Сильвер Блэз
править— Боюсь, что мне придется ехать, Уотсон, — сказал Холмс однажды утром, когда мы сели завтракать.
— Ехать! Куда?
— В Дартмур, в Кингс-Пайлэнд.
Меня это нисколько не удивило. Напротив, странно казалось, что он не принимает участия в интереснейшем деле, о котором говорила вся Англия. Накануне целый день мой приятель бродил по комнате из угла в угол с опущенной на грудь головой, с нахмуренными бровями. Не уделяя ни малейшего внимания моим вопросам и замечаниям, он поминутно набивал трубку крепчайшим черным табаком. Он наскоро просматривал присылаемые ему на дом газеты и тотчас же бросал их в угол. Хотя он и молчал, я все же очень хорошо понимал, о чем он думает. Только одно дело теперь могло привлечь его внимание и вызвать к деятельности его аналитические силы — это непонятное исчезновение фаворита на первый приз и трагическое убийство его тренера. Поэтому, когда он заговорил о поездке на место происшествия, я услыхал только то, о чем думал и на что надеялся.
— Я был бы весьма рад поехать с вами, если только не помешаю, — сказал я.
— Вы сделаете мне величайшее одолжение, если поедете со мной, Уотсон. — И я думаю, что не пожалеете, так как случай единственный в своем роде. Думаю, мы успеем попасть на поезд в Пэддингтоне, а дорогой я подробно расскажу вам все. Сделайте одолжение, захватите с собой ваш прекрасный бинокль.
И уже, приблизительно через час, я сидел в купе первого класса поезда, мчавшегося в Эксетер, а Шерлок Холмс, проницательное лицо которого, с резкими чертами, обрамлялось шапкой с наушниками, поспешно принялся пробегать купленные в Пэддингтоне газеты. Мы уже проехали Ридинг, когда он бросил под диван последний газетный лист и притянул мне портсигар.
— А хорошо едем, — заметил он, выглянув в окно и поглядев на часы. — Делаем по пятьдесят три с половиной мили в час.
— Я не считал столбов, на которых указаны мили.
— И я тоже. Но на этой линии телеграфные столбы расставлены на расстоянии шестидесяти ярдов, и потому очень легко сделать подсчет. Вы, вероятно, уже знакомы с делом об убийстве Джона Стрэкера и исчезновении Сильвера Блэза?
— Я читал сообщения газет «Телеграф» и «Хроникл».
— Это одно из таких дел, когда надо направить все силы скорее на выяснение подробностей, чем на добывание новых улик. Дело настолько трагично, необыкновенно, имеет такое важное значение для многих, что прямо голова кругом идет от всевозможных предложений, догадок и гипотез. Главное затруднение в том, что надо отделить самый остов фактов — несомненный, неопровержимый факт — от измышлений теоретиков и репортеров. Затем, когда мы встанем на прочное основание, то должны будем подумать, какие могут быть сделаны заключения, и установить главные факторы, на которых зиждется вся тайна. Во вторник вечером я получил телеграммы от полковника Росса, владельца лошади, и от полицейского инспектора Грегори, который ведет следствие по этому делу. Оба они просят меня принять участие в нем.
— Вы получили телеграмму во вторник вечером, а едете только в четверг утром! — воскликнул я. — Почему же вы не поехали вчера?
— Потому что сделал промах, дорогой Уотсон, чему могут, пожалуй, не поверить те, кто знает меня только по вашим запискам. Дело в том, что я никак не могу допустить, чтобы можно было скрыть надолго самую замечательную лошадь в Англии, в особенности, в такой слабо населенной местности, как северная часть Дартмура. Вчера я весь день ждал известия, что лошадь найдена, а похититель ее в — то же время и убийца Джона Стрэкера. Но когда на следующее утро я увидел, что все еще ничего не сделано, за исключением ареста молодого Фицроя Симпсона, я решил, что пора приниматься за дело. Но все-таки вчерашний день не прошел для меня даром.
— Что? Вы имеете уже определенное мнение по этому делу?
— Во всяком случае, я ознакомился с главными фактами. Я перечислю их вам, ибо ничто так не уясняет дела, как объяснение его другому, к тому же вы скорее можете помочь мне, когда я покажу вам исходное положение.
Я откинулся на подушки, закурив сигарету, а Холмс, водя длинным указательным пальцем по ладони левой руки, принялся описывать события, послужившие поводом к нашему путешествию.
— Сильвер Блэз, — начал он, — потомок Айсономи и отличается такими же блестящими качествами, как и его предок. Теперь ему пятый год, и он брал все призы скачек своему счастливому обладателю, полковнику Россу. До происшествия он считался первым фаворитом на приз, и пари шло три на один. Он всегда был фаворитом знающей публики, ожиданий которой не обманывал, и потому на него постоянно ставились огромные суммы. Понятно поэтому, что было много людей, в интересах которых было не допустить появления Сильвера Блэза у флага в будущий вторник.
Разумеется, с этим фактом считались в Кингс-Пайлэнде, где находятся скаковые конюшни полковника Росса. Были приняты все предосторожности к охране фаворита. Тренер Джон Стрэкер, бывший жокей, ездивший в цветах полковника Росса, пока не стал слишком тяжел. Он служил у полковника пять лет жокеем и семь лет тренером, зарекомендовав себя ревностным и честным слугой. У него под начальством три конюха; конюшня небольшая, только четыре лошади. Один из них дежурит по ночам в конюшне, а другие спят на чердаке. Все трое — славные, надежные ребята. Джон Стрэкер человек женатый, занимал небольшой домик, ярдах в двухстах от конюшни. Детей у него не было, держал он одну прислугу и жил с известным комфортом. Местность кругом уединенная, но, приблизительно в полумиле, к северу находятся несколько вилл, выстроенных каким-то подрядчиком из Тэвестока, для больных и для желающих пользоваться чистым дартмурским воздухом. Сам Тэвесток лежит на две мили к западу, а по другую сторону болота, также в двух милях, находятся большие Кэпльтонские конюшни, принадлежащие лорду Бэквотеру и управляемые Сайлэсом Броуном. А вообще, местность совсем пустынная, по временам в ней встречаются только бродячие цыгане. Таково было положение дела до трагедии, происшедшей в понедельник ночью.
