Сеян (Джонсон)

Сеян
автор Бен Джонсон, пер. Иван Александрович Аксенов

Оригинал: английский, опубл.: 1603. — Перевод опубл.: 1933. Источник: az.lib.ru

Сокровища мировой литературы

Бен Джонсон. Драматические произведения

М., --Л., ACADEMIA, 1931

Перевод И. А. Аксенова

Сеян Трагедия

Non hic cenlauros, non gorgonas, harpiasque

Juvenies; hominem paqina nostra sapit.

Mart.

SEJANUS: HIS FALL БЛАГОРОДНОМУ ПО ДОБРОДЕТЕЛИ, НЕ МЕНЕЕ ЧЕМ ПО КРОВИ ЛОРДУ OБИНЬ.

МИЛОРД! Если была когда-нибудь развалина настолько великая, чтобы себя пережить, мне кажется именно такую я вам и посылаю — Падение Сеяна. Это поэма, которая, если не изменяет мне память, на глазах у вашей милости потерпела здесь, от нашего народа не меньше, чем ее герой потерпел от гнева народа римского, но с некоторым отличием в судьбе и, надеюсь, в заслугах. Так как эта пережила вражду и заслужила себе большие блага, чем все потерянные тем: любовь хороших людей. Если же, подумав о них, я вспоминаю вас первым, делается это не без откровенного признания тех уз, которыми ваша любезность обязала и навсегда привязала к себе меня, Вашей милости вернейшего почитателя

БЕН ДЖОНСОНА

ЧИТАТЕЛЮ

Следующий за этим, добровольный труд моих друзей, предпосланный моей книге, избавляет меня от многого, что мне пришлось бы иначе затронуть. Теперь же мне осталось сделать три-четыре необходимых замечания и успокоиться.

Во-первых, если мне возразят, что опубликовываемое мной не является настоящей поэмой, в строгом понятии времени, я признаю это: равно как и отсутствие настоящего хора, вид и действия которого таковы и настолько трудно понимаются, что ни один из кого я видел, после древних, даже и наилучше усвоившие правила, с ним не справились. Бесполезно также или невозможно, в наши времена и при тех слушателях, каким обычно играют пьесы, соблюдать древний стиль и великолепие драматических поэм, с сохранением удовольствия для народа. Но об этом я приведу более развитые доводы в своих замечаниях на Поэтику Горация, которые с переводом текста, я намерен издать в скорости. Пока же, если в правильности трактовки, достоинстве лиц, важности и возвышенности речей, полноте и частности сентенций я выполнил другую часть обязанностей сочинителя трагедии, да не вменится мне отсутствие полной формы в вину, пока я не дам вам дальнейшего случая, не хвастаясь, полагать, что я умею предписывать лучше, чем исполнять, за недостатком надлежащих познаний.

Засим, ввиду того, что кое-каким чувствительным носам цитаты покажутся неприятны, должен довести до вашего сведения, что ничто мне более не ненавистно, как они, а привел я их, только в доказательство моей верности истории и дабы спасти себя от тех добровольных заплечных мастеров, которые готовы вздернуть любую игру ума на дыбу, чьи рыла, как свиные, вечно расковыривают и перегрызают корни в саду Муз, а все тело глубоко упрятано под землю, чтобы, по подобию кротов, хоть маленькую кучку грязи, а выбросить на чужую порядочность.

Так как они сделаны по-латыни, а все произведение написано по-английски, предполагается, что только образованные люди потрудятся их сличением, тем более, что и авторы их все изложены по-латыни, кроме одного, с английской версией которого мне мало пришлось иметь дела. Тем, кого это касается, ввиду пространности ссылок, могу указать издания, которым я следовал: Tacit. Lips. in quarto, Antwerp, edit 1600. Dio. folio, ed Hen Steph 1592. Для прочих, Sueton, Seneca… либо глава достаточный определитель, либо издание то же.

Наконец считаю долгом осведомить вас, что текст этой книги не тот, который игрался на сцене, когда второе перо принимало на себя часть трудов, вместо чего, я предпочел включить хоть и более слабые и менее приятные строки, написанные мной, тому, чтобы своим проклятым присвоением лишать его прав столь счастливый гений.

Будьте здоровы и если вы прочтете дальше и вам понравится, я этого не испугаюсь, хоть бы вы меня расхвалили

Neque enim mihi cornea fibra est.

Но вздумай я основать свое благополучие на вашем общем суждении: «хорошо», «превосходно» и т. д., это было бы слабостью, за которую лучшие из вас могли бы достойно презирать, если и вовсе не ненавидеть меня, а не Quem Palma negata macrum, donata reducit optimum.

БЕН ДЖОНСОН

СОДЕРЖАНИЕ

Элин Сеян, сын Сея Старбона, римского дворянина, рожденный в Вользиние, по долгой службе при дворе, сначала Августа, а потом Тиверия, вошел у последнего в такую милость и овладел им с таким искусством, что только по имени не был соправителем империи. Друз, сын императора, не переносил этого возвышения и, после различных сдерживаемых проявлений неудовольствия, однажды ударил Сеяна при всех по лицу. В отместку за такое оскорбление, Ливия, жена Друза, которую Сеян совратил к позору ее дома и в раскрытие намерений Друза, по соглашению с Сеяном и при содействии врача Эвдема и некоего Лигда, евнуха, отравила Друза. Успех и благополучный исход этого бесчеловечного предприятия, воодушевил Сеяна к дальнейшим и все более дерзким намерениям, до овладения верховной властью. Здесь, найдя, что препятствия ему многочисленны и трудны, в лице потомства Германика, являвшегося ближайшими наследниками, он решил самого Тиверия обратить в свое орудие и нашептал ему много сомнений и подозрений против принцев и матери их — Агриппины; Цезарь внимал усердно и жадно согласился на истребление их и их друзей. Одновременно, дабы подготовить и укрепить свои намерения, Сеян работал в направлении своего брака с Ливией и всеми средствами старался отстранить Тиверия от общественных дел, удовольствиями уединенной, частной жизни, из чего последнее Тиверий по склонности к разврату и желанию скрыть те противоестественные наслаждения, предаваться которым он на виду не решался, — принял, первое же зажгло в нем сомнения и подозрения в отношении Сеяна, против которого он тайно выдвинул новое орудие, некоего Сертория Макрона и при сотрудничестве его открывал намерения противника, его средства, цели, испытывал преданность сенаторов, разделял и рассеивал их. Наконец когда Сеян меньше всего ожидал этого и был спокойнее всего, под предлогом воздания ему сенатом неожиданной и необычной почести, отлучил его от его стражи и, посредством длиннейшего, двусмысленного письма, в один и тот же день заставил его заподозрить, обвинить, осудить и растерзать в куски яростью народа.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Тиверий

Друз Старший

Нерон

Друз Младший

Калигула Кай

Люций Аррунций

Кай Силий

Тит Сабиний

Марк Лепид

Кремуций Корд

Азиний Галл

Регул

Теренций

Градиний Лакон

Эвдем

Руфий

Сеян

Латиарий

Варрон

Серторий Макро

Котта

Домиций Афер

Гатерий

Санквиний

Помноний

Юлий Постум

Фулькуний Трио

Минуций

Сатрий Секунд

Динарий Натта

Онсий

Трибуны

Преконы

Фламины

Тубицины

Вестник

Ликторы

Жрецы

Тибицины

Рабы и пр.

Агриппина

Ливия

Созиа

Место действия — Рим.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

СЦЕНА I.

Парадный зал дворца. Входят Сабиний, и Силий с Латиарием

Сабиний.

Здравствуй, Кай Силий!

Силий.

Тит Сабиний, здравствуй.

Вас редко встретишь здесь.

Сабиний.

Тем лучше встреча.

Силий.

Да. Правда — ведь дворец не наша сфера.

Сабиний.

Нет, Силий, мы плохие интриганы,

Не знаем тонких дел, ни штук доходных,

Способных нас прославить в нашем веке.

Лицо все тоже, языки не вилкой,

Тела не пухлы, не жадны: улиткой

Не влипнут в краску стен, не поползут

На брюхе перед гордецом-вельможей,

Кто ценит раболепство, а не службу.

Мы не бесчестны — значит не в чести,

Мы здесь без мест, без службы в государстве.

Вот как мы признаем свои грехи:

Не жгут нас тайны черные, за них же

Любить нас должен бледный автор, в страхе

От ревности бессильной, как бы нам

В его паденьи не искать удачи.

Мы не на том пути, каким приходят

К столь лестной цели.

Входят Сатрий и Натта со свитой.

Силий.

Вот, как раз идет

Такая пара.

Сабиний, кланяясь Латиарию.

Здравствуйте, свояк!

Силий.

Сатрий Секундий и Пинарий Натта

Клиенты славного Сеяна. Оба

Известнее пословиц. Если груди

Их вскрыть, найдут бессильный, жалкий дух,

Без прав владевший телом; лгать способны,

Льстить, клясться, отрекаться, извращать,

Смеяться и продать; донесть и клянчить

За преданых и этим жить. Нашептом

Резать людей; просителям разиням

Дворца пустые сплетни продавать.

Смеяться за патроном, с ним потеть

Или дрожать, сменяя настроенья,

Привычки, платье, вперегонку с ним;

Следить его, как часовой часы,

И бирюзой владыки дорогого,

Меняться как его здоровье; славить

Господское отхарканье, мочу,

Хорош ли стул и как выходят ветры,

Не упуская ничего.

Сабиний.

Ах, это

Не стоит поминать, в ряду иных

Грязнейших раболепств, отравы века,

Когда не только граждане теперь

Благополучье строят на паскудстве,

А консулы, не малое число

Из бывших прэторов; да, большинство

Сената иначе не голосует —

Встают и состязаются о том,

Кто худшую из них предложит гнусность,

Так что слыхали часто, как Тиверий,

Их покидая, плакался: «О, род,

Созревший к рабству!» — Значит — даже он,

Кто должен меньше всех любить свободу,

Совсем подавлен подлым подхалимством.

Силий.

Да! Заслужили все и даже больше.

Мы мятежами, спесью, личной местью

Призвали кару правую богов.

Мы, восемьдесят лет тому назад

Быв вольны, равными царями мира,

Не знав владык, привязанности только —

Однажды изменив своим свободам

Мы стали воли одного рабами,

А там и многих: всякий шпик казенный

Лишь захоти солгать под клятвой — вот

И царь нам: властен над добром и жизнью.

Наш взгляд — предлог допросу, наши речи

Как ни невинны — станут преступленьем.

Нам скоро не позволят видеть сны

И думать: все измена.

Сабиний.

У тиранов

Льстецы в почете, клеветник у власти:

Ловить добычу ненасытной пасти.

Входят Корд и Аррунций.

Привет, Кремуций Корд!

Корд.

Привет и вам!

Натта, шепчет Латиарию.

Кому он кланялся?

Латиарий.

То некий Корд.

Он римский гражданин и написал

Анналы, говорят и превосходно.

Натта.

Анналы? Чьих времен?

Латиарий.

Со дней Помпея

И Кая Цезаря до ближних лет.

Натта.

А как он думает о наших днях?

Кто он: Друзьянец ли? Германиканец?

Наш? иль ничей?

Латиарий.

В подробности не вник.

Натта.

Болезненно таких времен касаться.

Видали иль слыхали вы анналы?

Латиарий.

Нет. Он их скоро сам опубликует.

Натта.

О, Кордом звать его?

Латиарий.

Да.

Уходят Натта и Сатрий.

Сабиний.

Времена

Не те, Аррунций!

Аррунций.

Времена! Нет, люди,

Люди не те. Как низки мы, бедны,

Какие выродки перед пышным ростом

Отцов великих! Где теперь душа

Богоподобного Катона? Добрым

Смел быть, когда был Цезарь злым. Сумел

Не жить рабом, но умереть владыкой!

Иль постоянный Брут, что победя

Лесть выгод, свой удар великолепный

Направил в сердце изверга, который

Безжалостно порабощал страну?

О, унеслись они! Могучий дух

Смешанный с пеплом спит в их гордых урнах

И нет ни искры вечного огня

В дыханье нынешнем. Все эти вспышки,

Сверканье, дым, которыми живем,

Не римское в нас. Здесь никто не благ,

Не честен, не велик. Прав Корд, сказавший:

«Отважный Кассий был последним в роде».

Друз проходит над сценой, со свитой.

Сабиний.

Вниманье! Друз.

Гатерий.

Владыки сын! Дорогу!

Силий.

Люблю я принца.

Аррунций.

Молодой буян —

Надежды мало.

Сабиний.

Время излечит

Ошибки. Он, день ото дня честней

Являясь, приобрел любви не меньше,

Чем потерял отец. Он дорог мне

Во-первых за его отпор Сеяну.

Силий.

А мне за то, что пощадил родню —

Детей Германика, в том признак чести,

Великодушья: зависти в нем нет

К прославленному имени отца их.

Аррунций.

При жизни выше зависти стояло

То имя — а по смерти — вне. О, муж!

Будь семена у древней римской чести,

Они в нем жили.

Силий.

И плоды, Аррунций,

Не только семена. Я и Сабиний

Его знавали близко, мы свидетель —

Мы шли за ним, он нас друзьями звал,

Он изо всех к добру был ближе; всюду

Во всех делах подобней божеству,

Чем людям был; и телом столь прекрасен

Как и душой; столь чествуем в лицо,

Как и заочно; обращенье знал он

И строгостью величье умерял,

В себе уничтожая самолюбие

И зависть в ближних. Хоронили тихо

Без пышности, она была вполне

Возмещена печалью, скорбью рати

Безмолвной грустию, какую люди,

Гнавшие слезы лишь у побежденных,

Ими способны выражать.

Корд.

Я думал

Сравня их внешность, возраст, образ смерти

И сходство мест, где оба они пали

Его сравнить с великим Александром:

Красавцы были оба, родом славны,

Под тридцать лет и оба на чужбине

Своими воинами похоронены.

Сабиний.

Не знаю, как подтасовать их смерть,

А что до жизни — мне равно обидно

Его равнять с развратным, вздорным, дерзким

Тщеславным, пьяным Македонцем, или

Себя с рабами. Лучшее, что можно

Увидеть в том: отвага, счастье — взял он,

Но были в нем дары последних римлян

И глубже залегли: Помпея вескость,

Катона чистота, ум Цезаря,

Смиренье Брута мудрое, все свойства,

Что, порознь, создавали славу тем,

Все им совмещены — он суть благого

И наши похвалы ему — то струи,

Что отделяем от ручья, он тотчас

Заменит их и снова полн.

Аррунций.

Я знаю —

Он слишком был для нас велик. И знали

То взявшие его.

Сабиний.

Когда к вождю

Растут любовь и почесть, есть приемы,

Всегдашние у зависти царей.

Как этот рост унять; найдя предлог

Во образе почетных назначений,

Посольства ли, войны, чего-нибудь

Подобного — услать в чужие страны,

Где слава меркнет, тает. Так и с ним:

Помощники, что назначал Тиверий

И хитрая супруга, лишь мешали

Мутили, бунтовали, извращали

Славнейшие дела; вид мятежа

Его старались власти дать, толкали

На явную измену. А когда

Великий ум избег их сети, взялись

За яд и этим дело довершили.

Входят Сеян, разговаривая с Теренцием и сопровождаемый Сатрием, Наттой и др.

Корд.

Идет Сеян.

Силий.

Ну, наблюдай поклоны

И гибкость спин.

Аррунций.

Ползучие скоты.

Сеян, Натте.

Довольно! — Помню. — Что вам?

Сатрий.

Господин мой,

Здесь римский гражданин хотел купить…

Сеян.

С кем говорили?

Сатрий.

Если разрешите,

Его зовут — Эвдем, домовый врач

У Ливии, супруги Друза.

Сеян.

Как там?

Хочет купить… что?

Сатрий.

Трибунат, о, господин.

Сеян.

А сколько платит?

Сатрий.

Пятьдесят сестерций.

Сеян.

Врач Ливии, вот тот, вы говорите?

Сатрий.

Да, господин. Их милость скажет?

Сеян.

Что?

Сатрий.

Про место, господин. Тот гражданин

Понравится вам, если поглядите,

И будет ваш за это назначенье.

Сеян.

Так. Деньги пусть дает и впишет имя.

Сатрий.

Благодарю. Он ждет, владыка.

Сеян.

Стойте.

Того Эвдема знаете? учен?

Сатрий.

Слух, господин, и много практикует.

Сеян.

Его ко мне, вот в эту галлерею,

Предлог найдете, чтоб оставить нас,

Хочу потолковать о некой боли.

Ну!

Уходят Сеян, Сатрий, Теренций и пр.

Аррунций.

Так! Другой? Еще? О, государство!

Где честь — позор. Ты это видишь, солнце,

И мы увидим твой восход? Но мне

Дню свет терять, коль люди стыд теряют,

И для ничтожных в жизни мелочей

Уничтожают смысл ее.

Силий.

Нисколько.

Сеян исправит, что разрушил Иовий,

Он бог двора и почитаем жертвой,

Коленопреклоненьем, раболепством —

Он может то, что всем жилищам неба

За тысячу не сделать гекатомб:

Творит нам день и ночь; ад и элизий

В его очах; плетем о Радаманте,

О фуриях, огне, — в его бровях

Все это; вместе с тем, наоборот —

Его улыбка больше слов поэтов

Про счастье, сень и нектар…

Аррунций.

А холуй!

Знал лизоблюдом Кайя, он за взятку

Проституировал свою растленность

Апицию, жирнейшему обжоре,

И был всеобщим гульбищем тогда.

Сабиний.

А ныне он лицо второе в мире.

Он соправитель: образы его

С Тиверием равно вошли в знамена.

Приказывает, раздает места,

Центурьи, трибунаты и провинции,

Преторства, консульства; все то, что раньше

Весь Рим решал — теперь его дела.

Доход, верней грабеж со всей земли

И он его берет себе.

Силий.

Недавно,

Он сильно укрепился, преторьянцев

Всех в лагере одном расположив,

И им начальствуя. Счел что солдаты,

Живя на воле, розно, развратятся,

А в случае внезапных предприятий

Удар соединенных войск сильней

Разрозненных атак и дисциплина

Тем строже, чем подальше города.

Сабиний.

Пусть строит крепость, как ему угодно,

А слышно, что по именам солдат

Зовет он; командиров угощает,

Ловя их на нужду, не на любовь.

И хоть он, по природе, не был щедрым,

Теперь на цели черные сорит

Деньгами; птицей выпущенной, грани

Не видит честолюбью.

Аррунций.

Так ли это?

Куда ж ему повыситься еще?

Кто выше? Кто не он, его не меньше?

Сабиний.

Лишь император.

Аррунций.

Тот титул Тиверий

Надеюсь сохранит до оставленья

Достоинства и власти.

Сабиний.

Да, при жизни.

Аррунций.

А умер — приймет Друз. Умрет и Друз —

Достанется потомкам Германика,

Их трое — многовато: сразу их

Не извести, пожалуй?

Силий.

Я не знаю

Его желаний сердцевины; смотрит

Он дальше настоящего.

Аррунций.

Богами!

Подозревай я в нем такую мысль,

Мечем бы вскрыл его со лба до сердца,

Чтоб отыскать ее: и этой горстью

Дрожащий мозг по ветру разбросал бы

На брызги мельче атома, ломая

Силок…

Сабиний.

Аррунций, слушают.

Аррунций, в сторону Натты, Теренция и пр.

Зараза!

Я и ему и сыщикам скажу:

Вам, господа, угодно? Вам?

Сабиний.

Уйдемте.

СЦЕНА II

(Продолжение предыдущей.)

Открывается галлерея, выходящая в парадный зал дворца.

Входят Сатрий и Эвдем.

Сатрий.

Сейчас сюда придет; пройдемся вместе.

Вы изумляетесь, Эвдем?

Эвдем.

Я? Нет.

В сторону.

Дивлюсь, что он меня заметил. Ладно.

Юпитер с Аполлоном, выручай!

Сатрий.

Весь ваш успех у вас в руках, Эвдем,

Сумейте только средством овладеть,

За склонностью его следя, и верьте,

Он Римлянин славнейший, где возмет…

Входит Сеян.

Идет их милость.

Сеян.

Ну, любезный Сатрий?

Сатрий.

Вот гражданин, о, господин мой.

Сеян.

Он?

Давайте руку, станем познакомей,

Слыхал про ваше знанье и искусство

И рад, что в силу крайне важных дел,

Как сами по себе они ни тяжки,

Такую знаменитость вижу. Гляньте

Что там такое, Сатрий?

Уходит Сатрий.

Есть болезнь,

И ваша помощь ей нужна. Эвдем вы?

Эвдем.

Да.

Сеян.

Как?

Эвдем.

Да, господин.

Сеян.

