СЕНТ-КЛЕРЪ
ОСТРОВИТЯНИНЪ,
или
ИЗГНАННИКИ
НА ОСТРОВѢ БАРРѢ.
править
A mind not to be chang'd by place or time.
The mind is its own place, and in ifself
Can make a heav'n of hell, of heaven.
ЧАСТЬ III.
правитьПечатать дозволяется съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи, до выпуска въ продажу, представлены были въ Ценсурный Комитетъ одинъ экземпляръ сей книги для Ценсурнаго Комитета, другой для Департамента Министерства, просвѣщенія, два экземпляра для Императорской Академіи Наукъ. 1817 Года Іюня 15 дня.
СЕНТ-КЛЕРЪ ОСТРОВИТЯНИНЪ
правитьГЛАВА I.
правитьНѣсколько дней сряду Амбруазина была такъ слаба, что друзья весьма много опасались вразсужденіи ея жизни; ежеминутно казалась она имъ умирающею. Монтей безотлучно при ней находился; изъ мужественнаго воина сдѣлался онъ попечительнымъ оберегателемъ больной и нѣжнѣйшимъ супругомъ Амбруазина, для которой теперь жизнь была столько драгоцѣнна, сколько до возвращенія супруга, смерть, Амбруазина принимала изъ рукъ любезнаго даже такія лѣкарства, къ которымъ имѣлa отвращеніе. Она говорила мало; но нѣжное безпокойство Монтея оказывалось въ каждомъ ея движеніи, и повидимому она боялась, что бы его у нее снова не похитили. Естьли онъ оставлялъ ее на минуту, то она погружалась въ уныніе и глаза ея наполнялись слезами; когда же возвращался, то на лицѣ ея изображалось удовольствіе. Она засыпала не иначе, какъ обнявши своего супруга и склонивъ голову свою на грудь его, какъ бы желая навсегда удержать его при себѣ.
Между тѣмъ здоровье ея постепенно поправлялось, и ея друзья начали уже надѣяться. Первымъ знакомъ выздоровленія было желаніе ея, чтобъ Сент-Клеръ возвратился въ Барру, какъ безопаснѣйшее для него мѣсто. Но онъ совершенно отъ того отказался. «Мнѣ нечего бояться здѣсь, сказалъ онъ: подъ покровомъ Амбруазины я могу противиться всѣмъ Роскелинамъ; да и не окруженъ ли я подданными, тебя обожающимъ, также и островитянами, кои не оставятъ въ опасности друга своего Сент-Клера?» Амбруазина не настаивала болѣе, но ежедневно испытывала силы свои, желая имѣть ихъ столько, чтобы можно было возвратиться съ Сент-Клеромъ въ крѣпость. — Тамъ воздухъ для меня здоровъ, говорила она: тамъ скоро я выздоровлю среди любезнаго общества, которое столько лѣтъ составляло мое благополучіе. —
Наконецъ позволено было ей прогуливаться по террасѣ замка при помощи Монтея. Она смотрѣла на море съ сердечнымъ желаніемъ перенестись черезъ него на свой островъ. Свѣжій морской вѣтерокъ укрѣплялъ ея силы, здоровье ея ежедневно возстановлялось, лице принимало прежнюю красоту; какъ же скоро начала ходить одна или опершись на котораго-нибудь изъ дѣтей своихъ, то уже не возможно было удержать ее въ Кинталѣ. Приготовили спокойное судно, все щастливое семейство съ Брижеттою и нѣсколькими служителями туда отправились.
Во при всѣхъ заботахъ и попеченіяхъ о супругѣ своей Монтей не выпускалъ изъ памяти друга своего Жамеса Росса; часто занималъ онъ его мысли до отъѣзда на Барру, и наконецъ посовѣтовавшись съ дю-Бургомъ и Рандольфомъ (коего почитали уже полезнѣйшимъ членомъ въ ихъ обществѣ), рѣшились нанять судно, на которомъ послѣдніе двое должны были отравиться отыскивать Сиръ Жамеса. Монтей сообщилъ имъ всѣ нужныя къ тому свѣдѣнія; и между прочимъ, что король, взявшій ихъ въ плѣнъ, былъ Датскій; что его увѣрили въ личной безопасности. Сиръ Жамеса и рыбаковъ кромѣ только свободы, которой лишены были для того, чтобы не произвели какой тревоги, гордясь первыми успѣхами и будучи снабжены провизіею и деньгами. Дю-Бургъ и Рандольфъ отправились съ Вилліамомъ и двенадцатью островитянами на вѣрность и не устрашимость коихъ могли положиться.
При отъѣздѣ Амбруазина просила ихъ пещись о собственной безопасности, и на случай, естьли Жамесъ Роосъ находится въ плѣну, поручила выкупить его цѣною всего ея имущества. «У насъ довольно останется, чтобы быть щастливыми, говорила она Монтею улыбаясь: я буду жить твоимъ имѣніемъ съ меньшею разборчивостію, нежели, какъ ты жилъ моимъ; намъ легче обойтись безъ доходовъ съ Кинталя, нежели безъ такого друга, каковъ Россъ.»
