Михаил Дмитриевич Чулков
правитьСказка о [рождении] тафтяной мушке [мушки]
править
Часть 3.
Глава 16.
Вечер 46.
править
Я весьма негодую на всех учёных людей, и иногда дохожу до того, что почитаю их неучтивыми против нежного женского пола, они писали о начале света, писали о начале людей и языков, о происхождении империй и царств, но я бы спросил их, для чего они упражнялись в толь ненужном для щегольского общества деле, и не писали того, в чём ныне почти всем нам превеликая нужда. Надобно ли, например, щеголихе знать, что массагетяне и скифы убивали своих отцов и, сварив их, ели с великим пированием, она не только что не пожелает иметь о том сведения, но и одно воображение столь варварского обыкновения приключит ей обморок, от которого никакой врач исцелить её не сможет. Итак, по этому видно, что господа разумные люди напрасно теряли время, пренебрегая сей материей. Ныне нужда в том, что может украсить природу и придать большую лепоту нежному женскому телу. Например, чёрная тафтяная мушка, прилепленная кстати на лице, усугубит красоту щеголихи, сделает вид её важным и приятным. Хотя сей божественный дар не имеет уст и голоса, однако изъявляет желание той, на лице коей она налеплена, и ежели любовник увидит свою любовницу, то этот божественный вестник объявит ему тотчас, в каком состоянии в нынешний день находится его красавица, что она думает и как готовится его принять. Вергилий и Гомер со всею их премудростью, мне кажется, не стоят и одной ноги того великого мужа, который сочинил столь полезный для щегольского общества реестр мушкам, а что касается до Эзопа, то он со своими баснями и в кучера к нему не годится. Эзоп дал язык и голос зверям, скотам, птицам и гадам только, а сей беспримерный муж и неодушевлённой твари отверз уста, и теперь её разумеют пяти метры и кокетки.
Предпринимая сие важное дело, страшусь я скудного моего таланта и думаю, что не в силах объяснить столь важные и великолепные на свете вещи, однако, видя оные от всех людей в забвении, осмеливаюсь рассказать о них. Ежели слог мой будет не текущим и изъяснения темны, то весь прекрасный пол и вы, госпожа Аленона, — промолвил он, — должны извинить меня за моё усердие, которое одно только причиною, что я приступаю рассказывать о непонятной и неприступной вещи для мужа, а сие же будет сказка, а не роман, а в них позволено рассуждать обо всём.
Упомнить не могу, или, лучше, не знаю, в котором веке, только уже очень давно, в граде Новогрудке на Белой Руси заведён был университет. В оном университете учился студент, нарицаемый Неох, он был очень весёлого нрава, собою хорош и разумен, учителя и товарищи его всегда им были довольны. Он имел всё, что касается до ученика, только также имел и один недостаток, который имеют многие учёные люди, то есть деньгами был гораздо не богат.
Природа награждает людей разными талантами, одним кладёт она в сундуки множество денег, а в то место, где долен лежать разум, индийскую цифру 0, другим кладёт в голову множество разума, а в карман — ни копейки денег. Итак, в прежние времена живший студент Неох был из того числа людей, у которых карманы всякий день бывают пусты, он часто хаживал в гости, и во всякую беседу приходил всегда первый, а к себе никого не звал для того, что потчевать ему гостей было нечем, не застенчивые люди много раз ему за то выговаривали, однако он всегда извинялся шутками, приличными студенческой отваге.
В таком худом и безденежном состоянии препроводил он целые 23 года, и в это время научился довольно исправно. Наукам его ни роскошь, ни любовь препятствий не делали, которые нередко или нас многому научают, или и последнее понятие отнимают, а он не ведал ни того, ни другого: следовательно, одна только Пения присутствовала в его сердце, лучшая из всех приятельница Минерве. На 24 году его возраста не знаю, какое-то проворное божество шепнуло в ухо Неоховой тётке, которая жила в другом городе, что б ссудила она племянника своего некоторой суммою денег, что она и исполнила. Когда принесли к Неоху деньги и стали ему отдавать, то он чуть не упал в обморок, насилу мог опомниться от радости и чуть не получил горячки, так-то деньги милы тому, кто отроду не имел их в своём кармане. Сделавшись полным над ними господином, хотел он употребить их в свою пользу и предпринял узнать, сколько из всего университета сыщется ему приятелей, а о друзьях он уже и не думал: ибо в нынешнем веке дружелюбное мастерство давно крапивой заросло. Желая же предприятие своё расположить по своему соизволению, нанял он нарочно для того дом и трактирщика, что б довольствовать его и приятелей его целые сутки.
Всяк ведал, что Неох знаменит был бедностью в городе, не уступал в том самому последнему гражданину и мог назваться правильно пресведущим героем с котомкой, и для того, как он думал, не пойдёт ни один человек к нему в гости. Он написал реестр, в котором не менее как 25 человек назначил поимённо, и так, с такою радостью, и пошёл к первому из них и попросил его на завтрашний день к себе откушать, притом показал тот реестр и сказывал, что всех этих людей намерен он пригласить к своему столу, что б возблагодарить их за старую хлеб-соль. Званый им гость захохотал и, сняв колпак, кланялся Неоху, благодаря его за одолжение и притом просил, что не изволит ли Неох завтрашний день у него откушать. « Хотя у меня и не будет такого великолепия, — говорил он, смеясь, — как за вашим столом, однако я думаю, что вы за это не погневаетесь, моё дело не богатое, так надобно жить на свете сколько-нибудь поскромнее», — и так посмеявшись над ним и над его столом, отпустил его от себя с честью и с любовью.
Неох, оставив его дом, пошёл к другому и, идя, рассуждал сам с собой, что удобнее на дно реки погружённому жезлу всплыть на поверхность воды, нежели бедному человеку сделаться вдруг богатым. Званый им гость, может быть, подумал, что Неох делает над ним какую-нибудь шутку, которых уже много они от него видели, и так, в уплату прежнего Неохова одолжения, посмеялся он и над ним несколько:
« Как аукнется, так и откликнется». Придя к другому, точь в точь такой же получил смутный и неопределённый отказ, и так далее, из 25 человек ясно обещали посетить его дом только четверо, и то такие, которые были одного тиснения с Неохом и жили с ним по-братски, ночью были все раздеты, а днём все пятеро одевались в два поношенных кафтана, которые служили им по жребию.
Придя домой, не углубился он в философию, и не стал рассуждать о ложных приятелях, а пустился в горячее вино и наполнился им столь исправно, что едва узнал свою постель, лёг на неё и с превеликим удовольствием заснул. Что грезилось ему во сне, того я не ведаю, а только то знаю, что он уснул столь сладко, что мог проспать до самых тех пор, пока начну я рассказывать второй вечер весёлого его похождения, а теперь в угодность моему герою отправимся и мы на свои постели, что б не разбудить и не потревожить его нашими рассказами.
Глава 17.
Вечер 47.
Продолжение сказки о тафтяной мушке
править
Тогда уже рассвело, когда Неох проснулся. Он призвал к себе трактирщика и приказал готовить ему вечерний стол, ибо вознамерился гостей своих потчевать на совсем иной манер: приказал пригласить музыкантов и так же других людей, к тому принадлежащих, и, словом, всё то, что надобно бы ему делать. Потом обвязал голову свою платками и надел сверху теплый колпак, ещё тулуп и епанчу, которые все купил на присланные от тётки деньги, лёг в постель и стал дожидаться в оной гостей по обыкновению приказных служителей, которые нередко принимают так челобитчиков. Дело уже подходило к обеду, Неох увидел у себя в комнате 5 человек, которые были не последнего звания в городе. Он с великим восхищением, поворачиваясь на постели, просил их, что бы они сели, вскоре потом и с излишком наполнилась его комната, вчера обещали только четверо, а теперь человек и до 15 уже набралось. Некоторые из них пришли пообедать, потому что желудки их были опорожнены, а в другом месте, может быть, нужды не имели запастись столовою провизией, а другие пожаловали, согласившись посмеяться над хозяином, знали они, что он беден, следовательно, думали, что ему нечем их попотчевать, а о присланных о тётки деньгах были без понятия.
Неох, во-первых, начал перед ними извиняться, что к вечеру сделался с ним жестокий припадок, и принимал он поутру лекарство, которое привело его в превеликую слабость и не позволяет встать с постели; просил он, что б гости его сели, и когда находились уже все по местам, то вместо того, что б приказать поднести им по чарке водки, как обыкновенно бывает перед обедом, надул он философические органы и начал предлагать им новую систему о свете. Всё голодное собрание незастенчивым образом докладывало ему, что такие пространные задачи предлагаются после обеда, и что года желудок в хорошем здоровье, тогда и разум бывает понятливее. Неох вздохнул чрезвычайно невозможным образом и говорил им так: « Государи мои, видя меня в такой слабости и почти уже при последнем издыхании, удовольствуйте несколько моё желание, вы мне все приятели, а у приятелей легко всё выпросить можно, помните ли, один премудрый человек сказал, что вино помрачает разум, а у меня за столом его будет весьма довольно, и так, набравшись его, не так уже будете вы здраво рассуждать о свете».
Гости, хотя и голодны были так, как волки, однако захотели быть учтивы. Что б не потревожить больного, слушали мнение его часа с 3, только увидели из его рассуждений, что система его и до завтрашнего дня не окончится, и так большая половина, вставши и поблагодарив хозяина за хлеб и за соль, пошла искать обеда где-нибудь в ином месте, только не в таком, где вместо оного предлагают рассуждать о свете.
Это был четвёртый час пополудни, Неох оставшимся у него гостям приказал поднести по чарке водки с некоторою весьма малого количества закуской, которая не утоляла голод, но больше приводила оный в совершенство, и начал с новыми силами продолжать излагать мнение своё о свете.
Это правда, он говорил очень красно и замысловато, и когда б гости его поели, то не поскучали бы слушать и целые три дня. Солнце уже прищурилось и уснуло, мрачная ночь покрыла небо чёрною своею епанчой, может быть, сытые и праздные граждане после ужина, а гости Неоховы ещё и не обедали, однако он не переставал рассказывать, а обед продолжал скрываться. Дурная тут надежда поесть, где во всём доме ни одного куска хлеба не видишь. Итак, ещё несколько человек, положив шляпы под мышки, встав со стульев и поблагодарив учтивым образом хозяина за его угощение, пошли, не обедав, искать ужина.
Тут остались только четверо, те, которые обещали прийти к нему обедать, они говорили Неоху:
« Так ты, брат, столько же богат, как был и прежде, и почиваешь гостей своих по старому своему обыкновению? Однако что ж делать, мы не виним тебя твоею бедностью, по крайней мере, вели нам дать хоть хлеба с водою. Новая твоя система о свете насыщает наш разум, а желудок без пищи не соглашается больше слушать твои изъяснения».
Неох спрыгнул тотчас с постели, сбросил в одну минуту с себя всё ночное платье и надел выходное, которое стоило хороших денег.
« Смотрите на меня, — говорил он своим приятелям, — и узнайте теперь, в каком я состоянии».
Потом отворил он боковые двери, гости увидели в другом покое накрытый стол, совсем не приличный бедному человеку. Неох, сделавшись хозяином, просил их весьма учтиво сесть за стол. Как скоро сели они за оный, то столько же числом вышло к ним напудренных дам, которые тотчас обошлись с ними ласково и так же сели вместе. Сделалось за этим приятельским столом людей мужского и женского пола дважды по пяти, и так 10 особ. Все они веселились друг перед другом лучше и удачнее. Неох потчевал гостей весьма усердно, однако себя притом больше всех. Он знал очень хорошо русское обыкновение, что хозяину прежде всех надлежит быть пьяному, а без того и гости веселы быть не могут. Дурные нынешние обыкновения здесь не мешались, где присутствовал пьяный Бахус и зардевшаяся Венера, изрядное вино усладило мужской пол, ибо они его чересчур усердно потягивали, и принуждало уже некоторых и дремать, а в женском мозге произвело охоту танцевать, тотчас заревела нескладно настроенная музыка, и пошли все правильно ходить по комнате, женщины ступали важно и замысловато, делая приятные виды и ужимки, а мужчины ходили на реях и нередко пощёлкивали лбами о стулья своих красавиц, что, однако, не истребило в них охоты к пляске.
Те же прелестницы предложили пьяным кавалерам начать прыгать голубца, тотчас все согласились и начали поднимать ноги. Очень скоро в одном углу что-то стукнуло, а это один весельчак вспрыгнул некстати высоко и ударился затылком об стену, потом в другом углу двое как-то ненароком столкнулись лбами и раскроили себе головы: одним словом, везде поднялось головное сражение, и всякий чувствовал себя пораненным. Трактирщик и несколько других людей, сжалившись над их нестройным весельем, зачали растаскивать их по постелям.
Когда уже сжалился над ними такой человек, с которым честь и совесть никогда не встречаются, то мне, человеку не торговому, и подавно надлежит оказать моё сожаление и перестать описывать дурное и пьяное их состояние, и ежели ещё скажу я хоть слов 50 в сей вечер, то, дожидаясь оного, перебьются они все до смерти. Итак, окончим сие их веселие и оставим их в покое, дадим окончить то Венере, что начал Бахус, потом услышим, что заговорят они на другой день, в то время как начну я рассказывать третий вечер Неохова приключения.
Глава 18.
Вечер 48.
Продолжение сказки о тафтяной мушке
править
Гости и хозяин, оставив постели, охнули раза по три, иной о поверхности, а другой о внутренности головной, для того что головы их как от вина, так и от сражения изрядно были потревожены, однако остатками от вчерашней пирушки наполнили они себя, опохмелившись и так расставившись с грациями, пошли все, куда каждого должность посылала. Неох, как скоро появился в университете, то приняли его там, как восьмое чудо света, вчерашние его гости хохотали, глядя на него, иной хвалил его вино, которое он пил за столом, другой кушанье и т. д. А как бывшие у него уверяли остальных, что они потчеваны были вправду весьма великолепно, то переменили они насмешливую речь на учтивую и начали приветствовать Неоха единственно только для того, что бы он позвал их вновь к себе в гости.
Неох, поняв сию загадку, не преминул просить их на завтрашний день к себе откушать, все были рады и готовились с превеликим удовольствием. Как только настало обеденное время, то всякий спешил, что бы прийти ему первому и получить от Неоха большую почесть, наконец все собрались и за великолепным столом повеселились, от чего имели много случаев к хорошей между собой драке, ибо диспутировали они на латинском языке о многих трудных вещах. По окончании застолья Неох стал прежде всех, взял шляпу и, вынув половину золотой гривны, дал хозяину, говоря притом, что он очень хорошо довольствует всякого за деньги, поблагодарив его, пошёл потом домой. Пьяные гости имели полную власть толковать Неохов поступок с хозяином к своему избавлению, а как они встали и хотели идти вон, то хозяин докладывал им, что бы они заплатили каждый за себя за кушанье: иные без отговорки заплатили, узнав, каково покушать против воли у Неоха, а другие заспорили и платить не хотели, то трактирные, отважные в кулачных поединках слуги уговорили их к тому разного рода оплеушинами. Пирушка эта кончилась печально, и для того в городе смеялись столько, сколько кому заблагорассудилось: известно, что и слёзы бывают причиною смеха, а смех нередко бывает причиною плача.
Я бы мог говорить и ещё о некоторых приключениях, которые Неох учинил памятными в своей жизни, однако знаю, что как бы дела велики ни были, да ежели произведены они молодым человеком, то от большого числа высоких людей принимаются с презрением. Итак, что б таким низким повествованием не причинить скуки важному уху, оставлю я другие приключения, ибо довольно знаю, что наши молодые граждане охотнее читают романы, нежели сказки. Сверх того, уже время приступить мне к настоящему делу, и показать то, в чём есть необходимая нужда, касающаяся до самой сей сказки.
На 24-ом году Неохова возраста упрямое его счастье, которое всегда от него убегало и даже до сих пор никогда с ним не встречалось, появилось перед ним в полной силе и вознесло имя его и его самого на высокую степень.
Я знаю, каким образом, да и вы легко осведомитесь, — промолвил он (рассказчик), — ежели не поскучаете слушать далее.
Когда угомонится солнце, и граждане начнут называть время это вечером, Неох имел обыкновение прохаживаться по городу или для того, что б подышать хорошим воздухом, или, прежде, по той причине, что в безденежном состоянии сидеть дома очень скучно. В некоторое приятное вечернее время шёл он по улице, которая почиталась главною во всём городе, вдруг остановил его голосом человек, а по платью — пылкое животное, наследник известного Меркурия, а именно: скороход, который, подав ему письмо, с превеликой поспешностью ушёл с глаз его, не сказав ему ни слова. Неох, посмотрев на письмо, увидел, что оно подписано на его имя, ничего о том не думая, распечатал его и начал читать. Оно было следующего содержания:
" Неох, завтра после полудня в восьмом часу должен ты быть за городом подле дуба Расстана (сей дуб имел от города расстояния на одну версту, и здесь обыкновенно прощались с тем человеком, который выезжал из города: короче сказать, были здесь росстани, так, может быть, от сего дуб получил сие имя. Пр. автора) и дожидаться того, что я тебе назначу.
Если бы Неох был волокита, то бы, конечно, прочтя сие письмо, испугался и подумал, что пишет сие к нему какой-нибудь соперник и назначает место, на котором бы пощекотал его несколько шпагою, однако Неох был весьма далёк от шайки нарциссов и не знал ещё совсем ни любви, ни волокитства, сверх же того в Новогрудке не слышно было тогда о поединках, да и не мог приять всё это Неох на свой счёт, так как ни вера, ни закон, ни народ его того и помыслить не позволяли. И так он дивился только тому необычайному и нечаянному случаю и предпринял ожидать назначенного ему времени с нетерпением. Он же не был из числа тех людей, которые бегают по дворам, высунув язык от нетерпеливости, и рассказывают всем людям то, что им сказано от другого за тайну. Придя в университет, не сказал он никому о своём приключении, а предчувствовал, что с этой минуты будет он действующим лицом в том романе, который сочинителю писать заблагорассудилось. Неох теперь в полной его власти, и он будет повелевать им так, как своим невольником, может одеть его в странную одежду, наденет на него золотую кирасу с жёлтою епанчою, на голову даст ему белую чалму с жёлтыми полосами, лицо покроет чёрным и взденет в уши ему вместо серёг по крупной жемчужине, вручит ему лук, а за плечи — колчан со стрелами, подпояшет его экватором и обошьёт платье зодиаком вместо позумента, и так покажет его людям, собранным с четырёх частей света, или ещё большему их количеству. Ежели соизволит, даст ему скипетр и посадит на престол, свергнувши с оного, заключит в темницу, даст ему любовницу и опять отнимет оную, сделает с ним превращение и пошлёт выше облаков к Солнцу, а ежели сойдёт с ума по общему обыкновению писателей романов, то повернёт землю вверх дном и сделает его каким-нибудь баснословным богом, ибо от романиста всё невозможное статься может, а я, — продолжал рассказчик, — как сказываю сказку, то без всяких пышных украшений буду продолжать моё повествование от начала. На другой день, когда наступило Неоху назначенное время, то он прибрался несколько порядочнее обыкновенного и пошёл на то место, где должен был ожидать неизвестного. Препроводив с полчаса на оном времени, увидел, что игривые ветры подняли великую пыль в поле, потом из густых земных облаков означились шесть животных четвероногих, которые тащили за собой весьма не дурную карету. Сидящий на козлах кучер с гордыми усами и с важным видом повелел остановиться лошадям здесь, где Неох дожидался, потом вчерашний скороход, подойдя к нему, говорил следующее:
« Государь мой, мне приказано просить тебя, что бы ты поехал в этой карете, а куда — об этом мне сказывать не велено, согласен ли ты на то»? — промолвил он.
« Со всею охотою», — отвечал ему Неох.
« Очень хорошо, — продолжал зовущий, — должно вам теперь завязать глаза, а мне сидеть с вами в карете и смотреть, что бы вы не развязывали».
Неох при сём слове рассмеялся, он никогда не сочинял ни сказок, ни романов и так подумал, что в самой вещи начинается с ним какая-нибудь весёлая повесть или забавное приключение. Нет на свете твари отважнее студента во всяком неизвестном случае, а как Неох из таких людей был не выродок, то тотчас и согласился. Скороход не только одни глаза, но всю голову опутал ему полотном, которое он с собою привёз, по чему видно, что рачительно приказание исполнял того, кому это надобно было. Когда Неох поместился со скороходом в карете, то этот романтический или, попросту, дурацкий маскарад ездил часа с два по неизвестным Неоху местам, которое время всё похохотал незрячий студент. Он воображал себе, что сделался героем глупой истории или вздорного приключения, потому что начало неизвестного случая казалось ему смешным и необыкновенным.
« Ежели надобно тому, к кому меня везут, — думал он, — незрячего, так в нашем городе довольно найдётся слепых, можно бы одного из них в это дело употребить, а то я, — размышлял он, — который видит обоими глазами, должен без нужды заступить место слепого»…
Наконец, размышляя долго, попал он на истинный путь разума и узнал, что писатель романов, желая привести читателей в восхищение, получит громкую славу, присвоит себе Пегаса и получит парнасский лавр, не только это, но и на воздухе палаты построить может, ежели только захочет.
Карета остановилась, Неоха из оной приняли и повели по лестницам на высокое крыльцо. Он шёл, поддерживаемый двумя людьми, которые сказывали, как должно ему поднимать ноги по мере сделанных ступеней. Сие отважное создание помирало со смеху в то время и жалело о том, что ног своих не выучило ходить по нотам, а то бы, слушая голос проводников, и по тому их произношению поднимало ноги иногда выше, а иногда опускало, или бы двигало оными равно, по восклицаниям провожатых.
Ведя очень долго, наконец остановили его и развязали ему глаза, он увидел себя в маленьком покое, в котором не было ни одного окошка, и который весь освещён был белыми свечами, стояла в нём великолепная кровать, стол и несколько самых мягких и покойных кресел, так же стенные часы удивительной и редкой работы, на стенах были зеркала и картины, а пол покрыт был зелёным сукном. Сие описываю я для того, что сочинитель романов должен быть непременно историком и не упускать ничего, что принадлежит до вранья и басен, а ежели оного мы, хотя я и не из числа оных романистов, употреблять не будем, то скоро все люди потеряют к нам должное уважение, и трудами нашими будут обёртывать купцы товары, а пяти метры — завивать волосы. Скороход просил Неоха, что бы он сел и подождал хозяина, о котором уверял, что прийти не замедлит. Неох без всякого труда угадать мог, что это дело важно и требует великой осторожности: того ради не хотел и спросить об имени хозяина и остался здесь один только, без всякого страха. Что же он думал об этом, я не ведаю, хотя бы и должно было мне описать его смущение и движение сердца, но сочинители романов, ежели видят где непонятное их уму, то всегда оставляют то без описания, что б не так много невежество их открывалось перед теми, которые почитают их разумными и учёными.
Глава 19.
Вечер 49.
править
Очень скоро вошла к нему женщина в чёрном платье и в маске. Она имела благородную осанку и очень хорошее телосложение, только видно было это, что она уже была не любовница и отказала сие звание другим, которые несколько её моложе. Неох, как скоро увидел на ней чёрное платье и маску, то подумал, что делается с ним Овидиево превращение, а в доказательство того ожидал, как она заговорит — стихами или прозой, и ежели бы она хотя одну рифму сказала, то бы он, конечно, подумал, что старинная неодушевлённая мифология хочет воскреснуть теперь перед его глазами.
Она, вошедши, приветствовала его самым чувствительным образом, или так, как всякая женщина принимает весьма надобного её мужчину, то есть такого, который вознамерился оценить по достоинству красоту и её и разум. По учинении с обеих сторон обыкновенной учтивости села она в кресло, не позабыла так же просить о том и студента.
