У насъ состоялся въ этомъ году въ Базелѣ третій сіоніистскій конгрессъ. Въ городѣ на берегу юнаго Рейна собралось около тысячи двухсотъ группъ изъ всего міра, -представленныхъ своими делегатами. Большая часть изъ насъ обладала множественными мандатами, въ среднемъ каждый прѣдставлялъ пять избирательныхъ округовъ. Для непосвященныхъ еще въ наше движеніе замѣчу, что право выбора покоится на взносѣ шекелей. «Шекель» старый еврейскій денежный знакъ; это сумма приблизительно въ одинъ франкъ и вносится она на расходы по агатаціи.
Присутствовали делегаты изъ всѣхъ частей свѣта. Самыми отдаленными были оба делегата изъ Трансвааля. Болѣе виднымъ, чѣмъ въ первые годы, было и представительство отъ Сѣверной Америки. Горскіе евреи съ Кавказа, численностыо въ нѣсколыко тысячъ, послали на конгрессъ своѣго собственнаго делегата съ воодушевленнымъ адресомъ.
Только для того, чтобы дать бѣглое представлѣніе о размѣрахъ нашего движенія, я упоминаю о томъ, что я получилъ мандаты отъ избирательныхъ округовъ въ Аргентинѣ и Египтѣ. Я имѣлъ также счастье предсѣдателвствовать на конгірессѣ.
И въ то время, какъ я съ возвышенія руководилъ занятіями еврейскаго національнаго собранія, мои мысли, побужденныя къ этому словами одного оратора, вернулись назадъ, къ началу нашего движенія, которое еще юно, но уже могуче. Конечно, это было дерзновеніе, когда мои друзья и я созвали въ 1897 г. первый конгрессъ. Мы подвергались страшному риску, который могъ бы испугать всякаго мужествѣннаго человѣка: риску быть смешными. Co времени Синедріона, созваіннаго Наполеономъ I въ 1806 г., да и то при извѣстныхъ обстоятельствахъ, такой попытки еще не было сдѣлано.
За девяносто лѣтъ, протекшія съ тѣхъ поръ, способность евреевъ къ національнымъ собраніямъ значіительно уменьшилась. Надо согласиться, что еврейская нація, несмотря на безмѣрныя преслѣдованія или, возможно, благодаря имъ, сохранилась до конца восемнадцатаго вѣка разбросанной, но не сломленной. Около этого врѣмени еврейскій народъ, пережившій столь долгое врѣмя разрушеніе своего государства, перенесъ два потрясенія, — одно внутри, другое извнѣ. Толчокъ внутри былъ данъ ему Мозесомъ Менделъсономъ, толчокъ извнѣ — французской революціей. Благородный прусскій философъ, другъ Лессинга, хотѣлъ оставитъ еврейство существовать только, какъ религіозное исповѣданіе, а великая французская революція дала и бѣднымъ евреямъ человѣческія права.
Еврейская эмансипація была затѣмъ проведѣна и во всѣхъ цивилизованныхъ странахъ. Эмансипація взрыхлила почву, на которой потомъ великолѣпно взошелъ посѣвъ Мендельсона. И чего не могли сдѣлать убійства, погромы, гоненія изъ страны въ страну, костры, присужденіе къ опалѣ въ ужасные вѣка — то произошло отъ одного только солнечнаго взгляда любви: народное сознаніе евреевъ исчезло. Что такое нація? Историческая группа людей, — людей, взаимосвязанныхъ другь съ другомъ, которыхъ объединяетъ общій врагъ. Если бъ евреи, какъ этаго хотѣлъ Мендельонъ, встрѣчались только за богослужѣнiемъ, а во всемъ остальном примѣнялись къ народу, среди котораго онѣ жили, то они были бы не болѣе родственны между собой, чѣмъ различные народы христіанскаго исповѣданія. Исторія группы должна была бы быть окончена, ея связанность другъ съ другомъ должна была стать незамѣтной, и эмансипація должна была освободить ее отъ внѣшнихъ враговъ. Но врагь является желѣзньмъ обручомъ, сковывающиімъ націю. Это звучитъ, какъ тавтологія, какъ вздорный трюизмъ, если сказать: націи будуть существовагь такъ долго, покуда онѣ враждѣбны другъ другу. Но такова истина. Путь къ всечеловѣчеству еще далекъ, если не безнадежѣнъ. И мы хотимъ вступить на него, но другимъ образомъ, чѣмъ дѣлалъ это великодушный Мендельсонъ. Мы не хотимъ отказаться отъ собствѣнной національностіи, но взращиватъ ее, и именно не аггрессивно, а оборонительно. Къ этому мы хотимъ еще питать дружелюбныя чувства къ другимъ народамъ и способствовать тому, чтобъ смягчать раздоры, которые происходятъ между ними. Къ этому дѣлу еврейскій народъ, быть можетъ, особѣнно приспособленъ, ибо онъ былъ такъ долго разсѣянъ среди народовъ.