В девять часов вечера лошадей, как всегда, заперли в стойле после обычной проездки и водопоя. Двое из конюхов пошли ужинать на кухню к тренеру, а третий, Нэд Гонтар, остался дежурить в конюшне. Через несколько минут служанка, Эдита Бэкстэр, принесла ему ужин: тушеную баранину с приправой из перца. Она не принесла ему никакого питья, так как в конюшне стоит бочка с водой, а дежурному не полагается пить чего-либо другого. Было очень темно, и девушка шла с фонарем, а тропинка идет по топкому месту.
Эдита Бэкстэр была уже ярдах в тридцати от конюшни, как из окружавшей ее темноты внезапно вынырнул какой-то человек и приказал ей остановиться. Когда он подошел, в свете фонаря девушка увидела джентльмена, в сером шерстяном костюме и суконной шапочке. На ногах у него были штиблеты, а в руках палка с тяжелым набалдашником. Смертельная бледность лица и нервные манеры поразили Эдиту. На вид он ей показался не моложе тридцати лет.
— Вы можете сказать мне, где я нахожусь? — спросил он. — Я уже думал избрать для ночлега болото, когда неожиданно увидел свет вашего фонаря.
— Вы около Кингс-Пайлэндских конюшен, — ответила она.
— В самом деле? Вот так удача! — воскликнул незнакомец. — Говорят, тут каждую ночь дежурит один из конюхов. Вероятно, вы несете ему ужин? Ну, я думаю, вы не откажетесь заработать себе на новое платье, не правда ли?
Он вынул из кармана жилета сложенный лист бумаги.
— Передадите конюху сегодня же, и у вас будет самое красивое платье, какое только можно приобрести за деньги.
Его настойчивость испугала девушку, и она пробежала мимо него к окну, через которое подавала обыкновенно ужин. Окно было уже открыто, и Гонтар сидел в конюшне за маленьким столом. Она только что стала рассказывать о том, что случилось с ней, как незнакомец тоже подошел к окну и заглянул в него.
— Добрый вечер, — сказал он, заглядывая в окно, — я желаю поговорить с вами.
Девушка клянется, что видела уголок бумажки, сжатой в его руке, когда он обратился к конюху.
— Что вам тут надо? — спросил конюх.
— Дело, очень выгодное для вашего кармана, — ответил незнакомец. — У вас две лошади на приз — Сильвер Блэз и Баярд. Сообщите верные сведения о них и не останетесь внакладе. Правда ли, что в деле Баярд может дать другому сто ярдов на пять восьмых мили и что конюшня ставит на него?
— А! Так вы один из этих, проклятых шпионов! — крикнул конюх. — Я покажу вам, как мы угощаем их в Кингс-Пайлэнде!
Он вскочил и бросился на другой конец конюшни, чтобы спустить собаку. А девушка побежала к дому, но на бегу оглянулась и увидела, что незнакомец просунулся в окно. Однако, когда Гонтар, минуту спустя, выбежал с собакой, незнакомец исчез, и как ни искал конюх, он не мог найти и следа его.
— Одну минуту! — перебил я Холмса. — Конюх не запер за собой двери, выбежав с собакой из конюшни?
— Превосходно. Уотсон, превосходно — проговорил мой приятель. — Я сразу же подумал об этом и вчера же послал в Дартмур телеграмму по этому вопросу. Конюх запер дверь, выйдя из конюшни. Окно же недостаточно велико для того, чтобы через него мог пролезть человек.
Гонтар подождал возвращения своих товарищей и послал сказать тренеру о случившемся. Стрэкер взволновался, хотя, кажется, не вполне понял истинное значение известия. Однако им овладело смутное беспокойство, и миссис Стрэкер, проснувшись в час ночи, увидела, что он одевается. На ее вопрос он ответил, что не может спать, так как беспокоится о лошадях и хочет пойти в конюшню, чтобы узнать, все ли там благополучно. Миссис Стрэкер уговаривала его остаться, так как дождь стучал в окна, но он все-таки ушел, надев непромокаемый плащ.
Миссис Стрэкер проснулась в семь часов утра и увидела, что муж се еще не возвращался. Она наскоро оделась, позвала служанку и пошла в конюшню. Дверь была отперта. Гонтар, скорчившись, сидел на стуле в каком-то оцепенении, стойло фаворита было пусто, а тренера и след простыл.
Поспешно разбудили двух конюхов, спавших на чердаке. Оба они ничего не слыхали ночью, так как спали очень крепко. Гонтар, очевидно, находился под влиянием какого-то усыпительного снадобья, и от него ничего нельзя было добиться, а потому его оставили выспаться, пока другие конюхи и женщины принялись разыскивать тренера. Они все еще не теряли надежды, что тренер взял лошадь для утренней поездки, но поднявшись на пригорок недалеко от дома, откуда видна была вся окрестность, они фаворита не увидели, но заметили признаки целой трагедии.
В четверти мили от конюшни, на вересковом кусте болтался плащ Джона Стрэкера. А за кустом, в болоте было воронкообразное углубление, на дне которой нашли тело несчастного тренера. Голова у него была размозжена каким-то тяжелым предметом, а на бедре виднелась резаная рана, нанесенная, очевидно, острым инструментом. Было ясно, что Стрэкер энергично отбивался от напавших на него людей, так как в правой руке он держал маленький нож, весь в крови по рукоятку, а левой сжимал красный с черным шелковый галстук, который, как показала служанка, был надет на незнакомце, приходившем в конюшню накануне вечером. Когда Гонтар вышел из оцепенения, он сразу указал владельца галстука и был убежден, что незнакомец подсыпал какого-то зелья в баранину в то мгновенье, когда просунулся в окно, и таким образом лишил конюшню сторожа.
Что касается пропавшей лошади, то многочисленные следы в грязи на дне роковой впадины указывали, что она была тут во время борьбы. А затем пропала и, несмотря на обещанную большую награду и на то, что все находящиеся вблизи цыгане приняли горячее участие в поисках, о ней нет ни слуху ни духу. Анализ остатков ужина конюха показал присутствие в них значительной дозы опиума.
Таковы главные пункты дела, изложенные без примеси каких бы то ни было догадок. Теперь я расскажу, что сделано полицией.
