А. С. Серафимович. Собрание сочинений в семи томах. Том второй
М., ГИХЛ, 1959
Московские журналисты собрались для обсуждения проекта устава предполагаемого общества писателей.
Сначала шло все чин чином: председатель, звонок, прения, страсти, взаимные колкости, но все это в более или менее парламентских формах. Редактор-издатель «Русского листка» Казецкий вкупе с «знаменитым» русским публицистом Сергеем Шараповым, поддерживаемые ратью сотрудников «Русского листка», пытались сорвать проект.
Конечно, прямо этого на собрании не говорилось, но все доводы, приводимые Казецким и его присными, а также предшествовавшие этому статьи в «Русском листке» ясно и определенно говорили, в чем секрет. Казецкому чрезвычайно не нравилось учреждение в будущем обществе суда чести, или «самосеки», как говорил Казецкий.
Почему?
Казецкий и его рать требовали обсуждения проекта в целом и, по особым соображениям, закрытого голосования по поводу этого проекта.
Зачем понадобилось закрытое голосование? Расчет был простой: можно было надеяться, что против проекта с его судом чести будут голосовать не только подчиненные Казецкого, но и кое-кто из представителей других изданий, которые не посмели бы сделать этого в открытом голосовании, так как ведь и вопрос о суде чести и весь проект были принципиально одобрены. Собрание и новое обсуждение уже рассмотренного проекта и тайное голосование по этому поводу отклонило.
Взбешенный и все время говоривший дерзости и председателю и членам собрания Казецкий потерял голову и цинично бросил всему собранию оскорбительную брань.
Весь зал дрогнул от негодующих криков.
— Вон!.. вон, Казецкий!.. вон из собрания!.. Исключить… на баллотировку!..
Присные Казецкого, между которыми было несколько дам, бросились бежать. Они попали в щекотливое положение: голосовать против Казецкого нельзя — он хозяин, голосовать за — невозможно, ввиду его дикого, из ряда вон выходящего поступка. Они предпочли скрыться, а Казецкий сидел и… курил папиросу.
— Кто за исключение гражданина Казецкого из собрания — прошу встать.
Весь зал поднялся, за исключением двух.
— Гражданин Казецкий, ввиду постановления собрания, прошу вас оставить зал заседания.
Казецкий вышел.
Во всяком собрании возможен скандал, но в данном случае инцидент важен не столько сам по себе, сколько как некий показатель.
Присматриваясь ко всему, что произошло, думается, что иначе и не могло кончиться. Газета — это сотрудники. Если вы в газете встречаете определенное направление, определенную оценку вещей, так ведь это же не бумага говорит, это люди говорят. Если в газете вы встретите ни перед чем не останавливающуюся наглость, ложь, доносы, развращение читающей публики, так во всем этом не бумага повинна.
Теперь мысленно представьте себе характеристику всех московских газет, а они все были представлены, — ну и… подумайте.
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьВпервые напечатан в «Курьере» за 1902 год:
Скандал в благородном собрании 27 ноября, № 328