СЕН-РОНАНСКІЯ ВОДЫ
правитьсъ тѣмъ, чтобы по напечатаніи, до выпуска изъ типографіи, были представлены въ Ценсурный Комитетъ семь экземпляровъ сей книги, для препровожденія куда слѣдуетъ, на основаніи узаконеній. Москва, Іюля 11 го дня 1827 года.
СЕН-РОНАНСКІЯ ВОДЫ.
правитьГЛАВА X.
правитьШакспиръ.
"Я принимаюсь снова за перо, милый мой Гарри, чтобы продолжать свою исторію. Мнѣ помнится, что я остановился на полученіи мною отъ батюшки отвѣта на одно изъ писемъ моихъ; такъ какъ я писалъ въ немъ между прочимъ и о томъ, что мы съ Францемъ прошиваемъ для охоты въ небольшой деревенькѣ Сен-Ронанской, то очень естественно было и то, что я, говоря о тамошнихъ окружныхъ жителяхъ, упомянулъ между прочими и о старомъ Лердѣ Сен-Ронанскомъ съ его прекрасною дочерью. Въ отвѣтѣ на письмо мое, къ величайшему удивленію, увидѣлъ я, то батюшка, вмѣсто того, чтобы, по обыкновенію своему, предостерегать меня отъ короткихъ знакомствъ, особливо съ дѣвушками, въ самыхъ благосклоннѣйшихъ выраженіяхъ совѣтовалъ какъ мнѣ, такъ вмѣстѣ и Францу стараться познакомиться со старымъ Дердомъ и его дочерью; онъ даже говорилъ, что для него было бы весьма пріятно, еслибъ который нибудь изъ насъ могъ подѣйствовать на сердце Миссъ-Мовбрай, и въ послѣдствіи времени получилъ ея руку. Въ слѣдъ за симъ открылъ онъ мнѣ и важныя причины, заставляющія его желать сего соединенія. Вотъ въ чемъ все дѣло, Гарри:
."Батюшка мой имѣлъ старшаго брата, по имени Скрогги — это былъ единственный чудакъ въ своемъ родѣ. Еще съ самаго младенчества въ немъ обнаружилась страсть въ независимости: онъ не любилъ слушаться совѣтовъ ни своихъ родителей, ни гувернеровъ, къ нему приставленныхъ, за что и прослылъ негодяемъ въ своемъ семействѣ. Впрочемъ нельзя было сказать, чтобы Скрогги вовсе не имѣлъ понятія; онъ былъ довольно острый мальчикъ, не любившій только одного принужденія. Достигнувъ юношескихъ лѣтъ, онъ умѣлъ заслужить любовь одной изъ престарѣлыхъ родственницъ своей фамиліи, которая и оставила ему послѣ своей смерти по духовному завѣщанію полное право обладанія богатѣйшимъ помѣстьемъ Оакендальскимъ. Нашъ чудакъ, сдѣлавшись обладателемъ его, еще болѣе прилѣпился къ своимъ странностямъ: безъ позволенія родителей своихъ пустился онъ путешествовать по свѣту, и наконецъ случайно, также какъ и мой чудакъ Тиррель, умѣлъ познакомиться съ фамиліею Мовбраевъ Сен-Ронанскихъ. Одна молодая дѣвица изъ сей фамиліи, имѣвшая по видимому довольно странный вкусъ, нашла, что характеръ Строгги былъ открытый и благородный, и въ слѣдствіе того рѣшилась тайно убѣжать изъ сего замка и обвѣнчаться съ нимъ у перваго попавшагося имъ Пастора. Много было розысковъ отъ фамиліи Мовбраевъ, тѣмъ болѣе, что рука дѣвушки была уже обѣщана какому-то другому жениху; да притомъ и самъ Скрогги считался въ кругу ихъ за человѣка слишкомъ незначительнаго; но все тщетно: бѣглецовъ не могли отыскать. Въ продолженіе этаго времени дѣдъ мой умеръ, оставя послѣ себя единственнымъ наслѣдникомъ моего батюшку. Скрогги слышалъ это, но не ропталъ, ибо для него было довольно и одного Оакендаля, въ которомъ онъ жилъ съ своею супругою. Но судьбѣ не угодно было продлить тихое счастіе его жизни: жена его умерла чрезъ полгода послѣ брака — Скрогги остался опять одинъ во всей природѣ. Года три оплакивалъ онъ кончину своей супруги, не принимая ни чьихъ утѣшеній. Наконецъ рѣшился для разсѣянія своей скуки опять путешествовать по свѣту, оставя впрочемъ бумагу въ судѣ ближайшаго города, въ которой было сказано, что если онъ Скрогги въ продолженіе двѣнадцати лѣтъ не явится назадъ въ свое отечество, то богатое помѣстье его Оакендалъ должно поступитъ во владѣніе одного изъ сыновей моего батюшки, который бы вмѣнилъ себѣ въ обязанность взять себѣ супругу изъ фамиліи Мовбраевъ Сен-Ронанскихъ. — Въ противномъ случаѣ, если бы на примѣръ батюшка мой не имѣлъ сыновей, или если бы и имѣлъ, но ни одинъ изъ нихъ не согласился бы жениться на особѣ изъ фамиліи Мовбраевъ — Оакендалъ долженъ поступить въ казну. Не правда ли, Гарри, что и самое завѣщаніе показываетъ чудака въ полной Формѣ. Утвердивши законнымъ порядкомъ сію бумагу, Скрогги исчезъ — и до сихъ поръ никто не получалъ о немъ никакого извѣстія: по всѣмъ вѣроятіямъ, онъ уже болѣе не существуетъ на свѣтѣ — но существуетъ Оакендалъ, и въ слѣдствіе страннаго завѣщанія его, тотъ только изъ нашей фамиліи можетъ получить его въ полное обладаніе, кто получитъ руку Клары Мовбрай, единственной особы женскаго колѣна въ фамиліи Мовбраевъ Сен-Ронанскихъ.
"Благодареніе Небу! какъ это письмо открыло глаза мнѣ! и я еще былъ такъ глупъ, что старался споспѣшествовать видамъ Тирреля на Миссъ Клару! Я заперся въ моей комнатѣ, снова прочелъ письмо моего отца, какъ бы не повѣря въ первый разъ глазамъ моимъ. Что дѣлать? какъ поступить? Что бы и ты самъ сдѣлалъ на моемъ мѣстѣ, Гарри? Между тысячью различныхъ идей вдругъ одинъ слишкомъ смѣлый, но за то и слишкомъ блистательный планъ представился моему воображенію: что, если я вмѣсто Франца обвѣнчаюсь съ Кларою? Я началъ думать, разсуждалъ, отвергалъ, снова, принимался за мысль сію. Почему же и не такъ? разсуждалъ я — весьма легко обмануть добраго Пастора и Клару, назнача имъ время брака. Францъ и я — мы почти имѣли одинаковый ростъ и талію; я могъ надѣть на себя одно изъ платьевъ его; темнота церкви, скорость времени и безпокойство духа — все это помѣшаетъ Кларѣ внимательнѣе разсмотрѣть меня; что же касается до Пастора — то мнѣ только стоитъ сказать ему, что хотя я просилъ его за одного изъ друзей моихъ, впрочемъ теперь долженъ признаться, что этотъ другъ есть я самъ, и что отъ него зависитъ теперь сдѣлать меня или счастливѣйшимъ, или несчастнѣйшимъ изъ смертныхъ; къ тому же и для обряда вѣнчанія я также имѣлъ имя Франца; однимъ словомъ, все споспѣшествовало моимъ намѣреніямъ — я даже надѣялся, что сама Клара, которая по временамъ оказывала мнѣ довольно немалые знаки благосклонности, узнавши послѣ брака о обманѣ, употребленномъ мною для полученія руки ея — хотя и не вдругъ, но проститъ мнѣ мою хитрость.
"Ты согласишься, Гарри, что никогда и ни въ чью глупую голову не входило такое безразсуднѣйшее намѣреніе. Но подивись же, мой милый, вмѣстѣ и тому, что оно исполнилось, какъ не льзя было лучше желать мнѣ! Добрый Пасторъ далъ намъ свое брачное благословеніе въ присутствіи моего каммердинера и всегдашней спутницы Клары. Цepeмонія окончилась; мы уже сѣли въ коляску, какъ въ эту самую минуту мой несчастный, или, лучше сказать, счастливый братецъ, провѣдавшій (еще и до сихъ поръ не знаю отъ кого, ибо моего Солмеса, по множеству услугъ, имъ мнѣ оказанныхъ, я не могу подозрѣвать въ измѣнѣ) обо всемъ происшедшемъ, явился съ грознымъ и отчаяннымъ видомъ и остановилъ почталіона. Я съ своей стороны видя, что дѣло выходитъ наружу, и пославши къ дьяволу всякое братство, выскочилъ изъ коляски и бросился съ охотничьимъ можемъ моимъ на Тирреля; помню, что онъ не допустилъ меня до себя, сильно оттолкнувши ружьемъ своимъ, и я упалъ почти подъ коляску — Клара вскрикнула отъ ужаса — лошади испугавшись, двинулись впередъ, и коляска переѣхала чрезъ меня.
"Здѣсь я по неволѣ долженъ прекратить мое повѣствованіе, потому что ничего не видалъ и не слыхалъ, что далѣе послѣдовало за симъ. Я уже очнулся въ незнакомой мнѣ комнатѣ и увидѣлъ возлѣ себя моего Солмеса, который прислуживалъ мнѣ. На вопросы мои о томъ, что сдѣлалось послѣ того, какъ я упалъ безъ чувствъ при послѣдней сценѣ, онъ отвѣчалъ мнѣ, что Г. Тиррель тутъ же отвезъ молодую даму въ замокъ отца ея — и что она по видимому была въ большомъ отчаяніи отъ всего происшедшаго. Онъ присоединилъ также, что во время моего безпамятства Г. Тиррель казался слишкомъ озабоченнымъ моимъ состояніемъ и прилагалъ всѣ возможныя средства помочь мнѣ. — Всѣ сіи извѣстія слишкомъ невыгодно подѣйствовали на меня: у меня тутъ же открылась гортанью кровь и — подивись, Гарри, лѣкарь, хлопотавшій около меня, важная особа въ большомъ и густо напудренномъ парикѣ, именно объявилъ, что только одному этому кровотеченію и обязанъ былъ я спасеніемъ моей жизни. Но какъ бы то ни было, только, вытерпѣвши нѣсколько дней самыя дьявольскія мученія, я почувствовалъ наконецъ себя въ состояніи уже принять первый визитъ отъ Франца Тирреля.
"Я принялъ его съ такимъ примѣрнымъ хладнокровіемъ, какого бы никакъ не льзя было ожидать отъ меня, еслибы все обыкновенное количество крови моей было въ моихъ жилахъ; но ничто не дѣлаетъ насъ столько смирными, какъ болѣзнь и ланцетъ лѣкаря. Не помня, что мы бормотали сначала каждый подъ носъ себѣ — по крайней мѣрѣ къ концу разговора нашего дѣло начало клониться къ тому, что Тиррель предложилъ мнѣ съ своей стороны два условія: первое, чтобы намъ навсегда распроститься другъ въ другомъ; второе, чтобы какъ мнѣ, такъ и ему произнести взаимную клятву никогда не видать Клары и даже не пріѣзжать въ мѣста, сосѣдственныя ея замку. Я было никакъ не хотѣлъ согласиться на послѣднее условіе, приводя въ причину, что Клара сдѣлалась уже моею женою и что я могу теперь объявить публично права мои на нее.
"Тутъ-то градъ упрековъ и увѣщаній посыпался на бѣдную мою голову отъ Тирреля. Онъ представилъ мнѣ въ самыхъ яркихъ краскахъ всю гнусность моего поступка; говорилъ также о томъ, что бракъ сей никогда и ни по какому закону не можетъ быть признанъ за истинный — что Въ самомъ дѣлѣ мнѣ никогда не входило въ голову, ибо я привыкъ думать объ этихъ дѣлахъ, соображая мои понятія съ различными интригами, читанными мною или въ комедіяхъ, или въ романахъ. Дѣлать было нечего; надлежало повиноваться необходимости, тѣмъ болѣе, что я былъ болѣнъ и, въ добавокъ къ тому, находился въ рукахъ смертельнаго моего непріятеля. Впрочемъ, я сказалъ моему почтеннѣйшему братцу, что я хотя и могу согласиться на его предложенія, только непремѣнно съ условіемъ, чтобы всѣ эти дѣла остались навсегда тайною для нашего родителя и чтобы разлука моя съ нимъ никакимъ образомъ не падала на меня, въ чемъ онъ долженъ былъ самъ, какъ умѣетъ и какъ можетъ, извиниться предъ батюшкой, настоятельно требовавшимъ, чтобы мы путешествовали вмѣстѣ — Онъ согласился на все, и дѣло тѣмъ окончилось. Не знаю, что онъ послѣ писалъ къ батюшкѣ; я съ своей стороны только увѣдомилъ его, что мой спутникъ, не знаю по какимъ причинамъ, оставилъ меня одного, и такъ какъ я чувствовалъ, что здоровье мое весьма разстроилось отъ продолжительнаго путешествія, то и просилъ, чтобы онъ позволилъ мнѣ возвратиться домой для излѣченія — это позволеніе я получилъ, и такимъ образомъ возвратился въ родительскій домъ. Остальное ты почти знаешь, Гарри: батюшка мой умеръ, матушка также послѣдовала за нимъ — и я, при помощи какъ твоей, такъ и еще нѣкоторыхъ общихъ друзей нашихъ, вступилъ въ полное владѣніе какъ титловъ, такъ и имѣнія покойнаго моего родителя. Ты знаешь, что если что меня безпокоило и безпокоитъ теперь, такъ это то, что я боюсь, не вздумалось ли отцу моему еще при жизни своей утвердить актомъ первый бракъ свой съ Маріею Мартини, что по многимъ догадкамъ моимъ и должно было случиться на самомъ дѣлѣ; а если это такъ, то ты знаешь, что Францъ можетъ предъявить права свои и въ качествѣ старшаго брата отобрать у меня какъ права на титло Графа, такъ и большую часть моего имущества: этѣ бумаги навѣрно хранятся гдѣ нибудь — и я до тѣхъ поръ не могу быть спокоенъ, пока этотъ ненавистный человѣкъ существуетъ въ природѣ.
"Ты въ письмахъ твоихъ между прочимъ говоришь мнѣ, что напрасно я замѣшался въ эту интригу съ Кларою Мовбрай; но что прошло, того не воротишь, мой любезный Гарри; притомъ и ты самъ какъ же бы сталъ дѣйствовать на моемъ мѣстѣ?
"Здѣсь оканчиваю я длинную мою повѣсть. Еще разъ повторяю тебѣ, Гарри, что твое присутствіе здѣсь для меня нужнѣе, нежели когда-либо. Пріѣзжай скорѣе, и мы вмѣстѣ съ тобой начнемъ дѣйствовать общими силами.
«Я позабылъ тебѣ написать, что Пасторъ здѣшней деревни узналъ меня на балѣ, который давалъ Мовбрай въ своемъ замкѣ, и представь себѣ, Гарри, онъ даже называлъ меня при всѣхъ собственнымъ моимъ именемъ: Валентинъ Булмеръ! Съ Кларою я также видѣлся. Не хочу говорить тебѣ о томъ ужасѣ, съ которымъ она приняла меня; къ счастію, что это первое свиданіе произошло безъ свидѣтелей.
„Еще забылъ было о самомъ нужнѣйшемъ: какой-то злой духъ, рѣшившійся по видимому препятствовать всѣмъ моимъ намѣреніямъ, прислалъ безъименную записку къ Мовбраю, въ которой совѣтуетъ ему прежде, нежели онъ рѣшится отдать за меня сестру свою, хорошенько освѣдомиться, точно ли я то, чѣмъ называю себя, и въ самомъ ли дѣлѣ имѣю неоспоримыя права на мое званіе: все это начинаетъ меня ужасно безпокоить; я даже начинаю думать, что это новыя проказы проклятаго Тирреля, которому вѣроятно сдѣлались извѣстными бумаги, подтверждающія законное его рожденіе, и слѣдственно… Ахъ, Гарри! я почти не знаю, что дѣлать! Еще разъ повторяю: спѣши, лети къ своему другу!`“
ГЛАВА II.
правитьэто онъ! точно онъ! Скажи мнѣ, ужасный
призракъ: чего хочешь ты отъ меня,
блуждая во тьмѣ ночи?.."
Читатели наши, я думаю, помнятъ что старый чудакъ нашъ Тумвоодъ, имѣвшій довольно частыя побранки съ хозяйкою своей Мистрисъ Додъ, начиналъ нѣсколько скучать своимъ пребываніемъ въ Сен-Ронанской деревнѣ. Человѣкъ, столь внимательный къ самому себѣ и имѣвшій вполнѣ страсть мѣшаться въ чужія дѣла, естественнымъ образомъ начиналъ находить, что сфера, въ которой шилъ онъ, была слишкомъ тѣсна для великаго и всеобъемлющаго духа его.
Это же самое думали и всѣ жители при Сен-Ронанскихъ водахъ, когда онъ время отъ времени появлялся среди ихъ съ своимъ смуглымъ лицемъ и толстою шеею, закутанною въ большую Индѣйскую шаль, и съ тростью съ золотымъ набалдашникомъ, которую онъ обыкновенно нашивалъ на правомъ плечѣ своемъ, какъ бы въ знакъ того, что хотя талія его была и довольно толста, слѣдственно и тяжела, впрочемъ трость служила ему болѣе какъ бы для знака отличія и важности, нежели для поддержанія его тѣла. Характеръ нашего Набоба всегда оставался однимъ и тѣмъ же: появляясь иногда къ водамъ, онъ продолжалъ постоянно сохранять свою важность и краткость въ отвѣтахъ на вопросы, со всѣхъ сторонъ предлагаемые ему. Посидѣвши нѣсколько въ общей залѣ собранія, онъ обыкновенно бралъ свою трость, надѣвалъ шляпу и, слегка кивнувъ головою толстой прислужницѣ рестораціи, подносившей ему на дорогу анисовой водки, онъ уходилъ назадъ и спѣшилъ къ единственному и постоянному своему другу F. Пастору Каропилю, гдѣ онъ на свободѣ могъ предаваться любимѣйшему своему упражненію» — бранить свѣтъ и подавать на всякій случай благоразумные совѣты свои.
Въ самомъ дѣлѣ Г. Тумвоодъ, многое поставя уже, такъ сказать, на хорошей ногѣ въ трактирѣ почтенной хозяйки своей Мегъ Додъ, началъ находить, что смѣшно бы было продолжать далѣе свои попеченія, и представя себѣ, что не всякой камень можетъ быть хорошо выполированъ, онъ исключительно обратилъ все свое вниманіе на домъ друга своего Каропиля — и отчасти безъ согласія и позволенія сего послѣдняго-сдѣлалъ довольно значительныя реформы во всемъ его окружающемъ. Такъ на примѣръ полы въ его комнатахъ начали мыться по разу въ недѣлю — въ кабинетѣ появился коверъ — блюды и тарелки были въ чистотѣ — чайница и сахарница всегда наполнены тѣмъ, для чего они сдѣланы — за обѣдомъ всегда стояло блюдо хорошаго жаркаго — старшая изъ двухъ служанокъ не ходила болѣе босикомъ, а у младшей волосы на головѣ не были уже такъ безобразно растрепаны какъ прежде, а заплетены въ косу и спрятаны подъ довольно красивымъ чепцомъ — на счетъ послѣдняго пункта начали даже поговаривать, что не прилично для неженатаго Пастора держать у себя такую молодую и опрятную прислужницу; но кто убѣжитъ отъ злыхъ языковъ; инымъ даже приходило на умъ подтрунивать и надъ старымъ Набобомъ, безъ котораго бы естественнымъ образомъ не существовали этѣ перемѣны; но старый Тумвоодъ молчалъ — и клеветникамъ пришлось сдѣлать то же самое. Въ добавокъ ко всѣмъ симъ перемѣнамъ надобно прибавить, что садъ Пастора былъ вновь огороженъ, вычищенъ и гряды засѣяны.
Талисманъ, посредствомъ котораго дѣйствовалъ Г. Тумвоодъ въ своихъ реформахъ, состоялъ отчасти въ подаркахъ, а отчасти и въ добрыхъ совѣтахъ. Щедрость сего старика давала ему естественнымъ образомъ право бранишься и ворчать, на что ему было угодно; прислужницы уже привыкли къ его безпокойному характеру, — все шло своимъ порядкомъ, только иногда добрый Пасторъ, сидя въ своей библіотекѣ и будучи пробужденъ отъ занятій своихъ какою нибудь шумною тревогою, происходившею между его другомъ и служанками, съ безпокойствомъ снималъ очки съ носа и поднималъ вверхъ свою голову; — но и тутъ, вслушавшись въ голоса кричащихъ и догадываясь, что дѣло шло о какихъ нибудь устройствахъ по домашней части, прехладнокровно опять надѣвалъ очки свои и углублялся въ занятія, будучи твердо увѣренъ, что все пойдетъ къ лучшему.
Даже самая старая деревушка Сен-Ронанская при содѣйствіи неутомимаго Тумвоода во многихъ отношеніяхъ начала улучшаться: примѣръ Пастора подѣйствовалъ и на прихожанъ его. Чистота и опрятность въ его домѣ возбудили соревнованіе — и многіе начали подражать ему, тѣмъ болѣе, что старый Набобъ кричалъ громко обо всякихъ неисправностяхъ жителей деревушки, въ слѣдствіе чего старыя и изломанныя тѣлеги, сохи и бороны не валялись болѣе по уликамъ; навозныя кучи, доселѣ бывшія предъ самыми окнами хижинъ, перетасканы на задніе дворы; худыя шапки, или лохмотья, которыми были заткнуты разбитыя стекла въ оконницахъ, были вынуты и мѣсто ихъ замѣнили новыя вставленныя стекла и проч. и проч.
Средства, и въ семъ послѣднемъ случаѣ употребляемыя Тумвоодомъ, были тѣ же самыя, какъ и у Пастора — то есть деньги и совѣты. Къ чести его должно сказать также и то, что онъ не скупился какъ на тѣ, такъ и на другія, отъ чего самаго вся деревня Сен-Ронанская и кричала въ одинъ голосъ, что старый Набобъ былъ не только богатый, но и добрѣйшій человѣкъ въ свѣтѣ. — Пусть онъ не имѣетъ у себя, говорили многіе изъ жителей, ни куча лакеевъ, ни богатаго экипажа, но за то онъ можетъ, если только захочетъ, купить и цѣлое селеніе наше! Притомъ, излишняя роскошь не дѣлаетъ тяжелѣе кошелекъ своего хозяина. Старикъ Турипенни, да и самъ Господинъ Биндлоосъ скорѣе отпустятъ десять мѣшковъ денегъ на одно честное слово Г. Тумвоода, нежели на сотню векселей какого нибудь Лорда при новооткрытыхъ водахъ! Старый Набобъ слышалъ все это, и внутренно восхищался тѣмъ хорошимъ мнѣніемъ, которое онъ умѣлъ заслужить у Сен-Ронанскихъ жителей, а всего болѣе тѣми хорошими перемѣнами, которыя произошли въ ихъ селеніи по его совѣту.
Существовало впрочемъ во всемъ селеніи нѣсколько упрямыхъ головъ, которыя ни за что въ свѣтѣ не рѣшались послушаться совѣтовъ нашего добраго Набоба, опираясь на то, что они не любятъ никакихъ новыхъ открытій и улучшеній, а всегда хотятъ жить такъ, какъ живали отцы и дѣды ихъ. Въ слѣдствіе сего упрямства передъ окнами иныхъ хижинъ все еще навалены были большія кучи навоза и старыя тѣлеги вмѣстѣ со всею крестьянскою збруею выставлены были какъ бы на показъ всѣмъ проходящимъ и проѣзжающимъ. Въ семъ послѣднемъ случаѣ нашъ добрый Тумвоодъ испытывалъ тоже самое неудовольствіе., котораго не изъяты были и всѣ знаменитые геніи своего времени.
Въ одинъ вечеръ нашъ Набобъ, поужинавши въ своей комнатѣ и чувствуя еще, что его не клонитъ ко сну, вздумалъ воспользоваться прекраснымъ луннымъ сіяніемъ и для разогнанія своей скуки прогуляться до дома Пастора Каропиля, гдѣ если ему и не удастся о чемъ нибудь поспорить съ нимъ, по крайней мѣрѣ онъ все таки прогуляется при лунномъ свѣтѣ; къ тому же онъ въ этотъ день купилъ у одной проѣзжавшей торговки пару желтыхъ башмаковъ и холстины на платье, въ намѣреніи подарить этѣ вещи младшей изъ служанокъ Г. Пастора, слѣдственно онъ и не совсѣмъ безъ причины отправился къ своему другу. Добрый Пасторъ легъ уже спать. Отдавши свои подарки и потрепавши съ улыбкою полныя щечки Гирзи, на что сія послѣдняя отвѣтствовала ему также благосклонною улыбкою. Г. Тумвоодъ пошелъ обратно къ себѣ. Служанка, въ знакъ благодарности своей) провожая его изъ воротъ, осмѣлилась ему замѣтить, что луна закрылась черными тучами и что не угодно ли ему будетъ, чтобы она съ фонаремъ проводила его до гостинницы, дабы съ нимъ не случилось чего въ дорогѣ; но храбрый нашъ путешественникъ отвергнулъ сію предосторожность, увѣряя Гирзи, въ немногихъ словахъ, что онъ безъ всякихъ провожатыхъ и много разъ въ жизни хаживалъ въ самыя темныя ночи по Парижскимъ и Мадритскимъ улицамъ, не встрѣтивъ для себя никакой опасности, а слѣдственно и теперь безъ всякаго страха можетъ одинъ отправиться въ свою дорогу.