Возвращеніе семейства Монтеева на островъ Барру произвело тамъ живѣйшую радость. Пріѣздъ Фразера и пріятныя извѣстія заставили Сира Александра Мак-Грегора дождаться Монтея, дабы принять его и раздѣлить съ братомъ своимъ и друзьями общее удовольствіе. Сент-Клеръ и его супруга встрѣчены были какъ воскресшіе изъ мертвыхъ, или какъ истинный даръ Неба. Но не въ одной только крѣпости раздавалось истинное веселіе: всѣ островитяне лишь только узнали объ этомъ щастливомъ извѣстіи, пріѣзжали толпами; каждый хотѣлъ ихъ видѣть, поздравить и засвидѣтельствовать имъ свое усердіе и дружбу, которая отъ благосклоннаго принятія сихъ добрыхъ людей чувствуема была къ нимъ сугубо. Къ довершенію же сего общаго благополучія, судно, на которомъ Рандольфъ и дю-Бургъ ѣздили отыскивать Росса, чрезъ десять дней возвратились они, нашли его и привезли. Теперь всѣ изгнанники опять находились при Сент-Клерѣ.
Не входя въ дальнѣйшія изъясненія, Россъ просто увѣдомилъ ихъ, что разлучивши съ Монтеемъ, высадили его на одинъ Оркадскій островъ, и хотя дали тутъ свободу, но лишили денегъ и всѣхъ средствъ возвратиться въ Барру; къ большому же нещастію горестная неизвѣстность о жребіи Сент-Клера причинила ему опасную болѣзнь, отъ коей бы онъ погибъ безъ двухъ островитянъ съ Бенбекулы, изъ коихъ одинъ, старался помогать ему, а другой доставать трудами деньги. Наконецъ Лордъ Ройальдъ, богатѣйшій владѣлецъ на Оркадскихъ островахъ, узнавъ, что въ его владѣніи былъ больной и нещастной иностранецъ, поспѣшилъ къ нему на помощь. Имя Сиръ Жамесь Россъ и титло изгнанника Барры умножили участіе, которое онъ внушилъ ему, не будучи знакомъ, Сей молодой Господинъ, независимый ни отъ кого, по смерти отца своего и исполненный человѣколюбія, сдѣлалъ все, что только отъ него зависѣло, дабы помочь жертвамъ вѣроломства. Жамесъ Россъ былъ перенесенъ въ его Замокъ, пользованъ и скоро вылѣченъ. По неотступнымъ его прозьбамъ Рональдъ хотѣлъ снарядить корабль, чтобы отправить его съ двумя спутниками въ Барру, оттуда ѣхать отыскивать Сент-Клера; какъ прибыли дю-Бургъ и Рандольфъ на Оркадскіе острова, съ коихъ они хотѣли начать свои поиски. Пусть судятъ о ихъ радости, нашедшаго тамъ своего друга и о благодарности къ молодому Господину, сохранившему и возвратившему имъ его живымъ и здоровымъ. Россъ не менѣе почиталъ себя щастливымъ, узнавъ, что Сент-Клеръ былъ спасенъ и находился въ Баррѣ; они поспѣшили туда возвратиться, засвидѣтельствовавъ Лорду Рональду признательность, которую изъявилъ и Сент-Клеръ; ибо онъ не столько чувствовалъ радости о своемъ собственномъ освобожденіи, сколько о возвращеніи Росса. Радостныя восклицанія о щастливомъ происшествіи раздавались повсюду и на самыхъ утесахъ Барры. Когда безпокойства празднованія утишились и возстановилось спокойствіе тихой семейственной жизни, то всѣ собрались однимъ вечеромъ для дружеской бесѣды.
«Я знаю, любезнѣйшій родитель, сказалъ Рандольфъ Монтею, что чрезъ вѣроломство дома Роскелиновъ мы едва не потеряли васъ; знаю, что вы были въ ихъ власти, но не знаю до сего времени подлинной причины этого произшествія. Въ продолженіи болѣзни матушкиной и отсутствія Сира Жамеса, я удерживалъ мое любопытство и не хотѣлъ дѣлать вамъ не скромныхъ вопросовъ, тогда всѣ ваши мысли устремлены были на сіи драгоцѣнные предметы; но теперь, когда мы всѣ соединились и щастливы, осмѣливаясь просить васъ разсказать намъ эту занимательную исторію.»