Инспектор Грегори, которому поручено вести следствие, человек опытный, если бы он одарен был воображением, то несомненно достиг бы значительного совершенства в своей профессии. По приезде на место происшествия, он немедленно арестовал человека, на которого пало подозрение. Найти его было нетрудно, так как он хорошо известен в околотке. Оказывается, это некто Фицрой Симпсон. Он человек хорошего происхождения и воспитания, но промотал свое состояние на скачках и теперь живет тихо, занимаясь букмекерством в спортивных лондонских клубах. При осмотре его записной книжки оказалось, что им поставлено около пяти тысяч против фаворита.
Когда его арестовали, он показал, что приехал в Дартмур, надеясь получить некоторые сведения о Кингс-Пайлэндской конюшне, а также о Десборо, втором фаворите, находящемся на попечении Сайлэса Броуна, в Кэплтонских конюшнях. Он не отрицал своего образа действий в предыдущий вечер, но объявил, что не имел никаких преступных замыслов и просто желал получить сведения из первых рук. Когда ему показали галстук, он побледнел и не мог объяснить, каким образом он попал в руки убитого. Его мокрая одежда указывала, что он был под дождем в предыдущую ночь, а палка с тяжелым свинцовым набалдашником могла быть именно тем орудием, от нескольких ударов которого последовала смерть тренера.
С другой стороны, у него нет ни малейшего ранения, а окровавленный нож Стрэкера указывает, что, по крайней мере, один из нападавших должен быть поранен им.
Вот и вся история, Уотсон, и если вам удастся пролить некоторый свет на дело, буду бесконечно обязан вам.
Я с большим вниманием слушал изложение Холмса, отличавшееся всегда ясностью. Хотя большинство фактов и было известно мне, но я недостаточно оценил их относительную важность и связь между собой.
— Нельзя ли предположить, что Стрэкер сам нанес себе рану во время судорожных движений, обыкновенно являющихся следствием повреждения мозга? — заметил я.
— Вполне возможно, — ответил Холмс. — Тогда исчезает одно из главных обстоятельств, говорящих в пользу обвиняемого.
— И все же я никак не могу понять, на чем остановилась полиция.
— В том-то и дело, что против всякой предложенной гипотезы могут найтись серьезные возражения, — ответил Холмс. — Насколько мне известно, полиция предполагает, что Фицрой Симпсон, опоив конюха и добыв каким-то образом второй ключ от конюшни, отпер ее и вывел лошадь, очевидно, желая украсть ее. Не находят уздечки; вероятно Симпсон надел ее на лошадь. Затем, оставив конюшню отпертой, он повел Сильвера Блэза по болоту, где тренер встретил или догнал его. Понятно, последовала борьба, Симпсон ударил тренера по голове тяжелой палкой, а тот, защищаясь, не смог нанести ему раны своим маленьким ножом. Тогда вор или увел с собой лошадь в какое-нибудь потайное место, или она вырвалась от него во время борьбы и бродит теперь в болотах. Так представляет все дело полиция, хотя в объяснении много невероятного. Но я быстро схвачу суть дела на месте преступления, а теперь, право, не знаю, что и подумать.
Был уже вечер, когда мы приехали к маленькому городу Тэвестоку, расположенному в середине огромного Дартмурского округа. На станции нас ожидали два господина: один — высокий блондин, с бородой и волосами, напоминавшими львиную гриву, с замечательно проницательными светло-голубыми глазами; другой — маленький, подвижной человек, с подстриженными бакенбардами, с моноклем в глазу, очень чисто и аккуратно одетый, в сюртуке и штиблетах. Последний был полковник Росс, известный спортсмен; первый — инспектор Грегори, человек уже составивший себе репутацию искусного полицейского следователя.
— Я очень рад, что вы приехали, мистер Холмс, --сказал полковник. — Инспектор сделал все, что было возможно, но я решил не успокаиваться, пока не отомщу за бедного Стрэкера и не верну своей лошади.
— Не открылось ли чего-нибудь нового? — спросил Холмс.
— К сожалению, мы почти не сдвинулись с места, — ответил инспектор. — У нас здесь экипаж, и так как вы, конечно, пожелаете засветло осмотреть место преступления, то мы можем переговорить обо всем дорогой в экипаже.
Минуту спустя мы сидели в покойном ландо и громыхали по неровной мостовой оригинального старинного девонширского городка. Инспектор Грегори с увлечением рассказывал о деле и изливал целый поток замечаний, в который Холмс вставлял иногда вопрос или восклицание. Полковник Росс откинулся на подушки, сложив руки на груди и надвинув шляпу на лоб, а я с интересом прислушивался к беседе. Грегори развивал свою теорию, которая оказалась почти совершенно тождественной с тем, что предугадывал Холмс.
— Петля вокруг Фицроя затягивается довольно плотно, — заметил он. — Я тоже думаю, что он тот, кого мы ищем. Но в то же время верно, что улики чисто внешние, которые могут быть опровергнуты какой-нибудь новой подробностью.
— А как насчет ножа Стрэкера?
— Мы думаем, что он ранил себя сам при падении.
— Мой друг, доктор Уотсон, думает то же самое. Если это правда, то этот факт послужит во вред Симпсону.
— Несомненно. У него нет ни ножа, ни царапины. Улики против него действительно сильные. Исчезновение фаворита имеет для него большое значение: его подозревают в отравлении конюха; он, без сомнения, был под дождем; в руках у него была тяжелая палка, а галстук его нашли в руке убитого. Я думаю, что всего этого достаточно, чтобы привести его на скамью подсудимых.
Холмс покачал головой.
— Хороший защитник снимет все эти обвинения, — заметил он. — Зачем ему было уводить лошадь из конюшни? Он мог бы искалечить ее и там, если бы хотел. Нашли у него подделанный ключ? Кто продал ему опиум? И, наконец — как и куда мог он — чужой в этой местности — спрятать лошадь, да еще такую? Что он говорит насчет бумаги, которую он хотел через служанку передать конюху?
— Сказал, что это была десятифунтовая бумажка. Одну такую бумажку нашли у него в кошельке. А все другие, высказанные вами затруднения, совсем уж не так страшны, как кажутся. Он вовсе не чужой в этой местности… Он жил в Тэвестоке два раза летом. Опиум, вероятно, привез из Лондона. Ключ, наверное, забросил, как только он стал ему не нужен. Лошадь, может быть, лежит на дне какой-нибудь шахты заброшенного рудника.
— А что он говорит о галстуке?
— Он признает его своим и уверяет, что потерял его. Но в деле обнаружилось еще одно обстоятельство, которое может объяснить, почему он увел лошадь.
