Орловец П.
Сиротка Даша
править
I. править
Был полдень, когда Даша, совсем еще молоденькая девушка, вошла в свою маленькую избушку, стоявшую на самом краю поселка.
Войдя в избу. Даша грустно оглядела закоптелые стены, достала с полки кое-что из провизии и принялась готовить свой обыденный незатейливый обед.
Она очистила с десяток картошек, всыпала их в горшок с водой, потом развела в печи огонь, засыпала в другой горшок крупы и поставила вариться в печь.
На приготовление обеда и на самый обед у нее было свободных часа два, а этого времени для нее было вполне достаточно.
Огонь весело потрескивал в печи, а Даша, сидя на скамейке, погрузилась в глубокую думу.
Да, тяжело-таки было ей жить с тех пор, как она осталась круглой сиротой.
Отец Даши, старый ветеран-матрос, был сам бедняк и оставил дочери очень скудное наследство.
Избенка едва держалась, а на ремонт денег не было, весь скарб состоял из небольшого количества самой простой посуды, постели и кое-каких незатейливых вещей.
И это было все.
Слабенькая по природе, Даша сразу почувствовала всю тяжесть сиротской жизни. Как только ни добывала она себе насущный кусок хлеба!
Город был тут же и она то работала поденную работу, то нанималась в страдное время к земледельцам.
Она и шила, и стирала, одним словом, делала все, на что ее ни нанимали.
Ее бедность причиняла ей не мало огорчений.
Люди часто бывают несправедливыми.
Часто они презирают людей за одну только бедность и не смотрят на сердце человека и на то, сколько страданий приходится переносить ему именно благодаря этой бедности.
Так вот были несправедливы и к Даше многие люди.
— Ишь, побирушка!.. Нищенка! — говорили часто женщины, встречая Дашу.
Но характер Даши спасал ее.
Бедность и постоянные недохватки не сделали ее злой.
Наоборот, недоброжелательность людей заставила ее оставаться больше одной и чаще задумываться о своей жизни и о жизни других людей, таких же бедных, как и она сама.
И когда она видела бедняков, она от души жалела их.
— Трудно им, бедным, — рассуждала она. — Небось, так же трудно, как и мне! А у других еще и дети есть! Надо добыть им и на еду, и на квартиру…
Дашина жизнь как-то сама складывалась так, что ей больше приходилось водить знакомство с бедняками.
Бедняк бедняка больше понимает и жалеет.
Но далеко не все относились к Даше скверно.
Было в поселке много и таких, которые от души жалели Дашу и любили ее за ее доброе сердце и трудолюбие.
В особенности любили ее старые матросы, помнившие хорошо ее отца, бравого матроса, с георгиевским крестом на груди, человека безусловно честного и всеми уважаемого.
— От такого отца и дочь хороша будет, — говорили они частенько. — А Дашутка характером вся в отца пошла!
И верно.
Как и ее покойный отец, она не любила много говорить, была молчалива, но зато не было человека более отзывчивого к чужому горю, чем она.
Бывало, заболеет кто-нибудь, в какой-нибудь лачуге, она уже тут как тут, тащит все, что заработала, делится последней коркой.
Так и шла Дашина жизнь…
Слушая треск огня и посматривая на горшки, Даша невольно вспомнила свою жизнь, со всеми ее радостями и невзгодами.
Но за последнее время в городе носились какие-то странные слухи, предвещавшие много беды людям.
Даша мало понимала их, да и поденная работа не давала ей времени много думать о них, но все же предчувствие чего-то недоброго, страшного заставляло ее сердце больно сжиматься.
Время летело.
Даша вынула из печи горшки и убедилась, что каша и картофель готовы.
Поставив свой скромный обед на стол, она с жадностью принялась за еду.
Насытившись, она вымыла посуду, поставила ее на место, вышла из избы, заперла ее на замок и отправилась в Севастополь, где эти последние два дня работала поденно у жены одного морского офицера.
Она застала барыню какой-то расстроенной, с заплаканными глазами, но не посмела спросить ее о причине ее горя.
Войдя в помещение прачечной, Даша усердно принялась дополаскивать белье вместе с горничной.
Она тотчас же заметила, что и горничная Лиза была тоже расстроена и делала свое дело как-то машинально, словно не отдавая себе отчета в своих действиях.
