он учил меня.
Кто? Я?
Я чью свободу нарушаю?
Тише.
Тебя Карманник заразил, сей Стентор,
Кого я посажу еще в колодки.
Затем принцессе возвращая свиту,
Свободно, радостно, совсем охотно,
Сей день и год да принесет им радость!
Спасибо, сударь!
Наконец, племянник,
Все вам отдам, кроме своих пороков,
Их искуплю я сам. Затем принцессу
Ему вручу, соединив их руки.
Пусть зал поступит так же нам на радость.
Пусть насладится, как и я Пекунией.
Пекуниа сама того желает
Быть в помощь каждому в его нужде,
А не рабом страстей и не тираном
Его желаний. Каждый пусть
Златую середину: мот, как жить,
А скряга, как бы умереть счастливо.
Тот с разумом, а этот — бережливо.
ЭПИЛОГ
правитьМы показали это представленье
Вам на потеху и на поученье.
Цель не всегда охватывал ваш взгляд, —
В том автор не всецело виноват.
Лук остроумия его не гибок,
Не часто добивается улыбок.
События иные, может быть,
Сумеют ваши взгляды изменить,
Или подует бурный ветер моды,
И ваша переменится погода.
Коль так, напрасен был стараний черед,
Наш долгий труд. Но автор твердо верит,
И к состязанью, не страшась молвы,
Зовет вас вновь; так приходите вы.
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьКомедия эта написана после девятилетнего сценического молчания автора. На протяжении этого времени он писал только поэмы и маски. Теперь больной, опальный, но не сломленный борьбой, он возвращается на покинутую им сцену с комедией-памфлетом. Она трактует тот же сюжет, который блестящей разработкой в «Вольпоне» уже доставил ему в свое время славу и единодушный восторг. Возвращаясь заново к предмету, который он излагал двадцать лет до того, к вопросу о ценности, Бен Джонсон пересматривает свой творческий метод и как будто сдает свои позиции, принимая принципы моралите. Сходство со старыми поучениями, однако, обманчиво. Поэт применяет аллегорический метод изложения собственных масок, вводя его в бытовую комедию, создателем которой он являлся в первые времена своего признанного творчества. Выгоды нового метода в том, что, сокращая добавочные характеристики, он допускает более сжатое изложение, а опасность его в том, что в его пределах легко впасть в отвлеченность и схематичность персонажей — обстоятельства, гибельные для бытовой комедии, построенной на конкретности.
Данная комедия избегает указанной опасности тем, что вся построена на конкретном материале, хорошо известном аудитории: на развитии повременной литературы, на сатире против ее определенных представителей, сидящих тут же, на сцене: они люди слишком самомнительные, чтоб стоять в колодце или удаляться на галерею.
Читая эту пьесу теперь, следует помнить, что в дни ее написания еще не существовало ни ежедневных органов печати, ни редакций и что «Склад Новостей» является чистой утопией Бен Джонсона. Его комедия, написанная под влиянием экономического кризиса 1626 года, поэтическое предугадывание будущего развития капиталистических отношений. Сейчас, в пору, когда Пекуниа кочует из страны в страну, с материка на материк и пользуется для своих передвижений не носилками времен Карла Первого, а океанскими пароходами и аэропланами, мы способны оценить всю зоркость поэта более точно, чем это было доступно современникам. Это может вознаградить нас за усилия, необходимые для понимания комизма тех мест, которые посвящены тогдашнему королю еженедельного вранья — Натаниэлю Беттеру.
«Вы никогда не правы и не неправы». Стих Шекспира в «Смерти Юлия Цезаря», своевременно обличенный Бен Джонсоном в безграмотности и, повидимому, вошедший в арсенал театральных шуток того времени. Напрасно было бы, однако, искать этот стих в печатном тексте названной трагедии: в нем он заменен другим. Текст «Юлия» отличается исключительной точностью: кто-то работал не только над рукописью, но и над корректурами, чего в других пьесах фолио не наблюдается. Издатели-актеры к такой работе были явно неспособны: все фолио в целом служит явным тому подтверждением. Но в редактировании этого издания принимал участие Бен Джонсон. До последнего времени это участие сводили к простому патронированию, но современная критика склонна видеть следы Беновой руки более, чем в одной из драм, собранных изданием 1623 года. Особенно это наблюдено в тексте названной трагедии.