Вы врач принцессы

Ливии.

Эвдем.

Пользую, о, господин.

Сеян.

Вы пользуете царственную даму.

Эвдем.

Да, господин, прекрасную.

Сеян.

Понятно.

Весь пол их есть иль хочет быть такой.

Желающим содействует здоровье:

Тогда и краска не страшна красе.

Эвдем.

Их милость очень сведомы.

Сеян.

Не правда ль?

Могу научно изложить, в нужде,

Ту иль иную тайну. А скажите

Кто, не считая Ливии, из дам

У вас пациенткой?

Эвдем.

Много, государь мой,

Великая Августа, Ургулания,

Мутиллия Ириска и Планцина: много.

Сеян.

И все они подробно говорят

О всякой хвори? Как она возникла.

И развилась, та от того поступка,

Та от того пристрастья и на все,

Что спросите, ответят?

Эвдем.

Как же, сударь,

Без этого найдем лекарство?

Сеян.

Ладно.

Прехитрая порода, вы врачи,

И лишь один вы при дворе добрались

До дамских тайн. Которая ж из них

Всего приятнее своим сложеньем?

Ну, вот — заскромничал.

Эвдем.

Так, господин.

Сеян.

Что, сударь? не спросил я чья урина

Фиалкой больше пахнет, стул кого

Лучше, а кто лицо при этом кривит?

Какая дама спит в своем лице?

Какая зубы надевает с платьем?

Какая волосы? кто полноту?

И прячет их куда? Таким вопросом

Я мог бы всю серьезность вашу в краске

Искать, защиты вынудить, но я

Спросил, кто всех умней, бойчей, игривей?

Невинный, хоть затейливый вопрос.

Августа, думаю, весьма развратна

И зла в капризах?

Эвдем.

Правда, господин.

Сеян.

Я знаю; а Мутиллия всех живее.

Эвдем.

Сущая правда, господин.

Сеян.

Так как же

Хотели скрытничать со мной? А Ливия?

Я знаю быстрый, резкий, бой-характер

И странны мысли у нее с собой;

Вам все их говорит?

Эвдем.

Мой господин,

Нет никого в империи и в мире

Кому бы лестным почитал служить

В делах, могущих честь мою украсить,

Помимо вашей милости.

Сеян.

Вам честь

Не потерять доверясь мне. Гнуснейшим

Делам, свершенным для меня, могу

Дать вид такой, что мир сочтет их честью.

Определенья нравственности жалкой

Честь видят в бедности — пустой просчет,

Честь только в тех делах, где есть доход.

Эвдем.

Но, господин мой, если я вам выдам

Все тайности моих больных и дамы

Стой знатной и великой, что, их милость,

Себя теперь доверившие мне,

О мне подумают?

Сеян.

Добро, клянусь вам.

Велите, чтоб я вам свою болезнь

Открыл, назвав причину: вот — любовь

И к Ливии любовь, так ей скажите,

Что ж заподозрит вас она? Хотел бы

От вас о ней услышать тоже. Мозг

Мой, видите, готов на ревность.

Эвдем.

К счастью

Могу сказать со временем и больше,

Пока же верно передать могу

От вас ей это.

Сеян.

Верно, мой Эвдем,

Так смею звать, как то, что эту тайну

Открыл.

Эвдем.

О, господин…

Сеян.

Не возражай.

Твой взгляд мне клятва, только поспеши,

И будет на тебе любовь Сеяна —

Такие в консулы выходят. С богом!

Эвдем.

Я предложить могу устроить встречу

Сегодня, с нею.

Сеян.

Можешь?

Эвдем.

Да.

Сеян.

А место?

Эвдем.

Мой сад, где вашу милость буду ждать.

Сеян.

Дай, поклонюсь тебе, мой Эскулап.

Вот это медицина! Превосходит

Дешевые лекарства: и добытое

С их помощью. Она ценней

Всех опиатов, подкисей, декоктов,

Насыщенных растворов… Живо, друг

Не просто ставший, а таким рожденный.

Жди, что надежд твоих превосхоженье

Помчится за тобой: в хомут Фортуну,

Что б знала как тебе не услужать

И шла б навстречу. Поспешай, не жди!

Уходит Эвдем.

Власть честолюбия сильней нужды.

Сей парень милостью своей науки

Имеет средства соблазнить, а часто

И власть. Удастся Ливию совратить

И ты, Сеян, войдешь в тайник, где знаешь,

Что не найдешь себе отказа в жизни

Супруга Друза: так начнем бороться.

Спасай, Паллада, мощная умом —

Венере мало доли в деле том.

Входят Тиверй, Друз и свита.

Тиверй.

Гатерито, преклонившему перед ним колени.

Нам эта лесть несносна, пусть он встанет.

Все званья, знаки, связки, топоры

Людской породы в нас не переменят,

Смотри в лицо нам — кланяйся богам.

Сеян.

Наш Цезарь говорит как бог.

Аррунций.

Заметь!

Второе принял, не заметив лести

О, что угодно — гордый прах отменит

Свои слова, едва их приравнять

Словам богов.

Корд.

Да ведь он мог не слышать.

Аррунций.

Мог! Думаю, не должен был слыхать:

То при дворе известная система.

Ему нахлебник ловко возвращает,

Что он хитро, всем на виду, отверг,

Себе во славу.

Гатерий.

Государь всесильный!

Подает письмо.

Тиверий.

Слух наш мы заградим от нападенья

Чарующих речей. Прошу вас впредь

Оставить оскорбленья. Не зовите

Владыкой сильным, нас, кто объявил

Себя слугой Сената, видя честь

Того владыку почитать всечасно.

Корд.

Сыграл на редкость.

Аррунций.

Истинно по-царски.

Сабиний.

Кто унижается, имея власть —

Тому, пред кем склонен, судил упасть.

Тиверий.

Письмо откуда?

Гатерий.

От Сената.

Тиверий.

Так.

Латиарий вручает ему послание.

Тиверий.

А это?

Латиарий.

То же.

Тиверий.

Разве заседают?

Латиарий.

Ждут слова, Цезарь.

Аррунций.

Если б у него

Со словом мысль всегда согласовалась

О, как бы мы и Рим хвалили рок!

Не увидать бы жалкого ухода

С дороги нашей вольности былой,

Скорбел бы дух, погибших ей защитой,

Что не живут тела их, здесь не служат.

Обмануты, кто опасался рабства

При добродетельном вожде. Свобода

Нигде так не цвела, как в сем венце.

Но если, милость их, лишь благоустны

И то, пока проветрятся на людях,

Изображая, будто он бежит,

Бичуя и громя, льстецов, чья тут же

За дверью, низость, так свила его

Тупые чувства жалкими словами,

Что, мертвый для добра, себя позволит,

За уши взяв, как будто он кувшин

Тащить ко злу? такое обстоянье

Пугает, обещая переход

Немой и скорый к крови и тиранству.

Лесть — сводня для неистовства царей

И ничего угодней нет тирану,

Чем милость послуху способному везде,

Всегда, на всех клепать без передышки.

Силий.

Ему должны сказать, что б разогнал

Слепцов и сумасшедших. Мы, кто знает,

Зло будем бить, травить дворцовых крыс

И изведем их, что воров поганей —

Живых грызут, а не хоронят мертвых.

Ему должно сказать.

Сабиний.

Постой, Аррунций.

Нам нужно отыскать удачный случай,

Что б кстати наше должное пришло —

Тревожить слух царя небезопасно

Захочет он — услышит нас прекрасно,

Аррунций.

А! так? Отлично. Навсегда, Юпитер

И той молитвы повторить не дай.

Из всей зверей храни нас от тирана,

Из всех скотов ото льстеца.

Силий.

Молитва!

Тиверий, прочтя.

Вернуть отцам закон их. Мы слуга им.

Они же добрый, чтимый государь,

Кому, их милостью необычайной,

Столь непомерной властью облеченный,

Обязан силы все отдать на службу,

А всем и каждым гражданам во благо.

Навек мы не раскаемся в желаньи

Иметь Сенат владыкой благосклонным,

Его свободная любовь нам стража

Не меньшая, чем невиновность наша.

Скажи им: то, что им пришлось по мысли,

Не может не понравиться и нам,

Хотим предупреждать, не препираться

Для нас повелевать — повиноваться

Великих, мудрых доброму решенью.

Но вот: Испании прошенье — строить

Храм в нашу и родительницы честь

Должны мы, да простит Сенат, оставить

Без утвержденья. Возразят отцы,

Что вняли мы такой же точно просьбе

От Азии; на это доведем

До сведенья всеобщего, но вкратце,

Свою защиту и наш общий вывод.

Обожествленный Август не мешал

Постройке храма городом Пергамом

Имени своего и Рима свята.

Мы, речи и дела его считая

Закону равными, подобный случай

Сочли за прецедент, к тому же, так

Угодно было и Сенату мыслить,

Но если честь простительно принять

Однажды, то такое обожанье

Ввести в устав и числиться в богах

По всем уделам — злое честолюбье

И гордость вящая. Да, Августово имя

И то способно смеркнуть, осквернясь

Столь бестолковой лестью. Что до нас

Мы заявляем и желаем жадно,

Быть слышанным потомством: да, мы смертны

И человек в делах. Довольно с нас

Быть честно государем. И воздаст

С избытком славу памяти, кто сможет

Нас показать, достойным наших дедов

В трудах заботливым, в несчастьи стойким,

Не отступающим перед гневом лиц,

Для блага общего. Вот это будут

Нам статуи, восставшие в умах

Иконографией прочной и прекрасной:

Та ж — камни или бронза, становясь

Одьозной для дальнейших поколений,

Скорей напоминает мертвый гроб,

Чем памятник живой. И потому

Так просим и богов и человеков:

У первых до иссякновенья жизни

Пусть нам дадут спокойный, вольный ум

Да чтил бы божий и людской закон.

А у других: по смерти удостоить

Нас честной памятью и говорить

Добро о нас и о деяньях наших.

А пышность властный может заказать,

А значит и отвергнуть; только долгой

Высокой, славной памяти обязан

Искать без отдыха добру радетель:

Презревший славу, презрел добродетель.

Натта.

Дивно!

Сатрий.

Божественно!

Сеян.

Оракулы умолкли,

Чтоб Цезаря устами говорить!

Аррунций.

Позвольте выйти — слишком откровенно.

Корд.

Стой!

Аррунций.

Что бы слушать хитрые слова,

Чей нежит звук, пока не видно смысла?

Тиверий.

Избранье Акциума для постановки

Даров богиням матери во здравье,

Да ведает Сенат, для нас приятно;

Равно и награждение Лепида

За поправленье площади Эмилия

И обновленье памятников там;

Их кротость в заточении Силана

На ближнюю Киферу, по прошенью

Сестры его весталки, говорит

О мудрости, смягченной милосердьем;

Но почесть, что воздать постановили

Сеяну нашему, кумир поставя

В Помпеевом театре, чей пожар

Его трудом и бденьем ограничен

В данных пределах, даже превзошла

Обычную им мудрость, как по месту

Так и вручением своей любви

Лицу, что боле освящает почесть,

Чем ей украшен — награждая большим

В принятии, чем сам он получил.

Сеян наш, не красней, ты, помощь Рима

Товарищ наш в трудах, соратник первый,

Не дай обидеть скромности своей

Столь малой честью: большего не можем,

С тех пор, как словом не сказать. Никто

Гиперболою это не считайте —

Мы далеки от лести, даже другу —

Не любим, да и не за что нам льстить.

Не спрашивайте и причины славы:

Владыки воля скрыта в нем самом,

Превыше жалких домыслов всех прочих,

Кто те дела желает понимать,

На уровне одном пусть станет. Нашу

Любовь — Сенату.

Уходят Тиверй, Сеян, Натта, Гатерий, Латиарий, чиновники и пр.

Аррунций.

Цезарь!

Сабиний.

Успокойся.

Корд.

Был цел театр Великого Помпея,

Пока кумир Сеяна гордеца

Над пеплом не стоит.

Аррунций.

Позор солдат

Равнять с таким вождем! Земля разбейся

И имя римское развей во прах,

Что б этого не видеть.

Силий.

Страсть умерьте —

Друз говорит.

Друз.

Отец с ума сошел.

Устал царить и жить? Что за награда?

Кумира создает? Себе равняет

Соперника по власти?

Аррунций.

Честный принц!

Друз.

Дает статуи, званья, почесть — все

В чем отказал себе.

Аррунций.

Прав, храбрый Друз!

Друз.

На царство труден только первый доступ

А раз он пройден — недостатка в средствах

И в помощи не знает претендент.

Аррунций.

Так, славный Друз!

Друз.

Скорее за молитву

Богине скромности, что б был хоть этим сыт

Аррунций.

Ах, не пишись он только император!

Возвращаются Сеян, Сатрий, Латиарий, клиенты и др.

Сеян.

Вот ваш указ и ваш. Своих зовите

Сатрию.

За вас мной двинут Латиарий.

Друз.

Что?

Вы так ослеплены своим величьем.

Что стали выше нас?

Сеян.

Дорогу мне!

Друз.

Дорогу дать, Колосс? Вы живы? Ближе?

На!

Бьет его.

Аррунций

Добрый, смелый, чудный, смелый принц!

Друз.

Нет, подойди.

Обнажает меч.

Чего стоишь? Что смотришь?

В нем слишком много смерти для тебя?

Прочь с глаз моих, верблюд, иль этот меч

Тебе могилу приготовит раньше.

Чем те — триумф. Я статую поставлю

Во весь твой рост, да только на кресте,

Где на века распну твое нахальство

И оси перебью, что ныне мчат

Безумье счастья твоего.

Аррунций.

Принц чести!

Все.

О, Кастор, Кастор, Кастор, Кастор, Кастор!

Уходят все, кроме Сеяна.

Сеян.

Кто получил такой обиды знак,

С терпеньем и умом раздумай, как

Ее отдать. Скрываясь, рок провесть:

Чуть обнаружу гнев — пропала месть.

Я продолжаю начатое мной,

Как правосудье — к цели все одной.

Уходит.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Сад Эвдема.

Входят Сеян, Ливия и Эвдем.

Сеян.

Врач, ты достоин стать главой провинции

За величайшие любви услуги.

И если августейшая не станет

Участницей в твоем вознагражденьи,

Отчаюсь я один придумать средство

Тебя достойно удовлетворить

Ливия.

Эвдем, я позабочусь, должен ждать

Великой и заслуженной награды.

А вот — напиток, что готовим Друзу,

(Уже не мужу нашему) кто даст?

Кто наиболее верен и способен

Им действовать?

Эвдем.

Я полагаю — Лигдий.

Сеян.

Лигдий? Кто он?

Ливия.

Евнух, любимец Друза.

Эвдем.

Да, виночерний.

Сеян.

Не ищи других.

Раз любит его Друз и в этой службе

Он — лучше не найти.

Эвдем.

Так, ваша милость —

Помощники: доверие и доступ.

Сеян.

Умнейший врач!

Ливия.

Но надо обработать

Его для посвящения в дела.

Сеян.

Честолюбив?

Ливия.

Нет.

Сеян.

Или скуп?

Ливия.

Нисколько.

Эвдем.

Ну, золото всеобщий приворот.

Сеян.

Так что ж он?

Ливия.

Вздорный, развращенный, легкий.

Сеян.

Как? Молод он, красив?

Ливия.

Он мальчик нежный.

Сеян.

Пришлите, склоним. — Царственная дама,

Я долго вас любил всей высотой

Усердия и долга, и как пламя,

Чем выше — трепетней; боится — нечем

Питать огонь от ваших глаз зажженный.

Вот, вижу ваши: ум, сужденья, пыл,

Решительность, и захотев найти,

Путь к вашей славе и величью, прямо

Скажу: я весь растаял, весь огонь

В стремленьи к вам: ваш дух был предназначен

Не в спутники невидного мерцанья

Гнилушки Друза, а взойдя, сиять

Луною полной меж светил покорных

И царственность нести сквозь целый мир.

Правь, Ливия, триумф в своей же сфере,

Когда ее Сеян разделит с ней

Прозванье — Цезарь, а звезда Августы

Померкнет в зареве лучей славнейших;

Когда огни заглохнут Агриппины.

И, еле видимый, Тиверий, весь

Свой скудный свет займет у нас, чьи руки

Сплетенные — замкнутый орб.

Стучат.

Кто там?

Взгляни, Эвдем.

Уходит Эвдем.

Не Друз, не беспокойтесь.

Ливия.

Нет, сударь, страх к нему с любовью вместе

Меня бежали.

Сеян.

Царственная, cтойте…

Эвдем, за сценой.

Я доложу их милости.

Входит Эвдем.

Сеян.

В чем дело?

Эвдем.

Один из слуг их милости принес

Письмо от императора.

Сеян.

О! Где он?

Принцесса дорогая, если можно.

Пойду спросить…

Уходит.

Эвдем.

Счастливая принцесса!

Вам выпало на долю — овладеть

Столь несравненным мужем — духом Рима,

Жизнью Имперьи, Цезаря глаголом.

Ливия.

И большая, Эвдем, оно дало

Еще с блаженством знать причину счастья

И как его хранить. — Как я, сегодня?

Эвдем.

Блистательны, поверьте. Притиранье

Легло отлично.

Ливия.

Здесь вот не темнит?

Эвдем.

Дайте румян, сударыня, от солнца

Белила изменили свой оттенок,

Вы б разводили их моим составом,

Сеян, клянусь! То подлинное имя

Царя Амура и его стрелы.

Подкрашивает ее щеки.

Ливия.

Нет, плохо сделали.

Эвдем.

Сейчас поправлю.

И еле прозвучит — уже заклятье

От всяких сплетен, в нем способность есть

Собой, любой из дам, доставить честь.

Ливия.

Что нового?

Эвдем.

Отличные белила,

Чтоб класть поверх всего. — Герой Сеян!

Какой поступок, будь он дик и дерзок,

Но в имени его не извинится,

Если не искупится.

Ливия.

Здесь, мой врач.

Эвдем.

Люблю заботу сохранять любовь

Мужа, какой не каждый час приходит

Прославить мир. — Теперь готово. Надо

Мое бы полосканье применить,

Чтоб зубы выбелить и ту помаду,

Что для смягченья кожи. Невозможно

Быть слишком пристальной к себе, желая

Такое сердце удержать навеки,

Поработив, как вы: он, чтобы стать

Ценней в очах пресветлых, отослал

Жену, смущенье ложа и блаженства

Ту, Апикату, и открыл простор

Для ваших наслаждений.

Ливия.

Не вернула ль

Того я злобой к Друзу, обличеньем

Его затей?

Эвдем.

И, мудро, госпожа.

Года ближайшие и век далекий

Глядя на вашу зоркость удивятся,

Сочтя ее деянием не женским,

Так редкостна она. Иной решит,

Что счастье ваше не могло быть глубже

Чем с Друзом, но как только он услышит

Это и повстречает гром Сеяна,

Сеяна имя чье ударит в звезды,

Наполнив звоном полый свод, Сеяна,

Чья слава, стать, и титулы одни

Собою повторяют лик Сеяна,

Тот бросит эти мысли, устыдясь,

Как мог питать их.

Входит Сеян.

Сеян.

Вынужден к разлуке

Тяжкой, сударыня. Мне Цезарь шлет

Поспешно просьбу вместе с приказаньем.

Будьте решительны, моя душа,

Настолько ж ваша, как и этой плоти.

Вы, мудрый врач, так приготовьте яд,

Чтобы позволил хитрое воздействие

Вам приписать какой-нибудь болезни.

Пришлите евнуха. Целую руки,

Венец всех дам, любовь свою вверяя

Слову и памяти.

Ливия.

Мой государь,

Я только повторю вас. Вот: прощайте!

Не забывайте, жизни ради: вас

Не любит он, я вам сказала — нам

Простым не обойтись убийством.

Сеян.

Чудо!

Как кровь мою зажгли!

Ливия.

Вам уезжать?

Чем лучше вещь, тем доле ее ждать.

Уходит Сеян

Эвдем.

Когда угодно взять лекарства?

Ливия.

Да,

Когда нужны, Эвдем; но то, для Друза,

Всех раньше.

Эвдем.

Только Лигда улестят,

Готово будет. А на завтра, утром

Пришлю состав; сначала развести,

Дает испарину, вольете в ванну,

Чтоб кожу размягчить и осветлить.

Еще я сделал новые белила —

Устойчивы на жар, на дождь и ветер.

Вы можете их класть с духами, с маслом

Как вам угодно, ровно на два дня.

Вам смена очень впору для здоровья

И возвращенья вашей полноты,

Почти сожженой лютой злобой Друза.

Здесь ваше счастье прописало больше

Науки всей.

Ливия.

Спасибо, добрый врач.

Почтительна, увидишь, буду к счастью.