— Что это, Лиза, ты такая? — не вытерпела, наконец, Даша. — Скучная какая?! Вон и барыня словно потерянная ходит… Али что у вас случилось в доме?
Лиза хотела было что-то сказать, но слезы вдруг брызнули у нее из глаз и она зарыдала, закрыв лицо руками.
— Господи! Да что же это у вас?! — испугалась Даша.
— Ох, Даша, беда, кажись, идет на нас! — сквозь слезы проговорила Лиза. — Сказывают, война будет, враги на наш город идут!
— Господи, Иисусе Христе! — вздрогнула Даша.
— Барыни муж уже сражается, а у меня брата Николая заберут, — продолжала, плача, Лиза. Но в это время в прачечную вошла хозяйка и девушки умолкли.
II. править
Наступил вечер.
Работа была закончена и Даша, получив свои заработанные деньги, направилась домой.
Ей нужно было по дороге зайти еще в одно место.
В одной из лавок она купила хлеба и пару селедок, чаю и сахару.
— Ну, сегодня и завтра как-нибудь обойдемся, — сказала она вслух, шагая по улице. — А дальше, Бог даст, опять работу найду.
От этой мысли она даже повеселела.
Пройдя до окраины Севастополя, она перешла небольшой пустырь и вошла в Матросскую слободку, представлявшую из себя довольно большой поселок, в котором большей частью жили матросские семьи и отставные матросы.
На дальней окраине этой слободки и жила Даша.
Но на этот раз она не прошла прямо к себе домой, а зашла в маленькую, покосившуюся избенку, встретившуюся ей по пути.
Мрачно и темно было в этой избе, еще мрачнее, чем в Дашиной.
Воздух был спертый, сыроватый, всюду валялись грязные тряпицы. А около задней стены, на кровати, устроенной из двух ящиков и досок, лежала бледная, худая женщина, прикрытая рваным одеялом.
Это была бобылка Катерина, работавшая в городе тоже по денно.
Недавно Катерина захворала и слегла в постель, оставшись без всяких средств и не имея даже денег, чтобы купить себе хлеба.
И Даша первая пришла ей на помощь, узнав случайно о ее болезни.
Увидав вошедшую Дашу, больная слабо застонала и повернулась на кровати, устремив на девушку взгляд, полный благодарности.
— Ну, здравствуй, Катерина; вот и я пришла! — весело проговорила Даша. — Сегодня получила я целковый, так нам на два дня хватит. Сейчас заварю чайку, погреемся, а там и потолкуем. Ну, как твоя лихорадка?
— Бьет! Сегодня хоть и получше, а все же трепала, — простонала больная. — Ох, если бы не ты, так померла бы я!
— Ну, вот! Зачем умирать? Выздоровеешь — работать будешь. Когда-нибудь я заболею, так ты и мне поможешь, — утешала больную Даша.
Она собрала посуду, сунула в печь охапку хвороста, развела огонь и поставила кипятиться воду.
Все это она делала толково, не спеша, словно ей было не шестнадцать лет, а, по крайней мере, двадцать, словно она была не полуребенок, а настоящая взрослая хозяйка, привыкшая самостоятельно вести свое хозяйство.
Когда вода вскипела, она заварила чай, зажгла лампу и, подсев к Катерине, стала ее потчевать, подливая ей чай в чашку и угощая ее мягким ситным хлебом.
Напоив больную, она поставила около вся чайник, оставила немного сахару и хлеба и стала прощаться.
— Утром зайду, как пойду искать работы, — сказала она на прощание. — А пока спи спокойно.
— Дай тебе счастья Царица Небесная! — с благодарностью прошептала больная. — Ангел ты мой хранитель! Сама-то впроголодь живешь, да и то последним куском делишься!
— Эва, велика вещь! Небось, не пропаду с голоду! — махнула рукой Даша. — Ведь я здорова!
И, кивнув Катерине, она выбежала поскорее из избы, желая избежать дальнейшей благодарности больной бобылки.
Придя к себе домой, Даша сразу бросилась на кровать и заснула, как убитая, измученная трудовым днем.
Было часа четыре, когда она уже поднялась на ноги.
В город идти было еще рано, и она не спеша попила чаю, с остатками купленного в городе хлеба.