Холмс насторожился.
— По следам мы установили, что шайка цыган остановилась в понедельник ночью в миле от того места, где совершено убийство. Во вторник они ушли. Если предположить, что между Симпсоном и цыганами существовало соглашение то возможно, когда его нагнали, он увел лошадь к ним, и она находится теперь у них.
— Конечно, это возможно.
— Цыган разыскивают по болотам. Я осмотрел все конюшни и пристройки в Тэвестоке и на десять миль кругом.
— Если не ошибаюсь, вблизи есть еще скаковая конюшня?
— Да, и этим фактом не следует пренебрегать. Лошадь этой конюшни, Десборо второй фаворит, а потому исчезновение первого — в их интересах. Известно, что у Сайлэса Броуна записаны большие пари, и он не был другом бедного Стрэкера. Только мы уже осмотрели эти конюшни и не нашли ничего подозрительного.
— И ничего указывающего на то, что Симпсон связан какими-либо интересами с конюшней Кэпльтона?
— Ровно ничего.
Холмс откинулся на спинку коляски, и разговор прекратился. Через несколько минут наш экипаж стоял у хорошенькой виллы из красного кирпича, увитой плющом. На некотором расстоянии от нее виднелась длинная постройка, крытая серой черепицей. А дальше тянулась извилистая болотистая равнина, вся бронзовая от увядающих папоротников, сливавшаяся вдали с горизонтом и украшенная только колокольнями Тэвестока да группой построек на западе — Кэпльтонскими конюшнями. Мы выскочили из коляски, за исключением Холмса. Он продолжал сидеть, откинувшись на подушки и устремив глаза на небо, очевидно весь погруженный в свои мысли. Он сильно вздрогнул, когда я дотронулся до его руки, и вышел из экипажа.
— Простите, — сказалон, обращаясь к полковнику Россу, с удивлением смотревшему на него. — Я грезил наяву.
По блеску его глаз и по сдержанному волнению, я, звавший его, уже видел, что он напал на след, но не мог догадаться, в чем дело.
— Может быть, вы изъявите желание сейчас же пойти на место преступления, мистер Холмс? — сказал Грегори.
— Думаю, лучше остаться здесь и расспросить кое-что. Вероятно, Стрэкера принесли уже сюда?
— Да, он лежит наверху. Следствие назначено на завтра.
— Он служил у вас несколько лет, полковник?
— И всегда был отличным слугой.
— Полагаю, что вы осмотрели его карманы, инспектор?
— Все вещи в гостиной. Если желаете, можете взглянуть на них.
— С удовольствием.
Мы перешли в гостиную и сели за стол, посредине комнаты. Инспектор открыл четырехугольный жестяной ящик и разложил перед нами небольшую кучу вещей. Тут была коробка спичек, двухдюймовый огарок сальной свечи, трубка из корня терновника, кожаный мешочек с пол-унцией табаку, серебряные часы с золотой цепочкой, пять золотых соверенов, алюминиевый карандаш, несколько бумаг и ножик с ручкой из слоновой кости, с очень тонким негнущимся лезвием и со штемпелем «Вейс и К®, Лондон».
— Странный нож, — заметил Холмс, взяв его в руки и внимательно разглядывая. По пятнам крови можно судить, что это тот самый нож, который нашли в руке покойного. Уотсон, этот нож, наверное, по вашей части?
— Нож для снятия катарактов, — ответит я.
— Я так и думал. Тонкое лезвие, предназначенное для очень тонкой работы. Странно было брать с собой такую вещь, предполагая, что угрожает опасность, тем более, что нож не закрывается.
— На кончик надевается наконечник из пробки; мы нашли его рядом с трупом, — сказал инспектор, — жена Стрэкера говорит, что нож лежал несколько дней на туалетном столе, и он взял его, уходя из комнаты. Да, плохое оружие, но, может быть, у него иного не было под рукой.
— Возможно. А это что за бумаги?
— Три счета, подписанные торговцами сеном. Письмо от полковника Росса с приказаниями. Счет на тридцать семь фунтов пятнадцать шиллингов от портнихи, г-жи Лезюрье, из Бонд-стрита, на имя Вильяма Дэрбишира. Миссис Стрэкер пояснила, что Дэрбишир — друг ее мужа и письма на его имя иногда адресовались сюда.
— Госпожа Дэрбишир, вероятно, особа расточительная, — заметил Холмс, просматривая счет. --Двадцать две гинеи за костюм — это дороговато. Но здесь, кажется, нам не узнать ничего больше, и потому отправимся на место
преступления.
Когда мы вышли из гостиной, в коридоре к инспектору подошла женщина и прикоснулась к его рукаву. На ее бледном, худом, взволнованном лице лежал отпечаток только что пережитого ужаса.
— Поймали вы их? Нашли их? — задыхаясь, проговорила она.
— Нет, миссис Стрэкер; но вот мистер Холмс. Он прибыл из Лондона, чтобы помочь нам, и мы сделаем все, что возможно.
— А мы с вами встречались недавно в Плимуте, на гулянье в садумиссис Стрэкер, — заметил Холмс.
— Нет, сэр, вы ошибаетесь.
— Неужели? А я-то был готов поклясться, что это вы. На вас был туалет из шелковой материи лилового цвета, отделанный белыми страусовыми перьями.
— У меня никогда не было такого туалета, — ответила леди.
— А! Так, значит, я ошибся.
Он извинился и вышел из дома вслед за инспектором.
Короткий переход по болоту привел нас к яме, где было найдено тело. На краю ее стоял вересковый куст, на котором висел плащ.
— Ведь в эту ночь не было ветра! — сказал Холмс.
— Ни малейшего; но шел сильный дождь.
— В таком случае, плащ не мог быть отнесен на кусты ветром, но был повешен на них.
— Да, его положили на куст.
— Этоочень интересно. Я вижу, что земля кругом сильно примята. Без сомнения, много ног прошло здесь с ночи понедельника.
— Здесь, в сторонке, была положена рогожа, и мы все стояли на ней.
— Превосходно.
— Вот тут у меня в мешке один сапог Стрэкера, башмак Фицроя Симпсона и стальная подкова Сильвера Блэза.
— Дорогой инспектор, вы превзошли себя!
Холмс взял мешок и, спустившись в яму, передвинул рогожу ближе к центру. Он лег плашмя и, опершись подбородком на руку, принялся внимательно рассматривать притоптанную грязь.