— Охотно, милый Рандольфъ: но прежде нежели коснусь недавно нанесенныхъ мнѣ обидъ, нужно, чтобъ ты узналъ основаніе прежнихъ несправедливостей, коими я былъ удручаемъ отъ сей фамиліи; ты меня знаешь только какъ изгнанника Сент-Клера; но моя исторія откроетъ тебѣ причину пребыванія моего въ Баррѣ; будь судьею между мною и Роскелинами; не позволяй никакому предyбѣжденою сыновнему дѣйствовать въ твоемъ мнѣніи; разсматривай это дѣло, какъ бы я былъ Жон-Роскелинъ, а онъ Монтей, или лучше забудь, что я отецъ твой. —
«Я никогда не могу этого забыть; это мое благополучіе, моя слава; но естьли для васъ тягостно возобновитъ въ памяти вашей горести, то не имѣйте уваженія къ моему любопытству. Я лучше хочу ничего не знать, нежели забыть на минуту, что вамъ одолженъ жизнію.»
— A я, милый Рандольфъ, не уже ли ты думаешь, что могу забыть то, чѣмъ обязанъ тебѣ. Твои поступки дали тебѣ право на мою вѣчную признательность и любовь. Чтобъ ни предуготовляла для меня будущность, но я смѣю предсказать: твои дни не протекутъ безъ славы; скоро взойдешь ты въ свою очередь на шумныя сцены свѣта, а при такихъ поступкахъ и мужествѣ, какія оказалъ ты на опытѣ, содѣлаетъ имя твое знаменитѣйшимъ имени твоихъ предковъ; глупецъ и злодѣй могутъ быть также знамениты и съ титлами, но истинное благородство, сынъ мой, есть то, которое заслуживаютъ своими дѣлами, этого я желаю тебѣ и предсказываю. —
Рандольфь тронутый преклонилъ колѣна предъ Монтеемъ, и поцѣловавъ его руку, сказалъ ему: «Жарчайшее желаніе моего сердца, о наилучшій изъ отцевъ! есть то, чтобы быть достойнымъ васъ и превосходныхъ друзей, кои научали меня въ юности; я пойду, куда вы ни прикажите, но Барра есть единственное любимое мѣсто, которое я избираю; здѣсь только желаю я жить и умереть.»
— Я вѣрю тебѣ, дитя мое; знаю также, какъ и ты, что только въ Баррѣ: можно найти благополучіе; но не уже ли ты желаешь щастія, не снисканнаго никакимъ трудомъ? Я желаю моему Рандольфу не только щастія, но также и славы; завтра я начну мою повѣсть. Нынѣ вечеромъ уже поздно, и я имѣю нужду вспомнить случаи, столь давно прошедшія. — Они говорили о другихъ предметахъ, вечеръ прошелъ весело и разстались въ часы покоя, съ нетерпѣливостію завтра быть вмѣстѣ, особенно молодые люди, коимъ исторія отца ихъ была еще новостію.
ГЛАВА II.
правитьЛюбопытство Рандольфа было чрезвычайно; давно уже желалъ онъ знать обстоятельства вражды, раздѣлявшей фамиліи Роскелина и Монтея, вражды, не истребившейся даже временемъ, и которую почиталъ онъ причиною изгнанія отца своего.
Никогда не было упоминаемо при немъ о родственникахъ Сент-Клера; онъ не зналъ, что у него есть другіе, кромѣ дяди его Монтея, о коемъ онъ говорилъ всегда съ величайшимъ почтеніемъ и живѣйшею признательностію; но Рандольфъ не могъ вспомнить, чтобъ онъ именовалъ когда-нибудь своихъ родителей. Это обстоятельство удивляло его также точно, какъ и тайна о его собственной матери.
На другой день послѣ обѣда, когда все общество собралось, Сент-Клеръ сказалъ имъ: "Я хочу, друзья мои, исполнить свое обѣщаніе. Исторія моя извѣстна моимъ товарищамъ Россу, дю-Бургу, Мак-Грегору и Гамильтону; ахъ! я вовлекъ ихъ въ свои нещастія! Сиръ Александръ и нѣкоторые изъ жителей крѣпости также знаютъ ее отчасти, что же касается до моей Амбруазины, я не имѣю ни одной мысли, которая бы не была ей извѣстна; но дружба, насъ связующая, требуетъ, чтобы я былъ знаемъ всѣми: я разскажу вамъ о глупостяхъ своей молодости; и не хочу показать себя лучшимъ, нежели каковъ я въ самомъ дѣлѣ. Я имѣю нужду въ вашемъ снисхожденій, даже въ твоемъ, Рандольфъ; ибо ты не знаешь еще, куда пылкость юности можетъ вовлечь неопытнаго молодаго человѣка. Ахъ! естьли бы ты могъ не знать этого вѣчно! Но замѣть, какимъ человѣкъ подверженъ заблужденіямъ. На что я смотрѣлъ прежде, какъ на величайшее изъ нещастій въ моей жизни, ссылка моя на Гебридскіе острова, сдѣлалась источникомъ моего благополучія, мое изгнаніе привлекло ко мнѣ вниманіе и сердце Амбруазины, — она сдѣлала для меня рай изъ острова Барры. Послѣ сего предисловія онъ началъ такимъ образомъ:
