Сергей Александрович Басов-Верхоянцев
правитьСказ, отколь пошли цари у нас
правитьЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
правитьБлагословицы братцы,
Старину сказать.
Как негаданно, нежданно
Три варяга, три братана
Из-за моря, из-за гор
Прибывали к нам на двор.
Прибывали не одни,
А с ватагою родни, —
Все удалые ребята,
На чужое тароваты.
Молвь про них далеко шла:
Лишь рука бы подошла, —
Спуску братья не дадут,
Аль ограбят, аль убьют.
Много плакалось сирот
На разбойный тот народ.
Вышли на берег высокий
И подперли руки в боки.
Глядь — погладь, — земля богата,
Молоком ручьи текут,
А народ на ней — ягнята:
Все без боя отдают.
Прозываются «славяне», —
Так, немудрые крестьяне:
Ходят в липовых лаптях,
Да у всех кусок во щах.
Все равны друг дружке в чине,
А начальства нет в помине,
Про царей и про господ
И не слыхивал народ.
В городу, али в селенье —
Всяк живет в своем владенье,
А порядок весь ведет
«Вече» — значит, общий сход.
Покрутив свой длинный ус,
Говорит тогда братанам
Брат середний, Синсус:
— «А какого же рожна нам?
Я, ребята, хоть не трус,
Да не будет-ли бродяжить?!
Не пора-ли на покой?!
Так давайте, станем княжить
Мы над здешнею землей.
Сами видите вы, чай,
Что житье тут — прямо рай!»
Полюбился братанам
Речь подобная. — «Друзья, —
Говорят они славянам, —
Не возьмете-ль нас в князья?
Мы хоть сеять не привычны,
Не училися и жать,
Но оброки бы отлично
С вас почали собирать»!
Ходят старосты по селам,
Ходят с сердцем невеселым,
Под окошками — стук-стук:
— «Собирайся, братцы, в круг!»
Собрался народ на сходку,
Старики вошли в середку
И давай судить, рядить,
Как бы им беду избыть.
— «Вот, ведь, не было печали,
Да, вишь, черти накачали»!
Молодежь не прочь и в бой,
А старьё кричит: — «Постой!
Все мы знаем, что разбоем
Приучились братья жить.
Не принять их, — смертным боем
Нас учнут, пожалуй, бить.
Если-ж с ними воевать, —
Нам опять не сдобровать:
Ведь, мы знали до сих пор
Только соху да топор…
А и дань не велика:
С носу мене пятака».
Посудили, порядили
И покончили на том,
Что братанов пригласили
На княженье враз втроем.
Молвит братьям тут Трувор:
— «Вот никак не ожидал:
Нынче утром был я вор,
А под вечер князем стал»!
Из той троицы варяжьей
Всех брат Рюрик пережил, —
На Руси породе княжьей
Он начало положил.
Игорь, сын его, за данью
По славянам ездил с бранью.
Мужикам и надоело
Дань платить ему без дела.
Вот они его поймали
И в завале
На две части разорвали;
Разнизали, словно лапоть:
Мол, не будешь больше хапать!
Ольга, Игоря супруга,
Долго мстила им за друга:
От славянских многих сел
Дым пошел.
Стал тут князем Святослав.
Тож держал отцов устав:
Грабил он славян, хозар,
Не помиловал болгар,
Пробирался и в Царьград;
Не вернулся сам назад,
Но оставил на развод
Он славянам свой приплод.
Быть бы князем Ярополку,
Но Владимир втихомолку
Брату голову свернул
И засел на княжий стул.
Только стали больно черти
Мучить князя. Как тут быть?
Вот, чтоб в рай попасть по смерти,
Он задумал Русь крестить
И немедля дал приказ:
Чтобы всем собраться враз —
И здоровым, и калекам —
К ручейкам, прудам и рекам.
Заартачились славяне:
«Не хотим холодной бани»!
Князь силком погнал их в воду.
Сгибло много тут народу
От меча и от огня,
Прихоть княжую кляня.
С Йордани воротясь,
Говорит Владимир — князь:
«От крещенья будет толк,
Да попов тут нужен полк».
Вот из Киева в Царьград
Шлет за ними он наряд.
Не успел моргнуть народ,
Глядь, — валит уж крестный ход.
Как разбухшие клопы,
Цугом тащатся попы,
А попам житье не худо —
И не чудо:
У них очи завидущи,
У них руки загребущи,
Пьют, едят они во сласть,
Да кричат: «От Бога власть»!
Разъезжают по приходу,
Набивают свой карман.
Невдомек совсем народу,
Что выходит тут обман.
Заручившись так у Бога,
В рай поехал старый князь.
Превеликая тревога
На Руси тут поднялась.
Княжьи дети, брат на брата
Рвутся, завистью объяты.
Ухитрился Ярослав,
На престол отца попав,
Утишить на время смуту,
Да в предсмертную минуту
Сыновьям раздал владенья.
Тут опять пошло смятенье.
За отцовское именье
Братья с севера и с юга
Принялись тузить друг друга,
А как цапнет брата брат, —
Клочья с подданных летят.
Друг у друга без стыда
Грабят села, города;
Чтобы брата ввесть в изъян,
На смерть бьют его крестьян.
По РУСИ лишь стон идет, —
Убавляться стал народ.
Догадались тут славяне,
Что сидят они в капкане,
Кое-кто начал галдеть:
— «Долго ль нам еще терпеть?
Ведь с князьями дело — дрянь:
Согласились мы на дань.
БИТЬ друг друга без разбора
Не держали уговора».
Ан, хоть близок локоток,
А зубок-то короток.
Bcякий князь в своем повете,
Как паук, разставил сети,
Словно мухи, в них народ
Бьется, ходу не найдет…
А князья-то плодущие.