— Ого, это что? — внезапно сказал он.
Это была полусгоревшая восковая спичка, настолько покрытая грязью, что, с первого взгляда, походила на щепку.
— Не понимаю, как я просмотрел ее, — проговорил с досадой инспектор.
— Ее не было видно в грязи. Я нашел только потому, что искал ее.
— Как! Вы рассчитывали найти ее?
— Считал довольно вероятным.
Он вынул из мешка сапоги и сравнил следы каждого из них со следами в грязи. Потом вылез из ямы и стал шарить в папоротниках и кустах.
— Мне кажется, больше следов нет, — заметил инспектор. — Я очень внимательно исследовал почву на сто ярдов по всем направлениям.
— В самом деле! — сказал Холмс, вставая с колен. — Не буду так невежлив чтобы заниматься этим делом после вашего заявления. Но я желал бы пройти по болоту, пока не стемнело, чтобы к утру иметь понятие о местности, а эту подкову я возьму себе в карман на счастье.
Полковник Росс, проявлявший уже признака нетерпения при виде методически-спокойного исследования моего друга, взглянул на часы.
— Идемте со мной, инспектор, — сказал он. — Мне нужен ваш совет о многом и особенно о том, не обязаны ли мы перед публикой снять имя нашей лошади с записи на приз.
— Ни в коем случае, — решительно заявил Холмс. — Я на вашем месте оставил бы имя лошади.
Полковник поклонился:
— Очень приятно слышать ваше мнение, сэр, — сказал он. — Когда вы окончите прогулку, вы найдете нас в доме бедняги Стрэкера, и затем мы поедем все вместе в Тэвесток.
Он удалился с инспектором, а Холмс и я не спеша пошли по болоту. Солнце опускалось за конюшнями Кэпльтона, и громадная, покатая равнина отливала золотом, переходившим в роскошный красноватый оттенок в тех местах, где вечерние лучи падали на папоротники и терновые кусты. Но красота пейзажа не трогала моего спутника, погруженного в размышления.
— Сюда, Уотсон! — наконец, проговорил он. — Оставим пока вопрос о том, кто убил Стрэкера, и посмотрим, что сталось с лошадью. Допустим, что она убежала во время драмы или после нее; куда же она делась? Лошадь, вообще, животное стадное. Предоставленный самому себе, Сильвер Блэз инстинктивно вернулся бы в Кингс-Пайлэнд или отправился бы в Кэпльтон; с какой стати он стал бы носиться по болоту? Если бы было так, то, наверно, кто-нибудь уже встретил бы его. А зачем цыгане стали бы похищать его? Эти люди всегда стараются улизнуть подальше от всякого происшествия: уж очень они не любят иметь дело с полицией. Рассчитывать продать такую лошадь они не могли: риск был бы большой, а кража не принесла бы никакой пользы. Все это совершенно ясно.
— Но где же, в таком случае, лошадь?
— Я уже сказал, что она убежала или в Кингс-Пайлэнд или в Кэпльтон. Она не в Кингс-Пайлэнде — следовательно, в Кэпльтоне. Примем это предположение и посмотрим, что будет. Эта часть торфяника, как говорил инспектор, очень твердая и сухая. Но по направлению к Кэпльтону торфяник понижается, и отсюда видна большая ложбина, в которой, вероятно, было очень сыро в понедельник ночью. Если наше предположение верно, лошадь должна была проскакать через ложбину, и там мы должны искать ее следы.
Беседуя, мы быстро шли вперед и скоро были у ложбины. По просьбе Холмса я пошел по правому ее краю, он же по левому; но не успел я сделать и пятидесяти шагов, как услышал громкий крик и увидел, что он машет рукой. След лошади ясно отпечатался на мягкой земле, а подкова, которую Холмс вынул из кармана, пришлась как раз по отпечатку.
— Вот что значит воображение, — воскликнул Холмс. — Этого-то качества только и не достает Грегори. Мы, воображая, что это могло бы произойти, действовали согласно нашему предположению и оказались правы. Продолжим.
Мы перешли через болотистую ложбину и прошли около четверти мили по твердому сухому торфянику. Затем местность опять стала понижаться, и мы снова увидели следы, потеряли их на протяжении полумили и напали опять уже у самого Кэпльтона. Холмс первый заметил их и указал мне с выражением торжества на лице. След мужской ноги виднелся рядом с лошадиным следом.
— Лошадь сначала была одна! — воскликнул я.
— Совершенно верно. Сначала была одна. Ого! А это что?
Двойной след резко поворачивал к Кингс-Пайлэнду. Холмс свистнул, и мы оба пошли по следу. Холмс шел, не спуская глаз со следа; а я, случайно взглянув в сторону, с удивлением заметил, что те же следы шли в обратном направлении.
— Прекрасно, Уотсон, — произнес Холмс, когда я указал ему на эти следы, — вы избавили нас от длинной прогулки, которая привела бы обратно к своим собственным следам.
Нам не пришлось идти далеко. Следы оканчивались у асфальтовой дорожки, которая вела к Кэпльтонским конюшням. Навстречу нам выбежал слуга.
— Мы не позволяем бродягам шататься здесь, — заявил он.
— Я хотел только кое-что спросить, — ответил Холмс, запуская указательный и большой пальцы в карман жилета. — Не будет слишком рано, если я зайду завтра в пять часов утра, чтобы повидать вашего хозяина, Сайлэса Броуна?
— О, что вы, сэр; уж он-то всегда будет, когда надо, потому что встает раньше всех. Но вот и он сам, сэр, и ответит на ваш вопрос. Нет, сэр, нет; он прогонит меня, если увидит, что я взял деньги. После, если вам угодно.
В ту минуту, как Шерлок Холмс положил обратно в карман вынутую им полукрону, из ворот вышел пожилой господин свирепого вида, с хлыстом в руке.
— Это что такое, Даусон? — крикнул он. — Что за болтовня! Ступай, за дело! А вы… какого черта вам здесь надо?
— Надо побеседовать с вами минут десять, любезный сэр, — ответил Холмс самым ласковым тоном.
— Некогда мне разговаривать ее всякими бродягами. Убирайтесь, а не то спущу собаку.
Холмс наклонился и шепнул что-то на ухо тренеру. Тот сильно вздрогнул и вспыхнул до ушей.