Мои носилки здесь?

Эвдем.

Ждут вашу милость.

Уходит.

СЦЕНА II

Комната во дворце. Входит Сеян.

СЕЯН.

Уж если то, что сделал я, не месть

И не отличная, пусть раб Египта,

Парфяне, босоногие евреи

Клеймят лицо мне и позорят тело.

Ты сам себя губил, Друз мальчик, думав,

Что мщенья убежишь иль устоишь

Пред силой, что тебя развеет в воздух.

Теперь безумцу видно, что за мужа

Он оскорбил и этот отчий дом

Трещит в огне разбуженного гнева,

Чей ярости не знать стыда, ни срока.

Соблазн жены! то меньшее из зол

Ждущих тебя. Порода злодеяний

Из сердца брызнет моего и мира

Зальет пространный лик; хвалить потомство

Не будет, да не умолчит. Дела,

Которые за зло их, тайну, хитрость

Отец твой захотел бы взять себе. Что ж?

Пусть приймет имя их, а я доход.

Душа, за дело и в пути не вздрогни,

Пусть небо серу льет, ад мечет пламя —

Скажи, смеясь пустому страху: Иовий,

Не различишь моей и вашей сил:

Лишь страх богами небо населил.

Входят Тиверий со свитой.

Тиверий.

А что, пришел Сеян?

Сеян.

Здесь, грозный Цезарь!

Тиверий.

Оставьте этот и соседний зал.

Уходит свита.

Сядь, мой покой. Что, если повелитель

Мира, Сеян, испытывает страх —

Не гибель это?

Сеян

Да, тому, кто страшен.

Тиверий.

А не ему?

Сеян.

Нет, если он разумно

И сразу рок направит на опасных.

Тиверий.

Природа, кровь и право рода — против.

Сеян.

Политика и государство?

Тиверий.

Нет.

Сеян.

Не важно остальное — позабудьте.

Тиверий.

Зло долго мстит делам подобным.

Сеян.

Зла

Бояться — царства не видать.

Тиверий.

Дела

Чести, любви, религии в конец

Подрать, забыть, разбить?

Сеян.

Все за венец!

Царь, для кого прослыть тираном — стыд,

Одним лишь занят: предо всем дрожит,

На полное бессилье обречен

Скиптр тех, кто в богомыслие влюблен,

Под щепетильностью ломались царства.

Оплот надежный — вольность дел коварства,

Даже для ненавистной власти: влечь

Законы за собой способен меч.

Тиверий.

Так. Значит нам не надо быть упорней,

А лишь жесточе?

Сеян.

Ни листка, ни корня!

Тиверий.

Ты знаешь ли, о ком я думал?

Сеян.

Да.

Если мне ум и чувства не солгали,

То Агриппина.

Тиверий.

Да, весь гордый род.

Сеян.

Гордый? Опасный, Цезарь! Прорастет

В них скоро дух отцовский: Германик

В их взорах, деле, образе возник,

Что б смерть нам приписать, им мести право.

Тиверий.

Факт неизвестен.

Сеян.

Недоказан. Слава —

Известье, сплетня — довод, строже чисел

Тому, кто верит в собственную мысль.

Опасно дать дышать благорожденным,

Родителя кончиной раздраженным.

Тиверий.

Не более опаснее расправы,

Когда одним рождением неправы.

Сеян.

Да. Надо бунта ждать. Их преступленье

Всем будет ясно. Только возмещенье

Им опоздает.

Тиверий.

Думают о том?

Сеян.

Сначала бьет, потом грохочет гром.

Беспечность прочь! Поспешность не губила

Так никогда, как усыпленья сила.

Не позволяйте стать грозой мальчишкам,

Власть — это страшным быть, хотя бы слишком.

Юнцы и сами горячи и пылки,

Честолюбивы, а, мужчина духом,

Их мать средств не жалеет к поощренью

Щедростью, представленьями народу,

Широкой жизнью, свитой, званий блеском,

Вруча их с той молитвой, с тем обетом

Тем же богам, как Цезаря. Дни, ночи

В пирах проводят, в праздниках блестящих

Для благородных. В их числе Кай Силий,

Титий Сабиний, старина Аррунций,

С ними Азиний Галл, Фурний и Регул,

И прочие из списка недовольных

Первые гости. Говорит им чья

Она племянница, дочь, чья супруга,

Что б с Августой ее могли сравнить,

Если не предпочесть. За внешность хвалят,

За плодородье славят и, как дождь,

Вспадает поминанье Германика.

Все подгоняют ветренной хвалою.

Надежды дутые его сынов,

Которым эта вечная щекотка

Надменности и спеси придает,

Настолько, что без оговорок веря

Всему им подносимому, хотят

Быть не родней — наследниками царства.

Пока — их жажда власти манит толпы

(Приверженные новизне) надеждой

На будущие вольности, что ждут,

Хотя вотще, от всяких перемен.

Цезарь, почтенья дух в наш век забвен

И государь, чтоб сохранить почет

Сокровных молодых не привлечет

К престолу, кроме сына. Но в запрете

Удержит, чтоб, как тени на портрете,

Его служили блеску.

Тиверий.

Дам приказ

Затеи строй разбить; на этот раз

Мы будем строже; упраздним раскол,

Пиры их, званья, спесь…

Сеян.

Иль свой престол!

Что выбрал Цезарь?

Тиверий.

Заточить их.

Сеян.

Нет.

Высоки слишком и ударом вред

Ничтожный нанести. Убрать сначала

Тех, чья рука союз их заключала,

А нам стараться избежать явлений

И черт и нитей наших подозрений;

Кто знал, что царский страх с собой несет,

Увидя, что открыт, в себя вберет

Все силы, как улитка: всех смирней

Она в своих кругах. Но нет сильней,

Отчаянных и дерзких пред судом:

Зло, смелость — у преступных сила в том.

Пусть возрастет надменность их поступка,

Шум, пьянство из слепой Фортуны кубка.

Простор им дайте, званья, высший строй

Призвав к двору, в Сенат; а той порой

Схватите одного, двух, больше, сразу

В рядах сторонников (приструним массу)

Так, походя. Той ловкостью мечи

У них сначала вырвем. Враг, в ночи

Крамолы, слепнет, верный путь забыт,

Попал в капкан, захвачен и убит.

Тиверий.

Не убивал бы, будь я только в силе —

Шуты идут не к тропу, а к могиле,

Нельзя ли их переманить в свой толк?

Сеян.

Линяет шерстью, а не сердцем волк.

Чуть нападенью допустив препону

Себе вы запретили оборону.

Вся скромность — вздор и первая, чем связан

Подданный, что ее хранить обязан,

А не судить владык.

Тиверий.

Не можем больше

Хранить личину, дорогой Сеян.

Все твои мысли — наши, мы искали

Твоей поддержки плану, и сочувствие

Нас утвердило больше, чем Юпитер,

Когда бы он сотне статуй бить велел

И били б в лад все мраморные пальцы.

Но первый кто падет?

Сеян.

Сперва Кай Силий.

Он всех видней и изо всех опасней.

В нем сила соответствует и славе;

Воеводя империи войска,

Семь лет тому, разбил он Сокровира

В Германии, чем заслужил почет

Триумфа. Крутости его паденья

Тем более молва усилит треск

И ужас ранящий вселя в других,

Рассеет их, что облегчает нам

Осуществить погибель самых главных.

Тиверий.

А что Сабиний?

Сеян.

Дайте проявиться.

Рок не созрел его. Нельзя нам рвать

Всех сразу, чтобы нас самих не взяли,

Аррунций тоже — он всего болтун,

Но Созья, Силия жена, должна быть

Поражена — фурий в ее груди

Гораздо больше, чем в аду, их может

И выпустить. Там есть еще Кремуций

Корд, — он писака, где-то раздобыл

Ряд сведений о временах минувших.

И свел в Анналы, чрезвычайно едкий

И злобный ум, слыхал я. Он под видом

Что хвалит тот, хулит новейший строй

Оценивает лица, дело, каждый

Прием и меру разбирает, веку

И праву параллель ведет; поборник

Старинной воли.

Тиверий.

Жалкий негодяй!

Как будто, если разнуздать хаос,

Закон и воля бы не предпочли

Быть сломаны и выброшены нами,

Чем оскверниться от таких защит.

Нельзя ли первым осудить его?

Сеян.

Доверьте мне. Пусть Цезарь правом власти

В должном порядке созовет Сенат —

А дело с обвинителем доставлю.

Тиверий.

Но как? Дай обсудить.

Сеян.

Теряем время

Действия. Совещания вредны

В делах, где пагубнее промедленье

Спешности. Эти тайные деянья

Ждут исполненья, не разбора их,

Топтаться предприятью не надо,

Что завершеньем лишь оценено.

Тиверий.

Эдикт наш повелит сейчас собранье.

Ἓμοῦ Θανόντος γάῖα μαχϑὴτω πορί.

Уходит Тиверй, входит Юлий Постум.

ПОСТУМ.

Мой государь, Сеян…

СЕЯН.

О, Юлий Постум,

О вас лишь думал. Что об Агриппине?

ПОСТУМ.

Вот — ничего. Теперь совсем замкнулись

Или болтают просто. Не видал,

Что б так менялись люди. Разве только

Успели наше дело разгадать.

СЕЯН.

Когда вы были?

ПОСТУМ.

Прошлой ночью.

СЕЯН.

Гости?

ПОСТУМ.

Сабиний, Силий, прежний лист, Аррундий,

Фурний и Галл.

СЕЯН.

Болтали эти?

ПОСТУМ.

Мало,

И тему разговора дали мы.

Сатрий со мной был.

СЕЯН.

Так. И то преступны

Их сборы частые. Хвалить забыли

Гостеприимную хозяйку?

ПОСТУМ.

Ход

Был славно пущен и имел успех.

Да вот Сабиний остерег их кашлем,

А то уж надувалась.

СЕЯН.

Чтоб ей лопнуть!

Юлий, мне надо, чтобы вы шли сейчас же

В дворец великой Августы; добейтесь

Через друзей скорейшего приема.

Скажите ей о сборе, передайте,

Что раньше говорили мне о речи

Силия и прочих. Объясните

Опасности Сабина и условий

Вне стен дворца. Аррунцию припишите

Хулу на Цезаря и Галлу тоже,

Но Агриппине прежде всех. Скажите,

И это правда, что в безмерной спеси,

В надеждах чадородья своего,

В толпе работает к захвату власти,

К измене Цезарю. Августу упросите,

Чтоб для себя, для Цезаря, для общего

Спокойствия она вступилась.

Беспечен Цезарь, надо, что б узнал он

И лучше пусть из материнских уст,

Увы! К чему копаться нам, искать,

Бдить, спорить, путать, строить, упреждать,

Когда он, для кого трудимся в поте,

Беспечно невнимателен? Наш город

Разорван, как во дни гражданских войн

И люди не стыдятся объявлять

Себя в партии Агриппины. С каждым

Днем стан их ширится и то ли будет,

Когда не укротят: развейте это

На ауденции. Почтенный Постум

Поклон мой вашей Приске и просите

Ее в сем важном деле поддержать

Скорейшие, действительные меры.

Всем безграничным Августы доверием,

ПОСТУМ.

Я в точности исполню ваш наказ.

Уходит.

СЕЯН.

Поддержка матери, большая помощь

Для замысла, — пришпорит гнев его,

А то еще отложит. Средство что б

К убйству побудить царя — представить

Опасность большей, чем на деле — тенью

Утра иль вечера, притворствуя, что есть

Они, когда их нет, лишь напугать бы.

Ожесточает страх, а как приступит,

Не просто будет стать иль пощадить

Им заподозренных. Вот мой расчет,

Как сделать из Тиверия тирана,

И тот рычаг, что повернет скалу,

Которую мне бить небезопасно.

За смертью Друза, дети Германика

Мне загородят путь. Их стражи слишком

Честны для подкупа, а мать известна

Всем слишком, слишком безупречной жизнью,

Что б поступить с ней, точно с Ливией легкой.

Трудись, мой ум, над страхом царским, он же

Над всем, кто — страх мой, до уничтоженья

Моих помех. Он свой же род сметет,

Он всеми проклятый, свой трон сожжет,

А мне, в тиши воздвигнутое зданье

Венчать — отдав его на растерзанье,

Уходит.

СЦЕНА III

Комната в доме Агриппины.

Входят Сатрий и Натта.

Сатрий.

Все страшно подозрительны и скрытны.

Натта.

Пронюхали: Аррунций еле может

Себя сдержать.

Сатрий.

Да дело-то не в нем

У нас сейчас. Есть кое-кто нужнее,

Да те сейчас молчат.

Натта.

Идут. Уйдем.

Входят Сабин, Аррунций и Корд.

Сабин.

Зачем бы этим гончим появляться

В дом Агриппины?

Аррунций.

О, гонять, гонять!

Здесь дичь, которую поднять им надо

Великим на потеху.

Корд.

Замечали

Как те про Цезаря?

Аррунций.

Червяк, червяк,

Что б мы глотали: пусть меня публично

Крючком терзают, лишь бы этот кат

Со мной был за компанью.

Корд.

Вот, такой же.

Домиций Афер проходит над сценой.

Аррунций.

Да. Это — человек. Оратор Афер!

Все — фразы, обороты и цветы,

В оснастку красноречья. Сплетня быстро

Ему доносит весть, иль имя дела.

Где есть барыш иль кровь; он прерывает

Слова-убийства лживою слезой —

О, Тибрский крокодил! Его люблю,

Он — мой. Я с ним и голосом и сердцем,

Когда ругаюсь!

Сабин.

Презирай рабов,

Чья жизнь покажется мертвей гробов.

Уходят.

СЦЕНА IV.

Другой покой в доме Агриппины.

Входят Силий, Агриппина, Нерон и Созия.

Силий.

Себя не забывайте, ваша милость,

А я не смею больше утруждать

Собою вас.

Агриппина.

Прощайте, славный Силий.

Силий.

Царственная принцесса.

Агриппина.

Созия с нами?

Силий.

Она вам служит и любовь приносит,

Хоть честно, но убытком вас даря.

Агриппина.

Как так? Добро не может стать убытком.

Силий.

Не этику, политику возьмем.

Я говорю: смела, в речах свободна,

Стараясь оглашать, что ум ее

Усердно создает для вашей славы;

Поскольку это в ней, оно сложилось

Из чести и любви, но может стать, вам,

В несвоевременности исполненья,

Ущербом и опасностью: ваш дом,

Как взором, завистью сопровождаем

И четный гость у вашего стола

Шпион, следящий, кто пришел, кто вышел;

Что говорили, с кем, когда и где,

Каков был тон и взгляд и даже мысли

У всех, кто были: надо все извлечь

И переделать в пищу.

Агриппина.

Слушай, Силий.

Пусть весь Тиверий состоит из глаз,

А стены и завесы в этом доме

Прозрачней воздуха иль этой пряжи,

Да, пусть Сеяна уши дорастут

До крайних комнат, я сочту позором

Шепнуть хоть мысль, переменить хоть шаг,

За равенство Юноне. Добродетель

Ясней, чем многочисленней свидетель,

Силий.

Высоко, смело сказано и явен

Дух Агриппины; только, ваша милость —

В оглядке нет ни срама, ни вреда,

И многим, всем, должно быть осторожным.

Вглядитесь, как с официальным видом

Сатрий и Натта, Афер и причет

Приходят в дом, теперь, проведать тайны,

Как привилегированно острят

Над Августой с Тиверием, как шашни

Сеяна с Ливией обличают. Все,

Что б в вас вложить и вызвать возмущенье,

И на свободе выслушать его.

Агриппина.

Вы слишком подозрительны.

Силий.

Дай боги

Так, Агриппина: только я боюсь

Уловок хитрых. Тот, кто беспримерной

И непорочной жизни Германика

Посмел коснуться, подвигом таким

Не ограничит дела своего —

Предаст других, предавший одного.

Нерон.

Язык им вырвать и глаза им выжечь,

Когда прийдут.

Созия.

Шпионам так и надо.

Входит Друз Младший.

Друз младший.

Слышали новость?

Агриппина.

Что?

Друз младший.

При смерти Друз.

Агриппина.

При смерти!

Нерон.

Странно.

Агриппина.

Ты с ним был вчера.

Друз младший.

Видали только что врача Эвдема,

Оттуда. Думает не будет жив.

Силий.

Думает! Если так, то он и знает

Или никто.

Агриппина.

Так скоро! В чем болезнь?

Аррунций.

Яд! Яд!

Агриппина.

Как, Силий!

Нерон.

Отчего же это?

Силий.

Нет! — ничего. Так, был один удар

Дан по лицу.

Нерон.

Да, дан Сеяну.

Силий.

Правда.

Друз младший.

Что из того?

Силий.

Рад, что не я давал.

Нерон.

А что же дальше?

Силий.

Частное свиданье

Со знатной дамой в доме у врача,

Соблазн супруги.

Нерон.

А!

Силий.

Все шалость, шалость.

Что улица? Что на устах толпы?

Друз младший.

Страх, шопот, смута, шум; не знаю, право:

Сенат, сказали, созван.

Силий.

Мчусь туда,

Смотреть на кузницу.

Агриппина.

Так, милый Силий,

Созия со мной будет.

Силий.

Торопитесь

К больному: показать свою любовь

И скорбь народа. Здесь Сеян, поверьте

Душе: ни дерева не пощадит,

Которое ему закрыло вид.

Уходит.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

СЦЕНА I.

Сенат

Преконы, Ликторы, Сеян, Варрон, Латиарий, Котта и Афер.

Сеян.

Варрон, лишь вам возможно обвиненье;

Ни мне, ни Цезарю нельзя вступать

Иначе, как в защиту вас — вы консул

И под прикрытием былой вражды

Меж вашими отцами, вы удачней

Избегнете упрека в заговоре.

Вот пункты обвинения; прочтя

Усвойте. Тоже получил и Афер.

Варрон.

Он извещен?

Сеян.

Нет, это обсуждалось

У Цезаря; решили, что верней

Его схватить врасплох.

Афер.

И подвести

Все дело под измену.

Варрон.

Понимаю.

Входят Сабин, Галл, Лепид и Аррунций.

Сабин.

За смертью Друза, Цезаря не будет.

Галл.

Чем будет заниматься наш Сенат?

Аррунций.

Могу вам на ухо поведать: мы

Слепо-тупо-благорожденный зритель.

Зовут нас только мрамор согревать.

Что делать нам с глубокою их тайной,

Созданьем хитрецов? Оставим их.

Наведенье, пожалуй, охранит нас

От фурий и бичей.

Галл.

Вот, вот, пошло!

Аррунций.

Да, трудно головам; взялись за дело,

Качают рожи, как челнок и ткут

Род паутины, мух ловить.

Сабиний.

Смотрите.

Садятся.

Аррунций.

Зачем так низко сели!

Галл.

О, конечно,

Им нужно горю Цезареву льстить

Сиденьем даже.

Варрон.

Успокой.

Прекон.

Молчание!

Варрон.

Отцы конскрипты, пусть собранье наше

На счастие республики пойдет.

Входят Силий и другие сенаторы.

Сеян.

Смотрите — Силий.

Силий.

Кланяюсь отцам.

Ликтор.

Стой.

Силий, ты не садись.

Сенаторы.

Как!

Прекон.

Силий, встань —

У консула есть обвиненье.

Ликтор.

Цезарь!

Аррунций.

Так он пришел! Нет, значит будут штуки.

Сабиний.

Силия обвинят. Ответит славно.

Входит Тиверй со свитой.

Тиверий.

Мы изумляемся, отцы, при виде

Всеобщего унынья. Почему

Так опустились консулы, как будто

Забыли важность места и почет?

Нет ничего. Не отыскать печалей

Достойных уменьшить почет Империи.

Хоть лично я и заслужил законный

Упрек, что появляюсь так поспешно

И в свежей скорби, что б почтить Сенат,

Когда речь частная родных и близких,

Исполненная помощи, с трудом

Не видит нас и еле день выносят

Те тысячи, кем ведом наш ущерб.

Не упрекну их в слабости, пути их

Естественны, но я теперь ищу

Поддержки мощной, эту помощь встречу

В объятиях Республики родной.

Мать, Августа, отягчена годами

Мы сами старость скорую нашли,

Друз умер, младший, милый ее мальчик;

Стремленьям нашим должно отыскать

Того, кто во время беде поможет

И в ком одном живет надежда наша.

Преславные потомки Германика —

Нерон и Друз; не разрешит ли консул

Привести их, они у двери ждут.

Я поручить хотел бы их Сенату,

И солнцам дать взойти, чтоб осушить

Достойно скорбь пониклых наших взглядов.

Аррунций.

Юпитер! Не настолько я Эдип,

Что б Сфинкса этого понять.

Савин.