Надобно же случиться такъ, что нашъ добрый путешественникъ на этотъ разъ въ самомъ дѣлѣ подпалъ несчастію, которое можетъ случиться со всякимъ человѣкомъ какъ въ главныхъ столицахъ, такъ и въ бѣднѣйшихъ деревушкахъ Шотландіи. Возлѣ хижины Саундерса Жапа, одного изъ самыхъ упрямѣйшихъ жителей деревушки и который, какъ говорилъ онъ самъ, такъ какъ не долженъ ни чѣмъ и никому, слѣдовательно не хочетъ ни о комъ и безпокоиться, была вырыта довольно глубокая навозная яма. Г. Тумвоодъ зналъ совершенно положеніе и мѣсто какъ этаго дома, такъ и ямы, тѣмъ болѣе, что Саундерсъ Жапъ былъ изъ первѣйшихъ защитниковъ старинныхъ обычаевъ отцевъ своихъ, слѣдственно и врагъ всякаго новаго устройства, вводимаго нашимъ Набобомъ. Сей послѣдній, подходя къ вышеписанному мѣсту, по обонянію услышалъ, гдѣ онъ находится; и такъ какъ темнота ночи препятствовала ему различать предметы, то онъ и заблагоразсудилъ, для избѣжанія опасности упасть въ такое скверное мѣсто, своротить нѣсколько вправо отъ Саундерсова дома. Но на сей разъ Г. Тумвоодъ, избѣгая Харибды, попалъ въ Сциллу: удаляясь отъ навозной ямы, онъ подошелъ слишкомъ близко ко рву, отдѣлявшему большую дорогу отъ троттуара для пѣшеходцевъ, и наконецъ, оступившись правою ногою, онъ упалъ въ ровъ глубиною отъ трехъ до четырехъ футовъ.
По всѣмъ вѣроятіямъ можно было заключить, что шумъ отъ его паденія и крики, которые испускалъ онъ для привлеченія кого нибудь на помощь къ себѣ, были довольно слышны въ домѣ Саундерса Жапа; но сей усердный Христіанинъ въ это время занятъ былъ самимъ собою — такъ обыкновенно говаривалъ онъ, давая разумѣть, что онъ занимается въ этѣ минуты вечернею молитвою, между тѣмъ, какъ время сіе посвящалось имъ обыкновенно на пересчитываніе своихъ денегъ. Впрочемъ сей же самый Саундерсъ послѣ въ частныхъ разговорахъ съ друзьями присоединялъ потихоньку, что у нихъ въ деревнѣ было бы гораздо спокойнѣе, если бы этотъ старый дуракъ Набобъ, который суется съ своимъ носомъ во всякія дѣла, навсегда остался въ этомъ рву, куда Случайно слетѣлъ онъ.
Но судьба сжалилась надъ бѣднымъ Тумвоодомъ и не попустила ему совершенно остаться безъ помощи. Какой-то прохожій, услышавши его крики, приближился съ возможною предосторожностію для себя самаго къ краю рва, и обезопасивъ, сколько позволяла темнота ночи, собственное свое положеніе, наконецъ сдѣлался въ состояніи подать помощь упавшему.
«Не ушиблись ли вы?» спрашивалъ сей добрый Самаритянинъ у предмета попеченій своихъ.
— Не ушибся ли я! — Нѣтъ, чортъ возьми, совершенно нѣтъ, — отвѣчалъ Тумвоодъ, чрезвычайно раздраженный какъ паденіемъ своимъ, такъ и причиною, отъ которой случилось оно: — не думаете ли вы, — продолжалъ онъ, обращаясь къ незнакомцу, — что человѣкъ, въ жизни своей не разъ вскарабкивавшійся на гору Аѳосъ, вышиною своею около тысячи футовъ, можетъ безпокоиться отъ подобнаго паденія? —
Говоря слова сіи, нашъ добрый Тумвоодъ покачивался изъ стороны въ сторону, такъ что незнакомецъ противъ воли его схватилъ его за руку, дабы онъ не упалъ въ другой разъ въ тотъ же самый ровъ, по краю котораго шли они.
"Я боюсь, государь мой, " сказалъ онъ ему, «что вы точно ушиблись, хотя теперь, можетъ быть, еще и не чувствуете большой боли. Позвольте мнѣ проводить васъ до вашего жилища.»
— Отъ всего моего сердца, любезный другъ, хотя я и боюсь васъ этимъ обезпокоить. Не знаю, по дорогѣ ли вамъ будетъ проводить меня до трактира здѣшней деревушки? —
«До здѣшняго трактира, государь мой? Тѣмъ лучше; я и самъ располагался ныньче ночевать тамъ.»
— Прекрасно! И такъ вы будете сегодняшній вечеръ моимъ гостемъ, и надѣюсь, что останетесь довольны мною. Вы мнѣ кажетесь молодымъ человѣкомъ и притомъ довольно обязательнымъ, что доказываютъ ваши старанія обо мнѣ. Видите, съ какимъ трудомъ я иду; но это не отъ ушиба, а отъ проклятаго моего ревматизма, который постоянно привязывается ко всѣмъ перемѣняющимъ жаркій климатъ на здѣшній довольно суровый. —
«Обопритесь хорошенько о мое плечо, государь мой, и извольте идти такъ тихо, какъ вамъ будетъ угодно — здѣшнія улицы довольно дурны.»
— Вы совершенно правы, улицы прескверныя. А отъ чего? Отъ того, что эта ослиная башка, старый дурачина Саундерсъ Жапъ никогда не хочетъ послушаться добрыхъ совѣтовъ, какъ бы они ни были благоразумны. Кто не хочетъ попасть въ его навозную яму, тотъ по необходимости долженъ подвергаться опасности сломишь себѣ шею въ этомъ проклятомъ рвѣ, изъ котораго вы вытащили меня. —
«Впрочемъ вы, государь мой, для своего паденія выбрали сторону опаснѣйшую. Вспомните пословицу Свифта: чѣмъ больше грязи въ ямѣ, тѣмъ легче ушибешься, упадя въ нее.»
— Но почему же надобно было, на примѣръ, мнѣ сего дня непремѣнно избирать или грязную яму, или эту канаву на большой дорогѣ вмѣсто постели себѣ? Развѣ не льзя было избѣжать и того и другаго? Я вамъ скажу, государь мой, что здѣшніе Шотландскіе начальники не дѣлаютъ ничего хорошаго, совершенно ничего. Если бы здѣсь былъ Турецкій Кади, дѣла взяли бы совершенно другой порядокъ, или бы деревнею управлялъ начальникъ Калькутты — повѣрьте мнѣ, что глупая голова Саундерсова давно бы ужъ была окунута въ эту скверную лахань съ грязью. Но вотъ мы уже и пришли къ нашему трактиру. Эй! Жанна! Эппія! Мистрисъ Додъ! живы ли вы всѣ? Представьте, государь мой! заставляютъ человѣка почти полумертваго ждать у воротъ, пока онѣ изволятъ проснуться. —
Между тѣмъ Жанна прибѣжала съ подсвѣчникомъ въ рукахъ, Эппія также съ другимъ; но только лишь обѣ онѣ успѣли отпереть ворота и выглянуть на пришедшихъ, какъ Жанна, закричавши изо всей мочи и уронивши со страху подсвѣчникъ съ горящею свѣчею, пустилась бѣжать назадъ; а Эппія, не выронивши впрочемъ своего шандала, но поднявъ его выше головы, ударилась въ слѣдъ за нею съ крикомъ, раздававшимся по всей деревнѣ.
— Вотъ вамъ еще довольно порядочная сцена! — сказалъ Г. Тумвоодъ, отирая платкомъ капли пота, текшія по смуглому лицу его, и опираясь всею своею тяжестію на своего вожатаго. — Я думалъ, что я не ушибся, — продолжалъ онъ; — но теперь начинаю чувствовать, что я чрезвычайно слабъ и вѣроятно отъ большой потери крови. —
"Мнѣ кажется, что вы ошибаетесь, государь мой, " отвѣчалъ его спутникъ; «но войдемте въ кухню — мы сами найдемъ тамъ огня себѣ, если никто не хочетъ посвѣтить намъ.»
Сказавши сіи слова, онъ ввелъ Г. Тумвоода въ кухню, гдѣ при помощи зажженной свѣчи и огня, разложеннаго на шесткѣ, онъ увѣрилъ своего спутника, что платье и голова его были вымочены не кровью, а просто грязною водою, бывшею на днѣ рва у большой дороги. Успокоенный Набобъ сдѣлался веселѣе отъ сего открытія, а незнакомецъ между тѣмъ, продолжая услуживать ему, отворилъ дверь, ведущую на лѣстницу въ корридоръ, и кричалъ, чтобы подали скорѣе чистой воды и полотенце.
Въ сію минуту раздался шумный крикъ на лѣстницѣ, въ которомъ легко было отличишь довольно звонкій голосъ почтенной хозяйки трактира Мистрисъ Додъ, шедшей на подобіе полководца впереди всей кухонной и конюшенной арміи своей.
«Дурищи! негодяйки!» кричала она, «смѣло можно споритъ, что глупѣе васъ не сыщешь во всемъ здѣшнемъ околоткѣ. Духъ!… привидѣніе!… Откуда ему взяться, негодныя трусихи? — Это скорѣе какой-нибудь побродяга изъ новооткрытой гостинницы при вонючихъ болотахъ! Захотѣли еще видѣть духа!.. Держи прямѣе подсвѣчникъ, Эппія! Духъ!… видно у него такіе же руки, какъ и у насъ, потому что дверь изъ кухни отворена настижъ. Жонъ Остлеръ! ступай впередъ съ фонаремъ своимъ.»
Въ сію критическую минуту почтенная Мегъ Додъ показалась въ дверяхъ кухни. Жонъ Остлеръ кухонный прислужникъ и старый горбатый почталіонъ, первый съ Фонаремъ, а вторый съ кочергою въ рукахъ, составляли какъ бы авангардъ арміи, въ центрѣ которой находилась сама Мистрисъ Додъ кричавшая во все горло и размахивающая большими щипцами; между тѣмъ какъ двѣ служанки, какъ такія существа, на которыхъ менѣе всего можно было надѣяться въ подобныхъ обстоятельствахъ, составляли довольно правильный арріергардъ. Но не смотря на такое прекрасное разположеніе всей арміи, сопутникъ Тумвоодовъ лишь только успѣлъ показаться идущимъ и выговорить: — Мистрисъ Додъ! какъ внезапный паническій страхъ объялъ и путеводительницу и подчиненныхъ, авангардъ быстро спрятался за центръ, Жонъ Остлеръ, побѣжавши назадъ, наткнулся на трактирщицу, сія послѣдняя, испугавшись не менѣе его, въ страхѣ вцѣпилась ему обѣими руками своими въ длинные его волосы и оба составили довольно страшный концертъ, изъ котораго нельзя было разобрать ни слова. Двѣ служанки проворно вбѣжали на лѣстницу и спрятались въ низенькомъ чуланчикѣ, называвшемся ихъ комнатою, между тѣмъ какъ горбатый почталіонъ, отчасти отъ страха, а отчасти и по инстинкту своей должности, со всевозможною быстротою кинулся въ конюшню и началъ сѣдлать рыжую лошадь свою.
Незнакомецъ) по всѣмъ видимостямъ бывшій причиною сего страшнаго замѣшательства, вышедъ наконецъ изъ терпѣнія, выхватилъ Жона Осгилера изъ кохтей его хозяйки и оттолкнулъ его въ сторону, подошелъ къ самой трактирщицѣ, закрывавшей руками свое лице, вскричавъ довольно громкимъ голосомъ: — Но, ради самаго дьявола, что все это значитъ, Мистрисъ Додъ? какая причина этаго смѣтнаго замѣшательства? —
"Именемъ самаго Бога заклинаю васъ, " отвѣчала честная женщина, зажмуря глаза свои и дрожа всѣмъ тѣломъ, «удалиться, исчезнуть изъ того дома, гдѣ, кажется, вамъ ничего не было оказываемо, кромѣ ласки и угожденій!..»
— Но, повторяю вамъ, что все это значитъ, Мистрисъ Додъ? Откуда родился этотъ смѣшный ужасъ? —
Мистрисъ Додъ открыла въ половину глаза свои. «Развѣ вы не духъ Франца Тирреля?» спросила она съ робостію.
— Ну да, я безъ сомнѣнія Францъ Тиррель, такъ какъ и вы старинная знакомка моя Мистрисъ Додъ. —
«Я это знала! я это предвидѣла!» вскричала еще болѣе испуганная трактирщица. «Но что я вамъ сдѣлала, Г. Тиррель, что вы и по смерти своей приходите возмущать спокойствіе бѣдной содержательницы трактира?»
— Но я божусь вамъ, Мистрисъ, — сказалъ со смѣхомъ Тиррель, — что я не духъ, а такой же живой человѣкъ, какъ и вы сами. —
"А развѣ вы не были убиты въ лѣсу? — сказала Мистрисъ Додъ голосомъ, выражавшимъ сомнѣніе и открывъ совершенно глаза свои. «Точно ли вы увѣрены, Г. Тиррель, что вы не были убиты?»
— Кажется, мнѣ можно объ этомъ знать, моя дорогая хозяюшка, и даже лучше васъ самихъ! —
«Что за дьявольщина!`» вскричалъ наконецъ Г. Тумвоодъ, до сихъ поръ остававшійся нѣмымъ зрителемъ этой необыкновенной сцены: «толкуютъ о убійствѣ, а не разсудятъ того, что между тѣмъ убиваютъ меня, не подавая да сихъ поръ ни воды, ни полотенца.»
— Тотчасъ, тотчасъ, государь мой, — отвѣчала почтенная Додъ, принимая на себя понемногу важный тонъ своей профессіи и съ довольною уже смѣлостію оглядывая съ ногъ до головы Тирреля. — Послѣ всего этаго, — продолжала она, — я очень вижу, что это вы Г. Тиррель, а не тѣнь ваша, и это также вѣрно, какъ то, что я не приписала ни одной полкроны лишку къ послѣднему недѣльному счету вашему, который вы нынѣшній же вечеръ получите отъ меня, Г. Тиррель. Но представьте же себѣ, что было на куралесили этѣ негодяйки прислужницы мои! Они хотѣли произвести васъ въ духа, а меня хозяйку свою въ дуры. Духъ! Я дамъ имъ знать, что онъ значитъ! Если бы бездѣльницы болѣе занимались своею должностію, подобные вздоры не полѣзли бы въ головы ихъ. Плоха та лошадь, которая пугается снопа соломы. Духъ! Кто слыхалъ, чтобы онъ заходилъ въ домъ къ честной женщинѣ. У кого чиста совѣсть, тому онъ не осмѣлится показать и носа. Впрочемъ я очень рада, Г. Тиррель, что Макъ Туркъ не убилъ васъ. —
«Но, матушка Додъ, не угодно ли вамъ будетъ заняться хотя одну минуту и моимъ положеніемъ!» вскричалъ Тумвоодъ, схватя правою рукою своею стоявшую на столѣ тарелку, какъ бы сбираясь бросить ее въ голову почтенной хозяйкѣ, дабы напомнить ей ея должность.
— Ради Бога не разбейте, не разбейте этой тарелки! — вскричала хозяйка почти въ слезахъ. — Вотъ видите ли что, Г. Тумвоодъ: ихъ у меня полная дюжина. За чѣмъ же бы было ихъ и разрознивать. — Добрая трактирщица знала, что постоялецъ ея любилъ часто вымѣщать досаду свою на невинной посудѣ, хотя впрочемъ безъ всякаго прекословія и платилъ за это. — Въ своемъ ли вы умѣ, Г. Тумвоодъ? — продолжала она, взявши уже отъ него, тарелку въ свои руки: — схватили фарфоровую тарелку и Богъ знаетъ на что, какъ будто здѣсь мало фаянсовыхъ, или какъ будто изъ нихъ не льзя сдѣлать такого же употребленія, какъ изъ этой? Но что это… Господи прости! что съ вами сдѣлалось, Г. Тумвоодъ? .. Я до сихъ поръ и не взглянула на васъ попристальнѣе… Въ самомъ дѣлѣ какая же я дура! Но я сей часъ подамъ вамъ воды и полотенце. —
Въ самомъ дѣлѣ лице и платье Г. Тумвоода, покрытыя грязью и мокрымъ пескомъ, наконецъ восторжествовали надъ любопытствомъ доброй хозяйки на счетъ внезапнаго появленія Тирреля, и она исключительно обратила все свое вниманіе на стараго Набоба, обмывая и обтирая его со всѣхъ сторонъ. Двѣ прежде убѣжавшія служанки также присоединились къ ней, и вспоминая прежній страхъ, какъ свой, такъ и хозяйки ихъ, тихо смѣялись себѣ подъ носъ, стараясь между тѣмъ загладить вину свою ревностными попеченіями около Г. Тумвоода. Наконецъ послѣ обмыванья, чистки и отряхиванья нашъ Набобъ получилъ опять собственную Фигуру свою и со смѣхомъ говорилъ уже, что во всемъ этомъ дѣлѣ было гораздо болѣе грязи, нежели опасности.
Между тѣмъ Тиррель не переставалъ съ чрезвычайнымъ вниманіемъ смотрѣть на Г. Тумвоода. Ему казалось, что черты лица его, освобожденныя изъ подъ грязной маски, были ему несовершенно незнакомы. По окончаніи операціи онъ даже не могъ воспрепятствовать себѣ подойти къ Г. Тумвооду и спросить его, не имѣлъ ли онъ удовольствія видѣть въ немъ одного изъ друзей своихъ, оказавшаго ему денежное пособіе въ Смирнѣ?
— Это не стоитъ труда, чтобы и говорить намъ, — отвѣчалъ съ живостію Тумвоодъ. — Это такая бездѣлка! Впрочемъ скажу вамъ, что я чрезвычайно восхищенъ, встрѣтятъ съ вами. Да, вѣрьте, что это сущая правда. Надѣюсь, что вы найдете во мнѣ такого же стараго дурака и съ такимъ же добрымъ сердцемъ, какъ и въ Смирнѣ. Что же касается до денегъ, то я обыкновенно трачу ихъ безъ всякаго размышленія. И такъ объ этомъ ни слова болѣе. Теперь я пойду въ свою комнату перемѣнишь мокрое мое платье о потомъ мы поужинаемъ вмѣстѣ съ вами. Мистрисъ Додъ постарается намъ кой что приготовить. Жаренаго цыпленка и какого нибудь соуса, кажется, будешь достаточно для насъ, Мистрисъ Додъ. Не забудьте также и о пуншѣ, дорогая хозяюшка: мнѣ теперь нужно подкрѣпиться хорошенько и запить бѣду, происшедшую отъ проклятаго стараго Пуританина! — Послѣ сихъ словъ онъ пошелъ въ свою комнату. Тиррель съ своей стороны, взявши подсвѣчникъ, также располагался послѣдовать ему.
"Г. Тумвоодъ безъ сомнѣнія занимаетъ голубую комнату, Мистрисъ Додъ, " сказалъ онъ, «и я предполагаю, что мнѣ придется занять комнату вашей Жанны, такъ какъ она получше другихъ.»
— Не предполагайте ничего, Г. Тиррель — отвѣчала Мегъ — до тѣхъ поръ, пока вы не изъясните мнѣ совершенно, гдѣ вы пропадали до сего времени и точно ли вы были убиты, или нѣтъ? —
«Я думаю, что на счетъ послѣдняго пункта вы уже достаточно удовлетворены, Мистрисъ Додъ.»
— Это такъ, Г. Тиррель. Впрочемъ согласитесь, что не совсѣмъ хорошо съ вашей стороны вдругъ исчезнуть изъ моего дома, надѣлать мнѣ столько хлопотъ, заставить меня переплатить кучу денегъ за отысканіе вашего тѣла, почти поссориться съ стариннымъ другомъ моимъ Г. Биндлоссомъ и въ добавокъ ко всему тому слышать, что имя ваше написано какъ имя безчестнаго человѣка на афишкахъ при водахъ — послѣ всего этаго, Г. Тиррель, вы согласитесь, что не всякой даже рѣшится принять васъ и въ домъ къ себѣ, опасаясь потерять свою репутацію. —
«На счетъ этаго успокойтесь, Мистрисъ Додъ, — ваша репутація ничего не потеряешь. Кажется, мы давно знакомы другъ съ другомъ, и я уже много ночей проводилъ подъ вашею кровлею Честь моя и мнѣ не менѣе дорога, любезная Мистрисъ. Я даже по сему самому отношенію и воротился въ здѣшнюю сторону.»
— По сему самому отношенію! Вы заставляете меня дрожать, Г. Тиррель; не опять ли какой нибудь поединокъ? Впрочемъ вы такъ спокойны. Скажу вамъ въ заключеніе, Г. Тиррель, что я по крайней мѣрѣ не безпокоюсь на счетъ васъ — вы точно не духъ — иначе бы за чѣмъ вамъ было возставать противъ старинной знакомки своей и отбивать у ней доходъ, поселясь въ ея трактиръ. Если бы вы были духъ, вы навѣрное бы скорѣе рѣшились блуждать или въ развалинахъ здѣшняго замка, или около нашей церкви…. —
"Да, да, Мистрисъ Додъ, " прервалъ со вздохомъ слова ея Тиррель, «точно не удивительно, что вы почли меня за духа, блуждающаго по тѣмъ мѣстамъ, гдѣ онъ потерялъ все свое счастіе! Но я говорю вамъ загадками, моя добрая Мегъ, — вы меня не поймете. Довольно для васъ узнать, что въ тотъ самый день, какъ я оставилъ домъ вашъ, со мною случилось происшествіе, заставившее меня отдалишься на нѣсколько времени отъ здѣшняго мѣста.»
— Въ самомъ дѣлѣ, Г. Тиррель? И вы не могли до сихъ поръ собраться прислать ко мнѣ хоть пару строкъ, чтобы увѣдомишь о себѣ? Вы вѣрно думали, что для Мистрисъ Додъ не составитъ никакого безпокойства отсутствіе лучшаго изъ ея постояльцевъ? —
«Въ послѣднемъ случаѣ меня также можно извинить, добрая моя хозяйка. Во все время пребыванія моего въ Маршторнѣ отчасти болѣзнь моя, а отчасти и различныя обстоятельства, чрезвычайно занявшія меня, препятствовали мнѣ думать о чемъ нибудь другомъ, кромѣ самаго себя.»
— Въ Маршторнѣ! — вскричала Мегъ: — кто же бы могъ это подумать! А гдѣ вы жили въ Маршторнѣ, если смѣю спросить? —
«Въ трактирѣ чернаго быка.»
— Стараго Тома Лаури? Это одинъ изъ самыхъ лучшихъ и честныхъ трактирщиковъ! Онъ живетъ совсѣмъ не на такой ногѣ, какъ содержатель здѣшней новооткрытой гостиницы. Я очень рада, что вы по крайней мѣрѣ выбрали себѣ такое хорошее мѣстопребываніе — это доказываетъ вашу разборчивость во всѣхъ случаяхъ. Каково вамъ показалось пиво его, Г. Тиррель? Я думаю, довольно непріятно? Что касается до сыра — то въ этомъ я готова почти уступить старику Тому. Но я васъ задерживаю здѣсь совершенно попустому; извольте идти въ столовую комнату — безъ васъ я скорѣе изготовлю все нужное для стола. —
Тиррель, также съ своей стороны не безъ удовольствія увидѣвшій конецъ всѣмъ разспросамъ любопытной хозяйки, не заставивъ ее два раза повторять послѣднія слова, отправился въ столовую, куда чрезъ нѣсколько минутъ вошелъ и Г. Тумвоодъ, переодѣтый въ другое платье и съ довольно веселымъ видомъ, тѣмъ болѣе, что почти въ это же время появилась и проворная Мегъ Додъ съ своими кушаньями.
"И такъ вотъ нашъ ужинъ! "вскричалъ Тумвоодъ: "садитесь, государь мой, за столъ и мы посмотримъ, что приготовила намъ дорогая хозяйка наша! Я вамъ объявляю Мистрисъ Додъ, продолжалъ онъ, отвѣдывая съ перваго блюда, «что вы наконецъ порядочно начали готовить любимый соусъ мой съ бекасами, жалъ только, что вы не всегда кладете по препорціи перцу въ него.»