Эх ты, матушка — Россия!
Только Новгород один
Сам себе был господин;
Выбирал князей на вече
И сажал себе на плечи.
ЕСЛИ князь бывал добер, —
С ним держал он уговор;
А, случится, выбор плох, —
Ставил князя на порог:
— «Вот тебе, мол, семь дорог:
Убирайся, куда хошь,
А для нас ты нехорош»!
Дале — боле, боле — дале
Мужички смекать почали,
Что народу меж князей
Не найти себе друзей —
Брать их вовсе перестали.
Toй порой издалека,
Услыхав про княжьи свары,
К нам нахлынули татары.
Наломав князьям бока,
Стали к нам из Астрахани
Посылать они по дани.
Триста лет платил народ
Хану подать всякий год.
И одно лишь ладно было,
Что князьям ошибли крыла.
Стало Рюриково племя
Целовать татарам стремя,
Уж за княжеский престол
Воевать народ не шел,
И на трон САДИЛСЯ князь,
У татар благословясь.
Да князья нашлись и тут:
К хану с ябедой идут,
Дарят златом, серебром,
Друг на дружку бьют челом
А кто больше всех давал,
Тот у хана прав бывал.
Вот минуло триста лет;
Глядь, князей-то уж и нет:
Всех московский князь извел,
Сам уселся на престол
И назвался «русский царь,
Православный государь».
У татарской же орды
Поднялися нелады.
Знать, пришла и к ней беда, —
Разбрелися, кто куда.
А за данью ханы шлют
(можно брать, коли дают).
Царь и стал им поперек:
Взял да xaнский весь оброк
В свой куток и поволок.
Тут пришлось народу круто.
Уж татары были люты,
А царя — лютей раз в пять.
Вот уж подлинно сказать:
От стыда да прямо в воду.
Завели такую моду:
Коль мужик не сдюжит в срок
Уплатить царю оброк,
Так поставят на правеж
(Пытка то-жъ).
Тут работа палачам:
Бьют сердягу по плечам
На базарной площади.
— «Подходи, народ, — гляди!
Кто внесет за бедняка
Подать всю до пятака, —
Будет он тому холоп
По самый гроб,
По приказу по цареву».
Эх, и было же там реву!
Но однако-ж одному
Не под силу никому
Целым царством управлять.
Стали тут цари смекать.
Домекнулись: под господ
Отдавать простой народ,
Чтобы всякий воевода
Жил с мужицкого дохода,
А что лишку соберет,
То опять царю идет.
Время шло за годом год, —
Старину забыл народ.
Начал верить он попам,
Что цари от Бога нам.
За Иваном шел Василий,
За Василием Иван.
У крестьян
Старики детей учили:
Царь и плох,
А тот же Бог.
Только Новгород богатый,
Город вольной, тароватый,
На поклон к царю нейдет,
Дани — подати не шлет.
Оттого там все богаты,
Белым тесом крыты хаты,
Новгородские молодки
Выступают, что лебедки,
А у девОК косы в лентах,
Сарафаны в позументах.
У царей горит зyбок
На тот вольный городок.
Царь ложится в домовину,
А наказывает сыну:
— «Непременно, мое чадо,
Разорить тот город надо».
Вы послушайте, братцы, про старое,
Про старое дело, бывалое.
На быстрой реке, на Волхове,
На красном, крутом кражу
Стоит славный, вольный Новгород,
Что большой боярин в бобровой шапке,
Распахнувши соболью шубу
Под зеленым рытым бархатом.
На заставе вокруг старого
Леcа темные, дремучие.
Реки быстрые, болота грязкие
Не подойти к городу силе вражеской
Ни весной красной, ни осенью,
Ни в жаркую пору летнюю.
Проходило времячко осеннее,
Осеннее время непогожее,
Наставали дни студеные.
До зари было, до зорюшки,
До восхода красна солнышка,
До заката светла месяца,
Поднимался старый плотничек,
Николай святой угодничек.
Kaк он стал круг города похаживать
Костылем зачал постукивать,
Понавел он мосты крепкие
Чрез реки, реки быстрые,
Без пилы построил, без топорика;
Нагатил он гать широкую
Через болота-грязи черные;
Увалил он землю — матушку
Что не белыми опилками —
Серебристым снегом-инеем.
А московский царь Иван Васильевич, —
Мужик он был догадливый,
Собирал он силушку ровно тридцать лет,
Скопил силы сто тысячей,
Тут же с ними в поход пошел.
По насту шли, словно по-суху,
Во темных лесах клали просеки.
Подступила сила к Нову-городу,
Обложила буйный с четырех сторон.
Хочет город царь за себя взять,
Села, слободы на дым пустить,
Золоту казну в Москву выволочь.
На самого Николу на зимнего,
На своего любимого угодничка,
Просыпался Господь ранехонько;
Вставал Он с мягкой постели из облаков,
Умывался чистым небесным светом,
Утираться стал широким полотенцем.
Концы у шириночки вышиты
Цветными шелками, жарким золотом, —
Конец один с неба свесился.
Увидали попы, говорят: «Заря!» —
Зазвонили к зayтpeне.
Высыпает народ: да не в церковь —
На стену валит городовую.
Промеж людей Федя блаженненький;
На морозе босиком он поскакивает,
Железы-вериги на нем позвякивают.
Голосит Федя, сам слезами обливается:
«Приползли муравьи московские!
Они кровь из Нова-города высосут,
Его ясные глазыньки вылижут»…
Со стены смотрят новгородцы во чисто поле:
Почернело поле от московских ратников,
Шевелятся, что кочка муравьиная.