Таково идеальное основаніе нашего сіонизма. Конечно, мы нашли его не только изъ чистаго идеализма. Правда в томъ, к акъ мы добрались до него, къ сожалѣнію, не столь славна, но мы спокойно сознаемся въ этомъ. Мы были къ этому приведены новымъ врагомъ, напавшимъ на насъ, когда мы были уже ,почти растворены, — антисемитизмомъ.
Я помню еще, какое впечатлѣніе произвело на меня, когда я въ 1882 году двадцатидвухлѣтнимъ юношей прочелъ книгу Дюринга о еврейскомъ вопросѣ, книгу столь же полную ненависти, сколько и ума. Мнѣ кажется, я до того не зналъ уже почти, что я еврей. Книга Дюринга подѣйствовала на меня такъ, точно я получилъ ударъ по головѣ. И такъ произошло, вѣроятно, не съ однимъ западнымъ евреемъ, уже совершенно забывшимъ о своей народности: антисемиты вновь разбудили его въ нѣмъ. Конечно, отъ этого потрясенія до извѣстнаго рѣшенія, которое выражается въ тепѣрешнемъ сіонистскомъ движении, было еще очень далеко. Я со своей стороны употребивъ на это двенадцать или тринадцать лѣтъ; прошу извинить мѣня, если я разскажу объ этомъ. Я, быть можетъ, долженъ сдѣлать это по двумъ причинамъ: во-первыхъ, потому что мы все человѣческое надежнѣе всего изучаемъ ,на самихъ себѣ, а во-вторыхъ, потому что здѣсь имѣется кусочѣкъ совремѣнности. Сіонистомъ сдѣлалъ мѣня процѣссъ Дрейфуса. He тепѣрешній въ Реннѣ, a первоначальный въ Парижѣ, свидѣтелемъ котораго я былъ въ 1894 г. Я жилъ тогда въ Парижѣ въ качестве корреспондента газеты и присутствовалъ на засѣданіяхъ военнаго суда, пока они не были объявлены закрытыми. Я вижу еще передъ собой обвиняемаго, входящаго въ залъ въ своей темной, обшитой шнурами, артиллерійской формѣ, я слышу, какъ онъ даетъ свое показаніе: «Альфредъ Дрейфусъ, капитаінъ артиллеріи» изысканнымъ носовымъ голосомъ. Также и крикъ ярости толпы на улицѣ передъ Ecole Militaire, гдѣ онъ былъ разжалованъ, еще звучитъ незабываемо въ моихъ ушахъ: «А mort, а mort les juifs». Смерть всѣмъ вреямъ, потому что одинъ этотъ былъ измѣнникомъ. Но былъ ли онъ дѣйствителвно измѣнникомъ? У меня былъ тогда разговоръ съ однимъ военнымъ атташе, о которамъ такъ много упоминають въ послѣднее время. Полковникъ зналъ объ этомъ дѣлѣ не болѣе того, что писалось въ газетахъ, но онъ все же вѣрилъ въ виніу Дрейфуса, ибо ему казалось невозможнымъ, чтобы семь офицеровъ осудили товарища безъ отягчающихъ доказательствъ. Я же вѣрилъ въ его невинность, ибо считалъ еврея -офицѣра неспособныімъ на измену отечеству. He потому, чтoбы я вообще считал евреев лучшими, чѣмъ другіе люди. Но именно при особыхъ обстоятельствахъ капитана Дрейфуса, который на меня лично не произвелъ даже симпатічнаго впечатлѣнія, эта вещь казалась мне невозможной. Еврей, который въ качествѣ офицера генеральнаго штаба имѣетъ передъ собой дорогу чести, не можетъ совершить подобнаго преступлѣнія, сказалъ я полковнику. Въ болѣе низкомъ слоѣ общѣства я сталъ бы отрицать эту возможность у еереевъ такъ же какъ и у христіанъ. У Альфреда же Дрейфуса тутъ была психологическая невозможность. Состоятельный человѣкъ, избраівшій эту карьеру только изъ честолюбія, не могъ совершить именно этаго позорнѣйшаго прѣступленія. Евреи вслѣдствіе столь долгаго лишенія гражданскаго почета обладаютъ часто болѣзнѣнной жаждой почета, а еврейскій офицеръ въ этамъ отношеніи еврей въ повышенной степѣни.