— Я очень рада, что онъ вамъ нравится, Г. Тумвоодъ. Впрочемъ замѣчу вамъ, что я была мастерица готовить его прежде, нежели имѣла честь познакомиться съ вами: вотъ и Г. Тиррель можетъ засвидѣтельствовать вамъ, что я назадъ тому нѣсколько уже лѣтъ готовила этотъ соусъ какъ для него, такъ и двоюроднаго братца его Валентина Булмера. —
Послѣднее замѣчаніе, сдѣланное довольно не кстати, заставило изъ глубины души вздохнуть нашего Тирреля. Но Г. Тумвоодъ, слишкомъ занявшійся любимымъ своимъ блюдомъ, казалось, совершенно не замѣтилъ смущенія новаго своего друга.
"Ты самая самолюбивая женщина, дорогая хозяюшка, " сказалъ онъ, обращаясь къ Мистрисъ Додъ. «Самъ дьяволъ не заставитъ тебя признаться, что ты чѣмъ нибудь обязана совѣтамъ людей умнѣйшихъ тебя. Но о чемъ вы задумались, любезный Тиррель? Не вспоминаете ли вы въ своемъ воображеніи тѣхъ веселыхъ вечеровъ, которые провели мы въ Смирнѣ? Клянусь Богомъ, даже самое вино и ветчина казались тамъ гораздо вкуснѣе, потому что это былъ совершенно запрещенный товаръ не только для Мусульмановъ, но даже и для насъ съ вами! Помните ли вы стараго Кати Гуссеина въ его зеленой чалмѣ? Помните, какое райское удовольствіе доставилъ я ему, принесши однажды подъ полою большую кружку водки и выливши ее въ шербетъ его! Старый дурачина до тѣхъ поръ не былъ спокоенъ, пока не осушилъ все до дна, и потомъ, поглаживая длинную свою бороду, проговорилъ протяжно: Уллахъ керимъ! это значитъ: Богъ да помилуетъ меня, Мистрисъ Додъ; что же касается до Г. Тирреля, онъ знаетъ это также твердо, какъ и я самъ. Уллахъ керимъ: да, я долго не забуду этаго случая. Старый дуракъ думалъ, что онъ учинилъ и Богъ знаетъ какое непростительное преступленіе!..»
— А почему же и не такъ? — сказала Мегъ. — Я ничего не вижу страннаго въ этихъ послѣднихъ словахъ честнаго Мусульманина: это родъ благодарной молитвы послѣ хорошаго пунша. А развѣ лучше дѣлаютъ у насъ, когда послѣ нѣсколькихъ стакановъ поднимаютъ шумъ, ссоры, иногда даже и драки, Г. Тумвоодъ? —
«Прекрасно сказано, Мистрисъ Додъ, особливо для трактирщицъ; самая Мистрисъ Іівискли едва ли бы могла выразиться лучше. И такъ за ваше здоровье, дорогая хозяйка! надѣюсь, что и вы не откажетесь съ вашей стороны тѣлъ же заплатишь мнѣ.»
— По истинѣ сегодняшній вечеръ я не могу ничего пить, Г. Тумвоодъ, отчасти отъ давишняго испуга, а отчасти и отъ того, что я, готовя вамъ пуншъ, должна была много разъ отвѣдывать его, дабы угодить на вашъ вкусъ; голова моя чрезвычайно закружилась. — Г. Тиррель! какъ скоpo вамъ угодно будетъ успокоиться, то комната Жанны къ вашимъ услугамъ. Такъ какъ ныньче суббота, Господа, то вы извините, что мои служанки не могутъ прислужить вамъ сегодняшній вечеръ. Завтра Воскресенье и слѣдовательно они должны встать ранѣе обыкновеннаго; а кто долженъ встать рано поутру, тотъ долженъ пораньше лечь и наканунѣ: это дѣло очень обыкновенное. Итакъ, когда вы окончите вашъ ужинъ, то потрудитесь ужь сами зажечь себѣ этѣ свѣчки, которыя, мимоходомъ сказать, продаются четыре на фунтъ, и такимъ образомъ безъ провожатыхъ разойтиться по вашимъ комнатамъ. Впрочемъ, ученыхъ учить, только что портить. И такъ, государи мои, позвольте мнѣ пожелать вамъ спокойной ночи! —
"Право, " сказалъ Г. Тумвоодъ, когда она вышла изъ комнаты, "право наша добрая хозяйка не глупѣе инаго трех-бунчужнаго Паши! Но такъ какъ она дала намъ позволеніе окончить нашъ ужинъ, то въ слѣдствіе того Г. Тиррель я имѣю удовольствіе во второй разъ пить за ваше здоровье и счастливое возвращеніе въ здѣшніе края
— Покорно васъ благодарю, Г. Тумвоодъ, и отъ сердца также желаю вамъ всякаго благополучія. Я никогда не забуду, изъ какой крайности извлекли вы меня, когда я, живя въ Смирнѣ, по банкротству моего повѣреннаго не получалъ отъ него ни полшиллинга денегъ. Моя благодарность къ вамъ окончится, вмѣстѣ съ моею жизнію…. —
"Точно, точно, я васъ знаю, молодой человѣкъ; но еще разъ прошу ни слова объ этихъ деньгахъ: я въ свою очередь не сдѣлался ли также должникомъ вашимъ? Мое паденіе въ этотъ проклятый ровъ… "
— Это дѣло совсѣмъ нейдетъ въ наши счеты, Г. Тумвоодъ, — сказалъ Тиррель, улыбаясь противъ воли; — вы сами не сдѣлали ли бы того же, бывъ на моемъ мѣстѣ? Но одолженіе, которое получилъ я отъ васъ въ Смирнѣ…. —
«Послѣ, Г. Тиррель, послѣ объ этомъ, — времени еще много. Помнится мнѣ, что вы, будучи въ Смирнѣ, сказывали мнѣ о какомъ-то процессѣ, происходившемъ между вами и еще кѣмъ-то?… Процессы вещь разорительная, Г. Тиррель: они довольно облегчаютъ карманы наши.»
— Вы говорите правду, Г. Тумвоодъ? —
«И такъ, имѣете ли вы по крайности хорошіе успѣхи въ вашемъ дѣлѣ? Отвѣчайте мнѣ чистосердечно, Г. Тиррель.»
— Стряпчіе мои обнадеживаютъ меня въ скоромъ и успѣшномъ для меня окончаніи дѣла, — сказалъ Тиррель, не желая какъ бы вступать въ короткое изъясненіе на счетъ сего обстоятельства съ неотвязчивымъ своимъ другомъ.
«Ваши стряпчіе!» повторилъ Тумвоодъ съ негодованіемъ, «ахъ мой любезный Г. Тиррель! если бы вы также, какъ я, знали родъ человѣческій, то не надѣялись бы, кромѣ себя ни на кого, а особенно на стряпчихъ. Эти люди привыкли всегда такъ стряпать, что лучшій кусокъ достается имъ самимъ, а не тому, для кого готовился онъ. Ваши стряпчіе! Лучше разскажите мнѣ все ваше дѣло, и мы съ вами общими силами примемся за него: въ семъ послѣднемъ случаѣ успѣхъ будетъ гораздо вернѣе для васъ.»
— Благодарю за участіе, Г. Тумвоодъ. Искренно скажу вамъ, что если я когда нибудь вздумаю отнестись къ кому о дѣлахъ моихъ, то это навѣрное къ вамъ. По крайней мѣрѣ теперь Г. Тумвоодъ дѣла мои идутъ, кажется, довольно хорошо и я не хочу прерывать хода ихъ; въ противномъ случаѣ, я навѣрно не премину воспользоваться вашими разумными совѣтами. —
«И хорошо сдѣлаете, Г. Тиррель. И Турки, и Арабы, и Христіане — всѣ много разъ совѣтовались съ старикомъ Тумвоодомъ — и всѣ послѣ благодарили его отъ сердца. Выстроить ли мечеть, состряпать ли хорошій супъ, снабдить ли взаймы деньгами, все наше дѣло! Но пора и по мѣстамъ, на дворѣ уже довольно поздно; желаю вамъ спокойной ночи, Г. Тиррель.»
Послѣ сихъ словъ онъ всталъ изъ за стола, засвѣтилъ себѣ приготовленную хозяйкою свѣчу и сдѣлалъ знакъ головою, чтобы Тиррель съ своей стороны сдѣлалъ то же самое; послѣ чего оба наши героя разошлись по своимъ комнатамъ.
— Вотъ старикъ, сколько любопытный, столько же и добрый, — разсуждалъ самъ съ собою Тиррель. — Я помню, что его однажды чуть не отколотили палками по пятамъ за то, что онъ вздумалъ подавать совѣты свои Кади, который совершенно и не зналъ его. Впрочемъ, онъ имѣетъ полное право на мою благодарность — и я никогда не забуду его великодушія. —
"Этотъ Тиррель некстати скрытенъ, " говорилъ самъ себѣ нашъ добрый Тумвоодъ; «но я подстерегу его, во что бы то ни стало; я заставлю его быть откровеннѣе, и противъ его воли надѣлаю ему кучу добра!»
Послѣ сего человѣколюбиваго рѣшенія Г. Тумвоодъ легъ на свою постелю, и такъ какъ она была сдѣлана совершенно по его вкусу, т. е. съ наклоненіемъ къ ногахъ, то онъ и заснулъ скоро, будучи весьма доволенъ самимъ собою.
ГЛАВА III.
править"Рѣшайся, избирай одно или другое!"
Проснувшись на другой день довольно рано, Тиррель, желая избѣжать общаго завтрака съ неотвязчивымъ Тумвоодомъ, приказалъ подать завтракать въ свою комнату, въ томъ намѣреніи, чтобы послѣ безпрепятственно приняться за дѣла свои: онъ зналъ, что его честь была публично оскорблена чрезъ глупыя объявленія Сира Бинго и Капитана Макъ Турка при Сен-Ронанскихъ водахъ, и дорого цѣня свою собственную репутацію, рѣшился въ это же утро отправиться въ общее собраніе ихъ, обыкновенно завтракавшее въ залѣ новооткрытой рестораціи; онъ уже взялъ свою шляпу для того, чтобы идти туда, какъ Мистрисъ Додъ вошла съ увѣдомленіемъ, что какой-то человѣкъ, незнакомый, желаетъ говорить съ нимъ. Въ слѣдъ за нею въ самомъ дѣлѣ вошелъ въ комнату Тирреля молодой человѣкъ въ вицмундирѣ, довольно пріятнаго вида и, какъ казалось, не низкаго происхожденія. Въ чертахъ лица его примѣтно было нѣчто такое, что показывало всегдашнюю привычку его брать преимущество предъ всѣми, его окружающими. Вошедши въ комнату, онъ довольно проницательными взорами окинулъ какъ Тирреля, такъ и комнату, имъ занимаемую; потомъ адресовался къ нему довольно учтивымъ образомъ, называя себя Капитаномъ Гарри Жекилемъ.
«Мнѣ кажется, и ймѣю честь говорить съ Г. Мартини?» сказалъ онъ, относясь къ Францу Тиррелю.
— Вы говорите съ Францемъ Тиррелемъ, государь мой, — отвѣчалъ сей послѣдній; — Мартини Фамилія моей матери и я никогда не носилъ ее. —
"Я пришелъ сюда совершенно не за тѣмъ, чтобы спорить съ вами на счетъ этаго предмета, Г. Тиррель, " продолжалъ Капитанъ, «хотя можетъ быть тотъ, отъ чьего имени пришелъ я, и распространился бы съ вами объ этомъ послѣднемъ пунктѣ.»
— Вы вѣроятно присланы отъ Сира Бинго Бинкъ? Я очень помню несчастную ссору, происшедшую между нами. —
«Напротивъ, я даже и не имѣю чести знать Сира Бинго; я пришелъ сюда по препорученію Графа Этерингтона.»
Тиррель помолчалъ съ минуту времени. — Я не могу себѣ представить, — сказалъ онъ напослѣдокъ, — какое странное побужденіе имѣлъ человѣкъ, принявшій на себя титло Графа Этерингтона, избрать такую особу, какъ вы, Капитанъ, въ посредники между нами; мнѣ кажется, что по отношеніямъ, существующимъ въ настоящее время между имъ и мною, стряпчій, или повѣренный въ дѣлахъ его, гораздо лучше могъ бы исполнить сію коммиссію. —
«Вы слишкомъ горячо принимаетесь за это дѣло, государь мой. Я пришелъ къ вамъ отъ Графа Этерингтона совсѣмъ не для того, чтобы ссориться съ вами — мнѣ кажется, самая родственная связь, Существующая между вами, не должна дѣлать васъ врагами между собою. Единственная моя цѣль есть — дѣйствовать между вами въ качествѣ посредника.»
Тутъ оба разговаривающіе остались на минуту въ молчаніи. Тиррель предложилъ стулъ Капитану и потомъ, сѣвъ подлѣ него, началъ:
— Послѣ столь многихъ несправедливостей и преслѣдованій со стороны вашего друга, Капитанъ Жекиль, я бы очень радъ былъ, если бы онъ почувствовалъ свою несправедливость въ отношеніи ко мнѣ. —
«Станемъ говорить искренно, Г. Тиррель. Нѣкоторыя частныя выгоды положили преграду между вами и Графомъ Этерингтономъ; положимъ точно, что вы не можете быть друзьями: по крайней мѣрѣ я не вижу необходимости быть и смертельными врагами другъ другу.»
— Я совсѣмъ не врагъ моему брату, Капитанъ, и даже никогда не имѣлъ расположенія быть имъ. Конечно, я не могу быть его другомъ; но. и сіи препятствія, существующія теперь между нами, зависѣли отъ него, а не отъ меня. —
«Да, я знаю» сказалъ выразительнымъ тономъ Капитанъ Жекиль, «по крайней мѣрѣ главныя причины вашей несчастной ссоры.»
— Если это правда — отвѣчалъ Тиррель съ легкимъ румянцемъ въ лицѣ, — то вы должны представить себѣ, Капитанъ, сколь не пріятно для меня входить въ разсужденія о подобномъ предметѣ съ человѣкомъ, до сихъ поръ совершенно незнакомымъ мнѣ, съ человѣкомъ, который, какъ кажется, можетъ назваться повѣреннымъ, даже другомъ того… Но я не хочу оскорблять вашей разборчивости и удержу себя. Прошу покорно теперь въ короткихъ словахъ извѣстить меня о томъ, что вы имѣете сказать мнѣ со стороны моего брата, тѣмъ болѣе, что я нынѣшнее утро имѣю намѣреніе отправиться въ гостинницу при водахъ за нѣкоторымъ дѣломъ, касающимся до собственной чести моей. — «Если вы разумѣете подъ оимъ ваше желаніе оправдаться предъ Сиромъ Бинго Бинкъ въ томъ, что вы не могли явиться въ условленное время для удовлетворенія его, то позвольте сказать вамъ, что это уже кончено совершенно. Я собственными моими руками разорвалъ глупую аффишку, въ которой имѣли неосторожность оскорбить ваше имя, и совершенно оправдалъ васъ, такъ что теперь уже никто не осмѣлится болѣе сомнѣваться въ благородствѣ вашего духа.»
— Государь мой! — сказалъ удивленный Тиррель, — я очень обязанъ вамъ за ваше расположеніе, между тѣмъ какъ я почти не знаю, чѣмъ могъ заслужить его. Впрочемъ скажу вамъ, что я все еще не почитаю себя совершенно удовлетвореннымъ, тѣмъ болѣе, что я привыкъ быть самъ защитникомъ чести моей. —
«Я это очень хорошо знаю, Г. Тиррель; но въ семъ послѣднемъ случаѣ вы, кажется, не должны много безпокоиться: будьте увѣрены, что ваша репутація нимало не пострадаетъ въ этомъ пустомъ происшествіи. Я даже знаю, Г. Тиррель, и тотъ случай, который воспрепятствовалъ тогда явиться вамъ въ условленное мѣсто. Сказать по правдѣ, Графъ Этерингтонъ долженъ благодарить во всю жизнь свою Провидѣніе, не попустившее его совершить столь жестокое преступленіе… я говорю на счетъ роковой вашей встрѣчи и…»
— Вашъ другъ, Капитанъ, въ жизнь свою имѣлъ очень много случаевъ благодарить Провидѣніе, столь долго терпящее его несправедливости. —
"Я плохой Богословъ, государь мой, « прервалъ его съ живостію Капитанъ; „но мнѣ кажется, что и обо всякомъ человѣкѣ можно сказать то же самое, что вы сказали о Графѣ Этерингтонѣ?“
— Болѣе или менѣе, Капитанъ; но мы отвлеклись отъ нашей матеріи. И такъ вы въ самомъ дѣлѣ знаете всѣ подробности нашей встрѣчи съ вашимъ другомъ? —
„Не совсѣмъ, государь мой! Вы сами согласитесь, что это такое щекотливое происшествіе, о которомъ какъ Графъ, такъ и вы не должны много распространяться.“
— Послѣ всего этаго позвольте же спросить, Капитанъ, васъ: какимъ образомъ, не знавши хорошо этаго дѣла, вы могли оправдать меня при водахъ въ моей неявкѣ въ условленное время и мѣсто? —
„Такъ, какъ я пользуюсь довольно хорошимъ мнѣніемъ общества, государь мой, то мнѣ стоило только увѣрить всѣхъ моимъ честнымъ словомъ, что вы въ это же самое время были ранены на поединкѣ съ однимъ изъ друзей моихъ и слѣдовательно не могли сдержать вашего слова; другія подробности остались тайною для всѣхъ; еслибы даже кто нибудь осмѣлился усумниться въ словахъ моихъ, то вѣрьте мнѣ, что я умѣлъ бы доказать, что я не лгунъ. Самый Сиръ Бинго, раскаеваясь внутренно, что онъ былъ неумышленною причиною столь нелѣпыхъ слуховъ на счетъ васъ“ надѣется, что теперь между имъ и вами все окончится дружелюбно и безъ всякихъ неудовольствій.»
— По чести, Капитанъ Жекиль, вы заслуживаете полную благодарность съ моей стороны. Вы избавили меня отъ безпокойства, которое давно уже тяготило мою душу ибо одному мнѣ могли не совсѣмъ повѣрить, а другаго свидѣтеля, то есть вашего друга, я бы не рѣшился вызвать на сцену изъ уваженія къ памяти покойнаго нашего родителя. Надѣюсь, Капитанъ, что рана вашего друга также не имѣла никакихъ опасныхъ послѣдствій?… —
«Она уже почти совершенно закрылась.»
— Я также надѣюсь, что онъ съ своей стороны не имѣетъ никакого права обвинять меня въ нанесеніи ея…. —
«Да, онъ отдаетъ вамъ должную справедливость и чрезвычайно сожалѣетъ о своей безразсудной запальчивости.»
— До сихъ поръ все хорошо; теперь могу ли спросить васъ о главной цѣли вашего поселенія? Я даже очень радъ, что братъ мой выбралъ въ посредники между нами человѣка съ такимъ благороднымъ характеромъ и образомъ мыслей; можетъ быть, вы будете въ состояніи положить конецъ роковой враждѣ нашей. —
"Благодарю васъ за лестный отзывъ обо мнѣ. И такъ приступимъ къ самому дѣлу. Носится слухъ, Г. Тиррель, что вы вступили въ процессъ, главною цѣлію котораго есть — лишить вашего брата какъ титловъ, такъ и законнаго наслѣдства его
— Этотъ слухъ не совсѣмъ несправедливъ, Капитанъ Жекиль. Впрочемъ цѣль моего процесса состоитъ въ томъ, чтобы только получить законныя права мои. —
«Это одно и то же, только въ другихъ словахъ, Г. Тиррель! Не мое дѣло судить объ этихъ правахъ; но согласитесь, что вы ищете невозможнаго: всѣ знаютъ, что покойная Графиня Этерингтонъ была законная супруга вашего батюшки.»
— Не спорю, что она пользовалась симъ правомъ; но между тѣмъ и другая несчастная особа еще прежде ея имѣла права сіи. Впрочемъ это такой пунктъ, о которомъ должно говорить совершенно не здѣсь, Г. Капитанъ, и не въ такомъ тонѣ. — «Потребны большія доказательства, Г. Тиррель, чтобы перемѣнить общее мнѣніе и присвоить себѣ всѣ права Граха Этерингтона.»
Тиррель вынулъ изъ своего бумажника небольшую бумагу и сказалъ, представляя ее Капитану Жекилю: — Кажется, и одного этаго будетъ достаточно, чтобы открыть настоящую истину, Г. Капитанъ. — Жекиль развернулъ бумагу и началъ читать въ полголоса:
«Оглавленіе бумагъ, имѣющихъ предъявиться по Дѣлу Г. Франца Тирреля. Свидѣтельство брака между почтеннымъ Лордомъ Жономъ Этерингтономъ и Маріею Мартини, совершеннаго въ Парижѣ Капелланомъ Англійскаго Посланника Задокомъ Кемпъ. Переписка Графа Этерингтона съ своею супругою, жившею въ Парижѣ подъ именемъ Г-жи Мартини. Свидѣтельство крещенія. Показаніе покойнаго Лорда Этерингтона на смертномъ одрѣ его.»
«Все это очень хорошо, Г. Тиррель» сказалъ Капитанъ, прочитавши бумагу; «но не уже ли вы захотите дѣйствовать такими рѣшительными средствами противъ вашего роднаго брата?»
— А не забылъ ли онъ самъ, что я братъ ему? Не покушался ли онъ даже на самую жизнь мою? —
«Но и вы сами, Г. Тиррель, не сдѣлали ли то же самое, выстрѣливъ въ него? Какъ его, такъ и вашъ поступокъ равно предосудительны. Это не идетъ совершенно къ вашему дѣлу.»
— Но и кромѣ сего происшествія, государь мой, есть нѣчто такое, по чему я могу заключить, что онъ совершенно позабылъ о нашемъ братствѣ… —
«Понимаю: вы говорите о происшествіи съ Миссъ Кларою Мовбрай.»
— Пощадите меня на счетъ сего происшествія, государь мой! — вскричалъ Тиррель. — До сихъ поръ я могъ говоришь съ вами хладнокровно. Я могъ слушать ваши сужденія о моихъ правахъ, имѣніи и о моемъ добромъ имени, но не говорите мнѣ ничего о Кларѣ, если не хотите меня видѣть въ совершенномъ изступленіи. Не уже ли вы, государь мой, могли подумать, если вы только знаете хотя нѣсколько это адское происшествіе, въ которомъ первую роль играетъ другъ вашъ, что я могу спокойно выслушать хотя одно слово отъ васъ безъ… — Тутъ онъ всталъ съ своего стула и началъ большими шагами прохаживаться по комнатѣ. — Съ самаго сотворенія міра — продолжалъ онъ, — еще не видано подобнаго злодѣйства! Чьи надежды были когда нибудь столь безчеловѣчно разрушены, какъ мои? Кто такъ жестоко посмѣялся счастію двухъ существъ, обожавшихъ другъ друга, какъ не этотъ извергъ природы? Если бы онъ по крайней мѣрѣ руководствовался любовію, этой жестокою страстью, которая часто дѣлаетъ людей преступниками, поступокъ его могъ бы быть нѣсколько извинителенъ; но нѣтъ, это былъ адскій умыселъ, произведенный въ дѣйство съ самымъ звѣрскимъ хладнокровіемъ! Низкій интересъ и вражда, питаемая имъ ко мнѣ съ самыхъ первыхъ дней нашего младенчества — вотъ единственныя причины, заставившія его отравить жизнь двухъ невинныхъ существъ, по простотѣ своей ввѣрившихъ ему участь свою! —
"Мнѣ очень прискорбно видѣть васъ въ такомъ сильномъ движеніи, " сказалъ Капитанъ довольно спокойнымъ тономъ. «Я съ своей стороны полагаю, что Графъ Этерингтонъ дѣйствовалъ въ семъ послѣднемъ случаѣ совсѣмъ иначе, нежели какъ вы думаете, и если вы хотите терпѣливо выслушать меня, можетъ быть, вмѣстѣ съ вами мы найдемъ какое нибудь средство положить конецъ этой роковой ссорѣ.»
— Хорошо, государь мой, я буду слушать васъ терпѣливо, по крайности столько, сколько бы я могъ вынести при ощупываніи врачемъ свѣжей раны моей. Но если вы меня задѣнете за живое, если вы по неосторожности дотронетесь до моего нерва, то не требуйте по крайней мѣрѣ, чтобы я удержался отъ болѣзненныхъ стоновъ моихъ! —
"Я съ моей стороны постараюсь какъ можно скорѣе окончить эту операцію, государь мой, " отвѣчалъ Капитанъ Жекиль, наблюдавшій въ продолженіе всего этаго разговора удивительное хладнокровіе, «Изъ всего вами сказаннаго, Г. Тиррель, я заключаю, что честь и спокойствіе Миссъ Клары Для васъ дороже всего на свѣтѣ?»
— А кто же можетъ сомнѣваться о ея чести? — вскричалъ вспыхнувшій Тиррель; но тотчасъ, умѣривши свое движеніе, онъ продолжалъ тономъ спокойнѣйшимъ и трогающимъ до глубины сердца: — да, государь мойл честь и спокойствіе Миссъ.