"Первый періодъ жизни моей, которой я только могу вспомнить, есть тотъ, когда я имѣлъ не болѣе четырехъ, или пяти лѣтъ. Я жилъ въ Фораѣ на островѣ Левсѣ у одного жителя, коего называлъ я отцомъ своимъ; я былъ его единственный сынъ и назывался Сент-Клеромъ Мак-Креемъ: это была фамилія отца моего. Онъ владѣлъ маленькою вотчиною, порядочнымъ домикомъ и превосходнымъ маленькимъ судномъ для рыбной ловли, на коемъ онъ торговалъ по берегамъ Шотландіи, въ Оркадскихъ островахъ и даже въ Норвегіи. Хотя обращеніе его было деревенское и грубое, но онъ былъ чрезвычайно честный человѣкъ. Мать моя почитала себя гораздо выше его; она была прежде горничною и имѣла довѣренность знатной Дамы въ полуденной Шотландіи; и все, что, имѣлъ отецъ мой, было наградою за ея услуги. Они не имѣли другихъ дѣтей, кромѣ меня. Въ качествѣ единственнаго сына я бы долженъ быть избалованъ, своею матерью; но было напротивъ: она находила меня столь рѣзвымъ, безтолковымъ, и, какъ говорила, различнымъ отъ тѣхъ дѣтей, коихъ она привыкла видѣть въ Эдинбургѣ, что не могла терпѣть меня; подражая безъ сомнѣнія придворнымъ Дамамъ и городскимъ красавицамъ, она увѣряла, что нервы ея столь чувствительны, что она не можетъ сносить шуму, который заводилъ я. Напротивъ того отецъ мой очень любилъ меня; онъ называлъ меня своимъ вѣтренникомъ, разбойникомъ, шалуномъ, забавлялся моими рѣзвостями и не могъ на меня насмотрѣться. Мнѣ еще не было семи лѣтъ, какъ я уже сотовариществовалъ ему во всѣхъ его путешествіяхъ въ Норвегію и на берега Шотландіи. Я былъ отъ природы неукротимъ, вспыльчивъ, смѣлъ и никого не боялся. Естьли почиталъ себя обиженнымъ, то ни мало не удерживался бить тѣхъ, кои превосходили меня лѣтами и силою; я получалъ въ свою очередь побои, которыя, вмѣсто того чтобы ослабить мое мужество, еще болѣе его умножали; но въ такомъ упорствѣ я бы лучше позволялъ убить себя, нежели остаться безъ отмщенія и не нанести послѣдняго удара. Будучи не чувствителенъ къ холоду и жару, я зналъ ихъ только по имени, и не боялся слѣдствіи. Зимой цѣлые часы я бѣгалъ по льду, возвращался домой покрытый снѣгомъ и ни малѣйшая жалоба у меня не вырывалась. Лѣтомъ я карапкался при солнечномъ зноѣ на горячіе утесы, какъ горная коза; мѣста, казавшіяся самыми неприступными и опасными, были мною предпочитаемы. Я гордился и былъ доволенъ, когда въ поту и съ опасностію жизни достигалъ крутой вершины утеса, куда никто не осмѣливался за мною слѣдовать; оттуда, измѣряя глазами пропасти, меня окружавшія, я испускалъ радостные крики и почиталъ себя Царемъ этой страны. Такимъ образомъ я достигъ двенадцатаго года и истинно сдѣлался начальникомъ и вождемъ всѣхъ мальчиковъ Форая; я одолженъ былъ симъ возвышеніемъ на одной моей природной смѣлости, но можетъ быть также состоянію моихъ родителей, кои почитались самыми богатыми въ томъ мѣстѣ. Изъ любимыхъ нашихъ увеселеній была охота. Я очень хорошо стрѣлялъ изъ лука и страстно любилъ это упражненіе; я зналъ всѣ убѣжища ланей и козъ, и потому легко могъ ловить ихъ; труды и усталость, превосходящіе наши лѣта, были почти всегда сопровождаемы успѣхами: мы пріобрѣли нѣкоторую славу въ нашей деревнѣ, и это льстило нашему тщеславію; моя охота была прерываема только морскими путешествіями, кои я предпринималъ съ отцемъ своимъ. Мнѣ было около тринадцати лѣтъ, когда мы, возвращаясь изъ Инвернеса, привезли на нашемъ суднѣ знатнаго путешественника, пріѣхавшаго посѣтить нашъ островъ, гдѣ онъ имѣлъ свои владѣнія. Это былъ храбрый Генералъ Монтей, тотъ, коему я одолженъ болѣе, нежели жизнію; онъ возвращался изъ Святой земли, гдѣ служилъ подъ знаменемъ креста. Послѣ многолѣтняго отсутствія онъ желалъ посѣтить свои земли, освѣдомиться о нещастныхъ своихъ подданныхъ, помочь угнѣтеннымъ и наказать притѣснителей. Монтей не былъ женатъ; имѣніе его въ Шотландіи было довольно велико; на островахъ находилось немного, но онъ думалъ, что его подданные островитяне, хотя отъ него и отдаленные, не менѣе имѣли права на его правосудіе и благодѣянія; онъ хотѣлъ лично узнать ихъ положеніе: это была цѣль его путешествія; будучи непріятелемъ пышности и роскоши, онъ взялъ съ собою. только двухъ слугъ; съ коими сѣлъ на наше судно, чтобы проѣхать въ Левсъ.