« Ты, господин Неох, — говорила она, — вчерашний день получил письмо, и думаю, что немало удивился его слогу, так же не меньше, я думаю, дивишься и твоему сюда приезду, дело это важно и требует весьма великой осторожности, и ежели бы ты знал, в каком ты теперь доме, то бы, конечно, сказал, что мы ещё недовольно осторожности принимаем. Писала к тебе женщина, она оказывает тебе свою преданность и препоручает себя твоим услугам, а как ты человек, довольно знающий светские обыкновения, то, думаю, короткое моё описание объяснило твоему понятию всё наше требование».
« Я понял, сударыня, что значат твои слова, — ответствовал ей с поспешностью Неох, — понимаю и то, — продолжал он, — что с твоим предприятием начинается моё благополучие, я человек такой, из которого ты всё сделать можешь, что только захочешь, я могу быть самый нежный Адонис, проворный Меркурий и искусный стряпчий, буду за твоими делами ходить с таким усердием, как будто за своими собственными, изволь только выговорить, что тебе от меня надобно».
После сих слов женщина, усмехнувшись, говорила Неоху:
« Ты очень проворен на язык, только таков ли ты в самом деле»?
« Клянусь тебе пламенным Саваофом и всеми Ему верными духами, что я наделаю ещё больше, нежели ты думаешь», — был ответ.
Потом женщина подала ему золотую табакерку, наполненную золотыми деньгами.
« Вот тебе, — сказала она, — начало нашего снисхождения, да это ещё ни что иное, как только залог, и к тому благополучию, которое для тебя назначено. У меня есть ещё река, которая течёт золотом, и ты можешь всегда из неё черпать, когда только захочешь, только будь проворен и незастенчив».
Неох был вне себя, когда трепещущими руками принимал подарок, и восторг, произошедший в нём от золота, помешал порядочно возблагодарить свою благодетельницу. Этому вы удивляться не должны, — продолжал сказывающий, — ибо деньги имеют великую силу над нашим сердцем, а писатель романов — ещё большую. После сего разговаривали они очень долго, хитрая эта женщина старалась тем узнать Неохов разум, его скромность и проворство, которые все потребны были в предпринятом ими деле, однако напала она не совсем на простака. Он со своей стороны старался приметить свою судьбину и выведывал из её ответов, в какую он должность назначен будет. Женщина, как бы хитра не была, но в нужных случаях показывает свою слабость и против воли открывает те тайны, которые одной только ей ведать бы надлежало. Сверх же того Неох имел очень хорошее лицо, стан преизрядный, разум с лихвой и вольные поступки, против такого предмета и Пенелопино постоянство, верно, бы поколебалось. Он между учтивыми речами спрашивал у неё, кто она такова, чей этот дом, и кто его просил к себе для свидания, однако не получил на то никакого ответа. И так поговорив о пользе любовного приращения, о движении любовных планет во внутренностях страстных людей, о Купидоновой сфере и о других прочих явлениях на Венерином небе, позже, нежели в полночь, расстались. Неоха опять отвезли таким же образом, каким и привезли и приказали в наступающий день в том же часу и на том же месте явиться, напоминая притом о скромности, как о такой вещи, без которой ни один человек в свете прожить не может, ниже сам сочинитель романов.
Неох вступал в университет богатым, несмотря на то, что часов с 5 тому назад вышел из него как бы бедным. Счастье вселяется и в ослиную голову, да иногда ещё и скорее, так что это неудивительно, что оно встретилось с Неохом, да удивительно то, что с разумным человеком, такого достоинства люди, мне кажется, при рождении получают это право, что б весь свой век называться бедными и не иметь участия в обладании редкими и блестящими металлами. Как скоро пришёл он домой, то высыпал на стол деньги и поставил табакерку, призвал своих товарищей и говорил им:
« Друзья мои! Я, как вы знаете, теперь богат, а богатство к богатству тянется. Деньги, как говорится, к деньгам. Вот, когда прохаживался я по городу, то встретился со мною некий хранитель богатства и подарил мне это сокровище»!
Все начали его поздравлять и, казалось, как будто бы предприняли попытку его попотчевать: чего деньги не сделают. Неох изволил здесь обмануться и наполнился великою радостью, ради того послал за хорошим вином, в одну минуту комната его наполнилась бутылками, а немного погодя все студенты и ученики наполнились хмелем, здесь ничего больше не слышно было, как только:
« Друг и приятель»!
Проводили они всю ночь в сём весёлом упражнении; сон позабыл совсем нашу весёлую компанию и не входил к ним в комнату. Во время всего празднества деньги и табакерка лежали на столе, иной правдивый и постоянный человек подходил к ним и брал их, почитая Неоха должником своим прежде, другие брали их на собственные нужды, обещая после возвратить, а некоторые, имев к тому время и место, пробовали себя, могут ли они искусным образом украсть, однако Неох, заметив, быстро пресёк подобные их попытки, а после, простив, сам раздал им некоторое количество. И так к утру не осталось ни одной копейки. Золотая табакерка во всё это время переходила из рук в руки, иной хвалился её саму, другой выхвалял искусство мастера, третий благодарил того, кто её подарил Неоху, и так далее. Наконец заметалась она во множестве пальцев и от потных рук так много потускнела, что после её уже и увидеть было невозможно. Таким образом скончала она пребывание своё у Неоха.
Поутру, когда проснулся тороватый студент, то увидел, что он столько же богат, как был прежде. Жаль ему было тратить остававшиеся от тёткиного наследства деньги на то, что бы утолять пары, которые понимались в его голове от вчерашней пирушки (см. описание действия инъекции семипроцентного раствора экстракта Suambo в следующей публикации: Стечкин Сергей Яковлевич. (Сергей Соломин), Конец Шерлока Хольмса). Это происшествие заставило его быть более осторожным. Страсть скупых людей и соболезнование о деньгах в одну минуту обострились в его сердце. Он проклинал себя, укорял безумием и неосторожностью, однако, угомонившись несколько, ибо он ещё не совсем был из числа нетороватых, предпринял поступать вперёд воздержаннее, но, со всем тем, проводил весь день в превеликом сетовании, так, как самый исправный мот или страстный картёжный игрок. Когда же настало ему назначенное время, то поспешил он на то место с нетерпеливым желанием, по счастью его, там уже его дожидались, и с таким же обрядом, как и прежде, привезли в тот дом.
С четверть часа сидел он в той комнате и беспокоился весьма много как воображениями, так и головою, которые делали его совсем неспособным к изъяснению мыслей. Вошла, наконец, к нему женщина в маске, однако это была не вчерашняя его благодетельница, прелести её проникали и сквозь безобразное прикрытие. Она была столь складна станом, что Неох не видел во всём городе ещё такого прекрасного телосложения. Руки, которые он мог беспрепятственно видеть, довольно способны были и одни тронуть ещё не стеснённое Неохово сердце, платье на ней было преизрядное, да и такое, как будто бы сама любовь старалась оное украсить и сами грации шили его своими руками, и представилась она ему никем иным, как сей земной богиней, которой служили все нежности и приятности. Хмельной студент, как скоро её увидал, то, не ожидав такого предмета, остолбенел и пометался несколько в разуме, он сам не чувствовал, что глаза его прикованы к красавице, а он — к тому стулу, на котором сидел. Сия прелестница должна была ему напомнить, что бы он оказал ей почтение. Неох, услышав сие, как будто бы от крепкого сна пробудился, в одну минуту пропало его смущение и беспокойство, он пришёл в некоторую стыдливую робость, принялся за учтивые слова и за модные поклоны, искал оправдания в острых выдумках и отборных сочинениях речей и, словом, старался всем, что бы исправить свою непростительную погрешность.
Глава 20.
Вечер 50.
Продолжение сказки о тафтяной мушке.
править
« Государыня моя! Такой худой поступок мой ничем извинён быть не может, как врождённым снисхождением, свойственным вашему полу, я не сомневаюсь, что сколь вы прелестны, то столь же сердце ваше нежно и снисходительно, припишите промах мой, сударыня, моему удивлению, а не знаемой мною неучтивости. Я как скоро вас увидел, то сделался неподвижен, ежели бы вы не столько были прелестны, то первое сие свидание не сделало бы так великой во мне перемены. Признаюсь вам, что красота ваша и моё удивление сделали меня бессловесным», — говорил он.
Известно, что такие приветствия женщины принимают с превеликим удовольствием и радостью и что они для них приятнее, нежели тот, кто их выговаривает. Кто в нынешнем веке имеет этот дар, что б угодить модной щеголихе, тому без сомнения отворены все бесчисленные двери Венериного храма, и он всякое в свете благополучие получить может, чему ясное доказательство увидим мы и в Неоховом похождении.
Владимира, — так назвалась пришедшая госпожа, — слушая его слова, позабыла совсем маленькое неудовольствие, оказанное ей Неохом, и при сём первом случае оказала ему столь великую благосклонность, которая ни с чем сравниться не может. В чём же оная состояла, то сие ведаю я один, да сочинитель, и не только всем но и вам того не откроет, ибо его дело не богатое, так, живя в свете, надобно быть сколь-нибудь поскромнее. Что ж Владимира поступила так ретиво в любовных упражнениях, то это произошло от того, что она была девушкой светской и знала больше, нежели ей надобно было, читала романы и из них научилась презирать людей и перед всеми гордиться, узнала почитать за безделицу нужные вещи и пользоваться тем, что запрещает стыд и благопристойность, уразумела, как пересмехать своих сестёр, да только тех, которые её умнее, поняла, каким образом презирать свою веру и отечество, а любить чужестранных обманщиков, словом, всё то, что принадлежит развратной щеголихе. Сверх же того Неох был как разумом, так и лицом недурен, а против такого предмета нынешняя женская добродетель, как малая трость против ветра, шатается. Много бы мы теряли, ежели бы все девушки и женщины были так застенчивы, как бывали они в старину. Стыд и благопристойность, сии два несносные варвара, хотя и не всеми, однако многими совсем уже истреблены, и мы уже ныне редко имеем это несчастие, что б увидеть у девушки в лице краску в то время, когда мужчина изъявляет ей своё желание. Кажется мне, что природа по временам переменяется, это тягостное бремя ложится на нас потому, что мы начинаем быть стыдливее женщин. Знакомство у ретивой в любви девушки с отважным студентом в одну минуту взошло на высокую степень, и начали они столь дружно друг друга осязать, как будто бы старинный супруг с древней сожительницей, а нынешние люди, которые обязуются браком совсем не с теми мыслями, гораздо к тому не способны и для того примером я их здесь не поставил. Что ж они в сие время говорили, того поставить здесь не рассудилось мне за благо, это бы одно составило ужасной величины книгу, которую бы за огромностью, я чаю, никто читать не стал. Сверх же того любовницы в таком случае говорят коротко, но приятно, смутно, но чувствительно, тихо, но голос сих сирен проходит во внутренность нашу и касается сердца, непонятно, но разум наш скорее всего понимает их загадки, они речей не начинают и о конце оных никогда не думают, а мы догадываемся, начинаем и оканчиваем и с таким успехом, что всегда попадаем на их мысли, чему в доказательство служит это, что между множества наук не видим мы науки любовных дел, но в оных учитель наш — сама природа, разум — переводчик сердца нашего, а глаза — истолкователи нашего желания. Следовательно, описание их разговора мало бы принесло увеселения, а может быть, подало бы случай к соблазну, чего весьма опасаюсь, оставляю оное без всякого изъяснения.
Потом вошла к ним Навера, надзирательница Владимирина, и сказала ей, что отец её спит уже в свою волю.
« Ну, так мы теперь безопасны, — говорила Владимира, — и можем целую ночь наслаждаться приятностями без всякого вмешательства. Время уже нам уведомить Неоха, — продолжала она и, оборотившись к нему, говорила, — я дочь известного в городе магната, и это его дом, в котором ты находишься теперь».
Сие говорила она уже без маски, а когда её скинула, того я не видал, ибо не всё в свете усмотреть можно. Неох, услышав её слова, задрожал, сердце его окаменело, кровь застыла, и он не знал, что и отвечать. Ибо магнат был в то время страшнее и самого ужасного тирана, и ежели, не льстя господам, выговорить саму правду, то они, вельможные, так и поступали с народом для того, что правление оным было в раках магната, который всегда казался благополучным и набожным, однако проливал столько человеческой крови, сколько Неман приносит прибыли в то место. В которое он впадает, и можно было припомнить тут пословицу: « в тихом омуте черти водятся». Владимира, приметив необычайную перемену в Неохе, узнала тотчас, сколько отец её мил и приятен народу, и для того старалась как возможно ободрить унылого любовника. Она изъявляла то знаками, что сердечное чувствовала отвращение к своему отцу и желала освободиться от него каким-нибудь лёгким и неподозрительным случаем. Она уже начинала презирать его и искала всегда своей воли, а что б сделаться госпожою над своими поступками, то готова была на всё согласиться, ибо нет ничего приятнее женщине, как господствовать над другими, а самой ни от кого не зависеть, и от сего произошло, что, не желая от своих прав отказываться, противный пол изобрёл поговорку: « у бабы волос долог, да ум короток». В нынешнем веке нередко видим мы такие примеры, так, вы, слушатели, должны освободиться от удивления, ежели вы до него охотники. Неох, уразумев её желание, в пущее пришёл от того помешательство, такое усердие к родителю вселило в него совсем противные прежним мысли, а Владимира подумала, что сие его смущение значит согласие, обрадовалась весьма тому и предлагала все свои сокровища к услугам своего заблуждения, а как дело пришло к тому, что бы принимать ему довольно оных из рук Владимириных, тогда уже находился он в полном и совершенном разуме, чему в доказательство служит это, что он не ошибся и положил их в тот карман, который свободен был от книг и от бумаги. Первое сие свидание имело у них двойной успех: возвысили они свою любовь до такого градуса, что застенчивые и робкие любовники не могли бы и в 3 года сего исполнить. Другое — что сделали некоторый изрядный заговор, о котором я умолчу, что б не осрамить жадного к деньгам студента и малоумную красавицу. В сём согласии надзирательница была главной особою, и она давала все подобные к тому наставления двум нашим глупым любовникам, и всё сие предприятие делалось по её научению. Наконец, начал уже показываться день и прекращать их увеселение и согласие. Время перестало плакать над сими неистовыми воздыхателями, и Неоха отвезли домой по обыкновению, а Владимира и Навера заплатили поутру, чем должны были они ночи.
Заглянем теперь в университет. Что делает наш новомодный любовник? Он опять пустился опорожнять бутылки: по этому видно, что его никакая мораль удержать от вина не может. Его окружают все те же приятели, которые и первому его подарку оказали честь с почтением. Он, как надобно думать, из того числа людей, которые вместо Сомна и Морфея употребляют Бахуса, ибо он один увеселяет лучше наши мысли, нежели те двое, студент не спал всю ночь, только и утро не принудило его успокоить свою природу. Он жертвовал равно как Афродите, так и Минерве, однако все сии божества, собравшись вместе, успокоили наконец усердного Бахуса в объятиях сладкого и крепкого сна.
Глава 21.
Вечер 51.
Продолжение сказки о тафтяной мушке.
править
На другой день Навера не замедлила ранее проснуться, она не только что была надзирательницей над Владимирой, но управляла сверх того всем домом, итак, что б не потерять о себе хороших мыслей, должна она была против воли бодрствовать и делать вид, что ей ничто спать не мешало. Женщина сия имела вид набожной и добродетельной старухи, казалась весьма солидной и постоянной, кротость и смирение написаны были на её лице, но все наружные свойства не согласовывались с её сердцем, которое было к зависти склонно, коварно и готово всё неистовое предпринять, только бы вышел из того какой-нибудь доход.
« Кто малого не может, тому и большее невозможно, и напротив того, кому великое возможно, тот может и малое. Пример первому: кто слова утаить не может, тот не удержит великие тайны». Те люди весьма счастливы, которые изрядным наружным видом могут прикрывать все свои внутренние бездействия, и в них самый разумный и прозорливый человек обмануться может, ибо лица нас часто обманывают. Первосвященники древности, хотя и всегда рассматривали внутренности жертвенного скота и узнавали по оным произволения богов, но во внутренности сего коварного существа не смогли бы они усмотреть того яда, который готовило магнату сие злобное сердце. Сей последний столько был уверен в этой старухе, что никогда не сомневался, что б дочь его могла потерять честь и благопристойность под надзором сей ехидной Горгоны. Воспитание и частое обхождение с людьми весьма многие делают перемены в наших нравах, а особливо когда мы ещё не в совершенных летах: каков предводитель, таковы бывают и те, кто следует его примеру. Владимира заняла от Наверы все те дурные качества, которые её ещё в молодых летах уже испортили. Как скоро она проснулась, то надзирательница начала выхвалять её любовника с превеликим восторгом. Она описывала его такими красками, что всякая добродетельная женщина согласилась на время оставить честь и благопристойность. Такие усердные надсмотрщицы великую власть имеют над девушками и своими советами на всё подвигнуть их могут.
« Это правда, сударыня, — говорила она Владимире, — что ты не ошиблась в своём выборе, то-то человек! Как статен, хорош. Умён, и мне кажется, что час от часу я больше нахожу в нём приятности, а что довольно похвалить в нём не можно, так это то. Что он в угоду женщине всё в состоянии сделать. Подлинное сокровище ты получила. Я говорю чистосердечно, что я, старухою будучи, конечно, бы всё в его удовольствие сделала».
Владимира, слушая сии слова, была в превеликом восторге и благодарила Наверу, что она с помощью неё сделалась благополучной.
Что говорили они о магнате, то я к стыду и посрамлению старой надзирательницы и малоумной красавицы того не изъясняю, ибо знаю, что подверженные равному с ними пороку, которые ещё до исполнения своих предприятий почитаются людьми изрядными, не с большой охотой оное слушать будут; — итак, желая освободиться от нарекания, умалчиваю о всех их неистовствах, а буду говорить только о том, что можно без большой к ним ненависти внести в сию книгу. Когда уже определили они себя во всегдашние любовные упражнения, то не бывали никогда розно с Неохом, которому хотя и говорила часто совесть, но светлая монета делала всегда ей затемнение, когда же умолкли в нём честь и добродетель, тогда он и согласился на неистовое предприятие. Всё уже было к тому готово, только недоставало одного, что рок не приближался к тому, чьей искали они смерти.
Магнат имел обыкновение каждый вечер прохаживаться в своём саду. Навера согласилась с Неохом так, что она спрячет его в удобное и знаемое ею место, когда же ночь будет в полной силе, и все успокоятся, то она, удержав долее обыкновенного в саду старика, подведёт к Неоху, что бы он тотчас его застрелил. Пьяный и отважный студент недолго размышлял, что бы на сие согласиться, и начали все ожидать вечера. Сбираясь на такое храброе и непохвальное дело, Неох не позабыл хорошенько запастись Бахусовыми припасами, ибо в них только в одних и полагал он всю свою надежду и отвагу. Когда настал вечер, то надзирательница потаённым проходом провела Неоха в сад и там его спрятала, сама пошла подзывать магната прогуливаться, а госпожа Владимира осталась в своих покоях в превеликом смущении и просила Бога, что б он смягчил праведный свой гнев и не жестоко бы наказал её за беззаконие.
Магнат с надзирательницею прогуливались по саду довольно долго, и когда настало время к исполнению их намерения, тогда Навера подвела его к тому месту, в котором Неох находился. Тот, как скоро услышал шум походящих к нему людей, то так испугался, что готов был и сам в ту же минуту бы застрелиться, однако подхватил ружьё и выстрелил из него тотчас, хмель, страх и противящаяся судьба отвратили пулю от магната и наградили ею госпожу надзирательницу в лоб, она переменила старика и вместо него сошла в Плутоново владение и поселилась там навеки. Сие значит: не копай для другого ямы, сам попадёшь в неё прежде. Магнат испугался и упал на землю без чувств и так дозволил Неоху убраться из сада благополучно, который, идя, думал, что без сомнения переселил его душу в царство мёртвых. Страха и смущения тогда уже с ним не было, и он готов быль хотя бы десяток таких непохвальных дел наделать. Того ради прибежал ко Владимире и объявил ей кончину её отца. Владимира залилась тогда слезами и бросилась на постель, и казалась такой дочерью, которая никогда бы не согласилась на отнятие жизни у своего родителя. Женщины так искусно притворяться умеют, что правды и неправды никогда из них не выведаешь. Может быть, и в нынешнем веке есть такие, которые не откажутся последовать Владимире, то я действительно знаю, что они возненавидят меня за сие описание, однако и то мне известно, что всеми никогда любимым быть не можно. Я живу под покровительством судьбины, следовательно, она мой защитник. Наружная Владимирина печаль нимало не согласовывалась с сердцем, итак, в одну минуту кончилось её стенание, а когда вообразились ей все те увеселению, которыми она теперь беспрепятственно наслаждаться может, то как будто бы поневоле взглядывая на Неоха, начала она с приятностью улыбаться. Догадливый любовник, видя её в небольшом смущении, принялся тотчас за философские разъяснения и начал извинять свой и её поступок сильными доказательствами. Он говорил, что врождённое в нас человеколюбие требует иногда того, что б отнять жизнь у ближнего в то время, когда он становится несносен свету, утесняет людей и ведёт весьма порочную жизнь. Словом, он наговорил ей столько, что она почла то добродетелью, что достойно было всякого наказания.
« Так, мы уже теперь счастливы, — говорила она с некоторым робким восхищением Неоху, — и нам уже ничто помешать не может в наших увеселениях. Признаюсь тебе, что я до сих пор жила так, как в темнице, и была невольницей богатства моего и природы. Норовистый мой отец никогда не хотел, что бы я показывалась свету, и всегда старался скрыть меня от людей самым тиранским образом, а теперь я чувствую все удовольствия, какие только выдумать можно, к подтверждению того столько имею богатства, что могу построить три египетские пирамиды, ежели только вздумаю».
И действительно, определили было они на берегу Немана поставить 3 большие пирамиды, но следующие приключения воспрепятствовали их предприятию, итак, Белая Русь до сих пор осталась без того украшения.
« Теперь надобно нам, сударыня, обойти все покои, — говорил Неох, — и осмотреть, что в них есьсть, надобно всё перепечатать, что б не распропало, Навера, я чаю, уже там, и нам должно быть с нею вместе».
Жадность наследников к получению богатства столь велика, что никакое перо описать её не может, и ежели бы они захотели признаться, то бы мы увидели все те худые следствия, которые могут испортить и самого добродетельного человека. Когда вошли они в кабинет магнатов, то Неох с жадным восторгом смотрел на все те вещи, которые ему попадались, и чем которая стоила дороже, тем больше приводила его в неистовое восхищение. Он почитал уже их своими собственными и вносил для памяти в записную книжку, так же не позабыл внести некоторые и в карманы для запаса на первый случай. Ибо человек при получении множества богатства всякое порочное нахальство сделать в состоянии. Честь бедных людей не столь тверда, сколь людей богатых, это я рассуждаю как такой человек, который желает угодить свету, и ежели мне прикажут, то я в угоду моим знакомым сделаю предисловие к этому моему рассказу, ежели он будет записан и помещён затем в печатной книге, в 24 тома и эти докажу, что я на всё согласен.
Неох не переставал осматривать своё имение, помещал его в карманы как возможно усерднее, а Владимира старалась прибрать важные записки казавшегося ей покойным родителя, и когда находились они в сём расположении, то двое слуг, один из коих был садовником, ввели под руки пришедшего в чувство старика. Как скоро взглянули они друг на друга все трое, то все равно остолбенели и сделались бессловесны, хозяйская должность была опамятоваться прежде всех, он так и сделал, спрашивал Неоха, как незваного гостя, каким образом он зашёл в его дом и какую имел в том нужду? Студент принимался много раз отвечать на его вопрос, но не мог ни поворотить языка, ни собрать своих мыслей, ибо страх и отчаяние владели им больше, нежели красноречие и моральная философия. Магнат из такого большого его смущения мог заключить, что он был участником искания его смерти, в чём и не погрешил против чести и добродетели.