Мое тогдшнее разсуждѣніе раздѣляли тогда всѣ единоплѣменники) съ самаго начала дѣла. Имѣнно потому, что намъ сама собой ясна была эта психологичѣская невозможіность, евреи повсюду предчувствовали невинность Дрейфуса еще до того, какъ начался памятный походъ за истину. Изъ этого настроѣнія евреѣвъ бы-ли сдѣланы самые неблагопріятные вьводы о нашей солидарности во всемъ, даже въ наихудшихъ вещахъ. Я, конечно, не отпираюсь отъ націанальной солидарности евреевъ, но въ этомъ случаѣ было кое-что другое. Евреи, просто, были первыми, которые поняли судебную ошибку, ибо преступленіе казалось имъ невозможнымъ и потому, что имъ приходилось въ продолженіе столѣтій оплакивать безчисленныя жертвы ложныхъ обвиненій. Но слѣдуетъ остерегаться сантиментальнаго или мелодраматическаго толкованія дѣла Дрейфуса. Это болѣе чѣмъ абстрактиое происшествіе, хотя оно и связано съ мучимымъ и содрогающимся человѣкомъ. Можно сказать, что судьба бѣднаго капитана — есть только для болѣе грубаго воспріятія служащая иллюстрація таго движеннія умовъ, которое разигрывается въ странѣ французовъ. Для наблюдателя-философа рѣчь давно уже идеть не о винѣ или невинности еврейскаго артиллѣрійскаго офицера. Вопросъ о судебной ошибкѣ заслуживаетъ всеобщаіго интерѣса, но мы ее должны принять по отношенію къ ней другого положѣнія, какъ если бъ дѣло шло о страдающѣмъ членѣ другого народа.
Какъ долго люди будутъ судить, такъ долго будутъ существовать и судебныя ошибки, и справедливые люди всѣхъ націй и религій сойдутся на желаніи исправить ихъ. Но дѣло Дрейфуса залючаетъ въ себѣ нѣчто большее, чѣмъ судебную ошибку; оно заключаетъ въ себѣ жѣланіе огромнаго большинства Франціи осудить еврея, и въ немъ осудить всѣхъ евреевъ. Смерть евреямъ! — рычала толпа, когда у капитана срывали съ мундира шитье. И съ тѣхъ поръ это «долой евреевъ» стало воѣннымъ кличемъ. И гдѣ? Во Франціи, въ республиканской, современной, цивилизованной Франціи, сто лѣтъ спустя послѣ деклараціи правъ челавѣка! Дѣло Дрейфуса въ исторіи можетъ быть только сравниваѣмо съ отмѣной нантскаго эдикта. И послѣдній явился только после долгаго промежутка врѣмени. Болѣе девяносто лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ Генрихъ IV издалъ этотъ эдиктъ, когда Людовикъ XIV отнялъ у гугенотовъ свободу. Правда, государство теперь уже больше не собственность короля-солнца; государство совпадаетъ съ волей народа, но выводъ тотъ же. Народъ, по крайніей мѣрѣ , большая часть его, не желаетъ больше человѣческихъ правъ для евреевъ. Эдиктъ великой революціи отменяется.
И вотъ мы дошли до нашей цѣли, до историческаго нравоучѣнія, которое человѣкъ безъ предубѣжденій долженъ извлечь изъ дѣла Дрейфуса. До сихъ поръ многіе изъ насъ думали, что рѣшенія еврейскаго вопроса надо ожидать отъ постепеннаго развитія человѣчества въ сторону терпимости. Но если во всемъ остальномъ прогрессирующій, несомнѣнно высокоцивилизованный народъ могъ попасть на этотъ путь, что же ожидать отъ другихъ народовъ, которые еще и нынче на той высотѣ, на какой фракцузы стояли сто лѣтъ назадъ?