Сцена I. «Все ж главные четверо». Так как новости берутся с ветру.
Вестминстер. В смысле центральных судебных учреждений и присутственных мест.
«Ad solvendum» — К оплате.
Риппон — городок в Ёоркшире, знаменитый в то время шпорами, которые выделывались в его мастерских (мануфактурах).
Сцена II. Натаниил. Это имя носил объект личной сатиры нашей комедии, некий Беттер, еженедельно издававший брошюрки новостей.
Бен Джонсон умышленно дает Натаниилу подчиненное положение: живой Беттер работает кустарным способом и при постановке надувательства публики в промышленном масштабе вынужден будет занять в нем только то скромное положение, которое отводится ему в комедии.
«Торговка маслом вы». По-английски масло называется «беттер», но «Беттер» также и фамилия журналиста, которую называть прямо со сцены было нельзя, так как такие приемы были предусмотрены законом и карались. Отсюда длинный ряд острот на тему «беттер-масло — Беттер», открываемый этим стихом.
«У нас теперь — не как при капитане». Пародия одного из стихов «Испанской трагедии» Кида. «Капитан», имя которого до нас не дошло, был пионером английской журналистики. Один из тех отставных (или мнимо отставных) бездельников, которые слонялись по левому крылу собора Павла и кормились изустным распространением слухов и новостей, он первый сообразил выгоду, которую может получить от подавания своего вранья в печати ой форме, и принялся издавать тетрадки под названием «Галло-Бельгийский Меркурий». Беттер, пришедший на готовое, разорил своего предшественника, и «Галло-Бельгийский Меркурий» прекратился. Анонимная сатирическая поэма, написанная лет на двадцать позже нашей комедии, — «Великая Сессия» --называет этого изобретательного человека «капитаном Рэшигэм». Но фамилия эта слишком смысловая («поспешный в игре»), чтобы не сбиваться на характеристику и не казаться изобретением сатирика.
«Куранты» и «газеты». Названия еженедельных сводок новостей, издававшихся: первые — в Голландии, вторые — в Италии. Слово «куранты» — значит «часы» (еще точнее — колокольный бой часов), слово «газета» — название мелкой денежной единицы: стоимость отдельного выпуска еженедельника (ср. «Газета Копейка» — в просторечии «Копейка»).
«Меркуриус Британикус» — псевдонимная подпись одного из конкурентов Беттера, издававшего еженедельник — «Еженедельные Новости». Псевдоним остался нераскрытым. В данном стихе и последующих заключается указание на необходимость создания в будущем газетных объединений. Английская пресса создала их приблизительно через триста лет после написания комедии.
О рождениях «монстров» приходские священники обязаны были ставить в известность местную судебную власть, которая производила следствие на предмет установления, не было ли здесь скотоложества. Часто слухи о «чудовищном рождении» возникали за пределами прихода, в котором тогда возникал естественный переполох.
«Nemo seit». «Никто не знает» — по новизне дела, очевидно. Проситель понимает латинское выражение по-своему, то есть как запрос при торге: «сколько пожалуете».
«Пэан» — одно из имен Аполлона, бога покровителя искусств, в том числе и поэзии.
«Мне бы шута» и т. д. Автор отмежевывается от моралите. «Чорт--осел» — название комедии Бен Джонсона, непосредственной предшественницы «Склада Новостей». Автор, пародируя здесь самохвальство своих персонажей, выступает с саморекламой.
«Свечным огарком» чорт был надут в сказке о Питере фэбле. Когда по договорному сроку чорт пришел к Питеру тащить его в пекло, заклинатель взмолился дать ему отсрочку, пока не догорит свечка. Огарок был мал, и чорт согласился. Питер же схватил огарок и швырнул его в бак со святой водой. Огарок потух и не горел, оставаясь неизменной длины и недоступным для чорта, который святой воды, как известно, боится. Пришлось глупому чорту итти домой, не солоно-хлебавши. В комедии «Веселый Эдмонтонский чорт» развязка другая, и свечной огарок в ней не играет никакой роли.