Глава 22.
Вечер 52.
Продолжение сказки о тафтяной мушке.
править
К великому прискорбию такого отца, который любил дочь свою чрезвычайно, должен был он признать и её участницей готовившейся ему погибели. Старик, проливая горькие слёзы, спрашивал у Владимиры, что понудило её восстать против отца и, забыв страх божий, искать его смерти. Владимира не могла ничего ответить ему на сие и была в ужасном исступлении, она смотрела на отца отчаянными глазами, и, казалось, будто бы совсем лишилась всякого разума. Магнат велел её проводить в собственные покои и как возможно стараться о приведении её в чувство, а Неоха, как такого гостя, который без зову посетил его кабинет, приказал он, опорожнив его карманы, проводить к иезуитам в темницу и там за весьма крепким караулом содержать до разбора дела, и что бы никого к нему не подпускать, какого бы звания кто ни был. Слуги магната не весьма учтиво проводили Неоха до коллегии иезуитской и уговаривали его следовать за ними самым неполитическим образом, то есть пощёчинами и оплеушинами. Солнце тому свидетель, что они расшибли ему всю голову, и весь воздух тогда наполнен был жалостным воплем. Они уже были в ограде коллегии, как встретился с ними тот брат Ордена, которому должно было заключить Неоха в темницу и принудить его к покаянию, что ксёндз тот немедленно и учинил. Неох, спускаясь к месту своего заточения, укорял свою судьбину и говорил так:
« Льстивое и несправедливое счастье, ты мне показалось на час или для того, что бы омерзеть передо мною, или по той причине, что бы надругаться надо мной. Я знал и прежде, что знаки твоего снисхождения лживы и недолговечны, они показываются людям, не имея начала, следовательно, бедственное окончание всегда готово. Нет на свете переменчивее тебя и ветренее, кто желает получить твою благосклонность, тот, не зная, нечувствительно ищет своей погибели и падает, увлечённый тобою, на дно злоключений, можешь ли ты быть хорошим проводником, когда ты слепо, можешь ли ты быть воздержанным, когда ты неумеренно, можешь ли быть спасением, когда ты ревниво так, как гарпия? Однако при всём этом ты нам милее всего на свете».
Сие нравоучение поставлено здесь некстати, но это самое и составляет красоту всякого повествования, стихи украшает рифма, а романы или сказки украшаются нравоучением, поставленным кстати ли, либо некстати, и ещё больше, как занятым из какого-нибудь старинного хорошего сочинения, то есть цитатою.
По правилам сочинения романов или сказок в сём месте должно описывать разлуку любовников, то, как они проклинают свою жизнь, желают всякий час смерти, ищут, чем заколоться, но в отчаянии не находят, желают прекратить оную ядом, но яд не скоро уморит, итак, отдумывают, теряют, наконец, все свои чувства и вместо обморока засыпают и спят до тех пор, пока не потеряют желания смерти и вздумают начать жизнь снова, хотя и без любовника. Но я последую лучше здравому рассуждению и буду сказыть то, что больше с разумом и с природой совместно. Смерти не так весело ожидать, как свадьбы, и для того Неох не спешил увенчаться земляною диадемою, сверх же того знал он и это, что он мне весьма надобен для продолжения моей сказки, а сочинителю — для продолжения книги, я же человек не приказной, следовательно, есть во мне сожаление, и причиной его смерти быть мне не должно. Мог бы я последовать тем сочинителям, которые, желая украсить своё издание какими-нибудь важными случаями, глотают по целой армии в сутки, но я не желаю запрячь Адониса в Марсовую колесницу и Венеру никогда не отдам в солдатки, как многие это делают под разными видами, знаю, что без разума удивлять людей знак подлой души и свойство несносного пустомели.
Отчаянный человек подобен тому, который тонет в море, и что ему ни кинь, он за всё хватается и во всём полагает свою надежду и спасение. Равно и Неох, находясь в неволе, выдумывал всякие способы своего избавления, но все оные казались ему слабы, наконец, советуясь сам с собою очень долго, нашёл один случай, которым, без сомнения, надеялся освободиться из темницы. Тот ксёндз, который его заключил в оную, был неизъяснимо скуп и упражнялся больше в собирании богатства, нежели в церковных обрядах, чин его не мешал ему притеснять людей, отнимать их имение и заставлять их проливать слёзы. Он часто вступал в приказные дела и смиренным образом отнимал насильно у другого имение, совсем ему не принадлежащее, часто доносил на многих духовных особ неправедно и тем получал себе половину их имения. Впрочем, часто поучал он на кафедре народ, а больше о том, что б все имели любовь к ближнему, так как сами к себе, и изъяснял сии слова с такой кротостью, как будто бы он сам никакому пороку подвержен не был. Много было таких людей, которые держали его сторону и ни под каким видом согласиться не хотели, что бы он имел какое-нибудь светское пристрастие. Неох, действительно, был уверен в себе. Что он всякого человека склонить может на свою сторону, а особливо, ежели узнает его пристрастия. Итак, позвал он к себе тюремного надзирателя и велел доложить ксёндзу, что он имеет до него крайнюю нужду, и что нужда эта времени не терпит. Имай, так звался ксёндз, услышав сие от надзирателя, приказал привести к себе Неоха, которого принял с грубым видом и суровыми словами, потом, выслав всех вон, ожидал от невольника изъяснения. Неох, встав перед ним на колени и приняв на себя смиренный и отчаянный вид, говорил ему так:
« Почтенный служитель христианства! Я вижу, что сделанное мною противно не только вашей, но и моей вере, и жизнь моя в скором времени скончается, то должно мне сделать признание во всех сделанных мною прегрешениях, и потому прошу тебя, что бы ты послал кого-нибудь к моим единоверцам и соплеменникам, что бы позвать от них моей священнослужителя моей веры».
Ксёндз хотел было отказать Неоху, но, убедившись, что все увещевания его бесполезны и тронувшись жалостью, с которой просил несчастный иноверец, внял его просьбе. Послали за раввином.
Когда тот явился, Неох был выведен во двор коллегии, дабы не осквернять оную присутствием стольких приверженцев иудейского закона.
Неох кратко изложил ему суть своего печального состояния, умолчав или сокрыв истинные причины, по которым он в нём очутился. А после сказал:
« Учитель, во время прошлого субботнего собрания отошёл после службы я на другую сторону синагоги, где увидел прекрасную девушку, которая умоляла великого Господа нашего со слезами, что недавно умершему её брату облегчил он наказание в шеоле. Я, вслушавшись в её слова, дерзнул на непростительный грех, приблизился весьма осторожно к ней, прикрыт будучи завесой, говорил от имени Божьего, что я намерен посетить её нынешней ночью и показать ей всё моё снисхождение. Услышав мои слова, пришла она в великое замешательство, а, наконец, придя в радость, обещала принести мне золотую жертву у себя в доме. Но мне уже теперь никакое сокровище не надобно, и я желал бы только, что б грех сей мне был отпущен».
Иефай, как звали пришедшего раввина, при сих словах усмехнулся и вместо строго осуждения Неоха отнёсся со снохождением к его слабости.
« Правда, — говорил он со спокойным видом, — что такое дерзкое предприятие достойно всякого наказания, но такому молодому человеку, как ты, несколько простительно, я бы хотел посмотреть на эту весьма суеверную девушку не для обещанной тебе корысти, или для какого другого постыдного увеселения, каковыми, вероятно, были твои намерения, но единственно только для того, что бы вывести её из заблуждения».
Неох, уразумев его загадку, говорил:
« Отец Иефай, ежели изволишь, я тебя провожу к оной, долг твой того требует, что бы ты исправлял людей, впадающих в прегрешения».
Раввин с превеликой радостью на сие согласился, и начали они приготовляться.
Ксёндз и другие братья в коллегии подумали прежде, отпускать ли Неоха с раввином. Но поразмыслив, решили, что как всё равно не им предстояло решать окончательную участь узника, то и содержать его у себя никакой пользы для них не было, и почитали за лучшее оставить решать до окончательного суда дело с Неохом общине, к коей принадлежал он сам.
Имай после раввинова объяснения, победив обуревавшие его сомнения, перепоручил его столь же почтенному мужу, каким был и сам. Он хотел казаться несколько попорядочнее, ибо в нём не одна страсть к прибытку действовала, но вселялось нечто и другое. Получив от Иефая некоторые деньги, остался он весьма доволен. Итак, выступили они без подозрения за ограду монастыря.
Неох привёл раввина к некоторому большому двору и просил его, что бы он несколько подождал, а он пойдёт и уведомит хозяина о приходе столь важных гостей и того, кого ожидает хозяйская дочь. Он знал, что двор этот был проходной, и так убрался благополучно, а раввину оставил надежду и титул самого изрядного дурака.
В городе Неоху оставаться никак было невозможно, итак, не дожидаясь света, поручил он себя произволению судьбины и сделался в первый раз столь долгим путешественником в свете, может быть, сделал он сие по необходимости, а может, и в угоду сочинителю, всё статься может.
Иефай дожидался с превеликим нетерпением и готовился оказать своё красноречие, что бы как можно лучше рассеять ложные воображения юной девицы. В сём его весёлом положении пошла уже вся ночь, он увидел свет и с ним узрел вместе, что он обманут и что всего ему было досаднее, так то, что в таком почтенном чине и в глубокой старости весьма искусно был одурачен. По чему видно, что старость и высокие чины не делают нас разумными, они производят только к нам в других почтение, а дурачества нашего у нас они отнять не могут. Он столько обозлился на незнаемого им Неоха, что в ту же минуту готов был позабыть всё своё смирение и растерзать его на части, и действительно бы сие сбылось, ежели бы Неох ему попался в руки: ибо со злостью духовной особы и змея сравниться не может. Они не так, как мы, простые христиане, — злятся до тех пор, пока не положат кого из них в гроб и засыплют землёю, но другие говорят, что они и в аду не забывают своей свирепости. Однако как бы то ни было, а Иефай принуждён был возвратиться домой и принести в оный вместо золотой жертвы превеликую досаду и огорчение.
Имай же предпринял сказать по возвращении отца Владимиры, что невольник разломал двери и ушёл из-под караула, ибо другого не вздумал ничего сказать к своему оправданию.
Глава 23.
Вечер 53.
Продолжение сказки о тафтяной мушке.
править
Солнце с востока сыскало дорогу на небо, а Неох из города не мог найти оной до Немана, но язык до Киева доводит. Он находился в пути два дня и, обойдя по берегу, оказался в незнакомом местечке, населённом его соплеменниками и единоверцами. Сии именитые существа, усмотрев в нём отменную добродетель, ибо он весьма способен был ко всяким острым выдумкам и разным удивительным хитростям, приняли его в своё сообщество и удостоили его получения равной с ним доли. Сказал он им о себе, что является хасидом, то есть бродячим мудрецом, и переменил себе имя. С этих пор будет он именоваться Внидолтаром до времени. Раввины, коэны, хазны, канторы, меламеды когда уже удостоили его быть своим товарищем, то не были ни в чём сокровенны и объявляли ему всё без всякой застенчивости. В некоторый день после келейной трапезы, которая изрядно усладила их чувствования, начали они открываться рабби Внидолтару друг перед другом усерднее. Один говорил, что он содержит на своём иждивении прекрасную девушку, которая в угоду ему живёт очень недалеко от молитвенного дома и которую посещает он ночью, другой рассказывал, что получает великую благосклонность от одной управительской жены и всегда бывает у неё в то время, когда муж выезжает из дома, третий хвалился, что он весьма счастлив под покровительством некоторой знатной госпожи, к которой иногда приходит для молитвенного пения, иной говорил, что он влюблён в молодую секретарскую жену и за большую её благосклонность намерен выпросить мужу асессорский чин, что уже ему и обещано, ещё некоторый говорил, что будто наложил проклятие на одного служителя за то, что тот препятствовал ему иметь свидание с женою, словом, они наговорили Внидолтару столько многого, что ежели бы описать всё подробно, то сие сочинение составило бы арабскую библиотеку, которой, как сказывают, некоторый своенравный владелец шесть месяцев топил свои комнаты (имеется в виду легенда, по которой во время завоевания византийского Египта арабами в 641 году военачальник Омар ибн Хаттаб (585—644 гг.) дал повеление сжечь Александрийскую библиотеку, сказав при этом: «Если в этих книгах говорится то, что есть в Коране, то они бесполезны. Если же в них говорится что-нибудь другое, то они вредны. Поэтому и в том, и в другом случае их надо сжечь»). Но старший из них как чином, так и богоугодными делами превосходил всех прочих, он сказывал что доходы в общине делит на три части: одну употребляет на синагогу, другую берёт на собственные свои нужды, а третью тратит на содержание некоторого числа благородных девиц, а именно только двух.
« Они живут великолепно, — говорил он, — имеют множество слуг, довольно карет и лошадей, в доме их бывает собрание старух, женщин и девушек набожных, здесь ни о чём больше не говорят, как о богословии, всякий день толкую Библию и хотят переложить её на стихи. Важные и замысловатые женщины делаю нравоучения мужчинам и сочиняют великую книгу о постоянстве в противность всем светским авторам, а что б книга сия имела отличие от других, то первый том хотят они напечатать розовыми чернилами, другой — зелёными, а третий, который будет не столько важен, как первый, — небесного цвета краской».
Мне кажется, что сии женщины, — продолжал рассказчик, — несколько замешались в разуме, и не худо, ежели бы они спросились о напечатании своей книги у некоторых здешних ещё новомодных сочинителей, из которых один видел Аполлона на Валдае и хочет на сей случай сочинить героическую поэму, в начале которой думает скинуть с Гомера сандалии и обуть его в лапти. Другой делает комедию стихами под именем « Переселение богов из Фессалии на Волгу». В первом вступлении оной носят работники землю, кладут её в кучу и тем стараются сделать Олимп, всё первое действие продолжается в сей работе, ибо складывать большую гору много надобно времени, сверх же того обедают, ужинают, ложатся спать и во сне бредят работники стихами, в конце же сего действия поют они русские песни вместо итальянских арий, которые сочинитель сделал с итальянского и французского манера на русский лад весьма нескладно.
Во втором [ действии] по окончании горы платят им за работу, и которому дано меньше, тот с превеликой пассией говорит большой монолог и укоряет в оном человеческое беззаконие, а те, которые довольны, что заплачено за труды их без всякого изъятия, пляшут на театре, из чего составляется некоторое подобие балета, и тем кончается второе действие.
В третьем приходят боги в разных и смешанных одеждах, которое украшение означает сочинителев разум, жалуются чрезвычайно на беспокойство, которое они претерпели в дороге, иной говорит, что стёр он больно ногу и может сделаться больным, другой говорит, что он уж и так болен, ибо весьма много простудился и не в состоянии сидеть на деревенском Олимпе. Во всём сём действии слышны стенание и вопль, тут поют печальные арии, которые сочинитель взял из песен и из других сочинений разумных авторов, ибо по правилам комедии третье действие должно быть печально и украшено крадеными стихами и мыслями.
В четвёртом [ действии] автор, желая показать всё театральное великолепие, выпускает богинь, которые вместо старинных колесниц выезжают на театр на купеческих четырёхколёсных дрогах и на претощих деревенских лошадях, которое всё досталось сочинителю по наследству. Въезд их приключится при огромной музыке, которая составляется из волынок, рожков, балалаек и рылей [ рыля — славянский музыкальный инструмент наподобие гуслей], потом сходят они с колесниц, осматривают новое место, чрезвычайно им любуются, рвут болотные цветы и, сделав из оных венки. Надевают себе на головы и вместо зеркал смотрятся в непрозрачную болотную воду. Деревенские жители, весьма радуясь их пришествию, потчуют с превеликим усердием простым вином и пивом, боги отговариваются и пить того не хотят. И сие-то составляет самое лучшее вступление в комедии, и можно сказать, что оно коронует сочинителя. В пятом действии сам автор является между богов на театре, венчанный еловыми ветвями, ибо в деревнях о лавре не знают, да он же того и не достоин. Сколь велико его понятие и высокий замысел, столько он мал ростом и походит на самое ненужное самодвигалище, трагическим образом и правильными стихами, которые он в случае нужды делать умеет, просит богов, что бы они позволили и ему жить с ними на Олимпе. Услышав сие, боги и богини начнут меду содой великий спор, в котором, с позволения сочинителя, кричат весьма громко, из чего составляется дуэт, трио и квартет, и сие вступление походит несколько на оперу-комик. Потом, угомонившись, советуют между собою без всякого крику, где уже не слышно и музыки, наконец Юпитер определяет ему жить на Олимпе, выговаривая при том сии слова: ежели бы он дерзнул проститься на фессалийский Олимп, то за такую его смелость превратили бы его боги в квадратную черепаху, а на сем Олимпе может он жить без всякого препятствия, ибо тут большая половина навозу, и для чего ныне поэзия его течёт из навозной Иппокрены. Итак, автор всходит на вершину горы, где клянётся в прозе перед всеми богами, что наделает он множество опер, а особливо важных, и выправит совсем русский язык. Всё сие драматическое сочинение кончится сочинителевой пантомимой, ибо он с Олимпа протянет к зрителям руку и сделает вид весьма прискорбный, чем изъявляет, что бы заплатили ему за работу.
К сему сочинению сделано у автора предисловие, в котором он описал происхождение своё таким образом:
« Я родился в небольшом российском городке, стоящем на берегу реки Волги. Дед мой был столп старинного правоверия и кавалером алого козыря, который носят страдальцы на затылке, кафтан носил геометрический из коричневого сукна в знак смиренномудрия, на руке имел всегда перстень, который не уступал древностью кремлю-городу и котором заделана была весьма искусно часть ногтя с указательного перста протопопа Аввакума. Борода его состояла из сорока восьми волосков, и была она восьмиугольной, и он утверждал, что в такой бороде обитает душа человеческая и всякий волос необходимый член в нашей жизни. Усы имел из 26 волоков — итак, всё было на нём пропорционально. Что ж до разума его принадлежит, то он был весьма несравненный муж в знании, и все стихи, которые напечатаны позади азбуки, знал наизусть и учил оным других, узнавал людей по шапке, кому одесную и кому ошуюю стоять, ведал, в какой шапке сидит сатана и какой боится. На Макарьевской ярмарке рассуждал весьма разумно о бороде и о усах, отчего накопил довольно имения, которым пользуется теперь сочинитель, и, словом, бывал тот муж везде, исключая церквей, куда не ходить имел он свои причины. Кто нюхал табак, то тех людей отсылал он без допроса в ад».
Итак, автор сей приводит, что премудрость досталась ему и пишет он стихи по вдохновению деда, с которого в Брынских лесах списан портрет и хранится весьма рачительно.
Глава 24.
Вечер 54.
Продолжение сказки о тафтяной мушке.
править
В скором времени приехал в местечко из Новогрудка посланный от начальника над местными иудеями, который объявил старшему, что прислан он требовать от него проповедника. « Наш, — говорил он, — по воле Господней заболел и не в состоянии увещевать народ для того, что больной врач не может помогать немощным».
Бросили жребий, и выпал он на Внидолтара. Приказано было ему готовиться ступить в должность народного учителя, отчего он несколько усомнился, однако представив себе то, что один из раввинов и магнат видели его один только раз, и то мельком, рассудил, что те его не узнают, а когда же пришла ему сия надежда в голову, то он с превеликою радостью хотел отправиться и исполнил своё желание. В дороге ничего с ним важного не случилось, ибо он не был из числа тех храбрых людей, которые, находясь в дороге, обижают крестьян по деревням, отнимают у них насильно лошадей, берут съестные припасы и за них не платят, не имея к тому ни малейшего права, и после ласкатели называют их людьми добродетельными.
Внидолтар, приехав в Новогрудок, позван был к старейшинам общины, и главный средь них, спрашивая его очень долго, похвалил его разум и знание. Итак, приказано было ему готовиться к проповеди, приличной к тому торжественному дню, который в скором времени имел место наступить. Новый проповедник не столько старался о поучении, сколько о новом и порочном своём предприятии, ибо он опять взялся умертвить магната, что его любовница ещё здравствовала, о том уведомить себя ему не стоило великого труда. Он призвал себе магида, который, отрёкшись от мира, не отрёкся от денег и любил их столько, что погибель ближнему сделать за деньги мог, никогда не раздумывая, с ним он договорился.
Каким образом и что из того последовало, извольте слушать, — промолвил сказывающий, — я буду рассказывать.
Слышали вы в повести о Силославе, что истукан Чернобога был пустой, и когда надобно было давать ответы, то первосвященник входил в оный, там запирался и говорил устами Чёрнобога, а после как он из него выходил весьма осторожно, то наполняли истукан нарочно приготовленным к тому под престолом пламенем весьма в скорое время по выходе жреческом, что бы тем доказать, будто бы никого в истукане не было.
В те времена настал и у христиан великий праздник. Костёл наполнился небывалым множеством народу, и ксёндз собирался исполнить торжественную службу.
И то, что произошло после, вспомнить заставляет ещё одну старую историю.
Служил в одном костеле жадный ксёндз. И заработки были у него неплохие, а всё казалось ему мало. Скупиться стали прихожане на жертвы Господу Богу! И в костёл не часто стали ходить.
«Надо, — решил ксёндз, — чудо какое-нибудь придумать. Без святого чуда дела, видно, не поправишь».
Думал он, думал и придумал. Распустил по окрестным местам слух, что в воскресенье спустится, мол, с неба в костёл дух святой.
И пошел слух тот гулять по деревням, по хуторам, а ксёндз радуется: « Теперь-то жертвы Богу как из мешка посыплются! Ну, а возле Бога можно и мне будет малость поживиться».
Позвал работника и говорит ему:
« Поймай белого голубя да отнеси в костёл на колокольню. А в потолке проделай дырку и пока что доской её заложи. В воскресенье отслужу я мессу, начну проповедь читать. А ты тем временем полезай на колокольню, поймай голубя и жди. Как только я скажу: „ Дух свенты, сойди на меня!“ — пускай сквозь дырку голубя. Понял»?
« Понял, пане ксёнже», — ответил работник и пошел исполнять порученье.
Подошло воскресенье. В костёл народ валом валит — и старые и малые. Набралось прихожан полным-полно, да на паперти толпа: всем, понятно, любопытно посмотреть на Духа Святого.
А ксендз прямо не помнит себя от радости — такого сбора прихожан сроду не бывало! Помогла-таки выдумка! Отслужил он кое-как мессу, торопясь, с пятого на десятое, и поскорей перешёл к проповеди. А все уже ждут духа святого и без него ничего на костел не жертвуют. Ну, зато уж гребанёт он потом, да не только серебряной мелочи и медяков, а, наверно, какой-нибудь богатый пан и золотого не пожалеет.
Вот начал ксёндз читать проповедь, а работник — шмыг на колокольню. Взобрался, смотрит — нет голубя… Один только ксёндзов рыжий кот на колокольне сидит, облизывается. И голубиные перья возле него валяются…
«Что тут делать? — думает работник. — Другого голубя ловить теперь некогда». А тут вскоре ксёндзов голос послышался:
« Дух свенты, сойди на меня»!
Поймал тогда работник рыжего кота да и кинул его в дырку вместо голубя. «Всё равно, — думает, — одна в них святость: у кота ли, у голубя ли».
Плюхнулся кот прямо ксёндзу на голову, огляделся — полно народу незнакомого, бежать некуда. Тут с перепугу запустил он острые когти хозяину в лысину и зафыркал на весь костёл.