— Пойду, посижу на улице, — решила она. — Катерина пусть лучше поспит. А часов в семь пойду в город на базар, авось работишка подвернется.
Она вышла из избы и села на завалинку, любуясь светлым, солнечным днем, ясным голубым небом и быстрым полетом птиц, там и сям носившихся в воздухе.
— А, Даша! Здорово! — услышала она вдруг голос сбоку.
Она обернулась и увидала подходившего к ней старого инвалида-матроса, Федора Маркова.
Весь седой, с выбритым подбородком, в лихо надетой на затылок матросской фуражке, старый ветеран медленно ковылял к ней на одной деревяшке, заменявшей ему отрезанную ногу.
Но, несмотря на этот недостаток, старый матрос держался браво, с достоинством и так и пятил вперед свою крепкую грудь, украшенную двумя георгиевскими крестами и несколькими медалями.
— Здорово, здорово, Дашутка! — проговорил он еще раз, подойдя к молодой девушке. — Аль погулять вышла?
— Погулять, дядя, пока еще в город рано идти, — ответила Даша, кланяясь старику. — Видно, и тебе не спится тоже?
— Ну, у меня-то это привычка. У нас во флоте бока не отлеживали, — ответил ветеран, гордо поглаживая усы. — Линьком [Веревка, которой в прежнее время наказывали матросов] живо подымут, коли сигнал проспишь.
Он, покряхтывая, опустился рядом с ней на завалинку и искоса взглянул на нее.
— Чай, все работаешь? — спросил он полусурово, полуласково. — Ну, Дашутка, право слово, из тебя толк выйдешь. Вся в отца пошла. Тот хошь и герой был, а характер такой был, что мухи не обидишь! Вот на врага он лют был. Бывало, в бою первым идет, а в мирное время — смирнее овцы. Унтерцер был и Егория имел, а подчиненные его, бывало, не нахвалятся на него.
Даша слушала старого ветерана, но мысль ее как-то сама собой работала в другом направлены.
То, что она услышала вчера в городе, гвоздем засело ей в голову.
— Дядя, а правда ли, что опять война будет? — спросила она, наконец.
Старый ветеран сердито сдвинул брови и сокрушенно покачал головой.
— Слух-то сильный ходит. Говорят, и англичане, и французы, и турки разом войной на нас идут. Наша-то последняя победа над султаном сильно напугала всех. Боятся, как бы мы Константинополем не завладели, вот и идут на нас все разом.
Он немного помолчал и добавил:
— Оборони Бог от такого несчастия! Сколько крови невинной опять прольется, сколько сирот и вдов останется! Эх, кабы не моя деревянная нога, тряхнул бы и я стариной, уж пошел бы во флот, показал бы врагам, где раки зимуют!
Даша с возрастающим интересом слушала старика.
— А страшно, дядя, на войне?
— Да уж не сладко! — улыбнулся ветеран. — Оно, конечно, привыкнешь; ко всему, ведь, привыкнуть можно, только все же… И опять-таки — страданья много! Другой раз как начнут бить, так раненых не успевают перевязывать. Катаются, сердечные, по земле, стонут, кровью истекают…
— Ой, дядя, перестань! Перестань, родимый! — воскликнула молодая девушка. — Даже слушать больно, что ты рассказываешь! Господи, да будь я в такое время на войне, я, кажется, жизни не пожалела бы…
Рассказ старика так сильно подействовал на Дашу, что на ее глазах показались даже слезы.
Перед ее глазами так и вставали все ужасы кровопролитной войны, в ее ушах уже раздавались стопы раненых, плач сирот и вдов, оставшихся без своих кормильцев.
Она невольно содрогнулась от этих мыслей.
Старик заметил произведенное на нее впечатление.
— Уж страдаешь, родимая! — произнеси он ласково. — Ах ты, доброе дитятко! Да только ничего не поделаешь, война — не шутка. Коли пойдет на нас враг, так волей-неволей придется отбиваться, отстаивать свою родину. Кто знает, может быть, и моя старая жизнь еще пригодится на что-нибудь. Ну, а пока пойду.
Он ласково кивнул ей головой и поплелся домой, ковыляя деревянной ногой.
А Даша еще долго сидела на месте, вся погруженная в навеянные ей думы.
«Боже мой, сколько на свете страданий и горя! — думала она. — И не долг ли каждого человека помогать своим ближним всем, чем можно, облегчать по возможности страдания людей?!»
