Акмеизм в критике. 1913—1917
СПб.: Изд-во Тимофея Маркова, 2014.
С. И.
правитьСИМВОЛИЗМ И АКМЕИЗМ
правитьПод таким названием читал доклад в «Бродячей собаке» С. М. Городецкий.
Признаться, и автор этих строк, и многие из публики, напуганные малопонятным словом «акмеизм», местом реферата и до невероятия экстравагантно выраженными тезисами доклада — ждали чего-то необычайно «аттракционного» и экзотического. И сколь же были многие изумлены, когда вместо ожидавшихся ошеломляющих высот и бездн поэтического аттракциона они наткнулись на низко стелющуюся по земле обычную, прозаическую оскомину. С. Городецкий с большим подъемом выразил многим понятные чувства оскомины, порожденные русским символизмом. Этому символизму пришел конец. Он запутался в собственных сетях, задохнулся и выдохся в паутине словесной символики, свалился почти замертво от запойной игры в символы. Он убил мир красок, линий, звуков, жестоко и немилосердно и для себя и для читателей смешав и перепутав все естественные понятия, все понятия о естестве, все сущие отношения между человеком и вещами и между вещами друг к другу.
Сергей Городецкий почтительно снимает шляпу перед покойником, но затем тут же с большим азартом вбивает ему в могилу осиновый кол. Его выученик и питомец — он теперь зло издевается над ним, утверждая, что некоторые образцы символической игры в словесные созвучия могли бы сразить человека куда более жестоко, чем мерно падающие капли холодной воды на бритый череп преступника.
С истинно российской отвагой он сжигает то, чему поклонялся, и поклоняется тому, что сжигал. Вяч. Иванов и Ал. Блок летят у него в бездну с легкостью необычайной. И поверх этой скорострельной расправы плывет она — эта серая, вязкая муть оскомины, если хотите даже Оскомины.
В критике С. Городецкого было много справедливых упреков, правильных замечаний. Но ни одного из них нельзя назвать новым. Все это говорилось уже из лагеря реалистов, от которых до смешного старательно пытается отгородиться докладчик. Но сколько-нибудь серьезного анализа символизма у С. Городецкого вы не найдете. Неизвестно даже в конце концов — что такое символизм: определенный ли метод творчества, или определенное его содержание, идет ли речь о методе, или о его употреблении, о самом содержании, или о формах его художественного воплощения.
Несерьезная по своему существу критика С. Городецкого тем не менее явилась серьезным (однако, отнюдь не первым) симптомом разочарования былым увлечением.
На место старого бога немедленно был поставлен новый.
Имя его акмеизм, что значит «вершина», «вершинность», завершенность. Каково же содержание акмеизма? Акмеист приступает к миру, как Адам, с первобытной наивностью восприятий. Акмеисты хотят воспринять вещи, как они есть, и слова у них однозначны. Они хотят освободить творчество от посторонних задач религии, философии, политики, — они хотят земли, прочного здорового тела, сильных, здоровых чувств.
Они образуют «цех поэтов» и этим названием «цех» они хотят подчеркнуть жизненную ясность своего дела, трудовой характер их эстетических стараний.
Вот минимально доступное извлечение реального содержания из паутины пышных славословий «новому раю поэзии».
Докладчик упорно избегал слова «реализм», но оно у него просилось на язык. И когда оно сорвалось, докладчик пришел в большое замешательство и стал пространно доказывать, что горшки из стихотворения акмеиста Нарбута совсем не те, что горшки в стихотворении Никитина. Самая эта пространность ослабила убедительность, а прочитанные С. Городецким отрывки из разных акмеистов показали приближение их к реалистам, но приближение с самой худшей стороны — голого натурализма.