Терпит ксёндз — видно, думает, и взаправду святой дух сошёл на него. Но чего ж он такой грубый? Фыркает да ещё вцепился когтями, как настоящий кот…
Терпел, терпел ксёндз, и давай, наконец, молиться духу святому:
« Святой дух милосердный, оставь меня, грешного, вознесись снова на небо… Я за тебя с прихожанами день и ночь молиться буду»…
Не слушается святой дух — сидит, как клещ, на голове. А народ так со смеху и покатывается: ну и святой же дух сошел на их набожного ксёндза! От такого духа не поздоровится его лысине!
Видит ксёндз — плохо дело, пристал к нему дух святой, как смола. Не выдержал он, поднял сутану и бежать из костела. А народ за ним:
« Пане ксёнже, куда ж ты святого духа потащил»?
Прибежал ксёндз домой с рыжим котом на голове. Еле работники сняли вместе с кожей с его лысины духа святого.
Бросил тогда жадный ксёндз чудеса выдумывать, а костёл с той поры и совсем опустел…
В тот же день Внидолтар и сообщник его пробрались в костёл, где за алтарём была маленькая комнатка, наподобие ризницы или каплицы, глухо запиравшаяся.
Когда собрались люди в храме, тогда ксёндз, взойдя на возвышенное место, поучал народ весьма с превеликим успехом, и не только не знающие его люди, но и сам приятель его магнат, тут же стоявший, в нём не обманулся.
По сошествии с кафедры удалился он в каплицу для тайной молитвы. Внидолтар и магид уже изготовились к своему предприятию. Ксёндз уже окончил молитву и собирался было возвратиться во храм, к ожидавшему его духовенству и народу, но в это самое время наш Внидолтар запалил подложенные под дверь каплицы горючие материи, преградив тем самым путь почтенному настоятелю. Ксёндз, почуяв дым и ощутив великий жар от пламени, заревел не по-божески, а так, как простолюдин под батогами. Ксёндз как не метался по ризнице, однако выбраться из оной никак не мог.
Весь народ пришёл от того в превеликое замешательство, великий страх и бледность изобразились на лицах прихожан, всякий хотел подать скорую помощь священнослужителю, но всякий в трепете не решался ступить на ту половину костёла, которая окружена величайшим почтением, и даже лица духовные, видя клубы дыма и языки пламени, вырывавшиеся из-под двери, принимали это за изъявление воли божьей и оставались недвижимы. Наконец магнат, протолкавшись чрез толпу, ринулся в алтарь и со всей силой ударил в запертые двери каплицы.
В тот же миг опалённые уже огнём верхние балки одна за другой попадали на магната и больно зашибли и обожгли его, так что принуждён он был закричать не тише своего духовного приятеля. Всё сие великое торжество испортилось и походило больше на собрание бешеных людей, нежели на празднество.
Внидолтар, учинив такую потеху, радовался, что исполнил намерение своё с превеликим успехом, и сия радость могла быть причиной его погибели.
Выбежав чрез тайную дверь из костёла, был он замечен метавшимися на паперти людьми и видом своим и тем, откуда появился, позволил признать им, что приключение сие не миновало рук его и желания.
В одну минуту без всякой размолвки взяли его и посадили в самую страшную тюрьму, которая находилась под городскою стеною и куда обыкновенно заключали пленников. Там он был волен выдумывать различные способы к своему избавлению, и ничто ему не мешало выйти из оной, только препятствовала одна невозможность.
Совет светских и духовных властей решал его судьбу, и им определено было смертью его казнить. Верховный судья советовал так: что б скрыть сие от народа, послать его в заточение на Пуцевские горы и там уморить его голодом. Всё собрание на сие согласилось, и отправили преступника на назначенное ему место с четырьмя телохранителями покойного настоятеля, ибо он означал тогда и духовную и власть имущую особу. Не отъехали они ещё от города и десяти вёрст, как увидели, что поспешает за ними гонец, который, отведя Внидолтара в сторону, вручил ему тихим образом 50 золотых гривен и сказал при том, что дочка магнатова, которая имела с ним заговор, прислала ему сии деньги на избавление и чтобы Внидолтар употребил их в свою пользу таким образом, каким за благо рассудит, и так простившись с ними, возвратился гонец в город.
Внидолтар, получив великое сокровище, нимало не умедлил употребить его в свою пользу и в первой деревне, где они ночевали, условился он с проворным мужиком произвести дело хорошим порядком и избавиться первому от неволи. Действие же сие происходило таким образом. Когда встали они поутру и поехали в путь, тогда согласившийся с Внидолтаром мужик запряг хороших трёх лошадей и, положив на воз сороковую бочку вина, поехал вслед за ними. Достигнув их, начал он весьма больно бить лошадей, которые бежали очень скоро, и так мужик, будто упав с воза, выдернул гвоздь у бочки и остался на дороге, а лошади как стали обгонять невольника с воинами, то были удержаны.
Солдаты, увидев, что вино течёт бесполезно на землю, подставили гренадерские шапки и, нацедив в оные, показали себя в сём случае, что они вина испить умели довольно изрядно, итак, насандалив исправно носы, не могли они больше продолжать своего пути и легли почти без чувства на траве. Солнце согревало их наружность, а вино горячило внутренность, сон усыпил их члены, а хмель угомонил бодрость и всякое бдение, и так уснули они крепко, что никакой страх, ни же предстоящая им беда, разбудить их были не в силах.
Глава 25.
Вечер 55.
Продолжение сказки о тафтяной мушке.
править
Крестьянин и Внидолтар находились тогда трезвыми, следовательно, избавились от всякой неволи, ибо трезвый у пьяного, так как разумный у дурака, под смотрением быть не может. Внидолтар хотел очень скоро оставить сих бесчувственных воинов, а мужик уходом от оных довольным быть не заблагорассудил. Он вынул из-за пазухи мыло и бритву, нацедил в шапку вина и начал мылить солдатам головы и брить их наголо, отчего и ныне ходит между простым народом басня под названием « Деревня плешивых», и когда начали лосниться под солнцем воинские головы, то Внидолтар и крестьянин оставили их опочивать спокойно. Мужик дорогою сказал Внидолтару, что он отомстил солдатам бритьём за то, что они, ездя по деревням, обижают весьма много крестьян.
Как скоро перешли они то поле, на котором оставили упившихся воинов, то увидели на другом дубинное сражение, которое происходило между мужиками за землю. На их глазах один отважный крестьянин ударил с глупостью другого в самое темя оглоблей, не сказав ему, что бы он посторонился, так неосторожно, что мужик тот в одну минуту переселился на тот свет и сделал из своей особы лишнего покойника в мире. Когда же кончилась сия мужицкая брань, и всё деревенское воинство разошлось по домам, то остался мёртвый крестьянин на ратном поле в знак победы и завоевания сельского. Внидолтар предложил своему товарищу нарядить мёртвого мужика в его платье и положить в кибитку к солдатам, а ему одеться в крестьянское, что б тем укрыть свой побег и отвратить подозрение. Как было соглашено, так и сделано. В сие время Внидолтар вместе с платьем скинул с себя хасидское звание и то имя, которое долгое время прикрывало все его дурные поступки. Мёртвый крестьянин в платье хасида отнесён был к спящим воинам, ратное поле очищено, Внидолтар снова стал Неохом, а солдаты оставлены были выспаться в покое. Неох и мужик, поблагодарив друг друга, — один за одолжение, а другой — за то, что заплачено ему за оное было весьма изрядно, — расстались. Куда пошёл крестьянин, мне неизвестно, а что касается до Неоха, то хотя я не шёл за ним следом, однако знаю все его намерения и то, что вперёд с ним случиться может. Слова сии хотя и не означают загадки, однако нечто такое, чего я и сам, правду выговорить, не понимаю.
Неоху никаким образом не можно было (нельзя было) возвратиться в Новогрудок, и для того отправился он в Вильну, где нашёл для себя изрядное место, а именно: сделался он у одного знатного господина секретарём таких дел, которые отправлялись у его высокопревосходительства в спальне. Начало вступления Неохова в сию должность весьма было изрядно, но конец несравненно сделался лучше, ибо от сего началось прямое его счастье, лучшее продолжение истории, весёлые приключения, в которых начнёт показываться Неох героем и добродетельным человеком, великим министром, каким чином награждён он будет вскоре, страстным любовником и изобретателем великой вещи, а именно, — тафтяной мушки, которая скрывалась до сего времени в модном лабиринте, в каковом хранятся все сии редкости.
Когда солдаты, возвратившись в город, объявили монахам и судьям о смерти мнимого Внидолтара, тогда сии велели разгласить по всему городу его преступление. Народ, услышав сие, просил его тело, что б сделать достойное ему поругание, чего ради монахи, нимало не медля, определили его сжечь принародно. В назначенное к тому время все жители славного Новогрудка собрались на то поле, на котором должно было истребить виновного. Исключая одной только Владимиры, а, может быть, и многих других, чего я утверждать не смею, хотя весьма отважен в моих предприятиях и храбр довольно. Храбрость же мою оказываю я временем: в горнице иногда сражаюсь с мухами, а когда бываю в лесу, то воюю с комарами или со всякою такою тварью, которая меня боится, впрочем, часто рассказываю о баталиях, о разорении городов, об убийстве великого числа солдат, о смерти во время войны многих полководцев без всякого страха и утверждаю, что ежели бы я был там, то бы наделал великие чудеса и удивил храбростью моей целую половину света. Но в самой вещи не токмо военной службы, но и одной военной одежды боюсь: что не ложь, то правда, а что не правда, то новая истина, богиня приказных служителей, тех, которые охотники до взяток, или тех людей, кои подобны мне в храбрости, хотя и находятся в военной службе, но трусят войны больше, нежели я, который слуг сам на себя, будто боюсь умереть, знаю, что те скорее в гроб ложатся, которые всего боятся.
В глазах всего народа пострадал невинный мужик за беззаконного студента, тело его было сожжено и прах развеян, который растаскали Орифиины дети так, как молву и смятение народное. Владимира жалела ли об отце, об этом мне неизвестно, ибо нона мне сего не сказывала, а лжи писать я не намерен. Хотя совестно выговорить, что и сама правда без красного словца неказиста, однако надобно знать время и распорядиться часами, когда лгать и говорить правду, что б не совсем лишиться совести для того, что суть у нас два рода людей: одни чрезвычайно любят бессовестных и льстецов, а добродетельных ненавидят, а другие жалуют людей правдивых и добросовестных, напротив того, льстецов и обманщиков терпеть не могут, чего ради должны мы стараться быть и тем и другим, ежели хотим получить счастье от людей. Что ж касается до Неоха, то госпожа Владимира не выпускала его никогда из своих мыслей, ибо она в него влюбилась, а что б влюбиться, то на это не много надобно времени, довольно и одной минуты.
Время покупается весьма дорого, несмотря на то, что мы на безделицы его тратим, а это происходит от того, что мы сами себя не понимаем. Все дни дочь магната проводила в великом сетовании. Полученная свобода и оставшееся ей после родителя имение не приносили никакого облегчения в печали, ибо она думала, что действительно сожжён был Неох под именем Внидолтаровым, и полагала, что старания её освободить его от наказания были напрасны. Возненавидела она сама себя и готова была пресечь дни своей жизни трагическим образом, то есть заколоться кинжалом или выпить яд, что бы переселиться ей в царство мёртвых и там, соединившись с любовником, начинать жить снова. Когда же находилась она в сём отчаянии, то через нарочно посланного получила письмо от Неоха следующего содержания:
« Государыня моя! Человек, переселившийся на тот свет, ни писать, ни читать уже не может, а особливо любовных писем. Я писал сие письмо своей рукою, следовательно, я жив, а должность живого Неоха желать тебе всякого благополучия, любить тебя чрезвычайно и быть верным до гроба. Я нахожусь теперь в Вильне во всяком благополучии, а как нельзя мне приехать в Новогрудок, то прошу тебя прибыть в Вильну, в которой ты найдёшь верного и почитающего тебя Неоха, если он тебе надобен. Ожидая ответа и не желая никогда с тобой разлучиться, остаюсь охотным твоим слугой. Неох».
Сей вечер и третья часть сказок кончены таким образом: сказывающий перестал продолжать Неоховы приключения, а сочинитель и поневоле замолчать должен, ибо говорит он чужими устами. Итак, предпринял он стараться об окончании сей сказки, которая начата под именем « Рождение тафтяной мушки». Окончив же сию часть, имеет он в мыслях сию пословицу: « Конец венчает дело». Больше ничего не остаётся, как приняться за другое и услужить другим, по пословице: « Ласковый телёнок двух маток сосёт».
Часть 4.
Глава 16.
Вечер 71.
Продолжение сказки о тафтяной мушке.
править
Владимира, прочтя письмо и обретя по оному своего любовника, обрадовалась больше, нежели тот астроном, которой нашёл на небе новую планету (можно предположить, что здесь имеется в виду В. Гершель, открывший в планету Уран, однако произошло это уже после выхода « Пересмешника» в свет, в 1781 г.), восхищения её никоим образом описать здесь невозможно, потому что происходило оное весьма беспорядочно, и казалось, что она в то время несколько одурела, ибо вместо любовника целовала присланную от него бумагу. Сии поцелуи, как думается мне, пропали понапрасну, иной бы охотник до оных согласился взять их хотя бы на вексель, ежели бы в том ему поверили. Да и, правду сказать, бумага не знает ни любви, ни такой волокиты, следовательно, в поцелуях никакой нужды не имеет.
Счастлив тот человек, у коего есть любовь в сердце, а деньги в кармане, ибо без оных и человек не человек и в таком-то безлюдье страсть сия находится недолго, когда карман опустеет, то и любовь в женщине в одну минуту к тому щёголю потухнет, и для возвращен6ия оной не старается любовник привлекать к себе сердце любовницы, но прилагает неусыпное попечение сыскать денег, как такое средство, на которое не только товары, но и сердца и склонности девиц покупать можно, а особливо в том месте, где у мужчин из дурной посуды кушают гости хорошее яство, а у женщин из прекрасных сосудов хлебают негодные кушанья.
Сочинитель не просит господ читателей, что бы они тратили время на отгадывание сей загадки, ибо она сама по себе ничего не стоит, и должно меньше иметь почтения, нежели сия пословица: « Каждый Еремей про себя разумей».
Ещё и до сих пор об этом я не известился, что госпожа Владимира больше ли имела денег или любви к Неоху, да полно, что мне и нужды мешаться в чужое дело: их дом, их и воля, а моё дело постороннее. Однако сердце мне предвещает, что читатели потребуют в сём случае от меня отчёта, как от такого человека, который и подлинно вплёлся не в своё дело. Будь так, пущусь в сие исследование, зная притом прежде, что легче перечесть песок на дне морском, измерить глубину океана, удержать птицу в воздухе, унять купца, что б он не божился в то время, когда он продаёт свои товары, удержать подьячего от взяток, нежели узнать склонность и намерение той девушки, которая начинает влюбляться. Золото пробуют на оселке, а любовницу на деньгах, камень показывает доброту металла, а сам он — склонность красавицы, следовательно, оный больше имеет силы и в любовных делах. Однако дело теперь не до денег, а до любви Владимиры к Неоху. Я уже сказал, что, получив письмо, весьма много она обрадовалась, почему и недогадливый разуметь может, что она изрядно любила Неоха. Орфей, любя весьма много Эвридику, гонялся за нею и во ад, однако древние народы простили ему сие дурачество, да он же и мужчина, а что Владимира погналась за любовником в Вильну, то мы должны сие простить ей непременно, и для того, что она женщина, хвалить беспрестанно такое её намерение, ибо в угодность нашим любовницам всё, что они ни пожелают, должны мы делать непременно и жить не для себя, но только угождая тем оным, сохранять нашу жизнь и не поддаваться смерти для того, что им весьма будет без нас скучно.
Ежели бы были в сие время строгие стоики, то, конечно, обвинили бы меня сим моим мнением, но я философа столько не опасаюсь, сколько прекрасной женщины, ибо, лишившись сообщения с учёными людьми, могу я проводить время гораздо веселее с красавицами, которые от природы не застенчивы и имеют дар предузнавать наши желания. Их философия удобнее просветит мой разум и научит отделять худое от хорошего, и можно сказать прямо, что ныне многие именуют собрание их светской школою. Здесь разумные люди делаются ни о чём не знающими, слушают нравоучения сих новомодных щеголих с превеликой охотой и ради них, им в угоду, опрокинуть вверх дном всю прежнюю систему света. Профессор красноречия бывает здесь глупее деревенского дьячка, искусный астроном — глупее пьяного приказного служителя, доктор медицины — не знающее повивальной бабки, придворный человек — несведущее степного скотовода, и, словом, всякий от своей должности отвертеться принуждён бывает, ежели хочет слыть прямо светским человеком и знающим приёмы, как обходиться с теми женщинами, которые живут по моде, а этого уже и довольно для совершенного человеческого благополучия.
Дело, хотя не по порядку, однако дошло до того, чтоб собираться Владимире в путь. К чему не сочинитель её принуждает, а вознамерилась она сама ехать в Вильну к своему любовнику. В сём случае не должен я умолчать об управителе сей молодой госпожи, воздыхателе матери её, который не только в сей книге, но и в « Древней истории» мог иметь изрядное место и сели не прежде, то, по крайней мере, по Эзопу мудрецом почитаться должен и стоял уже он на линии сего принадлежащего ему чина. Он назывался Куромша, имел от роду неотступно восемьдесят четыре года, однако ходил без костыля, может быть, боги для сбережения денег прибавляли ему бодрости. Поскупился он занять росту у природы и походил больше на Карла, нежели на целого человека, и казался для того весьма небольшим существом. В сём случае намерения природы узнать было невозможно, хотела ли она сделать его посмешищем целого света и пустила по земному шару для смеха людского, или что б, глядя на него, каялись те люди, которые отнимают сами у себя здоровье и данный от природы совершенный образ. Грудь его брала преимущество перед бородою и хотела иметь больше вольности и для того выдалась весьма не скудно вперёд, так что представлялся он малорослым сочинителем, несущим за пазухою в переплёте большую книгу, что б на улице люди, почитая его разумным, не толкали в дороге. Что природа отняла из его роста, то положила она в нос, оный был гораздо побольше обыкновенного и казался штукатурной работы или высеченным из красного мрамора, но от строгости суровой погоды или от неумеренного солнечного сияния во многих местах расчленялся, посередине его был горб, который поискривился несколько на правую сторону и чуть не покрывал собою глаза, на конце оного висела малинового цвета не гораздо малая шишка, которая безобразила его тем больше, что казалась квадратной. Верхняя его губа от рождения своего не видела свету и находилась всегда в тени носа, а исподняя так была мала, что казался он издали совсем без губ, глаза, как видно, опасались всегда дождя и запрятались под лоб весьма далеко, густые брови, покрытые всегдашним инеем, закрывали оные собою, и без помощи глядеть ему никоим образом было невозможно. Голова обширностью своей не много уступала плечам, а если прибавить к ней уши, то она сравняется с оными, прикрывалась она разного цвета волосами, которые во многих местах пообсеклись, так что сквозь оные сияла голова наподобие чистого медного сосуда. Мог бы он окутать её париком, но в то время сия головная покрышка скрывалась ещё в той области от человеческого понятия.
Сей разноцветный муж таскал за собою ноги, которые столь хорошо покривились, что самый искусный живописец не смог бы точно положить их на картину, и можно ли так короткое существо покривить на две разные стороны, то есть друг от друга и вперёд? И сии-то попорченные пьедесталы носили на себе всего господина Куромшу и вдобавок ещё чин управителя магнатова дома. Сии наружные его свойства, сколько они не прелестны, уступали всю красоту его разуму, который был весьма из редких в те древние времена. Он уверял беспрестанно простых людей, что есть на свете дьявол и что всякую ночь давил его домовой, предвещая ему всегдашнее благополучие. Сей домовой, как он сказывал, был среднего роста и не для того произведён на свет, что бы устрашать людей, но единственно для той причины, что б предвещать им счастье, и говорил, что не стыдно бы всякого рода людям иметь с ним сообщение, не только подлым, ибо домовой тот и сам был не последнего происхождения.
Глава 17.
Вечер 72.
Продолжение сказки о тафтяной мушке.
править
Куромша отправлял свою должность так, как и другие управители, которые сверх жалования от господина имеют другие доходы, кои нередко сравниваются с доходами господскими, отчего иногда бывают они богаче своих помещиков, тогда-то наполняются гордостью и принимают весьма спесиво тех людей, которые их похуже.
Сей гордости избежал господин Куромша, ибо был он от природы ласков и имел не причудливые рассуждения.
Прошу господ читателей, что бы они не смеялись, ежели я назову Куромшу любовником, хотя, правду сказать, что любовь сделана не для таких красавцев, но в страсть сию позволено вступать всякому, ибо оная достаётся не по чину или наследству. Он подарил сердце своё матери Владимиры, которая называлась Вестинетою, и обольщался, полагая страсть свою взаимною. Как могут догадаться некоторые, не слыхал он сего нравоучения: женской любви не должно верить никогда, ибо за безделицу оная меняется, так же, как и красоте, что от малого несчастия и от болезни повреждается.
Владимира, собираясь в путь, тем немало озадачила свою родительницу, которая, открыв причину, не могла никак отпустить дочь свою одну и вызвалась ехать с нею в Вильну. Куромша услышав от Вестинеты, что надобно приготовляться в путь, весьма много оробел от чего приказа, дорога казалась ему свирепым медведем или голодным волком, ибо он, в весьма почтенном своём возрасте, не бывал уже очень давно более нигде, как только изредка доходил до рынка А Новогрудке, и притом привык жить весьма покойно, главное его беспокойство было, как садиться в кресла и судить мужиков. К тому же имел он некое предубеждение насчёт лошадей, ради чего предлагал он госпожам своим, что бы изволили они ехать на собаках или на волах, для того что это де будет спокойнее. Но Владимира хотела лучше от беспокойства умереть, нежели долго ехать, ей хотелось весьма скоро увидеться со своим любовником, а страсть любовная больше стоит, нежели жизнь человеческая.
Но только это было в старину, а ныне уже совсем другим образом происходит познание того, влюблён кто или нет. В старину любовь господствовала над нашим понятием, а ныне мы уже над оной верх получили. Многие говорят, что причиной тому белила и румяны, которыми иные натираются красавицы, и будто сквозь оные прелести их не так сильно пожирают сердца наши, да и подлинно, ежели рассмотреть хорошенько, то иная столь много кладёт их на лицо, что ежели оные собрать и отдать живописцу, то может он намалевать из них Евдона и Берфу со всеми украшениями. Таким образом, предложение управителево было не принято, и положено ехать на лошадях и весьма скоро. В таком случае любовники охотно тратят деньги и дают хотя бы тройную цену за провоз. Всё было в скором времени изготовлено к отъезду, и оставалось только сесть обеим дамам и ехать, но сказывающий намерен их удержать несколько для некоторых обстоятельств, которые не весьма будут приятны нашему управителю. Ничто так не обманчиво, как надежда. Куромша так же изготовился к отъезду и хотел уже со всеми прощаться, но Вестинета приказала остаться ему дома. Сие бы казалось беспорядочно: что сказывать уже тогда, когда надобно садиться в коляску? Но в таких домах, в которых влюблены слуги и господа, сказывают, никогда порядка не бывает, следовательно, это не ново, а что в обычае состарилось, тому дивиться не должно. Этот приказ так его поразил, что он согласился бы лучше переменить свою систему и признать, что нет на свете дьявола, нежели что б расстаться с Вестинетою, которая в сём случае поберегла своё здоровье и не хотела тужить нимало о любовнике, почему догадываться надобно, что она его разлюбила.