Ей чудилось огромное зеленое поле, все усеянное окровавленными телами. И свои, и враги, все смешались тут, все страдали одинаково, наполняя воздух своими стонами.
«Да… страдания людей одинаковы… — думала Даша. — И не все ли равно, кто страдает: свой или не свой?! Разве не одинаково нужно стараться помогать страдающему врагу или своему соотечественнику?»
Все эти мысли, словно рой, мелькали в ее молодой голове.
Но вдруг она вспомнила про Катерину и быстро вскочила с места.
— Ну вот, раздумалась, а она там, небось, без чаю сидит, бедная! Ах, я, скверная девчонка!
Даша вошла в избу, взяла оставшиеся деньги и быстро побежала к больной бобылке Катерине.
А над Россией уже действительно нависали грозные тучи и многочисленные враги спешно готовились, желая нанести ей страшный удар.
III. править
Прошло несколько месяцев и всеми ожидаемая гроза, наконец, разразилась над Русью.
Англия и Франция, соединившись вместе с Турцией, стремительно спешили через Дарданеллы в Черное море.
В Севастополе закипела лихорадочная работа: воздвигались новые батареи, укрепления и форты, подвозился провиант и снаряды.
И чем ближе надвигалась гроза, тем задумчивее становилась Даша.
Многие семьи спешно покидали город, к которому со дня надень могла подойти неприятельская эскадра; комендант крепости уже развесил объявления, предупреждая частных жителей о грядущей опасности и предлагая им выехать из города.
Быстро пустел город, но зато укрепления еще быстрее наполнялись вновь прибывающими воинскими частями.
Но вот однажды показался и давно ожидаемый враг.
Грозный соединенный флот вышел из-за горизонта, остановился перед городом и открыл по Севастополю убийственный огонь из всех своих орудий.
Загрохотали в ответ наши батареи и ужасный, кровопролитный бой начался.
От неприятельских снарядов рушились дома; стоны раненых огласили воздух.
Но на берегу, где неприятель высаживал десанты, был настоящий ад.
Там наши храбрые солдаты встречали врагов грудью и там кипел отчаянный бой, грохотали тысячи орудий, трещали ружейные выстрелы.
Госпитали быстро наполнялись ранеными и врачи едва успевали перевязывать их.
С первого же дня боя Даша вся переменилась.
Ох, как страдало ее сердце за этих людей, сотнями падавших на полях и батареях! Она вся вздрагивала при виде носилок и сердце ее замирало больно-больно.
Вся ее душа рвалась туда, на эти поля, где теперь было столько страданий, где алая кровь орошала зеленую траву и где стоны людей смешивались с грохотом выстрелов.
Правда, сначала ей было страшно идти туда, где смерть так и ждала своих жертв, но мало-помалу чувство страха за себя самое уступало место чувству жалости к другим.
И вот, наконец, она решилась.
Целый вечер просидела она в своей избушке, собирая свой незатейливый скарб.
А на утро, лишь только город зажил своею обыкновенной жизнью, она взяла свои узлы и направилась к знакомому еврею-трактирщику.
— А-а! испугалась? Уезжаешь из города? — спросил ее еврей. — И то правда, зачем тебе сидеть среди этого ужаса'? Ты еще совсем молодая девушка и тебе нет никакого смысла подвергать себя опасности.
— Купи у меня избушку и вот эти вещи, — предложила робко Даша.
Еврей осмотрел принесенные узлы и пожал плечами.
— Ой-ой, теперь все это вдвое дешевле стоит! А твоя избушка совсем падает и годится только на дрова! — сказал он. — А сколько тебе нужно?
Даша потупила глаза.
— Мне нужна хоть какая-нибудь лошадь, матросский костюм, две-три смены белья, да немножечко денег, — ответила она, наконец, не смело.
Еврей отрицательно покачал головой.
Даша стала спорить, упрашивать, заклиная его дать ей все нужное, обещая все возвратить, если останется в живых.
В сущности этот еврей был не злым и не очень жадным человеком, да и Дашу он знал, как старательную, работящую девушку, и отца ее покойного знал, как человека честного, всегда аккуратно платившего свои долги.
— Да зачем тебе лошадь и такой странный костюм? — спросил он, наконец.