— Это ложь! — крикнул он. — Дьявольская ложь!
— Прекрасно! Мы станем обсуждать это здесь, при всех, или переговорим у вас в доме?
— О, войдите, если желаете.
Холмс улыбнулся.
— Я задержу вас только на несколько минут, Уотсон, — сказал он. — Ну-с, я к вашим услугам, мистер Броун.
Прошло минут двадцать, и румяная заря перешла в серые сумерки, когда Холмс и тренер вышли из дома. Никогда не случалось мне видеть, чтобы человек мог так измениться в такое короткое время, как Сайлэс Броун. Лицо его было смертельно бледно; на лбу выступили капли пота, а руки тряслись так, что хлыст колыхался, как ветка. Вся дерзость и заносчивость исчезли, и он покорно шел рядом с моим товарищем, словно собака с хозяином.
— Ваши инструкции будут исполнены. Все будет исполнено, — говорил он.
— И чтоб не было ошибки, — сказал Холмс, оглядываясь на него. Броун вздрогнул, прочтя угрозу в его глазах.
— О, нет, ошибки не будет. Все будет, как следует. Сделать изменения заранее или нет?
Холмс задумался на одно мгновение и потом громко расхохотался:
— Нет, не делайте изменений. Я напишу вам. Смотрите без плутовства, или…
— О, вы можете верить мне, вполне поверить.
— Берегите, как свою собственность.
— Можете положиться на меня.
— Да, думаю, что могу. Ну, завтра я извещу вас.
Он повернулся на каблуках, не обратив внимания на протянутую ему дрожащую руку, и мы отправились в Кингс-Пайлэнд.
— Редко я встречал такое соединение заносчивости, трусости и низости, как сегодня в Сайлэсе Броуне, — заметил Холмс дорогой.
— Так лошадь у него?
— Он попробовал было отрицать, но я так подробно описал ему все его действия в то утро, что он убежден, что я следил за ним. Вы, конечно, обратили внимание на особую четырехугольную форму носков сапог на следе? Его сапоги как раз подошли к следам. К тому же ни один из его подчиненных не осмелился бы сделать подобной штуки. Я описал ему, как он, по обыкновению, встал раньше всех и увидал чужую лошадь, бродившую по торфу, как он подошел к ней и изумился, узнав по белому пятну на лбу лошади, от которого она получила свое название[1], что случай отдает в его власть единственного коня, могущего побить того, на которого он поставил свои деньги. Потом я рассказал ему, как первым его порывом было отвести лошадь в Кингс-Пайлэнд, но дьявол внушил ему скрыть лошадь до окончания скачек, как он провел ее обратно и спрятал в Кэпльтоне. Когда я подробно нее рассказал ему, он перестал запираться и стал думать только о спасении своей шкуры.
— Но ведь его конюшне обыскали?
— О, у такого старого барышника всегда найдется укромное местечко.
— А вы не боитесь оставить лошадь у него? Ведь ему выгодно искалечить ее.
— Милый мой, он будет беречь ее, как зеницу ока. Он знает, что единственная его надежда на помилование — это сохранить лошадь в полной неприкосновенности.
— Но полковник Росс произвел на меня впечатление человека, не склонного миловать.
— Дело касается не одного полковника Росса. Я следую моему методу и говорю только то, что считаю нужным. В том-то и выгода моего неофициального положения. Не знаю, заметили ли вы, Уотсон, что полковник отнесся ко мне несколько свысока. Вот я и хочу немного позабавиться на его счет. Не говорите ему ничего о лошади.
— Конечно, не скажу без вашего позволения.
— И, само собой разумеется, это неважный вопрос в сравнении с тем, кто убил Джона Стрэкера.
— Теперь вы перейдете к этому делу?
— Нет, сегодня вечером мы едем в Лондон.
Я был совершенно поражен словами моего друга. Мы пробыли только несколько часов в Дэвоншире, и мне казалось непонятным, почему он бросает поиске, качавшиеся таким блестящим образом. Но я не добился от него ни единого слова, пока мы не вернулись в дом тренера.
Полковник и инспектор ожидали нас в гостиной.
— Мой друг и я возвращаемся в Лондон с экспрессом, отходящим в двенадцать часов ночи, — сказал Холмс. — Приятно было подышать чудным воздухом Дартмура.
Инспектор широко раскрыл глаза, а полковник насмешливо улыбнулся:
— Итак, вы потеряли всякую надежду захватить убийцу бедного Стрэкера, — сказал он.
Холмс пожал плечами.
— Да, встретилось много серьезных препятствий, — ответил он. — Но я твердо убежден, что лошадь ваша будет скакать во вторник, и прошу вас держать жокея наготове. Нет ли у вас фотографической карточки Джона Стрэкера?
Инспектор вынул из кармана конверт, взял из него фотографическую карточку и подал Холмсу.
— Вы предупреждаете все мои желания, дорогой Грегори. Могу я попросить вас подождать одну минуту, пока я поговорю со служанкой?
— Должен признаться, я немного разочарован в нашем лондонском консультанте, — резко сказал полковник Росс, когда мой друг вышел из комнаты. — Мы ни на шаг не подвинулись со времени его приезда.
— По крайней мере, вы имеете обещание, что ваша лошадь будет скакать во вторник.
— Да, обещание-то я имею, но предпочел бы иметь лошадь, — сказал полковник, пожимая плечами.
Я только что собирался выступить в защиту моего друга, как он сам вошел в комнату.
— Ну, джентльмены, я готов отправиться в Тэвесток, — сказал он.
Когда мы садились в экипаж, один из конюхов держал дверцу. По-видимому, Холмсу пришла какая-то неожиданная мысль, он наклонился и дотронулся до рукава конюха.
— У вас в загоне овцы; кто смотрит за ними?
— Я, сэр.
— Не случалось ли с ними чего-нибудь за это время?
— Ничего особенного, сэр, вот только три охромели в последние дни.
Я заметил, что Холмс остался доволен; он посмеивался и потирал руки.
— Попал в цель, Уотсон, прямо в цель! — сказал он, ущипнув меня за руку. — Грегори, советую вам обратить внимание на странную эпидемию среди овец. Трогай, кучер!
По выражению лица полковника Росса можно было судить, что он по-прежнему невысокого мнения о дарованиях моего друга; зато в лице инспектора я заметил, что внимание его было сильно возбуждено.