Клары для меня столь же драгоцѣнны, какъ свѣтъ, который я вижу, какъ воздухъ, которымъ дышу я. —
«Другъ мой думаетъ точно также, какъ и вы, въ отношеніи къ Кларѣ Мовбрай, а потому онъ вознамѣрился наконецъ отдать ей должную справедливость.»
— Этаго онъ не можетъ сдѣлать иначе, какъ удалясь навсегда отсюда и переставъ думать о ней, однимъ словомъ, забывъ ее совершенно. —
«Лордъ Этерингтонъ думаетъ совсѣмъ не такъ. Онъ полагаетъ. что если онъ и оскорбилъ чѣмъ-либо Клару, то не имѣетъ лучшаго средства заслужить извиненіе своего проступка, какъ предложивъ ей публично раздѣлить съ нимъ его титло и состояніе.»
— Его титло и его состояніе столь же ложны, какъ и онъ самъ, государь мой! — вскричалъ съ жаромъ Тиррель. Ему обладать Кларою Мовбрай? Нѣтъ! никогда, никогда! —
«Прошу васъ замѣтить, Г. Тиррель у что состояніе моего друга дѣйствительно не можетъ назваться ненадежнымъ, хотя даже вы бы и имѣли счастіе выиграть процессъ вашъ. Вы можете отнять у него владѣнія покойнаго вашего родителя; но довольно значительное имущество послѣ его матери останется всегда при немъ. Что же касается до его брака съ Миссъ Кларою Мовбрай, онъ полагаетъ, что такъ какъ она ни за что въ свѣтѣ не согласится на возобновленіе сей церемоніи то стоитъ только объявить всѣмъ, что она давно уже совершена, только втайнѣ.»
— Присоедини къ тому, государь мой, и ту низкую измѣну, — вскричалъ Тиррель, — чрезъ которую достигъ онъ злодѣйской цѣли своей, тѣ подлыя средства, на которыя бы не рѣшился и самый послѣдній изъ заключенныхъ въ Невгатѣ! Обвѣнчаться подъ чужимъ именемъ! —
«Совсѣмъ не подъ чужимъ, Г. Тиррель; въ брачномъ свидѣтельствѣ поставлено настоящее его имя. Впрочемъ скажу вамъ и то, что не совсѣмъ вѣроятно, чтобы Миссъ Клара не замѣтила во время брачной церемоніи жениха своего… всѣ невѣсты довольно любопытны на этотъ счетъ…»
— Государь мой! — вскричалъ Тиррель, поблѣднѣвши отъ гнѣва и задыхающимся голосомъ, — ваши шутки совсѣмъ не у мѣста и я… —
"Я говорю вамъ совсѣмъ не въ шутку, Г. Тиррель; точно также будутъ говорить вамъ и всѣ законы Великобританскіе. Кто повѣритъ Миссъ Кларѣ, что она обвѣнчалась, не видавши жениха своего, и примутъ ли даже ея доказательства на счетъ этаго дѣла
— Вашъ другъ, — сказалъ Тиррель, стараясь по возможности удерживать себя, — можетъ надѣяться скрыть свое адское злодѣйство предъ лицемъ свѣта; но Провидѣніе знаетъ истину, и рано, или поздно обнаружитъ его ухищренія. На землѣ еще существуетъ нѣкто, кто можетъ также быть свидѣтелемъ противъ вашего друга, Г. Капитанъ. —
«Вы вѣрно хотите сказать о прежней подругѣ Миссъ Клары, Ганнахъ Ирвинъ, кажется такъ ея имя? — Вы видите, что я знаю малѣйшія подробности. Но гдѣ вы сыплете теперь эту свидѣтельницу?»
Если Небу будетъ угодно, то и она явится въ свое время для обнаруженія гнуснаго злодѣйства и для защиты невинности, Г. Капитанъ. Теперь я понимаю, для чего другъ вашъ медлилъ столько времени явиться сюда: онъ боялся найти здѣсь Ганнахъ Ирвинъ, и не прежде уже дерзнулъ возобновить свои преступные планы, какъ узнавъ, что ее нѣтъ въ здѣшнихъ мѣстахъ. —
«Совсѣмъ нѣтъ, Г. Тиррель; — фамильныя дѣла Графа Этерингтона препятствовали ему доселѣ пріѣхать сюда и объявишь права свои на Миссъ Мовбрай.»
— Права свои! — вскричалъ Тиррель; — но какія права можетъ имѣть злодѣйство на невинность? О! — продолжалъ онъ въ отчаяніи, ударяя себя въ грудь, — его неистовыя преслѣдованія убьютъ несчастную Клару и довершатъ мѣру его преступленій! —
«Мой другъ — какъ вы любите называть его симъ именемъ — также съ своей стороны боится за чувствительности Клары и потому онъ рѣшился отнестись съ своими требованіями не прямо къ ней, а къ брату ея Мовбраю, который бы взялъ уже на себя трудъ поговорить съ нею.»
— И — сказалъ Тиррель, трясясь всѣмъ тѣломъ, — и что же отвѣчала ему на это Миссъ Клара?… —
«Не знаю въ точности, что отвѣчала она, по крайней мѣрѣ она довольно терпѣливо сноситъ посѣщенія Лорда Этерингтона въ замкѣ своемъ Шаусъ.»
— Но можетъ быть ее силою принудили къ терпѣнію? —
«Совсѣмъ нѣтъ, Г. Тиррель; вы знаете, что въ такихъ случаяхъ мудрено приневолить дѣвушекъ. Можетъ быть, Миссъ Кларѣ и самой уже наскучило жить въ такомъ состояніи, какъ была она доселѣ… Я право отъ души жалѣю васъ, Г. Тиррель; но съ другой стороны опасаюсь, не напрасно ли вы терзаете свое воображеніе, боясь за Миссъ Клару…»
— Торжественно объявляю вамъ, Капитанъ Жекиль, что я не повѣрю никакимъ клеветамъ на счетъ Миссъ Клары, и также никогда не допущу, чтобы тотъ человѣкъ, котораго я по несчастію долженъ называть моимъ братомъ... — тутъ онъ остановился на минуту, какъ бы желая собраться съ духомъ — сдѣлался когда нибудь обладателемъ Клары. Да, я хочу быть ея ангеломъ хранителемъ: я открою ея брату Мовбраю Сен-Ронанскому всю ничтожность отаго Валентина Булмера, который выдаетъ себя за наслѣдника какъ титловъ, такъ и богатства покойнаго нашего родителя, совершенно не принадлежащихъ ему! —
«Я уже сказалъ вамъ, Г. Террель, что если вы и выиграете вашъ процессъ, другъ мой все таки не лишится всего своего состоянія. Но вы, кажется, сказали мнѣ, что спокойствіе и счастіе Миссъ Клары для васъ слишкомъ драгоцѣнны?»
— Да, Капитанъ, я готовъ пожертвовать даже моею жизнію, чтобы Клара была только спокойна, не говорю счастлива, ибо счастіе не можетъ уже существовать для нея въ природѣ! —
«Я понимаю, что вы говорите это, основываясь на томъ, что Графъ Этерингтонъ по вашему мнѣнію не имѣетъ тѣхъ хорошихъ качествъ, которыя бы могли составить счастіе Миссъ Клары: да, Г. Тиррель, вы смотрите на него какъ на человѣка, не имѣющаго никакимъ хорошихъ началъ; но вспомните, давно ли вы прервали всякое сношеніе съ нимъ? и не могъ ли въ продолженіе этаго времени вмѣстѣ съ лѣтами измѣниться и характеръ его?»
— Но къ чему же все это клонится, Г. Капитанъ? —
«Къ тому, что если для васъ дорого счастіе и спокойствіе Миссъ Клары, то вы никакъ не должны препятствовать планамъ вашего брата! Я знаю твердо, что Лордъ Этерингтонъ, не какъ пылкій любовникъ, стремится къ обладанію Кларою; нѣтъ, онъ какъ человѣкъ, сознающій себя виновникомъ ея несчастій, хочетъ только чрезъ бракъ сей вознаградить нѣсколько потери несчастной дѣвицы; доставляя право на титло и богатства свои, онъ не имѣетъ въ виду ничего, кромѣ ея спокойствія. Смѣшно бы было съ его стороны искать любви въ сердцѣ особы, которой счастіе отравилъ онъ, какъ вы и сами говорили, Г. Тиррель.»
За сими словами послѣдовало довольно продолжительное молчаніе съ обѣихъ сторонъ, въ продолженіе котораго много разъ мѣнялась физіономія Тирреля, на которую внимательными глазами смотрѣлъ Жекиль, ожидая отвѣта. Наконецъ Тиррель собрался съ духомъ и началъ, обращаясь къ Капитану:
— Все это такъ, Г. Капитанъ; но я боюсь, не скрывается ли подъ цвѣтами змѣя, ищущая, уязвишь Миссъ Клару: братъ мой желаетъ получить руку Миссъ Клары, но не побуждаетъ ли его къ тому завѣщаніе одного изъ родственниковъ нашего покойнаго родителя? Вы, я думаю, знаете это дѣло, Г. Капитанъ?
Капитанъ отвѣчалъ утвердительно.
— Я съ своей стороны готовъ предложишь вашему другу, Г. Жекиль, слѣдующія условія на счетъ Миссъ Клары, дабы обезпечить себя на счетъ ея будущаго спокойствія: скажите моему брату, что я готовъ оставить мой процессъ, не смотря на справедливость моей стороны, готовъ отказаться это всѣхъ титловъ и обладанія имуществомъ покойнаго нашего родителя, готовъ даже пожертвовать собственнымъ добрымъ именемъ, лишь бы только онъ отказался отъ требованій на руку Миссъ Клары, лишь бы только онъ пересталъ безпокоить ее и безъ того уже убитую злымъ рокомъ. —
«И вы это говорите отъ сердца, Г. Тиррель?»
— Я извиняю вопросъ вашъ, Г. Капитанъ, потому что вы еще мало знаете меня. Да, я точно готовъ отказаться отъ всего, лишь бы только избавить Миссъ Клару отъ преслѣдованій вашего друга. Пусть онъ поклянется мнѣ не имѣть съ нею никакого сношенія, ни личнаго, ни посредствомъ переписки — и я готовъ письменно утвердить мое предложеніе. Пусть удалится онъ отсюда — я также навсегда оставлю Шотландію и удалюсь въ другую часть свѣта оплакивать несчастную судьбу мою…
Тутъ, не смотря на всѣ усилія Тирреля, голосъ его ослабѣлъ и двѣ крупныя слезы выкатились изъ глазъ его.
— Вы можете обвинять меня въ малодушіи, — продолжалъ онъ, отирая слезы свои; — но, Капитанъ Жекиль, растерзанное сердце мое не могло выносить долѣе! —
"Я весьма далекъ отъ сей мысли, государь мой, " отвѣчалъ Жекиль почтительнымъ и вмѣстѣ растроганнымъ голосомъ: ибо душа pro, не смотря на тѣсную дружбу съ Этерингтономъ, была еще не совсѣмъ испорчена; «напротивъ того, я удивляюсь вашему великодушію и благородному образу мыслей. Не всякой на вашемъ мѣстѣ, имѣя твердыя, какъ говорите вы, доказательства своего законнаго происхожденія и слѣдовательно права на полученіе титловъ и богатства вашего покойнаго родителя, рѣшился бы пожертвовать ими изъ любви къ существу, которымъ онъ и обладать не можетъ.»
— Надобно такъ любить, какъ я, Капитанъ, чтобы чувствовать, сколь ничтожна эта жертва. Но что же скажете вы мнѣ на мои предложенія? —
«Я, вопервыхъ попрошу у васъ, Г. Тиррель, копію съ этихъ бумагъ, которыя вы имѣете у себя и которыхъ реэстръ не задолго предъ симъ показывали мнѣ, дабы вручить ихъ пославшему меня и чрезъ то убѣдить его въ справедливости вашихъ требованій.»
— Послѣ сихъ словъ мнѣ кажется, Капитанъ, что вы не вполнѣ обладаете довѣренностію вашего друга. Вы можете быть увѣрены, что онъ давно уже имѣетъ у себя копіи съ сихъ бумагъ. —
"По крайней мѣрѣ я никогда не слыхалъ объ этомъ отъ него, " отвѣчалъ Жекиль.
— И не смотря на то, я твердо увѣренъ въ словахъ моихъ, Г. Капитанъ. Покойный родитель нашъ незадолго предъ кончиною своею при трогательномъ письмѣ прислалъ ко мнѣ всѣ этѣ бумаги, извѣщая притомъ, что копіи съ нихъ онъ послалъ къ брату моему. — Тутъ онъ подалъ бумагу Жекилю.
"Увѣряю васъ, Г. Тиррель, " сказалъ Капитанъ, кладя ее въ свой портфель, «что я въ первый разъ слышу объ этомъ. Но позвольте спросить васъ: гдѣ же теперь настоящія бумаги, присланныя вамъ покойнымъ родителемъ вашимъ?»
— Во время послѣдней болѣзни моего батюшки я путешествовалъ по чужимъ краямъ, и бумаги сіи положены для сбереженія въ одинъ почтенный торговый домъ, съ которымъ въ связи былъ покойный отецъ нашъ. —
«Вы согласитесь, государь мой, что я въ качествѣ посредника имѣю весьма извинительное любопытство пообстоятельнѣе узнать это дѣло?»
— Вы правы, Г. Капитанъ, и я по первой почтѣ напишу, чтобы мнѣ прислали ихъ для удостовѣренія васъ. —
«И такъ, мнѣ кажется, мы переговорили съ вами обо всемъ нужномъ; мнѣ остается сообщить намѣренія ваши Лорду Этерингтону. Я надѣюсь, Г. Тиррель, что вы не откажетесь отъ словъ своихъ?»
— Еще разъ повторю вамъ, что вы еще худо знаете меня, Капитанъ, чтобы предлагать мнѣ подобные вопросы. —
"И слѣдовательно мы разстаемся съ вами не врагами, Г. Тиррель, " сказалъ Капитанъ, вставая съ своего стула.
— Безъ всякаго сомнѣнія, Г. Капитанъ. Я даже почитаю себя весьма обязаннымъ вамъ за ваше стараніе уничтожить безчестную молву, разнесшуюся обо мнѣ въ обществѣ при водахъ: вы избавили меня отъ новой непріятности свиданія съ Сиромъ Бинго. —
"Но я надѣюсь, что вы все таки будете при водахъ
— Безъ сомнѣнія; я не хочу долѣе скрываться и быть загадкою для всѣхъ здѣшнихъ жителей. Честь моя ничѣмъ не замарана, чтобы мнѣ бояться взоровъ общества. —
Послѣ сего разговора Капитанъ Жекиль довольно съ дружественнымъ расположеніемъ распрощался съ Тиррелемъ и вышелъ изъ его комнаты. Тиррель, оставшись одинъ, заперъ дверь двойнымъ замкомъ, и сѣвши къ столу, вынулъ изъ подъ своего жилета висѣвшій у него на черной лентѣ миніатюрный портретъ. Смутные взоры его съ нѣмою горестію устремились на милое изображеніе, и горячія слезы брызнули на миніатюру.
Это былъ портретъ Клары Мовбрай, снятый съ нея еще въ первые дни ея юности, въ счастливое время взаимной любви ихъ; за вѣрность портрета ручалось сердце Тирреля — ибо сама любовь рисовала изображеніе Клары. Прелестныя черты лица ея были оттѣнены молодымъ румянцемъ — милая улыбка оживляла невинную физіономію; Клара Мовбрай казалась младшею изъ трехъ Грацій; но, увы! прелести милаго лица ея, давно уже омраченныя тоскою, теперь потеряли прежнюю живость свою, несчастія согнали румянецъ со щекъ ея и въ послѣднее свиданіе съ нею Тиррель едва могъ узнать несчастную страдалицу.
— Увы! говорилъ онъ, смотря на портретъ, то ли ты теперь, милая души моей, чѣмъ была въ то счастливое время, когда я рисовалъ портретъ твой? и не я ли былъ нѣкоторымъ образомъ причиною твоего несчастія? и мнѣ не пожертвовать теперь для тебя пустыми титлами и суетными богатствами? О! я готовъ на все! Для тебя даже отрѣкаюсь я отъ мщенія, — сего единственнаго блага оставшагося мнѣ! Послѣ сихъ словъ онъ снова залился слезами, потомъ поцѣловалъ милое изображеніе, и спрятавъ его на груди своей, сѣлъ писать къ своему повѣренному о присылкѣ бумагъ, свидѣтельствовавшихъ какъ законное рожденіе его, такъ и права на полученіе титловъ и имѣнія покойнаго его родителя, которыми хотѣлъ онъ пожертвовать изъ любви къ Кларѣ.
ГЛАВА IV.
правитьподобно плющу "около дуба, я обовьюсь около тебя!"
— Наступала осень; трава была покрыта блестящею росою въ тѣхъ мѣстахъ, куда падали лучи солнца, а куда не достигало оно за густотою деревьевъ, тамъ была покрыта она изморозью, хрустѣвшею подъ ногами странника. Капитанъ Жекиль тихо пробирался изъ трактира старой деревушки по густому Сен-Ронанскому лѣсу къ гостинницѣ при водахъ. Ясеневые листья, тихо падая съ вѣтьвей своихъ, покрывали тропинки лѣса, между тѣмъ какъ густый туманъ покрывалъ верхи деревьевъ, и изъ за него мелькали древнія башни полуразвалившагося замка Лердовъ Сен-Ронанскихъ. Лучь утренняго солнца, падая на одну изъ нихъ, открывалъ ее болѣе прочихъ; тишина природы прерывалась только унылымъ крикомъ реполова, вѣстника мрачной осени. Проталинки лѣса были усѣяны нападавшими листьями, которые осень разрисовала различными колерами. Кисти зрѣлой рябины отъ собственной своей тяжести также падали на землю, обнажая вѣтьви деревъ своихъ — одни только густыя с#сны и ели, не потерявъ зеленаго цвѣта, гордо возвышали верхи свои, какъ бы показывая ихъ преимущество предъ прочими деревьями, лишенными уже своей зелени.
Такова-то была сцена осенней Шотландской природы, которую столь часто описываютъ намъ какъ поэты, такъ и прозаики, но которую не льзя никогда узнать вполнѣ тому, кто самъ не путешествовалъ по Шотландіи. Мрачность времени обыкновенно дѣйствуетъ и на душу человѣческую. Капитанъ Жекиль, хотя и углубленный въ собственныя размышленія, не могъ впрочемъ не чувствовать сего вліянія — онъ вздохнулъ, не умѣя и не ища себѣ дать отчета, что извлекло вздохъ сей изъ груди его.
Походка Капитана была довольно медленна: примѣтно было, что онъ не слишкомъ торопился увидѣться съ Графомъ Этерингтономъ — что, можетъ быть, было слѣдствіемъ его свиданія и разговора съ Тиррелемъ. Очевидно было, что Графъ не вполнѣ удостоилъ его своей довѣренности, ибо Капитанъ въ самомъ дѣлѣ не зналъ о существованіи бумагъ, находившихся у Тирреля; малѣйшая недовѣрчивость Графа была обидна для его друга; притомъ и въ противникѣ онъ нашелъ столько благородства духа, что сожалѣніе къ нему невольнымъ образомъ вкралось въ его сердце. Онъ началъ разсуждать съ самимъ собою обо всѣхъ обстоятельствахъ этаго дѣла, въ которомъ онъ взялся за роль посредника. Вѣсы клонились то на ту, то на другую сторону — голова спорила съ сердцемъ и перевѣсъ, казалось, оставался на сторонѣ послѣдняго.
«Вотъ прекраснѣйшее утро для охоты, хотя оно нѣсколько и туманно, государь мой!» произнесъ довольно громко какой-то незнакомый голосъ, заставившій вздрогнуть нашего Капитана, столь углубившагося въ собственныя размышленія. Онъ оборотилъ назадъ свою голову и съ удивленіемъ увидѣлъ возлѣ себя нашего почтеннаго друга, путешественника Тумвоода, съ его толстою шеею, окутанною Индѣйскою шалью, въ огромныхъ теплыхъ сапогахъ для защиты отъ подагры, въ кругломъ, довольно густо напудренномъ парикѣ и съ своею тростью съ золотымъ набалдашникомъ, которую несъ онъ на плечѣ на подобіе алебарды. Презрительный взоръ, которымъ окинулъ его съ ногъ до головы нашъ Капитанъ, достаточно выразилъ его невниманіе къ подобной встрѣчѣ; легкое наклоненіе головы и сухое да какъ бы показали нашему набобу, что онъ слишкомъ некстати произнесъ свое замѣчаніе объ утрѣ, относясь къ человѣку, совершенно незнакомому ему.
Но Г. Тумвоодъ былъ совершенно не изъ тѣхъ людей, которые бьютъ ретираду при первой неудачѣ; онъ слишкомъ много путешествовалъ по свѣту, чтобы научиться смѣлости, и слишкомъ много вѣрилъ въ собственныя свои достоинства, чтобы думать о себѣ какъ о человѣкѣ, который можетъ быть въ тягость кому-либо.
«Мнѣ кажется» началъ онъ опять, обращаясь къ Капитану Жекилю, «что вы идете къ новой Сен-Ронанской гостинницѣ? Въ такомъ случаѣ я буду имѣть честь, или лучше сказать, удовольствіе сдѣлать вамъ компанію, потому что я самъ иду туда же.»
— Я боюсь помѣшать вашимъ размышленіемъ, государь мой, — отвѣчалъ Капитанъ, — притомъ я такъ молодъ и малозначущъ, что считаю себя не стоющимъ ни чьей компаніи, кромѣ своей собственной. Да и походка моя такъ медленна, что боюсь…. Однимъ словомъ, позвольте вамъ пожелать добраго утра, государь мой… Извините, что я не имѣю чести знать вашего имени! —
"Моего имени? Да и какъ же бы вамъ знать его. видя меня въ первый разъ! Впрочемъ, я скажу вамъ, что меня зовутъ Тумвоодомъ? Что? какъ вамъ кажется это имя, государь мой
— Признаюсь вамъ, я не знатокъ въ этомъ; притомъ для меня все равно, называютъ ли васъ Тумвоодомъ или Туттономъ. Но я опять таки боюсь задержать васъ, государь мой, вы, можетъ быть, хотите поспѣть къ завтраку въ гостинницѣ — почему и позвольте пожелать вамъ хорошаго аппетита! —
"Да, онъ таки и будетъ хорошъ, не смотря на то, что это уже въ другой разъ въ сегодняшнее утро. Надобно вамъ сказать, государь мой, что я имѣю привычку пить кофе съ бѣлымъ хлѣбомъ еще прежде, нежели надѣну туфли мои — это всегдашнее обыкновеніе восточныхъ народовъ. Я никогда не употребляю для завтрака горячую воду съ молокомъ — я говорю: воду, потому что стыдно назвать чаемъ то, что подаютъ намъ въ здѣшнихъ гостинницахъ. Чтоже касается до медленности походки вашей, идите такъ тихо, какъ вамъ будетъ угодно: проклятая подагра моя еще поблагодаритъ васъ за это
— Право? И такъ мнѣ осталось жалѣть, что вы не спѣшите поспѣть къ завтраку; что же касается до меня, я начинаю чувствовать голодъ и слѣдственно все таки позвольте пожелать вамъ добраго утра! —
Послѣ сихъ словъ Капитанъ Жекиль удвоилъ шаги свои, въ надеждѣ избавиться отъ столь непріятнаго для него товарищества — но тщетно;, настойчивый Тумвоодъ съ невѣроятною легкостію, которой никакъ не льзя было ожидать отъ него какъ по лѣтамъ, такъ и по дородности его, преслѣдовалъ бѣгущаго, продолжая въ то же самое время и обыкновенные разговоры свои, какъ бы желая чрезъ то доказать, что ускоренное движеніе ногъ не имѣло никакого вліянія на его легкія.
«Очень хорошо, молодой человѣкъ!» кричалъ онъ, «если вы хотите бѣжать, то и я не отстану отъ васъ; а между тѣмъ подагру мою пошлю къ чорту! Не смотря на то, что вы молоды, я готовъ удариться объ закладъ, о чемъ вамъ угодно, что вы скорѣе устанете, нежели я — это я вижу по вашей походкѣ.»
— По чести, вы самый забавный старикъ, — сказалъ Жекиль, остановясь на минуту, какъ бы для отдыха — если бы мнѣ понадобился когда товарищъ для путешествія, то я бы никого не выбралъ кромѣ васъ. —
Послѣ сихъ словъ Капитанъ, видя, что ему трудно было отвязаться обыкновенными средствами отъ своего преслѣдователя, вынулъ изъ своего кармана костяный футляръ съ цыгарками, огниво, кремень, и высѣкши огонь, закурилъ одну изъ цыгарокъ, стараясь дать направленіе дыму прямо подъ носъ своего спутника.
«Vergeben sie mein Herr, сказалъ онъ ему въ то же самое время, ich bin erzogen in Kaiserlicher Dienst; muss rauchen ein kleine venig[1].»