Для евреевъ нѣтъ другой помощи и спасенія, кромѣ возвращенія къ своей націи и поселенія на своей собственной землѣ. Это писалъ я въ своей книге «Der Judenstaat» въ 1895 г. подъ потрясающимъ впечатлѣніемъ процесса Дрейфуса. Когда я пришелъ къ этимъ выводамъ, я былъ еще чужой моему народу. Зналъ я мало о положеніи нашихъ бѣдныхъ массъ и ничѣго о новѣйшихъ движеніяхъ въ еврействѣ. Только благодаря моему произведенію, попалъ я въ этотъ кругъ, узналъ о тѣхъ людяхъ, которые задолго или незадолго до меня писали о томъ же. Кто знаетъ, осмѣлился ли бы я написать свою книгу, если бъ мнѣ были извѣстны болѣе значительныя работы нѣмца Гесса и русскаго Пинскера.
Когда я рискнулъ на это, я считалъ себя оданокімъ, выпускающимъ старый и совершенно забытый призывъ.
А между тѣмъ, сіонизмъ уже былъ налицо и раньше. Онъ существовалъ въ мысляхъ, слове и дѣйствіяхъ. Что такое сіонизмъ? Стремленіе создать правоохраненное убѣжище для еврейскаго народа въ Палестинѣ (Базельская программа. 1897 г.). Желаніе вернуться на историческую родину въ действительности дремало въ народной душѣ уже съ самаго разрушенія нашего царства. Страстный кличъ «Черезъ годъ въ Іерусалимѣ» передавался изъ одного поколѣнія въ другое, и только въ послѣднія десятилетія народнаго упадка у многихъ раввйновъ стало обычнымъ безвкусное толкование, что «Іерусалимъ» въ этой фразѣ долженъ, собственно, обозначать собой Лондонъ, Берлинъ или Чикаго.. Если такъ толковать еврейскія преданія, то, конечно, отъ еврейстаа не останется ничего больше, кромѣ ежегоднаго жалованья, которое получаютъ эти господа. Но противъ этихъ приспособляющихся неискреннихъ комментаторовъ возникло въ послѣднія двадцать лѣтъ подъ давленіемъ антисемитизма болѣе бодрое поколѣніе. Идеи Гесса, мужественныя прѣдложѣнія Пинскѣра, Рюльфа, Бирнбаума и другихъ много способствовали воспитанію нашей молодежи на Востокѣ. Послѣдніе еврейскіе погромы въ Россіи и Румыініи внушили единичнымъ богатымъ благотварителямъ мысль, что надо что-нибудь сдѣлать для вспугнутой толпы несчастныхъ единоплѣменниковъ. Баронъ Гиршъ пытался поселить безпріютіныхъ въ Аіргентинѣ, баронъ Эдмундъ Ротшильдъ предпринялъ то же самое въ Палестинѣ. Кромѣ того, въ различныхъ городахъ образовались колонизаціонные кружки; ихъ называютъ красивымъ общимъ именемъ Choveve-Zion — любящіе Сіонъ. Въ Англіи ихъ вожакомъ былъ полковниікъ Гольдсмитъ. Но эти разрозненныя, независимо другъ отъ друга и непланомѣрно работающія группы не могли достигнуть цѣли, хотя и дали очень важное, для нашей исключиітельной дѣятельности необходимое доказательство: а имѣнно, что евреи спобны къ сельскому хозяйству. Еврей хочетъ удобрить почву своимъ потомъ и кровью — во всякомъ случаѣ одну почву, — почву Палестины. Баронъ Гиршъ упустилъ изъ виду этотъ идеальный моментъ, поэтому его предпріятіе въ Аргѣнтинь не удалось, и, какъ уже было упомянуто раньше, его колонисты посылаютъ делегатовъ на конгрессъ. Попытки же въ Палестинѣ удались. Тамъ въ цвѣтущихъ колоніяхъ есть евреи-земледѣльцы. Къ сожалѣнію, ихъ немного, и любящіе Сіонъ не могутъ туда переселяться, такъ какъ страна принадлежитъ турецкому правительству, которое стало относиться подозрительно къ болѣе значительному переселенію евреевъ и, наконецъ, въ 1891 г. закрыло границу.