— Вы считаете это важным обстоятельством? — спросил он.
— Чрезвычайно важным.
— Нет ли еще чего-нибудь, на что вы желаете обратить мое внимание?
— На странное поведение собаки ночью.
— Она ничем себя не проявила ночью.
— Вот это-то и странно, — заметил Шерлок Холмс.
Через четыре дня мы с Холмсом снова ехали на поезде в Винчестер, где были назначены скачки на Уэссекский приз. Полковник ожидал нас, как мы сговорилась, у станции, и мы поехали в его экипаже за город, на место скачек. Лицо полковника было серьезно и обращение чрезвычайно холодно.
— Я не видел своей лошади, — сказал он.
— Надеюсь, вы узнаете ее, когда увидите? — спросил Холмс.
Полковник рассердился.
— Двадцать лет я бываю на скачках, и никто не предлагал мне подобного вопроса, — сказал он. — Ребенок может узнать Сильвера Блэза по белому пятну на лбу и по крапинкам на передней ноге.
— Как пари?
— Тут происходит что-то странное. Вчера можно было получить пятнадцать на один, а затем ставки стали все уменьшаться и уменьшаться и теперь едва ставят три на один.
— Гм! — проговорил Холмс. — Очевидно, кто-то что-то знает.
Когда экипаж въехал в ограду, я взглянул на программу скачек.
Уэссекский приз — 1.000 соверенов, с подписными 50 совер. с каждой для лошадей четырех и пяти лет. Второй — 300 фунтов, третий — 200 фунтов. Дистанция — одна миля пять восьмых.
1.Нигроу, владелец м-р Хит Ньютон (красный картуз, коричневыйкамзол).
2.Пьюджилист, владелец полковник Уоордлоа (розовый картуз, синий и черный камзол);
3.Десборо, владелец лорд Бэкуатар (желтый картуз, рукава того же цвета).
4.Сильвер Блэз, владелец полковник Росс (черный картуз, красный камзол).
5.Айрис, владелец герцог Бальмораль (картуз и камзол полосатые, желтого и черного цвета).
6.Распар, владелец лорд Сингльфорд (пурпуровый картуз, черные рукава).
— Мы положились на ваши слова и сняли нашу вторую лошадь, — сказал полковник. — Что это? Сильвер Блэз фаворит?
— Пять на четыре против Сильвера Блэза? — ревела толпа. — Пять на четыре против Сильвера Блэза! Пятнадцать на пять против Десборо!
— Лошади в полном составе, — воскликнул я. — Все шесть налицо!
— Все шесть налицо! Так моя лошадь скачет? — кричал полковник и сильном волнении. — Но где же она? Мои цвета не проезжали.
— Прошло только пять. Вот, должно быть, она.
В этот момент из-за загородки, где происходило взвешивание, появилась великолепная гнедая лошадь и прошла мимо нас легким галопом. На ней сидел жокей в хорошо всем известных цветах полковника — красном и черном.
— Это не моя лошадь! — закричал владелец: — у этой нет на теле ни одной белой отметины. Что вы наделали, мистер Холмс?
— Хорошо, хорошо, посмотрим, как она пойдет, — невозмутимо сказал мой друг. Несколько минут он смотрел в мой бинокль.
— Прекрасно! Превосходный старт! — вдруг воскликнул он. — Вот они показываются из-за поворота!
Из нашего экипажа хорошо было видно всех лошадей; они шли так близко друг к другу, что, кажется, можно было бы покрыть их одной попоной, но на половине круга желтый цвет Кэпльтонской конюшни пошел впереди. Но, прежде чем лошади поравнялись с нами, Десборо отстал, а лошадь полковника сразу подалась вперед и была у столба на шесть корпусов впереди своего соперника. Айрис герцога Балморала пришла третьей.
— Без сомнения, это моя лошадь, — задыхаясь и проводя рукой по глазам, проговорил полковник. — Признаюсь, ничего не понимаю. Не пора ли открыть вашу тайну, мистер Холмс?
— Конечно, полковник. Вы все узнаете. Пойдемте все вместе взглянуть на лошадь. Вот она, — продолжал он, когда мы вошли за перегородку для взвешивания, куда допускались только владельцы и их знакомые. — Вам стоят только вымыть ей винным спиртом голову и ноги, и вы убедитесь, что это ваш Сильвер Блэз.
— Не могу придти в себя от изумления!
— Я нашел лошадь у одного барышника и взял ее как раз в ту минуту, когда ее хотели спровадить.
— Дорогой сэр, вы сделали чудеса. Лошадь совершенно здорова и в полном порядке. Тысячу извинений за то, что позволил себе усомниться в ваших дарованиях. Вы оказали мне большую услугу, возвратив мне лошадь, и окажете еще большую, если найдете убийцу Джона Стрэкера.
— Я уже нашел его, — спокойно сказал Холмс. Полковник и я с изумлением взглянули на него. — Нашли убийцу? Где же он?
— Здесь.
— Здесь! Где же?
— Стоит в настоящую минуту около меня.
Полковник вспыхнул от гнева.
— Я вполне сознаю, что многим обязан вам, мистер Холмс, — сказал он, — но не могу принять ваши слова иначе, как за плохую шутку или оскорбление.
Шерлок Холмс расхохотался.
— Уверяю вас, полковник, что не считаю вас причастным к преступлению, — заговорил он. — Подлинный убийца стоит за вами!
Он приблизился и положил руку на блестящую шею породистого скакуна.
— Лошадь! — вскрикнули мы с полковником в один голос.
— Да, лошадь. Ее вина уменьшится, если сказать вам, что она защищала себя, и что Джон Стрэкер был совершенно недостоин вашего доверия. Но вот звонок; а так как у меня есть маленькое пари, то отложу подробное объяснение до более удобного случая.
Вечером мы уже сидели в купе поезда, мчавшегося в Лондон, и я думаю, что путешествие показалось полковнику Россу таким же коротким, как мне: так интересен был рассказ моего друга о том, что произошло в Дартмурских конюшнях в понедельник ночью и как ему удалось раскрыть все тайны происшествия.
— Признаюсь, что все выводы, составленные мною по газетам, оказались ошибочными, — говорил он. — Хотя правда, там были данные, которые помогли бы, если б их подлинное значение не было затемнено другими мелочами. Я поехал в Девоншир с убеждением в виновности Фицроя Симпсона, хотя, конечно, ясно было, что улик недостаточно.