Сцена I. Образ оборванца-нищего, приносящего богатство, — общий сказочный мотив Им пользуется Аристофан (в комедии «Плутос» — Богатство). Но у аттического поэта нищий и есть само Богатство, а наш автор дает богатству олицетворение в образе Пекунии — монеты — не ценности вообще, а ее менового подобия.
«Снизилась для черни на два процента». По декрету Якова от 1621 года, законный процент был снижен с десяти до- восьми годовых, к великому огорчению всех ростовщиков и нашего героя в особенности.
«Не знаете вы сами сил своих». Сравни: Аристофан — «Богатство», стихи 141—146. Имеется русский перевод В. Л. Холмского. Л. 1924. «Колос».
Герольд — чиновник управления, то есть лицо Официальное. Притлеифный — вольно практикующий составитель родословий и гербов, которые должны потом пойти на рассмотрение в названный департамент. Профессия этого паразита — один из видов той спекуляции на людском тщеславии, которые Бен Джонсон любил приводить в подтверждение своего тезиса об иллюзорности личной оценки.
«Элементы гербоведения» — книга Эдмонда Больтона, 1610, «Приступ к гербоведению» — книга Лейфа, 1562.
«Эфемериды» — основной чертеж гороскопа, то есть расположение светил при рождении данного лица. Так как этим основным чертежом приходилось пользоваться при разработке деталей гороскопа, Эфемериды приходилось переснимать и для удобства этой операции бумагу, где опч были начерчены, просаливали или промасливали. Отливание восковых фигурок — портретов в целях заклинаний, приворотов и порчи считалось злым колдовством и каралось сожжением на костре. Дальнейшие термины — деления круга через 30° по месту расположения месячных созвездий, отсчеты горизонтального поворота трубы и ее вертикального наклонения для нахождения той или иной планеты.
«Как наш мост, какой пролет ему чинили». Имеется ввиду Лондонский каменный мост через Темзу. Он непрерывно обваливался (с человеческими жертвами) и постоянно, но бесплодно чинился. В таком состоянии он пребыьал более двух сот лет после нашей комедии, пока его не заменили железным.
«Когда услышала, что вы пришли» и далее. Бен Джонсон заставляет Пек>ншо выражать свои чувства стихами Аполлония Родосского о Медее, увидавшей Ясона, завоевателя Золотого Руна.
«Выла неясной страсть моя». Сравни — «Энеида» книга VIII, ст. 25.
«Дочь короля великого Виргинии». Историк — Джон Смит, один из первых колонизаторов Виргинии. Покогонтас — дочь индейского вождя (князя, для важности именуемого королем) Паухатека, имевшего становище по соседству с первым поселком англичан на американской территории. Она приняла сторону колонистов против своего отца и еще ребенком предупредила белых о готовившемся на них нападении. С почетом была принята Яковом I и Анной в Лондоне в 1616 году, когда Бен Джонсон с ней и познакомился. Характерно уважение, с каким он вспоминает эту индианку и возводит в прецедент посещение ею харчевни.
«С Пекунией обедать в „Аполлоне“. Аполлонов зал находился в харчевне св. Дунстана, по флотской улице. Свое название харчевня получила от деревянной скульптуры, служившей вывеской. Но чорт, которою поражал святой, был, как водится, куда выразительней угодника; из всей композиции запоминался он один, почему харчевню и именовали преимущественно „Чортовой“ харчевней. Хозяином ее был Симон Ведло. В зале „Аполлона“ собирались друзья Бева — его клуб. Больной поэт с нежностью вспоминает пирушки времен расцвета своей карьеры.
„Там повесят и герб ее“. Гербы высочайших особ вывешивались на подъездах гостиниц, удостоившихся такого посещения.
„…называют инфантой и дают три имени“. Автор отводит подозрение в намеке на неудачное сватовство принца Карла к Марии, инфанте испанской. Оно только что провалилось к великому удовольствию английской буржуазии. Испанский брак затевался в расчете на получение богатого приданого в виде вест-индских золотоносных копей, так что намек на него в генеалогии Пекунии несомненен. Тем энергичнее надлежало протестовать против подозрения в нем.