Девушка покраснела и потупила глаза.
— Ну, ну, сознавайся, сознавайся! — приставал трактирщик.
— Я скажу тебе, — произнесла, наконец, Даша. — Там, на полях, страдают люди и мне кажется, что я моими слабыми руками смогу облегчить страдания хоть некоторым. Когда мама моя болела, я ухаживала за ней и привыкла обращаться с больными…
Еврей серьезно взглянул на нее.
— Ну, хорошо, пусть будет по-твоему, — проговорил он, наконец. — Быть может, мои деньги послужат тебе в пользу. У меня есть старая лошадь, да и куртка найдется.
— Спасибо тебе! — с чувством проговорила Даша.
Она отдала ему все свои вещи, получила вместо них клячонку, матросский костюм и несколько рублей денег и, простившись с евреем, ушла к себе.
IV. править
Было утро.
Гром орудийных выстрелов наполнял воздух и пороховой дым тучами носился над батареями и военными кораблями, стоявшими в море и бомбардировавшими Севастополь.
Там и сям по полям двигались войска, рвались с треском гранаты, взрывая груды земли, и когда они рвались вблизи от людей, люди валились, обливаясь кровью.
Масса неприятельских судов подвозила на берег десант, и иностранные солдаты спешно высаживались на берег под градом русских выстрелов.
Русские войска, стараясь не выпускать их на берег, словно тигры, бросались на них, грудью защищая каждую пядь земли.
Ад и смерть носились над землей, всюду падали люди, лилась человеческая кровь.
В это-то время на одном из холмов показался всадник.
Это был молодой матрос, совсем еще мальчик.
Он подвигался вперед медленно, словно боясь, и когда какая-нибудь граната с треском взрывалась где-нибудь по близости, он вздрагивал и невольно натягивал поводья.
Этот молодой матрос был никто иной, как Даша.
С котомкой за плечами, верхом на полученной лошади, она выехала из города и приехала на поле битвы.
О, как мучительно было ей видеть падающих людей! Все сердце ее обливалось кровью при виде их и даже страх за самое себя как-то исчезал при виде чужих страданий.
Даша въехала на пригорок и оглянула местность.
Вот внизу, саженях в двадцати впереди себя, она увидела нескольких раненых солдат, тщетно звавших кого-нибудь на помощь.
А по полю, с разных сторон, плелись другие раненые, отыскивая перевязочные пункты и походные лазареты.
Ночью тут недалеко кипел отчаянный бой, но русские оттеснили неприятеля немного назад и это место было теперь в тылу русских позиций.
Даша быстро соскочила с лошади, спутала и, пустив ее, побежала к раненым, таща за собой котомку.
Раненых оказалось пять человек и все они, по-видимому, невыносимо страдали.
— Воды… воды… умираю! — стонал один из них, пожилой солдат, которому нуля пробила бедро.
Даша оглянулась.
Вон вдали она заметила небольшую лужицу, образовавшуюся от последнего дождя.
Она быстро сбегала к ней и, зачерпнув шапкой воды, подбежала к раненому. С какой жадностью припал страдалец к живительной воде своими запекшимися губами!
Другие раненые тоже подползли к ней, прося воды и призывая благословение на голову молодого матроса.
— Сердечный ты наш! Совсем еще мальчик, а, гляди, уже какой храбрый! Ангел ты наш, миленький! И как только Бог тебя послал сюда! — говорили они, растроганные всей душой.
Даша развязала свою котомку.
В ней оказался корпий и чистые бинты, кое-какие мази и лекарства, оставшиеся от покойной матери.
Мать Даши умерла позже своего мужа и за последние годы часто болела. А так как во время болезни она всецело находилась на попечении Даши, то Даша прекрасно научилась уходу за больными и знала, какие лекарства и в каких случаях надо употреблять.
Конечно, не все они были пригодны раненым, но все же между ними были и такие, которые уменьшали жар; были и полезные для ран мази.
Даша тщательно перевязала раненых, напоила их и уложила поудобнее.
Затем, осмотрев с пригорка местность, она заметила, что место, выбранное ею, все же сравнительно безопаснее; хотя сюда изредка долетали снаряды, но это были единичные случаи, так называемые шальные снаряды.
После этого она еще раз оглянула поле и, заметив нескольких здоровых солдат, кинулась к ним.