"Въ этотъ кроткій переѣздъ я имѣлъ щастіе привлечь вниманіе Генерала и ему понравиться; онъ дѣлалъ мнѣ многіе вопросы, на кои я такъ удачно отвѣчалъ, что прежде, нежели содержали путь, я былъ уже его любимцемъ. Какъ онъ не имѣлъ жилища на островахъ, то просилъ отца моего, не можетъ ли онъ остановиться у него на два, или на три дня. Это была честь, отъ которой Мак-Крей не имѣлъ осторожности отказаться. Въ первый разъ въ жизни я замѣтилъ униженіе моей матери. Въ присутствіи Генерала она едва осмѣливалась отворить ротъ, и когда была одна съ отцемъ моимъ, то бранила его, что осмѣлился принять къ себѣ такого знатнаго Господина; но какъ уже онъ остановился у насъ, то она принуждена была привести въ порядокъ все, что могла для его принятія; никто не былъ меня неусыпнѣе. Благосклонность Генерала, соединенная съ его мужествомъ, снискала мое сердце и возбудила удивленіе, и я разсудилъ показать ему, какъ я былъ чувствителенъ къ чести, оказываемой имъ нашему простому жилищу. Мы пріѣхали поздно вечеромъ; Генералъ нѣсколько покушалъ и пошелъ успокоишься; отецъ и мать моя дѣлали то же; чтожъ касается до меня, то мой разумъ столько былъ занятъ симъ знаменитымъ посѣщеніемъ, что я не могъ заснуть вовсе. Вставъ съ зарею, я выбралъ нѣсколькихъ изъ своихъ товарищей, самыхъ сильныхъ и проворныхъ, и просилъ у нихъ помощи, говоря, что хотѣлъ убить одну лань, дабы услужить нашему гостю. Предложеніе это или было по ихъ вкусу, или дѣйствіе власти, взятой мною надъ моими товарищами, и дружба, которую я уже внушилъ, принудила всѣхъ на то согласиться. Въ числѣ двенадцати человѣкъ мы пошли на гору и въ мѣстахъ, гдѣ болѣе водилась дичь, подняли ее своими криками и преслѣдовали прекрасную лань до полудни; мы уже потеряли надежду убить ее, какъ я увидѣлъ ее входящую въ узкой проходъ; не теряя времени, я натягиваю лукъ, стрѣла летитъ и поражаетъ животное въ горло, Гордясь нашими успѣхами, мы соединились, чтобы отнести нашу добычу въ тріумфѣ. Сошедши съ горы, встрѣтили Генерала Монтея, прогуливающагося въ своихъ владѣніяхъ; онъ остановился при нашемъ приближеніи и спросилъ, что мы несемъ. Одинъ изъ товарищей, не узнавъ его по причинѣ простоты его одежды, отвѣчалъ ему: это лань, убитая Сент-Клеромъ Мак-Креемъ для поднесенія Лорду, живущему у отца его. Молодой человѣкъ! сказалъ Генералъ, обратясь ко мнѣ: отецъ твой ни чего не зналъ о твоемъ предпріятіи, ибо онъ искалъ тебя поутру. Когда онъ увидитъ это животное, изготовленное для стола вашего, онъ проститъ меня, отвѣчалъ я съ живостію. Вотъ, сказалъ онъ, кладя мнѣ въ руку нѣсколько золотыхъ монетъ: вотъ, чтобы помочь лани просить въ твою пользу. Я убилъ ее не для продажи, сказалъ я ему, возвращая его золото съ смущеніемъ, которое онъ примѣтилъ. А для чего же? сказалъ Генералъ. Для того, чтобы сдѣлать честь знаменитому своему гостю. Есть ли бы я хотѣлъ отнести эту лань на рынокъ, то не употребилъ бы столько трудовъ. Генералъ улыбнулся. Ну, такъ твои товарищи примутъ, я надѣюсь мой подарокъ, и моя благодарность есть все, что я предлагаю тебѣ.