— Rauehen sie immer fort, отвѣчалъ Тумвоодъ, вынимая изъ боковаго своего кармана большую пѣнковую трубку въ серебряной оправѣ, повѣшенную на золотой цѣпочкѣ вокругъ его шеи; habe auch mein Pfeiken; sehen sie den lieben Kopf[2]. — И послѣ сего онъ снова пошелъ рядомъ съ Капитаномъ.
«Чортъ побери стараго болвана!`» шепталъ себѣ подъ носъ Капитанъ: «если бы не его лѣта, я бы почти готовъ подраться съ нимъ. По чести, я не знаю, о чемъ буду говорить съ нимъ. Притворюсь совершенно не обращающимъ на него вниманія — авось онъ поймешь, что я желаю избавиться отъ его компаніи.»
И въ самомъ дѣлѣ, держа цигарку между губами, онъ шелъ почти съ такимъ же разсѣяннымъ видомъ, какъ и Г. Каропиль, Пасторъ Сен-Ронанскій, не обращая ни малѣйшаго вниманія на Тумвоода, который между тѣмъ не переставалъ говорить о различныхъ предметахъ, какъ бы спутникъ его былъ самый внимательнѣйшій изъ всѣхъ слушателей.
— Да, да, государь мой, — говорилъ онъ, — я всегда, особливо въ дорогѣ, люблю хорошаго товарища. Надобно вамъ сказать и то, что я въ жизни моей путешествовалъ на всѣ манеры: и пѣшкомъ, и въ дилижансахъ и даже въ носилкахъ — но все таки хорошее товарищество вездѣ нужно и пріятно. Я очень радъ, встрѣтившись съ такимъ человѣкомъ, какъ вы, государь мой! Ваша важность въ лицѣ и постоянное вниманіе напоминаютъ мнѣ Елфи-Бея: вы можете говорить съ нимъ на Англійскомъ языкѣ, котораго онъ совершенно не понимаетъ; только дайте ему трубку, и онъ покажется вамъ самымъ внимательнѣйшимъ слушателемъ. —
Капитанъ бросилъ остатокъ цигарки съ видомъ скуки, или лучше сказать досады, и началъ насвистывать арію изъ одной извѣстной оперы.
— Ну, вотъ вы теперь очень похожи на одного Маркиза, короткаго моего пріятеля, который всегда свиститъ, если вы станете говорить ему что нибудь. Онъ разсказывалъ мнѣ, что пріобрѣлъ эту привычку во время французской революціи, когда всякой, кто только имѣлъ здоровое горло, свистѣлъ себѣ подъ носъ. Но такъ какъ мы разговорились съ вами о важныхъ особахъ, то кстати спросить: что вы думаете объ этомъ процессѣ между Графомь Этерингтономъ и его братомъ, двоюроднымъ, какъ говорятъ нѣкоторые? —
Жекиль измѣнился въ лицѣ, услыша вопросъ сей, адресуемый прямо къ его особѣ. Но не желая показать своего удивленія и вмѣстѣ замѣшательства, онъ оборотился съ довольнымъ хладнокровіемъ къ своему спутнику.
«О какомъ процессѣ говорите вы?» сказалъ онъ: «я не имѣю удовольствія понимать васъ.»
— Какъ, не ужели вы не знаете этимъ новостей? Францъ Тиррель, которому было все Сен-Ронанское общество пожаловало публично грамоту на трусость и малодушіе, теперь совершенно оправданъ, и на повѣрку вышло, что онъ, вмѣсто того, чтобы бѣжать отъ вызова Сира Бинго, въ это самое время былъ самъ чуть не убитъ отъ двоюроднаго, или лучше сказать роднаго брата своего Графа Этерингтона. — "Едва ли это не басни, государь мой, « сказалъ Жекиль сухимъ тономъ и взялъ на себя опять роль разсѣяннаго.
— Также увѣряли меня, — продолжалъ Тумвоодъ, — что есть нѣкто, то имени Жекиль, который былъ въ это время въ качествѣ секунданта при обоихъ братьяхъ. Объ немъ говорятъ, что. онъ. человѣкъ хорошій, который на замедлитъ оставить совершенно Графа Этерингтона, какъ скоро узнаетъ всѣ. его несправедливости. —
„Государь мой!“ вскричалъ Жекиль почти съ гнѣвомъ; но вдругъ, опомнясь и представя себѣ, что» смѣшно было бы сердиться на такого оригинала, каковъ его спутникъ, принялъ опять спокойный тонъ."Я уже сказалъ вамъ" продолжалъ онъ, "что все это похоже на басни; смѣю также увѣрить васъ, что Капитанъ Жекиль совершенно и не знаетъ, объ этихъ дѣлахъ; да и сами вы говорите о человѣкѣ который вамъ вовсе не знакомъ. Капитанъ Жекиль, человѣкъ, который….
Тутъ онъ остановился, какъ бы жалѣя, что вздумалъ оправдывать, себя предъ такимъ, чудакомъ.
— Безъ сомнѣнія, безъ сомнѣнія — подхватилъ Тумвоодъ, воспользовавшійся сею перемежкою въ словахъ своего спутника, — перестанемъ говорить о немъ. Можетъ быть, онъ и въ самомъ дѣлѣ столь же мало знаетъ объ этомъ дѣлѣ, какъ и мы съ вами. —
«Но позвольте васъ спросить: что_ вамъ вздумалось завести эту матерію, и какое право имѣли вы оскорблять честное имя Капитана Жекиля своими неумѣстными догадками? Знаете ли вы, государь мой, что тотъ, съ кѣмъ вы говорите теперь, есть самый Капитанъ Жекиль?…»
— Очень легко статься можетъ, — отвѣчалъ Тумвоодъ съ спокойнымъ видомъ, — въ этомъ я не буду спорить съ вами. —
"Въ такомъ случаѣ, государь мой, " сказалъ Капитанъ, нѣсколько смѣшавшійся, видя, что имя его не произвело ни малѣйшаго измѣненія въ его спутникѣ, "въ такомъ случаѣ знаете ли вы, что иногда дерзкія слова, хотя бы они произнесены были человѣкомъ, по лѣтамъ своимъ заслуживающимъ уваженіе, наказываются чѣмъ нибудь большимъ, нежели обыкновенный выговоръ
— А чѣмъ же бы на примѣръ, Капитанъ Жекиль? — спросилъ Тумвоодъ съ обыкновеннымъ своимъ хладнокровіемъ. — Выдти на дуэль я уже слишкомъ старъ, такъ какъ вы и сами сказали, притомъ это самое глупое и варварское обыкновеніе, существующее только между глупыми Европейскими жителями. А впрочемъ, я бы не очень испугался и вашего вызова. Знайте, молодой человѣкъ, что я почти полвѣка моего прошилъ между людьми, для которыхъ чужая жизнь также дешева, какъ для васъ пуговица вашего вицмундира — а извѣстно, что въ такихъ случаяхъ каждый беретъ свои мѣры — почему и я наравнѣ съ другими привыкъ носишь въ карманахъ своихъ пару вещицъ, могущихъ на всякое время обезопасить меня. — Оканчивая слова сіи, онъ въ самомъ дѣлѣ вынулъ изъ кармана пару прекраснѣйшихъ пистолетовъ богатѣйшей отдѣлки.
— Я еще не совсѣмъ забылъ, какъ должно дѣйствовать ими, — продолжалъ онъ, кладя ихъ опять въ карманъ свой, — и въ случаѣ нужды буду умѣть защищаться. Что вы смотрите на меня съ такимъ удивленіемъ? — продолжалъ онъ дружескимъ тономъ — вѣрно не знаете, за кого принять меня? — Не мудрено. Здѣсь и всѣ смотрятъ на меня какъ на чудо, а между тѣмъ гораздо бы лучше было всѣмъ заняться самими собою. —
"Государь мой сказалъ Жекиль, "слова и поступки ваши столь странны для меня, что я почти принужденъ рѣшительно изъясниться съ вами; скажите: вѣрно вамъ хочется обидѣть меня, хотя я и не знаю этому причины
— Совсѣмъ нѣтъ, молодой человѣкъ, я не имѣлъ этаго намѣренія, мнѣ только хотѣлось дашь, вамъ почувствовать, что о васъ говоритъ свѣтъ, вотъ и все тутъ! —
«Но свѣтъ» вскричалъ съ живостію Жекиль, «часто обманывается въ своихъ заключеніяхъ. Я на примѣръ совсѣмъ не былъ при встрѣчѣ Графа Этерингтона съ Г. Тиррелемъ; я былъ тогда за тысячу верстъ отсюда.»
— А! а! — сказалъ Тумвоодъ, — такъ между ними въ самомъ дѣлѣ произошло свиданіе и слѣдственно еще кой-что — это-то мнѣ особенно и нужно было узнать отъ васъ! —
«Государь мой!» вскричалъ Жекиль, опомнившійся, но уже слишкомъ поздно, отъ своей опрометчивости и желанія оправдаться въ несправедливыхъ случаяхъ на счетъ его «государь мой! я надѣюсь, что вы не будете перетолковывать слова мои — я хотѣлъ сказать вамъ, что если между ними и было свиданіе, по крайней мѣрѣ я совершенно не зналъ и не знаю объ этомъ.»
— Не безпокойтесь, Капитанъ; не безпокойтесь! я не сдѣлаю худаго употребленія изъ того, что узналъ я. Выслушайте меня, Капитанъ: я совершенно не врагъ вашему другу Графу Этерингтону; но скажу вамъ искренно, что онъ избралъ себѣ весьма дурную дорогу. Жаль его, а еще болѣе тѣхъ, которые по неблагоразумію своему также увлекаются за нимъ; я разумѣю васъ, Г. Капитанъ. —
«Значитъ, вы находите, что поступки мои не совсѣмъ благоразумны?…»
— Даже весьма глупы, если смѣю такъ выразиться, Г. Капитанъ. —
«Но посвящая другихъ въ дураки, Г. нравоучитель, я надѣюсь, что вы также не выключаете и себя самаго изъ числа ихъ?»
— Безъ сомнѣнія нѣтъ, Г. Жекиль; я даже готовъ начать съ себя. По глазамъ вашимъ вижу, что вамъ также хочется съ своей стороны выпытать кой что отъ меня и узнать, далеко ли простираются мои свѣдѣнія на счетъ обстоятельствъ вашего друга? Такъ слушайте же: Такъ какъ мы заговорили съ вами о дуракахъ, то и продолжимъ матерію нашу; дуракъ былъ покойный старикъ Графъ Этерингтонъ, что онъ, обвѣнчавшись тайно въ Парижѣ на Француженкѣ, въ Англіи опять женился на Англичанкѣ. Дуракъ здѣшній Сен-Ронанскій Лердъ Мовбрай, что онъ хочетъ выдать сестру свою за человѣка, въ которомъ онъ еще не совершенно увѣренъ. Глупа и самая Клара, которая до сихъ поръ не открылась во всемъ своему брату. Но всѣхъ глупѣе вашъ другъ, настаивающій на полученіе руки ея. Что же касается до васъ и до меня, Капитанъ, мы оба съ вами дураки gratis, то есть только для компаніи другимъ дуракамъ. —
«Дѣйствительно, государь мой! Все, что вы ни говорили мнѣ, есть для меня премудреѣйшая загадка.»
— Иныя загадки точно не слишкомъ просто разгадать, Г. Капитанъ, — отвѣчалъ Тумвоодъ, дѣлая небольшое наклоненіе головы; — но на первый разъ мы довольно о многомъ поговорили съ вами. Если вамъ угодно видѣть меня еще когда нибудь, прошу покорно пожаловать ко мнѣ въ трактиръ старой деревушки къ честной Миссъ Додъ, у которой живу я. Я всякой день почти дома, особенно въ три или четыре часа вечера — въ это время я обѣдаю: вы найдете у меня столъ, вѣрно гораздо лучшій, нежели въ вашей новой рестораціи. Мистрисъ Додъ мастерица своего дѣла, къ тому же она держитъ всегда прекрасныя вина — а мы вмѣстѣ съ вами разобьемъ бутылку Бордовскаго. Теперь пока простите, Г. Жекиль — пришла и моя очередь пожелать вамъ добраго утра. —
Окончивши слова сіи и не дождавшись отвѣта отъ Капитана, Г. Тумвоодъ съ возможною скоростію поворотилъ направо къ небольшой тропинкѣ, ведущей къ минеральнымъ водамъ, и исчезъ изъ глазъ удивленнаго своего спутника.
Не зная совершенно сего страннаго человѣка, съ которымъ познакомилъ его случай, Жекилъ взошелъ на небольшой пригорокъ, чтобы посмотрѣть въ слѣдъ за нимъ — и въ то же самое время увидѣлъ загорѣлаго мальчишку съ небольшимъ ружьемъ, пробиравшагося, озираясь во всѣ стороны, по опушкѣ лѣса, вѣроятно для того, чтобы не быть замѣченнымъ отъ лѣсныхъ сторожей.
Маленькой чудакъ имѣлъ на себѣ толстыя кожаныя панталоны, желтую куртку, по которой вились изъ подъ худой шляпы густые и длинные волосы его. Пара быстрыхъ глазъ придавала довольно выразительности смуглому лицу его.
«Эй, молодой охотникъ!» закричалъ ему Жекиль, «не знаешь ли ты этаго старика, который сей часъ прошелъ по тропинкѣ направо; вонъ посмотри, его еще и теперь нѣсколько видно тамъ внизу.»
— Это Набобъ, — отвѣчалъ ребенокъ: — я узнаю его снизу изъ тысячи. —
«Но что ты разумѣешь подъ словомъ Набобъ, мой другъ?»
— Набобъ?… Я разумѣю, что это такой человѣкъ, который много странствовалъ по свѣту, имѣетъ у себя полные карманы денегъ и проживаетъ ихъ, какъ ему захочется — "вотъ что я разумѣю подъ этимъ словомъ! —
«Хорошо. Но какъ зовутъ этаго Набоба?»
— Его такъ и зовутъ Набобомъ. Но впрочемъ, у него есть и другое имя: Тумвоодъ. Онъ всякое утро ходитъ пить здѣшнія воды. —
«Почему же я его никогда не видалъ въ здѣшней гостинницѣ?»
— Потому, что это такой чудакъ, который все дѣлаетъ не такъ, какъ прочіе люди. Онъ живетъ въ трактирѣ старой деревни; одинъ разъ онъ далъ мнѣ полкроны, запретивши впрочемъ тратишь ее на пустяки. —
«И ты навѣрное послушался его?»
— Какъ же не такъ! Я проигралъ ее своимъ товарищамъ въ четъ и нечетъ, —
«Возьми же, вотъ тебѣ цѣлая крона, которую ты можешь употребишь, куда захочешь!»
Ребенокъ схватилъ подарокъ и отъ радости забылъ поблагодарить Капитана, побѣжалъ въ густоту лѣса, между тѣмъ какъ Гарри Жекиль отправился прямо къ другу своему, Графу Этерингтону, который по всѣмъ вѣроятіямъ съ нетерпѣніемъ ждалъ его.
ГЛАВА V.
правитьскрываютъ непримиримую вражду другъ къ другу."'
"Ну что, любезный Жекиль сказалъ Графъ Этерингтонъ, увидя входящаго къ себѣ Капитана, «какія новости несешь ты мнѣ? Видѣлъ ли ты этаго чудака Франца?»
— Да, я его видѣлъ, — отвѣчалъ Жекиль.
«Въ какомъ же расположеніи духа нашелъ ты его, Гарри? Вѣрно въ дурномъ, потому что и твое собственное лице покрыто какимъ то мрачнымъ облакомъ. Сколько разъ твердилъ я тебѣ, Гарри, что это никуда не годится! Къ чему такая похоронная физіономія? Надо держатъ веселѣе карты въ рукахъ, хотя бы въ нихъ не было ни одной хорошей масти?»
— Да, Милордъ, по крайней мѣрѣ теперь наши карты точно очень плохи, а въ добавокъ къ тому непріятельская сторона еще умѣла и подсмотрѣть ихъ! —
«Что ты хочешь сказать этимъ, Гарри?»
— То, что, возвращаясь сюда, я былъ нечаянно атакованъ какимъ-то старымъ бездѣльникомъ, отъ котораго никакъ не могъ отвязаться, какимъ-то Набобомъ, какъ обыкновенно называютъ его, по имени Тумвоодъ. —
«Я выдалъ этаго оригинала. Чтожъ далѣе?»
— Ничего, кремѣ того, что онъ знаетъ всѣ наши тайны едва ли не лучше насъ самихъ, Милордъ:, знаетъ о вашей встрѣчѣ съ Тиррелемъ въ здѣшнемъ сосѣднемъ лѣсу въ первый день, вашего пріѣзда сюда — а что всего хуже — старый хитрецъ былъ такъ тонокъ, что меня же самаго успѣлъ заставить подтвердить эту истину. —
«Клянусь честію Герри! ты совершенно лишился разсудка!» вскричалъ Графъ, поблѣднѣвши какъ полотно. «Проклятый языкъ его. громче всякой трубы въ здѣшней сторонѣ: черезъ часъ всѣ узнаютъ эту исторію. Ты губишь и меня и себя, Гарри!»
— Этаго еще я не вишу, Милордъ. Можетъ быть, дѣла возьмутъ и другой ходъ. Онъ знаетъ наши тайны, но, какъ кажется, не совсѣмъ. Можетъ быть, даже онъ болѣе основывается на однихъ подозрѣніяхъ.. Полноте же, Милордъ! ободритесь! къ чему этотъ отчаянный видъ? Иначе я сей часъ пойду перехватить ему глотку, чтобы только сохранишь тайны наши. —
«Проклятый случай! Но какъ ты, Гарри, ты самъ, какъ позволилъ ему завлечъ себя?»
— Не знаю, что и отвѣчать вамъ — Графъ. Онъ имѣетъ такой дьявольской секретъ отуманить всякаго своимъ безпрестаннымъ болтаньемъ, котораго не льзя отыскать у цѣлой дюжины самыхъ безтолковѣйшихъ Докторовъ Философіи; прильнетъ къ вамъ какъ устрица къ скалѣ, такъ что вы не успѣете этаго и замѣтить. —
«Но развѣ ты не могъ хорошенько пугнуть его отъ себя, Гарри? — Не уже ли этотъ случай такъ новъ для тебя?»
— Да и получить себѣ пулю въ лобъ за хлопоты? Нѣтъ, Милордъ, всякому дорога жизнь своя. Я вамъ скажу, что старый бездѣльникъ былъ такъ хорошо вооруженъ, какъ будто бы онъ собрался на большую дорогу съ обыкновеннымъ привѣтствіемъ: кошелекъ, или жизнь. —
«Пусть такъ. Но Мартини, или Тиррель, какъ ты обыкновенно называешь его, что говоритъ онъ?»
— Тиррель, или Мартини, какъ обыкновенно называетъ его Ваше Превосходительство, не хочетъ и слышать о вашихъ предложеніяхъ. Онъ ни за что въ свѣтѣ не рѣшается ввѣрить вашимъ попеченіямъ счастіе Миссъ Клары Мовбрай, прежній тайный бракъ вашъ съ нею онъ считаетъ недѣйствительнымъ, а новый также невозможнымъ. —
«Но какія же причины имѣетъ онъ, сопротивляясь моимъ намѣреніямъ? Не имѣетъ ли онъ въ виду со временемъ самъ жениться на ней?»
— Не думаю, да и онъ самъ едва ли надѣется на это. —
«Чего же онъ хочетъ? Не имѣетъ ли онъ намѣренія играть роль собаки, которая, лежа на сѣнѣ, ни сама не ѣстъ его, не даетъ и другимъ Онъ очень ошибается. Во что бы мы стало, Клара будетъ моею! Я унижу гордость ея обожателя!»
— Погодите, Милордъ, остановитесь на минуту, я еще не все разсказалъ, вамъ. Г. Тиррель съ своей стороны также предлагаетъ вамъ нѣкоторыя условія и именно слѣдующія: цѣня дорого счастіе и спокойствіе Клары Мовбрай, онъ отказывается отъ процесса съ вами, отъ полученія наслѣдства и титловъ покойнаго своего родителя, лишь бы только вы дали ему торжественное обѣщаніе не безпокоить Миссъ Клару своими требованіями. Это не бездѣлка, Милордъ, отказаться отъ такого богатаго наслѣдства и титла Лорда, особенно въ то время, когда онъ имѣетъ въ рукахъ неоспоримые документы на полученіе ихъ! — Тутъ Жекиль подалъ Графу оглавленіе тѣхъ бумагъ, которыя Тиррель имѣлъ предъявить къ своему процессу. — Вы даже не совсѣмъ благородно сдѣлали, Графъ, — продолжалъ онъ, — скрывши отъ меня точное существованіе сихъ бумагъ. —
Лордъ Этерингтонъ взялъ поданную ему бумагу и началъ со вниманіемъ читать ее.
— Г. Тиррель ныньче же обѣщался писать къ тому въ чьихъ рукахъ находятся эти документы, о скорѣйшей присылкѣ ихъ сюда. —
«А когда они пришлются, та мы и подумаемъ хорошенько! Онъ навѣрное ожидаетъ ихъ по почтѣ.»
— Да, Милордъ, по крайней мѣрѣ я такъ думаю. —
«Очень хорошо. Это меня еще не слишкомъ безпокоитъ бумаги могутъ быть фальшивыя поддѣланныя… Да, Жекиль, мы еще увидимъ это!»
— Но, Милордъ, Г. Тиррель утверждаетъ, что вы уже давно извѣстны о существованіи сихъ бумагъ; онъ даже говоритъ, что вы непремѣнно должны имѣть и копіи съ нихъ? —
«Это совершенная неправда, Гарри. Не уже ли бы я скрылъ это отъ тебя? Повѣрь мнѣ, что на всю эту исторію смотрю я не болѣе какъ на мыльный пузырь. Время окажетъ все, Гарри! Подождемъ этѣхъ бумагъ. Впрочемъ я точно начинаю вспоминать, что мой повѣренный какъ-то писалъ мнѣ объ этѣхъ копіяхъ, оригиналы которыхъ и не существовали никогда: это одна пустая выдумка и ничего болѣе!»
— Да, я надѣюсь, Милордъ, что вы не скрыли бы отъ меня ничего, что нужно знать мнѣ касательно сего дѣла. Кто хочетъ видѣть услуги отъ друзей своихъ, тотъ долженъ имѣть къ нимъ полную довѣренность съ своей стороны. —
"Безъ сомнѣнія, безъ сомнѣнія, добрый мой Гарри, и сказалъ Лордъ Этерингтонъ, взявъ его за руку; "а развѣ ты думаешь, что я скрываю отъ тебя что нибудь? Будь увѣренъ, ты всегда обладаешь полною моею довѣренностію. Подозрѣнія твои даже обидны мнѣ. Но кстати: Францъ Тиррель навѣрное не замедлитъ явиться и къ водамъ въ общее собраніе наше
— Да, Милордъ, онъ, я думаю, нынѣшнее утро будетъ здѣсь. Кажется, не лишнее будетъ, мнѣ прежде васъ постараться встрѣтить его и, такъ сказать, предотвратить отъ какой нибудь непріятной сцены. —
"Прекрасная мысль, любезный мой Жекиль! постарайтесь увидѣть его и внушите, что слишкомъ бы смѣшно было намъ обоимъ предъ глазами всего общества выставлять на видъ Фамильныя несогласія наши. На насъ, я думаю, и безъ того смотрятъ, какъ на двухъ медвѣдей, которые непремѣнно при первой встрѣчѣ бросятся грызть другъ друга. Ступайте, ступайте, Гарри; чрезъ нѣсколько времени и я послѣдую за вами; дѣйствуйте благоразумнѣе и помните, что вы безъ всякаго сомнѣнія всегда и во всемъ обладаете полною довѣренностію вашего друга.
"Ступай глупый и подозрительный человѣкъ продолжалъ онъ самъ съ собою, когда Жекиль вышелъ изъ его комнаты «жалкое орудіе моихъ замысловъ, которымъ бы ни за что въ свѣтѣ не согласился я пользоваться, если бы имѣлъ кого другаго! Но дѣло уже сдѣлано — прошедшія обстоятельства утвердили связь нашу глупо бы было разорвать ее теперь. Онъ хочетъ отъ меня полной довѣренности? Да, Гарри, я и Имѣю ее къ тебѣ, только не болѣе, сколько требуютъ мои виды. Мой смѣшливый Солмесъ въ этомъ случаѣ можетъ замѣнить мнѣ дюжину тебѣ подобныхъ. Это бравый, но неслишкомъ любопытный человѣкъ, оказавшій мнѣ уже во, многихъ случаяхъ свое усердіе.»
Въ эту минуту какъ будто нарочно каммердинеръ Его Превосходительства вошелъ въ комнату. Онъ былъ человѣкъ среднихъ лѣтъ, съ довольно выразительнымъ и даже хитрымъ лицемъ, съ парными маленькими глазками и медленною походкою. Онъ обыкновенно говорилъ мало, но къ словамъ другихъ а особливо своего господина, всегда былъ внимательнѣйшимъ человѣкомъ..