Вот принцы.

Входят Нерон и Друз.

Тиверий.

Приблизьтесь, знатный Нерон, знатный Друз.

Отцы, вот принцы; я по смерти отчей

Их дяде поручил, прося его,

Хоть бы у него и сын родился,

О них забот не уменьшать, ростя их

Не хуже кровного, явя свое

Достоинство и им, да и потомству.

Друз умер, к вам я обращаю просьбу

Страной, богами заклинаю вас:

Августова племянника сынов,

Отпрыск великих, взять и править. Этим

Исполню долг и собственный и ваш.

Нерон и Друз — вот кто быть должен вам

Вместо родных, вот вам отцы, вот эти!

И неслучайно: так вы рождены,

Что в вас добро и зло не ваше — царства.

Приймите, стражи строгие; дай, боги,

Что б их делам достойным крови быть.

Пусть слава званья ими вознесется,

Не званием они. Пусть их поставят,

Трудами вашими, в пример всех «Римлян.

Пусть им Фортуна ничего не даст,

Пусть добродетелью достигнут. Пусть

Надежду превзойдут, обгонят славу.

Прошу, отцы, о том голосовать.

Сенаторы.

Да приймут боги Цезаря желанье

И всяческою честью осенят

Род Германика, в ком надежды наши.

Тиверий.

Вас, чтимые за них благодарим мы.

Аррунций.

В сторону.

Будь так! Но расстоянье, расстоянье

От рта по грудь! Тивериево сердце

Укрыто дальше, чем у всех людей.

Тиверий.

В такую радость стало утешенье,

Что растворился в нем поток скорбей,

Подобно дольным водам в бездне моря

Или дождю в реке, хоть повод горя

Таков, что плакал бы и вечный бог.

Но большим меньшее объято право,

И строго покоримся.

Аррунций.

Ловко, Цезарь.

Тиверий.

Итак, имея счастье убедиться

В такой введенной для меня любви

К высокому потомству, верю, Парки

Конец покойный дням моим дадут;

Пусть плох мой труд, но я прошу Сенат,

Молю его о неком облегченьи.

Аррунций.

Смех, смех, отцы! Давно ли вы грустили?

Тиверий.

Безмерно тяжек груз, влачимый мною

На подневольных плечах, разрешите

Его теперь сложить и передать

Консулам иль еще кому из римлян,

Искусным и достойным.

Аррунций.

Смейтесь дальше!

Сабиний.

Сомнительным и прежнее он сделал.

Галл.

Все отравил.

Аррунций.

Ах, как вы догадались?

Сабиний.

Отказываюсь доверять всему,

Что он добавит.

Аррунций

Да, пусть умоляет

О том, что для него страшнее грома,

Против которого он зачарован. Суд

Поймай его на слове!

Галл.

Чу!

Тиверий.

А сам

Я знаю, слаб я, и не дорожа,

Как лучшие в былом, гнетущим грузом,

Я стану честолюбцем наизнанку.

Аррунций.

Искусно. Мастерски.

Сеян.

Но Рим, чья кровь,

Чей мозг, чья жизнь, чей самый образ связан

С Цезарем так же как с Атлантом небо,

Не может допустить того, не рухнув.

Аррунций.

А! Вам его спасти.

Сеян.

Пусть только Цезарь

Позволит Цезарево повеленье

Здесь оскорбить: услышит скорбь Сената

О бедах Рима.

Галл.

Он в себя прийдет.

Аррунций.

Скорее, чем Вертумн.

Тиверий.

Для государства

Могу себя принудить презирать

Все личное, хоть дорог мне покой,

Но если мне Сенат служить прикажет,

Я послушанье должен счастьем счесть.

Аррунций.

Должны вы и хотите. Знаем!

Сенаторы.

Цезарь!

Живи во счастьи, царственнейший Цезарь!

Да боги охранят тебя и скромность

Твою и мудрость, и невинность!

Аррунций.

Что?

На подданного молятся?

Сенаторы.

Храните

Его смиренье, набожность, заботы.

Кротость.

Аррунций.

И хитрость, вставлю от себя,

Да ту и сам он охранит без бога,

И праздны все мольбы о том.

Тиверий.

Терпенья

Отцы, испытывать не стану, но

Готов я стать чем будет вам угодно,

Трудясь, чтоб вашу веру оправдать.

Теперь к делам своим.

Аррунций, в сторону.

Держись, Кай Силий!

Отдернут занавес, вот Афер.

Прекон.

Тише.

Афер.

Звать Кая Силия!

Прекон.

Кай Силий!

Силий.

Здесь!

Афер.

Триумф, что ты в Германии стяжал

Последним пораженьем Сакровира,

Тебе достался так легко, Кай Силий,

Что не найдешь завистника. Ни Цезарь,

Ни Рим не разрешат тебя лишать

Малейшей почести твоим усильям

На славном у Республики служеньи;

Но, если после их любви и ласки,

(Твои открыты мысли и дела)

Для Цезаря с Сенатом станет ясно,

Что ты почет свой запятнал грехами…

Силий.

Грехами?

Афер.

Потерпи!

Силий.

Ослам терпеть!

Я римлянин. Где этот грех? Скажите.

Не в меру ли богат? Не впору честен?

Что в деньгах, камнях, землях и домах

Доносчику желанно? Я не в меру

Почетом окружен иль слишком сведом?

Вот вам грехи.

Афер.

Нет, Силий, если даже

И слово грех, так сердит, как ты встретишь

Необходимость следствие вести?

Силий.

Знай, Aфep — не испугом, а презреньем.

Отдай в наем искусство и язык.

Где обвинитель мой?

Варрон.

Здесь!

Силий.

Варрон, консул!

Он в деле?

Варрон.

Я виню тебя, Кай Силий,

Против величья Цезаря и Рима.

Тебе я предъявляю обвиненье:

Во-первых, в подготовке и начатьи,

Затем в затягиваньи Гальских войн,

Где ты стяжал триумф, сокрытьем долгим,

Что Сакровир является врагом.

В единой цели свой доход умножить,

С женою Созией ты страну ограбил.

Так смрадным, мерзностным корыстолюбием

Заслуги истребил свои и стал

Изменником империи.

Силий.

Ты лжешь.

Аррунций.

Спасибо, Силий! Дальше в том же роде.

Варрон.

Когда не докажу я, Цезарь, ложно,

Когда его привлек к суду — себя

Вручаю казни для него просимой

И в сказанном желаю подтвержденья

Суда и всех порядочных людей.

Силий.

Цезарь, прошу, чтоб дело отложили,

Пока он консул.

Тиверий.

Это невозможно,

И мы не вправе обещать.

Силий.

Как? Он

Назначит день суда? Он обвинитель

И может быть моим судьей?

Тиверий.

Издавна

Так повелось и право от привычки

Пришло судье звать частных лиц на суд

И сроки назначать; тех привилегий

Мы не позволим консула лишить;

Его дозор тяжелый и заботы

Рассчитаны на то, чтоб государству

Обходом правил не нанесть ущерба.

Силий.

Цезарь, твое лукавство хуже злобы,

Тиверий.

Силий, пойми! употреблять не смеем

Доверье к консулу тебе во зло,

Но бережем его почет и силу,

Поскольку в них лежит и уваженье

И слава государства.

Аррунций.

Верь им, Силий.

Котта.

Как? Разве не обязан он?

Аррунций.

А как же?

Свой выбор.

Тиверий.

Капитолием клянусь

И всеми нашими богами, нашей

Республикой: святой закон и власть

Зависят от того — и я смолкаю.

Афер.

Угодно Цезарю дать ход процессу?

Дай суд ему.

Силий.

Нет, дайте мне закон!

Так, Афер? говори!

Афер.

Хотите больше?

Силий.

Нет, краснобай, я не прошу ни больше,

Ни меньше, если настоящий он:

К минутной вашей цели не притянут,

Тебя свободен, их и ваших штук —

Прямых насилий, перетолкованья,

Несчетных и лукавых приложений,

Немыслимых надстроек и увечья.

Афер.

То бред, то бред!

Силий.

Не смел бы так ответить

Без Цезаревой воли. Посмотрю,

Чья власть меня осудит.

Афер.

Проболтался:

Он этим обнаружил, кто он есть!

Силий.

Кто я? Скажите.

Афер.

Враг ты государству.

Силий.

Из-за того, что личный враг тебе

И столь же подлых в службе государству,

Поставившему здесь меня орудьем,

Ему несущим в жертву твой позор.

Сеян.

Такая речь о консуле есть дерзость

И нечестива.

Силий.

Ты задет? Откройся!

Увы! Не чуял ваших соглашений,

Затей и выкладок, совсем не знал —

Сеяну ненавистен я, а эта

Хвала закону и закону — форма:

То сеть вулканова, простой капкан,

Для казни под предлогом правосудья,

Лукавством проводимого. Ни мозг,

Ни нюх мой не укажет мне, что цели

И речи ваши были тем, что есть

Еще до слов моих. О, боги правды,

Которых целый мир людей-волков

Меня не вынудит судить, хоть грешен:

На то ль так часто жизни не жалел,

Стоял в пылу и зареве сражений,

Чтоб Феб скорей покинул сферу дня,

Чем поле я пред синеглазым галлом,

Кудрявым немцем? Римские орлы,

Когда своим крылом взвивали пламя

И не смертельным не был ни удар,

Когда бросался я один на войско

Сикамбров завитых, гнал и назад

Я приходил не в рабских тыльных метках,

Я с честной раной груди и лица,

Знав, за тебя о, Цезарь, за твой Рим!

И вот награда! Для того ли должен

Мной честно и блестяще быть разбит

Тот Сакровир? О, Иовий, разреши мне

Хвалить мои дела, когда их взявший

Так мог перезабыть их.

Афер.

Силий, Силий,

Ведь это просто свойственно крови,

Пылающей вином или раздраженьем:

И это так похоже на бахвальство

Твое, недавно, в доме Агриппины,

Что, будто бы, когда все войско было

На шаг от бунта, только твой отряд

Тебе покорен был. Ты значит тот,

Кто спас империю, а ей погибнуть,

Взбунтуйся иль восстань твои полки.

Ты встретил и преодолел все беды,

Ты Цезарю и Риму дал покой,

Их имя, их дела, их ум, их слава,

Им, якобы, подарены тобой.

Аррунций.

Вот хорошо сказал, совсем оратор!

Тиверий.

То правда, Силий?

Силий.

Без вопросов, Цезарь —

То говорит любимый твой шпион.

Аррунций.

Вот римлянин.

Галл.

Он хорошо ответил.

Сеян.

Если так было, то искать не стоит

Иных улик.

Варрон.

Чем отемнить сильней

Блеск царственный и Цезареву славу,

Как неоплатным не изобразив

Свой дар?

Котта.

Тем Цезарево достоянье

Представлено любезности бедней.

Латиарий.

Таким сужденьем все заслуги стерты.

Галл.

Все мало, против Силия заслуг.

Аррунций, в сторону.

Галл тоже наш.

Силий.

Да прекратим охоту

И труд по собиранью мелочей

Для обвиненья, чей исход известен…

Спрямите путь, навстречу вам пойду.

Слова — мои и больше — заявляю:

Со дня такой большой услуги, Цезарь,

Ты стал меня бояться и не милость

А ненависть мне подарил. Услуга

Владыкам подозрительным обидой

Смертельной кажется, едва оплату

Она перерастет. Подарок вам

Приятен только до тех пор, пока

Его легко вернуть, а чуть дороже

Хлопочите не отдарить — убить.

В природе вашей делать всех рабами

Себе, но никому добра не помнить;

Причина вашей силы не должна

Упоминаться: сделать это, значит

Унизить вас и мыслите — помощник

Пусть гибнет, лишь бы не хранился роком

С верхами вровень или им упреком.

Сеян.

Заставьте замолчать!

Варон.

Заметьте дух!

Афер.

Он этим весь раскрыт!

Латиарий.

Остановите!

Сеян.

Он доказал, что Цезарю он враг!

Котта.

Слова сквозят.

Сеян.

Остановите!

Силий.

Стой!

Стой, именитейший Сенат, я быстро

Уйму твой гнев. За Силием нет стражи,

Чтоб от Фортуны охранять его,

Хоть трудно взять его из вашей хватки,

Доступно то ее руке: сама

Бразды уронит, встретив добродетель.

Все то, что может смертного страшить:

Гнев Цезаря, злость гордого Сеяна,

Варрона скука, Афера злоречье,

Сената лесть холопская и эти

Пришедшие убить: я их сильней.

Я вниз смотрю на них, я стал над ними —

Нет жизни, по которой мне вздыхать,

И мой конец не шлет упрека року:

И трус и храбрый человек падут,

Различны только смысл и повод смерти.

За дорогое вечно платят вдвое.

Римляне, если сыщитесь в Сенате,

Хотите гнев Тиверия презирать

Смотрите — Силий учит умирать.

Закалывается.

Варрон.

Отчаянное дело!

Аррунций.

Честный подвиг.

Тиверий.

Взгляни, он мертв?

Сабиний.

Честь роду и мечу.

Аррунций.

Мой дух его толкнул. Прощай, Кай Силий.

Будь вечно славен за пример великий.

Тиверий.

Нас огорчает этот грустный случай,

Похитя и рассея нашу милость,

Спасавшую тебя, о, римлянин,

Надежде вопреки.

Аррунций.

Отличный волк.

Нажрался — воет.

Сеян.

Цезарь унижает

Свой сан и безопасность, так тоскуя

О явного изменника кончине.

И кротостью своею побеждает

Мятежников на новые грехи.

Тиверий.

Могли бы конфискацией имений

Мы ограничиться.

Аррунций, в сторону.

О, вот в чем суть.

Варон.

Возьмите тело.

Сеян.

Огласите вызов

Созий.

Галл.

Пусть ее пошлют в изгнанье.

Что до имущества, то половину

Забрать в казну, а остальное детям.

Лепид.

С соизволенья Цезаря и четверть,

Ту, что закон доводчику дает,

Довольно взять, а остальное детям.

Владыка должен быть и человечным

И добрым, не вводя нуждою новой,

За той, что смерть родителя внесла

На ложный путь.

Тиверий.

Мы одобряем.

Аррунций.

Да.

За безразличьем. Этот вот Лепид

Спокойно честен, я не раз отметил

Стремленье сдерживать в его речах.

Сабиний.

И к лучшему вести. — Стой, это что же?

Входят Сатрий и Натта с арестованным Кремуцием Кордом.

Аррунций.

Кремуций Корд! Как? То же приплели?

Прибавить крови пиру. Славный Корд,

Успеха! Честен будь как то, что пишешь

И справедлив.

Тиверий.

Кто?

Сеян.

За Анналы, Цезарь.

Прекон.

Кремаций Корд!

Корд.

Я здесь.

Прекон.

Сатрий Секунд,

Пинарий Натта! — ваше обвинение.

Аррунций.

Две гончие Сеяна, он их мясом

Людским кормил, чтоб лаяли на граждан.

Афер.

Пред Кордом станьте вы и обвиняйте.

Сатрий.

Виню тебя я в том, Кремаций Корд,

Что ты крамольник, человек опасный,

Ты сеятель бунтов по государству,

Ум беспокойный, недовольный всем.

В Анналах, изданных тобой, язвишь

Свет нынешний, как бы змеиным зубом;

Ты, член его, творишь такое зло,

Какое не посмел нигде ублюдок

Творить отцу.

Натта.

Я распишусь под этим.

А из особенно приметных мест,

Я приведу одно: сравнив людей

И времена, ты славишь Брута, пишешь,

Что Кассий — это римлянин последний.

Котта.

Как? Что же мы?

Варрон.

А Цезарь? Он никто?

Афер.

Отцы, он бьет по каждому из римлян,

В ком благородство и любовь к порядку

Создали мнение о том, что Брут

Отцеубийца был и враг народа,

Когда его сравнит или возносит,

Над лучшими из Рима. Это брань

Ехидная и дерзостная гордость —

Не только ею оскорблен наш век,

Но каждый современник, даже Цезарь

Унижен; метит очень высоко

Облыжный блеск бесстыдного пера:

Цезарь, будь Кассий крайним в роде римлян,

Тебе нет имени!

Тиверий.

Ответь! Молчите!

Корд.

Хоть я и невиновен, господа,

Но если уж судить слова, слова те

Не трогают владык, ни их родных,

Что ваш закон определил изменой.

Брута и Кассия, винят, что славил —

Дела их очень часто до меня

Описывали и не раз хвалили.

Великий Ливий, славный красноречьем

Среди всех нас, в истории своей

Так горячо превозносил Помпея,

Что Август часто звал его Помпейцем,

Но дружба не страдала их. В тех книгах

Он пишет об Афрании, Сципионе,

О том же Кассии, о том же Бруте,

Как славных людях, не ворах, убийцах,

Как здесь их повелели величать!

Азиний Поллий письменно почтил

Их благородной памятью, Мессала

Вождя своего Кассия хвалил, и оба

Жили при Августе в чести и счастьи.

За книгу Цицерона, где Катон

Прославлен до небес, что сделал Цезарь,

Тогда диктатор? — только речь издал,

Подобно подсудимому. Смотрите

Послания Антония, речи Брута:

Там сколько грубых Августу упреков,

Сознаюсь ложных, но насколько злых!

Эпиграммы Бибакла и Катулла

Двух Цезарей сердили очень сильно,

Но Юлий — бог и Август ему равный

Скрывали это, сдерживаясь; я

И не определю с чем большим — мерой

Иль мудростью; такая клевета,

Оставленная в тишине заглохнет,

А гневный крик ее лишь разгласит.

У греков кстати, и не вольность речи,

Но непристойность избегала кары,

А если кто, как исключенье, мстил,

То за слова словами. Но в работе

Моей, что можно отыскать скромней

И безобидней, чем повествованье

О тех, кто смертью скрыт от зла и благ?

Ведь не стою я с Кассием и Брутом,

Вооружась на поле у Филипп,

Мутя народ во имя дел гражданских

Опасной речью? Те ли, кто убит

Лет семьдесят назад, в своих портретах,

Что истребил не победитель, вдруг

Появятся преступно из писаний?

Всем по заслугам воздает потомство

И казнь моя того не устранит:

Не Кассий только сыщет одобренье,

Не Брута с ним прославит наравне,

Но упомянут так же обо мне.

Аррунций.

Он честно говорит.

Сабиний.

И вольно сдержан.

Приятно, что он страсти не вносил.

Аррунций.

Вогнал их в шопот.

Тиверий.

Прочь его ведите.

О нем рассудим в следующий раз.

Уходит стража с Кордом.

Котта.

Тем временем, велите-ка эдилам

Книженки сжечь.

Сеян.

Он хорошо решил!

Афер.

И как существовать вещам бесстыдным

Да век срамить.

Аррунций.

Пусть, если век хорош!

Латиарий.

Пусть их сожгут.

Галл.

Собрать и сжечь сегодня.

Прекон.

Сенат закрыт, свяжите прутья ликтор.

Уходят все, кроме Аррунция, Сабиния и Лепида.

Аррунций.

Велите книги сжечь! О, как смешно

Безмозглое усердие Сената

И мысль, что может нынешняя власть

Развеять память у времен грядущих.

Сабиний.

Да, в противоположность наказанью

Разумному, которым крепнет власть,

Того не видеть этаким жестоким

Запретам их и ярости сжигать:

Позор и срам останутся за ними,

А автору навек прославят имя.

Лепид.

Примета верная больного века

В том, что опасно похвалить добро

И обличить порок.

Аррунций.

Лепид любезный,

Предвидел Август, что нам выносить

С Тиверием, сказав, что римский род

Несчастным станет, существуя между

Тисков тугих и долгого битья.

Уходят.

СЦЕНА II.

Комната во дворце.

Входят Тиверий и Сеян.

Тиверий.

Дела успешно обошлись, Сеян,

И зависть общую мы обратили

На Агриппину и потомство. Ну

Подумаем, куда капканы ставить

Дальнейшей паре: есть Сабин, Аррунций

И Галл такой же, как он нам не льстит,

Но сердце вижу я.

Сеян.

Дай роздых, Цезарь.

Пусть время возрастит и увенчает

Затеянное нами в добрый час.

Сабин ближайший.

Тиверий.

Лучше бы Аррунций.

Сеян.

Чем можем охраним его! Не зная

Узды, его прямая речь уймет

Все подозренья о затеях наших.

Беречь его, как сеть.

Тиверий.

О, голова!

Твоим прекрасным мыслям уступаю.

Сеян.

Я, государь, так долго видел милость

От Августа святого, а затем

Стал близок вашей доброте счастливой,

Что все надежды, все свои молитвы

Я обращаю не к богам, а к вам.

Еще не проявлялась мною жадность

К слепительно-чрезмерной чести, больше —

Хранил, трудясь я, Цезарев покой,

Как рядовой солдат.