Я чаю, никто бы не согласился любить ту, которая на любовь не ответствует, и должно признаться, что сия участь падает только на стариков и на безобразных, но некоторые утверждают, что случается она и с красавцами, только с теми, у которых часто случаются пустыми карманы. Куромша, стоя подле коляски своей любовницы, прослезился и, сделавшись на старости лет шалуном, начал плакать неутешно, а как поехали они со двора, то заревел он самым диким голосом, и сия плачевная ария ни на что, как сказывают, не походила. Однако мы простить ему должны, ибо любовь и не такое дурачество сделать в состоянии. Оставшиеся здесь люди не знали, что делать со своим Эзопом и для того все разбежались, оставив его горести и слезам в жертву, которую он охотно приносил, и возвратились вскоре потом в своё жилище. Придя туда, ни о чём больше герой наш не помышлял, как о своей любовнице и о стихотворстве, в котором упражнялся немало в течение жизни своей и переделывал похождения Бовы-королевича в героическую поэму ровно 30 лет. Он предпринял оплакивать красавицу свою стихами и для того выбрал самый печальный род стихотворства, то есть элегию, и когда сочинил оную, то была она следующего содержания:
« Увы! Тоскую я, скорблю безмерно ныне.
Увы! Жестокой я подвержен стал судьбине.
Увы!.. Но что ещё в напасти говорить?
Судьба меня решилась уморить.
Прекрасное, насколько ты мне мило,
Когда последней я лишён уж силы.
Но я страшусь дыханье испустить,
Живу и смерть зову, и тщусь ещё любить,
Словам она моим внимать уже не станет,
И, злость в себе уняв, как розы цвет, увянет.
Томлюсь и я теперь, томлюсь я и стенаю
И, говоря вот так, себя я утешаю,
Надеждою ещё обманчивой ласкаюсь,
И сладким ядом я ещё, глупец, питаюсь.
При этом думаю, приятный, дивный час
Ещё соединит, быть может, вместе нас.
Но нет уже, как зрю, надежды мне нимало,
И всё уже моё веселье вдруг пропало.
Что ж делать мне теперь? Терзаться и стонать,
Грустить, печалиться и млеть, и тлеть, вздыхать,
Застынуть, каменеть, скорбеть и унывать,
Всё рваться, мучиться, жалеть и тосковать,
Рыдать и слёзы лить, плачевный глас пускать,
И воздух жалостью моею наполнять.
Дремучие лесе, кустарники и рощи,
Светящую луну во время тёмной ночи,
А солнце красное сияющее — в день,
Что бы хранили все возлюбленную тень,
Земля, питай ты их всех лучшими плодами,
Ты жажду утоляй ей чистыми струями,
Зефиры, вы, узрев любезной все красы,
Тихонько дуйте вы в прелестные власы,
Когда потребно ей, вы члены холодите,
Но буйностью своей кудрей ей не вредите.
Прости, прекрасная, живи ты в той стране,
Прости и вспоминай о плачущем, об мне,
Жалей меня хотя б, как я себя жалею,
Ведь в сердце я тебя одну, мой свет, имею.
Прости! Прости! Прости! Ещё скажу: „ Прости“!
И времени любви моей не упусти».
Сие сочинение, или, как наименовал его автор, элегия, кажется мне, писано при восхождении какой-нибудь злой планеты или, может быть, в те дни, в которые бесятся собаки, и мнится мне, что так складно писать в часы сильнейшего душевного волнения не всякому удаётся, а если кто захочет, то должен прежде обучаться поэзии не менее трёх лет, ибо в такое продолжительное время упражняясь в стихотворстве, можно изучить его совершенно. Иных же сочинителей имеем мы у себя довольно, которые принимаются воспевать Венер своих стихами и, не зная толку ни в каком сочинении, пудрят любовниц своих чернилами без всякого рассудка, а те, так же не понимая ни их, ни своего чувства, восхищаются строками и хвалят, даже слишком, сочинителя за рифмы. Внесено же сие сочинение сюда для того, что бы стыдились те бесчувственные стихотворцы, которые, читая свои сочинения, ничего о них худого не думают и утверждают, что негодные их стихи суть цветы стихотворства.
По окончании сей элегии повредился разум у нашего домоправителя, ибо большую часть оного положил он на сие сочинение. Поминутно начали представляться ему дьяволы, и вся компания домовых обитала в его комнате, он часто с ними разговаривал, чем приводил в великий страх тех людей, которые оберегали его здоровье.
По прошествии немалого времени начала приготовляться смерть похитить из этого света весьма значительного гражданина, который заранее мог предусмотреть свою кончину, для чего приказал он позвать священника и написал духовную, из которой исключил свою любовницу за то, что она простилась с ним без должного сожаления, а сие он приметить мог, хотя и не весьма был зорок. Завершив составление сей духовной, был уже он почти без сил и едва мог принести последнее покаяние, потом пришло на него некоторое забвение, и казался он совсем окаменевшим. Домашние спрашивали у священника, есть ли какая-нибудь надежда, что Куромша может продолжать свою жизнь, а как он сказал им, что нет никакой, тогда, тайком и украдкой, тут же началось расхищение его имения. Да и самой духовной особе достались золотые часы об одной стрелке, и священнослужитель сказал, что сохранит это для поминовения души управителя. Потом приступили уже смелее, и начали окружать и справа, и слева полные сундуки домоправителя, понесли их в другие комнаты, всякий усердно старался очищать его кладовую, и сказывают, что досталось тогда и самим стенам. По окончании великого смятения в ограде у Куромши, и когда уже все разошлись, ибо забирать уже им было нечего, управитель проснулся и говорил одного стоявшему перед ним слуге, что бы он посмотрел, который час.
« Где прикажешь о том осведомиться»? — спрашивал у него слуга.
« На часах», — отвечал ему Куромша.
« Да их уже нет, — продолжал говорить прислужник, — священник оные получил и сказал, что будет поминать твою душу».
« Что это значит? Где он»? — закричал управитель.
« Добрые и попечительные люди приготовили ему немалое угощение, а, утолив голод свой, войдёт он, верно, и сюда. К тому же, коли часы тебе не надобны, так как ты переселишься скоро на тот свет, то пусть лучше они после тебя пребудут у столь благочестивой персоны», — уведомил его слуга.
Куромша с этим согласился и почуял, что во рту у него пересохло.
« Подай мне пить»! — кричал он слуге.
Но тот ему отвечал, что нет никакого сосуда и не в чем принести ему питья.
« Поди, — говорил управитель, — и попроси у тех злодеев, которые почему-то все разбежались и оставили меня и которые должны непременно сжалиться надо мною».
Однако сказали этому человеку, что после отходной молитвы не должен Куромша ни пить, ни есть. Услышав сие, вскочил он с постели и хотел бежать вон из дому, но, будучи без сил, упал на пол и, совершенно расставшись с чувствами, скончался.
Глава 18.
Вечер 73.
Продолжение сказки о тафтяной мушке.
править
В начале сего вечера похороним мы управителя и потом пустимся вдаль исследовать ту тайность, которая заключается в мушке. Сказывают, что худо жить без денег, а без ума ещё того хуже, и у кого есть деньги, у того разум и знания должны быть непременно, так как в жаркий день тепло, а в дождливый — ненастье. У меня нет денег, следовательно, не надлежит быть и разуму, но ежели правду сказать, то деньги не сопряжены с умом, бывает великий богач — великий дурак, случается, и бедный человек — не последний в городе мудрец. Да и нельзя, живя в свете, непременно должно сделать какое-нибудь дурачество, что б прославиться оным навеки, а без того не слышно будет и имени твоего в народе. Весьма чудно мне, что я без науки одурачился и без проводника образумился. В молодых летах сей главы хотел я, было, похоронить господина Куромшу. Но как стала она старее строк на двадцать, то я и опамятовался. Кто ограбил его имение, тот пускай и имеет о нём попечение, но они как деньги его, так и старание о нём заперли в сундуки, по чему видно, что сим не справедливым людям добродетель была безызвестна. Однако хотя из принуждения, только похоронили они своего управителя. При сём погребении оставлено было всякое великолепие, да и на что оно: на тот свет не в парчовом кафтане появляться должно, по пословице: « по платью встречают, а по уму провожают». Итак, господин Куромша отошёл в царство мёртвых и унёс с собою кривые ноги и другие телесные украшения, которых никому не завещал в своей духовной, и которых, я чаю, никто и принять бы не согласился. Плача и рыдания по нему не наблюдалось, сетовать было некому, ибо был он уже весьма в преклонных летах, и близкие его покинули сей мир ещё прежде, а дальняя родня если имелась, то давно уже о нём ничего не ведала, оставаясь в своих бескрайних степях, так как родом был он из башкир, детей же у него не было.
Владимира с матерью теперь в пути, Куромша в раю, а Неох в Вильне, таким образом, все по местам, к коим теперь приступим и о ком говорить станем.
Всякий, не задумываясь, скажет, что должно дать преимущество женщинам, и я на сие согласен, ибо и я неучтив против их полу, но Вестинета с Владимирой весьма много обеспокоены худою дорогою, следовательно, почитаем за лучшее дать им покой. А пока они прибудут в Вильну, то мы тем временем рассмотрим, каким образом пришёл Неох в сей город и что он учинил достопамятного до сего дня, то есть прежде вступления его в должность секретаря постельных дел. Отойдя от Новогрудка вёрст пятьдесят или больше — но надобно знать, что шёл он не большой дорогою, а опасаясь погони, пробирался лесами и пустынями — прибыл к некоторой хижине, которая стояла посредине леса и походила больше всего на русскую избу. Мне кажется, нечему дивиться было тогда Неоху, что нашёл он на Белой Руси русскую избу. Мы видим в России ныне английские, голландские и итальянские избы, однако не дивимся, хотя и без них можно было бы обойтись. Сверх же того, здешняя зима весьма сердита, и когда приходит её время, то непременно должно перебираться из чужестранных домов в те, которые устроены по-русски. Переступив через порог, увидел Неох, что помещение пусто, и что он мог сделаться в ней изрядным хозяином, для чего расположился в ней по своему соизволению и лёг на том месте. Которое показалось ему лучшим и способным успокоить его истомлённые дорогой члены. Сон уступил место размышлениям, и начал Неох рассуждать, что, может быть, сия горница поставлена для нужного случая и что, может, укрываются в ней в ночное время те люди, которым в городе или в деревне быть не сподручно, итак, испугавшись несколько, оставил он титул хозяина и забился на полати. И как только он там поместился, то услышал некоторый стук подле своего лесного лабиринта, и, мало погодя, вошёл к нему человек, которого он за темнотой разглядеть не мог и узнать, кто он — господин или слуга. Сей человек, походив несколько взад и вперёд по комнате, начал сердиться и между всякими восклицаниями выговаривал иные слова против грамматических правил, то есть такие, которыми не разговаривают в компании женской. Наконец, вошла в ту же избу по голосу женщина, а впрочем, не знаю, вдова или девица, извиняясь несколько перед мужчиной и так, как будто нехотя, признавшись виноватою, начала она его приголубливать так, как обыкновенно приголубливают в темноте. Неох хотел посмотреть, что они тогда делали, и как только повернулся на полатях, то доски полетели на пол, за которыми и он в скором времени последовал. Разрушение троянской стены столько стуку не наделало, сколько причинили грома сии полати. Несчастный Вулкан, которого бросил Юпитер с неба на Сицилию, переломил себе ногу, а наш Вулкан, упав с полатей на пол, остался цел, только повредил несколько затылок, отчего в ушах у него звенело, а из глаз сыпались искры. Мужчина и женщина кричали, как бешеные, и вскоре их не стало. Неох, окружённый досками, сидя на полу, часто хватал себя за голову и собирал растерянные мысли, дух его тогда смутился, и сердце поневоле трепетало. Сверх же того, как я слышал, он не великий был охотник летать с полатей, да притом не любил и стука.
Ночь препроводил он без сна, да и можно ль было ему успокоиться, когда поколебался мозг во всей его голове, как ни клади, а путешествие это стоило ему находки, но полно, в бедном состоянии болезни бывают не так велики, как в богатом. К рассвету дня Неох выздоровел совсем и начал собираться в путь, увидел он на столе часы и табакерку и не много раздумывал, как надобно поступить ему с сими вещами. Он положил из них каждую в такое место, где оным приличнее было лежать, нежели оставаться на столе в пустой избе, и пошёл из оной вон. Как только вышел он за двери, то увидел привязанного у дерева бодрого и большого жеребца, который был тогда под седлом. Подошедши к оному, осматривал Неох его очень долго по всем сторонам, стараясь узнать о хозяине, но не поняв ничего, отвязал он коня и, сев на него, отправился в путь. Можно, едучи верхом, рассуждать о чём-нибудь хорошем, мне кажется, что можно — и не можно. Часто случается, что скот идёт и скот нами правит, а скотина мыслить не может по мнению нынешних бородачей. Неох был из числа людей, но людей ещё учёных, следовательно, имел право рассуждать и о небесных планетах, не только о земных любовниках. Он не иначе представлял себе ночное свидание, как хотели увидеться два влюблённые попугая, а называл он их для того так, что они говорили очень нескладно, и заключил по тому, что годились они на гумне, выросли в деревне, воспитаны в лесу и выучены по-русски читать и писать весьма дурно, а говорить ещё того хуже.
Глава 19.
Вечер 74.
Продолжение сказки о тафтяной мушке.
править
Неох не командовал от роду никакой скотиной и не знал до сего времени, как твари повинуются людям, а теперь имеет в послушании четвероногое животное и для того, сидя на коне, весьма бодрится, и едет иногда тихо, а иногда скоро, исполняя в сём случае собственную свою волю, по чему догадываться можно, что от прибытка рождается в нас гордость, от гордости — глупость, от глупости — чванство, и, наконец, делается человек совсем дураком. Природное дурачество, мне кажется, несколько простительно, а нажитое — достойно омерзения. Итак, всадник наш приехал в некоторое большое село, в нём находился господский дом, у которого ворота были тогда растворены. Неох въехал прямо на двор, не спрашивая никого. Хозяин сего дома был весьма учтив и вышел на крыльцо встретить незнакомого гостя, который без всяких обид пожаловал к нему в покои, и когда промолвили ему, что бы он сел, то он уже готов был тогда хоть и лечь, ибо привык он обходиться просто и без всякой застенчивости, сверх же того имел язык, которым владел весьма изрядно. Извинившись за то, что он осмелился заехать совсем к незнакомому человеку, и выпросив учтивым и весёлым способом прощение, хотел уведомить себя, кто таков хозяин этого дома и с каким человеком будет от сего часа иметь знакомство.
« Я, государь мой, — говорил хозяин, — служил прежде нашим государям и ныне владеющему благополучно Разистану 34 года в военной службе без всякого порока, а теперь в отставке и имею чин первостатейного сотника, живу в деревнях благополучно, имею детей и стараюсь приготовить их к защите отечества».
За сие изрядное попечение хвалил его Неох отборными словами, однако старался угодить больше хозяйке, нежели отставному воину, ибо с первого взгляда узнал он, что она управляла всем домом, и когда не было никого чужого, то командовала и первостатейным сотником, а при людях казалась тише воды и ниже травы, что б тем самым доказать своим знакомым, что в доме их ведётся порядок. В то время была она несколько печальна. Неох, как учтивый кавалер и неглупый городской житель, ласковым образом спросил её о причине её смущения, на что она с великой охотою ему отвечала, что дочь её в прошедшую ночь занемогла, да и теперь находится ещё в таком же состоянии. Неох в таком случае ни от чего отпираться был не должен, и чего хотя не разумел, однако служить не отрекался, и когда спросили у него, что не знает ли он, чем истреблять такую болезнь, то Неох, нимало не думая, говорил:
« Государыня моя, я могу вас обнадёжить, что я уже человек с пять избавил от этого припадка. Я знаю несколько медицину, отец у меня был доктор, да и такой искусный, что все болезни узнавал со взгляда, и всякий припадок, как бы он велик ни был, вылечивал в три часа. Во время его, сударыня, ни один лекарь, ни один доктор не получили с города ни одной копейки, потому что все приходили лечиться к моему отцу, правду сказать, то-то был Гиппократ! Жалко только того, что не в такой ходил одежде, какую носил тот великий муж, но полно, что и сомневаться: что город, то норов, что деревня, то обычай».
Потом повели новонаречённого лекаря в комнату, в которой находилась больная.
Он, как скоро её увидел, то и подумал, что этот кусок годится и для здорового.
« Что вы, сударыня, не можете»? — спрашивал у неё Неох с докторским видом, изъявляя оным, что будто бы не просит за работу.
« Я и сама не знаю, — отвечала ему больная, наморщив несколько лоб и подняв нижнюю губу, как обыкновенно делают девушки, когда захотят несколько понежиться, — только чувствую, — продолжала она, — что кровь во мне ходит очень дурно».
После сих слов лекарь несколько задумался, ибо голос этой сирены весьма много походил на голос той невидимки, которая странствовала прошедшую ночь в лесу и извинялась в пустой избе перед неизвестным Неоху героем.
А как это было для неё возможно, то он без позволения её узнал, что присутствовала она собственно своей персоной в то время, как летел он с полатей, итак, отвечал на её слова следующее:
« Это произошло от того, сударыня, что некоторое помешательство учинилось некоторому действию, которое должно было произойти в некотором месте, внутренности вашей великий стук, причинявшийся в мозгу вашем, причинил вам некоторый страх, и этот страх причиною тому, что вы занемогли, а сие действие в природе нашей случается часто, и мы нередко подвержены бываем такому помешательству».
Больная хотя и не желала, однако поняла лекарскую загадку и предприняла иметь к нему почтение и оказывать всякую преданность, ежели оная надобна и угодна будет Гиппократову племяннику, и узнала она поневоле, что он весьма искусен в своей науке. Что ж касается до отца её и до матери, то они думали о том иначе и рассуждали, что лекарь говорил для того смутно, что лечебная наука не велит им никогда изъясняться понятно. Итак, с этих пор начала больная выздоравливать, а Неох прославляться в том доме знающим лечебное искусство, о котором не только что никакого понятия не имел, но ниже вообразить не мог, что б сделаться способным исцелять другого. Случаи сильнее всего на свете, они не только претворят в лекаря студента, но и коновала сделают людским доктором.
Время едино, но разделяют его некоторые люди на две равные части, то есть для одних бывает оно весьма хорошо, а для других, напротив того, гораздо дурно. Неох жил по просьбе хозяина, а больше хозяйки, в такой деревне, где изо всех мужиков не можно сделать ни одного философа, всякий охотнее упражнялся в удобрении нивы, нежели в познании самого себя и того, для чего имеет он данную ему жизнь, о чём им и в голову не приходило, и ежели бы начать с ними о том говорить, то они бы почли того сумасшедшим и велели бы пустить кровь по примеру некоторого господина, который был весьма много должен и избавился тем от всех заимодавцев. Как только придёт к нему купец с векселем и станет просить денег, то он велит ему пустить кровь, следовательно, тот купец не приходит уже к нему целый год, ибо пускание крови прежде прохождения года не бывает. Итак, когда он учинил пятерым сие пускание, то те, которым жизнь была милее, нежели деньги, и совсем к нему не ходили, нанимали они стряпчих, но и те отговаривались, что лучше нанять цирюльника, который знает силу, а о господине думали, что он с досады выпустит когда-нибудь и всю. Сею выдумкой очистился он от всех долгов, не платя никому ни полушки.
Итак, Неох, живя между людьми непросвещёнными, утопал в великом удовольствии, он рассказывал хозяину и всему дому о разных забавных приключениях, подшучивал весьма кстати, остро и замысловато, не жалел тратить философских изъяснений, посыпал « Древней историей» Ролена и другими книгами, как порохом. Нередко ставил в строй древних героев и выводил из них каждого на смотр перед сотником первостатейным, описывал их храбрость, отважные предприятия, сражения, завоевания городов и, словом, все великие их деяния, ценил каждого и представлял хозяину, сколько он велик был на свете. Сожительнице же его и дочке переводил он на их язык Овидиевы « Превращения», « Книги печалей» и, словом, всякие любовные истории. И так пришёл тем у всего дома в великую любовь, что слуги и служанки охотнее ему служили, нежели своим господам, во всём он был тогда волен, владел собой, ни от кого не завися, а думал ли он о Владимире, о том после скажем, как дойдёт дело до любовных отношений.
Глава 20.
Вечер 75.
Продолжение сказки о тафтяной мушке.
править
В некоторый день сообщил календарь, что хозяин дома именинник, тогда началось к столу большое приготовление, которое было втрое больше, нежели обыкновенно бывавшее, ибо думают наши граждане, что в праздник должны есть они больше обыкновенного, и для того припасают много излишнего. Неох, не упуская ни одного случая угождать тому дому, при поздравлении подарил имениннику своего богатырского коня и со всем прибором, только без шелома, для того что шишаки для лошадей давно уже не изготавливаются. Хозяин был тому чрезмерно рад, однако отговаривался по обыкновению, будто бы не хочет обидеть тем гостя. А в самой вещи готов был принять от него хоть целый табун. Поздравил Неох потом его сожительницу, служил ей табакеркой, которую завоевал от повреждения затылка, кою приняла она с некоторым важны, однако приятным видом, чем доказала ясно, что в молодых своих летах имела довольно воздыхателей, которые ставили красоте её жертвенники и возжигали перед ногами её позолоченные благоухания с тем намерением, что бы красотой её озолотить свои пилюли. Благодарности же в сём случае она ему не сделала, сохраняя тем сложение щеголихи, оной из тех, которые, принимая подарки, никогда не благодарят подносителей, а делаются такими, как будто удостаивают тем свой милости и принимаю его в число своих обожателей, а сего титула не можно иногда купить на все сокровища великого могола. Столь дорого продаются любовные чины! А как заслужить их никоим образом невозможно, то непременно всякий покупать их должен.
Когда у просвещённых людей бывает день празднества, тогда у невежд бывает день пьянства, но кто бывает именинником, то у того и торжество и пьянство случаются вкупе. К вечеру съехалось к хозяину множество людей обоего пола, разного сложения и не одинаковых лет, следовательно, и причинявшиеся между оными веселье должно быть разнообразным. Всякий в угоду хозяину оказывал себя довольным и выпивал всё до капли, что ему не подносили, отчего последовало изобильное красноречие, и казалось, что собраны здесь люди разных наций, говорящие разными языками, всякий не хотел молчать, а старался больше говорить, слушать же из них никто не обязывался, следовательно, пирушка сия походила на хедер — жидовскую школу. Те, которые не вступали в сей разноголосый оркестр и не так много придерживались разных напитков, разговаривали тише, однако так же беспорядочно. Хозяйка во всё это время перевёртывала в руках подаренную ей табакерку, ибо она ей очень изрядной показалась, а сверх того хотелось ей несколько и похвастать, что вещь сия подарена ей разумным человеком, для того что победа над дураком не так важна для женщины, как завоевание умного человека. Некоторый кавалер, который, как видно, совсем не знаком был Минерве и не имел её у себя своею приятельницей, не согласившись с разумом и нечаянно, иль спроста, захотел подурачиться.
« Государыня моя, — говорил он хозяйке, — табакерка эта принадлежит мне, и я платил за неё собственные мои деньги. Того ради прошу, пожалуй, извинить меня, что я буду иметь честь взять её из ваших рук, и вы ещё должны возвратить мне и лошадь. Которая вместе с ней пропала».
Хозяйка, выслушав сии слова, остолбенела и столько на него озлилась, что пожелала незнакомому гостю Актеоновой судьбины и, вскочив с места, побежала к Неоху, который тогда шумел во всю мочь и доказывал, что человек не что иное, как владыка всех тварей.
« Вот твоя табакерка, — вскричала она, — государь мой! Возьми свой подарок назад и не осмеливайся вперёд дарить чужим, ежели не хочешь быть за это наказан».
Потом бросила она её на стол и говорила ещё мужу:
« А ты изволь отдать ему лошадь, для того что отыскался её хозяин».