Когда мои друзья и я узнали объ этомъ положеніи вещей, мы рѣшили начать работать въ двухъ направленіяхъ. Сначала мы хотѣли объеденить всѣ разрознѣнныя сгремленія въ одно и возвѣстить объ этомъ міру. Во-вторыхъ, хотѣли мы вступить съ турецкимъ правительствомъ въ лояльные переговоры, чтобъ добиться правовыхъ гарантій для массовой колонизаціи. Ибо ясно, что ничего не было бы сдѣлано, если бъ колонисты были предоставлены произволу низшихъ чиновъ управленія и послѣ короткато отдыха, послѣ героической работы, могли бы, пожалуй, опять быть прогнаны оттуда.
Эти соображенія привели насъ къ тому, чтобъ въ 1897 году созвать въ Базель первый сіонистскій конгрессъ. Успѣхъ былъ поразителѣнъ. He знаю, сколько судьба разрѣшитъ мнѣ еще увидѣть изъ осуществленія нашей іидѣи, буду ли я при томъ, какъ еврейскій народъ начнетъ дѣлать страну нашихъ отцовъ обработанной и здоровой, начнетъ строить дороги, гавани, желѣзнодорожные пути, каналы, водопроводы, дома, прекрасные города и храмъ. Но я знаю одно, что я въ то августовское воскресенье 1897 г. въ Базелѣ пережилъ нѣчто великое, величайшее, быть можеть, изъ всего, что можетъ дать все движѣніе. Еврейскій народъ вновь обрѣлъ себя въ этотъ день. Двѣсти представителей кружковъ со всего міра собрались въ Базелѣ, и объяівили, рыдая и ликуя, что еврейскій народъ все еще существуетъ, что этотъ народъ не погибъ и не хочетъ погибнуть. Это главное. Разъ имѣется налицо народное самосознаніе и народная воля, тогда стоитъ только найти благоразумные пути и средства для выполненія. Народъ неистощимъ въ своихъ силахъ такъ же, какъ онъ неограничѣнъ временными границами идивидуума. Конечно, выполненіе дѣла не должно быть понапрасну затягиваемо, иначе самыя опредѣленныя стремленія станутъ блѣдными и недѣйствительными мечтами. Итакъ, мы не задержались чрезмерно на сантимѣнтальностяхъ свиданія и постарались пойти впередъ.
Позднѣе, когка мы сами или другіе станутъ писать исторію этого движѣнія, на отдалѣніи, все будетъ, конечно, казаться иначе, чѣмъ это было въ дѣйствительности. Многое, надъ чѣмъ мы отъ напряжѣнія почти истекали кровью, покажется легчайшей работой, а другое опять-таки, что намъ досталось легко, какъ даръ, покажется плодомъ великолѣпныхъ усилій.
Недѣли и мѣсяцы должны были мы мучиться надъ малыми до смешного препятствіями, а потомъ мы пролетали, точно на воздушномъ кораблѣ, надъ цѣлой горой. Мы должны были при этомъ бороться съ тайной враждой, въ существованіе которой никто не повѣрилъ бы, такъ она противоестественна.
Но мы при этомъ имѣли и имѣмъ тайныхъ друзей и покровителей, въ существаваніе которыхъ также никто не повѣрилъ бы. Среди нихъ есть одинъ, которому сіонистское движеніе безкоѣнечіно обязано, мудрый, добрый, очень высоко стоящій человѣкъ, не желающій, однако, чтобы его имя было названо. И точно такъ сущестеуетъ еще многое, и какъ разъ самое лучшее, что нельзя высказать, если принимаешь отвѣтствѣнное участіе въ подобномъ движеніи.
Логическій ходъ нашей задачи требуетъ, чтобы мы разъясняли правительствамъ и общественному мнѣнію наше дѣло. Это происходитъ различнымъ путемъ. Еврейскій вопросъ имѣется вѣдь въ большей или мѣньшей степени въ каждой странѣ. Въ этомъ дѣлѣ заинтересованы и Соединенные Штаты, и имѣнно Нью-Іоркъ со своимъ внезапно возросшимъ до нѣсколькихъ сотъ тысячъ населеніемъ евреевъ-пролетаріевъ. Для Соединавныхъ Штатовъ сіонистскій исходъ обозначаетъ отклонѣніе, вѣроятно, нежѣлательной иммиграціи. Въ восточно-европейскихъ массовыхъ пристанищахъ нищеты ютятся еще милліоны евреѣвъ, которые въ противномъ случаѣ направятся за океанъ, своимъ голодомъ понизятъ тамошнюю рабочую плату и ринутся вообще съ мужествомъ отчаянія въ экономическую борьбу.