Тиверий.

Заверю это.

Сеян.

Лишь об одной я думаю награде,

Пышнее всех моих удач, чтоб Цезарь

Меня признал свойства достойным. В этом

Моя надежда.

Тиверий.

Гм!

Сеян.

Я слыхал, что Август

Супруга дочери намеревался

Из римской знати взять. Будь так и ныне —

Об этой чести и мечтать не смею —

То если мужа Ливии искать

И я прийду на ум, как друг Владыки,

Родства хотел бы славу получить.

Я тем не обленюсь, забот не меньше

О Цезаре прийму, с меня довольно,

Что признан и храню свой слабый дом,

Против неравной ныне опозиции

От Агриппины: это для детей.

Я так хочу, а лично — полагаю,

Все честолюбье в том, чтоб доживать

Свой век, служа любимому Владыке.

Тиверий.

Я не пойму, любимейший Сеян,

Почтения, с каким ты объявляешь

О милостях — я что-то их не помню.

Но к делу. Большее число из смертных

Умом и чувством гонится за пользой,

Владыки же, одни особый род:

Во всех делах стремятся только к славе,

Поэтому повременим ответом.

А лучше Ливии самой решать

Итти ей замуж после Друза, или

Остаться дома. Около себя

Она имеет мать, а также бабку,

Чей родственный совет поможет ей:

Я только разбираюсь. Неприязнь,

Какой боишься ты от Агриппины,

Усилится, когда тем браком, снова

Разделится наш дом: соревнованье

Двух женщин может вызвать вспышку, в ссоре

Погибнут дети этих двух сторон.

Ведь что причиной нынешних раздоров?

Так будешь ты в опасности, Сеян.

Поверишь ли, чтоб Ливия в первом браке

За Каем Цезарем, потом за Друзом

Состарится спокойно при тебе,

Кто был мелкопоместным дворянином,

Семье в убыток, если не в позор?

И вот еще: ты можешь ли представить,

Чтоб люди и Сенат (они видали

Ее отца и брата, наших предков,

В челе империи) терпели это?

Ведь о твоих чинах уже болтают,

В народе ропщут, знатные публично

Ругаются над тем, как ты проник

В отцову милость и какой дорогой,

Бранят меня — ты ненавистен им.

Друг дорогой, будь мудр, мы не скрываем

Того из дружбы, но не нам мешать

Твоим иль нашей Ливии затеям.

Что лично нами в мыслях решено,

Какая новая ступень любви

Тебя к нам приравняет и привяжет,

Пока молчим. Но твердо верь в одно,

Сеян наш милый, неизвестны нам

Та знатность крови или славы, коей

Твои к нам преданность и добродетель

Не досягнут. О том оповестим

При первом случае Сенат и граждан.

Сеян.

Я приведен в себя: вернулись чувства,

В слепом исканьи брошенные мной!

Внушил мне Цезарь горячей отречься,

Чем я просил. Благоволит ли Цезарь

С совета моего покинуть Рим?

Тиверий.

Решились мы.

Сеян.

Вот доводов развитье

Вручает бумагу.

Обдуманное мной, в его защиту.

Тиверий.

Заботливый Сеян, их не забуду,

Расти в моих делах и процветай.

Уходит.

Сеян.

Их разгадал! Тупой, ленивый Цезарь.

Сказал: твои награды преступленьем

Сочли, успех же мой твоим грехом,

Что ненавидят за меня… а знал ли,

Что я на крыльях обгоню попытку

Твою подаренное возвратить,

Губя меня? Те шалые слова

Из губ твоих могли лететь, а мозг мой

Искрящаяся кузница, не создал

Лат против рока и тебя? Прочти

Мое заклятье: пусть придавит чувства.

Как будто омегом дышал иль выпил

Сок мака с мандрагорой! Засыпай

Ты, сладострастный Цезарь, пусть покой

Тупую силу обоймет, убив

Тебя дыханьем власти, влейся в похоть,

Влекущую твой развращенный дух

Из Рима! Я об этом говорю

Своею бранью городских занятий,

Обилья дел, невиданной толпы

Просителей, и их надоеданий,

Досады, что он должен выносить

От слухов, зависти и попреканья,

Всего, что в тихой, одинокой жизни,

Утех и мира полной, он избегнет;

Для важных же и очень сложных дел

В той обстановке легче дать решенья.

Я этим истребляю в нем и память

И знание его важнейших дел,

Доклады попадают в мои руки,

Возьму его расчеты для своих;

Усилюсь, милость и места давая,

Распределяя должности и званья.

Кто враг мне и увидеться не может

С ним — зависть тот уймет иль уничтожит:

Те, кто во мне властителя найдут,

Пойдут за мной иль с Цезарем падут.

Уходит.

СЦЕНА III

Другая комната там же.

Входит Тиверй.

Тиверий.

Стать мужем Ливии! Сеян на меньшем

Не мирится? Не ниже? Так!

Ты знаешь, как ты влит в доверье наше,

Вплетен в дела, не пользоваться, даже

Не зная, что ты ищешь, невозможно.

Теперь же лучше думаю… кто там?

Чиновник.

Цезарь!

Тиверий, в сторону.

Не ехать — провиниться нам

Пред радостью решенной; в их глазах

Явить сомнение или хуже — страх

Сомненье — право, да и страх не грех

Когда заботятся о благе всех,

Как мы сейчас: слабее половины

Сеяна чванства, злоба Агриппины.

Тот враг опасен нам, тот самый злой,

Кто рос в чести и защищен хвалой.

Желает мести оскорбленных круг,

Но нанесет удар никто, как друг;

Гнев с яростью горят сильнее, вместе.

Летя за славой, чем таясь для мести.

Вот мудрость — никого не награждать

Слишком, по промежуток оставлять

Между собой и тем, кто рос досель

Чтоб оставалась у достигших цель.

Вот, — мысль моя.

Чиновнику.

Что Макро к нам введен?

Нет, — позови, чтоб к нам явился.

Уходит чиновник.

Он

Орудьем будет нашего труда.

Не слишком верен, но велит нужда,

Где спорит вкус. Я слышал — аконит,

В час должный выпитый, предупредит

Яд скорпиона: надо попытаться,

Смесив два яда дам живым остаться.

Он слишком хитрый ум для примененья

Без равного ему врага. Прощенья

Достойны те дари, кто натравить

Умеют зло на зло и их убить.

Царь, воспитавший сильных им склонен,

Тот служит льву, кем львенок возпоен.

Возвращается чиновник и Макро.

Макро, я вас позвал.

Макро.

Я слышал, Цезарь.

Тиверий.

Уйдите-ка.

Уходит чиновник.

Узнавши, добрый Макро,

Причину вызова и наши цели,

(Сейчас их скажем) будете довольны

Высокими избраньем и доверьем.

Макро.

Нижайший дар избраньем и доверьем

Для Макро гордость — нет мне честолюбья

Вне службы Цезарю.

Тиверий.

Без царедворства.

Мы полагаем, Макро, уезжать

Из города и повидать Кампанью:

Не для прогулки, а чтоб посвятить

Два храма там — Юпитеру один

В Капуе и второй отцу у Нолы,

И этим важным делом, против воли

Мы, может быть, задержимся. Вот, нам

Небезызвестно, что опасность может

Взойти и за короткое отсутствие

В стране, где столько зависти и вьются

Клубом и зло, и мятежи; нам мысль

Явилась о тебе средь поля римлян,

На должность глаза, уха, чтоб следил

Нерона, Друза, Агриппину, да

И за Сеяном: нет, чтоб сомневались

Мы в верности иль жалко нам наград,

Что грудами ему мы отдавали —

То значило бы осудить наш выбор

И под сомненье взять наш приговор,

Который безусловен, как оракул:

Но есть в величьи рок свой. — Червь и моль

Живут избытком соков тех вещей,

Какие после точат, обращая

В самих себя создавшего состав.

Макро и крут, и осторожен вместе,

Хитер, скрытен, умен и разбираться

Умеет в людях; изучил широко

Пристрастья, страсть, начала их и цели

Как и которым овладели; признак

Его достоинств то, что верим мы.

Точней. Нельзя нам долго совещаться,

Чтоб подозрения не возбудить,

Мы, Макро, здесь велим тебе шпионить

Докладывать, карать; обдумай средства,

Помощников, кого, где — как угодно

Знай, интригуй, твори: все будет точно

Сенат или законы эту власть

Тебе вручили, ты же возведен

В спасители и Цезаря и Рима.

Ответ твой приймем только в виде дел,

О ходе их надеемся узнать

От верных вестников. А если спросят

Зачем вас звали, скажите: затем,

Чтоб осмотреть коней и колесницы,

Будь наш в любви и, скоро, в славе, Макро!

Уходит.

Макро.

Я не спрошу, зачем он так велит,

Но рад, что мне. Удача состоит

В придворной службе. Как не все ль равно —

Царь властен все преобразить в добро,

Нам должно быть орудием слепым,

Работать молча: действиям большим

Нужна покорность, а не суд. Как лук

Приятен для ему привычных рук,

Так деятель страны: ему чем боле

Работ, тем он ценней для царской воли.

Не важно, как, кого он косит яро,

Всем чужд, не разбирает он удара.

Велят мне заговор предпринимать

На ближнего, жену мне оторвать

От жара губ, любимую, как вздох,

Родителей убить, родной росток

Зарезать — сына, всех вести родных

На гибель, не отнять сетей тугих

От дружбы ли, невинности ли, бога,

Что? — всех богов чернить: исполню строго,

Барыш и знатность видя в порученьи —

Путь ввысь в покорности и угожденьи.

Кто хочет править — для того заклят

Привычный след, где честь и право чтят,

Пусть ищет новых, узких троп, где добрых,

Тупых и глупых нет, ни им подобных.

Тех доброе — успех, их вол — ум,

Закон их — наглость, выводы — без дум,

Случайность — меч их, стыд их — нищета,

Барыш им — честь, что свыше — суета.

Когда желает предводящий нас

Сеяна вознести и в краткий час

Стремглав низвергнуть с высоты всего —

Мы — верный трап: падение его

То наш подъем. Не раз и не один

Вставал дворец над грудою руин.

Уходит.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

СЦЕНА I

Покой в доме Агриппины.!

Входят Галл и Агриппина.

Галл.

Терпенье, царственная Агриппина.

Агриппина.

Отмщенье раньше, это будет нектар

Душе голодной! О, моя судьба —

Внезапным сделай то, что мне готовишь,

Все силы слепотою погрузи

В неведенье того, что к нам подходит.

Не знать и страха, как надежд.

Галл.

Принцесса,

Тиверий к вам добрей, чем вы к себе.

Агриппина.

Что значит счастье знатными родиться?

Что целят в вас? Что вас подозревают?

Жить всенародной зависти предметом.

Давая повод, если не причину

Всем мнимым страхам? Кто не предпочтет

Сорваться сразу, чем висеть навеки?

Галл.

Покой возможен; только…

Агриппина.

Что, мой Галл?

Быть у Сеяна в девках или сводней,

Разврата, что Тиверий обновил?

Лишь тот в покое, кто — ничто. Вы сами

Не в безопасности со мною стоя.

В покое Силий. Созия в покое?

Или племянница, Клавдия Пульхра,

Или невинный Фурний? Он недавно

(Оклеветали) славы придавал

Афера красноречью. О, безумцы!

А не убьет любви пример тот свежий?

И милости мои вам оплатить

Своею гибелью? Видали ль вы

Чтоб Цезаревой ярости предмет

Ее избег ему на зло? Прочь, Галл —

Здесь быть — опасность, говорить — измена,

Малейшее вниманье мне — мятеж!

Во мне несчастны вы, а я во всех вас.

Где сыновья мои Нерон и Друз? Мы

Все на приделе, дайте пасть одним,

Собой своих друзей не погребая.

Иль сделать что-нибудь на грех похоже,

Смеясь над тем, кто ищет обвиненья

Сорвать игру им, их предупредя.

Опасность та же, ведь изобретатель

Найтись найдет. Не защитит невинность,

При споре с властью; только раз умрет,

Тот, чья вина лишь в том, что он живет.

Входят Нерон, Друз и Калигула.

Нерон.

Сеян от Цезаря вернулся. Знали?

Галл.

Нет. Как? В опале?

Друз.

Прав, как никогда.

Галл.

Каким несчастьем?

Калигула.

Счастье то, как будто

Уже кончалось.

Друз.

Повезло им двум.

Галл.

Что было?

Нерон.

Был Тиверий за столом

На вилле именем Спелунка, близко

От моря, посреди холмов Фунданских,

В естественной пещере; своды грота

У входа рухнули, ошеломив

Несколько слуг, все прочие бежали,

Сеян лицом, коленями, руками,

Покрывши Цезаря, себя подставил

Валившимся обломкам и найден

В сей трудной позе, теми из солдат,

Кто прибежал на помощь. Приключеньем

Таким он Цезаря так привязал,

Что гром не оторвет, и воротился

В Рим с Цезаря высокой похвалой.

Агриппина.

И властью тот обвал на нас обрушить,

И весь мой дом под ним похоронить.

Вы трое, Нерон, Друз и Калигула,

Вы ближе всех его обиде, значит

Вы в ней. Припомните свой род и кровь,

Душой неспящей встретьте их жестокость,

То царственный удел — с тираном тяжба

И счастье, что даруют закалить

Вам мужество. Так вертит ветр деревья,

Чтоб выросли здоровы и сильны.

По смерти вашего отца и дяди

Чего вам ждать здесь, если не ударов

Насилья и лукавства? Стойте прямо,

Вам не в делах, в терпеньи благородство,

Чтоб быть достойными моей груди.

Иди, что знаем, — страх не впереди.

Уходит.

СЦЕНА II

Улица.

Входит Макро.

Макро.

Вернулся цел, вновь в милости и чести!

Иль Цезарь слаб, или на новом месте

И в новом воздухе смещенье сил

И падавшего он восстановил?

Макро, ты связан; то, что раньше было

Служеньем — ныне, как родное мило,

Ты знаньем в благо Цезаря вводим,

Но для твоей судьбы, необходим

Твой личный труд. Ты ныне кровный делу:

Всегда своя рубашка ближе к телу.

Он устоит — погибнешь ты. Да — вал,

Вздымаемый тобой, чтоб он упал.

Падет, круша тебя; так бей же строже,

Пока не стал и не грозит того же

Тебе! Не трусь — начало знатный дар,

Боец, и первым нанеси удар.

Уходит.

СЦЕНА III

Комната в верхнем этаже дома Агриппины.

Входят Латиарий, Руфий и Опсий.

Латиарий.

Такую службу государь Сеян

Оплатит щедро и дает дворянам,

Залезьте между потолком и крышей,

А как добьюсь от них опасных слов,

Появитесь и схватите.

Руфий.

Он будет?

Латиарий.

Схожу за ним.

Уходит.

Опсий.

Успеха! Нет терпенья,

Как хочется мне царству послужить,

Руфий.

Надеюсь, консульство он раздобудет

Кому-нибудь.

Опсий.

О меньшем и мечтать

Не стоит; кто опаснее Сабина?

Он был последователь Германика.

Теперь защитником его жены,

И сыновей, хотя они в опале,

Гость ежедневный, с ними виден был

И на дому и в людях, всем известно,

Что он семьи единственный клиент.

Дай бог, чтоб Латиарию он верил.

Опсий.

В свойстве они и доверять он должен.

Руфий.

И наградят по вере.

Опсий.

Чтоб принесть

Такую пользу государству, кто бы

Не только что родства, нежнейших уз…

Руфий.

Тс!..

Идут, я слышу. Молча в нашу норку!

Возвращаются Латиарий и Сабин.

Латиарий.

Как благородно ваше постоянство

К обиженному дому, как отлично

От временных друзей: деля судьбу,

Вы сохранили место в зиму счастья,

Где слава греет вас. Вы в этом правы

И стоите любви того патрона,

Каким был знаменитый Германик,

Чьи пышные заслуги вспоминая,

Увидя, что его жена и дети

Предмет коварства, зависти и злобы,

Равно готов бываю обвинить

Богов в беспамятстве, людей в тиранстве.

Силий.

Те терпят — мы должны терпеть.

Латиарий.

Юпитер!

Что станет с нами, с нашим жалким веком,

Где грех — родится знатным человеком,

Где земли, деньги — страшная вина.

Силий.

Нет, — где столу и ложу отдана

Власть на покой и жизнь. Где письма наши,

Когда из зависти служитель вражий

Их вклеит в клевету, не то, что есть,

А то, чем оправдать их злую месть.

Там, где незнанье — редко извиненье,

А знанье — гибельное преступленье,

Где даже тень свободного уклада

Вырваны и теперь молиться надо

На коршунов и сыщиков, чей нас

Убийственный пронизывает глаз.

Латиарий.

Мне кажется, что гений Римской расы

Не так еще заглох и огнь великий

Свободы можно снова оживить

(Одна лишь смерть его уймет в достойных),

Не сидя смирным, высохшим глупцом,

Вздувающим во тьме убогий уголь,

Надеясь до конца последней искры.

Всеобщий интерес и честь, и имя

Бессмертие любой живой души,

Тех, кто не раб и не ублюдок Рима.

Обязывают: если человек

Рукой усталой, щит долгоносимый,

Тяжелый бросит, легкий выбрав меч,

Нам должно ждать свершенья всех желаний.

Пора устать нам от ослиной чести —

Лишь действенною силой отвоюем

Утрату иль ничем. Скала и сталь

Сойдутся, распаляя пламя славы,

Чьим светом мир был сыт, а жаром жив,

Не меньше солнцевых.

Сабиний.

Предпочитаю

Жить в вечной тьме и позабыть о дне.

Нет зла, чтоб подданных могло поднять

На государя, как и ада мало

Против богов. Кому не роскошь — честь,

Гнет мятежу обязан предпочесть.

Хоть римляне, когда себя вручали

В волю одну, никак не полагали,

Что жизнь, имущество, свобода их,

Пойдут в добычу и на меч возьмутся,

Латиарий.

Да, мы рабов презреннее: нас вяжет

Раб Цезаря, таков Сеян Надменный.

Он — все: всевластен; Цезаря отправил

Изъязвленный помазанника лик

Сокрыть в Родосе, лысину венчая,

Чтоб здесь гулять по головам и римлян

И дома царского.

Сабиний.

Коснулись места,

Где он отменно проявил искусство

И власть свою.

Латиарий.

И гнусность в том, и в той

Вы знаете, где Ливия? Как умер

Друз? Сколько здесь зарезано людей?

Сабиний.

Да, вещь известная. Видал недавно

Его последнюю затею, даром,

Что мастером топить концы слывет.

Тиверий чуть уплыл, Сеян пугает,

Что Агриппина ждет его убить,

Ей тоже часто посылает вести.

Под видом дружбы, якобы храня

От Цезаря, который даст ей яду.

В них вызвал гнев, взаимное сомненье,

Что к ненависти явной привело.

Потом послал наемного клеврета

К Нерону, чтоб того расшевелить.

Сказать, что Цезарь стар, что все в народе,

Да, что — все войско смотрит на него

И, что тоскуя, ждут, что он предпримет

Достойное всех мировых надежд.

Ухаживать велел. Юнец, доверясь

Пожалуй, слушал. Тот же отписал

Цезарю вывод: „Вот опасный мальчик,

Внял наущеньям матери, она

При всяком случае его толкает

На связь с солдатами.“ И Цезарь в страхе

Пред матерью и сыном. Не отстал,

Второй из братьев, Друз. Родился гордым,

Его легко поймать — честолюбив

И полон зависти. Схватил, обвил,

Испортил лестью, мужество в нем славил,

Твердил, что он высок в надеждах римлян,

Что сострадают все его обидам

От матери, кому Нерон милее.

Так, порознь друг на друга их травил,

Давал советы, чтоб потом винить их,

Во мненьи каждого являться другом

И всех вести на гибель.

Латиарий.

Цезарь спит,

Тому кивая.

Сабиний.

Пусть заснет навеки

В своем разврате!

Опсий и Руфий врываются.

Опсий.

Цезарю измена!

Руфий.

Хватай изменника, ты, Латиарий,

Иль станешь тем же!

Латиарий.

Цезарю я друг.

Сабиний.

Я схвачен?

Руфий.

А то как же, сударь? схвачен!

Сабиний.

Честь голове такой седой и старой!

Почтеннейший урод, ты доживешься

До собственной поимки!

Опсий.

Прочь его!

Латиарий.

Тащи его!

Руфий.

Изменников шпионить

Достойнейшая бдительность.

Сабиний.

Отлично.

Отъявленный защитник государства,

Муж на все руки: волоки отсюда!

Год хорошо начат и я паду

За здравие Сеяна жертвой. Прочь!

