Владимир Азов.
Сказка о публицисте и бюрократе,
вполне заменяющая предисловие от автора,
а также
его биографию и некролог.
править
В некотором царстве, в некотором государстве жили были публицист и бюрократ. Публицист, известное дело, пописывал, бюрократ, известное дело, послуживал. И дернула как-то публициста нелегкая напасть на бюрократа.
Боже мой, как он на него ополчился!
— Да разве это бюрократ! — писал про бюрократа публицист (по пять копеек за строчку). — Бюрократ должен иметь попечение о пользе государственной, а он только и думает, что о пользе своей собственной, да своего начальства. Разве не сказал наш великий писатель: «Служите делу, а не лицам!». (За эту строчку, как за цитату из Грибоедова, издатель публицисту вовсе не заплатил).
Написав эту статейку, публицист пошел обедать в греческую кухмистерскую, в которой имел абонемент и от которой имел катарр желудка, а бюрократ, прочитав эту статейку, пошел на службу, от которой имел жалованье, столовые, квартирные и пособие.
— Читали? — сказал один из начальников бюрократа другому начальнику бюрократа. — Публицист-то как разошелся? Пишет, что наш бюрократ не радеет о пользе государственной, что его надо сместить.
— Читал, — ответил другой начальник бюрократа одному начальнику бюрократа. — Надо будет дать ему высшее назначение.
И повысили бюрократа — и в должности, и в чине.
Пришел публицист из греческой кухмистерской в редакцию, узнал о повышении, которого удостоился бюрократ, распалился великим гневом, взял у издателя пять рублей авансом и сел писать громовую статью.
— Как! — писал публицист. — Назначить на высшую должность человека, который и на низшей зарекомендовал себя с дурной стороны! Вручить государственное дело человеку, который приобрел себе репутацию близорукого и своекорыстного администратора, заботящегося только о том, чтобы поддерживать хорошие отношения со своим начальством! Да ведь это значит пустить лису в курятник!
За последнюю строчку, как за цитату из Крылова, издатель вовсе не заплатил публицисту, а гонорар за остальные строки удержал в погашение выданного ему аванса, и публицист вместо греческой кухмистерской пошел в булочную Филиппова — съесть пару горячих пирожков.
А бюрократ, прочитав статью публициста, пошел на службу, где его начальник сказал ему:
— Как вам везет, однако. Публицист снова обратил на вас внимание. Этак вы далеко пойдете. Вами начинают уже интересоваться в довольно-таки высоких сферах. Слушайте, если вы знакомы с публицистом, шепните ему, пожалуйста, пусть он и меня немножко ругнет, а то никакого нет движения по службе; двенадцатый год на этом месте сижу.
И еще подвинул бюрократа, увеличив ему и оклад, и квартирные, и столовые.
Вернувшись от Филиппова с изжогой и узнав о новом повышении, выпавшем на долю бюрократа, публицист одолжил у репортера двугривенный на содовую и сел писать уничтожающую статью.
— Это человек, лишенный гуманности! — писал он про бюрократа. — В его груди бьется каменное сердце. Это механический исполнитель приказаний которые ему дают. И как бы ни были бесчеловечны и незаконны эти приказания, он их исполнить без всякого колебания! Это исполнительный автомат, а не человек!
Статья была так хорошо и так горячо написана, что издатель по собственному побуждению накинул публицисту две копейки за строчку, и публицист пошел обедать в «Вену», а из «Вены» поехал в театр Коммиссаржевской и приобрел себе билет в 22 ряду партера на очень литературную пьесу.
Бюрократ же, только он собрался идти на службу, встретился на лестнице с направлявшимся к нему курьером из министерства, державшим в руках огромный пакет.
И нашел в пакете такое высокое назначение, какое только в сказках бывает.
Приехав из театра и узнав о новом назначении бюрократа, публицист потребовал себе бумаги и написал вдохновенную статью.
— О, родина! — писал он. — О, мать! Ты в опасности! На такой великий пост назначен человек, который всей душой ненавидит просвещение, презирает науку, смеется над справедливостью! Человек, которому чужды либеральные идеи нашего века, как чуждо слепорожденному представление о картине Рафаэля.
Публицист написал свою статью с таким вдохновением, что тираж газеты повысился больше, чем на 100 экземпляров, и прибавились два полугодовых подписчика. Публицист не только приобрел себе в «Берлинском базаре» новую, очень модного фасона, пару, но и нанял себе на лето дачку, правда, недорогую, но очень миленькую, в лучшей местности Горячего поля, между парком городского ассенизационного обоза и холерным кладбищем.
А бюрократ тотчас же получил новое повышение.
Приехав с дачи и узнав о новом повышении бюрократа, публицист послал в аптеку за шалфеем так как на даче он схватил ужасный флюс, и сел писать феноменально боевую статью:
— Назначен бюрократ, — писал он, — который не признает закона, для которого еврей не человек, а свобода и конституция — самые ненавистные слова. Если хотят действительно успокоить родину, пусть уволят его в 24 часа!
Статья так и называлась: «В 24 часа».
Написав эту статью, публицист умер, ибо все публицисты смертны, и оставил после себя большую семью без всяких средств, ибо все публицисты оставляют после себя большие семьи без всяких средств.
А бюрократ, на другой же день после появления последней статьи публициста, получил такое высокое назначение, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
В газете появилась публикация:
И бюрократ, которому чувство благодарности было присуще, как и всем смертным, распорядился, чтобы курьер в статском платье отвез на могилу публициста бисерный венок с надписью на ленте:
Влад. Азов. Цветные стекла. Сатирические рассказы. Библиотека «Сатирикона». СПб.: Издание М. Г. Корнфельда. Типография журнала «Сатирикон» М. Г. Корнфельда, 1911