"Я имѣю наилучшую честь, сказалъ я, прыгая отъ радости. Пойдемте друзья мои, отнесемъ ее къ отцу моему. Золото Генерала возобновило силы моихъ товарищей, и я почиталъ себя на цѣлой аршинъ выше отъ своего отказа. Мы легко пробѣжали остатокъ дороги и получили еще похвалу и благодарность отъ отца моего. Вечеромъ Мак-Крей ушелъ вооружать свое судно, я остался дома. Генералъ просилъ мать мою позволить мнѣ идти съ нимъ, чтобъ нѣсколько минутъ поговорить. Чѣму болѣе я гордился и былъ доволенъ симъ отличіемъ, тѣмъ болѣе мать моя оказывала негодованія. Она сказала, что грубость моего голоса и мое обращеніе скоро ему наскучатъ, но боясь досадить ему отказомъ, она позволила мнѣ идти въ лучшую нашу комнату, которую приготовила для него какъ можно было лучше. Онъ сидѣлъ передъ маленькимъ столомъ, на которомъ была бутылка вина, и приказавъ принести мнѣ другой стаканъ, наполнилъ оба, и постучавъ своимъ стаканомъ въ мой, за здоровье побѣдителя ланей, сказалъ онъ мнѣ шутливо, и приказавъ мнѣ сѣсть противъ себя, говорилъ со мною о разныхъ предметахъ. Я совершенно забылъ различіе между нами, часъ отчасу становился смѣлѣе и разговорчивѣе, какъ съ моими товарищами. Онъ дѣлалъ мнѣ много вопросовъ о нашемъ семействѣ, и наконецъ спросилъ, къ какому состоянію назначилъ меня отецъ мой. Я думаю, къ своему, отвѣчалъ я; но оно мнѣ ненравится. Естьли я выросту, то хочу быть сначала солдатомъ; хочу возвыситься надъ тѣмъ состояніемъ, въ которое поставила меня фортуна. Я еще помню и теперь тотъ взглядъ, которой кинулъ на меня Генералъ. Въ этомъ взглядѣ такъ мало было строгости, и онъ такъ согласовался съ моими мыслями, что я тотчасъ осмѣлился въ мою очередь сдѣлать ему вопросы о сраженіяхъ, на коихъ онъ былъ. Онъ отвѣчалъ мнѣ съ благосклонностію, которая довершила удовольствіе мое отъ сего разговора. Въ слѣдующее утро я пошелъ еще на охоту съ моими товарищами, Генералъ, желая быть свидѣтелемъ нашей ловкости, послѣдовалъ за нами верьхомъ, и оставя лошадь при подошвѣ горы, взошелъ на оную съ нами, хотя съ трудностію, ибо ему было около пятидесяти лѣтъ; онъ остановился на вершинѣ и оттуда былъ зрителемъ нашей охоты. Щастіе еще мнѣ послужило, — я ранилъ козу, но едва стрѣла была пущена, какъ я горько раскаялся въ своемъ искуствѣ: ибо съ одной возвышенности увидѣлъ козленка, которой безъ всякой боязни приблизился къ своей бѣдной матери, уже поверженной на травѣ и искалъ своей пищи. За минуту прежде все мое честолюбіе было показать Генералу мое проворство, но видъ козленка привелъ меня въ жалость; я вырвалъ стрѣлу, приложилъ руку къ ранѣ, чтобъ остановить кровь; но это было тщетно: ударъ былъ чрезвычайно вѣренъ; ноги бѣднаго животнаго уже корчились, и оно скоро лишилось жизни. Козленокъ еще сосалъ ее; я отвлекъ его съ сердечнымъ терзаніемъ, котораго никогда еще не испытывалъ. Мои товарищи понесли мать а козленокъ самъ за ними слѣдовалъ; не помогалъ совсѣмъ друзьямъ своимъ нести, какъ добычу, и не имѣлъ къ тому мужества. Мы сошли съ горы; я былъ печаленъ и недоволенъ самъ собою. Сей прекрасный маленькой козленокъ пришедшій сосать мать свою, падшую отъ моихъ ударовъ, былъ всегда предъ моими глазами. Генералъ пришелъ въ одно съ нами время въ долину. Ты прекрасно стрѣляешь изъ лука, Сент-Клеръ сказалъ онъ мнѣ: стрѣлы твои не все гда будутъ направляться прошивъ робкихъ животныхъ; въ столь искусныхъ рукахъ онѣ содѣлаются нѣкогда гибельнымъ оружіемъ противъ враговъ нашего отечества.