Опсий.

Накрой одеждой, голову закутай.

Сабиний.

Не надо. Ваша грубость не нужна —

Не стыдно мне: лишь в низости вина.

Уходят.

СЦЕНА IV

Улица перед домом Агриппины.

Входят Макро и Калигула.

Макро.

Взгляните, как опасности вас гонят

К их явной цели. Ваша мать и братья

Сенатом вызваны, им близкий Галл,

Вчера столь чтимый Цезарем, под стражей.

Сабиний, здешний гость — сведен в тюрьму.

Сенаторы в молчании и страхе

За исключеньем тех, кто не совет,

А свой доход, грабеж поставил целью.

И оставаясь здесь, уверьтесь в этом,

Вы станете их ярости предметом,

А то и метой.

Калигула.

В чем же ваш совет?

Макро.

Сейчас же выехать на Капри, там

Отдать себя в распоряженье дяди,

Сказав (ведь ваша мать обвинена

В намереньи у Августа кумира

И армии искать защиты), что

Предпочитаете в нем видеть помощь,

Чем жить под подозреньем или каждый

Миг ждать его от происков Сеяна,

Который, тайно скажете, весьма

Опасен Цезарю и государству,

Стремится к улучшенью личных дел,

А не всеобщего благополучья.

Я только хлопочу один за всех:

Доверье мне — то Цезаря успех.

Калигула.

Так прочь! Мы приготовимся к отъезду.

Уходят.

СЦЕНА V

Другая часть улицы.

Входят: Аррунций.

Аррунций.

Доколе, небо! Иль не может пламя

Ни жар греха расплавить грозный гнев,

Встревоженного лона, чтоб он залил

Бесчестья смоляной огонь, коптящий

У трона твоего? Ты можешь спать

В терпении, а грех свой древний образ

Воздвиг на силу страшную, дым, смрад

Неся твоим ноздрям? Бог! что разбудить?

Сеян ли дернет бороду твою,

Пока ты век не поднимаешь черных,

Чтоб глянуть смерть ему? Храпи же, бог!

И дай осколку тех гигантов гордых

На горы горы громоздить к тебе…

Спаси меня, Фортуна, и вы, власти,

Обиженные мной в моих упреках.

Я вижу (это прямо чудеса),

Что славный, знатный римлянин и честный

Дожил до старости.

Входит Лепид.

О, Марк Лепид,

Когда же наш черед? Ты сам да я,

 Не хвастаясь, пожалуй и остались

Для чести жить в безбожный этот век,

Лепид.

Как жили, так и будем жить мы, Люций,

Хотя б смертельно злобный взгляд тиранства

Желал нас отпугнуть.

Аррунций.

Так жил Сабиний.

Лепид.

Я видел, как он брошен был в Гемоний

И было отвратительней всего,

Что верный пес его, стыдя нас, римлян,

Не отошел от тела, но за ним

В теченье бросился и с ним исчезнул.

Аррунций.

О, вот чему завидуй, человек!

Теперь мы ближе всех к крючку, мой Марк,

Скажи мне, Патриот, каким искусством

Те кудри спасены до дней седых

И дорогая голова осталась

У милых плеч?

Лепид.

Искусство, друг Аррунций!

Нет, полное бездействие терпенья,

Страдать безмолвно, никогда рукой

Не сдерживать теченья, жить замкнуто

С мечтами и повинностью моей.

Волков не кликать — вот мое искусство.

Аррунций.

Начну ему учиться, если им

Могу спастись. — А можно мне молиться

Тайком — и уцелеть? Да? Или вслух,

Открыто, если я не поминаю

Сеяна и Тиверия? Ведь должен

Раз начал? Тяжело! Могу я думать

И в пытку не попасть? Болтать во сне

И кашлять? Как на этот счет законы?

А головой качать без слов? Сказать

„Дождь“ или „ведро“ и меня не бросят

В Гемоний? Ведь от этаких вещей

Людское счастье, что! судьба зависит.

Никто не защищен от злых ушей:

Нет дня, нет места, часа нет свободных,

Нет даже нам священнейших молитв,

От той жестокости — малейший повод,

Нет, случай годен им! Бред сумасшедших,

Пропойцы праздность, бабья болтовня,

Шута нелепость, все, все хорошо,

За что ухватятся. А там исход

Для всяких лиц и всяких преступлений

Известный, потому что он один:

Смерть с малой только разницею в месте

И времени. — Что? принц Нерон под стражей?

Входят Лакон и Нерон под стражей.

Лакон.

Следите, Ликтор! Господа, дорогу.

Под страхом гнева Цезаря, никто

С задержанным не говорит.

Нерон.

Друзья!

Вам смысла нот губить себя словами,

А мне в том радость малая, прощайте,

Пусть беды Рима кончатся па мне.

Лакон.

Ликторы, прочь!

Лепид.

Куда он, Лакон?

Лакон.

Сударь,

Сенат решил изгнать его на Понт.

Аррунций.

Я вижу, слышу, ощущаю. Верить

Мне чувствам, или это бред?

Лепид.

Где брат?

Лакон.

Друз арестован во дворце.

Аррунций.

Ага!

Понятно — это чин. Где Агриппина?

Лакон.

На Папдатарию заточена.

Аррунций.

Громов Вулкан! Громов! Феб, где твой лук?

Марс — меч; Голубоокая — копье;

Алкид, где палица? У неба мало

Оружия, чтоб защитить богов,

Мне кажется! Хитро, отлично, живо!

Арестовать, изгнать и заточить —

Вот вам трехвостка. А вина?

Лакон.

Измена!

Аррунций.

Конец всех обвинений. Этот пункт

Один благонадежен.

Лепид.

Очень странно:

Ведь слушать не хотел народ вчера,

Тем боле спорить, и кричал, что письма

Подложны, что весь заговор придуман,

А разрушенье царственной семьи

Без Цезаря ведут. Где ж эти

Все голоса, теперь, когда избранник

Их заперт, под опалой, изгнан?

Аррунций.

Стихли

В желудки загнанные. Вздох Сеяна,

Как вихорь искры жалкие размел

Жестоким дуновением.

Лакон.

Нет измены

И не к чему стоять вам — добрый путь!

Нам не нужны подлизы. Ну, шпион,

Шпионят вас. Прочь!

Уходят Лакон, Нерон и др.

Лепид.

Вы, боюсь, неправы,

Он римлянином истым слыл всегда.

Аррунций.

И служит в этаких делах? Лепид,

Силону верю более, чем людям

На службе здесь. Пошел, но раз пошло

Осмелюсь рассказать, что смею думать.

Ведь филин наш Тиверий не видал

Любимца дел, а если видел — он

Не тот хитрец, как мы считали: глупо

В своем дому отпаивать ублюдка,

Своею кровью с помощью богов,

Свой горб ему скормить, чтоб выше прыгнул,

Я не молюсь, но если это рок

Даст видеть глазу, не сморгну я.

Лепид.

Видеть

Не должно, Люций.

Аррунций.

Кто велит?

Лепид.

Усердье

И долг: подумай, он наш господин.

Аррунций.

Он наше чудище: утоп в разврате

Так, что ничья невинность не спасет.

Сам гнусный, гаже всяких преступлений.

Он — император похоти одной.

Уйдя от славы собственной и римской

На остров темный, он живет играя

В трагедиях комическим лицом.

В халдейском сброде исчисляет час,

Неделю, день и месяц, истязая

Всю астрологию, на смерть живым.

Он людям гороскоп определяет,

И что-нибудь хорошее в нем видя,

Велит убить их или бросить в море,

Бахвалясь, что им рок побит. Постой,

О худшем после: это лишь цветочки.

На Капри он имеет живодерню,

Где, как искусству, учится убийству

И тот ему дороже, кто придумал

Ужасней пытку. Дальше посмотри.

Он мальчиков и девушек красавиц

Из лучших взял домов, кто всех складнее,

Воспитанней, скромнее — эти свойства,

Его бессилье дразнят. Кто прельстился,

А кто запуган, тех от близких взяли

И держат пленно, на глазах у скорбных

Родителей, перемешав с толпой

Спинтриев, селлариев и рабов,

Искусных в странных, невозданных ласках,

Каким в природе мудрой нет имен.

К тому ж (то нам больней и Риму горше)

Он с силою своей пошел в опеку

Слуге, обсосанному катамиту.

Кого на наших перегнутых шеях,

Из грязи взяв, возвысил до богов

И в Риме отдал алтари и жертвы,

Какие Иовий видит, но скорей

Готов громить безмолвный дуб иль падаль.

Входят Лакон, Помпоний и Минуций.

Лакон.

От этих писем ждать чего не знаешь:

Приезда или смерти.

Помпоний.

Жди двоих,

Что первым будет — небу слава.

Аррунций.

Тише!

Их тема — Цезарь. Выслушаем всех.

Аррунций и Лепид отходят в сторону.

Минуций.

Сегодня он здоров — в Рим хочет ехать,

А завтра болен, прямо не поймешь.

Так, с вечера один Сеянов друг

Почтен письмом особым, а на утро

Другой казнен.

Помпоний.

Особейшим письмом.

Минуций.

Один превознесен со слов Сеяна,

Другой чуть упомянут, третий — нет,

Четвертый убран и Сенат разбился,

Прервал работы, так превратно все.

Лакон.

Игра двойная, в ней не разбираюсь,

Сказал бы прямо, кто любим, кто нет,

Чтоб нам за тем итти без колебанья.

Аррунций.

О, Гелиотроп! По вашему он честен?

Пусть будет так, но для меня он хам.

Помпоний.

Нельзя не знать — Сеян преуспевает

И все растет, мы видим ряд статуй,

Титулы слышим, надписи читаем,

Клянемся счастием его, он стал

Co-Цезарем на пятом консулате,

Богам курится меньше алтарей —

Чего ж еще?

Аррунций.

Чтоб в том дыму задохся,

Вот вам еще.

Лепид.

Потише, друг Аррунций.

Лакон.

Но предписание, сказали, вышло,

Чтоб это прекратить.

Минуций.

Слыхали.

Лакон.

Да.

Помпоний.

Кастор! Прескверно.

Арунций.

Полукс! Превосходно.

Минуций.

Примета неприятная, что Регул,

Который, знаем мы, не друг Сеяну,

Тиверьевым строжайшим приказаньем

Назначен консула помощником.

Здесь предвещание.

Помпоний.

Не смены. В паре

Ему Фулькуний, этот свой, и верный.

Идет Теренций.

Входит Теренций.

Он нам больше скажет

Шепчет Теренцию.

Лепид.

Не верится, что Цезарь не прознал

О происках Сеяна. Все скрещенье

Различных писем, консулов враждебных,

Смесь разных почестей и наказаний,

Здоровье и болезнь, почет Сеяну

И униженье тут же, как теперь

Мы слышим изо всех речей, не может

Бесцельным быть: Тивериев прием!

Найдя, что Фаворит не вмеру славен

И славой той силен, что все солдаты

В своих вождях привержены ему,

Что чуть не весь Сенат его клевреты,

Или вполне зависят от него

Из выгод ли, надежд иль страха ради,

Что сам он много растерял своих,

Отъездом, а усиленным развитьем

Разврата и жестокости лишился

Оружия любви и уваженья,

Дающих право явно звать к суду:

Из хитрости ведет игру двойную.

Его придерживать, но не пугать

Отставкой чистой, дабы не толкнуть

На дерзость крайности. А между тем

Его всемерно сделать ненавистным

Толпе приспешников, чтоб их потом

Использовать; кто на бегу большом

Падет, тот опрокинет все вверх дном.

Аррунций.

Лепид, вам быть Линкеем, только я

Не вижу, почему тиран хитрейший,

Умеющий так ловко лгать, не выбрал

Пути короче: честно воротясь,

Законно глотку перервать.

Лепид.

А страх ведь

Не скроешь маской, как закрыл разврат.

Помпоний.

Их милость в милости?

Теренций.

Покойны будьте,

Прочней он не был в милости и силе.

Помпоний.

Да, боги правы и премудры.

Аррунций.

Враг

Они тебя за клевету.

Теренций.

Со мной

Последних два письма, где он зовется

„Товарищ дум и собственный Сеян“.

Лакон.

А правда ли, что вышло запрещенье

Ему жертвоносить?

Теренций.

В таких вещах

Застенчив Цезарь, но не запретил их.

Не больше, чем себе — известно вам,

Что всем прекращены.

Лакон.

Здесь нет другого?

Теренций.

По чести нет. Чтоб вас совсем уверить

Вот письма.

Аррунций.

Как несчастные охотно

Готовы верить в то, чего хотят!

А здесь не заговор?

Лепид.

Стой, друг Аррунций!

Лакон.

Без титулов зовет его здесь.

Лепид.

Видишь?

Аррунций.

Да, и оставил в дураках, как видно.

Лакон.

Сеяном только.

Помпоний.

Но виною спешность

В какой писал. Здесь просит извинить.

Минуций.

Собственноручно написал?

Помпоний.

Да.

Лакон.

Правда?

Теренций.

Поверьте, господа, душа Сеяна

Еще не видела таких наград

Доныне.

Помпоний.

Как он принял весть о бегстве

Калигулы за Макро?

Теренций.

Правда, сразу

Он до известной степени смутился.

Лепид.

Вы видите?

Аррунций.

Нет! лишь загадки. Если

Сеян не пал, все мне — пустые песни.

Уходят Аррунций и Лепид

Помпоний.

Нехорошо. Надеюсь не предпримет

Как консул ничего против него,

Увидя, что он так любим народом.

Теренций.

Теперь жалеет, верно, но приставлен

К нему Пагониан, через кого

Идет вся переписка их и тех,

Кто близок Цезарю, теперь ни мысли

Не проскользнет без ведома и встречи.

Помпоний.

Рад новостям.

Лакон.

А чем добился Макро

Доверья и любви от Калигулы?

Помпоний.

О, у него — жена, у принца — юность

Желанья: может мух на потолке

Искать, когда в его постели блохи,

И во-время умеет крепко спать.

Кто для щедрот всплывающего солнца

Не даст куска ущербленной луны?

Святое честолюбье! — Вам Теренций!

Теренций.

Над нами ночь темнеет. — Ваш слуга.

Уходят.

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

СЦЕНА I

Покой в доме Сеяна.

Входит Сеян.

Сеян.

Длись, длись, восторг! Не бойся миг единый

Себя равнять с величием причины.

Я не жил до сих пор: вот первый час

Своею властью я надежды спас,

Навеки. — Кто высок средь бытия?

Мир знает лишь двоих — то Рим и я.

Мне мал покой мой, воздух попран мной,

Я вижу, — с каждым шагом головой

Собью с небес звезду. С той высоты

Мои желанья скромны, прах, пусты —

А слыли наглостью! Над звездной новью

От хама знатных не отличишь кровью,

Чем больше, как не Цезарем мне быть?

Стать? Глуп, кто мог так далеко ступить,

Так подойти и медлить! Калигула,

Все — станьте против моего разгула.

Стихает ветр, попав в пустой простор

Без леса и домов; потух костер,

Когда в нем нет упорных дров. Таков

Наш гнев я жребий. Надо нам врагов

Иметь, чтоб власть испробовать. Мешая

Нам, приведет семья богов святая

Фортуну. Для Сеяновой борьбы

Достойно быть соперницей судьбы.

Входит Теренций.

Теренций.

Мир, славному Сеяну!

Сеян.

Что, Теренций?

Теренций.

Слыхали чудо?

Сеян.

Расскажи мне. — Нет.

Теренций.

Оно горело на устах людей,

Толпой несущихся в театр Помпея,

Смотреть статую вашу; говорили,

Вся почернела, как в печи — страшна.

Сеян.

Изменник подпалил. Туда сходите

И голову снимите — мы посмотрим,

В чем дело.

Уходит Теренций.

Негодяй какой-нибудь

Решил пугать народ. — Уже? В чем дело?

Возвращается Теренций с Сатрием и Наттой.

Сатрий.

При мне снимали голову — сам видел.

А из отверстья вылез преогромный,

Ужасный змий.

Сеян.

Ага! Ужасный? Чем?

Рогат и бородат? Без сердца? С жалом,

Раздвоенным, как лесть? Похож окраской

На тех, что водятся в груди вельмож?

Душа в нем Макро?

Натта.

Если мне позволит

Божественный Сеян, — за весь свой век

(И счастием клянусь священным вашим)

Не видан мной такой предлинный, рослый,

Толст, пестр, зловреден, гадок.

Сеян.

О, судьба!

Вот диких прилагательных собранье,

Чтоб выразить червя, змею.

Теренций.

Но это

Так, государь!

Сеян.

И ты, мой друг Теренций?

Мне кажется, вы видите предвестье,

В своем известьи.

Теренций.

Но, Сеян премудрый,

И боги так хотят!

Сеян.

О суеверье!

Вот я упал с постели, что сломалась

Под тяжким весом всей толпы клиентов,

Пришедших на поклон сегодня утром,

Потом, вот, кошка между ног скользнула,

Как из носилок вышел в Капитолий,

Вам все предвестья?

Теренций.

Явные, по мне

И лучше б им не быть. Или сегодня:

Рок ваших слуг, они склонили путь

За теснотою, от прямой дороги —

В Гемоний сорвались, убились на смерть!

Еще: когда в последний раз гадали,

Добрых птиц не было, одни вороны

Кружили, каркая, а в пору жертвы

Умчались на тюрьму и там сидели

Всю ночь, поганым клювом ветер гадя!

Советовать не смею, но просил бы

Великого Сеяна, снизойти

До жертвы богу.

Сеян.

Как глупеют люди

От веры! Верь мне дорогой Теренций,

Если опасность есть (и молвить стыдно),

То как богам менять весь ход судьбы?

А если могут, могут ли мгновенно,

За взятку салом (меньше!) извращать

Давнишнее решенье? Боги — мухи

По вашему, их ловите на запах

Жаркого или крови с алтарей?

Вам дешева их мощь, а мне — ничтожна.

Из всех, кто пи толпится на Олимпе,

Давя нещадно бедного Атласса,

Я признавал всегда одну Фортуну,

Ей приносил в молитвенном дыму

Я ладан и склонял к себе вниманье

Елеем. Эту в самом деле чту

И образ с честью сохраняю в доме,

Когда-то бывшем римского царя,

Теперь — моем, зане я был достойней.

Ей, если надо, в удовлетворенье

Фантазий ваших — жертвую. — Вели

Жрецам нести мед, молоко и мак,

Да росный ладан и одежды. — Скажешь:

Немедленно. И убедитесь вы,

Как ваши страхи пусты и смешны.

СЦЕНА II

Другая комната там же.

Входят Котта и Помпоний.

Котта.

Помпоний, ты куда бежишь?

Помпоний.

Иду

Сеяна известить.

Котта.

О чем?

Помпоний.

О Макро.

Котта.

Он что? Приехал?

Помпоний.

Только что вошел

В дом Регула.

Котта.

Оппозиционный консул!

Помпоний.

За полчаса назад.

Котта.

И ночью? Стойте,

Я вас не отпущу.

Помпоний.

Скорей туда.

Уходят.

СЦЕНА III

Комната в доме Регула.

Входят Макро, Регул и свита.

Макро.

Цезарь желает, чтоб Сенат был в сборе,

Пусть ваш эдикт наложит тяжкий штраф

На тех, кто не пожалует.

Регул.

Исполню.

Сказать помощнику, чтоб написал.

Макро.

Добавьте, надо объявить пораньше,

А место — Аполлонов храм.

Регул.

Я помню.

Макро.

И час?

Регул.

Да.

Макро.

А вот, кажется, забыли

Послать за старшиною караула.

Регул.

Нет, не забыл: вот он.

Входит Лакон.

Макро.

Грациний Лакон,

Вы — друг желанный, буду говорить

По пунктам. Вы должны представить список

Когорт преторианских с именами

Центурионов и трибунов.

Лакон.

Есть.

Макро.

Привез письмо вам и привет Владыки.

Лакон.

Привет обоим.

Макро.

Слышали? он пишет,

Что ценный вы и дельный человек.

Регул.

Вы заслужили.

Макро.

Предостойный Лакон,

Цезарь поклон вам…

Уходит Регул.

Консул! смерть и ад.

Ушел! Известье вам приятно, сударь —

Хо! Регул! Пусть нагонит гнев богов

Стремительные ноги и уймет их

Подобием подагры.

Возвращается Регул.

Господин мой,

Вас не хватало нам. Прошу послать

Кого-нибудь к Фулькунию скорее,

Сказать: прийдете, мол, с ним говорить.

Суть дела в том, чтоб просидел он дома

Пока я с Лаконом пройду посты.

Уходит Регул.

Грациний, ваши силы?

Лакон.

Семь когорт.

Макро.

Вот, Цезарь пишет и… Опять сбежал он!