Можно, конечно, защитить себя отъ этого притока затрудненіями при высадкѣ тому подобнымъ, не нѣмного, не совсѣмъ. Но болѣе похвально и болѣе по-американски будетъ, если самый свободный народъ на зеімлѣ поддержитъ стремленія къ свободѣ еврейскаго народа и, вмѣсто того, чтобы затруднять ему путь въ Америку, постарается облѣгчить ему путь въ Сіонъ. Къ голосу Соединѣнныхъ Штатовъ прислушиваются и въ Европѣ, и на Востокѣ.
Тому, кто знакомъ съ нынѣшнимъ политическимъ движеніемъ, было съ самаго начала ясно, что мы должны были постараться овладѣть благоволеніемъ къ нашѣму движенію могущественнаго нѣмецкаго импѣратора. Я съ перваго же дня нисколько не сомнѣвался, что это удастся. Все, что я зналъ о гѣніальной личности Вильгельма II, позволяло мнѣ съ опредѣленностью ожидать, что мы въ немъ найдѣмъ понимающаго и оказывающаго помощь. Маленькимъ людямъ, торгашескимъ душамъ, политакамъ съ ограниченнымъ кругозоромъ, нашъ планъ могь показаться слишкомъ гигантскимъ, а потому невыполнимымъ. Но не ѣму!
Этотъ замѣчательный монархъ еще не виденъ во всю свою величину. Злорѣчивая оппозицiя искажаетъ поразительныя иногда изъявленія могучаго высокаго ума. Но кто можетъ отрицать, что онъ вѣдетъ своеобразную великолѣпную политику, что онъ расширяетъ и укрѣпляетъ условія жизни молодой германской имперiи и что онъ при всей смѣлости своихъ концепцій поступаетъ съ мудрѣйшей осмотрительностью. Мнѣ разсказывали какъ-то, что у него есть привычка отдавать самому себѣ отчетъ въ своихъ дѣйствіяхъ при помощи записокъ, провѣряя, соотвѣтствуетъ ли то, что онъ хочетъ сдѣлать, тѣмъ принципамъ, которые онъ составилъ себѣ еще принцемъ для управленія государствоімъ.
He знаю, обстоитъ ли это совершенно такъ, но на него это похоже.
Мнѣ неизвѣстно, что въ Америк кое-гдѣ въ послѣднее время господствовало не особенно хорошее настроѣніе по отношѣнію къ Вильгельму II.
Тѣмъ не менѣе, да будетъ мнѣ разрѣшено разсказать о томъ впечатлѣнiи, которое производитъ императоръ вблизи. Незабвенной останется для меня имѣнно бесѣда въ Константинополѣ. Въ продолженіе одного часа (были затронуты всѣ вопросы, имѣющіе отношеніе къ сіонизму. Его Величество велъ разговоръ въ чрезвычайно располагающемъ простомъ и живомъ тонѣ, и я могу только сказать, хотя бы это и звучало, пожалуй, по-придворному, что я былъ преисполненъ изумлѣнія передъ богатствомъ его познаній и воистину всеобъвмлющимъ пониманіемъ вещей. Отъ этого монарха можно еще ожидать много великаго. Время покажетъ, было ли мое сужденіе ошибочно или чрезмѣрно.
Нѣсколько недѣль спустя я представилъ императору въ шатрахъ Іерусалима сіонистскую депутацію, привезенную мной туда, въ торжествѣнной аудіѣнціи. На мою офиціальную рѣчь Его Величество отвѣтилъ, что онъ удѣляетъ сіонизму свое благосклонное вниманіе.
Во время этого путешествія мы впервые узнали Палестину собстввнными глазами. Мы были очень растроганы, когда въ одно солнечное утро передъ нашимъ кораблемъ встали блѣдные берѣга страны. Этотъ мигъ относится къ тѣмъ моментамъ высшей поэзіи, которые бываютъ не часто и въ очень богатой жизни. Были еще и другіе волнующіе и трогательные моменты, какъ, напримѣръ, прибытіе лунной ночью въ овятой городъ Іѣрусалимъ. Передъ нами встали въ небѣ серебряной дымкой окутанныя очертанія старыхъ стѣнъ. И сразу стало понятно, что, кромѣ мистическаго стремленія, въ старыхъ молитвахъ евреевъ о возвращѣніи въ Іерусалимъ было еще и земное желаніе. Это былъ прекрасный городъ, высоко и гордо лежащій въ горахъ. A когда мы позднѣе стояли днемъ на Масличной горѣ, видя подъ собой всю панораму города такъ, какъ видишь съ Джіаникуло Римъ, тогда мы сказали себѣ въ душѣ, что Іѣрусалимъ еще тоже можетъ стать величественнымъ и пракраснымъ въ тѣ врѣмена, которыя мы подготовляемъ.