На ту пору в Hово-городе
Неслучилось удалых добрых молодцев,
Храброй дружины новгородской.
Новгородцы тут закручинились,
Закручинились, запечалились;
Говорят они царским ратникам:
«А не стыдно-ли вам ребятушки,
Палить у нас села, слободы,
Слезить баб да красных девушек,
Сиротить малых ребятушек?
Сами вы люди, чай, крещеные,
Одному Спасу с нами молитесь».
А ратники московские — охальники,
Головы кочанные, бороды мочальные;
Смеются они, похваляются,
С новгородками гулять собираются.
Сходились тут мужики новгородские,
Мужики торговые, матерые;
Выбирали они поклонных послов
К самому царю Ивану Васильевичу.
Пошли послы, подарки понесли;
Не сами понесли — на возах повезли:
Один воз чиста серебра,
Другой воз красна золота,
Третий — скатна жемчуга.
Нашли царя во цветном шатре.
"Ты возьми-ка, батюшка, Иван Васильевич,
"Дары от нас драгоценные,
«Отступись от Нова-города».
Принял царь дары великие,
Говорить послам, усмехается:
"Спасибо от нас Нову-городу на гостинчике
Tолько вы, люди старые, забывчивы,
"Есть еще про меня у вас подарочек:
«Вы отдайте мне волю новгородскую».
Ни с чем послы воротилися,
Великому Новгороду поклонилися,
Поведали ему слово царское.
Что вода в море всколыхалася,
Зашумел, закипел славный Новгород,
Закричал народ в едино слово:
"Лучше смерть принять во честном бою!
"Вы вставайте-ка, братцы, как один человек;
"Мы пойдем на валы на широкие,
"Сложим свои головы за Великий Новгород,
«За святую волюшку--душу новгородќскую».
Поднималась тут битва великая,
Что великая битва, последняя.
На валах, на стенах семь дней билися,
Да еще трое суток на улицах.
Разсытились от крови снеги 6елые,
Растопился от жаркой лед на Волхове:
Повалился тогда вольный Hoвгород,
Отлетела душа от Великого.
Дальше — больше, год от году
Сила царская растет.
Все тяжелеe жить народу.
Кто-ж на выручку придет?
Словно в стаде зверь играет,
По Москве бурлит пожар.
Встал народ: в огонь кидает
Воевод, дьяков, бояр,
Волю — долю добывает…
Царь Иван Васильич Грозный
Был хоть робок, но смышлен.
Вот к народу с просьбой слезной
Он выходит на балкон:
— «Православные миряне,
Горожане и сельчане!
Хорошо, я знаю сам,
Что живется худо вам.
Много плачет вдов, сирот
От бояр и воевод…
Виноват и я тут много, —
Прогневили мы все Бога.
Ну, да что же? Как же быть?
Что прошло, — не воротить.
Только знайте: наперед
От жестоких, воевод
Уж обид не будет вам:
Я указ такой издам.
Верьте мне, царю Ивану,
Что за вас горой я стану!»
Пел Иван, как соловей;
А известно, что мужик
К царской ласке не привык.
От медовых тех речей
Мужики, и стар, и млад,
Позабывши царский кнут,
Распустили нюни тут:
Сами плачут и кричат:
— «Ты один — отец народу!
За тебя в огонь и в воду»!
Эх, трах — тарарах!
На сионских горах
Спасался монах.
По ночам колобродит,
По утрам Бога молит.
Он поклоны выбивает.
В мыслях черта поминает.
Скоро сбросил царь личину,
Подбирать почал дружину
Из бояр, дворян, дьяков,
Мироедов — кулаков.
Кто в дружину ту вступал,
Клятву страшную давал:
Чтоб отца и мать забыть,
Одного царя любить,
Чтоб по царскому приказу,
Кого скажут, убить сразу,
А за царскую награду
Не бояться бы и аду.
Звали войско то «опричной».
Был у всех наряд отличный:
Серебром кафтаны шиты,
Позолотой сабли крыты.
В скобку стрижены волосья,
А при седлах морды песьи.
Как собаки, сами люты,
У них набольший Малюта.
В городах, селеньях рыщут,
Лиходеев царских ищут.
Кто придет им не по нраву,
Тотчас тащут на расправу,
Порют плетью, режут, жгут,
В рот смолы горячей льют;
Со спины, царю в угоду,
Режут шкуру на полоски.
Так-то русскому народу
Отлились царевы слезки.
Царь на пытках сам бывал,
Припекал и свежевал.
А когда порой случится,
Что за сутки казни нет,
Так Ивану ночь не спится,
Немил кажется и свет.
Чем покончилось бы дело,
Нам теперь не разрешить,
Да, по счастью, хворь приспела:
Стал Иван заживо гнить
И в кругу придворных слуг
Отдал черту смрадный дух.
Сел на царство Федор — царь,
По прозванью «Пономарь».
Был ничем он неприметен
И во гроб сошел бездетен,
А Дмитрий, царский брат,
Был зарезан, говорят.
Перевёлся царский род.
Собрался бояр тут сход.
Стали думать да гадать,
Где бы им царя достать.
Глядь, татарин Годунов
На престол уж сесть готов.
Только ждет, чтоб попросили,
Тут бояре и решили,
Что в цари еще такого
Не найти, как Годунова
Да за что-ж татарин тот
У бояр попал, в почет?
Никакого в том нет чуда, —
Хоть жилось крестьянам худо,
Все же был в году денек:
В день тут русский мужичок,
Если станет не в охоту
Править барскую работу,
Мог от лютых воевод
Под иных идти господ.
Для жестоких, для дворян
Был немалый в том изьян.
А Борис царю шепни:
— «Юрьев день ты отмени».