Наверно у него в ногах есть ртуть!

Не знаете ль числа, преторианцев,

Которых на охрану взял Сеян?

Лакон.

Не знаю точно, — думаю центурий

Три.

Макро.

Три? Добро!

Лакон.

Не больше четырех.

Макро.

А кто центурионы?

Лакон.

Это консул

Точнее знает.

Макро.

Да ведь он пропал.

Чтоб ловкой живости его!.. Грациний,

Вы знаете в каком доверьи вы

У царственного Цезаря?

Лакон.

Я…

Макро.

Сударь,

Теперешний почет — едва начало

Дальнейших милостей.

Лакон.

Слишком…

МАКРО.

Сам слышал,

Как он обдумывал, чего б вам дать.

Лакон.

Жизнь

И все…

Макро.

Теперь вы первым человеком.

Все утвердят, что сможете сказать,

А, если преуспеем — больше. Стражи,

Сказали, семь когорт?

Лакон.

Да.

Макро.

Вы должны

Держать их наготове и в оружьи.

Лакон.

Я понимаю. Только как же так…

Макро.

Не вызвать подозрений, говорите?

Входит Регул.

Регул.

В чем дело?

Лакон.

Под оружьем страже быть

С утра.

Макро.

Сенат собрать и заседать

Во храме рано, так чтоб не прознали

Про все это.

Регул.

А в случае нужды

Имеем право овладеть дворцом,

Взять Друза и своим вождем поставить.

Макро.

Ах, тайна жгла его почтенный рот,

Пока не сплюнул… Ради всех богов,

Что вы наделали? — Мне человека

Иль двух послать. — Освобожденье Друза

Считает Цезарь крайностью и риском;

Не иначе; запомните.

Входят слуги.

Регул.

Вот слуга.

Макро.

Вот, для Аррунция Вот, для Лепида,

Вот Котте, Латиарию возьми.

А спросят про меня — скажите: свежих

Коней взял и уехал.

Уходят слуги.

Вам итти

К коллеге вашему и задержать

Рассказом длинным о новейших благах

Сеяну, славному его патрону. Я

И верный Лакон здесь на карауле:

Разделимся. У ночи много глаз —

Спят многие, но не шпион, подчас.

Уходит.

СЦЕНА IV

Святилище в доме Сеяна.

Входят Преконы, Фламины, Тубицины, Тибицины, Жрецы, Сеян, Теренций , Натта и прочие.

ПРЕКОН.

Прочь Форкиса фамилия! Фу, фу!

Исчезни, Фу! Вон Форкиса фамилия!

Тубицины и Тибицины играют во время омовения фламинов.

ФЛАМИН.

Грешили, но раскаялись теперь мы,

Руки чисты, чист плащ и чисты мысли.

1-й жрец.

Утварь чиста.

2-й жрец.

Жертвы чисты.

3-й жрец.

Венок чист.

Фламин.

Венки сложите и с почтеньем ставьте

Вербену на алтарь.

Прекон.

Молить устами!

Музыка возобновляется; Фламин касается пальцем меда и пробует, поступая так же с прочими приношениями, в том числе и с молоком в глиняном сосуде; сделав это, кропит молоком алтарь и возжигает ладан; покадя алтарю, ставит на него курильницу, кладет на него же отдельные головки мака и по прекращении музыки продолжает.

ФЛАМИН.

Фортуна-мать, царь всей людской борьбы,

Правитель действия, судья судьбы, —

Пред коей сила, власть, господство — ниц,

Вонми мольбам, что нами вознеслись.

Прекон.

Хвалите Мать Великую устами.

Жрец.

Вонми мольбам, что нами вознеслись.

Все.

Прийми дары и смилуйся, богиня.

Теренций.

Смотри, смотри — глядит!

Сатрий.

И, отвернулась!

Натта.

Фортуна отвратила лик!

Фламин.

Отриньте,

Предвестье, боги! Стой! Чего-нибудь

Не выполнили. Небо, успокойся

И да сочтется ложным и пустым

Сей зримый гнев.

Сеян.

Заткнись, трусливый поп!

И убирайся вон со всею дрянью,

Ее на зло твоей слепой хозяйке

Мистериям и верам повергаю

Себе под ноги.

Опрокидывает статую и алтарь.

Нет! Стой отвернувшись,

Пока я не велю смотреть сюда!

Так будешь, в назидание потомству

На общее посмешище стоять,

Лицом к хвосту, как вздорные котята.

Убрать весь дым и свечи суеверья,

И весь затасканный обряд: вы с вашей

Чистой и строгой совестью!

Уходят все, кроме Сеяна, Теренция, Сатрия и Натты.

Я раб,

Игрушка дурачья, позор на лоб мой!

Я был провозглашен и чтим, как бог,

Да, жертвы мне во всем горели Риме,

Юпитера не меньше, а молюсь

Сварливой шлюхе. Эта мысль и стыд

Могли внушить Фортуне отвернуться,

Признав себя за младшую богиню,

Мою слугу. — Рвань, стерва, если так —

Сеян благодарит за скромность! — Кто там?

Входят Помпоний и Минуций.

Помпоний.

Их счастье извинит, доклад услышав.

Я слишком ждал здесь. Макро, государь —

Сеян.

Потише, — отойди.

Отводит его в сторону.

Теренций.

Но правда это?

Минуций.

Об этом с улиц тысячи кричат.

Сеян.

О чем?

Теренций.

Минуций говорит нам, сударь,

Что голову надставивши статуе

Вашей, вокруг нее нашли веревку. И

Горящий метеор, подобный шару

Большому, видели катился сквозь

Затменный воздух и повис, неровный,

Там чудом и соблазном для толпы.

Сеян.

Стой! То, что Макро здесь, всего важнее.

Теренций.

Приехал Макро?

Помпоний.

Видел.

Теренций.

Где же, с кем?

Помпоний.

У Регула.

Сеян.

Теренций!

Теренций.

Господин!

Сеян.

Послать трибунам, чтоб сейчас же дали

Солдат, усилить караул.

Уходит Теренций.

Минуций.

Прошу сходить за Коттой, Латиарием,

Консулом Трио, теми из Сената,

Кто верен нам и наш.

Уходит Минуций.

Вы, милый Натта

За комендантом Лаконом.

Уходит Натта.

Ну Сатрий,

Час испытанья — здесь. Всех слуг в оружье,

Без всякой суеты.

Уходит Сатрий.

А вы, Помпоний,

Приязнью с консулом держите связь,

Пытайтесь честный друг.

Уходит Помпоний.

Все это стало

Похоже на опасность впору мне:

Фортуна, вижу зло твое — вполне

Почет и случай от тебя зависит;

Покой мой смерть надежная приблизит.

Но почему теперь о смерти мысли,

Тому, кто роком возведен на выси,

Без удержа и вне суда? Кто дал? — Я

Возможность рушить высший кедр вселенной,

Германика; срубил единым взмахом

Друза, могучий ульм, измяв лозу;

Сабина с Силием, два крепких дуба,

Поверг на землю, так же как кусты,

Кремуций Корд и Созия, Клавдия Пульхра,

Фурний и Галл, которых с корнем вырвал,

А там топор вогнал так глубоко

В ствол широковетвистой Агриппины.

Подрезав, рознял гордые побеги —

Нерон и Друз, и даже Кай, хоть отбил…

Судьбы, желая, чтоб за этим всем,

Я ослабел, свой круг не завершивши —

Жестоки вы, а я свершил довольно

Великих дел. Весь Рим мне был рабом,

Сенат наш заседал, как праздный зритель

И призрак властности моей, скорее

Краснел бы я велеть, чем те терпеть: все

Отцы готовы были и спешили

Дать мне империю, храм и ту из глоток,

Какую попрошу, но высь венчало,

Что Рим, Сенат, народ и мир видал:

Мне Иовий — равный, Цезарь — сотоварищ.

Вот почему враждует рок — он сам,

Страшась, ревнует силе, данной нам.

Уходит.

СЦЕНА V

Покой там же.

Входят Теренций и Трибуны.

Теренций.

Постойте, доложу, что все явились.

Входят Минуций с Коттой и Латиарием.

Минуций.

Скажите, Марк Теренций, господину:

Здесь Котта с Латиарием.

Теренций.

Скажу.

Уходит.

Котта.

Письмо мне, точно совпадает с вашим,

Указано лишь, чтобы я был там

И чтоб голосовал за предложенье.

Латиарий.

Не говорит какое?

Котта.

Нет, как ваше.

Латиарий.

Вот странно; подозрительно.

Котта.

Да, так.

Быть может все разъяснено Сеяну.

Входят Натта и Грациний Лакон.

Натта.

Где господин наш?

Трибун.

Ожидаем здесь.

Котта.

Вот Лакон. Каковы известья?

Лакон.

Сударь…

Входит Сеян.

Сеян.

Давние, честные и верные друзья,

Какой я пленник вашей доброты.

Почтенный Котта, Латиарий, Лакон,

Руку бесстрашную, вы ж все — любовь.

Я должен, знаю, вам себя делить,

А то вне круга нашей слабой власти

Воздать за столь обширное добро.

Грациний, мы вас просим, вашу стражу

Не распускать поутру. Консул здесь?

Муниций.

Трио сейчас сюда прийдет, владыка.

Котта.

Затем ли, чтоб в согласии с эдиктом

Собрать Сенат?

Сеян.

Как? Собирать Сенат?

Лакон.

Да.

На утро в храме Аполлона.

Котта.

Мы

Имеем письменный приказ об этом.

Сеян.

Письмо? Позвольте, —

Латиарий.

Господин не знает?

Котта.

Повидиму.

Сеян.

Сенат созывают, мне не сообщая.

И спешно так! Сенаторы письмом

Сзываются. Кем передано это?

Котта.

Макро.

Сеян.

Мой враг! Когда?

Котта.

В полуночь.

Сеян.

Час

При прочих обстоятельствах гласит,

Что здесь какая-то ловушка. — Что?

Входит Сатрий.

Сатрий.

Сударь, Серторий Макро ждет у двери

Один и просит лично говорить

С их милостью о деле очень важном.

Которое, сказал, коснется вас.

Сеян.

Впустите!

Сатрий.

Лучше, сударь, удалите:

Откроете число и мощь друзей,

Какие здесь. Он может быть шпионит.

Сеян.

Он без оружья?

Сатрий.

Обыщу.

Сеян.

Нет, взять

И отвести в покой, где можно тайно

Приставить стражу к нам.

Уходит Сатрий.

Почтенный Лакон,

На вас надежда: хоть свои когорты

Я двину, ваша помощь — мой оплот.

Минуций, милый; честный Латиарий,

Униженно кланяется им.

Большие, неизменные друзья,

Сейчас вернусь.

Уходит.

Латиарий.

Достойнейший начальник.

Котта.

Их милость стал внезапно очень нежным,

Я раньше этого не замечал.

1-й трибун.

Да, очень благородно вышло.

Минуций.

Я

В восторге.

2-й трибун.

Марс! Жизней миллионы

Имей я, все ему отдам за это.

Лакон.

Звал поименно!

Латиарий.

Да. Меня!

Минуций.

Меня!

Латиарий.

Кто не отдаст и дом и жизнь за взгляд

Особы, столь божественной, как эта?

Лакон, в сторону.

Кто не посмешище ни ей, ни света.

СЦЕНА VI

Другой покой, там же.

Входят Сеян, Макро и Сатрий.

Сеян.

Привет вам, долгий, долгожданный друг,

Не нагляжусь желанным! Час приезда?

Макро.

Почти что в полночь.

Сеян.

Сатрий, просим вас.

Уходит Сатрий.

Макро.

До вас я видел консулов обоих

По Цезаря особому приказу.

Сеян.

Что наш великий, царственный хозяин?

Макро.

Во истину, совсем здоров, как царь,

Спокойно простирающий обилье

Великих милостей, туда, где выбор

Святой упал однажды: точно бог

Без убыли и устали дарит тех,

Кто счастье заслужил их встретить, так

И с вами, истинно счастливцем, или

На юг сесть солнцу, царственный Сеян.

Вы не смущайтесь, ваша честь: на это

Я послан Цезарем из островка,

С приказом строгим скрыть свою поездку;

Поэтому так таен мой приезд

В Рим. Велено сюда явиться ночью

И консулам одним пересказать

Его намеренья: чтоб удовольствие

Полней и ярче стало, как бы много

Вы ни старались, ни желали даже,

Или о том ни думала толпа.

Сеян

Чтож это? Часть меня, дражайший Макро,

Коль доброе — скажи, Сеян твой делит.

Макро.

Коль зло — навек себя возненавижу,

Что вестник я столь доброму вождю.

Наказ превышу свой, осведомляя

Их милость дальше, это будет риск мой

Пред вашей чуткой мудростью, затем, что

Ни скрупулом ревнивым не хочу

Задеть или терзать ваш ум. Поверьте,

Мой господин, что ни один сенатор

Не знает, хоть приказом именным

Предложено прибыть и дать свой голос,

Единственно, чтоб оттенить весь блеск

Предложенного.

Сеян.

Тешитесь вы, Макро,

Как скромница, любовника терзая.

Что стоит этих мук?

Макро.

То, что идет

За званием и властью трибуната,

За тем, чем будет облечен Сеян

В Сенате, собранном публично, завтра.

Сеян, в сторону.

Фортуна, обратись ко мне. — Разбили

Сомненья в верности своей.

Макро.

Мне, сударь,

Срок истекает, близится восход

И к Цезарю пора.

Сеян.

Что Калигула?

Макро.

Вот, позабыл еще сказать вам! Что ж?

Он смирно прозябает на Капрее,

В опале; с ним Тиверий не видался:

Беда за мной погнала без моих

Согласия и ведома. Довел я

Его поспешный страх, советом поздним

До большей силы, чем при нем молча.

Их милость может ставить мне на вид,

Что я не доложу о нашей встрече,

Но жизнь я берегу, чтоб вам служить,

И кланяюсь.

Сеян.

Достойный, честный Макро!

Любовь и дружбу вашу! Кто там? Сатрий!

Проводите большого друга. — О!

Что за пустая, подлая вещь — страх,

Какую низость может он внушить.

Подозревать друзей, как делал я,

Льстить жалкому врагу, мирволить слугам,

Сгибаться, клянчить, ждать благоволенья.

У тех, кому я час тому назад

Не дал бы четверть взгляда, не явил бы

Вершка лица. Вы, боги дураков,

Пусть небо будет в ваших вещих знаках,

Уродами земля покрыта, пусть

Из зодиака прянет скорпий; гордый

Лев пусть наш шар сорвет с его оси,

Скатите мир во тьму, спустите вихри

Беситься по лесам и городам.

И если снова струшу, раздробите

Меня раздвоенным огнем во прах.

Всех бед достоин тот, кто знает страх.

Уходит.

СЦЕНА VII

Там же, другая комната.

Входят Теренций, Минуций, Лакон, Котта, Латиарий с Помпонием, Регул, Трио и другие с разных сторон.

Помпоний.

Наш господин не здесь?

Теренций.

Сейчас прибудет.

Котта.

Как вести, Трио?

Трио.

Славно, очень славно!

Но берегите про себя. Сеян

Получит завтра перед всем Сенатом

Достоинство трибуна.

Котта.

Это верно?

Трио.

Не спорю, что не ждали вы, но верьте.

Латиарий.

Что консул?

Котта.

Никому не говорите;

Он мне открыл, что завтра же Сеян…

Трио.

Вы вашей честью мне ручались, Котта,

Не разглашать.

Котта.

И жизнью!

Латиарий.

Говори.

Котта.

Получит завтра звание трибуна,

Но так как вы, достойный человек,

Позвольте умолять вас о молчаньи.

С таким условьем тайну я узнал.

Латиарий.

Я — Гарпократ.

Теренций.

Ручаетесь за это?

Помпоний.

Сказал мне консул, только вы молчите.

Минуций.

Друг Латиарий, как дела?

Латиарий.

Скажу вам.

Но поклянитесь в тайне сохранить.

Входит Сеян.

Сеян.

Я знаю, что судьба смотала с прялки

И не такую нить нам.

Регул.

Честь Сеяну!

Трио.

Честь преславнейшему! За счастье!

Латиарий.

Знатность!

Сеян.

Предвестий новых нет?

Теренций.

Пусть все предвестья

Означат славу, о которой мы

Пришли вас известить.

Регул.

Итти велите?

Сеян.

Да. Вас приму потом.

Теренций.

Мой повелитель,

Что вам угодно от трибунов?

Сеян.

Что?

Благодарить и отослать.

Минуций.

Владыка!

Лакон.

Угодно будет приказать мне…

Сеян.

Нет!

Вы беспокойны.

Минуций.

Стал другим!

Трибун.

Ни слова,

Ни взгляда!

Лакон.

Мудро он избрал друзей

Не для любви, для выгоды своей.

Уходит.

СЦЕНА VIII

Площадь перед храмом Аполлона.

Входят Аррунций и Лепид. Различные сенаторы проходят перед ними.

Аррунций.

Ну, поспешите, чтоб не быть последним

С поклоном в преогромнейшем покое

Ужасного Сеяна. Беглым шагом,

Не подбирайте тоги, но вперед

И с бледным, смутным знаком восхищенья,

Наклеенным на лица. Марк Лепид,

Что, верите вы в ваши предсказанья?

Сеян падет? Его ущерб казался

Вам очень близким.

Лепид.

Верите ли, Люций,

Дивлюсь я этому восходу.

Аррунций.

И

Что мы его участники. Скажите, —

Все это гибель углубит, усилит —

Возможно. Только эта мысль тому подобна,

Как время повернуть, в желаньях поздних:

Надежда — грех у ложа безнадежных.

Вот, вот! Что за толпа друзей присяжных

Летит честить их милость, стать вокруг

Их милости, поймать кивок господский,

Ввести их милость в здание Сената,

Снести их милость, рабски растолкать

Их милости дорогу, возглашать

Их милость, громче вестников и дудок,

Поправить ноги, в руку ткнуться, волос

Смахнуть со знатных плечь.

Санквиний и Гатерий проходят сценой.

Смотри, Санквиний

С ленивым брюхом и водянкой. Видишь,

Как он смешно спешит. А вот другой,

Задержанный подагрой, обгоняет!

Пусть схватит Либурнийский страж болвана,

С его низкопоклонством и всю братью!

Вот встретились. Подагра и почет.

Ликторы, Регул, Трио, Сеян, Сатрий и многие сенаторы проходят над сценой.

Ликтор.

Дорогу, место консулам!

Санквиний.

Привет,

Привет, великому Сеяну!

Гатерий.

Слава!

Аррунций.

Отметят нас потом, что мы молчим.

Лепид.

Уже отметили.

Аррунций.

Достойный признак

Дешевой славы, ждать и сторожить

Пустые почести, что дух высокий

Не видит, презирая.

Лепид.

Он считает

Себя униженным, не видя их,

Считая помощь их необходимой,

Для совершенства своего почета

И ненавидит тех, кто против них.

Аррунций.

О,

Еще есть повод гневу. Их сердца

Преступны — мы ведь знаем их рожденье

И подлую карьеру — вот и злятся.

Прочь! Следуем.

СЦЕНА IX

Другая часть площади.

Входят Макро и Лакон.

Макро.

Как все войдут, запри ворота храма

И стражу к ним свою приставь.

Лакон.

Исполню.

Макро.

А если будешь слышать шум в Сенате,

Являйтесь лично: бейте по тому,

Кто предлагает выйти.

Лакон.

Понимаю.

Уходят.

СЦЕНА X

Храм Аполлона.

Входят Гатерий, Трио, Санквиний, Помпоний, Латиарий, Лопид, Аррунций и другие сенаторы, Преконы и Ликторы.

Гатерий.

Как хороши теперь их милость!

Трио.

Точно

Рожден и создан для такого часа.

Котта.

Соконсул ваш появится, надеюсь.

Трио.

Да, он умен.

Санквиний.

В доверьи у Сеяна.

Трио.

Сеян — высокий, добрый господин!

Гатерий.

Правда, и очень храбрый.

Латиарий.

Очень умный.

1-й сенатор.

Он — все!

Латиарий.

Всего достоин, даже больше

Чем милость даст.

Трио.

Он будет вознесен

Той честию.

Помпоний.

Но Цезарь выше.

Санквиний.

Да,

Но Цезарь только острова правитель,

А он империи.

Трио.

Как никогда

Он сможет награждать.

Котта.

Дождаться дайте.

Мы не поленимся голосовать.

Латиарий.

Ни я!

Сaнквиний.

Ни я!

Котта.

Усердие, с каким

Его разносим славу, крепко свяжет

Нас с мыслями его.

Гатерий.

Вполне согласен:

Мы этим сохраним свои места.

Санквиний.

Да, и умножим.

Латиарий.

И места и званья.