Теперь страна бѣдна и заброшена, склоны холмовъ обезлѣсены, мѣста съ громко звучащими именами печально лежатъ въ развалинахъ, поля не воздѣланы. Святая земля превратилась въ пустыню. Но есть и оазы. Эти оазы наши еврейскія колоніи. Сіонизмъ, эта мечта, эта утопія, вызвалъ уже къ жизни видимыя, осязательныя деревни и насажденія. Въ нарядныхъ домикахъ живутъ правовѣрные еврейскіе земледѣльцы, которые съ радостью обрабатываютъ любимую землю. И надо было видѣть этихъ двадцать парней изъ Реховота, -которые взвились намъ навстрѣчу на арабскихъ коняхъ, когда мы явились посѣтить ихъ колонію. Самыя рискованныя наѣздническія штуки показывали они на своихъ скакунахъ, распѣвая при этомъ еврейскія пѣсни необыкновенной силы. Если могли возникнуть одна-двѣ дюжины такихъ деревень, то могутъ возникнуть еще сотни и тысячи поселеній. Кто можетъ сомнѣваться въ этомъ, разъ мы можемъ доставить человѣческія силы и матеріальныя средства.
Вопросъ только въ томъ, какъ мы создадимъ правовую почву для такого большого переселенія. Базельскіе конгрессы подробно занимались этимъ вопросомъ. На второмъ конгрессѣ было рѣшеіно основаніе Еврейскаго Коланіальнаго Банка, который долженъ служить финансавымъ орудіемъ нашего дѣла.
Воззваніе къ подпискѣ на акціи подписали политическіе вожди движенія, которые никогда не имѣли ничего общаго съ дѣлами, и, вообще, никто изъ основателей этого предпріятія яе хочетъ и не можетъ имѣть никакого дѣнежнато преимущества. Сто тысячъ подписавшихся объявилось во всѣхъ частяхъ земли на нашъ зовъ, и мы могли третьему конгрессу сдѣлать сообщеніе о томъ, что Еврейскій Колоніальный Банкъ (The Jewish Colonial Trust) съ мѣстопребытаниемъ въ Лондонѣ уже основанъ.
Теперь же мы должны постараться добыть у турецкаго правительства чартѣръ подъ суверенитетомъ Его Величества султана, чтобъ взяться за задуманное нами заселеніе страны. Это еще впереди. Мы надѣемся, что это намъ удастся, хотя предстоятъ такія еще огромныя затруднѣнія.
Мы въ состояніи направить въ Турцію потокъ богатства и благосостоянія; мы приведемъ съ собой въ страну мирныхъ рабочихъ и неутомимый предпріимчивый духъ, ты доставимъ государству огромныя прямыя и косвѣнныя финансовыя выгоды. Почѣму намъ не предаться увѣренности, что наши разумныя и лоялыныя предложенія черезъ всѣ препятствія, которыя я, конечно, не недооцѣниваю, приведутъ къ благополучному исходу. Какъ только чартеръ будетъ добытъ, мы при помощи сущѣствующихъ опытныхъ колонизаціонныхъ кружковъ и, само собой, въ соглашеніи съ правительствами направимъ переселеніе по правильному пути. Таковы новыя великія задачи, которыя ждутъ насъ, и для которыхъ мы теперь уже воспитываемъ штабъ рѣшительныхъ, образованныхъ и воодушевленныхъ людей. Всѣ эти юные юристы, медики, техники, которые занимаются теперь пропагандой идеи во всѣхъ странахъ, будутъ тогда призваны къ непосредственной работѣ.