«Солмесъ!» сказалъ Милордъ и остановился, не присоедини, ничего болѣе къ этому слову.
— Милордъ! — отвѣчалъ каммердинеръ съ почтительнымъ видомъ.
«Солмесъ!» повторилъ Графъ, спустя минуту времени.
— Ваше Превосходительство! — сказалъ Солмесъ.
«Да!… я насилу могъ вспомнить, о чемъ хотѣлъ сказать тебѣ,» началъ Лордъ послѣ новаго небольшаго молчанія съ обѣихъ сторонъ: "это на счетъ здѣшней почты. Я полагаю, что сюда письма доставляются не всегда съ большою точностію, Солмесъ
— Извините, Милордъ, они всегда приходятъ безъ малѣйшей задержки, по крайней мѣрѣ ко всѣмъ членамъ здѣшняго благороднаго общества при водахъ. Что же касается до останавливающихся въ старой деревнѣ — они не слишкомъ исправно получаютъ письма свои. — «Почему же это такъ, Солмесъ?»
— Старая трактирщица Мегъ Додъ въ ссорѣ съ здѣшнею содержательницею почты. Одна не хочетъ прислать справиться, а другая съ своей стороны не хочетъ отослать ихъ туда, и потому часто случается, что нѣкоторыя изъ присылаемыхъ писемъ или затериваются, или валяются безъ всякаго вниманія на комодѣ содержательницы почты. —
«Мнѣ очень будетъ досадно, ежели то же самое случится съ пакетомъ, котораго я ожидаю къ себѣ со дня на день; онъ, можетъ быть, уже и полученъ, или по крайней мѣрѣ долженъ получиться непремѣнно въ началѣ будущей недѣли. Это отъ того несноснаго дурака Трукмана, Солмесъ, который обыкновенно присылая ко мнѣ письма, адресуетъ ихъ на имя, данное мнѣ при крещеніи, то есть, пишетъ просто: Г. Францу Тиррелю. Очень возможно, что онъ какъ ни будь смѣшается въ двухъ здѣшнихъ гостинницахъ и мнѣ будетъ весьма досадно, если это письмо попадетъ въ руки Г. Мартини. Я предполагаю, Солмесъ, что ты знаешь о томъ, что онъ живетъ въ старой деревнѣ? Постарайся какъ нибудь это обдѣлать — только безъ шума и чтобы не подать подозрѣнія, что я хочу перехватить чужое письмо.»
— Я совершенно понимаю васъ, Милордъ, — отвѣчалъ Солмесъ безъ малѣйшаго измѣненія въ физіономіи, не смотря на то, что онъ въ самомъ дѣлѣ постигъ въ точности хитрое приказаніе своего господина.
«Вотъ небольшой банковый билетъ для заплаты на почтѣ» присоединилъ Графъ, подавая ему билетъ на довольно значительную сумму: «остатки ты можешь взять себѣ на разныя мѣлочи.»
Послѣднія слова были также довольно понятны; но Солмесъ, слишкомъ разборчивый и благоразумный, чтобы показать свою смѣтливость, или по крайней мѣрѣ поблагодарить Графа, довольствовался тѣмъ, что прехладнокровно положилъ билетъ въ карманъ свой и вышелъ изъ комнаты, сдѣлавъ впрочемъ довольно почтительный поклонъ и увѣряя, что все будетъ исполнено съ точностію.
"Вотъ человѣкъ, вполнѣ заслуживающій тѣ деньги, которыя даютъ ему, человѣкъ, какого мнѣ точно надобно, " говорилъ самъ себѣ Графъ Этерингтонъ, когда Солмесъ вышелъ отъ него."Онъ не изъ числа тѣхъ мѣлкихъ тварей, которыя безпрестанно стараются исторгать у насъ довѣренность къ себѣ, которые безпрестанно требуютъ объясненій и хотятъ насильно разорвать покрывало, скрывающее отъ нихъ наши тайные планы. Солмесъ совсѣмъ не любопытенъ: онъ говоритъ мало, но за то много дѣйствуетъ, а это дороже всего. Такимъ людямъ неопасно ввѣрять себя. Но время ужь и мнѣ показаться въ кругъ нашего общества."
Графъ надѣлъ свой сюртукъ, взялъ шляпу и отправился изъ своей комнаты прямо къ книгопродавцу, у котораго была заведена библіотека для чтенія и устроена особенная зала для посѣтителей, между тѣмъ какъ жена его содержала на своихъ рукахъ почту. Ея отдѣленіе помѣщено было на самой срединѣ парада — это имя носила на себѣ большая терраса, ведущая изъ гостинницы къ водамъ, гдѣ обыкновенно было главное рандеву всѣхъ лучшихъ членовъ общества.
Прибытіе Графа произвело обыкновенное дѣйствіе надъ всѣми присутствовавшими уже тутъ — впрочемъ отъ того ли, что исторія его съ Францемъ Тиррелемъ начала становишься извѣстною многимъ, или отъ того, что въ физіономіи его были еще видны слѣды безпокойства, которые поселилъ въ душу его Капитанъ Жекиль, пріемъ, полученный имъ на сей разъ, былъ не столь благосклоненъ, какъ обыкновенно. Правда, что всѣ, — къ кому относился онъ съ своими разговорами, за удовольствіе и за честь себѣ поставляли отвѣчать ему; но никто, какъ бывало прежде, не старался вступить съ нимъ въ разговоръ о чемъ-либо, и составить его компанію: всѣ смотрѣли на него какъ на особу, не входящую въ общій составъ ихъ собраніи.
Графъ, дабы избѣжать сихъ взоровъ, начинавшихъ уже безпокоить его, вошелъ въ залу, устроенную для чтенія.
Входъ его не произвелъ ничего такого, что бы могло привлечь на него всеобщее вниманіе; ибо въ это самое время почтенная Лади Пенелопа занималась чтеніемъ, или лучше сказать выписками, которыя дѣлала онъ въ качествѣ ученой женщины, сидя за какимъ-то манускриптомъ, окруженная общими друзьями своими и только время отъ времени произнося нѣкоторыя незначительныя фразы.
«Какъ это утомительно!`» говорила она: «почти можно потерять терпѣніе; но что дѣлать? какъ же иначе?… Кстати, Г. Поттъ, вы еще не получали той книги, о которой я просила васъ? Навѣрное нѣтъ? У васъ рѣдко можно допросишься того, чего желаешь!»
— Я почти въ отчаяніи, Милада; но что дѣлать? У меня нѣтъ ни одного экземпляра; впрочемъ въ слѣдующемъ мѣсяцѣ по первой же почтѣ я надѣюсь получать эту книгу. —
«Безъ сомнѣнія Г. Поттъ; это почти всегдашній отвѣтъ вашъ. Мнѣ кажется, еслибъ даже я спросила у васъ новаго изданія Корана, вы бы навѣрное сказали мнѣ, что надѣетесь получить его по первой почтѣ въ слѣдующемъ мѣсяцѣ.»
— По чести, Милади, я бы не могъ вамъ обѣщать этаго, потому что въ первый разъ еще слышу названіе сей книги; а впрочемъ, если она только выпечатана, то ручаюсь вамъ, что могу получить ее по первой почтѣ. —
А эта первая почта придетъ не раньше, какъ наканунѣ втораго пришествія, сказалъ Г. Шатерлей, вошедшій въ залу чтенія.
«А, это вы, Г. Шатерлей?» вскричала Лади Пенелопа: «я вамъ объявляю, что вы будете въ отвѣтѣ, если я умру отъ скуки за этимъ манускриптомъ. До сихъ поръ не могу добиться хорошаго описанія мѣстъ, гдѣ Полиникъ и братъ его.
— Тише, Милади, ради Бога тише, — сказалъ нашъ духовный поэтъ, устремляя глаза свои на Лорда Этерингтона.
Взоры Лади Пенелопы устремились по тому же самому направленію, какъ и у Г. Шатерлея; она не докончила словъ своихъ, но и одного начала довольно было для того, чтобы привлечь вниманіе стараго нашего знакомца Тумвоода, который также на ряду съ прочими сидѣлъ въ залѣ, занимаясь чтеніемъ новаго журнала. Положа книгу на столъ и поднявъ вверхъ свою голову, онъ началъ, не относясь впрочемъ въ особенности ни къ кому:
— Полиникъ и братъ его?… Это. должно быть въ Египтѣ, откуда получаемъ мы хорошія мумій. Я бывалъ даже въ тамошнихъ катакомбахъ; это довольно, любопытныя подземелья. Жители той страны приняли было насъ, каменьями; но мы отомстили за себя, я вамъ отвѣчаю! Янычаръ, провожавшій меня, прогналъ почти все селеніе одною своею палкою! —
Между тѣмъ какъ нашъ путешественникъ распространялся на счетъ Своихъ свѣдѣній о Египтѣ и тамошнихъ муміяхъ, Лордъ Этерингтонъ съ разсѣяннымъ видомъ посматривалъ на письма, полученныя съ послѣднею почтою, которыя разложены были на комодѣ Мистрисъ Поттъ». Графъ съ веселымъ видомъ подшучивалъ надъ пригоженькою содержательницею почты, одѣтою довольна красиво и даже съ порядочнымъ вкусомъ для женщины ея состоянія.
«Какая куча писемъ, Мистрисъ Поттъ!» говорилъ Графъ «и всѣ должно разослать по ихъ адресамъ?»
— Истинно куча, Милордъ. Вы не можете себѣ представить, сколько съ ними бываетъ хлопотъ и какъ трудна многія изъ нихъ доставлять по ихъ адрессу!.. Того и гляди, что затеряешь, или ошибешься — а какъ въ томъ, такъ и въ другомъ случаѣ я подвержена отвѣтственности. Право, иногда голова кругомъ пойдетъ. —
«Здѣсь, я думаю, есть довольно много и любовныхъ писемъ, Мистрисъ Поттъ?» спросилъ Графъ, понижая голосъ.
— Но, Милордъ, почему же я могу знать это? — отвѣчала пригожая содержательница почты, точно также понижая тонъ своего голоса.
«О Мистрисъ! что касается до этаго — не безпокойтесь: всякой, кто хотя разъ получилъ любовную записку, можетъ уже всегда и вездѣ узнать подобныя вещи, не распечатывая ихъ. Любовныя письма обыкновенно всѣ сложены на скорую руку и между тѣмъ запечатаны съ величайшимъ стараніемъ адресъ всегда написанъ дрожащею рукою, что показываетъ душевное возмущеніе писавшаго. Это на примѣръ письмо, „ присоединилъ Графъ, дотрогиваясь до одного концемъ своей тросточки ни почти увѣренъ, что оно любовное!“»
— Ха! ха! ха! извините, что я не могу удержаться, Милордъ; но по истинѣ… Ха! ха! ха! это письмо, Графъ, отъ Банкира Биндлооса къ старой Лукіи Додъ, содержательницѣ харчевни въ старой деревнѣ! — «Въ семъ послѣднемъ случаѣ, Мистрисъ Поттъ, если ваша сосѣдка Мистрисъ Додъ не имѣетъ любовника въ Г. Биндлоосѣ, по крайней мѣрѣ навѣрное параличъ ударилъ въ правую руку стараго Банкира и отъ того онъ сдѣлалъ адресъ такимъ дрожащимъ почеркомъ. Но почему же вы не отсылаете этаго письма, Мистриссъ Поттъ? Очень жестоко — лишать удовольствія сосѣдку свою.»
— Мнѣ отослать къ ней, къ этой старой дурѣ, содержательницѣ мерзкаго кабака? Нѣтъ, Милордъ, я никогда не унижу такъ себя. Если нужно, она можетъ прислать справиться ко мнѣ; притомъ же у нее есть привычка собственныя письма въ разныя мѣста отсылать чрезъ какого-то дурака, своего почтальйона, какъ будто бы здѣсь не.было настоящей правильной почты. Но погодите, я уже жаловалась, кой-кому; старую дуру скоро научатъ, какъ жить въ свѣтѣ! —
«Ахъ! вы слишкомъ жестоки, Мистрисъ Поттъ — дѣйствительно вамъ бы должно отослать это любовное письмецо: подумайте, что ваша сосѣдка уже стара и что для нея дорога каждая минута жизни.»
Но это былъ такой предметъ, на счетъ котораго совершенно не расположена была шутишь Мистрисъ Поттъ. Она знала закоренѣлую вражду, которую питала Мегъ Додъ какъ къ ней, такъ и къ ея заведенію, и ни за что въ свѣтѣ не хотѣла вступать съ нею ни въ какія связи. Она отвѣчала даже нѣсколько сердитымъ тономъ, что тѣ, которые хотятъ получить письма свои, могутъ присылать къ ней за ними, и что ни Лукія Додъ, ни всѣ тѣ, кто живетъ у ней, не получатъ ни одного пакета изъ ея конторы до тѣхъ поръ, пока сами не потрудятся справиться о присылкѣ писемъ.
Послѣднее обстоятельство болѣе всего понравилось Лорду Этерингтону. Онъ тотчасъ перемѣнилъ матерію. Мистриссъ Поттъ съ своей стороны, чтобы доказать ему умѣнье жить въ свѣтѣ и познаніе свое на счетъ любовныхъ записокъ, указала ему на одно письмо, которое по ея мнѣнію непремѣнно должно было заключать въ себѣ любовныя шашни. Графъ въ шуточномъ тонѣ сказалъ, что и онъ самъ со временемъ оберется прислать ей такое же3 и наконецъ оставя ее, началъ выходить на террасу, мимоходомъ раскланявшись съ Лади Пенелопою и направя шаги свои къ параду, гдѣ ожидали его новыя встрѣчи, не менѣе значительныя.
Лишь только вышелъ онъ изъ книжной лавки, какъ маленькая Миссъ Диггесъ, задыхаясь отъ усталости и съ видомъ, выражавшимъ величайшее нетерпѣніе и любопытство, вбѣжала въ залу чтенія.
— Милади! Милади! — вскричала она, — что вы здѣсь дѣлаете? Г. Тиррель приближается уже къ нашему параду. Лордъ Этерингтонъ также сей часъ пошелъ туда — слѣдовательно они непремѣнно должны встрѣтиться другъ съ другомъ. Ахъ, Богъ мой! пойдемте, пойдемте туда скорѣе! это очень любопытно увидѣть! Какъ вы думаете: станутъ ли они говорить между собою? Я надѣюсь, что они по крайней мѣрѣ не подерутся при всѣхъ. Пойдемте, Милади, пойдемте! —
"Я точно вижу, что мнѣ должно идти съ вами, « сказала Лади Пенелопа. „Странное дѣло, моя милая, почему вы всегда такъ любопытны къ чужимъ дѣламъ? Вы навѣрное не разсудили того, что скажетъ объ этомъ ваша матушка?“
— Не безпокойтесь, Милади, ни на счетъ матушки, ни батюшки, никого въ свѣтѣ, только пойдемте поскорѣе, моя любезная Лади Пенелопа — иначе я пойду одна. Г. Шатерлей! попросите ее идти со мной! —
„Пойдемте, пойдемте: надобно, чтобы я на этотъ разъ васъ послушалась. Дѣло очень ясное — иначе я же буду въ отвѣтѣ за васъ.“
Впрочемъ, несмотря на сей тонъ, съ которымъ говорила Лади Пенелопа, и забывши всѣ приличія дамы большаго свѣта, она, окруженная толпою своихъ обыкновенныхъ спутниковъ, почти побѣжала къ параду, вѣроятно для того, чтобы удовольствовать любопытству Миссъ Диггесъ, котораго она, по словамъ ея, совершенно была непричастна.
Нашъ другъ, путешественникъ Тумвоодъ, также слышавшій новость, которую принесла Миссъ, прервавши въ одну минуту довольно точное описаніе, которое дѣлалъ онъ о большихъ пирамидахъ Египетскихъ, также повторилъ довольно громко послѣднія слова ея: я надѣюсь, что они не подерутся, и проворно вскочивши съ своего стула, выбѣжалъ изъ лавки и устремился къ параду со всею быстротою, какой только можно ожидать отъ его дородной фигуры и ногъ, заключенныхъ въ огромные сапоги.
И такъ, если уже путешественникъ забылъ свою тяжесть и Лэди Пенелопа модныя приличія для того, чтобы поспѣть къ встрѣчѣ Г. Тирреля съ Графомъ 0терингтономъ, то можно уже предположить, что вся остальная компанія, забывши правила благопристойности, пустилась со всѣхъ ногъ, чтобы не опоздать къ сценѣ, къ которой спѣшили они, какъ къ кулачному бою спѣшатъ иногда охотники до сего зрѣлища.
Въ самомъ дѣлѣ встрѣча сія хотя не вполнѣ удовлетворила любопытство тѣхъ, которые смотрѣли на нее, какъ на сцену, долженствовавшую быть трагическою, по крайней мѣрѣ она была слишкомъ любопытна для людей, которые привыкли читать языкъ страстей на лицахъ тѣхъ, которые стараются скрывать ихъ.
Лишь только Тиррель подошелъ къ параду, всѣ члены общества, столь знакомаго уже нашимъ читателямъ, окружили его съ величайшимъ любопытствомъ, написаннымъ на лицахъ ихъ. Тиррель даже не могъ не смутиться, увидя себя предметомъ всеобщаго вниманія. Сиръ Бинго и Капитанъ Макъ Туркъ были первые изъ начавшихъ съ нимъ довольно вѣжливый разговоръ.
„Слуга вашъ, государь мой“ бормоталъ Сиръ Бинго, скидая перчатку съ правой руки своей и протягивая ее къ Тиррелю въ знакъ примиренія и дружбы „покорный слуга вашъ; будьте увѣрены, что я очень сожалѣю обо всемъ происшедшемъ между нами, чрезвычайно“ сожалѣю, Г. Тиррель..» — Довольно объ этомъ, государь мой, — отвѣчалъ Тиррель, — все: забыто- —
«Тѣмъ лучше, тѣмъ лучше, Г. Тиррель. Надѣюсь съ нынѣшняго дня часто видѣть васъ въ нашемъ обществѣ.» Тутъ Баронетъ замолчалъ, не находя болѣе предмета для продолженія разговора..
Капитанъ, всегда обильный въ краснорѣчіи, замѣнилъ собою Баронета. «Клянусь Богомъ!;» вскричалъ онъ, "мы всѣ были въ большомъ заблуждніи на счетъ васъ, Г. Тиррель, и я охотно готовъ позволишь обрѣзать себѣ всѣ пальцы моимъ перочиннымъ ножичкомъ за то, что они нѣкогда написали такой вздоръ про васъ. Но увѣряю васъ, что я до тѣхъ поръ выскабливалъ несправедливый приговоръ, подписанный вамъ въ нашихъ актовыхъ бумагахъ, пока не надѣлалъ большихъ дыръ на нихъ. Можно ли было подозрѣвать въ трусости такого храбраго человѣка, который былъ раненъ, защищая честь свою? На вамъ бы стоило написать одно слово, Г. Тиррель. Чортъ побери! Какъ же и мы могли узнать, что у васъ въ одинъ и тотъ же день назначены были два поединка
— Я былъ раненъ совершенно въ нечаянной, случайной встрѣчѣ. Капитанъ Макъ Туркъ. Не писалъ къ вамъ я потому, что обстоятельства этаго дѣла требовали тайны. Но теперь, какъ только здоровье мое позволило мнѣ, я за долгъ почелъ оправдать себя въ глазахъ вашихъ. —
"Но это уже кончено, клянусь Богомъ, совершенно кончено, « отвѣчалъ съ улыбкою Капитанъ. „Капитанъ Жекиль, этотъ бравый молодой человѣкъ, совершенно оправдалъ ваше доброе имя. Пусть онъ и не объяснилъ намъ, всего совершенно; но стоило только сообразить обстоятельства, пріѣздъ Графа, его рану, и мы легко добрались до настоящей истины. Въ самомъ дѣлѣ, почему же — если законы не отдаютъ вамъ надлежащаго — почему же и самимъ не вступиться за честь свою? Что же касается до вашего родства — это все пустяки! Какъ будто предъ родственникомъ и не льзя защищать своей чести; говорятъ, Г. Тиррель, что вы даже дѣти одного отца — и это ничего. Я самъ, клянусь Богомъ! я самъ однажды былъ готовъ вызвать на дуэль моего роднаго дядю Дугаля. Почему же послѣ того не вызвать и роднаго брата? О двоюродныхъ я ужь и не говорю: это вещь слишкомъ обыкновенная! Но вотъ идетъ и Лордъ Этерингтонъ, а за нимъ, почти и все здѣшнее общество.“
Тиррель сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ отъ сопровождавшихъ, его; Графъ Этерингтонъ также. На лицѣ перваго примѣтны были усилія казаться спокойнымъ, между тѣмъ какъ легкій измѣнчивый румянецъ невольнымъ образомъ разливался по блѣдному лицу его на лицѣ же втораго непримѣтно было никакого значительнаго измѣненія: Графъ Этерингтонъ привыкъ совершенно владѣть соболю. Походка его была также величественна какъ и всегда; легкая улыбка на устахъ предупреждала каждаго въ его пользу; однимъ словомъ Графъ обладалъ полнымъ искусствомъ держать себя одинаково во всѣхъ обстоятельствахъ, жизни.
Съ довольно спокойнымъ видомъ онъ приближился къ Тиррелю, и привѣтствуя его, хотя съ холодностію, но учтиво, сказалъ довольно громкимъ голосомъ: „Я предполагаю, Г. Мартини, что такъ какъ вы не разсудили избѣгать довольно щекотливой встрѣчи со мною то по крайней мѣрѣ, ни вы, ни я не будемъ расположены занимать фамильными ссорами нашими вниманіе почтенной кампаніи?“
— Съ моей стороны вамъ нечего опасаться, Г. Булмеръ; довольно того что мы сами какъ кажется, правильно, можемъ цѣнить другъ друга. —
„Очень радъ“ отвѣчалъ Графъ тѣмъ же самымъ тономъ; потомъ, понижая голосъ свой такъ, чтобы его никто не могъ слышать, кромѣ Тирреля, онъ присоединилъ: „такъ какъ очень вѣроятно, что оба мы не будемъ искать частыхъ случаевъ, встрѣчаться между собою, то я беру смѣлость напомнить вамъ о томъ предложеніи, которое уже слышали вы отъ моего друга, Жекиля Гарри.“
— Предложенія вашего по. многимъ причинамъ, которыя и сами вы знаете не хуже моего, я не могу принятъ, — отвѣчалъ Тиррель также тихо. — Съ своей стороны и я предложилъ вамъ нѣкоторыя; подумали ли вы объ нихъ?… —
„Я подумаю еще тогда, когда увижу тѣ бумаги, о которыхъ вы говорили Капитану Жекилю и существованію которыхъ я не очень вѣрю съ своей стороны.“
— Вы говорите совершенно противъ своей совѣсти; но я не хочу, да и не долженъ, особенно здѣсь, дѣлать упреки вамъ. Какъ скоро я получу, бумаги сіи, то и отошлю ихъ къ Капитану Жекилю для удостовѣренія его въ справедливости моей стороны и для лучшаго содѣйствія къ преклоненію васъ на мои предложенія. Но до тѣхъ поръ не думайте обмануть меня: я буду наблюдать за каждымъ шагомъ вашимъ, подстерегать каждый взоръ вашъ: знайте, что пока, я живъ, вамъ не удастся исполнить преступныхъ замысловъ вашихъ. Теперь, государь мой, или Милордъ, такъ какъ вамъ угодно называть, себя, позвольте мнѣ откланяться вамъ. —
„Еще минуту!“» сказалъ Лордъ Этерингтонъ: "такъ какъ мы оба осуждены иногда видѣться другъ съ другомъ публично, то справедливость требуетъ, чтобы общество знало, что должно думать о насъ. Конечно, вы философъ и слѣдственно мало дорожите мнѣніемъ общественнымъ; по крайней мѣрѣ я, бѣдный поклонникъ большаго свѣта, не могу оставить безъ вниманія этаго пункта. Господа продолжалъ онъ возвышая голосъ, «Г. Винтерблоссомъ, Капитанъ Макъ Туркъ, Господинъ … я забылъ какъ его имя, Жекиль? да, Микклеванъ, вы всѣ знаете о Фамильной ссорѣ, существующей между мною и этимъ Господиномъ не входя въ дальнѣйшія подробности сего дѣла до окончанія его въ чью-либо пользу, и не желая утомлять васъ домашними непріятностями нашими, какъ я, такъ и Г. Тиррель, какъ называетъ себя этотъ Господинъ, объявляемъ, что наши отношенія другъ къ другу будутъ точно таковы же, какъ и ко всякому почтенному члену здѣшняго общества. Прощайте, государь мой! Позвольте откланяться вамъ, Господа! до обыкновеннаго времени нашего общаго обѣда! Пойдемъ же, Жекиль!»