Начал царствовать Борис.
Вдруг, откуда не возьмись,
Самозванец, Гришка вор,
Шасть из Польши к нам на двор.
Во все стороны палит,
— «Я Димитрий, — говорит, —
И престол выходит мой.
Уходи, Борис, долой»!
Годунов со страху
Поволок народ на плаху,
Все-ж поверили-то вору,
И пошел Григорий в гору.
От обиды и от горя
Царь Борис скончался вскоре.
Лжедимитрий без препон
Тут вскарабкался на трон.
Год носили москвичи
Самозванцу калачи,
А потом загнали в кут.
Тут и был ему капут.
Тут пошла в Poccии склока:
Тем хотелось издалека
Пригласить себе царька,
Из Варшавы королька;
Тем — казалось не рука.
Вышло так, что Шуйский-князь
Сел на трон, не осмотрясь,
Да и плюхнул в грязь.
Года три царил он в страхе,
Умирать пошел в монахи.
Без царя Россия снова,
Выбирать давай иного.
Тут в Москву из разных мест
Пребольшой собрался съезд.
И собранье то решило;
Выбрать надо Михаила.
Михаил Романов млад
Был не знатен, не богат.
Прапрадед его, Кобыла,
Из-за моря к нам пришел
Да и счастье тут нашел.
Сын Кобылы, Федор Кошка,
Был сродни царям немножко:
Из семи Ивана жен
Был одной прадедом он.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
правитьНа новую погудку
Тут сказку заведем:
Катить по первопутку
За новым за царем.
Бояре так и пляшут:
«Михайло глуп и млад;
На дураках же пашут.
Такой-то царь нам клад!»
А мужичку крупицы
Нет пользы, все равно:
Жует царь рукавицы
Аль царствует умно.
В одной боярин паре
Идет всегда с царем.
Ой-ой, цари, бояре,
Ударит скоро гром.
Ой, каб не догадался
Крестьянин про царей!..
Вот Михаил скончался,
Царем стал Алексей.
Уж в крепостные цепи
Закован весь народ.
Кто смел, в донские степи
За волею идет.
На Волгу выплывает
Сам Разин — атаман;
Он вольницу скликает,
Зовет к себе крестьян;
Бросает с колоколен
Царевых воевод.
Аль скоро станет волен
По прежнему народ?..
Нет, на волю, видно, рано.
В плен схватили атамана;
Царь велел ему отсечь
Буйну голову от плеч,
Руки, ноги отрубить,
Мясом пушку зарядить,
Чтоб не знал простой народ,
Где Степана прах гниет.
Умирая, Алексей
Трех оставил сыновей.
Старший, Федор, был убог,
Поцарил недолгий срок;
Средний сын совсем дурак,
Младший — парень не простак,
Звали младшего Петром,
Он и стал царем.
НИ дородством, ни с лица
Был он вовсе не в отца,
И говаривали встарь,
Что отец Петра — не царь,
А царский псарь.
Правда-ль это, али ложь,
Уж теперь не разберешь.
Только бился Петр не мало,
Чтоб доподлинно узнать;
Не псаря-ли надлежало
За отца ему считать?
Накаливши прут железный,
Стал он раз псаря пытать:
— «А! попался, друг любезный!
Дай-ка мне теперь ответ:
Ты отец мой али нет?»
Старина крепился, было,
Словно в рот воды набрал,
Да повыбился из силы
И в сердцах царю сказал:
— «Отвяжись! Чего пристал?
Инда саднит в пояснице.
Черт те знает, чей ты сын!
Ведь у матушки-царицы
Был я не один.
Сколько Петр его не жег,
Ничего узнать не мог,
А уж то-ли не был жох!
Проходил он огни, воды,
Видел разные народы,
Видел в лицах небылицы.
Воротясь из-за границы.
Стал порядок наводить:
Поснимал с бояр кафтаны,
А с боярынь — сарафаны,
В сюртуках велел ходить,
Платья с шлейфами носить.
Бриться всем велел по чину;
За бритье-ж принялся сам,
Срезав для почину
Головы стрельцам.
А потом, что силы-мочи
Приналег на люд paбочий, —
Всех, кто был еще не раб,
В крепостной спихнул в ухаб.
Царь лютее год от году.
Все тяжелее жить народу.
Услыхав народа стон,
Всколыхнулся тихий Дон.
Оба берега реки
Вскрыли вольные полки —
Казаки:
За свободу, смел и рьян,
Встал Булавин атаман.
Покачал царем народ
В свой черед,
Да измена подкатила.
Тут царева сила
Рать казацкую сломила.
Натворил бы Петр, наверно,
Много больше бед,
Только слег в болезни скверной
И скончался в цвете лет.
Был царю прямой наследник,
Из Романовых, последний,
Мальчик Петр, Петровский внук.
Только вдруг
Вышел спор у царских слуг —
И решением двора
Трон пошел жене Петра.
Катеринушка в девицах
Быть не чаяла в царицах.
В кабаке на свет родилась,
В зелене вина крестилась
Ночевала по казармам
И за деньги и задаром.
Подобрал ее царинушка,
Сам — кабацкая хмелинушка,
На престол она попала, —
Царевала мало:
В сорок два года —
Баба-ягода,
А до водки дорвалась
Опилась.
Потом царил, три года
Последыш, Петр Второй,
В убыток для народа,
А для девиц грозой.
Не оставил он духовной,
А жениться не успел.
Тут вельмож совет верховный
Думать думушку засел,
Стали голову ломать,
Где бы им царя достать.
А вельможи-то богаты.
Высоки у них палаты,
Денег куры не клюют,
А уж как едят и пьют!
Подо всеми крепостные —
Работнички даровые.