По английской пословице „масло бесится“ дважды в год: в июле, когда оно слишком мягко, и в декабре, когда слишком твердо. Не надо напоминать, что масло — „Беттер“.
К читателю. Беттер был в силе при дворе, и Джонсону пришлось защищать свою пьесу, которой грозило запрещение.
Сцена I. „И подписью печать мы приспособим“. Тридцатилетняя война была в разгаре, и сенсации плодились как обычно в таких случаях. Тилли — полководец императора, то есть католической стороны, противника англичан. Со времени Карла V ни один испанский король не избирался в императоры Священно-римской империи германского народа.
Глава ордена Иезуитов носил титул генерала ордена. Спинола — испанский генерал, гроза англичан.
Австрийский дом — династия Габсбургов, ветвь которых царствовала тогда в Испании.
Дальнейшее характеризует беспринципность той желтопрессной редакции, которую напророчил поэт.
Джон Баал — кентский священник, участник восстания Уотта Тайлора. Он призывается в своем новом воплощении навести порядок у анабаптистов. Арчи — Арчибальд Армстронг, придворный шут Якова и Карла Г. Черный плащ заставляли его носить в наказание за дерзкие шутки.
„Амбойна“. Город на острове Суматре, основанный одновременно англичанами и голландцами. Незадолго до написания „Склада Новостей“ голландцы напали на своих конкурентов, арестовали их, обвинили в намерении напасть на голландцев и, не успев вырвать у них сознания, несмотря на применение пыток, которые даже по тем временам были признаны бесчеловечными, приговорили к поголовному истреблению, что и было исполнено различными, наиболее мучительными способами. Дело это велось с соблюдением всей бумажной процедуры нормального суда. Интересно отметить, что голландцы официально являлись союзниками англичан, и никаких политических осложнений эта расправа не вызвала. Английская буржуазия оказалась чувствительнее своего короля и, овладев государственным аппаратом, не замедлила свести счеты со своими единоверцами. Здесь Бен Джонсон, как это с ним часто случалось, оказывается в лагере тех, кого он долго преследовал своими насмешками.
„Отказано актерам королевским“. Антонио де Домине, уроженец и архиепископ Спалатто в Далмации, разойдясь с папским престолом по вопросу о светской власти римского первосвященника, объявил себя склонным к англиканству и явился ко двору короля Якова, где был принят с честью и сделан настоятелем Виндзорской капеллы. Окончательным разрывом с Римом он, однако, медлил, выясняя размеры ожидаемой компенсации, и поддерживал связь с Гондомаром, испанским посланником, душой идеи испанского брака. По смерти Тоби Арнольда он предложил королю свою кандидатуру на каоедру архиепископа Йоркского и получил отказ как иностранец. Его идея о соединении церквей была встречена с большой враждебностью. В 1622 г. имея в виду, что на папском престоле оказался его личный друг, Григорий XV, де Домине отпросился из Англии. Папа отменил отлучение, изданное его предшественником, и положил Антонио пенсию, но умер, пока де Домине находился в пути. Это и привело авантюриста в тюрьму, где он и умер. Книги его были осуждены, а тело еретика вырыто из могилы и публично предано сожжению.
Ненависть буржуазии ко всем пособникам испанского брака имела в Антонио де Домине ярко очерченный: объект, и „Толстый епископ“ играет выдающуюся роль в сатирической комедии Томаса Мидлетона — „Партия в шахматы“, премьера которой была в пятницу 6 августа 1634 г. Пьеса имела неслыханный успех: впервые за много лет пуритане вернулись в театр. Она выдержала девять спектаклей под ряд, вопреки обычаю играть по новой пьесе в каждый день недели. Театр, чуя недолговечность постановки, взвинтил цены так, что ежедневная выручка была не ниже ста фунтов. В ночь с 16 на 17 августа театр был закрыт по приказу королевского совета. Причиной постановления было требование Гондомара, выведенного в комедии под видом коня черных. Хотя пьеса имела все требуемые разрешительные подписи, текст ее был арестован и препровожден* на непосредственный суд короля, был издан приказ об аресте автора, с актеров же взят залог и подписка о невыезде. Размер залога был неслыханным по тому времени — 300 фунтов. Неслыханным было и то, что такой залог был внесен ими, не сходя с места. Актером, игравшим „Толстого епископа“, был по-видимому Джон Ундервуд.