— Братцы, помогите мне перенести раненых! — стала она упрашивать их.
Солдаты и два-три матроса с радостью согласились помогать ей.
— Ишь, какой шустрый матросик! Юнга, что ли? — смеялись они.
После некоторых поисков нашлись и носилки, и, под указанием Даши, здоровые люди стали перетаскивать к одному месту своих раненых товарищей.
Даша работала без устали, забывая про собственную усталость и голод, несмотря на то, что с самого утра не ела ничего.
Провизия у ней была кое-какая и с собой, но ее она раздавала больным, рассуждая, что сама еще успеет поесть.
Надо было видеть, какими удивленными глазами смотрели на нее раненые, страдания которых она так сильно облегчала!
Они не знали, конечно, что перед ними не матрос, а молоденькая девушка, бедная сиротка Даша, которую многие называли замарашкой зато, что, по своей бедности, она часто ходила грязной.
— Ишь, какой! Да другой большой человек не сможет сделать того, что наделал этот мальчонок! — говорили больные, глядя на ее работу. — Ведь тут, дай Бог, двум фельдшерам поспеть, а он вишь один!
И благословения продолжали сыпаться на голову Даши.
А раненых все подносили и подносили. Раненые более легко шли сами, видя, куда несут других, полагая, что тут форменный перевязочный пункт.
И каково было их удивление, когда, вместо докторов и сестер милосердия, они встречали молодого матроса, нежно перевязывавшего раненых!
И вот, наконец, все перевязочные средства Даши иссякли.
Тогда, не долго думая, она разослала людей во все стороны с просьбой искать лазареты и достать в них пищи и перевязочных средств.
Тут снова ее ожидал успех, и из одного походного лазарета ей прислали все, что ей было нужно.
Те, которых перевязка облегчила настолько, что они могли идти без посторонней помощи, все же спешили уйти подальше из-под неприятельского огня.
Тронутые заботами молодого матроса, они подступили к ней, прося сказать им свое имя.
— Надо же знать, за кого нам Бога молить, — говорили они. — Скажи, паренек, свое имя!
Даша покраснела.
— Я не паренек и не матрос, а девушка, — тихо ответила она. — Я — дочь простого матроса и зовут меня Дашей. Даша я, из Матросской слободки.
— Так вот ты кто! — удивленно восклицали раненые. — Родимая ты наша, благодетельница! Бог не забудет тебе этой заслуги!.. Да сохранит Он только тебя от вражеских пуль!
Они ушли, а она осталась с остальными, ни на минуту не прекращая работы.
И те, которые уходили от нее, разносили повсюду о ней славу и слава эта широкими волнами распространялась по Севастополю.
Таким образом, Даша как бы образовала свой собственный перевязочный пункт. Несколько раз на ее пункт случайно заезжали офицеры и с удивлением смотрели на лихорадочную работу молодой девушки.
И слухи о ней очень скоро дошли до высшего начальства.
V. править
Прошло еще несколько месяцев.
Канонада все еще продолжала греметь вокруг Севастополя и его защитники тысячами падали под градом неприятельских снарядов.
На Малаховом кургане ежедневно лились реки крови, на других бастионах происходило то же самое, всюду витала смерть.
Обложенный с моря и с суши, Севастополь походил на гиганта-богатыря, отбивающегося на все стороны от напиравших на него врагов.
А Даша все продолжала работать.
Теперь новый костюм сестры милосердия уже сменил на ней матросскую куртку и работала она уже в лазарете, помогая врачам и удивляя их своей выносливостью и неутомимостью, своим нежным и внимательным отношением к больным.
Ну, зато и больные боготворили ее!
Надо было видеть, как нежно, с какой любовью относились они к ней!
— Это не девушка, а клад! — говорили про нее доктора. — С такими помощницами только и работать! И откуда только у нее силы берутся?!
А Даша словно не слышала ничего. Она вся отдалась своему делу и лишь часок-другой уделяла своей частной жизни.
Да, она слишком мало уделяла ей времени, в то время, как многие на ее месте предпочитали бы веселиться, вместо того, чтобы дни и ночи просиживать с больными.
А время все шло и шло; кровопролитная война подходила к концу.
У Даши среди сестер милосердия оказались и подруги, с которыми она сдружилась за время совместной работы.