Послѣ сихъ словъ онъ взялъ подъ руку Капитана Жекиля и вмѣстѣ съ нимъ довольно тихими шагами отправился въ свои комнаты, оставя большую часть компаніи предупрежденною въ свою пользу, выключая развѣ только Сира Бинго который въ продолженіе послѣдней тирады его безпрестанно передвигалъ черный галстухъ свой — что всегда выражало неудовольствіе съ его- стороны Но и этимъ нерасположеніемъ къ себѣ, Графъ Этерингтонъ былъ обязанъ совсѣмъ постороннимъ причинамъ г. если бы любезная половина Сира Бинго не была слишкомъ благосклонна къ Его Превосходительству, то и Сиръ не передергивалъ бы безпрестанно своего галстуха.
Между тѣмъ Графъ Этерингтонъ, съ торжествующимъ видомъ вошелъ къ свои комнаты въ сопровожденіи своего друга Капитана Жекиля.
"Видишь, Гарри, " сказалъ онъ ему, «я выигралъ самую отчаянную игру, не смотря еще на ужасную ошибку, сдѣланную тобою. Чудакъ до сихъ поръ оставался бы тайною для всѣхъ; но когда ты вздумалъ довольно не кстати оправдать его, изъяснивши, что онъ въ это самое время былъ раненъ на другомъ поединкѣ, то, сообразивши всѣ обстоятельства, всякому легк0 уже было дойти и до настоящей истины. Но ничего: я умѣлъ поправить все дѣло, я умѣлъ публично унизить гордость его и заставилъ его молчать предъ всѣмъ обществомъ. Мовбрай узнаетъ объ этой сценѣ чрезъ своего агента, стараго Прокурора — это также весьма недурно. Но что же ты ничего не отвѣчаешь, Жекиль?»
— Я съ своей стороны отъ всего сердца желалъ бы, чтобъ вы бросили заниматься Мовбраемъ и его сестрою, Милордъ, а лучше согласились бы на предложенія Тирреля, особливо, если онъ можетъ доказать справедливость своихъ требованій. —
"Да, если онъ только можетъ; а я съ своей стороны твердо увѣренъ, что бумаги, о которыхъ говорилъ онъ вамъ, совершенно не существуютъ. Что же ты такъ быстро смотришь въ глаза мнѣ, Гарри?*
— Я бы желалъ знать, что вы думаете, такъ сказать bona fide, объ этомъ дѣлѣ, Графъ? — отвѣчалъ Жекиль, не переставая со всѣмъ вниманіемъ смотрѣть на своего друга.
«Ты самое недовѣрчивое твореніе, Гарри! Какой дьяволъ вложилъ тебѣ въ голову подозрѣнія противъ меня? Конечно, можетъ быть, бумаги сіи и существуютъ, по крайней мѣрѣ я ничего не знаю объ нихъ — вотъ вся истина.»
— Въ такомъ случаѣ простите меня. Милордъ. Но я все таки думаю, что съ вашей стороны гораздо бы благоразумнѣе было отказаться отъ Клары и послать къ чорту имѣніе, которымъ вы могли бы владѣть, получа ея руку. —
"Послать къ чорту? Да, такъ какъ и ты, Гарри, послалъ все имущество послѣ покойнаго отца твоего. Нить, я на это не согласенъ. Признайся искренно, если бы и тебѣ представился случай получить жену съ богатыми помѣстьями — не уже ли бы ты отказался отъ нея?*
— Мои обстоятельства совершенно другія, Милордъ. Впрочемъ такая романическая дѣвушка, какъ Миссъ Клара, и съ такимъ слабымъ здоровьемъ, какъ ея… —
«А ты полагаешь, что она нездорова? Вздоръ, Гарри. Въ послѣдній разъ, когда я ее видѣлъ, она красотою своей могла спорить съ самыми лучшими статуями Кановы.»
— Но она совсѣмъ ничего не чувствуетъ къ вамъ, кромѣ ненависти; да и сами вы, Милордъ, вы сами не любите ее. —
«Напротивъ, Гарри, невнимательность ея ко мнѣ трогаетъ мое самолюбіе, и я нѣкоторымъ образомъ начинаю любить ее. О! она со временемъ поплатится со мною за ея обращеніе въ отношеніи ко мнѣ.»
— Значитъ, вы очень не довольны ею? —
«Да. Чортъ возьми! на примѣръ, на что это похоже, Гарри? Въ продолженіе всѣхъ моихъ визитовъ въ замокъ Шаусъ, при которыхъ и она должна всегда присутствовать по настоятельному требованію ея брата, какъ бы ты думалъ, чего она не дѣлаетъ, чтобы взбѣсить меня? Вмѣсто того, чтобы одѣться приличнымъ образомъ, когда я бываю у нихъ, она выбираетъ какіе-то стариннѣйшіе костюмы, самые нелѣпые; надѣваетъ трехъ-этажныя шляпки на голову; родъ стараго пестраго ковра служитъ ей вмѣсто шали, на ногахъ большіе башмаки, на рукахъ толстыя перчатки дубоваго цвѣта — къ чему все это, Гарри? Она искривляешь свою талію, небрежно раскидывается на креслахъ, сгибаетъ свои локти и колѣнки, однимъ словомъ, дѣлаетъ всѣ возможныя глупости. Когда мы разговариваемъ съ Мовбраемъ, она начинаетъ вязать свой чулокъ, считаетъ петли и подъ этимъ предлогомъ не говоритъ съ нами ни слова. Но какъ бы то ни было, Гарри, я все пойду впередъ какъ храбрый воинъ.»
— Дивлюсь вашей рѣшимости, Милордъ!. —
«Рука Клары и уничтоженіе Тиррели — вотъ мой девизъ, Гарри!' Не робѣй, дѣла пойдутъ своимъ порядкомъ; нужна только дѣятельность и осторожность, за прочее я отвѣчаю.»
ГЛАВА VI.
править"Минуты сочтены и близокъ мой конецъ;
"Отчаянье гнететъ мнѣ сердце какъ свинецъ.
"Есть тайна на душѣ: кому ее открою?"
Общее ожиданіе всего общества Сен-Ронанскаго было совершенно обмануто чрезъ довольно тихую встрѣчу между Францемъ Тиррелемъ и Графомъ Этерингтономъ, какъ уже знаютъ наши читатели. Всѣ думали видѣть какую нибудь ужасную сцену, — но совсѣмъ напротивъ: обѣ противныя стороны сохраняли въ отношеніи другъ друга холодный нейтралитетъ, оставя своимъ адвокатамъ дѣйствовать какъ слѣдуетъ. Беллона уступила мѣсто Ѳемидѣ — и оба противника продолжали жить въ сосѣдствѣ другъ съ другомъ. Встрѣчаясь одинъ съ другимъ иногда на главномъ парадѣ, иногда за столомъ общества, они всегда привѣтствовали другъ друга съ холодною важностію и потомъ расходились какъ будто бы люди совершенно незнакомые.
Дня черезъ три всѣ уже перестали почти и думать объ этой исторіи, сначала столь сильно занимавшей воображеніе каждаго; иные только удивлялись, почему оба враждующіе между собою не избѣгали непріятности взаимныхъ встрѣчъ, жили въ столь близкомъ сосѣдствѣ и какъ бы мѣшали другъ другу въ обществѣ составившемся для удовольствія и для возстановленія здоровья — хотя послѣдній пунктъ былъ и довольно сомнителенъ.
Но оба брата, какъ уже знаютъ наши читатели, имѣли довольно сильныя причины не отдаляться отъ Сен-Ронана: Лордъ Этерингтонъ для того, чтобы преслѣдовать своими требованіями Миссъ Клару; Тиррель, чтобы по возможности мѣшать исполненію его намѣреній; а оба всего болѣе для того, что, бы, дождаться отпѣта отъ Лондонскаго., негоціанта, у котораго въ рукахъ находились бумаги, ожидаемыя Тиррелемъ.
Капитанъ Жекиль, желая также съ своей стороны по возможности быть полезнымъ своему другу Графу Этерингтону, заблагоразсудилъ сдѣлать визитъ старому Тумвооду въ трактирѣ Мегъ Додъ, надѣясь найти его столь же расположеннымъ къ болтливости, какъ и при первой встрѣчѣ его съ нимъ, и слѣдственно думая повывѣдать отъ него довольно многое на счетъ фамильной ссоры Графа съ Тиррелемъ. Но на сей разъ старый путешественникъ обманулъ какъ не льзя больше его ожиданіе: онъ былъ молчаливѣе обыкновеннаго и единственнымъ знакомъ довѣренности, его къ Капитану Шекилю было только то, что онъ открылъ ему тайну составленія любимаго соуса своего съ дикими утками — которымъ и подчивалъ его за обѣдомъ.
Послѣ всего этаго Жекиль заключилъ, что старый Тумвоодъ есть не болѣе какъ человѣкъ имѣющій, страсть мѣшаться въ чужія дѣла, не зная ихъ совершенно. Будучи увѣренъ, что Г. Тумвоодъ былъ не слишкомъ разборчивъ въ выборѣ знакомствъ своихъ — ибо онъ въ самомъ дѣлѣ имѣлъ привычку столь же дружелюбно, бесѣдовать съ лакеями, какъ и съ. господами ихъ, съ служанками. какъ и съ барынями, Жекиль, подумалъ, что такой человѣкъ обыкновенно болѣе, нежели, кто другой, знаетъ, обо, всѣхъ новостяхъ, но, знаетъ только, по слухамъ и неосновательно, сему же самому знанію приписалъ онъ и разговоръ Тумвоода. Капитанъ Жекиль увѣрялъ Графа, что ему совершенно нечего опасаться стараго путешественника, который, если и зналъ ихъ дѣло, то навѣрное только, по, слухамъ и вѣроятно довольно не, основательнымъ, ибо, подобныя происшествія всякой толкуетъ по своему, а, иные еще и прибавляютъ, отъ себя, что имъ вздумается.,
Это было на другой день сего открытія въ отношеніи къ Г. Тумвооду, какъ Лордъ Этерингтонъ вошелъ, по обыкновенію своему въ книжную лавку Г. Потта, подъ предлогомъ взять тамъ себѣ новые журналы, а въ самомъ дѣлѣ для того, чтобы справиться о письмахъ, пришедшихъ съ послѣднею почтою. Какое же почувствовалъ онъ смятеніе, увидя, что Мистрисъ Поттъ, разбирая письма, адресованныя въ новую и старую деревни, съ видомъ пренебреженія откинула въ сторону большой запечатанный пакетъ, адресованный на имя Франца Тирреля. Въ одно мгновеніе ока Графъ отворотивъ взоры свои отъ пакета, какъ бы боясь, чтобы не замѣтили того участія, которое принималъ онъ въ сихъ бумагахъ, на которыя Мистриссъ Поттъ не удостоила обратить и малѣйшаго вниманія своего.
Въ сію самую минуту дверь книжной лавки отворилась и Лади Пенелопа Пенфатеръ съ вѣчною своею тѣнію Миссъ Маріею Диггесъ быстро вошла въ лавку.
"Не видали ли вы Лерда Мовбрая? Мовбрай Сен-Ронанскій не былъ ли здѣсь сегоднишнее утро? не знаете ли вы, гдѣ найти его, Мистриссъ Поттъ
Всѣ сіи вопросы были произнесены съ такою скоростію отъ Лэди, что содержательница почты не имѣла времени даже отвѣтить отрицательно на каждый изъ нихъ.
— Я не видала Лерда Мовбрая, — наконецъ сказала она, — не думаю, чтобы онъ былъ здѣсь сегодняшнее утро, потому что его человѣкъ приходилъ взять отсюда новые журналы, полученные съ послѣднею почтою. —
"Праведное Небо! надобно же, чтобъ это такъ случилось вскричала Лади Пенелопа, испуская тяжкіе вздохи и почти падая на небольшую софу, что натуральнымъ образомъ привлекло въ одну минуту вниманіе Г. Цотта и почтенной супруги его. Первый побѣжалъ за стклянкою со спиртомъ, ибо у него продавались не только однѣ книги, но даже и нѣкоторыя лѣкарства; вторая тотчасъ принесла холодной воды для вспрыскиванія. Лордъ Этерингтонъ въ продолженіе сей суматохи испытывалъ чрезвычайное искушеніе и такъ, сказать, щекотаніе въ пальмахъ — не болѣе двухъ шаговъ, должно, было, сдѣлать, ему до комода, на которомъ лежало, письмо, столь, интересовавшее его; стоило только, проткнуть, руку, чтобы сдѣлаться его обладателемъ, тѣмъ болѣе, что въ этѣ, минуты, хозяинъ и хозяйка, были заняты совершенно другимъ — но какое-то непонятное чувство, страха и какъ бы стыда останавливало Лорда онъ боялся навлечь на себя подозрѣніе, не принявъ участія въ состояніи Лади Пенелопы, къ чему обязывали его, какъ законы политики, такъ и обыкновенное уваженіе къ дамѣ отъ всякаго учтиваго кавалера.
И такъ онъ съ видомъ чрезвычайнаго участія, подошелъ, къ Ея Превосходительству и также наравнѣ съ другими началъ хлопотать около нея. Лади Пенелопа была чрезвычайно признательна къ его вниманію, столь лестному для ея самолюбія, и благосклонный взоръ былъ наградою за попеченія о ней Лорда Этерингтона.
«Не могу ли я быть чѣмъ нибудь полезенъ вамъ, Милади?» спрашивалъ сей послѣдній."Вы спрашивали Мовбрая Сен-Ронанскаго; если онъ вамъ очень нуженъ, можно сей часъ же послать за нимъ, — мой человѣкъ къ вашимъ услугамъ, Милади."
— Охъ! нѣтъ, нѣтъ! — вскричала Лади Пенелопа. — Я очень увѣрена, Милордъ, что въ этомъ дѣлѣ вы можете быть даже гораздо полезнѣе для меня, нежели Мовбрай — особливо, ежели вы имѣете званіе мирнаго судьи…
«Мирнаго судьи!» повторилъ Графъ съ удивленнымъ видомъ: «безъ сомнѣнія я имѣю его, Милади, только не для здѣшняго мѣста.»
— О! это ничего, — сказала Лади Пенелопа — и если вамъ будетъ угодно отправиться на нѣсколько минутъ, я вамъ изъясню, какое человѣколюбивое, или лучше сказать Христіанское дѣло можете совершить вы, Графъ. —
Но Графъ съ своей стороны на тотъ разъ былъ менѣе, нежели когда нибудь, расположенъ къ совершенію чего нибудь хорошаго; онъ уже хотѣлъ было совершенно отказаться отъ предложенія Лади Пенелопы, какъ увидѣлъ въ окно, что его вѣрный Солмесъ подходилъ къ книжной лавкѣ.
Говорятъ, что какой-то охотникъ такъ умѣлъ пріучить собаку свою, что ему стоило только сдѣлать малѣйшее движеніе глазами, чтобы она поняла то, чего хотѣлось ему, хотя бы это было и на довольно значительномъ разстояніи — точно такое же отношеніе существовало между Графомъ и его коммердинеромъ: лишь только Лордъ Этерингтонъ увидѣлъ своего Солмеca, какъ уже безъ малѣйшаго размышленія рѣшился слѣдовать за Лади Пенелопою, оставляя дѣйствовать своего агента.
"Мнѣ бы надобно было справиться на счетъ писемъ; но мой каммердинеръ можетъ сдѣлать это, " сказалъ онъ: «и такъ я согласенъ отпрявиться съ вами, Милади.» Послѣ сихъ словъ онъ подалъ ей руку свою съ важнымъ видомъ мирнаго судьи и вмѣстѣ съ вѣжливою улыбкою моднаго кавалера. Они вышли изъ лавки. Разрумяненныя щеки зрѣлой дѣвы почти касались ушей Графа, ея длинныя голубыя и красныя перья, наклоняясь съ модной шляпки, щекотали конецъ его носа; всѣ хорошенькія дамы, находившіяся въ это время на парадѣ, смѣялись изъ подтишка надъ Графомъ, выбравшимъ себѣ столь неприличную пару.
Сходя съ парада и оборотясь назадъ, онъ бросилъ довольно выразительный взоръ на Солмеса., который, казалось, совершенно понялъ его, между тѣмъ какъ Графъ, коего всѣ мысли были заняты присланнымъ пакетомъ, совершенно не слушалъ того, о чемъ говорила ему его спутница. Наконецъ, сдѣлавши усиліе самому себѣ и представя, что разсѣянность его могла показаться слишкомъ подозрительною для Лади Пенелопы, онъ рѣшился спросить ее, куда и для чего она вела его? Но должно признаться, что и этотъ вопросъ былъ совершенно не въ попадъ; ибо Лади Пенелопа въ эту самую минуту уже оканчивала длинную исторію, по которой обезпокоила она Графа, прося его идти съ собою, и которую она начала разсказывать ему, еще не выходя изъ книжной лавки Г. Потта.
— Любезный мой Графъ! — сказала она ему, — мнѣ кажется, что всѣ вы знатные вельможи считаете совершенно ни за что бѣдную женщину. Я уже вамъ сказала, сколь тягостно для меня говорить о небольшихъ моихъ благодѣяніяхъ бѣднымъ — а вы еще такъ жестоки, что заставляете меня въ другой разъ повторишь всю эту исторію. Но вы, я думаю, также не станете обвинять меня въ излишнемъ снисхожденіи къ сей бѣдняжкѣ… Кто бы на моемъ мѣстѣ не сдѣлалъ того же самаго, Графъ? —
Лордъ Этерингтонъ былъ какъ на иголкахъ отъ нетерпѣнія узнать, въ чемъ состояло все дѣло; но стыдъ запрещалъ ему признаться, что онъ совершенно не слыхалъ ничего изъ разсказаннаго- Лади Пенелопою, и Лордъ довольствовался только отвѣтомъ, заключавшимъ въ себѣ не болѣе, какъ учтивый комплиментъ чувствительности Ея Превосходительства. Но онъ поднесъ не болѣе столовой ложки, а щедрая Лади отблагодарила его цѣлою тарелкою лести и похвалъ.
— Вы слишкомъ снисходительны, Графъ, къ такимъ слабымъ твореніямъ, какъ мы, невольныя жертвы нашей чувствительности — продолжала она, заплатя за одинъ комплиментъ сотнею; — но обратимся къ нашему дѣлу: и такъ я надѣюсь, вы Извините меня, что я забыла заблужденія этой, болѣе несчастной, нежели виновной женщины, къ которой идемъ мы, Но кто бы не сжалился надъ ея бѣдностію? Я увѣрена, что ни вы Графъ, ни моя молодая подруга Миссъ Марія Диггесъ не подумаете, чтобы я старалась оправдывать ея погрѣшности, нѣтъ совершенно нѣтъ; но какъ говоритъ Валыюль въ прелестныхъ стихахъ своихъ:
"И заблужденія должны мы тѣмъ прощать,.
"Кого жестокій рокъ ужь началъ утѣснять. —
"О проклятая женщина думалъ самъ съ собою Лордъ Этерингтонъ, «когда ты перестанешь болтать. пустяки свои и скажешь хоть одно слово, изъ котораго бы понялъ я, къ чему клонится все это?*`
Но Лади Пенелопа, не примѣчая его нетерпѣнія, продолжала въ томъ же самомъ тонѣ:
— Если бы вы знали, Милордъ, сколько я соболѣзную, что въ подобныхъ случаяхъ мои средства къ вспоможенію столь ограничены! Но, непремѣнно сдѣлаю небольшую подписку въ пользу этой несчастной между всѣми членами нашего общества. Я было приглашала съ собою этаго жалкаго эгоиста Винтерблоссома, чтобы онъ самъ увидѣлъ бѣдное положеніе несчастнаго творенія; но это холодное животное отвѣчалъ мнѣ, что онъ боится заразы отъ горячки… горячки послѣ родовъ, Милордъ! Мнѣ почти совѣстно и произносить это слово; но что дѣлать: необходимость не знаешь законовъ. Что же касается до меня, я беру всегда предосторожность не переступать черезъ порогъ этой хижины, не опрыскавъ себя уксусомъ четырехъ разбойниковъ. —
Лордъ Этерингтонъ, не смотря на всѣ свои заблужденія, чувствовалъ еще въ себѣ искру любви къ страждущему человѣчеству, и потому, вынимая изъ кармана кошелекъ свой, сказалъ, обращаясь къ Лади Пенелопѣ: „Мнѣ очень жаль, Милади, что вы не отнеслись давно ко мнѣ насчетъ этой несчастной…“
— Извините, Милордъ, въ этихъ, случаяхъ обыкновенно относятся, только, къ короткимъ друзьямъ своимъ… притомъ же вы почти всегда были заняты такъ постоянно, около Лади Бкнкъ, что всѣ мы имѣли очень рѣдко удовольствіе видѣть васъ въ небольшомъ кругу нашемъ. —
Графъ, не отвѣчая ничего на сей родъ тонкаго упрека, подалъ Лади Пенелопѣ двѣ геніи, говоря, что надобно было постаратьси скорѣе рыскать лѣкаря для несчастной, ею покровительствуемой.
— А уже думала объ этомъ, Милордъ, и даже предлагала нашему Доктору Квасклебену, сказать мимоходомъ, столь много обязанному моей протекціи, посѣтить несчастную больную; но какъ бы вы думали, что этотъ оригиналъ жадности отвѣтилъ мнѣ: А кто мнѣ заплатитъ? Глупый человѣкъ сталъ совершенно несносенъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ задумалъ жениться на этой толстой вдовѣ Бловеръ. Не уже ли онъ думалъ, что я не могла бы ничѣмъ поблагодарить его? Притомъ, Милордъ, самый законъ человѣчества не обязываетъ ли насъ оказывать услуги бѣднымъ и страждущимъ? —
„Мы найдемъ средство, Милади, заставить его сдѣлать нѣсколько визитовъ бѣдной больной. Мнѣ даже кажется, что самымъ лучшимъ дѣломъ съ моей стороны, будетъ сей же часъ возвратиться въ гостинницу и прислать его къ ней. Я совсѣмъ не вижу, къ чему бы присутствіе мое могло быть полезно женщинѣ, страждущей молочною горячкой?“
— Febri perperali Милордъ, febri puerperali — подхватила Пади Пенелопа съ видомъ педантства.
„Ну пусть по вашему, хоть febri puerperali; какъ бы ни называлась она, я все таки не могу ее вылѣчить.“
— Вы, значитъ, совершенно забыли Милордъ обо всемъ, что я ни. говорила вамъ. Это Анна Гегги прибыла въ здѣшнюю сторону съ однимъ младенцемъ на рукахъ и съ другимъ въ….; однимъ словомъ, она была близка къ тому, чтобы сдѣлаться во второй разъ матерью, и поселилась въ этой бѣдной хижинѣ, куда мы идемъ теперь. Нѣкоторые люди говорили, что гораздо бы приличнѣе было отправиться ей къ здѣшнему Пастору; но она этаго не захотѣла, можетъ быть отъ того, что наслышалась о немъ, какъ о человѣкѣ странномъ и иногда почти похожемъ на сумасшедшаго. Но какъ бы то ни было, она посѣлилась здѣсь и, сказать правду, Милордъ, бѣдная страдалица имѣетъ въ себѣ много чего-то такого, что отличаетъ ее отъ прочихъ подобныхъ ей. Она совсѣмъ не похожа на тѣхъ неопрятныхъ женщинъ, которымъ обыкновенно мы подаемъ небольшую милостыню и тѣмъ оканчивается все дѣло; нѣтъ, она по видимому знала дни счастливѣйшіе: она принадлежитъ къ числу тѣхъ женщинъ, о которыхъ говоритъ Шакспиръ, что „онѣ могутъ разсказать вамъ свою исторію.“ Нѣсколько о ней знаю уже и я, Милордъ. Но представьте себя мое удивленіе, когда сего дня поутру, сбираяся идти къ ней и снести кой-какія бездѣлки, о которыхъ не стоитъ труда и говорить вамъ, я услышала отъ моей горничной, которая только что пришла отъ нея, что бѣдная страдалица близка къ своей кончинѣ, и что она съ величайшимъ безпокойствомъ и болѣзненными стонами требуетъ поскорѣй увидѣть Лерда Сен-Ронанскаго или кого ни будь изъ здѣшнихъ судей, для открытія какой-то важной тайны, которую она боится унести съ собою въ могилу! Ддя этаго-то самаго я и просила васъ идти со мною. Я надѣюсь, что она еще не умерла и мы можемъ узнать отъ нея ея тайну, которая, какъ говоритъ она, касается до фамиліи Мовбрая Сен-Ронанскаго. Но вотъ и хижина, Милордъ; войдемте въ нее скорѣе, прошу васъ.»
Слово: тайна и фамилія Лерда Сен-Ронанскаго, весьма подѣйствовали на Лорда Этернигтона, и онъ перемѣнилъ намѣреніе оставить Лади Пенелопу одну для выслушанія послѣдняго признанія умирающей. Онъ вошелъ вмѣстѣ, съ нею въ бѣдную хижину, гдѣ лежала несчастная, покровительствуемая Лади Пенелопою подъ присмотромъ одной старухи, которая получала себѣ небольшое жалованье отъ добраго приходскаго Пастора на тотъ конецъ, чтобы она сама принимала къ себѣ неимущихъ и больныхъ.