После сего грома вся компания смутилась, все вскочили со своих мест и хотели разобрать ссору, ибо пьяные люди великие охотники и драться, и мириться. Неох не помешался от сего разумом, ибо он имел твёрдую на себя надежду, что всякую ложь оденет правдой и претворит её так искусно, что самый великий знаток ошибиться может. Он с великим удивлением говорил ей:
« Что вы, сударыня, верите такому человеку, который, как видно, сам себя не узнаёт. Он, конечно, мне этого не скажет, постойте, я его образумлю».
Потом взял он того гостя за руку, вывел в сени и говорил ему:
« Ты сказываешь, что это твоя табакерка»?
« Моя», — отвечал ему гость.
« А разве не помнишь ты того, — продолжал Неох, — что я купил её весьма дорогою ценой, а именно, платил за неё затылком, летя с полатей в той пустой избе, которая»…
« Виноват, — прихватил гость и бросился перед ним на колени, — я вклепался в чужое. Прошу тебя, сделай мне милость и не сказывай о том никому, я обязуюсь тебе служить всем, чем только могу».
« Очень изрядно, — говорил Неох, — воротись опять в компанию, — и, обратившись к хозяйке, добавил, — вот, сударыня, дело и кончилось, гость ваш признаётся, что он ошибся и вклепался совсем не в свои вещи».
Пристыженный молодец принялся извиняться, однако много раз заикался и не мог порядочно изъяснить своей мысли, притом краснел и бледнел, как маков цвет. Дочь первостатейного сотника хотя и мигала своему любовнику, что бы он перестал, но растерянный молодчик того не приметил и позволил потешаться над собой в сей компании, для чего ранее всех уехал и увёз с собой стыд и собственное своё дурачество, опасаясь притом, что б не захватить чужого, которого с излишком находилось в сей шайке. Итак, смутившие всю компанию вещи остались пребывать благополучно у тех, которым были они подарены Неохом. Он пустился опять в философские рассуждения и кричал до тех пор, пока не удовольствовался. Ужин и другие вечерние церемонии шли беспорядочно, хотя и должно было бы им несколько следовать повернее, для того что присутствовали здесь дамы и девицы, однако вакханты на то не смотрели и затягивали стихи, сочинённые в честь бога пьянства, которые не всегда бывают согласованны с благопристойностью.
Много бывает вещей подобных друг другу в свете, но в течение времени минута минуте уподобиться не может, итак, скажем, что утро вечера мудренее. Встав с постелей, всякий одумывался, не сделал ли он какого дурачества, без которого весьма трудно обойтись человеку нетрезвому. А как выпили опять по красауле, то и пропало всякое стремление к исправлению себя, и начали вчерашним манером колобродить. Неох получил в сие время письмо от хозяина лошади, часов и табакерки следующего содержания.
« Государь мой!
Я известился о твоём состоянии, и оно показалось мне не из завидных, итак, определяю себя к твоим услугам. Поезжай в Вильну, я там могу определить тебя ко двору и выпрошу хороший чин, сие мне возможно. Для отъезда же твоего возьми у слуги присланные от меня деньги. Сие я делаю для того, что бы ты укрыл наше свидание и никому о том не сказывал. Я чаю, понятно тебе, что это меня порочит.
Покорный твой слуга Н. Н».
Неох, прежде нежели начать дивиться благоразумию сего господина, взял от слуги деньги и потом удивился, велел его благодарить и сказал, что он исполнит всё по его приказу и будет ожидать милости. Потом, узнав от хозяина, что он сын знатного вельможи, сожалел очень, что поступил с ним сурово в объяснении досады. Итак, побыв ещё несколько в сём доме и повеселив хозяина и всех домашних, к великому сожалению оных простился с ними и поехал в Вильну искать своего счастья, которое уже начинало ему показываться.
Глава 21.
Вечер 76.
Продолжение сказки о тафтяной мушке.
править
Неох по пути в Вильну нимало не думал, чтобы приключилось с ним какое-нибудь несчастье, ибо думаем мы всегда о благополучии, а о бедах дорогою никогда не воображаем. Он часто пересчитывал данные ему от господина деньги и содержал в твёрдой памяти, сколько их числом находилось. Некогда, сидя под деревом, пребывал он в сём упражнении и веселился, глядя на золото, на которое и солнце тогда смотрело, вышел при том из лесу домашний воин, который, определяясь в военную службу, не искал случая оказать храбрость свою над неприятелями, а оказывал её над приятелями, и воевал не за границей, а на своей земле и сбирал пошлину с праздношатающихся по улицам, а особенно с тех, которые не в указанные часы проезжали по дороге. Подошёл он к Неоху и, смотря весьма жадно на его золото, спрашивал:
« Сколько у тебя денег»?
Неох, как человек разумный, не хотел было дураку давать ответа, но как тот приставил к груди его копьё и хотел проколоть насквозь, тогда Неох, оробев, говорил:
« Тысяча двести восемь карбованцев».
« Положи их в мой карман»! — кричал ему лесной забияка.
Неох возмутился изрядно таким с ним обращением и вступил в борьбу, окончившуюся, правда, не в его пользу, и тем самым был принуждён исполнить его повеление.
Когда же тем дело окончилось, то разбойник продолжал говорить:
« Прощай, разживайся хорошенько и приходи опять на это место считать деньги, да сказывай другим, если имеешь богатых знакомых людей: мы рады гостям и не преминем попотчевать вас чем-нибудь лучшим, нежели теперь. Ступай, вот дорога в город».
Сказав сие, пошёл он в лес и запел весьма громогласно бурлацкую арию.
Неох сделался тогда похожим на того комедианта, который говорит монолог Гарпагона из комедии « Скупой», и бесился, может быть, больше, нежели то действующее лицо в театре. Однако ничто не помогало, верный счёт остался в его памяти, но деньги вышли из карманов, итак, опустив руки в оные, пошёл он по дороге, как человек бездельный или такой, который отстал на время от обоза, в котором всё его имение везётся в город. По счастью его находился он уже близко города и на другой день поутру умножил число виленских горожан знаменитой своей особою, поместился он в таком доме, в который никто, исключая нищей братии, не жаловал, для того, что ежели кто потеряет своё имение, тот непременно в нищие записываться был должен. Как только стал приходить вечер, то хозяйка принесла из чулана чашку и поставила её на стол, потом стали собираться таскающиеся по городу бесстыдные люди, и всякий, явившись, опоражнивал свою мошонку в поставленную хозяйкой чашку. И наконец, как все собрались, тогда хозяйка, сочтя, начала распоряжаться деньгами, половина оных послана была в кабак; бегал за вином хромой, однако скоростью превзошёл всякого скорохода. По принесении вина тянули оное весьма усердно все пришедшие гости, не позабывали так же попотчевать они и Неоха, после сели ужинать и прохожего посадили в большое место, кушанье их не носило в себе признаков бедности, а походило больше на то, какое бывает при великом довольствии.
В середине ужина спросила одна у Неоха, какого он состояния и каким случаем сделался так беден, что оказался здесь, и когда уведомила себя обо всём, тогда сказала ему с великой уверенностью, что он с завтрашнего дня будет богат и сделается хотя не большим, однако не последним господином.
« Благодарности я не требую, — говорила ему нищая, — для того что знаю довольно совесть молодых людей: они обещания свои пишут на воде. Много уже я вашей братии сделала благополучными, но не получила ни от одного ни копейки, мы очень дёшево продаём своё чистосердечие, многие, пользуясь стараниями нашими, нас же ещё поминутно гонят и притесняют. Бог им за это заплатит. Как бы ты думал, можно ли найти человека более способного творить любовные дела, чем нищую? Мы умеем принимать на себя различные облики и притворяться так искусно, что самого разумного человека провести можем. Есть у меня теперь на примете купеческая жена, она давно уже просила меня, что бы я приискала ей какого-нибудь красавца. Ты лицом очень не дурен, итак, можешь забавлять молодую ту женщину в скучные времена, то есть тогда, когда её мужа нет дома, а она очень богата. Надейся, я тебе доставлю изрядное местечко в этом городе, и ты не будешь иметь причины жаловаться на своё несчастье».
После ужина скинули все с себя верхние и весьма ветхие одежды, и сколько сии были дурны, столько исподние хороши, умылись все водою и показались Неоху, как будто бы они совсем переменились и бросили желание быть нищими. Потом легли все спать попарно, и надобно знать, что не на худых притом постелях. Неох, попавшись в такую сверхъестественную шайку, весьма много размышлял об их искусстве и думал, что они, конечно, учились входить в сердца людей и, умиляя их, выманивали милостыню, потому что не всякому удаётся иного жестокосердного привести к умилению, что бы он, соболезнуя бедному, уделил от имения своего кроху ради имени Христова.
Поутру встали они весьма рано, натёрлись несколько сажей и грязью и, облачившись во вретище, пошли, куда каждого нужда посылала. Неох провёл целый день в ожидании своего благополучия и старался искоренить из себя всякое пренебрежение к нищим.
К вечеру собрались они по-прежнему, а та, которая его обнадёжила, пришла в полном удовольствии и сказала Неоху, что она уже всё сделала, что касается до начала.
« А оканчивать ты сам должен, — промолвила она ему, — Теперь оставим об этом говорить, а будем счастливо веселиться».
Итак, другая ночь во всём подобна была первой, и сказывали они ему, что всякая бывает такова и они не имеют причины о чём-нибудь задумываться и живут спокойнее всякого иного гражданина.
На другой день, когда взошло Солнце, повела сия проворная Ириса принуждённого волокиту к купеческой жене, которая весьма учтиво приняла надобного ей человека и, не дав ещё ему вымолвить слова, подарила сумму денег, а старухе, ибо она была уже в весьма преклонных летах, дала счётом. Сочинитель спрашивает читателя, что должно говорить Неоху в таком случае? Он не обращался ещё с купеческими жёнами, у которых не только обхождения, но и любовные дела называются иначе, и они никогда не говорят, что женщина такая-то любит своего сидельца, а всегда так: она, сударыня, пускает с ним амуров. Итак, придя в новый свет, должно иметь новые приёмы. Неох как определил себя быть человеком разумным, то в одну минуту выучил он наизусть купеческую нумерацию, которую они употребляют в пускании тех самых амуров. Я бы хотел. Что б кто-нибудь угадал, как он начнёт обходиться с сею посадской и не начнёт ли торговать её сердцем, ибо пришёл он хотя и не в лавку, однако к такой особе, которая всяким товарам знает справедливую цену.
« Государыня моя! — говорил ей Неох, — Как вижу я, что ты на сии деньги, которые мне дала, хочешь купить моё сердце»?
« Избави меня, Боже! — отвечала ему купчиха, — это, я думаю, вам только задаток, и знаю, что сердце ваше весьма многих денег стоит, а как негде пока взять такой суммы, то, я думаю, поверите вы мне его на вексель, взяв наперёд проценты на год. А вексель по-белорусски значит расписка, то я вместо бумаги напишу имя ваше на моём сердце и с сих пор готова буду всегда к вашим услугам».
Таким стилем выражались наши любовники и после сих слов связались весьма тесным знакомством, ибо любовь всякое сердце равно поражает. Многие говорят, что девушки, читая романы и любовные басни, научаются из них приманивать к себе верхоглядов, то есть любовников, но сия степенного гражданина жена. Не разумея и не читая никакой светской книги, так исправно влюбилась, что могла бы занять самое лучшее место в Овидиевых « Превращениях», и ежели бы дошло дело до спора, то бы посрамила она собой и саму любовную богиню, трудно только начать. А за началом окончание и само последует. Таким образом сделался Неох знакомым сему дому и начал таскать из него барыши и проценты.
Хозяин старался умножить свои доходы, а жена принялась делать расходы, и оба трудились весьма в своём деле. Неох от того богател и щеголял так, как ему вздумается, в ожидании своего благодетеля, владельца табакерки. Город удивлялся его достатку, и соседи завидовали его счастью, однако, может быть, не знали, откуда оно происходит, а, быть может, и разумели, того я не ведаю, только знаю эту пословицу: « Шило в мешке не утаится».
Глава 22.
Вечер 77.
Продолжение сказки о тафтяной мушке.
править
Нет в свете ничего уже для человека, как возноситься выше своего состояния и не быть довольным тем, чем определила ему судьба владеть. Муж Неоховой любовницы был чрезмерно богат, но не меньше того скуп, знал он, что не проживёт до смерти своего имения, но всякий час старался его умножить и согласился бы для своей прибыли, что бы его сто раз высекли на площади розгами всенародно. Он, услышав, что Неох был весьма незаметный гражданин, стал вдруг известен всем тем, что разбогател внезапно, что удивляется тому целый город, подумал, что есть такое средство к получению богатства, которое избавляет от всякого труда и попечения о приращении оного. Итак, просил он некогда студента к себе в гости и, попотчевав его весьма изрядно, про сил униженным образом, что бы он его уведомил, откуда он получил такой достаток. Неох, услышав сии слова, несколько даже струсил и подумал, что этот олень, проведав тайное свидание с его сожительницею, становится сильным и хочет потаскать его в суде, а не в лесу рогами. Итак, смешав красноречие со страхом и заняв у лжи несколько неправды, зачал его уговаривать баснями такого содержания:
« Я вижу, государь мой, что ты человек совестный и не из тех торговых людей, которые продают душу свою за две копейки, а ежели будет прибытку гривна, то они рады сойти ради неё во ад на вечное мучение. Торг нередко бывает причиной греху, и в продолжении оного нечувствительно душа отдаётся Сатане, ибо всякий обман происходит от Диавола, а делающие завсегда оный — суть его дети. Ты не из числа тех людей, а из числа особ добродетельных, я тебе верю и тебя признаю, и мне ничто не мешает иметь к тебе великую преданность. Ты требуешь от меня, что б я тебе открылся, каким образом получил я богатство, с охотой моею на сие соглашаюсь, и ты услышишь, что я во всём человек чистосердечный. Жена твоя»…
Как только выговорил сии слова Неох, то купец прервал его весьма поспешно:
« Нет, пожалуй, жене этого не сказывай. Она баба, а бабы, ты ведь знаешь, что на зык невоздержанные, уведомь о том меня одного».
Сими словами ясно доказал он своему сопернику, что он ни бельмеса не разумеет из их дела. Итак, Неох оправился совсем и перестал его бояться, предпринял он издеваться над ним и продолжал речь свою таким образом:
« Правду сказать, что с виду ты похож на моего единоверца, а седыми волосами и трясущейся головой напоминаешь самого Сатану или, по крайней мере, его наследника. Но как внешние знаки не всегда согласуются со внутренними, то имеешь ты, может быть, доброе сердце, которое испорчено только одной жадностью к деньгам, итак, опасаюсь я, что ты не поблагодаришь меня после за это».
Купец клялся пред ним единым Богом.
« Слушай же, мой друг, — говорил ему Неох, — теперь-то обнадёживаю тебя тем, что скажу тебе самую истину, и ты не будешь иметь причины раскаиваться в твоём предприятии. Знаешь ты ли главного виленского раввина, и знаешь опять, что он человек добродетельный, набожный и строгий почитатель закона, и не только что не отпускает никому великих грехов, но и слабости человеческие редко извиняет. Сии наружные его свойства нимало не согласуются с внутренними. Сердце его коварно, исполнено суеты и всякой неправды, он жалует тех людей, которые умеют жить на свете и обманывает народ весьма изрядно всякими различными способами. Ещё ж вдобавок к сему владеет им любовная страсть, и столь много ослеплён он ею, что всякое неистовство предпринять для того в состоянии. Знаешь ты знатную госпожу, которая прозывается Минамила? Он её обожает и, можно сказать, что любит больше самого себя. Всякий день имеет он с ней свидание в вечернее время в той роще, которая окружает синагогу. Он выбрал меня своим Меркурием и вверил любовные дела скромности и молчанию моим без всякого о том сомнения. Но я уже изнемог от сего Юпитера, ибо он слишком ретиво жалует посещать письмами и подарками свою красавицу и, думаю, просится в отставку. То правда, что награждает он за то весьма щедро и, можно сказать, что прямо по-Юпитерски, и почти заваливает человека золотыми горами. До сего времени стоял я под желобом, из которого лил на рамена мои золотой дождь сильнее того, который падал на прелестные чресла прекрасной Данаи, но я уже доволен и имею слишком, нежели бы мне надобно было, и для того не хочу быть больше полномочным послом великого служителя Божьего, ибо не всегда быть должно благодарным и, мне кажется, можно и без сей добродетели прожить на свете. На моё место надобен ему непременно человек, и ежели изволишь ты, то я могу тебя одобрить перед его особою, а он мне, конечно, во всём поверит, только должен ты быть столько скромен, сколько был я, ибо зависеть будет от того жизнь твоя и всякое благополучие. Живя на свете, надобно приучить себя ко всему и изведать силу и состояние всякой вещи, что бы в случае нужны, не запинаясь, можно было бы рассуждать о ней правильно. Любовь не порок, но от многих молодых людей почитается первой добродетелью в свете, следовательно, хулить того не должно, который приводит в союз женщину с мужчиной, тем он крепит и вяжет их дружество, возобновляет природу, старается умножить поколение смертных и производит между людьми весьма тесное согласие, которое покупается иногда весьма дорогой ценою».
Купец сей вестью поражён был больше, нежели доходом от какого-нибудь захудалого товара. Он знал, что местный раввин был таков, каковым описывал его Неох с хорошей стороны, но что ж касается до тех пороков, которые незастенчивый студент прихватил на его душу и пожаловал великого священнослужителя не по достоинству, то весь город мог быть свидетелем, что тот добродетельный муж совсем оных не имел и жил столько богоугодно, что мог быть поставляем всегда в пример этой самой добродетели. Однако велеречивый язык нередко хватает звёзды с неба и переставляет планеты с места на место по своему желанию, словом, заставит плясать и колоду, как наслышаны мы о сём со старины, сверх же того уговаривать скупого к прибытку самое последнее искусство, потребное разумному человеку. Неох, приметив, что этот Гарпагон не верит кривой его истине, принялся убеждать его ясным доказательством и говорил так:
« Я знаю, что весьма трудно искоренить из человека хорошие о другом мысли, ежели он уверен в том слепо, и без очевидного доказательства не можно истребить из разума нашего этой прилипчивой химеры. Завтра вечером приходи ты в ту рощу и стань в потаённом месте, только несколько подалее, что б тебя увидеть было бы невозможно, я покажу тебе так, как другу, их свидание, только наперёд тебе сказываю, будь скромен, ежели не хочешь потерять своего имения».
Скупого всегда должно стращать потерей имения, ибо другие несчастья, беды и напасти, наконец и сама смерть столько устрашить его не могут, как лишение денег.
« Тогда ты перестанешь думать, — продолжал Неох, — с таким страхом о народном том учителе, увидишь, что он любовных дел не позабыл и обращается в них бесстыднее, может быть, нашей братии, людей молодых и ветреных, и узнаешь тогда к великому твоему и разумному удивлению, что ложь не суть нечто иное, как в самой вещи суть ложь, а что правда, то ныне и всегда с неправдой сообщиться не может».
Слова Неоховы хотя по всем неправды правилам и весьма ясно показывали его ложь, но дурак никогда не примечает своей ошибки и думает, что разум его столько обилен, что он никогда не может сделать проступка. Свойство дураков везде одинаково, и тот, который родился в Америке глупцом, не может перещеголять европейского простофилю. И когда первой гильдии филин, а второго номера дурак согласился на Неохово предложение, тогда хитрый обманщик, оставив его, пошёл готовить всякие надобности к имеющей быть на завтрашний день комедии. Купил всё, что потребно было к раввинскому платью, и приказал к утру сшить его непременно, не говоря о том ни слова, что портной украдёт, и всякому поступать так должно: когда захочешь, что б кафтан твой поспел скоро, не говори портному мастеру о краже. Подучил Неох несколько своего слугу, как действовать ему в том театре, и, расположив всё порядочно, только не написав речей, ибо комедия сия должна была быть больше разыгрываема пантомимою, вознамерился уведомить о том первую комедиантку, без которой представление начинаться не может, а к сему представлению назначена была супруга того самого скупого безумца, посадского купца. Итак, как спряталось Солнце и начала весьма слабо освещать Землю Луна, тогда Неох, прикрывшись серой епанчой, пошёл к своей любовнице, задние ворота всегда давали ему свободный вход и столько были скромны, что не сказывали никому, что жалует во всякую ночь к хозяюшке их щёголь и таскает из их дома великую кучу денег. Придя, уведомил он её о своём намерении, которое приняла она с великой радостью и предприняла охотно быть участницей такого дела, которое обещало скорую погибель её сожителю, а чем больше видела для него беды, тем скорее хотела приступить к исполнению выдумки, доказывая ясно, насколько муж надоел ей за время их сожительства. Однако рок принудил нетерпеливую эту бабу подождать до завтра, так как и нас сон принуждает успокоиться до утра.
Глава 23.
Вечер 78.
Продолжение сказки о тафтяной мушке.
править
Настал пагубный день для купца, и пришёл блаженный час для шалуна. О, если бы приблизилось такое время, которое бы истребило всех дураков, а особенно опохмеляющихся каждый день! Но мы его, к несчастью нашему, никогда не дождёмся, а они умножаются поминутно так, как грибы в хорошее лето, и столько уже их прибыло, что, думаю, скоро продавать их станут сотнями. Сто дураков — без полугривны десять по бабьему счёту, по мужицкому — с копейкой восемь алтынов, а по-нашему — двадцать пять копеек. Цена, правду сказать, и не велика, но они ни к чему не годятся, разве сделать из них школу дураков и выпускать затем их на поединок так, как арзамасских гусей. Нет на свете ничего похвальнее сего действия, когда человек побеждает свои страсти, утоляет пороки и покоряет разуму своему всякого рода пристрастия, происходящие в нём от неумеренного самолюбия, и сие называется победою над самим собою, и в ней никто с ним не имеет малейшего соучастия, так как самовладычествующее завсегда над делами человеческими счастье не имеет никого жребия, и сей неоценённый лавр, собственно, принадлежит одному победителю. Но господину выборному глупцу мысль сия не приходила никогда голову, ибо он был столько умён, как обыкновенно человек торговый, который думает больше о барышах, нежели о науках. И для того предпочёл он лучше одурачиться, нежели увенчать голову свою вместо картуза славою, до сих пор ещё неслыханною в поколении дураков, ради того с превеликой радостью готовился увидеть раввина с его любовницей, и сказывают, что столь велико было в нём тогда восхищение, что он позабыл в тот день отобедать. А сие случается весьма редко между купцами, и так как действие то сверхъестественно, что бы пробыть человеку без обеда и не пить пива целый день, то необходимость та, для которой он оставил природное сие обыкновение, почитается больше, нежели завоевание города, и о ней во всём околотке, где этот посадский жительство имел, говорили целую неделю и столь много удивлялись его великодушию, что вышли совсем из своего понятия все, а особенно бабы, которые от природы впечатлительнее мужиков.
