Сельма Лагерлеф — Полный чтец-декламатор. Литературно-художественный сборник стихотворений и рассказов, пригодных для чтения с эстрады. Том 2. Составил: И. Д. Шемякин.
Книгоиздательское Товарищество «Орос», С.-Петербург-Варшава, 1914.
Переводчик: не указан.
Сигрид Сторреда
правитьБыла прекрасная весна, и как раз на эту весну была назначена встреча шведской королевы Сигрид Сторреды с норвежским королем Олафом Трихвазоном.
В прекрасной Кунхагелле должны они были встретиться, чтобы решить вопрос о своей свадьбе.
Не страшно ли было со стороны короли Олафа вздумать жениться на королеве Сигрид? Правда, она была богата, прекрасна и умна, но они была язычницей, а король Олаф был крещен, и все мысли его были заняты постройкой храмов и крещением своих подданных. Но, может быть, он надеялся, что Бог поможет ему обратить ее?
Впрочем, тут все было странно.
Едва СигридСторреда сообщила послам короля о споем намерении отплыть в Кунхаголлу, как море сейчас же освободилось от льда, хотя весна еще только начиналась. А снега и морозы прекратились как раз тогда, когда обычно царила еще зима.
Когда же Сторреда заговорила о том, что пора готовить суда, исчез лед и в фиордах, Поля покрылись зеленой муравой, и уже задолго до Благовещения домашний скот лакомился на лугах свежей травой.
Когда корабли королевы плыли между Готландскими островами, на утесах сидели кукушки и куковали ей вслед, хотя было еще так рано, что едва наступила пора прилететь жаворонкам.
Всюду, где появлялась королева, воцарялась весна, веселье и радость.
Великаны, которые в царствование короля Олафа бежали из Норвегии, так как не могли переносить звона церковных колоколов, выходили на вершину гор и, завидя королеву, вырывали с корнями молодые деревья и, размахивая ими, посылали королеве свой привет. Когдаже корабли скрывались из вида, они возвращались со свои сложенные из огромных каменных плит хижины, где жены их изнывали в тоске по родине, и говорили им с радостным смехом:
— Нечего больше горевать. Сигрид Сторреда едет к королю Олафу. Теперь уже скоро вернемся мы в Норвегию.
Горный дух Кулламан вышел из своей пещеры на Куллабсрге и велел горе расступиться, чтобы почтить королеву видом своих золотых и серебряных жил, запрятанных в недрах земли. И королева восхищалась его богатством.
В Ниденгенских шхерах навстречу королеве приплыли морские девы. Они с силой дули в свои раковины, и высоко поднималась морская вода, и ярко блестели струи её в честь королевы Сторреды.
Когда же королева Сторреда поравнялась с рекой Галланда, водяной Нек спустился со своих водопадов и быстрин к устью и заиграл на своей арфе так, что корабли заплясали на волнах.
Противный ветер пробовал преградить ей путь, но на помощь из глубин моря целым роем явились маленькие тролли. Одни из них повисли на руле и подталкивали корабли, другие — запрятались в них и потащили их вперед, как быстроногие кони, держа в зубах канаты из морской травы.
А изгнанные королем Олафом за кровожадность хищные викинги, которые с распущенными парусами, вполне готовые к бою, гнались за королевой, узнав ее, пропускали мимо её суда и кричали ей вслед.
— Мы пьем за твое счастье, Сторреда!
На всем пути по берегам горели яркие огни: это дымились каменные жертвенники, на которых, в честь старых богов, пламя пожирало овец и коз, а язычники молились о благополучном исходе путешествия Сигрид Сторреды к норвежскому королю.
Когда же королева поплыла вверх по Нордре-Эльфу, к её кораблю приплыла морская дева и, протянув из воды белоснежную руку, поднесла королеве огромную, светлую, как слеза, жемчужину.
— Надень се на себя, Сторреда, — сказала она, и пусть она поможет тебе очаровать короля Олафа так, чтобы он никогда не мог позабыть тебя.
Кунхагелла была еще впереди, далеко, когда королева услышала необыкновенный шум и грохот.
— Это водопад, — подумала она.
И чем дальше подвигались корабли королевы, тем громче становился шум, и королеве казалось уже, что это не водопад, а шум на поле грозной битвы.
Но вот корабли обогнули остров Гулли, завернули в широкий залив, — и пред ними развернулась великая Кунхагелла.
Сторреда приказала своим гребцам грести потише, а сама, гордо выпрямившись, стала на корму, любуясь прекрасной Кунхагеллой.
Теперь только королева поняла, что громкий шум, долетавший до неё раньше, быль шум работы, кипевшей на пристанях Кунхагеллы весной, когда корабли собирались в далекие края. Громко звучали тяжелые топоры плотников, стучали молоты кузнецов, громадные бревна и доски с грохотом падали на тяжелые паромы. И тут же, рядом, парни сдирали кору со стволов гигантских сосен и стругали из них широкие весла.