Помпоний.

Мое участие в его успехе

Поможет мне наследство получить.

Латиарий.

Смотри: сидят Аррунций и Лепид.

Трио.

Не подходи к ним: их сейчас отметят.

1-й сенатор.

Я — как другие.

2-й сенатор.

Да и я.

3-й сенатор.

И я.

В ходу не те, что служат государству,

А милостью пригретый.

Котта.

Благ Сеян

Гатерий

Почтен Сеян!

Латиарий.

Велик и прав Сеян!

Аррунций.

Боги! Раскрылись губки, все впитали

И заткнуты. Вот, вот: тот и блажен,

Кто в поле зрения сидит. Счастливей,

Кто слышен и кому слыхать, а больше

Ласкать их нежный лоб или жужжать

Ему на ухо мухой.

Претор.

Звать Сенат!

И объявить эдикт про сбор.

Прекон.

Молчанье!

Во имя Цезаря и вас — молчанье!

„Меммий, Регул и Фулькуний Трио, Консулы, в календы сего Июня, с первым светом, должны созвать Сенат во храме Аполлона Палатинского. Всем отцам и записанным в качестве отцов, имеющим право присутствия в сенате: мы предлагаем и приказываем явиться немедленно, имея в виду государственные дела. От того, кто не явится, пеню или штраф — принимать, оправданий не принимать“.

Трио.

Заметь и запиши, кто не явился.

Регул.

Отцы конскрипты! Пусть, все, что скажу,

Пойдет Республике к добру и славе!

Ты ж, Аполлон, во чьем святом дому

Мы собрались, всех вдохнови нас правдой

И здравою свободою сужденья!

Величество Тиверия Цезаря

Высокому Сенату предлагает

Вручить любимому им, славному Сеяну

Трибунские достоинства и власть.

Его письмо — здесь, под его печатью.

Отцы! Что вам угодно предпринять?

Сенаторы.

Читать! Читать! Открыто, всенародно!

Котта.

Цезарь сам превознес свое величье

Таким деяньем.

Трио.

Эта мысль удачна

И Цезаря достойна.

Латиарий.

Как достоин

Ее и тот, кто был ее предметом,

Гатерий.

Достойнейше!

Санквиний.

Рим избегал за доблесть

Хвалить, чтоб зависть смолкла, но Сеян…

1-й сенатор.

Славен и благороден!

2-й сенатор.

Благ и славен!

Аррунций.

О рабство смирное и гордость хамства!

Прекон.

Молчать!

ТИВЕРИЙ ЦЕЗАРЬ — СЕНАТУ, ПРИВЕТСТВУЯ

Отцы конскрипты, если вы и дети ваши пребываете в добром здравии — это изобилие благ: мы здесь с друзьями нашими пребываем в таком. Попеченья о республике, несмотря на телесное наше отсутствие, не могут не присутствовать в мыслях наших; хотя, часто, даже и более присутствующему государю бывает сокрыта истина о его личных делах, чего хуже для государства не случается и чем до крайности бывает затруднено искусство управления. Однако, удостоившись благотворного счастья пользоваться содействием и искусством столь бдительного сената, мы, признаемся, разрешили себе некоторую снисходительность в отношении собственных удовольствий, не по небрежению к должности, но по уверенности в отсутствии нужд. В равной мере, ни низкие слухи, многими распространяемые про наше уединение, ни гнусные подметные письма, ничуть нас не огорчили: порожденные людским невежеством в большей мере, нежели злым умышлением, они обречены в небрежении ими найти скорую свою могилу, тогда как воспринятые, с чрезмерной чувствительностью способны усвоить нам свою клевету. Не угодно нам также, чтобы авторов их, хоть и сысканных, покарали, зане в государстве столь свободном как наше, всем подобает свободно пользоваться мыслью и речью».

Аррунций.

А! пиголица! пиголица!

«Тем не менее, в некоторых вещах, действительно и ближайшим образом касающихся величества государя, мы, боимся, были столь неестественно жестоки к собственной славе, что ими пренебрегли. Правда то, отцы конскрипты, что мы возвысили Сеяна из темного и почти неизвестного рода…»

Сенаторы.

Как, как?

«до высшей и пресветлейшей степени, величья и, надеемся, по заслугам, хотя и не без опаски: отъявленной дерзостью со стороны правителя является — ради любви к одному навлекать на себя ненависть всех своих подданных».

Аррунций.

Задело — в пот вогнал!

«Но мы полагаемся на вашу любовь и понимание и никоим образом не подозреваем, что заслуги нашего Сеяна способны обидеть кого-либо, оказанными ему почестями».

Сенаторы.

О! Правда! Правда!

«Хотя нам желалось, чтобы ревность его с большим спокойствием проявлялась в отношении Агриппины и наших племянников, несмотря на то, что явность их действий обнаружила всю их виновность и чтобы он помнил, что невинность никогда так не бывает защищена, как тогда, когда она подкрепляется милосердием, возможность пользоваться которым он настолько, в правом гневе своем отнял у нас, что сейчас наше помилование сочтут лишь усталой жестокостью, буде мы решим его применить».

Аррунций.

Спасибо! Ждал я этого. Лисище!

«Были некоторые такие, которые хотели объяснить его общественное усердие личным честолюбием и тем, что, под предлогом служения нам, он желал удалить помеху себе: ссылаясь на связи, которые он создавал себе среди преторианских солдат, своими сговорами в Сенате, и при дворе, должностями, которые он занимал и раздавал другим, на его известность и от него зависимость, его настойчивость и почти принужденье нас к отъезду и, наконец, на его стремление стать нашим зятем».

Сенаторы.

Странно!

Аррунций.

Приметам вашим буду верить, Марк!

«Премудрость ваша, отцы конскрипты, может разобрать и оценить эти наущения. Но что касается нашего разрешающего голоса, думаем признать их, как и считаем их, весьма хитрыми».

Сенаторы.

О, все восстановил он этим! Слушать!

«И если предложат поверить их, то под ручательством жизнью доводчика. А то, что мы должны сказать или, вернее, чего мы не должны бы сказать, господа Сенат, если это верно, то да поразят нас боги и богини, если мы знали о том. Мы можем думать только, что плохо поместили свое достояние и заключить, что в этом выборе или мы забыли богов, или боги нас».

Сенаторы вскакивают с мест.

Аррунций.

Сиденья накаляются — вскочили.

«Мы не скупились, почтенные отцы, на пере мены; никогда, однако, новое желанье не изменяло нашей привязанности или старой ненависти, но только необходимая ревность к государству, заставляющая мудрых правителей ежечасно заботиться о его благополучии и это показывает, какая сложная вещь оборона от скромнейшего врага, тем более от вельможи, который данную ему милость обращает на устрашение».

1-й сенатор.

Уйдем.

2-й сенатор.

Сиди, отец.

Котта.

Позвольте место.

Аррунций.

Боги! как листья треплет ветерок.

«Мы потому желаем, чтобы им исполняемые обязанности были схвачены Сенатом, а сам он отрешен от всех должностей и прав…»

Сенаторы.

Как?

Санквиний.

Можно?

Аррунций.

Черепаха! Где Гатерий?

Подагрой к постоянству принужден,

Но пляска признак бури.

Сеян.

Не читайте!

Регул.

Отцы Сената, по местам! Читай.

Сеян.

Письмо подложно.

Регул.

Стража! Успокойтесь.

Входит Лакон со стражей.

Аррунций.

Вот смена.

Регул.

Успокой и дальше.

Прекон.

Тише!

«…а сам отрешен от всех должностей и прав, пока не будет вынесен должный и полный приговор, устанавливающий его невиновность, в которой мы теперь вынуждены ощутить явную необходимость усомниться. Если отцы конскрипты, вашей далеко проницательной мудрости откроются дальнейшие дела — или дальнейшие меры, как-то: конфискация земель, имущества или более того — не нашей власти ограничивать ваше могущество и не нашему благоволенью разлагать ваше правосудие: последнее было бы оскорбительно для вас, а то и другое слишком безжалостно к нам самим. Мы охотно бы присутствовали в вашем совещании по этому делу, но опасность столь мощной партии; если заговор доказан, запрещает нам отважиться на это: разве только, если одному из консулов, безопасности нашей ради, поручено будет стать на стражу нашего дома, мы должны будем поспешить решиться на это. Вместе с тем, не пристало нам стеснять столь правосудный Сенат, знающий, насколько обижает невинного тот, кто щадит виновного и насколько благодарно бывает жертвовать богам жизнь неблагодарной личности. Этим мы не имеем в виду Сеяна (независимо от того, хотели ли вы к нему приглядеться — и там еще имеется Латиарий, сенатор и Пипарий Натта, двое наиболее доверенных его пособника, совершенно отъявленных, против которых мы не хотели бы создавать предубеждения), но точную необходимость настоящего обстояния».

Регул.

Под стражу Латиария!

Аррунций.

О, шпик,

Почтенный шпик попался! Кто жалеет?

Вот вам за службу: вы ее считали

Собственностью — вот куда пришла!

Уходят Латиарий и Натта под стражей.

Убрать прохвоста!

Сеян.

Разрешите…

Лакон.

Стой!

Идет на смерть, кто на вершок подастся

К мечу.

Сеян.

Нет у меня друзей здесь?

Аррунций.

Скрылись!

Где все приветствия и славословья?

Входит Макро.

Макро.

Привет мой консулам и честь Сенату!

Сеян.

В сторону.

Так Макро здесь? О, ты погиб, Сеян!

Макро.

Отцы, вы заседайте без боязни:

Макро милостью Цезаря поставлен

И принял власть над войском преторианцев

(Честь, коей облечен был сей гордец).

Он просит вас спокойно взвесить должный

Приговор заслужившим, опираясь

На всех солдат, трибунов, центурионов,

Нам подначальных здесь.

Регул.

Сеян! Сеян!

Стань здесь, Сеян!

Сеян.

Я вызван в суд?

Макро.

Да, ты!

Ты, наглое чудовище!

Сеян.

Как, Макро?

Бывало иначе меж мной и вами,

Суд знает нас и разницу меж нами

И может, захоти он, подтвердить,

Чья наглость больше.

Макро.

Опустись, Тифей.

Ну, пусть моя. Слушай, так станет больше:

Схвачу за ноги, обдеру одежду,

Ступлю на бороду и нос. Пристало

(Никто тебя не вздумает жалеть)

Так поступать с неблагодарным гадом:

О земь и вон мозги.

Регул.

Прочь!

Макро.

Если смею

Жестоким стать, то хорошо пытать бы

Изменника такого. Что ж, отцы,

Смутились и молчите, не судя

Несчастного, который чуть восстал

На милость Цезаря — под приговором?

Флегра, равнина, где сыны Земли

Поднялись на богов, и та не знала

Столь гордого чудовища.

Регул.

Прочь с ним!

Вы, боги, Цезаря храните!

Трио.

Прочь с ним!

Гатерий.

Убрать его!

Котта.

В тюрьму!

Санквиний.

И поделом!

Сенаторы.

Венки на дверь!

Санквиний.

Пусть златорогий бык

В гирляндах из цветов ведется тотчас

На Капитолий.

Санквиний.

Чтоб заклаться в жертву

Юпитеру за Цезаря.

Трио.

Все боги

Храните Цезаря!

Котта.

Феб!

Санквиний.

Марс!

Гатерий.

Диана!

Санквиний.

Паллада!

Сенаторы.

И Юнона! И Меркурий!

Все!

Макро.

Прочь ты — поношенье человекам!

Уходит Сеян под стражей.

Котта.

Все надписи изменника изгладить.

Трио.

Статуи повсеместно повалить.

Гатерий.

Ломай колеса колесницы!

Аррунций.

Ноги

У бедных неповинных лошадей

Ломайте то же.

Уходят Ликторы, Преконы, Макро, Регул, Трио, Гатерий, Санквиний. Остаются Лепид, Аррунций и немногие сенаторы.

Лепид.

Злая перемена.

И вихрь людских привязанностей.

Аррунций.

Будто

Тела и души в колесе Фортуны

И живы лишь вращением его.

Лепид.

Кто пожелает жить людским пристрастьем

Иль голосом, из тех, кто видел ныне

То, что все боги вздумай возвестить,

Сочли б за ложь — падение Сеяна?

Он, тот, кто утром, горделивей солнца,

Прорвал туман дыхания клиентов

И восходил в таком же поклоненьи.

Каким у эфиопов солнце чтут!

Кого дворяне ждали раболепно,

Как конюхи, в его глазах читая

Не меньше жизни и судьбы людей!

Пред кем склонялись чаще, чем пред богом,

И в Риме не хватало алтарей

И этот пал! Пал! Не найдя ни взгляда

Приязни, ни такого утешенья

Бесплодного в борьбе, как состраданье.

Аррунций.

Все, кто толклись в его лучах, как мошки

И тщились окружать его — пропали,

Гнушаются и рядом с ним сидеть!

Те, кто ему прислуживал в сенате,

Бесчеловечно волокут в тюрьму,

За кем поутру шли как за владыкой!

Под стражей в улицах, в цепях, как беглый,

Железо вместо роз, пинки — поклоны,

Позор за славу, ругань за почет!

Кто станет верить счастью?

Лепид.

Тот, кто хочет

Его добычей стать и забывает,

Когда оно льстит — что кружит над жертвой.

Будь люди рассудительней, Фортуна,

Не быть тебе в богах: мы вознесли

Тебя по глупости.

Крики во вне.

Храните боги,

Цезаря! Боги, Цезаря храните!

Вводят Макро и различные сенаторы.

Макро.

Ну, что Сеян? Ты, взявший государство

И благородных мнивших гнать бичем,

Хотевший Цезаря учить и службы

И званья раздавать! Перед желаньем

Которого ломала шапку власть,

Чьим словом все голосовали — эхо!

Кто ждал поклон за двадцать саженей,

Кто жаждал пирамид, куда там, — храмов

Для гордости своей, — лежишь так низко,

Как спесью был высок!

Регул.

Хвала богам!

Сенаторы.

И слава Макро, кем наш Рим спасен!

Свобода! Свобода! Свобода! Вывесть

И славить Макро, кем наш Рим спасен!

Уходят, кроме Аррунция и Лепида.

Аррунций.

Я предвещаю без сенатской лести,

Что этот Макро скоро станет в Риме

Чудовищем гораздо боле крупным

Чем тот, кто пал.

Входит Теренций.

Теренций.

О, вы, чьи души добры

И человеколюбья не лишились,

В ком свилось добродетели настолько,

Что жалок им злодей средь мук своих,

Дай слуху слышать и глазам оплакать

Дела людей, скорей деянья фурий.

Свирепая толпа, что, как всегда,

Не знала ни любви, ни злобы, рада

Лишь ярость власти показать, поймав

Слух темный о Сеяновом закате,

Сейчас со спешкой, яростью и пылом,

С какими поглощается пространство

К большой борьбе иль новому театру,

Ворвалась в Капитолий, в Цирк Помпея,

Где точно волкодав, грызущий камни,

Как будто чувства есть и у статуй

К той дикой злобе, их сначала сбила,

Потом веревкой волокла вдоль улиц,

Крича: «Вот, вот, вот — голова вельможи,

Увенчанная в ароматах; вот

Кого так почитали в Риме!» Тут

Пошли в работу молотки и горны,

Сеян великий треснул, член за членом

Роняя в печь плавильни.

Аррунций.

Гнев толпы!

Теренций.

Сенат, собравшийся в Согласья храме,

Догнать спешили и давясь орали:

«Дай нам его судить, дай в воду бросить,

Ведь он на берегу лежит!» «Вперед!»

Их вестники кричали опоздавшим —

«Его осудят раньше нас». Беги, хам,

Отчаянно спеши, добыча страха,

Чтоб их рабы про лень не донесли,

И дрожь их тел на этот крик ловили.

Во всю дорогу несся смутный вой,

Вопили: «Рады: выносить не могут»,

Хотели знать, кто он, каков лицом,

Какая борода, рот, нос. Заверю —

Никто не предсказал бы дел своих.

Не думали: умен ли, храбр, узнать

Желали платье, как, где умер,

И ни одна скотина не спросила,

Чем виноват он, кто его судил,

Какой уликой, чьим доносом свергнут.

Болтали — многословное письмо

Пришло о нем с Капреи. Так ли это?

О, хватит, где же там искать!

Лепид.

Увы,

С Фортуной ненавидят осужденных,

Виновны или нет.

Аррунций.

Но будь Сеян

Счастливей и тесни победоносно

Тиверия, как в эту же минуту

Вся сволочь, что беснуется теперь.

Сеяна б в Цезари произвела.

Лепид.

Что было дальше?

Теренций.

Приговор Сената

Снять голову и, чуть успела пасть,

Она и злополучный труп был схвачен

Свирепым множеством, что не мирясь,

На сделанном законом государства,

Взялось терзать их. Тысячи голов,

Тысячи рук, пять тысяч ртов и глоток

Пошли на злобы хитрые дела.

Забыли старцы возраст — стыд девицы,

Myжей их жены, матери — детей,

Все, горе смыв весельем низложенья,

Неслись в восторге ярости своей,

Кто лез к его лицу, а кто к затылку,

Кто вырывал глаза, а этот мозгом

Кропил себя и дом своих друзей.

Других видали: кто волочит руку

И по клочкам на намять раздает,

Кто ляжку тащит, сам ее отрезав,

Кто ногу, палец, палец от ноги,

Кто легкое, кто сердце, — нет ни срока,

Чтоб месть излить, ни места проклинать.

Отныне — невозможное свершилось:

Все, что мы звали — царственный Сеян

И рядом с Цезарем владело светом,

Зверски растерзано, не ищет гроба.

Покрылись жалкие обрывки пылью.

Их прах нигде, мгновенно погребен.

Входит Вестник.

Аррунций.

Еще Сеян?

Вестник.

Да!

Лепид.

Что еще прибавишь —

Он умер?

Вестник.

То, что жалость в вас вселит,

Что может довести и целый Рим,

И Цезаря до слез, хоть негодяя

И не было преступней, но тиранство

Мучений, может вызвать даже плач.

Сын с дочерью умершего Сеяна

(А первый так еще невинен был,

Что обнимал руками шею ката)

Для казни были схвачены в дому.

Дочь так проста, что спрашивала всех:

«Куда ведут?» «Зачем схватили их?»

Кричала: «Я не буду» и просила:

"Пусть лучше высекут, а как закон

Не позволяет нам казнить девицу,

То хитрый и жестоко-злобный Макро

Ее отдал растлить и опозорить

Бесстыдной страсти грубых палачей,

Чтоб после удавить с несчастным братом.

Лепид.

О, дело ада, ночь зовущее

Укрыть от мира.

Вестник.

Бросили тела

В Гемоний (я не знаю, как вернулась,

Пожалуй случай), там нашла их мать

Их, изгнанная раньше Аниката,

Лежащими на ступенях позорных;

В ней точно мир безумия возник,

Терзала волосы, в лицо впивалась,

Грудь била и живот, упала ниц,

Крича то к ним, то к небу, наконец,

Так громок стал ее безумный голос,

Так полон черной и безумной злобы,

Что мог сразить богов и покатить

К востоку солнце, что! подвинуть древний

Хаос вернуться, чтобы поглотить

И нас, и мир. Весь воздух до небес

Наполнила пристрастною молитвой,

Тиранство вызывала, вопрошала,

В чем провинились дети и она,

Что понесли подобное возмездие,

А живы Ливия, Лигдий и Эвдем,

Кем, говорит, и доказать берется

Сенату с Цезарем, отравлен Друз.

Лепид.

В согласьи с мужем.

Вестник.

Да!

Лепид.

Поступок странный.

Аррунций.

И странно он открыт. А зверь мой,

Толпа? Переметнулась снова? Правда?

Вестник.

Упала ярость и пошли рыданья

О совершенном зле.

Лепид.

Спасибо, сволочь!

Вестник.

Часть так была слаба иль так глупа,

Что, оправдав его, пустилась в слезы,

И. многие, кто был в его крови

И нес куски растерзанного трупа,

Решили их собрать и вновь сложить.

Лепид.

Как путает игру Фортуна, взявшись

Ее начать: мчит, тянет, усложняет

И путает своим капризом страстным.

Аррунций.

Фортуна, думаешь ли оправдаться

В неверно помещенной доброте,

Ужасной казнью? Берегитесь, люди,

Стоящие в триглифе государств,

Хвалиться вашей сонной высью — рухнув,

Вы брызги и ничто вас не спасет,

А кто жалеет вас: безумен тот.

Теренций.

Примером этим, дерзкий человек,

Учись не надмеваться над богами:

Несносна мудрость та, что их хулит,

Тем боле небрежет иль презрит власть их —

Того, кто утру предстоял в величьи,

Под вечер в пыль растоптано обличье.