Лэди Пенелопа, переступивши за порогъ, остановилась на минуту, какъ бы сражаясь со страхомъ заразиться отъ больной и любопытствомъ узнать ея тайну; наконецъ послѣднее чувство преодолѣло и она начала подходить къ ней въ сопровожденіи Лорда Этерингтона. Такъ- какъ и всѣ.знатныя дамы, приходящія для вспоможенія бѣднымъ, она начала съ того, что надѣлала тысячу различныхъ упрековъ старой хозяйкѣ; которая и сама, отъ природы была ворчаливою: не было ни, надлежащей чистоты, ни порядка Лади охуждала все кушанье и питье, опредѣленныя для больной, и наконецъ спросила, гдѣ то вино, которое прислала она для подкрѣпленія страждущей?
Старая хозяйка хижины, не смотря ни*на достоинство Лэди, ни на ея благодѣянія къ больной, не могла перенести хладнокровно ея упрековъ. — Тѣ, которые вырабатываютъ себѣ хлѣбъ насущный одною только рукою, — говорила она, ибо лѣвая ея рука была въ самомъ дѣлѣ разбита параличемъ и не могла дѣйствовать — мало имѣютъ времени, чтобы заняться чистотою въ своемъ домѣ. Если бы Милади изволила прислать свою негодную служанку съ вѣникомъ въ рукахъ, то паутины съ потолка были бы обметены, полъ выметенъ, дай негодная дѣвка по крайней мѣрѣ сдѣлала бы что нибудь полезное въ продолженіе цѣлой недѣли. —
«Послушайте, что болтаетъ старая дурища, Милордъ!» сказала Лади Пенелопа. «Вотъ какая благодарность отъ этихъ людей! Но вино, старуха, гдѣ мое вино, я тебя спрашиваю.»
— Вино! Вино выпито больною, вы можете спросить ее объ этомъ. Не уже ли я бы вздумала покорыстоваться имъ? Я даже жалѣю, что и бѣдняжка больная не отказалась отъ него — намѣшаны какія-то вонючій лѣкарства, да сахаръ… а къ чему все это?… Ей навѣрно отъ него стало гораздо хуже и если бы я не дала ей послѣ столовую ложку анисовой водки, которую подарилъ мнѣ здѣшній педель, больной точно бы уже не было на свѣтѣ, потому что ваше вино…. —
Здѣсь Лордъ Этерингтонъ прервалъ сердитую старуху, сунувъ ей въ руку полкроны и прося, чтобы она замолчала на минуту. Старуха взвѣсила на рукѣ поданное ей и отошла въ уголъ своей хижины, бормоча себѣ подъ носъ: — Это по крайней мѣрѣ похоже на дѣло; а то придутъ въ чужой домъ, распоряжаютъ въ немъ какъ въ своемъ собственномъ — и не дадутъ ни шиллинга настоящей хозяйкѣ его. —
Говоря такимъ образомъ, старуха сѣла за свою самопрялку и закурила длинную трубку, закопченую какъ уголь; густыя облака непріятнаго дыма заклубились по хижинѣ какъ бы для того, чтобы выгнать этимъ запахомъ Лади Пенолопу, подходившую къ постели больной; что же касается до Миссъ Диггесъ, Когцорая также пришла съ своею любезною манторшею, она начала кашлять, чихать, зажимать себѣ носъ и наконецъ выбѣжала изъ хижины, говоря, что она не могла оставаться въ этомъ несносномъ дыму, хотя бы двадцать умирающихъ собирались открыть тайны свои. Притомъ же я увѣрена, присоединила она, что Лади Пенелопа разскажетъ мнѣ обо всемъ
Лордъ Этерингтонъ вмѣстѣ съ Лади Пенелопою подошелъ къ бѣдной кровати, не имѣвшей ни занавѣски, ни подушекъ и состоявшей изъ одного соломеннаго тюфяка, на которомъ лежала бѣдная больная, казавшаяся уже при послѣднихъ минутахъ жизни, безпрестанно возмущаемыхъ жалкимъ крикомъ обоихъ ея младенцевъ, на которые она, не будучи въ состояніи сдѣлать ни малѣйшаго движенія, отвѣчала только слабыми стенаніями и время отъ времени устремляя то на того, то на другаго потухающіе взоры свои. Второе дитя, недавно рожденное ею, лежало по лѣвую сторону несчастной своей матери, будучи едва покрыто лоскуткомъ грубаго сукна. Посинѣлость въ лицѣ и полузакрытые глаза, казалось, показывали, что слабые стоны его были также предвѣстниками скораго освобожденія отъ бѣднаго его существованія.
"Тебѣ, кажется, очень дурно, бѣдная женщина, " сказалъ Графъ, обращаясь къ больной. «Мнѣ сказывали, что ты желала говорить съ кѣмъ нибудь изъ здѣшнихъ членовъ Магистрата?..»
— Лерда Мовбрая желала видѣть я, — отвѣчала слабымъ голосомъ несчастная страдалица — съ Жономъ Мовбраемъ Сен-Ронанскимъ желала говорить я! Почтенная дама обѣщалась мнѣ привести его. —
"Я не Мовбрай Сен-Ронанскій, " отвѣчалъ Лордъ, «но я также мирный судья и Членъ Англійскаго Парламента, къ тому же искренній другъ Мовбрая. Послѣ эшаго, кажется, ты, добрая женщина, безъ страха можешь открыть мнѣ свои тайны.»
Больная замолчала на нѣсколько минутъ, и потомъ начала весьма тихимъ и слабымъ голосомъ:
— Лади Пенелопа Пенфатеръ, здѣсь ли она также? — и полуоткрытые взоры ея устремились къ той сторонѣ кровати, гдѣ стоялъ Графъ съ Лади Пенелопою.
«Она здѣсь и также готова слушать тебя, добрая женщина!» отвѣчалъ Графъ Этерингтонъ.
Больная, казалось, собиралась съ духомъ, чтобы начать свое повѣствованіе. Впрочемъ, не смотря на свою слабость, она говорила довольно внятнымъ голосомъ и даже почти сильнымъ, особливо въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ она казалась болѣе тронутою. Частыя прерыванія ея словъ показывали жестокость снѣдающей ее горячки; но ея тонъ и образъ, израженія показывали въ ней нѣчто возвышавшее ее надъ тѣмъ бѣднымъ состояніемъ, въ которомъ находилась она.
"Я не такая презрѣнная тварь, каковою безъ сомнѣнія кажусь я вамъ, " начала она; «по крайней мѣрѣ я не родилась быть такою. О, за чѣмъ Провидѣнію не угодно было помѣстить меня съ самаго моего рожденія въ классъ людей низкаго состоянія — я бы прожила бѣднѣе, но спокойнѣе! Теперь, нищая, безъ покрова, мать безъ супруга, моя нищета, болѣзнь и стыдъ, видъ умирающихъ дѣтей моихъ — вотъ все, что осталось мнѣ отъ того возвышеннѣйшаго Состоянія, куда помѣстила меня несчастная судьба моя! Конецъ мой близокъ. О! какъ страшно умирать съ нечистою совѣстію!!!»
Вся гордость и достоинство Лади Пенелопы не могли устоять противъ сей разительной истины; она поблѣднѣла, затрепетала и, можетъ быть, въ первый разъ въ своей жизни почувствовала истинную необходимость поднести платокъ къ глазамъ своимъ.
Лордъ Этерингтонъ былъ также тронутъ не менѣе Лэди. «Добрая женщина!» сказалъ онъ ей, «я тебѣ обѣщаю все возможное съ моей стороны: будь увѣрена что малютки твои не будутъ оставлены и послѣ твоей смерти, если уже не льзя отвратить ее, на что впрочемъ я еще надѣюсь.»
— О! да благословитъ васъ Всевышній, — сказала бѣдная женщина, бросая болѣзненные, взгляды на дѣтей своихъ; — и да возможете вы, — присоединила она послѣ краткаго молчанія — заслужить это благословеніе, ибо творецъ посылаетъ его только тѣмъ, которые достойны его. —
Совѣсть Лорда Этерингтона при сихъ послѣднихъ словахъ нѣсколько было измѣнила ему; но, не показывай своего смущенія, онъ опять оборотился къ больной съ сими словами:
«Но, добрая женщина, если ты имѣешь что нибудь сообщить мнѣ въ качествѣ мирнаго судьи, то не медли сдѣлать это. Нужно поскорѣе заняться твоимъ положеніемъ, и я сей часъ же пойду за нѣкоторыми пособіями для тебя.»
— Погодите одну минуту! — сказала больная, — дайте мнѣ облегчить мою совѣсть отъ бремени, ее угнѣтающаго, прежде нежели я оставлю здѣшній свѣтъ; ибо никакія человѣческія пособія не могутъ уже возжечь во мнѣ потухающую искру жизни. Я родилась не въ низкомъ состояніи, была воспитана въ правилахъ хорошей нравственности. Съ пятнадцатаго года моей жизни я была взята для компаніи одной молодой дѣвушкѣ знатной фамиліи и характера столь тихаго и благороднаго, что она считала меня какъ бы родною сестрою себѣ … Но я боюсь, что не буду въ состояніи окончить моей исторіи… Слова замираютъ на губахъ, моихъ, когда я подумаю, чѣмъ я заплатила ей за сію приверженность ко мнѣ! Лѣтами я была старѣе Клары и слѣдовательно мнѣ предоставлено было избирать для нея приличныя занятія, рекомендовать чтеніе хорошихъ книгъ, однимъ словомъ, управлять всѣми ея поступками. Но моя природная склонность ко всему романическому и необычайному давно уже испортила мое воображеніе — и мы занимались вмѣстѣ съ нею чтеніемъ однихъ вредныхъ романовъ, разнѣживающихъ молодыя чувства, и создали себѣ какой-то новый идеальный міръ, послѣ завлекшій насъ обѣихъ въ бездну злосчастій! Душа Клары была чиста и невинна, какъ душа ангеловъ; моя… Но объ этомъ безполезно и говоришь. Злой духъ представилъ мнѣ обольстителя подъ при. шворными чертами любви и я…
Здѣсь больная остановилась, какъ бы пріискивая удобнѣйшее выраженіе; Лордъ Этерингтонъ, обратясь къ Лади Пенелопѣ, спросилъ ее не угодно ли ей будетъ заняться съ бѣдною женили ною, которая по видимому затруднялась, говоря съ мущиною о матеріяхъ столь щекотливыхъ во всякое время.
— Сказать правду Милордъ, я думала тоже самое. Позвольте мнѣ ласту нить, ваше мѣсто и оставьте меня наединѣ, съ этою бѣдною женщиною: мой полъ подастъ ей болѣе смѣлости въ изъясненіяхъ на счетъ… —
«Это совершенная правда, Милади; впрочемъ вспомните, что я въ Качествѣ мирнаго судьи долженъ ужо нѣкоторымъ образомъ по обязанности моей быть здѣсь… Но тише! кажется, она опять начинаетъ говорить!»
— Говорятъ, — начала снова больная, — что всякая женщина, допустившая обольстить себя, дѣлается невольницею своего обольстителя ноя продала мою свободу не человѣку, а дьяволу. Онъ заставилъ меня служить невольнымъ орудіемъ ужасныхъ замысловъ своихъ противъ лучшей моей подруги и благодѣтельницы; онъ умѣлъ сдѣлать, что я забыла законы чести и рѣшилась погубить счастіе Клары, также какъ погубила, мое собственное!… Не слушайте меня болѣе!… Удалитесь и оставьте меня угрызеніямъ преступной моей совѣсти… Я. самое несчастнѣйшее твореніе, когда-либо существовавшее въ природѣ! Весь адъ гнѣздится въ душѣ моей!… О, какъ это ужасно!.. —
Она закрыла глаза, сложила крестообразно изсохшія свои руки и блѣдныя губы ея шептали какъ будто тихую молитву. Но спустя нѣсколько минутъ руки ея разошлись и тихо опустились по сторонамъ постели, глаза не открывались болѣе, губы и всѣ черты желтаго лица ея оставались неподвижными. Лади Пенелопа испустила пронзительный крикъ, закрыла руками лице свое и быстро отбѣжала, въ другой уголъ между тѣмъ какъ Графъ Этерингтонъ, въ физіономіи котораго примѣтно было довольна сильное смущеніе отъ многихъ соединенныхъ причинъ, оставался на своемъ мѣстѣ съ глазами, устремленными на бѣдную женщину какъ бы для того, чтобы увѣриться, совершенно ли потухла послѣдняя искра ея существованія. Старая хозяйка подбѣжала къ постелѣ, неся въ правой рукѣ своей стклянку съ какимъ-то напиткомъ, а въ лѣвой большую деревянную ложку.
"Вы чуть не уморили совсѣмъ бѣдную женщину своими разспросами, " говорила она, вливая больной въ ротъ нѣсколько капель. "Приходятъ для вспоможенія! Какъ будто деньгами можно купить жизнь. Заставить ее столько говорить! Видите, какъ у ней пересохло въ горлѣ! Позвольте, Милади, если вы точно одна изъ нихъ, " продолжала она, обращаясь къ Лади Пенелопѣ, опять было подошедшей къ больной, «всѣ Милади въ свѣтѣ не могутъ воспрепятствовать смерти придти, когда надобно.»
Лэди Пенелопа, отчасти раздосадованная, а отчасти и напуганная словами и пріемами старухи, охотно приняла руку, которую подавалъ ей Лордъ Этерингтонъ, чтобы выдши изъ хижины. Передъ выходомъ онъ снова сунулъ старухѣ въ руку небольшую монету.
«Да управитъ Всевышній стопы ваши въ здѣшнемъ испорченномъ мірѣ!» сказала старуха охриплымъ голосомъ, принимая подаяніе. «Дьяволъ бы побралъ васъ обоихъ!» присоединила она въ полголоса, когда они вышли, затворили дверь за собою: «вотъ славная парочка! Не дадутъ бѣдному человѣку и умереть съ покоемъ! а все проклятая сострадательность ихъ.»
"Объясненія этой несчастной женщины, " сказалъ Лордъ Этерингтонъ Лади Пенелопѣ, когда они вышли изъ хижины, «кажется, не имѣютъ ничего особенно заслуживающаго вниманіе. Къ чему было требовать ей мирнаго судью? Мнѣ кажется, лучше совсѣмъ оставить это дѣло, Милади, тѣмъ болѣе, что тутъ можно замарать честь и возмутить спокойствіе какой-то молодой особы, и -какъ видно, изъ хорошей фамиліи.»
— А я думаю совсѣмъ не такъ, какъ Ваше Превосходительство, — отвѣчала Лади Пенелопа; — я думаю совсѣмъ напротивъ. Вы навѣрно уже угадали особу, о которой она "говорила, Графъ? —
«Сказать по правдѣ, Ваше Превосходительство дѣлаете очень много чести моей проницательности.»
— Какъ, развѣ она не поминала въ своемъ разсказѣ одного женскаго имени? Вы сегодняшнее утро очень безпои ятны и безпамятны, Милордъ."Женскаго имени? Нѣтъ, я что-то не помню… Ахъ! да, мнѣ кажется, что она поминала какую-то Катерину."
— Катерину! совсѣмъ нѣтъ, Милордъ, она называла Клару: это имя, кажется, не слишкомъ общее въ здѣшнихъ окружностяхъ; притомъ же его носитъ на себѣ такая особа, которую вы не забываете дажке и при самой Лади Бинкъ, что доказываютъ ваши частые визиты въ замокъ Шаусъ. Право, вы престранный человѣкъ, Милордъ! Я для шутки совѣтую вамъ помѣстишь въ число обожаемыхъ вами и толстую Мистрисъ Бловеръ. Вы тогда будете имѣть полный комплектъ: дѣвицу, замужнюю и вдову! Не правда ли, что это будешь любовь во всѣхъ возможныхъ видахъ. —
"Но чести Милади вы сегодня слишкомъ жестоки въ своихъ сужденіяхъ. Вы, всякой вечеръ будучи окружены толпою вашихъ обожателей, смѣетесь(надъ бѣднымъ невольникомъ своимъ, который осужденъ въ отдаленіи отъ вашего магическаго круга испускать свои вздохи. Это не значитъ царствовать, Милади, а управлять тираннически — это настоящій Турецкій деспотизмъ!
— Ахъ, Милордъ! я васъ не узнаю. Развѣ вы не сами отдаляетесь отъ нашего небольшаго круга, не удостоивая его лестнымъ для всѣхъ вниманіемъ своимъ? —
«Значитъ, вы меня простите, Милади, если я сегодняшній же вечеръ явлюсь къ вамъ просить прощенія себѣ?»
Лордъ Этерингтонъ, гдѣ бы онъ ни появился, никогда не будетъ нуждаться въ благосклонности къ себѣ. —
"И такъ я съ нынѣшняго же Дня начну пользоваться моими правами, " сказалъ Графъ. «Впрочемъ» присоединилъ онъ довольно откровеннымъ тономъ, какъ бы показывая, что уже между ними заключена совершенная дружба, «впрочемъ, что вы думаете въ самомъ дѣлѣ Лади относительно къ этой смѣшной исторіи?..»
— Охъ! я точно, думаю и пойти увѣрена, что она относится къ Миссъ Мовбрай: эта дѣвушка всегда была такъ странна въ поступкахъ своихъ. Въ ней есть что-то такое, такъ сказать, наглое… — "выраженіе, можетъ быть, нѣсколько жестоко — нѣчто слишкомъ оригинальное. Я съ своей стороны познакомилась съ нею потому единственъ но, что она сирота и изъ довольно хорошей фамиліи; притомъ еще тогда не слышно было ничего такого, что бы могло подать мнѣ малѣйшее подозрѣніе на счетъ ея. —
"Но вѣроятно, Милади, " сказалъ Графъ совѣтовательнымъ тономъ «вы не рѣшитесь пустишь въ огласку этой исторіи, по крайней мѣрѣ до тѣхъ поръ, пока вы не узнаете въ точности», чему должно вѣрить въ ней? "
— Нему должно вѣрить? Всему, что только вы можете себѣ представить дурнаго. Будьте въ этомъ увѣрены Милордъ. Развѣ вы не слыхали, что эта женщина говорила о совершенной погибели, до которой довела она Клару? Не льзя сомнѣваться, чтобы это была не Клара Мовбрай, потому что несчастная женщина желала именно говорить съ ея братомъ. —
«Это совершенная правда. Я Прежде и не подумалъ объ этомъ хорошенько; впрочемъ слухи, которые распространятся теперь о бѣдной дѣвушкѣ, могутъ быть чрезвычайно гибельны для нея. Этаго нѣсколько жаль, Милади!»
— О! по крайней мѣрѣ вши слухи распространятся совершенно не отъ меня, Милордъ! Я бы желала даже отдалить отъ нея малѣйшее подозрѣніе. Впрочемъ признаться, я уже не могу съ своей стороны по прежнему обращаться съ Миссъ Кларою. Месть моя мнѣ слишкомъ дорога, Милордъ, притомъ же осторожность въ выборѣ окружающихъ меня всегда была весьма строго наблюдаема мною. —
«Справедливо, Милади; но разсудите, что здѣсь, гдѣ глаза всѣхъ обращены почти на однихъ васъ, малѣйшая ваша холодность въ обхожденіи съ Миссъ Кларою достаточна будетъ для того, чтобы лишить ее хорошаго мнѣнія это всѣхъ. Притомъ же мы еще не совершенно извѣстны, можетъ ли она чѣмъ ни будь упрекнуть себя?»
— Охъ, Милордъ! что касается до этаго, я имѣю много причинъ подозрѣвать Клару; потому что я узнала нѣкоторую* тайну отъ человѣка весьма оригинальнаго (Ваше Превосходительство знаетъ, что я обожаю всякую оригинальность), однимъ словомъ отъ Пастора. Онъ противъ желанія своего извѣстилъ меня о нѣкоторыхъ происшествіяхъ на счетъ Миссъ Клары… онъ сказалъ мнѣ нѣчто… Вы пощадите меня, Милордъ, отъ подробнѣйшаго изъясненія — и я боюсь, чтобы это не было въ самомъ дѣлѣ справедливо. Вы безъ сомнѣнія знаете Г. Каропиля, Милордъ? —
«Да, нѣтъ… то есть, я хочу сказать, что я его видалъ иногда. Но какъ это сдѣлалось, что Миссъ Клара повѣрила ему тайны свои? Нe было ли ужь тутъ какой нибудь свадьбы? Каропиль, Пасторъ я хотѣлъ сказать, не извѣстилъ ли васъ о чемъ нибудь подобномъ, Милади?»
— Совершенно нѣтъ, Милордъ. Но я вижу, къ чему все это клонится. Вы хотите опустить покровъ на всю эту исторію. Гименъ скрывалъ часто и не такіе грѣхи, какъ говоритъ одинъ писатель, что же касается до того, какимъ образомъ Г. Пасторъ сдѣлался повѣреннымъ тайнъ Миссъ Клары, я ничего де могу отвѣтить вамъ, Милордъ. Этотъ человѣкъ загадка и для меня самой. По крайней мѣрѣ я очень знаю, что онъ никакъ не позволитъ, чтобы Клара вышла за кого-либо въ замужство — что, по его словамъ, не можетъ случиться безъ ущерба чести какой нибудь благородной фамиліи. Въ самомъ дѣлѣ, я и сама точно также думаю, Милордъ. —
«Можетъ быть, не знаетъ ли Г. Каропиль, что Миссъ Мовбрай уже обвѣнчана тайно съ кѣмъ нибудь? Извините, Милади, что я осмѣливаюсь имѣть противное съ вами мнѣніе. Но зло послѣднее заключеніе кажется мнѣ довольно естественнымъ.»
— Нѣтъ, нѣтъ! — отвѣчала Лади Пенелопа послѣ краткаго размышленія, — не возможно, чтобы она была тайно обвѣнчана. Если бы ваше предположеніе было справедливо, къ чему же бы этой бѣдной женщинѣ, у которой мы были съ вами, Милордъ, говорить о какой-то совершенной погибели Миссъ Клары? Вы знаете, что довольно большая разница между бракомъ и погибелью благородной дѣвицы. —
«Нѣкоторые увѣряютъ, Милади, что разницы почти нѣтъ никакой, и что слова: бракъ и погибель, суть почти однозначущія!»
— Вы хотите забавляться, Милордъ. Но по крайней мѣрѣ на обыкновенномъ языкѣ слово: погибель женщины, означаетъ совершенно противное брачному состоянію. —
«Согласенъ съ вами, Милади; впрочемъ я только хотѣлъ сказать, что это дѣло требуетъ чрезвычайной осторожности съ нашей стороны. Я постараюсь опять побывать у этой бѣдной больной и снова разспрошу ее обо всемъ — а до тѣхъ поръ надѣюсь, что Ваше Превосходительство не почтете за нужное дѣлать гласнымъ это происшествіе, могущее имѣть столь большое вліяніе на честное имя Миссъ Клары!.»
— Конечно нѣтъ, Милордъ; я совсѣмъ не расположена вредить ей, не смотря на всѣ неудовольствія, причиняемыя мнѣ столь часто ея братомъ Мовбраемъ, который, не чувствуя совершенно того, что и самыя здѣшнія воды моей протекціи обязаны своею теперешнею знаменитостію, старается дѣлать всё наперекоръ мнѣ. —
«Но его сестра, Милади, его бѣдная сестра?»
— Его сестра — я даже и ей обязана довольно многими непріятностями, Милордъ: слишкомъ незначущее приключеніе на счетъ, шали, которую, можно сказать, она вырвала изъ рукъ моихъ, предупредивши моего посланнаго для покупки ея, показало мнѣ вполнѣ ея характеръ. Съ этой стороны она очень похожа на брата своего. —
"И такъ мнѣ остается одно средство, " подумалъ самъ съ собою Графъ, видя, что они уже подходили къ гостинницѣ при водахъ: "я напугаю эту несносную женщину! — "Но вы, я думаю, знаете, " продолжалъ онъ, «что здѣшніе законы налагаютъ довольно значительную пѣню на того, кто первый разгласилъ какое нибудь происшествіе, могущее повредишь честному, имени чьей-либо хорошей фамиліи — я предостерегаю васъ отъ дурныхъ послѣдствій, которыя могутъ случиться, дѣлая гласнымъ происшествіе, въ которомъ еще ни вы, ни я не знаемъ почти ничего вѣрнаго»
Сіе послѣднее средство подѣйствовало, какъ не льзя лучше, на Лади Пенелопу. Низкая и корыстолюбивая душа ея устрашилась мысли о штрафѣ, и она, забывши всѣ свои неудовольствія какъ на Мовбрая, такъ и на сестру его, обѣщала Графу Этерингтону совершенное молчаніе съ своей стороны на счетъ сей исторіи, прибавя даже, что ей и самой очень жалко Миссъ Клару.
Между тѣмъ они подошли къ самой гостинницѣ. Лордъ Этерингтонъ проводилъ Лади до самыхъ ея комнатъ, гдѣ она и разсталась съ нимъ, напомня ему съ благосклонною улыбкою обѣщаніе его сегодня ввечеру быть у нея и кушать чай вмѣстѣ со всѣмъ ихъ обществомъ.