На рабах в именьях пашут,
На рабах и пляшут.
А роптать рабы учнут, —
Уж команда, тут, как тут.
И выходит, что вельможа
Без царя прожить не может:
Царь вельможе — крепкий щит, —
От народа защитит.
Вот
Bсе в одно решили слово:
Раздобыть, хоть с дна морского;
Царский корень на развод.
Заседал всю ночь совет, —
Толку нет.
Уж и солнышко всходило,
Вдруг вельмож и осенило:
Кто-то вспомнил: за границей,
Во курляндской во столице,
Есть Романовы родня, —
Баба Анна,
Глупа и чванна.
Вот, не мешкая ни дня,
Полетел за ней гонец,
Просит в Питер, во дворец,
На царский трон.
Прибыла она, а с ней —
Он и кучер и лакей —
Бирон.
Правил царством он:
Кругом
Хлестал кнутом,
Виноват, не виноват, —
Бать.
И такой-то прокурат!
Порет, порет, а потом
Ставит на снег нагишом.
Обдает водой студеной.
Сильно мерз народ крещеный.
Миновал десятый год
Чует Анна — смерть идет.
Шлет царица за границу,
Просит сводную сестрицу:
Не отдаст ли внука
В царскую науку.
Ясно, —
Та согласна.
Закопали в землю Анну
Трон пошел Иоанну,
А Иван еще младенец,
А породой немец.
Видя то, Елизавета,
Дочь побочная Петра,
Надевает эполеты
И выходит со двора.
По бутылочке на брата
Гренадерам поднесла
И промолвила: — Ребята!
А ведь что я к вам пришла?
Мне от немцев тех издевку
Уж терпеть совсем не в мочь.
Вы меня застойте, девку,
Прогоните немцев прочь.
Прижита хоть не в законе,
Только все-ж я — дочь Петра,
Императорской короне
Перейти ко мне пора».
— «Ура!»
В ту же ночь царька Ивана
Взяли с мягкого дивана,
Вместе с матерью, в острог,
Под железный под замок.
Туру-бом, туру-бом,
Ходи печь, ходи дом!
Лизавета на престол, —
Коромыслом дым пошел.
Век слыла она девицей,
Хоть и знали все в столице,
Что царица в одиночку
Коротать не любит ночку.
Баба-ль, девка ль, только ей
Не послал Господь детей.
Вот она в великом горе
Шлет послов за море,
Пo немецким по дворам,
Распытать, разведать там:
Может, кто-нибудь пойдет
Из князей к нам на развод.
Посчастливилось царице.
Прибыл к нам из-за границы,
У народа не спросясь,
Гольштинский князь.
Да и князь то жалкий, —
Был он приживалкой.
Немца назвали Петром,
Дали прозвища Романова,
Чтоб царский дом
Шел наново.
Приплелась за ним невеста
Из того же теста,
Вначале
Ее величали
Августой — Фредерикой,
А потом Екатериной Великой.
Только вот уж пятый год
С Катериной Петр живет,
Бог им деток не дает.
Что тут делать? Как тут быть?
Чем тут горю пособить?
Ведь того и жди, что снова
Роду царскому капут.
Офицера Салтыкова
На подмогу тут зовут.
Колесом промчался год.
Катерина сына ждет:
К Салтыкова именинам
Разродилась, да не сыном.
Была-б неразбериха,
Когда-б не в ту же ночь
Рожала повариха,
Да сына, а не дочь.
Бежит пoсoл к ней скоро
Из Зимнего дворца:
— «Отдай-ка нам, невпора,
Родимого мальца!»
Согласна повариха
(Не спрошен был отец),
Курьер помчался лихо
С мальчонкой во дворец.
Нарекли ребенка Павел.
Хоть без правил
Записали на Петра.
А когда пришла пора,
Был у Павла свой приплод, —
Вновь повелся царский род.
Той порой Елизавете
Надоело жить на свете.
Позвала она Петра
И промолвила: «Пора!
Наступил наш смертный час.
Царствуй ты уж после нас».
Третий Петр у царских дел
Полгода сидел.
Тут любовник Катерины
Взял в oхапку две перины,
На царя их положил,
Тот потудова и жил.
- *
Трубы кованы трубят,
Пушки медные палят,
Звон идет по всей столице:
Стала Катенька царицей.
У царицы все пиры
Дo полуночной поры.
Меж гостей она гуляет,
На ночь друга выбирает.
Кто царице угодит,
Счастье валом повалит.
Только сам не прозевай.
Шире полы подставляй:
И деньгами, и чинами,
И землей, и деревнями.
Деревнями с мужиками
Да со всеми животами.
А помещики — то круты,
А их жены — змеи люты.
А суды-то все неправы, —
Не найти нигде управы!
А коль стукнуться к царице,
Та лютее всех сторицей:
За прошенье на господ
Ставит клейма, ноздри рвет,
Руки, ноженьки кует.
В те поры дешевле суки
Мужичок цениться стал.
Никогда подобной муки
Крестьянин не видал
Мужиков и замутило.
(Уж, должно быть, тошно было!)
И поднялся тут народ
На мучителей — господ.
Их немало на осины
Вздернул Пугачев;
Для самой Екатерины
Был уж сук готов.
Да, вишь, время не приспело:
Послала царица в дело
На восставших мужиков
Что ни лучших семь полков —
Из мужицких же сынков.
Сам Суворов генерал
Впереди солдат скакал.
За царицу старый рад
В самый ад.
Устоять не мог народ,
Пошел вразброд.
Катерина по управке
Не боялась уж удавки.
Подмахнула под дворян
Три мильона душ крестьян,
Заодно и казаков,
Запорожских мужиков.