Когда начал приближаться вечер, тогда соглядатай любовных дел пошёл на определённое ему место и, став заранее уверен в том, надеялся получить чрез то своё счастье. Неох, собрав своих комедиантов и одевшись с ними в приличное тому действию платье, сел в карету и поехал с ними к синагоге. По приезде, повторив каждому, что надо делать, пошёл прямо к дому собраний, что б выйти ему оттуда в рощу, а наряжен он был раввином, жена нашего оленя Минамилой, а слуга — Неохом, и так готовы все были представлять роли. Как скоро Неох в образе раввина появился в роще, то проворный Меркурий, который так же был подложным, подбежал к земному Юпитеру весьма поспешно и будто сказывал ему, что Минамила давно уже его дожидается, тогда волокита приказал просить её к себе. Вскоре появилась в роще мнимая знатная барыня, и казалось, что все древа от прелестей её украшались, выступала она важно и без всякой робости подвинулась к своему любовнику, который не замедлил сделать любовных ужимок. По-театральному — Неох, а по-природному — его слуга, видя, что он здесь не надобен, отошёл в сторону, да и по правде стоять ему там было не должно, хотя не раввин с красавицей, однако и Неох с любовницей делал всё, что ему заблагорассудилось, для того что при мужниных глазах жена бывает приятнее волоките. Дурак, сидя на дереве, помирал со смеху, радость его тем больше умножалась, чем подходили ближе любовники к натуральному услаждению. Но если бы он знал, что в этой сладкой церемонии вместо Минамилы упражняется его сожительница, которая так ласково потчует своего любовника в глазах собственного своего супруга, тогда бы на этом же дереве вместо восхищения повесился, ибо по правилам купеческим, когда жена начнёт с кем-нибудь амуриться, тогда у мужа торги пойдут худо и так, хоть брось. Дуралей смеялся, имея причину, для того что чужое несчастье нередко увеселяет наши мысли, но собственное по-иному трогает сердце. По окончании сего действия простился раввин со своей красавицей и пошёл к синагоге, а она села в карету и поехала кругом неё, что бы там взять своего Адониса, сел и он туда же. Приехав домой, скинули они с себя театральное платье и начали смеяться над тем великим дураком, который, идя домой, ничего больше не говорил, как сии слова:
« Так-то поступают наши священнослужители, так-то сохраняют они свои достоинства, нас поучают не копить денег и карают за малые проступки, а сами грехами своими превосходят и самого Сатану».
С сею мыслью пришёл он домой и, не видя жены своей, лёг опочивать благополучно, ибо дурацкая его голова наполнена была шальными мнениями. А как не помешал он сожительнице своей осмеивать его, то Неох просидел у неё целую ночь и оканчивал благополучно то, что начал производить в роще. Кому что мило, тому то и надобно, рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше, ибо, как мнит он себе, глубина для него не весьма полезна.
Ночь была тому свидетельницей, что комедия сия сыгралась удачно, комедианты после оной остались благополучны, а зритель был позабавлен: кто совал, сам попал. Он, не спросив у разумных людей, — а за его богатство всякий, не отрекаясь, подал бы ему добрые советы: деньги долбят и камень, — пустился в такую погрешность, которой ещё от начало света не бывало и вряд ли будет и впредь, и ежели счислить по порядку все дурачества, то в них во всех подобного сему не сыщешь и скажешь, что это дурачество — первое из них, этот шалун — дурак над дураками. Проснувшись поутру, облизывался он так, как голодный над тестом, и когда воображал имение раввинское, тогда становилось у него во рту сухо, ибо негодная страсть к богатству всего на свете сильнее, и кто в оную пустится и прибавит ещё к тому скупость, тот ни стыда, ни совести, ни сожаления о бедных иметь уже не может. Сделается он тогда каменным, а сердце его превратится в металл, научится обещать поминутно, только до конца своей жизни не даст никому ни копейки, нужды человеческие выслушивать будет с сожалением, только помогать в них не станет, всякий день рассуждать будет о бедных с великим прискорбием, но вместо награждения им стараться будет их умножить всякими притеснениями и отъёмом последнего их имения, возненавидит нищих и, словом, всех тех людей, которые публично просят денег, и будет им желать каторги, станет проклинать своих детей, ежели оные часто от него родятся, а особливо женского полу, потому что должен он готовить им приданое, возненавидит жену и самого себя, что на пищу и на платье должен тратить деньги, наконец, обуяет его страх, и он согласится отрубить у себя руки и ноги, что б лежать на сундуках неподвижно и караулить крепко, что б не растаскали имения его воры, будет выдумывать новый календарь и сделает весь год постом, исключая Светлой недели, что б тем домашние его меньше есть могли, станет просить духовного отца, что бы он за всякий грех полагал на слуг его и на всех прочих епитимию, что б тем исходило меньше хлеба в его доме, купленную говядину велит завязывать в тряпку и опускать её в горшок по блоку, что б можно было таким образом сварить из неё пятерых щей или с лишком, а ежели будет иметь случай уморить голодом человека, то на сие без отговорки согласится, и ежели бы не взыскивали у нас сего, то он не только слуг, но и детей переморил бы всех голодом, наконец и сам умрёт, как собака, ежели дело дойдёт до того, что б разменять империал для столовой потребы.
Не мешкая нимало, послал купец к Неоху, который сказался в то время больным, ибо не спал он целую ночь, а советовал сему жадине идти прямо к раввину, сказывая, что будто уже он о нём и говорил, и что тот весьма радуется, что будет иметь в услугах своих человека степенного, довольного летами и украшенного сединою, на которого надёжнее положиться можно и который не разболтает никому вверенной ему тайности, и притом обнадёживал его, что и Минамила об этом будто знает и весьма радуется, что будет иметь хорошего поверенного, и будто она уже и жаловать его чрез меру обещалась. Итак, не удостоил он посещением своего свояка, ибо был весьма много как представлением, так и действием комедии обеспокоен.
Глава 24.
Вечер 79.
Продолжение сказки о тафтяной мушке.
править
Таким образом, тот седой и беззубый Меркурий, услышав от Неоха приказ, что можно ему беспрепятственно идти к раввину, не рассудил за благо показаться ему, а хотел побывать прежде у Минамилы и рассуждал так: когда она примет его в своё покровительство, тогда уже и духовный отказать не должен. Знал он дом сей госпожи и на какой стоял тот улице, итак, прибравшись попорядочнее, пошёл доставать своё счастье и думал в сём случае принудить его поневоле быть к себе благосклонным. Придя в дом к знатной той госпоже, доложил мужику, который подметал тогда двор, что имеет он крайнюю нужду до его госпожи, мужик сказал это истопнику, истопник — лакею, лакей донёс камердинеру, тот сказал горничной девушке, девушка объявила барской барыне, и так далее, наконец известилась о том и госпожа, и так впустили старика в верхние покои. Выйдя, камердинер спрашивал у него, что он за человек, как его зовут, за своим ли пришёл делом или прислан от кого, какую имеет нужду, важна ли эта нужда или нет, может ли он сказать ему или переговорит с госпожой сам. И когда уведомился от него обо всём, тогда пошёл и доложил госпоже своей точно, как ему сказано, ибо камердинеры должны быть осторожны и памятливы, за что они получают большое жалование, потом ввели купца в спальню Минамилы, она тогда лежала в постели, обложена вся подушками и прикрыта тремя с лишком одеялами.
« Чего тебе, старик»? — говорила она ему не весьма ярким голосом, изъявляя тем, что она несколько недомогала.
« Желаю многолетнего здравия, премилосердная государыня, — начал так наш Меркурий, — конечно, недомогается вашему преблагородию, дело бывалое, местная погода весьма не здорова для нежности господской, как вижу, то простудились вы вчерашним вечером»?
« Это правда, старичок, — отвечала ему Минамила, ибо была она весьма снисходительна и притом весьма разумна, — Вчера вечером ездили мы гулять в рощу, и я ходила там, не прикрыв груди, отчего очень много простудилась. Не мантик ли ты, что угадал с виду мою хворь»?
« Нет, сударыня, — отвечал исправный детина, — я не учился этой науке, однако и без неё отгадывать мастер. Вы гуляли там с милым вам человеком, шутили, как хотели, и после расстались с ним в той же роще».
« Действительно так, — отвечала госпожа, — я была там с мужчиной, и он, оставив меня, пошёл к синагоге».
Точно, Минамила была там вечером со своим братом, который ещё недавно приехал в тот город, а ездил он в Египет и Турцию по государственным делам. После сих слов дуралей наш подумал, что уже она его знает и по поручению Неоха открывается ему совсем, удостаивая тем его своей милостью, усмотрев, что никого здесь не было, бросился он перед кроватью на колени и, прижав руки к сердцу, говорил ей следующее почти со слезами от произошедшей в нём тогда радости:
« Премилосердная государыня! Вы изволите оказывать мне великую вашу милость, которая ни с какою милостью сравниться не может. Винюсь вам, сударыня, что я был вчера в той роще и видел всё, что вы там делали. Я знаю вашу тайну, только верьте мне, что никому оной не открою. С сих пор, сударыня, прикажите пускать меня свободно в ваш дом, я уже переносить буду к вам письма и подарки от раввина и прошу, что б вы ещё одобрили меня пред ним».
Минамила, слушая сии слова, позабыла совсем свою болезнь, приподнявшись с кровати, сказала ему:
« Что ты говоришь, старик»?
« Я уже знаю, сударыня, — продолжал он, — что вы любите раввина и жалуете к нему всякую ночь в рощу, вчера вечером вы там были и удовольствовали его желание самым лучшим образом».
« Постой, старик, — сказала ему госпожа, весьма было сие удивительным, что она на него не рассердилась, — скажи мне, без ума ли ты или в уме»?
« Благодарю Господа Б-га, сударыня, — отвечал он, — что я имею здравое рассуждение».
« По крайней мере, — продолжала она спрашивать, — дурь на тебя часами находит»?
« Никак нет, сударыня, — уверял он её, — я был и вчера и ныне одинаков, и как видел вас вчера без помешательства разума, так и теперь вижу. Но прошу, сударыня, о той милости, о которой я утверждал и прежде».
« Слушай, дурак, — говорила ему милосердная та госпожа, — счастлив ты весьма, что я имею незлобное сердце. Знаешь ли ты, как за поношение чести платится и что мало ещё, ежели отнять у тебя живот? Я тебе прощаю твою глупость, пойди туда, откуда ты пришёл, но если я услышу вперёд от кого-нибудь, что ты таких обо мне мыслей, то велю тебя найти и наказать по мере твоего проступка. Пойди от меня вон».
« Милостивая государыня, — говорил ей неотвязно Меркурий, — не стыдитесь меня, я буду усердным вашим поверенным».
Минамила вышла из терпения и закричала слуге, что бы он вывел от неё этого сумасброда и проводил бы со двора получше. Взяли нашего дельца под руки и повели з покоев в сени. А как стал он перечить и упираться, то сперва начали щёлкать его ладонями в голову, потом кулаками в затылок, а наконец приударили во всю спину, а чья рука не уместилась на оной или в суете не удалось ему плотненько ударить, тот припихивал его под бока, в рыло и грудь, и, словом, где кому удалось, тот там и трудился. И пощипали его так изрядно, что он принуждён был с час времени отдохнуть по прошествии их двора и запастись новыми силами, которые он растерял, повёртываясь то направо, то налево, то есть отворачиваясь от того места, с которого плотнее его уговаривали то по виску, то по затылку, а иногда и по всей голове.
Глава 25.
Вечер 80.
Продолжение сказки о тафтяной мушке.
править
Такой изрядный приём, кажется бы, довольно удобен был отвратить человека от доброго намерения, недели от искания порочного себе имени и презренной всеми людьми должности. Я не знаю, есть ли что презренное на свете, как общенародный Меркурий (сводник). Такой человек должен жить так, как месяц, то есть поутру ложиться, а вечером вставать, слоняться по улицам в то время, в которое честные люди опочивают, стараться сманить какую-нибудь честную девку и за то всякий час ожидать путешествия на тёплые воды, заводить знакомство с ворами и забияками, что б те делали ему вспоможение в случае, когда взойдёт над нам грозная туча и посыплется из оной палочный град на спину к переносчику любовных поговорок, быть готовому сносить брани и ругательства от тех людей, перед которыми он не устоит в своём слове, удаляться от добродетельных людей, которые его презирают, и искать сообщения с мотами, с забияками, с буянами и пьяницами, переделывать с ними честь в бесчестие, добрую славу — в худую молву, добродетель — в порок, постоянство — в мотовство, дома родительские — в трактиры и в харчевни, имение в недостаток, женитьбу в прелюбодеяние, и наконец самого человека — в неосмысленного скота. То правда, что сие мастерство гораздо хлебно, об этом никто не поспорит: награждения, подарки следуют один за другим непременно, а если дело дойдёт до увещевания, которое состоит в ремнях или в прутьях, тогда ничто не взведётся, и все прежние одолжения будут прах и небылица, ибо всего лишиться он должен.
Всякий человек, какого бы он состояния ни был, сожалеет о потере чести, как о лишении такой добродетели, без которой быть на свете невозможно, но скупой о том никогда не думает и рассуждает, что если есть у него деньги, тогда честь и порядочность должны быть у него поневоле, итак, не старается он о приобретении сих добродетелей и прилагает неусыпное попечение к приращению своего имения. Каким бы то образом ни было, но мне кажется, что добродетелью не наживёшь великого богатства, ибо за оную никто из людей порочных ничего не платит.
Я не знаю, сколько уже прошло тому времени, как позабыл я изъясняться о тех страшных сочинителях, которые, не зная, попросту сказать, ни уха ни рыла ни в какой науке, не смысля, что есть стих, род, стопа и рифма, не разумея своего языка, не понимая той книги, которую они читают на другом языке, принимаются переводит на своё наречие стихами, и что ещё всего чуднее, напечатают её бесстыдно и требуют от всех похвалы насильно.
Такие глупцы — охотники до нравоучения и не только где в другом месте, но и в приятельских письмах пишут философские морали, которые они по случаю увидели где-нибудь в книге, и сие дурацкое поветрие мне кажется, из старины ведётся, кто глупее всех, тот охотнее принимается учить других. Может быть, и я, который говорю здесь, не превосхожу других понятием, и для того посыпаю нравоучениями как песком, и кстати или некстати упоминаю о вещах важных. Однако рассудят о сём слушатели, а мне пора уж возвратиться к моему повествованию.
Новый мой Меркурий, оправившись несколько от увещания служителей Минамилы, подумал, что сия госпожа постыдилась и для того не хотела ему признаться. Итак, положил он идти непременно к раввину и просить от него сей великой к себе милости, но путешествие его и то, что с ним в нём сделалось, покажет нам другой вечер, а теперь рассказчик должен сказать, что приехал в город Длан, то есть тот человек, кто владел некогда лошадью и табакеркой. Неох, находясь в середине благополучия и будучи сам собой доволен, неробкими стопами пришёл в дом нового своего благодетеля, поздравил его со счастливым приездом и пошутил столько, сколько потребно было при первом свидании, ибо в то время бываем мы разумнее и отважнее, когда принимают нас знатные господа благосклонно, весёлый и снисходительный их взгляд оживляет наше понятие и вселяет в нас весьма обильное красноречие. Длан, рассмотрев, действительно, Неоха и узнав, что он имеет не совсем мелкие достоинства, почувствовал к нему великую любовь и предпринял как возможно скорее произвести его в люди, чего ради при первом ещё свидании сказал ему, что на завтрашний день будет он поздравлен у кого-нибудь с секретарём. Неохова должность была в сём случае в том, что бы благодарить своего мецената, что он и исполнил с изрядным успехом, только в то время не было никого такого, который бы похвалил его за сие достойно, однако что в том нужды: хорошие дела и без похвалы хороши, а дурные и при великой похвале никуда не годны.
Таким образом, добродетельный Длан поехал искать счастья Неохова, а он сам пошёл домой готовиться, как бы оное хорошенько встретить. Как только пришёл он в своё обиталище, то нашёл здесь человека, который уже давно его дожидался и который подал ему письмо такого содержания:
« Я здесь уже в городе, а кто я такова, то Неох и без имени узнает. Ищи меня и, вместе с тем, то, что я имею к тебе в моём сердце».
Первое сие свидание, как из содержания письма усмотреть можно, сделали любовники жмурками, может быть, для того, что бы вкуснее показалась им первая встреча. Всякий человек выбирает то, что кажется ему лучшим, и винить его в том нельзя: кто себе добра не желает, иной в угоду своей красавице охотно соглашается быть посмешищем целого света и почитает это за лучшее. Дурак всегда будет дураком и никогда не переменится, да и на что, когда снисходительное солнце освещает нас всех равно.
Сие собрание слов и речей, наименованное четвёртой частью, таким образом, кончено. Ежели же читатель сожалеть будет, что он ещё не всё услышал, то сказываю ему, что пятая часть следует по пятам за сею и вскоре появится на свете. В сём месте непременно должен я объявить и причинах следующей пятой части, которые были совсем противны человеческим, ибо человек родится в свет, плача, а она началась совсем не так. При поставке самой первой буквы мать её, муза, улыбнулась, а отец, сочинитель, усмехнулся, сие значит, что произойдёт на свет достойное их дитя, а вторая, третья и четвёртая части не стоили сего имени и могут называться лучше пасынками. Дивиться я никому не позволяю, что следующая часть отлична будет от других, для того что не только книги, но и дети друг на друга не походят и бывают весьма различны как лицами, так и нравами, и к сему приводят часто сию пословицу: « Так печка печёт», или ещё: « что посеяно, то и жнётся». Ещё скажу пословицу… Однако уймите меня, я великий охотник молоть пустое, и ежели не уймёте, то заболтаюсь я до смерти.
Часть 5.
Глава 16.
Вечер 96.
Продолжение сказки о тафтяной мушке.
править
Начал за здравие, а свёл за упокой. Сей пословицы все сочинители и рассказчики повестей должны держаться так, как муха мёду или как судно кормила, ибо без оного, потеряв предпринятый путь, зайдёт оно в пучину, потонет и пропадёт, подобно тому и сочинитель или рассказчик, не согласившись с началом, повредит середину, испортит конец повествования и сочинит без всякого намерения громаду, ни тем, ни сим не называемую. Итак, следуя здравому рассудку, прежде вступления в Неохово похождение должны мы решить дело с тупорогим оленем и сбыть его с рук, как ненадобную особу, по пословице: « Уветно платье на грядке, а дурак — на руках».
Обожатель всякого рода монеты, а предпочтительно прочим золотой, по пришествии его к раввину, по употреблении просьбы и по сделанным ему многим вопросам сочтён был безумным и посредством гражданского управления заключён в дом сумасшедших, где, сидя всяк в особом отделении, распространить мысленную свою систему не в состоянии, чего ему там и невозможно. Здесь безрассудный олень окончил ненужные обществу дни своей жизни и переселился из мирской тюрьмы в райские кущи, понеже все страсти над сердцем человеческим действуют беспредельно, а страсть скупости и все их превосходит.
Таким образом, супруга оленева получила всё его имение в беспрепятственное своё владение, потеряв только Неоха, пылкую и разумную тварь, ибо он занялся уже важнейшей должностью, но слух носился, что сия благосклонная Берфа удостоила тою ж доверенностью посадского Евдона, кудрявого молодца, первого из своих сидельцев. А оное и по тому скоро приметно сделалось, что новомодный тот Евдон, не ездив прежде и в линейке, начал разъезжать в карете, купив пару дорогих пегих лошадей, а таковые кони были тогда в моде и покупали их по неизреченно высоким ценам те люди, которые к имению своему сожаления не оказывали, приняв оное от рачительности родительской.
На всей поверхности земной около того времени не учинилось никакой знатной перемены, которую б достойно внести было можно в счисление гражданское, то учёные того времени города Вильны в хронологические их книги внесли сие достопамятство. От изобретения тафтяной мушки числится ныне двадцать первый год. Каким же образом открытие оной последовало, извольте слушать, я вас уведомлю.
Неох благодетелем его Дланом представлен был хранителю государственной печати, боярину при дворе знатному и имеющему крепкие подпоры состоянию своему со стороны богатых его родственников. Был он человек ещё молодой, не имевший супруги, для чего и имел весьма частные секретные переговоры с дочерью одного вельможи, девицею прекрасною, а более разумною. А как известно, что в таковые секретные переносы избираются люди с отменными проворством и способностями, то Неох, изобилуя теми качествами, назначен был правителем Кабинета его превосходительства домовых секретных дел, в чём обязанности свои к отменной похвале своей и к удовольствию секретничающих особ отправлял с отменным рачением и искусством, но только недолговременно, ибо всё на сём свете скоротечно и подвержено перемене. В некоторый день сей знатный господин сказал Неоху: « Ну, мой друг, господин Неох, хотя с сожалением, однако принуждён я с тобою расстаться. Вчера при дворе виделся со мной верховный начальник и сказал мне, что ты определён к нему секретарём, для чего и должно тебе сегодня к нему явиться, желаю тебе благополучия. Ты человек с достоинствами, а сия новая твоя должность — самый ближайший шаг к счастью, старайся только узнать склонности твоего начальника, тогда останешься в несомненной надежде быть при дворе знатным человеком. Мог бы я составить твоё счастье, но верховный начальник имеет к тому больше случаев и способов, а, притом, он человек и добродетельный».
Что же последовало за сим, известно мне со слов самого Неоха. Он рассказывал так:
« Возблагодарив за щедроты и милостивое обо мне попечение моего благодетеля, явился я к верховному начальнику, где принят был со всевозможной благосклонностью, и вступил в новоназначенную мне должность. Я имел счастье понравится первому боярину и наконец столь был благополучен, что учинился известен и самому государю, находясь при всегдашних докладах с верховным начальником. Получив таким образом звание и должность не последнего при дворе и в городе человека, был я собой чувствительно доволен и вознамерился к увенчанию удовольствия моего приложить крайнее старание к отысканию в городе Владимиры, скрывавшейся от меня до сего времени, и я думал, что, получив имя надобного гражданина, тем более буду ей приятен. Но в том я, как человек молодой и мало ещё в свете искусившийся, крайне обманулся, положившись на читанные мною Овидиевы „ Превращения“, где любовь и верность великими похвалами превозносимы. В некоторый день объявлено было в городе, что будет торжественное бракосочетание человека знатного, но со стороны имения не так завидного, с девицею приезжей из другого города, отменно богатой. Сия молва пуще Купидоновой стрелы пронзила моё сердце, и я начал, как будто достоверно известившись, прилежно грустить и прежде времени ещё поспешил к костёлу, где в ожидаемом для судьбы своей конечно и известился. Увидев Владимиру, представшую пред алтарём с человеком молодым и статным, окаменел я, стоя на месте. А дыбы сокрыть огорчение сердца и тревогу ума моего, вышел я из дома Божьего и поспешил домой, где, предавшись глубокому отчаянию и сокрушению, лёг в постель и объявил себя нездоровым, дабы не позвали меня к верховному начальнику, и провёл всю ночь в тоске и без сна. По минованию сих первых движений сердца моего принялся я за философию и, перебрав всех систематиков, попал на мнение одного, которое мне в сём случае показалось лучшим и надёжнейшим. Он говорит — всё к лучшему, итак, оставив моё сокрушение, начал я сам над собою смеяться, что, учившись двенадцать лет не в последнем из университетов, не выучил любовной нумерации и светского исчисления. Итак, принялся я за самые начальные правила оной, а именно, вообразил, во-первых, себя, не фамильного гражданина, безденежного студента, безымянного обывателя, то сия нумерация ясно мне и открыла превосходство кавалера, которого Владимира избрала себе в супруги. Во-вторых, представил я слабость того, что в нынешнем веке называют любовью, то и увидел, что государям изменяли их подданные, к которым сии чувствовали неограниченные склонности, героям — любовницы, знатным господам — их супруги, сыновья и дочери, презрев власть и волю родителей, на них посягали, родственники, не повинуясь естественному закону, вступали в супружество. То в сём пространном хаосе обширного света каким образом студент отважился так помыслить, что б обогащённая свыше меры красавица предпочла знатного господина не фамильному студенту, а того и ещё хуже, о том ему скорбеть? Нет, сия слабость неприлична учёному человеку, а особливо молодому и просвещённому, который совершенно знает, как ему около своей сферы обращаться».
И как день бракосочетания Владимиры миновал, так и мысль о том студенте пропала, и сокрушение, бывшее в нём до сего, по правилам той же нумерации, поставил он на счёт новобрачного господина в том рассуждении, что Неохово преимущество и предшествие его к благосклонности Владимиры взойдут когда-нибудь супругу её на память.