Только тогда, когда мы уже подъезжали к дому тренера, в голове моей внезапно возникла мысль о важном значении баранины с перцем. Вы, вероятно, помните, что я был крайне рассеян и остался в экипаже, когда вы все уже вышли. Я недоумевал, как это я мог проглядеть такое важное обстоятельство.
— Признаюсь, я до сих пор не понимаю его значения, — заметил полковник.
— Это было первое звено в цепи моих рассуждений. Опиум в порошке не безвкусен. Вкус не неприятен, но заметен. И если подсыпать его в какое-нибудь кушанье, то каждый, наверное, заметит примесь и бросит есть. Перец — именно та приправа, которая может заглушить вкус опиума. Никак нельзя допустить, чтобы посторонний человек, Фицрой Симпсон, устроил в этот день ужин в доме тренера из баранины с приправой перца, и тем более невозможно предположить, чтобы он явился с порошком опиума как раз в тот вечер, когда подавалось кушанье, способное заглушить эту примесь. Этого нельзя допустить. Итак, Симпсон устраняется, и все наше внимание сосредоточивается на Стрэкере и его же единственных людях, которые могли заказать на ужин баранину с перцем. Опиум примешали после того, как была отложена порция для конюха, дежурного на конюшие, так как остальные ужинали без всяких дурных последствии. Кто же из Стрэкеров мог дотронуться до еды так, чтобы не заметила служанка?
Прежде чем решить вопрос, я обратил внимание на молчание собаки, — одно правильное заключение неизменно вызывает и другое. Случай с Симпсоном указывал на то, что в конюшне была собака, а между тем, несмотря на то, что кто-то входил туда и увел лошадь, собака не лаяла и не разбудила спавших на чердаке конюхов. Очевидно, ночной посетитель был хорошо знаком ей.
Я был уже убежден, или почти убежден, что Джон Стрэкер вошел ночью в конюшню и увел Сильвера Блэза. Зачем? По-видимому, с каким-то недобрым умыслом, иначе зачем бы он опоил своего конюха? Но поступок его мне был непонятен. Бывали случаи, что тренеры загребали большие деньги, держа пари против своих лошадей и обманным путем не давая им выиграть. Иногда они действуют через жокея; иногда пускают в ход более верные и тонкие средства. Что было тут? Я надеялся, что вещи, найденные в кармане Стрэкера, помогут мне придти к какому-нибудь выводу, и не ошибся.
Вы, вероятно, не забыли странного ножика, застывшего в руке покойника, ножика, которого, конечно, ни один человек в здравом уме не взял бы для самозащиты. Как сказал нам доктор Уотсон, такой нож применяется при самых тонких операциях хирургами. И в злополучную ночь он тоже предназначался для очень тонкой операции. Как знатоку скакового дела, вам, полковник, наверно, известно, что можно сделать легкий порез сухожилия на бедре лошади так искусно, что снаружи ничего не будет заметно, а лошадь начинает слегка прихрамывать, что приписывается или переутомлению или приступу ревматизма, но никогда злому умыслу.
— Мошенник! Негодяй! — закричал полковник.
— Этим и объясняется, почему Джон Стрэкер хотел увести лошадь на болото. При малейшем уколе это чувствительное животное заржало бы и разбудило спавших крепким сном конюхов. Поэтому необходимо было произвести операцию на открытом воздухе.
— Как я был слеп! — воскликнул полковник. — Так вот для чего ему нужна была свечка и почему он зажигал спичку!
— Без сомнения. Но при осмотре его вещей мне удалось открыть не только способ совершения преступления, но и его мотивы. Как человеку светскому вам конечно, известно, полковник, что люди не носят у себя в карманах чужих счетов. Большинству из нас едва под силу справиться и со своими. Я сразу увидел, что Стрэкер жил на два дома и имел постороннюю связь. По счету было видно, что существует какая-то дама, не любящая стесняться средствами. Несмотря на всю вашу щедрость к вашим служащим, едва ли возможно предположить, чтобы они в состоянии были покупать своим женам туалеты в двадцать гиней. Я расспросил миссис Стрэкер, незаметно для нее, насчет платья, на которое был представлен счет и, убедившись, что у нее никогда не было подобного костюма, заметил адрес модистки, чувствуя, что с помощью фотографической карточки Стрэкера мне легко будет установить личность мифического Дербишира.
Далее все очень просто. Стрэкер привел лошадь в яму, откуда не был виден свет Симпсон, когда бежал, потерял галстук, а Стрэкер поднял его, быть может, думая привязать им лошадь за ногу, Очутившись в яме, Стрэкер стал позади лошади и зажег свечу; но лошадь, испуганная внезапным светом и почувствовав свойственным её инстинктом что-то недоброе, вырвалась и попала кованым копытом как раз в лоб Стрэкеру. Несмотря на то, что шел дождь, он, приготовляясь к операции, снял плащ; когда он падал, нож вонзился ему в бедро. Достаточно ли это ясно?
— Удивительно! — воскликнул полковник. — Удивительно! Как-будто вы присутствовали при всем этом.
— Скажу откровенно, что трудно было придти к последнему выводу. Мне пришла мысль, что такой осторожный человек, как Стрэкер, не пошел бы на такую тонкую операцию, как порез сухожилия, без предварительной практики. На чем он мог практиковаться? Мой взгляд случайно упал на овец, и я предложил вопрос, ответ на который, к моему удивлению, подтвердил мои догадки.
— Вы вполне уяснили все, мистер Холмс.
— Вернувшись в Лондон, я отправился к модистке, которая сразу признала Стрэкера, как хорошего заказчика по фамилии Дербишир, и сказала, что жена у него красавица, любящая дорогие наряды. Я не сомневаюсь, что из-за этой женщины он совсем запутался в долгах и дошел до этой гнусной проделки.
— Вы объяснили все, кроме одного, — сказал полковник. — Где же была лошадь?
— Она бродила по болоту, и ее приютил один из ваших соседей. Мне кажется, мы должны даровать ему амнистию.
— Если не ошибаюсь, это Клэпгэм Джанкшем, и мы будем на станции «Виктория» минут через десять. Если вам угодно выкурить сигару у нас, полковник, я буду рад сообщить вам все остальные подробности, которые могут интересовать вас.
- ↑ «Сильвер блез» — серебряное сиянье