В одном месте плотники сколачивали новые суда, в другом — старые суда украшались вновь расписанными драконами. Мимо королевы, вверх и вниз по реке, тяжело скользили почти до мачт нагруженные суда, и те, что шли вверх, уносили с собой сельдей и соль, а вниз шли те, которые везли драгоценный дуб, кожи и дорогие меха.
С радостью смотрела на все это Сторреда и решила непременно стать супругой короля Олафа, чтобы царствовать в этом прекрасном, богатом городе.
Корабли причалили к королевской пристани. Там стоял уже король Олаф. И, когда он увидел королеву Сторреду, она показалась ему прекраснее всех женщин в мире.
Рука об руку пошли они и королевский дворец и в полном согласии сели за стол. Епископ стал громко читать предобеденную молитву, но Сторреда громко смеялась и шутила с королем, и король Олаф смеялся так же весело, как и она, чтобы понравиться Сторреде.
По окончании же пира, когда все благоговейно сложили руки, выслушивая молитву епископа, Сторреда начала рассказывать королю о споем богатстве. И все время молитвы не умолкали её сладкие речи, и король слушал Сторреду, а не епископа.
Потом он усадил ее на высокое кресло, а сам сел у её ног, и Сторреда рассказывала ему, как она заперла в темницу и сожгла в ней двух незначительных князей, осмелившихся посвататься к ней,
И король радовался и думал про себя, что такова должна быть участь и всех других, которые осмелятся посвататься к такой женщине, как Сторреда.
Прозвонили к вечерне, и король поднялся, чтоб по обыкновению направиться в церковь с". Марии. Тогда Сторреда позвала своего скальфа.
Тот затянул песню о гордой Брунхильде и Стриде, — и король забыл о церкви. Он сидел у ног Сторреды, заглядывал в её гордые глаза и смотрел на её густые, черные брови. И казалось ему, что это не Сторреда, а сама Брунхильда, готовая убить его в случае измены и также сжечь себя на костре вместе с ним, в случае его смерти.
В церкви св. Марии в Кунхагелле священники читали вечерние молитвы, а король Олаф думал о том, как хорошо было бы въехать в Влохаллу, держа перед собой на седле Сторреду.
Настала ночь.
Перевозчик, переправлявший путников чрез Гета-эльф, имел работы больше, чем всегда! Его беспрерывно вызывали то с одного, то с другого берега, но когда он подплывал к берегу, там ничего не видно было. Слышались только шаги, и лодка становилась так тяжела, что погружалась в воду почти до бортов.
Всю ночь ездил он с одного берега на другой и не знал, что это значит.
Но на утро весь прибрежный песок был усеян следами маленьких ножек, и в каждом из следов — виднелся маленький желтый листочек. Эти листочки были из чистого золота и, увидав это, старый перевозчик понял, что это кобольды и лесные человечки, которые бежали из Норвегии из-за новогоБога и вернулись теперь обратно.
В эту ночь великан, живший на Фонтансберге к востоку от Кунхагеллы, стал отрывать от своей скалы тяжелые утесы и бросать их на церковь св. Марии. Но великан был так силен, что утесы перелетали за реку и усеяли далекую равнину Гизинга.
Король каждое утро слушал обедню в церкви св. Марии, но теперь, едва наступило утро, он поспешил вниз, к реке, где Сторреда провела ночь на своем корабле.
Он спешил спросить ее, не согласится ли она в тот же вечер отпраздновать свое обручение с ним.
Все утро, по приказу епископа, звонили на колокольне церкви св. Марии, и когда Олаф вышел из королевского дворца на площадь, двери церкви распахнулись, и оттуда послышалось стройное пение гимнов. Но король прошел мимо, и епископ велел прекратить колокольный звон.
Пение утихло и свечи погасли.
Тогда король остановился и, обернувшись, стал смотреть на церковь.
Какой некрасивой показалась она ему теперь. Ниже всех домов города. Торфяная крыша тяжело придавила глухие — без окон — стены, а ворота, с маленьким навесом из еловой коры, были низки и мрачны.
Вдруг из темного и низкого входа показалась молодая женщина, с ясным, кротким лицом. На ней было красное платье и синий плащ, а на руках сидел белокурый младенец. Наряд её был очень беден, но король сейчас же увидел, что перед ним благородная госпожа. Её величественный и вместе полный неизъяснимой кротости вид поразил его, — такой женщины он еще не видел. С такой трогательной нежностью прижимала она к себе свое дитя. Это тронуло короля, и он не сводил с неё глаз.
Она дошла до ворот, но тотчас же обернулась и с тоской по взгляде посмотрела назад, в сумрачную, темную церковь. Потом опять взглянула на площадь, и в глазах её засверкали слезы.
Казалось, у неё не хватило сил переступить через порог. Она оперлась о дверь и с тоской посмотрела на младенца, точно спрашивая его: — Где же, в целом мире, найдем мы теперь убежище?
А король не двигался с места и все смотрел на нее.