„С тех пор как вынужден сидеть в Брюсселе“. Неудача испанского брака и вступление Англии в войну прервали политическую карьеру Гондомара в Англии. Брюссель издавна связывался с представлением о кружевах, откуда и изображение Гондомара, плетущего свои интриги по кружевному брюссельскому способу крючком на булавках (коклюшках). Штаты, о которых здесь говорится, — Генеральные Штаты Голландии.
„Бетлеем Гоббор“ (ум. 1629) — князь Семиградский. Авантюрист, многократно перебегавший от католиков к протестантам и обратно, не без переговоров с турецким султаном о получении для себя короны венгерского короля. По собственной похвальбе — участник сорока генеральных баталий. Любимый герой сенсационных слухов Тридцатилетней войны.
„Но мифы знали трех“. Клуб Бен Джонсона, вопреки обычаю, в редких случаях допускал на свои собрания дам. Изящный комплимент старого председателя Аполлоновских пиров, к тому времени уже легендарных.
„Арион“ — мифический поэт. Во время кораблекрушения спасся на спине дельфина, очарованного пением лирика.
„Бродя, утомляем голод“. — Имеется в виду праздношатающиеся левого крыла собора Павла, чающие приглашения на обед.
Сцена II. „Рожден я, видно, под звездой Геракла“. Геракл (Геркулес) — герой, жизнь которого протекала в непрестанных безмерных трудах.
„Рэбби Ревность — Страны“ — герой „Варфоломеевой ярмарки“ (т. I), пуританский проповедник. Бен Джонсон уже в пору той комедии (1614) предупреждал о нарождающейся опасности гражданской воины. Сейчас он указывает на прямые последствия беспарламентной системы правления нового короля и неизбежного ее последствия — торжества пуритан. Предвидение старого Бена оправдалось и тут.
Сцена I. Разбитый параличом поэт не мог уже собирать свой клуб в „Аполлоне“. Зал, на стене которого были написаны его указания пирующим, был теперь местом упражнения всяких пошляков. В последующей сцене Бен Джонсон подвергает осмеянию недостойное отношение к смеху (беспредметное зубоскальство), как в „Варфоломеевой ярмарке“ он высмеивал недостойное отношение к вину.
„Лжепророчица-бутылка“. О ее оракуле писал Раблэ. Это второй случай прямого цитирования этого автора в нашей комедии, показывающей, насколько английский поэт ценил Раблэ.
„Но вы пришли на помощь“. Деньги, запрятанные в кубышку, теряют свою рыночную силу, задыхаются. Мотив этот изложен впервые Аристооаном в комедии „Богатство“.
„Соль“ — солнце, „Ор“ — золото.
„В лазурном поле“. Следующий и остальные геральдические термины точно воспроизводят геральдический жаргон. Назначение их — оглушить слушателя несуразными словосочетаниями.
„Про лизгольд, копигольд“. Юридические термины арендных отношений. Интересующиеся найдут подробный их анализ в прекрасной работе безвременно умершего нашего историка И. Попова-Ленского: — а Лильберн и Левеллеры», изд. «Московский Рабочий», 1928.
Сцена I. «Припоминал». Карманник до того обнаглел, что откровенно рассказывает о том вранье, которое он приготовил для поддержания затеянной им тяжбы.
«Скажи, что слышал, правду, только правду». Формула приведения к присяге свидетелей в английских судах.
«Лолларды» — религиозно-политическое течение английского средневековья, порожденное укреплением сословия горожан, вступившего в конфликт с феодалами. Лолларды проповедывали священную бережливость (даже обязательную бедность), отказ от человекоубийства на войне (что не мешало им принять активное участие в восстании Уотта Тайлора) и отказывались платить налоги. Бен Джонсон правильно видит в них предшественников современных ему пуритан.
Сцена И. «Быть может, не виновны» н т. д. Идея собачьего процесса заимствована у Аристофана, но трактована совершенно самостоятельно.
«Магна Харта» — великая хартия вольностей, английская конституция, которую принужден был подписать король Джон.