"Я не хочу болѣе стрѣлять невинныхъ животныхъ, возразилъ я; посмотрите, я убилъ мать этого бѣднаго животнаго и не могу тому помочь. Тебѣ надобно усыновить сироту, сказалъ Генералъ: корми его молокомъ; онъ привяжется къ тебѣ и всюду будетъ за тобою слѣдовать. Я улыбнулся при сей мысль и ласкалъ козленка. Ахъ! есть ли бы я могъ имѣть для него молоко, сказалъ я: но мать моя, мнѣ не даетъ его; она бранила и била однажды меня за то, что я далъ его пить бѣдному Дональду Страгжи, и послѣ того заперла ключомъ дверь чулана. — Ну, такъ, сказалъ Генералъ, я усыновлю козленка. Пойдемъ, мой другъ, мм поищемъ вмѣстѣ способовъ имѣть молоко, чтобы кормить его. Въ тотъ же день, послѣ обѣда я послѣдовалъ за Генераломъ. Къ продолжительной прогулкѣ мы встрѣтили крестьянина, пасущаго коровъ; онъ купилъ одну изъ нихъ и отдалъ мнѣ ее на произволъ. Безъ сомнѣнія, прибавилъ онъ, это будетъ кормилица нашей сироты. Пробывши нѣсколько дней съ нами, Генералъ, желавшій посѣтить сосѣдніе острова, расположился ѣхать и, къ удивленію моему, просилъ у моихъ родителей позволенія, чтобъ я сопутствовалъ ему, обѣщаясь привезти меня назадъ. Не возможна было отказать въ сей прозьбѣ человѣку его достоинства, которой просилъ, когда могъ приказывать; но я съ удовольствіемъ замѣтилъ, что она совершенно не нравилась моимъ родителямъ, особливо матери. Я мало о томъ заботился и съ радостнымъ сердцемъ послѣдовалъ за моимъ дражайшимъ. покровителемъ. Во время сего путешествія случилось непріятное произшествіе, но которое сильно способствовало къ укрѣпленію дружества, внушаемаго мною сему превосходному человѣку. Рана, полученная имъ за нѣсколько предъ симъ лѣтъ на войнѣ и которую худо залѣчили, отворялась, и довольно продолжительное время. была по видимому опасна; онъ принужденъ былъ оставить острова и искать помощь въ Шотландіи. Я услуживалъ ему въ самую большую опасность съ величайшею привязанностію и, смѣю сказать, съ стараніемъ, превосходившимъ мои лѣта, не покидая его ни днемъ, ни ночью, и едва посвящая ему нѣсколько минутъ. Предъ отъѣздомъ своимъ въ Шотландію онъ хотѣлъ исполнить свое обѣщаніе возвращаніемъ меня къ родителямъ; но я бросился къ ногамъ его, обливаясь слезами и умоляя его позволитъ мнѣ остаться при немъ до тѣхъ поръ? пока ему будетъ лучше. Уступивъ моимъ прозьбамъ, онъ послалъ нарочнаго въ Форай, а мы продолжали путь въ Замокъ Монтея, находившійся въ Пертѣ.
"Генералъ Мэитей былъ единственный сынъ, но отецъ его женился вторично чрезъ нѣсколько лѣтъ послѣ смерти своей прежней супруги; дочь, бывшая двадцатью годами моложе Генерала, была плодомъ его втораго брака, Монтей любилъ ее нѣжно и гордился ея красотою, а еще болѣе добродѣтелію. Лади Маріанна Монтей славилась отмѣннымъ цѣломудріемъ, потерявши отца и мать въ цвѣтѣ юности; будучи совершенно вольна въ своихъ поступкахъ и окруженная обожателями, никогда, какъ говорили всѣ, не отступала она ни на минуту отъ обязанностей, предписанныхъ ея полу. Не поставляли образцемъ всѣмъ женщинамъ, и это строгое цѣломудріе не относилось къ нечувствительности сердца, ибо она любила Графа Роскелина, отца Лорда Жона. Любимецъ ея былъ назначенъ посланникомъ, и во все то время, какъ должность удерживала его внѣ отечества, она жила въ совершенномъ уединеніи и вышла за него по возвращеніи, Въ то же время братъ ея Генералъ Монтей, служивши нѣсколько лѣтъ въ Шотландіи, уѣхалъ въ Испанію, а оттуда отравился въ Крестовой походъ; и послѣ долговременнаго отсутствія возвратился въ отечество и нашелъ родителей своихъ умершими, а сестру въ замужствѣ за Графомъ Роскелиномъ и уже матерію десятилѣтняго сына, сдѣлавшагося по смерти отца своего Лордомъ Жономъ Роскелиномъ.
"Генералъ былъ холостъ и такъ уже старъ, что не могъ думать о бракѣ. Hедвижное имѣніе было въ его расположеніи. Лади Роскелинъ была его любезною сестрою, а потому она непремѣнно должна была сдѣлаться его наслѣдницею и въ слѣдствіе того оказывала ему непрестанныя услуги.