— Кто эта женщина? — подумал король. — Кажется, я где-то видел ее.
Без сомнения, это знатная госпожа, попавшая в нужду.
Как ни спешил король к Сторреде, он не мог уйти от этой женщины и все думал о том, где он мог видеть эти кроткие глаза и это милое, нежное лицо.
Женщина все еще стояла в дверях церкви, точно не желая расстаться с ней. Тогда король Олаф подошел к ней и спросил:
— Отчего ты так печальна, женщина?
— Я изгнана из своего дома, — сказала она, указывая на маленькую, темную церковь.
Король подумал, что она укрылась в церкви за неимением другого убежища, и он продолжал расспрашивать ее:
— Кто же изгнал тебя?
— Разве ты не знаешь этого? — произнесла она в ответ с неизъяснимым горем во взгляде.
Но король уже повернул к берегу, — у него не было времени долго стоять с ней и разгадывать загадки.
Все это имело такой вид, будто он был виноват в том, что ее изгнали из её дома, Он не понимал её намеков.
Король Олаф быстро пошел к реке. Он спустился к королевской пристани, где стояли на якоре корабли Сторреды, и навстречу ему вышли её слуги, в украшенных золотом одеждах. Шлемы их были из чистого серебра.
Сама Сторреда стояла на своем высоком корабле. Гордо выпрямившись, она осматривала город и пристани, радовалась его могуществу, и в мыслях своих уже видела себя повелительницей великой Кунхагеллы.
Но, при взгляде на нее, король вспомнил про благородную женщину, одиноко и сиротливо стоявшую в дверях церкви.
— Что это? — подумал он про себя, — мне теперь кажется, что она прекраснее и Сторреды?!
Когда же Сторреда приветствовала его счастливой и гордой улыбкой, он вспомнил о том, как сверкали крупные слезы в кротких очах грустной женщины.
Лицо её носилось пред его глазами, и внезапно — вся красота гордой королевы померкла перед ним. Он увидел, что её глаза полны жестокости, а губы — сладострастия, и в каждой черте её лица таился грех.
А между тем, она была прекрасна по-прежнему, но вид её уже не привлекал его больше, Внезапно он ее возненавидел, как ядовитую змею.
Но она по-прежнему улыбалась своей гордой улыбкой, — улыбкой победительницы.
— Я не ожидала тебя так рано, король Олаф, — сказала она. — Я думала, что ты еще у обедни.
Король ощутил потребность подразнить се, сделать ей неприятное, и он ответил ей:
— Обедня еще не начинялась, и я пришел за тобой, Сторреда, просить, чтобы ты сопровождала меня в храм моего Бога.
Король увидел, что при его словах глаза Сторреды загорелись зловещим блеском, но она сдержала себя и продолжала улыбаться.
— Поднимись лучше ко мне, король Олаф, — сказала она, я покажу тебе подарок, который я привезла для тебя.
Она взяла в руки золотой меч и поманила им короля, но он все еще видел пред собой ту женщину. И опять Сторреда показалась ему чудовищным драконом, охраняющим свои сокровища.
— Скажи раньше, пойдешь ли ты со мной в церковь? — переспросил он.
— Что мне до твоей церкви! — воскликнула Сторреда с насмешкой.
Но, видя, как грозно нахмурились брови короля, Сторреда поняла, что у него на уме уже не то, что вчера, и, переменив свое обращение, она сделалась кроткой и уступчивой.
— Иди в церковь, если тебя тянет туда. Иди без меня; из-за этого мы не должны ссориться, — сказала она.
Она спустилась на пристань и приблизилась к королю, держа в одной руке золотой меч, а в другой — обшитый мехом плащ, привезенные ему в подарок.
Но в эту минуту король случайно посмотрел на берег и увидел вдали прежнюю незнакомку. Опустив голову, она медленными, усталыми шагами шла по площади, по-прежнему держа на руках младенца.
— Куда смотришь ты так внимательно, король Олаф? — спросила Сторреда.
В это мгновенье король Олаф заметил, что бледная женщина посмотрела на него, и что над ее головой и головой младенца загорелисьярким блеском золота два лучистых круга, прекраснее, чем венцы всех королей и королев. Потом женщина повернула к городу и исчезла.
— На что смотришь ты так внимательно? — переспросила Сигрид.
Король пристально посмотрел на нее, — как старо и некрасиво было теперь её лицо. Злоба и грехи всего мира чудились ему теперь в её глазах, и он с ужасом подумал о том, что чуть не попал в её сети.
Он готовился раньше протянуть королеве руку и уже снял свою перчатку, но теперь, подняв руку, он сильно оттолкнул королеву Сторреду и возмущенно вскрикнул:
— Что тебе нужно от меня, старая ведьма-язычница?!
Она гневно отступила назад, но, овладев тотчас собой, промолвила:
— Этот удар станет твоим проклятием, Олаф Трихвазол!
И бледная, как смерть, она поднялась на свой корабль…