Добралася и до Польши…
Заграбастала-б и больше,
Да неловко села в стуло, —
Тут ее и надохнуло.
Стал царем в России Павел.
Он четыре года правил.
Был ему правилом шиб, —
Многим головы зашиб.
На пятый год
Сынок идет,
Шнурок несет.
Павлу шею затянул…
Караул!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
правитьАлександр по новой моде
Начал царством управлять:
Всякий день о свободе
После чая рассуждать.
По коврам шелковым бродит,
Белой ручкою разводит:
— «Непременно дать свободу,
Надо русскому народу»!
Кто был парень не простак, —
Ухмылялся лишь в кулак:
— «А ведь царь-то — не дурак».
А иной и рот разинул…
Вдруг француз на Русь надвинул, —
Царь лишь ручкой белой вскинул.
Встрепенулся весь народ,
Грудью прет — вперед,
Сам орет:
— «Вот француза сгоним с поля, —
От царя нам будет воля!»
Глядь, простыл французов след,
А свободы нет, как нет.
Царь причкнулся, ни гу-гу.
— «Я, мол, власть вельможам сдал».
Аракчеев — генерал
Весь народ согнул в дугу.
У господ крестьянам горе,
У царя в именьях — вдвое.
Царь настроил новых сел,
В них устав военный ввел:
До полдень ружьем махать,
С полудня косить, пахать
И чтоб в тот полдневный срок
Успевать дневной урок.
Всех поставил на учет, —
Кто что кушает и пьет,
И в году всего семь дён
Целовать дозволил жен.
По субботам бани были:
Мужики лежали в мыле,
Выли.
В долгом времени аль вскоре
Царь отправился на море,
Да расстроился в дороге
И скончался в Таганpoге.
— «Эй, наследник Николай,
Ты команду принимай»!
А наследник — царский брат,
Тому и рад.
Ан гвардейские солдаты
Говорят: — «А что, ребята,
Не пopa-ль добыть свободу
Русскому народу?»
Вот на площадь выступают,
Трубы звонкие играют,
Сам полковник впереди
Со крестами на груди.
Молвит: — «Братцы, не плошай!
Победи аль умирай!»
А на них, уж в бой готово,
Войско движется царево.
У царя несметна рать, —
Знать гвардейцам умирать.
Утвердился Николай,
И пошел по царству лай:
«Трон беречь--
Бунту встречь —
Вешать, сечь!»
Утром, только зарю бьют,
Уж, наказывать ведут.
Наготове строй солдат,
Всякий с палкой, рад не рад.
Как ударят раз пятьсот,
Не опомнишься и в год,
А как влепят тысяч пять,
Так в могилу ляжешь спать.
Хорошо солдаты бьют,
Царя Палкиным зовут.
Царь-то крут,
Да не все же кнут и кнут.,.
На поддержку русских сил
Он жандармов учредил.
Жандарм ходит по полу,
Виснет сабля до полу.
Голубой на нем наряд,
Ясны пуговки горят.
На груди висит шнурок,
В ручке беленькой платок.
На шнурке отцов он душит,
А их детям слезы сушит:
Как утрет платочком раз, —
Уж не слезы, кровь из глаз.
Эх, и тяпнули мы горя,
Как зашла война на море.
На войну валит народ,
Сам гудет:
«Царь услуги не забудет, —
Вот сейчас свобода будет».
Ан лишь тот ее дождался,
Кто со смертью побратался,
Царь войны не дотянул
И под грохот крымских дул
В гроб нырнул.
Александр Второй на троне
Тяжко стонет,
Слезы ронит:
Принял царство в беспорядке,
А с отца-то взятки гладки.
Про бунты из деревень
Идут вести что ни день.
Люд забитый крепостной
На дворян пошел войной.
От большого в них урона
Слабнет трона оборона.
Александра пронял пот.
Вот на сход
Он дворян к себе зовет
И такую речь ведет.
— «Утверждаю вас заране,
Господа дворяне:
Хоть на мне и царский чин, —
Я такой же дворянин.
Потому скажу вам смело:
Недопрело наше дело.
Коль не дать крестьянам воли,
Через год аль два, не боле,
Нам наверно будет мат
В аккурат.
Мы поэтому решили
Уступить крестьянской силе.
Но не бойтесь: я в обиду
Ни себя, ни вас не дам
И свободу лишь для виду
У меня получит „хам“.
Наделим его землицей
Мы на душу в два вершка,
А за землю ту сторицей
Мы облупим мужика.
Без земли крестьянин слаб:
Будет нам он по смерть раб».
Александр Освободитель
Тут дворян к столу позвал:
— «Подкрепиться не хотите-ль?»
И до утра пировал.
Что-ж? Ведь, вышло, в самом деле,
Как по писанному так:
Сел крестьянин на наделе
Словно на мель рак.
Втрое больше он ломает
На царя и на господ,
В козну подать выправляет.
Льет с него кровавый пот.
Там, где капля упадет,
Гуще хлебушко взойдет.
Чешут головы крестьяне:
— «Вот поди-ж ты! Что за прах?
Распроклятые дворяне
Обошли, ведь, нас в глазах.
Только вот ужо дай сроку:
Царь про все узнает сам, —
Он убавит с нас оброку,
А земли прибавить нам.
Царь нас пожалеет,
Царь нам порадеет».
Вот проходит двадцать лет,
Всё прирезки нет.
А народ твердит свое:
«Скоро будет нам житье.
Царь про все узнает сам
И земли прибавит нам».
Только белый свет, ей-ей,
Нe без добрых, ведь, людей.
Вот пришли социалисты,
Что разумны, что речисты.