Время рождает металлы, увеличивает каменья, воздвигает горы и удручает лицо земли разными накоплениями, то удивительно ли будет, что оно родило другое Неоху счастье, лучше ещё прежнего, которое и осталось уже при нём до конца его жизни, а потом перешло в потомственную линию, как того времени свидетельствовали геральдические книги. Но ныне те листы, на коих родословная фамилии Неоха находилась, сгнили от небрежения архивами во время прежнего царствования в России. Для чего многие чересчур честолюбивые дворяне не заслугами Отечеству, но одною породою своею возвышающиеся, родословия своего далее времён великого князя Рюрика показать не могут, хотя и крайнее старание и великие капиталы к тому употребляют, а большей частью — приезжие роды в Россию, утверждая часто многое о том в приятельских собраниях, говорят, что род их по прямой линии происходит от Ромула, основателя Рима, но в здешних де архивах всё то утрачено.
Просители о собственных своих делах беспрестанно навещали Неоха как такого секретаря, который был в особливой милости у верховного начальника; и которые разумели больше уловки, те беспрестанно у него находились, оставив хождение по приказам, ибо он и делом, и словом сильно помогать мог каждому, кому бы ему заблагорассудилось.
Навещали его по утрам и после обеда и самые бояре, однако ж те только, которые чересчур уже о пользе ближнего старались и к которым все преступившие по должности прибежище имели. Между прочими человек немолодых уже лет, изрядный чином и состоянием, произошедший из поверенных, как слышно было, а поверенные обыкновенно бывают из крепостных людей или из промотавшихся купцов, желая покровительства Неоха по делу его в некотором приказе, предложил ему свои услуги, состоящие в пунктах и условиях, таким образом:
« Ежели господин Неох по присяжной должности наблюдает чрезвычайную скромность, без которой всё сие дело, даже и самое начало его, разрушиться может, и обещает не спрашивать и не выведывать о той особе, с которою он дружеское обхождение иметь будет, ни о людях, для того к нему присылаемых, ниже о месте, в коем свидания сии будут назначены, то сей обещает доставить ему благополучие такое, какого более господину Неоху желать уже не надобно».
Неох со своей стороны, приняв его предложение с должной благодарностью, уверил чиновного господина поверенного во всём от него требуемом, а тот обещал сообщить промеморию в государственную канцелярию и, какой ответ получен будет, уведомить Неоха, чем первое заседание особой сей комиссии и кончено.
На другой день Неох чрез того же комиссионера получил словесное сообщение, что б, по заходе Солнца быть ему в некотором загородном доме, отстоящем от города не более пяти вёрст. Как назначено, так и сделано, для того что Неох благополучия своего дольше откладывать не захотел. И отправляясь на это странное свидание, при стуке колёс в уединении своего разума рассуждал так:
« Любовь есть нечто приятное, а волокитство — дело страшное; сколько знаменитых героев, храбрых витязей, отменных полководцев на таких сражениях пропало, сколько разумных министров и острых политиков от того на земле не стало, сколько молодых и нужных обществу людей преждевременно от сего света похищено, и сия любовная страсть так, как и зависть, начавшаяся с началом света, до кончины его существовать не преминет, следовательно, важных людей похищение производить не перестанет, а разность в том только состоять будет, что в один век больше или меньше утраты будет, нежели в другой. И ужели предписано судьбой славному витязю Неоху в течение своего столетия, умножив число любовных героев, оставить свет на манер выдуманных Овидием в „ Превращениях“ его, где многие добрые люди за любовь безвинно пострадали и, превратившись в другие виды, получили: иной лошадиные ноги, другой змеиный хвост, некоторый оленьи рога, некто собачью голову, другой свиное рыло и так далее»?
Таковое верное и безошибочное исчисление пугнуло нашего героя, и хотя подкрепляем он был силою и действием всех словесных наук, однако оробел крайне и действительно б предпринял обратный путь, когда б не возникла в устрашённом понятии его сильнейшая всех прочих наука, то есть прибытка или приращения имения и чинов. Сия героическая наука, преисполненная отважности, научает, оставив присягу, делать в государстве бунты или возмущения, в суде делать неправду, утеснять родственника и ближнего, отнимать чужое имение и жизнь, презирать плач и стенание бедных и отваживаться к потере чести и жизни. Сверх же того по справке с воображением отыскал Неох мысленно, что сколько ни было в то время университетов, то ни одного студента из оных не довела государственная служба до преисподней, а способствовал им беспрестанно успех.
Таким образом, наполнившись отвагою, прибыл он на двор загородного дама. На крыльце встретил его тот же комиссионер и, проводив в залу, учинил предуведомление, что свидание Неоху назначено с некоторой женщиной, которая находится теперь во внутренних покоях, куда и просил проследовать Неоха, оставаясь сам в зале.
Герой повести пустился в неизвестный ему лабиринт, призывая на помощь чужестранку Ариадну, дабы показала она ему нитью путь по неизвестной дороге. Проходя множество освещённых комнат, отворил он дверь в один покой, в котором было темно, и сколь он был просторен, то столь же тонкая свеча горела на стене при дверях, от которой один только вход в покой освещаем был, да и то весьма слабым светом. Как только он отворил двери, то голос наинежнейшей сирены произнёс сии слова: « Пожалуйте сюда и затворите за собой двери».
Голос сей сирены расслабил Неохово сердце и раздробил всё просвещённое понятие, затворив двери, шёл ли он вдаль по покою или стоял неподвижен и бессловесен подле дверей, истину сказать, сам того не помнит, а содержит то в твёрдой памяти сочинитель сих сказок, он уверяет, что отважный студент остолбенел и стоял, как вкопанный. Девица, пригласившая Неоха, о которой нас сочинитель не упустит уведомить, была из высокородных, таких, кои по воспитанию привыкли думать, что в рассуждении родства их многое им позволено, и что правила принуждения себя и благопристойность должны относиться к малочиновным только, а целомудрие, как низкое измышление, отсылается ими в деревенские хижины. Она находилась в сей комнате одна и без надзирательницы, так же без всякого проводника подошла к Неоху, взяла его за руку, привела к софе и, посадив его в кресла, сама села на оную.
Прежде всего опомнились робкого героя нашего глаза, он увидел перед собой особу, которая была в тёмном покое, а потом и под чёрным ещё флёром, лица которой и обитающей в оном красоты, ниже расположения его черт, увидеть он не мог. При самом же слабом и ничтожном свете от тонкой свечки рассмотрел в покое великолепное украшение и кровать, изготовленную и украшенную руками самих граций. Сие осмотрел он одним мгновением ока только, а мгновение ока недолго продолжается, следовательно, дабы оказать свою учтивость за благосклонный и снисходительный от такой особы приём, принялся он за учтивые слова, а как сердце его поражено уже было приятностью голоса, то все нежности, каких только от молодого и разумного человека ожидать было можно, при сём случае с успехом оказаны были, чем пленившаяся им красавица казалась довольной, чему служит ясным доказательством дозволение, данное от неё Неоху, целовать прелестные её руки.
Впрочем, о дальнейших между ними происшествиях в сие время достовернее свидетельствовать могут старшая Хаосова дочь, то есть Ночь, и тёмный покой, а мы удовольствуемся, не любопытствуя впредь, остаться при том только известии, что расстались они на рассвете, назначив в будущую ночь таковое ж свидание, что и продолжалось между ними без всякой отмены и препятствия. Да ещё пребудем при том желании, что б всякий красноличный и разумный студент наслаждался подобною сей участью, ибо лучше, оставив услады, жертвовать разумно и осторожно долгу и службе, которые нередко составляют счастье молодых учёных, а услады — никогда, повергая притом их в презрение и в вечную бедность.
Глава 17.
Вечер 97.
Окончание сказки о тафтяной мушке.
править
Судьба и Случай, по мнению древних, были между собой различны, и каждому из них приписывалась особая власть и могущество, нынешние же неучёные мудрецы умствуют о том совсем противным образом. Но здесь дело идёт не о различии их, а о том, что они, соединившись вместе, общими силами доставили Неоху счастье, которое, как, впрочем, ни скользко при дворе и в городе, но Неох умел удержать его до конца своей жизни, не теряя равновесия в возвышении своём и не ища никогда ему не принадлежащего, зная совершенно правила о последствиях, из него не следующих.
С начала знакомство его с неизвестной ему особой почувствовал он, во-первых, что стоит под жёлобом золотого дождя, льющегося на него беспрестанно, во-вторых, награждение чинами следовало так скоро, что в малом продолжении времени достиг он степени ближнего боярина и сделался в отменной милости у государя. Все без удивления счастью и возвышению его не могли сего себе представить, но поведением его и учтивостью все были довольны и перед государем своим отзывались всегда о нём, как о самом добродетельнейшем человеке, сверх же сих добрых качеств одарён он был знанием истории своего отечества, государственной экономии, политики, а сверх того имел отменную перед прочими память. Государь за первейшее удовольствие почитал иметь его всегда при себе и слушать его рассуждение о разных вещах, учёных ли то делах или о государственной экономии и политике, чего справедливость все находящееся при дворе в нём отмечали.
Особа, неизвестная Неоху, удостоившая его своей без изъятия благосклонностью, была дочь ближнего боярина, который, однако, не из знатной породы получил и недавно сие достоинство. Он был сложения заботливого и неусыпно помогал исправиться всем тем, которые учинили преступление в своих должностях с намерениями ли или без, но он обыкновенно, предстательствуя о них, говаривал, что учинено то оплошностью и невежеством. Дом его был прибежищем людей порядочных, жизнь всю положивших на служение отечеству, гонителей похитивших государственную казну, собравших с народа неповеленное, утеснивших других взятками и отнятием имения, учинивших в суде неправду и прочих, которых он, однако, усмирял, стараясь уменьшить их весьма полезное рвение и напоминая им о сострадании и кротости, в общем, с ними соглашаясь и надеясь на полное службы государевой от разных вредителей избавление. Все отборные поверенные и грамотные судьи и секретари, по приказному наречию, всегдашнее присутствие у него имели и о благе Отечества всегда радели, всеминутно производя канцелярские диспуты, или сказать краснее по вкусу педантов, словопрения проводили.
Итак, беспрерывное сочинение прошений и надлежащее усердие обогатили дом его свыше всякой меры и уравняли с первейшими капиталистами.
Дочь свою любил он столько много, что во всю свою жизнь не сказал ей никогда противного слова и, что бы она ни пожелала, всё то исполнял без отказа, понеже на всякую прихоть без отлагательства был согласен. Увидев Неоха, почувствовала она к нему неизъяснимую любовь, не будучи ещё прежде сего никем страстна, а желание к тому, ничем не ограниченное, поминутно умножалось. Сочувствие отца и старательное его к тому внимание уверили её в возможности того без всякого сомнения, открыла она своему родителю, а тот в угоду ей и удумал возвести Неоха в степень знатного господина, дабы и дочь его не осталась в забвении и поношении, что имела с таким чудесным человеком знакомство и дело. Знатность его, капитал и старания в угоду дочери его учинить то были в силах, что мы из возвышения и обогащения Неоха уже и видели. Да и сам Неох об оном от неё знал, только кто она такова, от которой его счастье произошло, о том известия не имел, а потому и более, что не извещаться о том дал обещание под клятвой, а посещал её в том же доме и всегда в одинаковом настроении, как то и при первом свидании происходило.
Сидя некогда с государем наедине, был поражён Неох вопросом от оного, предложенным ему совсем нечаянно и нимало к тому не готовому следующего содержания: « Я знаю, Неох, что ты чужестранец и был секретарём у верховного правителя, имел капитал, приличный тогдашнему твоему состоянию, а ныне, возвысившись чинами, возвысился ты более богатством, верность и добродетель твои мне известны, почему и считаю я себя удостоверенным, что сокровища сии собраны не с моих подданных, а приобретены другим образом. Я часто размышлял о том с удивлением, но не мог до сего времени понять, откуда проистекает сей обильный источник, а я ещё за верные услуги твои не награждал тебя имением, хотя и считаю себя к тому обязанным. Полагаясь совершенно на твою ко мне верность и испытанную мною много раз твою приверженность ко мне, смею надеяться, что о том, как друг твой, от тебя уведомлен буду в самой истине».
« Великий государь! — ответствовал Неох, — я дал клятву таить оное до конца моей жизни или доколе от меня требовать того будут, но пред державным государем по долгу верноподданного открыть долженствую, когда о том милостивец вопрос предложить изволил».
Потом уведомил его он о свиданиях только обстоятельно, а о прочем и сам Неох был неизвестен.
Государь, выслушав его, сделался весьма любопытен открыть сию тайну и столь хитрое произведение молодой особы, как он по словам Неоховым заключить мог, предложил Неоху, не угодно ли ему окончить свидание в тени и увидеть после свою сообщницу откровенно.
« Я бы желал того нетерпеливо, великий государь, — ответствовал Неох, — но не могу в том желании неизвестную мне особу уверить, а другого способа не нахожу в моём понятии».
« Не угодно ли будет тебе, что бы я вошёл в сие открытие»? — продолжал государь.
« За особенный знак благосклонности, — говорил Неох, — принял бы это ваш верноподданный».
И так, поговорив между собой о том, что лица своего красавица не открывает и что Неох нигде её в собрании потому и узнать не может, согласились так: когда Неох поедет вечером для свидания, принял бы он от государя нечто такое, чем тайна без сомнения будет открыта.
Вечером приехал Неох к государю и получил от него некоторый состав, называемый ныне адским камнем, который тогда немногим ещё известен был. Сим составом приказал государь коснуться лица красавицы, от которого останется на нём верный знак к открытию всей тайны, и когда сие учинено будет, немедленно б его уведомить. Неох употребил к тому крайнюю осторожность и искусство, он положил сей знак на щеке красавицы неприметным её образом и о сей одержанной над таинством победе уведомил государя.
На другой день посланы были нарочные ко всем знатным госпожам с таким объявлением, что бы благоволили они быть в тот день ко двору для некоторого назначенного торжества, и приказано им было записать имя каждой, которая быть обещает или зачем-то отзовётся, что было посланными исполнено и государю донесено, что все супруги знатных господ и дочери их, девицы по приказанию его быть обещали, кроме некоторых престарелых, кои за слабостью здоровья своего почестью сей воспользоваться не могли.
Лелия, — так называлась невидимая красавица, — встав поутру и подойдя по обыкновению к зеркалу, увидела на левой щеке у себя чёрное небольшое пятно, которое и думала стереть без дальних затруднений, попросила утиральник и, намочив оный душистыми водами, начала смывать, но чем больше она тёрла, тем пятно становилось чернее, но безобразия, впрочем, никакого лицу её сие не причиняло. В собрании, назначенном государем, быть ей непременно надлежало, первое — потому, что она обещала то звавшему, второе — находилась она в штате придворном, а третье, что всего важнее, — ездя вечером со двора, невозможно было сказаться ей нездоровою. Пятно на лице весьма было приметно, и хотя не ведала она государева в том намерения и производства её поверенного, нов собрание такое показаться с ним не желала. Что ж должно было делать в таком случае огорчённой красавице, огорчение которой касалось красоты лица её? Вопрос, который выше всякого понятия, и досада, превосходящая крепость сил человеческих. Признайтесь, высокие и учёные умы, в недостатке идей ваших, чем бы вы сему горю пособить могли? Истинно, ничего б вы не придумали и остались бы посрамлёнными.
Прекрасное лицо Лелии покрывается сомнением, нежное сие сложение природы погружается в глубокомыслие, но разум, изобретатель всех невозможностей, прерывает цепи недоумения, и пылкость оного, сходная женскому полу, представляет вещь возможную, а тонкое понятие разумной девицы приводит её в субтильность. Лелия приказывает подать себе чёрной тафты и клею, подклеивает оную и вырезает нежными руками маленький кружочек, прилепляет оный к лицу своему, смотрится в зеркало и находит себя над сим малейшим знаком ещё прелестнее, сердце её чувствует радость, а ум — удовольствие.
Торжество изобретения мушки в мгновение ока разнеслось по дворцу государеву, ибо провозвестницами оного были сенные девушки, которые быстрее самой славы внушили оное и отдалённым прислужницам в высоких палатах и теремах, и на просторной кухне в глубоких погребах, в долгих выходах и обширных подвалах ключницам и их помощницам.
Благосклонная Лелия пожелала сделать своей выдумки соучастницами и некоторых из своих приятельниц, а острота женского ума в тонких изобретениях начертала различные уже фигуры, как то6 полумесяцы, звёзды, плотные кружочки с разными прорезями. Разносчицы сих драгоценностей объявляли всем принимающим, что Лелия с сего часа только что получила сие в подарок от своей приятельницы из Новогрудка и что сие есть последняя мода в том городе, а Новогрудок в те времена в Белой Руси и Лифляндии почитался модным так, как ныне Париж в Европе. Что ж касается до моды, то оная моложе только Хаоса, а он старее всего на свете. Литва, как и Россия, прежде имела так же свои моды, как и нынешняя, по вкусу каждого времени. Власть моды простирается на всё племя земнородных, дурачится убранством американец, дурачится и европеец, только неравно, а как кому из них прихоти и достаток позволяют.
Таким образом, многие знатные женщины пожаловали ко двору в новом изобретении, то есть, как назвали они их, в мушках. Государь, выйдя в собрание их, весьма много удивился таковой необычности, а более остроте разума той, которая, утаивая себя искусно от прозорливости мужской, могла склонить и прочих налепить сии знаки, доселе ещё на свете не виданные. Он подошёл к ним со всею благосклонностью, приличной великодушному и снисходительному государю, хвалил сию выдумку для того более, что оная хотя и не увеличивала красоты их, но придавала некоторую приятность, умножала победоносный огонь в глазах и производила такую притягательность, что всякий мужчина не мог отвести глаз своих на минуту от обожаемого им предмета.
« Истинно, выдумка, достойная хвалы — продолжал он — приносящая благодарность изобретательнице оной. Сие отменное украшение я вам позволяю носить и опробую с сердечным желанием, что бы оно приносило вам удовольствие во всегдашнее время, но теперь прошу сделать его мне и оные снять, для какой же то причины, узнаете вы после, и меня за то извините».
Все согласились исполнить волю государеву охотно, чему должна была следовать и Лелия. Любопытные глаза государя и Неоха тотчас обрели то, чего искали, удивлялись они оба тонкой хитрости молодой девицы.
Неох, увидев её, вострепетал и пришёл в замешательство. Государь, приметив то, взял его за руку и, выведя в другой покой, спросил:
« Узнал ли ты теперь ранее не знаемую тобою»?
« Узнал, всемилостивейший государь, — ответствовал он, — но как сие учинено против воли её, то боюсь, что бы мне не быть весь мой век несчастным, когда она уведомлена будет о сём открытии».
« В этом положись на меня, — говорил ему государь, — и, ободрившись, пойди опять в собрание, а я останусь здесь на время».
Неох вышел, а государь приказал позвать к себе отца Лелии и говорил ему следующее:
« Я принимаю участие в фамилии вашей, будучи всегда к вам благосклонным, и, возвышая счастье дома вашего, вознамерился увенчать и благополучие дочери вашей назначением ей жениха, заслугами государству довольно известного и близкого ко мне по особым его дарованиям боярина Неоха».
Старик, встав на колени, благодарил государя за принятие участия в благополучии его дома и уведомил его, что оное зависит от соизволения дочери его, а он воле государевой покорен с должной благодарностью.
Потом позвана была к ним Лелия, и, после многих от государя убедительных и ласковых предложений, объявила и она, что воле государевой и соизволению родительскому должна быть послушна и приемлет то с великой благодарностью, почитая отменным для себя счастьем выбор милостивого её государя.
Тким образом всё исполнилось. Государь, выйдя в собрание, объявил, что день сей назначен был обручением ближнего его боярина Неоха с боярскою дочерью Лелией, что с принадлежащими к тому обрядами тогда ж и исполнено в присутствии всего двора знатных бояр и прочих знаменитых чинов, а чрез три дня последовало и бракосочетание с отменным торжеством. Ибо в государевом доме не вино курить, не пива варить, не меды ставить: всё готово и всего изобильно.
Таким образом изобретена нужная в свете вещь, необходимая для нежного пола человеческого поколения.
1784 г.
Примечания:
правитьМассагетяне и скифы — приводимые в « Истории» греческого учёного Геродота племена, жившие на территории Южной России.
Пения — богиня бедности, дочь прилежания и художеств, а, по мнению других, — роскоши и праздности.
Минерва — в римской мифологии то же, что Афина в греческой, богиня мудрости.
Нарцисс (греч. миф). — юноша, влюбившийся в собственное отражение, в переносном значении — самовлюблённый человек.
Пегас (греч. миф). — « крылатый конь, по рождении поднялся в воздух и, ударив ногами в землю, произвёл источник, который назван Иппокреной. Аполлон и музы употребляют его для путешествия».
Сомн (слав. миф). — « то же, что у греков Гипн, бог сна и покоя, сын ночи, брат Смерти и отец сновидений».
Морфей (греч. миф). — « бог сновидений, или служитель сна, он был весьма искусен представлять походку других, вид и голос, имел крылья бабочки и до кого дотрагивался маковым стеблем, то тот и засыпал тотчас».
Горгона (греч. миф). — « Минерва превратила прекрасные её волосы в ужасных змей, так же и лицо покрыла безобразием, и дала глазам её такую силу, что бы она превращала всех тех в камень, кто на неё ни посмотрит, некоторые говорят, что Минерва за то её сделала таковой, что она дерзнула спорить о красоте своей с богиней».
Иппокрена (греч. миф). — источник на горе Геликон, воды его обладали свойством возбуждать поэтическое вдохновение.
Аввакум (1620—1682 гг.) — один из основоположников и мучеников русского старообрядчества, причислен раскольниками к лику святых.
Макарьевская ярмарка — ярмарка близ Макарьевского монастыря под Нижним Новгородом.
Брынский лес — дремучий лес близ Калуги, где в скитах скрывались раскольники, именование раскола « брынской верой» употреблялось даже в официальных документах.
Магид — проповедник у иудеев.
Орифиины дети (греч. миф). — Бореады, сыновья бога северного ветра Борея и нимфы Орифии.
Вильно — старинное название литовского города Вильнюс, столицы Литвы.
Евдон и Берфа — герои переводной рукописной повести « История о храбром кавалере Евдоне и о прекрасной принцессе Берфе». Здесь имеются в виду лубочные картинки с их изображением, цветные иллюстрации к повести.
Гиппократ (460—356 гг. до н. э.) — знаменитый древнегреческий врач, автор сборника афоризмов.
« Древняя история» Роллена — труд французского историка Ш. Роллена « Древняя история о египтянах и о греках».
Овидиевы « Превращения» или « Метаморфозы» — поэма римского поэта Публия Овидия Назона (43 г. до н. э. — 17 г. н. э.), в которой обработаны мифологические сюжеты (чаще всего любовного содержания) о " превращениях героев в различных существ и разные предметы. Была очень популярна, как основной источник сведений по античной мифологии. « Книга печалей» — «Скорбные элегии» Овидия.
Великий могол — титул правителей империи на территории современных Индии, Пакистана, Афганистана и Бангладеша, просуществовавшей до середины XVIII века. Государство считалось одной из богатейших держав мира, так как являлось одним из основных районов мировой добычи прежде всего драгоценных камней.
Актеонова судьбина — « участь Актеона (греч. миф)., который будучи на охоте, увидел Диану, когда она купалась в своём источнике, за что, рассердившись, богиня плеснула на него водой, от чего тотчас превратился он в оленя и был растерзан собственными собаками».
Красауля — ковш, большая рюмка.
Ириса — т. е. нищая, дочь Ира, нищего старика, персонажа поэмы Гомера « Одиссея», имя которого стало нарицательным.
Арзамасские гуси — в городе Арзамасе разводили особую породу бойцовых гусей.
Мантик — предсказатель.
Рюрик (IX в.) — согласно летописному преданию первый новгородский великий князь, родоначальник княжеских династий в Древней Руси.
Адский камень — ляпис, применялся в медицине для прижиганий.
Источник текста: М. Д. Чулков « Пересмешник», сост. Степанов В. П., М. «Советская Россия», 1987 г. Стр. 141—259.