Какъ это будетъ развиваться дальше? Такъ, какъ развивается все органическое. Изъ самого себя! Извлекая съ каждымъ днемъ изъ себя силы, необходимыя ему, и возрастая вмѣстѣ съ задачами, возрастая и все возрастая. Мы, юристы, стоящіе нынѣ во главѣ, частью или совершенно уступимъ руководство техникамъ, которые понадобятся завтра. Тамъ, на отмели Средиземнаго моря, которая составляетъ тѣперь преграду для сообщенія Европы съ Азіей, надо создать культурное дѣло, надо провести новые пути. Эта проблема при нашемъ теперешнемъ техническомъ господствѣ надъ силами природы не неразрѣшима. Я вѣрю въ это создаініе культуры, и вѣрю, что оно будеть величествѣнно.
Когда я подготовлялъ первый свой трудъ по этому вопрасу и сообщилъ нѣкоторьшъ изъ моихъ друзей объ этомъ намѣреніи, они сильно испугались, опасаясь, что я навсегда уроню себя въ глазахъ всѣхъ блаторазумныхъ людей. Но такъ какъ я не далъ отговорить себя, они посовѣтовали мнѣ представить мою идею, по мрайней мѣрѣ, въ необязывающей и занимателыной формѣ романа съ любовными приключеніямі, исторіями отдѣльіныхъ человѣческихъ участей и изображеніемъ будущаго положенія въ странѣ ереевъ. Это и согласовалось болѣе съ моей прежней дѣятелыностью дрататурга и фельетониста. Правда, я видѣлъ, что это было бы хорошимъ средствомъ для пропаганды идѣи и избавляло меня отъ опасности осрамить себя навсегда. Но тогда изъ этого не вышло бы дѣла. Объ этомъ говорили бы въ салонахъ и въ желѣзнодорожныхъ купэ, многіе смѣялись бы надъ прихотливои выдумкой, а многіе, пожалуй, потихоньку поплакали бы надъ книгой. Что было бы достигнуто этимъ? Еще одна сказка въ тысячѣ и одной ночи страданія. Нѣть, надо было, чтобъ насталъ день и дѣло. Встряхнуть слѣдовало намъ еврейскій народъ вмѣсто того, чтобъ убаюкивать. И, дѣйствительно, онъ далъ себя встряхнуть, онъ протянулъ свои члены, онъ пришелъ въ движеніе, которое мы по его цѣли называемъ сіонизмомъ. И теперь, думается мнѣ, настало и врѣмя разсказать ему сказку о будущихъ временахъ. Это будетъ романъ и разыграется онъ отнынѣ черезъ двадцать лѣтъ. Я описываю въ немъ общество, учрежденія, которыя мы можемъ создать — не при помощи тѣхъ средстівъ, которыя надо еще искать, а тѣхъ, которыми уже располагаетъ теперь наша культура. Мы достигли конца девятнадцатаго вѣка по Р. X. Человѣчество обладаетъ уже многими орудіями счастья, но они примѣняются еще неправильно. Надо показать еще, сколько справедливости, добра и красоты можно доставіить на землѣ, если этого захотѣть хорошенько. Какъ поразительно время, въ которое мы живемъ! Легко и свободно стало сообщеніе между народами. Разстоянія уже почти уничтожены. Военныя державы начинаютъ совѣщаться о вѣчномъ мирѣ. Все болѣе и болѣе дѣлъ обсуждаются въ интернацiональныхъ собраніяхъ. Для науки и искусства нѣтъ болѣе границъ. Великіе писатели и философы создаютъ свои произведѣнія для всего міра. Общественное мнѣніе не ограничено теперь болѣе однимъ мѣстомъ, однимъ городомъ, или одной страной. Несчастье, происшедшее здѣсь, можетъ черезъ часъ стать извѣстнымъ нашимъ антиподамъ и возбудить въ нихъ участіе. Открытіе, полезное для человѣчества, возвѣщается ста тысячами герольдовъ. Несправедливость, совѣршающаяся гдѣ-нибудь, должна быть только возвѣщена, чтобъ вызвать во всѣхъ частяхъ свѣта бурю негодованія. Что за удивительныя времѣна! Въ не очень далеко отстоящую отъ насъ пору это объявили бы невозможнымъ, а кто-то, кто хотѣлъ бы этого, безразсуднымъ мечтателемъ. И вотъ, мистическое стало естественнымъ, какъ будто должны настать возвѣщенныя времена.
Такъ случилось, что соврѣменные, упирающіеся въ свою собственную эпоху, люди признаютъ естественнымъ, необходимымъ и выполнимымъ то, о чемъ въ безчислвнныхъ божьихъ домахъ во всѣ вѣка возносились къ небу молитвы — возвращеніе евреевъ!