По народу они ходят,
С мужиками речь заводят,
Разъясняют, что и как…
Да и царь-то не дурак.
Эй, держись, народ ученый!
Государевы шпионы
В городах, селеньях рыщут,
«Сицилистов» ищут,
Крутят за спину им руки,
Волокут на муки.
Да они не оробели,
Царю в очи правду пели.
Вот, чтоб душеньку потешить,
Царь велел их вешать,
Те и видят, что с царем
Не столкуешься добром.
Тут «Народной Воли» гром
Грянул над царем:
Марта первого числа
Александра смерть снесла.
Новый царь на царство сел,
Mиp крещеный загудел:
«Вот пройдет неделька, —
Будет нам земелька.
Вот выходит манифест,
Чтоб старшины с разных мест
Собрались на сход в Москву, —
Будет сон на-яву.
Взгомонился тут народ,
В Белокаменную прет
Хлеб да соль царю поднесть,
Об нужде ему довесть.
Подношенье царь берет
И к старшинам речь ведет,
Словно сабелькой сечет.
Бьет их словом по кудрям,
По их сивым головам:
— „Ой, вы гой-еси старшины,
Стоеросовы осины.
Полно верить в небылицы,
Не дождетесь вы землицы,
Передайте мужикам, —
Ничего я им не дам.
И скажу вам на прощанье,
Чтоб вы были в послушанье
У моих у воевод,
У чиновников, господ.
А в невзгоде деревенской
Вас утешит земский.
Вот мой сказ.
На первый раз
Будет с вас“.
Тут старшины поклонились,
Повздыхали, покрестились
И пошли обратно в путь,
Свесив головы на грудь.
Попереди мчится ветер,
Милость царскую несет,
Гнет верхушки старых ветел,
Над избой в трубу поет:
— „Нет земли, коль воли нет“.
Слышит песню старый дед,
С печи голову спустил,
Проговорил:
— „Вишь, надеялись-то зря,
Надо ждать еще царя“.
Александр сидит на троне
В златокованной короне,
Хлещет пиво да вино,
Сам же думает одно:
Как бы снова под господ
Воротить простой народ.
A по царству с давних пор
Ходить голод, ходит мор.
Александру нет беды:
Он не ведает, нужды.
Под царем кряхтит народ,
Да в народе слух идет:
У царя сынок растет;
Хоть умом и не силен,
Да к народу ласков он.
— „Погоди, помрет старик,
Повольней вздохнет мужик“.
Под святыми царь лежит,
На смотрины сын катит.
А народ и не поймет,
Что такое он дерет:
„Со святыми -ль упокой“,
„По улице-ль мостовой“.
На погост отца стащили,
За стол свадьбу посадили.
Гости пили на здоровье,
За Николино здоровье,
За жену его царицу,
За заморскую синицу.
Только свадебку сыграли,
По гостей опять послали.
Вышло снова столованье,
На Москве коронованье.
Царь дворян к ceбе повел,
Посадил с собой за стол,
А народ
В свой черед
Пировать послал на воле.
На Ходынском славном поле,
На широком на помосте
Собрались царевы гости.
Только сели за столы,
Подломилися полы.
А помосты-то высоки,
А под ними ров глубокий…
Трое суток он
Был телами загружен.
Так-то царь короновался,
На Москве в крови купался.
Праздно, весело в столице
Николай живет с царицей.
А при них большой приплод —
Дочек целый хоровод.
Бог подал им и сынка,
А дворец-то — загляденье.
Есть еще у них именья, —
Сто мильонов десятин.
Царь владеет всем один.
Те именья не простые,
В них все руды золотее.
Сверх того еще доход
Из казны царю идет.
Получает в месяц он
Чистоганом миллион.
За царем стоить родня.
Все люднее день от дня:
Сватья, братья, тетки, дяди,
Тож и эти не в накладе.
Тянет с русского народа
Лже-Романовых порода
Пятьдесят мильонов в год.
И безропотно народ
Подать тяжкую несет,
За царя молитвы шлет,
Землю — волю ждет.
Чтоб морочить мужиков,
Царь настроил кабаков.
Без просыпу пьет народ,
А царю и без забот:
Царствуй, сидя под оконцем.
Глядь, поссорился с японцем,
А народ японский мал,
Да удал, —
Царь того не рассчитал.
Топоры кузнец кует,
А сам песенки поет:
В день девятый января
Шли проведать мы царя.
Не гулять к нему, не пить,
Шли мы милости просить.
А уж он нас угостил,
Да покатом положил,
Белым снегом накормил,
Нашей кровью напоил.
С того пира тысяч пять
На погост стащили спать.
Ой ты, батюшка наш царь,
Православный государь,
Не забудем мы вовек,
Сколь ты добрый человек!
Больше полгода уплыло,
Муравой могилы вскрыло
И на дно японских вод
Опустился русский флот,
Толк опять пошел в народе
О земле и о свободе.
Говорили так и эдак
И решили напоследок:
Не по шучьему веленью,
По народному хотенью,
Стали фабрики, заводы,
Поезда и пароходы;
Жернова не стронешь с места
Пекаря не месят теста,
И поутру Николаю
Не подали булок к чаю.
Царь опешил, — „Как же так?
Не привык я натощак
Заниматься царским делом,
Бунт выходит в царстве целом“.
А царица
Кипятится:
— „Говорила я намедни;
Напиши царям соседним,
Напиши своей родне,
Чтоб прислали нам подмоги
В случае тревоги.
Вот сидим теперь в мотне,
Чуть жива я с перепугу“.
Утешает царь супругу:
— „Без тебя я знаю сам,
Написал по всем местам.
Немцы, турки, англичане —
Рад я всякому заране,
Кто на помощь к нам придет.