Одно стихотворение акмеиста Зенькевича (так! — Сот.), как оказалось впоследствии, до того натуралистично, что присутствовавший тут же автор на просьбу прочесть его заявил, что оно «не для чтения», а председатель собрания категорически воспротивился тому, чтобы это стихотворение прочел кто-нибудь другой…
В результате никто из посторонних все-таки не мог понять, в чем заключается новое учение. Прочитанные отрывки там, где они не впадали в натурализм, впадали в тот же самый проклинаемый символизм. «Адамизм» оказался старым знакомым обитателем храма символизма, откуда и раздавались призывы: будем как дети, будем как звери; откуда шли бесконечные попытки примитивного восприятия мира, где старички притворялись примитивными ребятами, а видавшие виды ребята притворялись блаженными, примитивными старцами. Ясно было только одно: тот «новый человек и новый век», пришествие которых в 1912 г. возвестил Городецкий, устал от суемудрия, суесловия запойного русского символизма, неудачно вовлекшего в поэзию тяжелые и тревожные проблемы смерти, Бога, вечности, материи, дьявола, и хочет просто хороших стихов, простых, немудреных, приколотых логическими булавками к определенным вещам слов. Акмеизм, несмотря на всю напыщенность своей идеологии, хочет идти навстречу этому новому человеку, потребителю изящной литературы, хочет разгрузить его от сложных проблем и мучительных противоречий, хочет почтенному господину с лысиной на черепе и очками на носу внушить мысль, что он Адам, коему предоставляется, не неся никакой ответственности, срывать с древа художественного восприятия красные яблоки поэзии. Такие «новые люди» имеются в изобилии, и «цех поэтов» может хорошо развернуть свои дела.
Все это очень мало опровергает символизм и как метод творчества, и как цикл художественных образов и идей.
Было на собрании много возражающих… Одни из них удачно показывали необоснованность притязаний акмеистов (очень ценной в этом отношении была речь Е. Зноско-Боровского), другие являли вид печальный и растерянный, угнетаемые той же мутью символистской оскомины.
В своем ответе С. Городецкий решительно взял и убил весь свой доклад, объявив акмеизм развитием идей Бергсона, заново гениально стимулирующего столь ненавистные С. Городецкому символизм и мистицизм не только в области эстетики, но и философии, морали и политики.
Печатается по: С. И. Символизм и акмеизм // День. 1912. № 82 (23 декабря). С. 5. Под псевдонимом «С. 11.», по-видимому, скрылся журналист Степан Иванович Португейс (1881—1944). Приведем текст афиши той лекции Городецкого в кабаре «Бродячая собака», о которой идет речь в републикуемой заметке: «Художественное общество Интимного театра — СПб. Подвал „Бродячей собаки“. Михайловская площадь, 5.19—XII—<1>912 в среду ровно в 9 часов. Лекция Сергея Городецкого „Символизм и акмеизм“. Тезы: 1. Последний этап символизма в России (апофеоз или катастрофа?). Опыты „великого искусства“ на почве символизма и неудача их. Причины катастрофы символизма: его пороки. Что такое символ, и к чему приводит последовательное его сужение. Развращение слов и словосоединений. Охотники за „соответствиями“. Мир в паутине. Перекрестный сквозняк в мире. 2. Новый век и новый человек. Работа Цеха поэтов. Рождение Адама. Ощущение полноты душевных и телесных сил в поэзии. Акмеизм и адамизм. Отношение акмеистов к миру. Освобождение мира из паутины „соответствий“. Самоценность мира и творчество в нем. Слово как алмаз целомудрия, как твердыня драгоценная. Защитники это<й> твердыни. Ран, творимый поэзией Н. Гумилева, Владимира Нарбута, М. Зенкевича, А. Ахматовой и О. Мандельштама. Отношение акмеизма к парнасу, имирессионизму и символизму. Открытый путь к великому искусству. После лекции состоятся прения при участии: А. Ахматовой, Н. Кульбина, Н. Гумилева, Е. А. Зноско-Боровского, О. Мандельштама, Е. Кругликовой» (цит. по: Парнис Л. Е., Тименчик Р. Д. Программы «Бродячей собаки» / / Памятники культуры. Новые открытия. Письменность. Искусство. Археология. Л., 1985. С. 201). Эпатажное стихотворение Зенкевича, о котором идет речь в заметке Португейса, — «Посаженный на кол», было напечатано во 2-м (ноябрьском) номере «Гиперборея» за 1912 г. (С. 9—10).