Одна из них, Маша Ведерина, особенно любившая Дашу, часто серьезно жалела ее.
— Ну, право же, я удивляюсь тебе! — часто говорила она. — Ты всю свою жизнь отдаешь другим, а для себя не оставляешь ничего! Неужели же это будет продолжаться всегда?
— Нет, — тихо ответила однажды Даша. — Вот кончится война, мои силы уже не будут нужны, так и тогда… тогда, Маша, я выйду замуж.
Эта весть с быстротою молнии распространилась по госпиталю и в числе прочих дошла и до старшего врача.
— Ну, а мой долг — помочь ей устроиться получше! — сказал доктор. — Я, да и все больные, слишком много обязаны ей. Я уже представил ее к георгиевскому кресту, а теперь сделаю еще одно представление!
И, посмеиваясь себе в бороду, он ушел к больным.
А время все продолжало лететь.
Последние звуки выстрелов замолкли и враждующие стороны вздохнули свободно — война была окончена и мир заключен.
В госпитале, где работала Даша, между больными и ранеными разнесся слух, что через несколько дней Даша покинет навсегда свое место.
Это известие произвело сожаление и, спустя немного времени, во всех углах стали шушукаться, советуясь, как проводить на волю общего ангела-хранителя.
И когда настал день прощания Даши с родным госпиталем, все сразу приняли серьезный вид.
После обеда в общую палату, в сопровождении врачей и сестер милосердия, вошла Даша. Она была немного бледна и расстроена, а на глазах ее блестели слезы.
Сбиваясь и волнуясь, стала она говорить о том, что уходит на волю, что нашла хорошего человека, честного матроса, за которого выходит замуж, и сердечно благодарила больных и служащих госпиталя за доброе и ласковое отношение к ней.
В это время из числа раненых поднялся старый матрос, у которого месяца два тому назад отняли ногу.
Он имел очень торжественный вид и тихо выступал вперед, держа в руках икону.
— Дорогая сестра! — заговорил он взволнованно. — Ты была все время нашим ангелом-хранителем и не одну слезу высушила ты на солдатской щеке. Вот ты уходишь сегодня, а мы-то весь век будем помнить тебя. Знаем мы, что нет у тебя ни отца, ни матери, что выходишь ты замуж. Вей свое гнездышко и вспоминай нас. Да не побрезгуй и нашим подарком. Дай мне благословить тебя вместо отца этим образом, который мы, маленькие люди, решили купить тебе в складчину. И пусть этот образ будет тебе родительским благословением.
Слезы благодарности полились из глаз Даши.
Она хотела благодарить, хотела что-то сказать, но слезы помешали ей говорить и она, молча, опустилась на колени, склонив свою голову.
Старый матрос высоко поднял икону и, благословив ею Дашу, подал ее ее новой владелице.
Не успела Даша прийти в себя, как к ней подошел старший врач.
— Ну, теперь и я могу сообщить вам радостную весть. Я от души благодарю вас за ту огромную работу, которую вы выполнили. Ваш поступок — подвиг. Вы, молодая, слабая девушка, не побоялись страшной опасности, отдав себя на службу ближним, забыв про свои собственные удобства и радости. Ваш подвиг не остался незамеченным и дошел до слуха государыни императрицы. И на меня выпала глубокая честь высказать вам ее благодарность. Узнав, что вы выходите замуж, она приказала выдать вам из собственных средств тысячу рублей на обзаведение и я…
Радостное «ура» больных покрыло его слова.
Рыдая от счастья, Даша стояла посреди палаты, не зная, что ответить, что сказать. А кругом нее все лица улыбались и сияли счастьем, каждый гордился тем, что заслуги общей любимицы не остались сокрытыми.
Что сказать еще про Дашу, прозванную «Севастопольской»?
В скором времени она вышла замуж и, как говорят, была очень счастлива в своей новой жизни.
Но характер ее не изменился до конца ее жизни.
Она все время оставалась чуткой к чужим страданиям и отзывчивой к людскому горю и все знавшие ее всегда говорили о ней с любовью, как о женщине замечательной доброты.
Источник текста: Орловец П. Маленькие герои. Рассказы для детей. С рисунками. М.: Издание книжного склада М. В. Клюкина. Типография Общества распространения полезных книг. Преемник В. И. Воронов, 1911.