Да идти-то им далече.
Ин мороз дерет мне плечи:
Вдруг про все про то вперед
Наш дознается народ.
Лучше справиться уловкой
Нам с проклятой забастовкой.
Что-то скажут мне вельможи“.
А вельможи — в голос то же.
В тот же час
Был готов царев указ:
Божьей милостию, мы
Объявляем всей Pocсии:
Миновало царство тьмы,
Времена прошли лихие.
Десять лет из года в год
Притесняли мы народ,
А теперь всему народу
Пожелали дать свободу.
А указу в подкрепленье
Наше повеленье:
Чтоб в такую-то седьмицу
Нарядили к нам в столиwe
Лучших выборных людей
От губерний, областей.
Эту выборную рать
Надо Думой величать.
Чтобы нам зимой и летом
Бегaть в Думу за советом,
И, без Думы той согласья,
Чтоб не править одночасья.
Наша воля непреклонна--
Царствовать законно.
Дан в такое то число.
Mеcтo: Царское Село».
И едва простой народ
Про указ прослышал тот, —
Как по щучьему веленью,
Все пришло опять в движенье.
В ход опять пошли заводы,
Поезда и пароходы;
В белокаменной печи
Румянеют калачи.
А по улицам народ
В пляску с присвистом идет.
Уж и праздник в тот день был!
Кое-кто говорил:
— «Эй, плясать-то больно рано:
Каб не вышло тут обмана»?!!
Да на радостях народ
Не услышал голос тот.
Царь хоть Думу обещал,
А в уме не то держал.
Да как с месяц пролетело,
Ждать народу надоело;
А в Москве первопрестольный,
Звон пошел не колокольный,
И принялся люд рабочий
Там кричать, что было мочи:
— «Эй, народ-то ведь надули»!!!
Засвистали ядра, пули.
Много сгибло тут народу
За свободу.
Вот собрались депутаты
В государевы палаты,
Стали думать да рядить,
ЧЕМ народу пособить.
Только видят — дело ясно,
Спорить нечего напрасно:
Ничего не надо боле, —
Только дать земли и воли.
У царя занялся дух.
Кликнул он ретивых слуг, —
Дума--бух.
Депутатов похватали,
По острогам рассовали,
И на страх России всей
Суд открыли полевой.
Царь казнит без сожаленья.
А все нету усмиренья.
Вот полгода уплывает,
Думу снова он сзывает.
Глядь, и новая про то-жь,
Про земельный про дележ.
Только зубы чешут зря:
Власть-то вся в руках царя,
А ему дележ —
Острый нож.
Снова Дума под горой,
А за Думою второй
Вылезает Дума — гуня,
Дума третьего июня:
Толстосумы-мужики,
Октябристы-хомяки, Черняки,
Ласковы к правительству,
К его величеству.
В поле новые качели
С перекладиной из ели.
Никто на них не садится,
Ни царь, ни царица,
Ни красная девица.
Человек от них бежит,
Воронье на них летит.
Вот качели заскрипели,
С криком вороны взлетели
На качелях мужичок,
Под качелями волчок.
День за днем, за годом год —
Словно реченька плывет.
Царь с царицею в ладу,
Враз дудят в одну дуду,
Держат думушку одну, —
Как затеять с кем войну.
Коль счастливо воевать,
Так спокойней царевать:
В битвах некогда народу,
Думать про свободу.
Вот лежит на печке дед,
Девяноста почти лет.
На утеху старых дней
Трех имел он сыновей.
Трое все в могиле спят.
Уж как самый cтapший брат
В день девятый января
На пиру был у царя.
В чужедальной стороне
Пал середний на войне.
Младший, верно, был бы жив
Да среди родимых нив
Суд военно-полевой
Удушил его петлей.
Долбит дедка на печи
Мослаками кирпичи.
Вот уж он который год
Царской милости не ждет.
Внука с белой головой
Гладит дряхлою рукой,
Тихо шепчет: «Вырастай,
Сам свободу добывай.
Милость царская велика,
А не стоит она лыка!»
Ходить староста Федот,
Мужиков на сход зовет:
— "Выходи, Егор, Тарас!
От начальства есть указ:
Увязался царь в войну,
Нужны денежки в казну,
А для царских для полков
Надо много мужиков.
С печи дед кряхтя спустился
И на сходку потащился.
Обступили деда вкруг:
— «Присоветуй, милый друг!»
А старинушка в ответь:
— "Уж не знаю что, мой свет.
То ли рать царю сбирать,
То ли брагу затирать?
Эх, заварим бражку нову
На погибель на цареву!
От царей не жди добра.
Взяться нам за ум пора,
Гнать их с нашего двора.
Только староста Федот
Тут выходит наперед.
А Федот живет богато, —
Был в кабатчиках когда-то.
Он записан в сотне черной
И слуга царю покорный:
— «Да за этакую речь
Мало голову отсечь!
Вишь он что: „царя не надо!“
Тут, к примеру, даже стадо
Не живет без пастуха».
Дед на это: "Ха-ха-ха!
Эх ты, староста Федот!
Да ведь в стаде ходит скот,
А мужик-то нешто бык?
Прикусил бы ты язык:
Борода-то, что лопата,
А рассудком не богата.
Вот попомни ты, Федот:
Скоро времячко придет, —
Продерет глаза народ.
Он зажмет, зажмет в комок
Весь Романовский домок
Да и — кок!
A Poccиeй наперед
Будет править сам народ.
Тут Федот и рот разинул.
А старик картуз надвинул
И пошел из круга вон.
Я про это слышал звон.
Сам на сходке не бывал,
А что слышал, рассказал.
Знать, старик-те был пророк:
Что сказал, сбылося в срок.