"Рана не позволяла Монтею сидѣть на лошади, и онъ ѣхалъ тихо въ коляскѣ, а я подлѣ оной на его лошади. Вы легко можете судить безъ моего описанія о чувствахъ моихъ при первомъ взглядѣ на величіе и обширность Замка Монтея; онъ чрезвычайно обширенъ, расположенъ на отлогости горы, окруженъ дремучими лѣсами. Будучи крѣпокъ какъ утесъ, на коемъ основанъ, онъ, кажется, презираетъ усилія времени и опустошенія войны. Длинная извивающаяся дорога, усиженная по обѣимъ сторонамъ деревьями, до небесъ возвышающіеся, ведетъ къ Замку; на концѣ оной широкой ровъ, наполненный водою, съ подъемнымъ мостомъ, тяжелыя желѣзныя вороты защищаютъ входъ въ оной; на верху воротъ видѣнъ позлащенной бронзовой орелъ: древній наслѣдственный гербъ знаменитаго дома Монтеевъ. Въ долинѣ близь Замка есть монастырь, построенный матерью Генерала для двенадцати монаховъ. — Узнавши о пріѣздѣ ихъ Господина, они вышли къ нему на встрѣчу со всѣми его крестьянами. Генералъ велѣлъ остановиться коляскѣ и говорилъ съ ними очень благосклонно и съ почтеніемъ относился къ одному старику, коего необыкновенная физіономія привлекла все мое вниманіе: онъ былъ сухъ, блѣденъ; глаза его, не много впадшіе, блистали необыкновеннымъ огнемъ; борода, бѣлѣйшая снѣгу, досязала до груди, я узналъ, что онъ родился въ Зюдерландіи; съ самой юности жилъ въ Замкѣ Монтея, гдѣ былъ очень долгое время; управителемъ: но болѣе уже десяти лѣтъ какъ освобожденъ отъ всѣхъ трудовъ, жилъ по своей волѣ въ Замкѣ или съ монахами въ монастырѣ. Лѣта его и видъ внушили уваженіе; онъ почитался, такъ сказать, прорицателемъ или пророкомъ предузнававшимъ будушее; слова его имѣли нѣчто особенное и вдохновенное. — Добро пожаловать, сказалъ онъ, приближаясь къ коляскѣ: орелъ знаменитой фамиліи Монтеевъ! да распрострутся крылья его и защитятъ угнѣтенныхъ! да возможетъ Небо продлитъ дни его, чтобъ возвратить птенца, въ гнѣздѣ оставленнаго!
"Ты всегда говоришь загадками, добрый Андревсъ, сказалъ ему Генералъ, протягивая къ нему руку, вѣрный и старый другъ. Глаза старика блистали отъ привязанности и благодарности; онъ проводилъ Генерала до самаго Замка.
"Отечественный воздухъ и нѣсколько дней успокоенія возстановили здравіе Генерала. Я продолжалъ быть услужливымъ, и какъ истинно благородные люди всегда признательны, то онъ полюбилъ меня такъ, что я всегда былъ его комнатѣ; онъ смѣялся моимъ шалостямъ, простосердечію и старался ободрять меня, я привыкъ къ старому Андревсу — онъ также любилъ меня и предсказывалъ часто въ своихъ иносказательныхъ рѣчахъ, что я сдѣлаюсь вѣрнымъ служителемъ дому Монтеевъ, что младый вязъ замѣнитъ старый дубъ и что орелъ и птенцы его успокоятся подъ его тѣнію. Я смѣялся и просилъ его предсказать мнѣ, буду ли я нѣкогда имѣть столъ же прекрасную, какъ онъ, бороду; мы однакожъ боялись потерять добраго старика, коего Генералъ почиталъ какъ отца; или удовольствіе, увидѣвъ своего Господина, было выше силъ его, или насталъ предѣлъ назначенный природою; но мы видѣли его постепенно клонящимся ко гробу: голосъ его дрожалъ, глаза потеряли блескъ свой; онъ ходилъ съ трудомъ, но между тѣмъ сохранилъ всю не затмѣнность и присутствіе ума, почтеніе къ Генералу и позлащенному орлу, о коемъ онъ часто говорилъ.
"Уже пятнадцать дней мы были въ Замкѣ, какъ Графъ и Графиня Роскелинъ пріѣхали туда съ своимъ сыномъ; они узнали о болѣзни Генерала и не хотѣли упустить случая сдѣлать ему посѣщеніе. Они были приняты, какъ только можетъ принимать нѣжнѣйшій братъ, любящій свою сестру. Онъ имѣлъ особенную привязанность къ молодому Лорду Жону, хотя отецъ его жаловался на женоподобное воспитаніе, которое дѣлала ему мать. — Я хочу вамъ разсказать, друзья мои, необыкновенную сцену; которую я не умѣю изъяснить, но коей я былъ предметомъ и свидѣтелемъ. Какъ Генералъ выздоровѣлъ, то и приказалъ накрыть столъ въ большой залѣ; музыкантамъ велѣно было играть при десертѣ и всѣмъ людямъ служить при столѣ въ богатой ливреѣ. Въ такихъ случаяхъ почтенный управитель Андревсъ никогда не пропускалъ исполнять своей старой должности, подносить кубокъ своему Господину; отказать ему въ этомъ былабъ обида его старости; Генералъ былъ къ тому неспособенъ. — Въ сей день, не смотря на свою крайнюю слабость и трепетаніе, Андревсъ хотѣлъ еще исполнить, какъ говорилъ онъ, сію должность въ послѣдній разъ. Обѣдъ былъ великолѣпный и всѣ были очень веселы, я вмѣшался между служителями и помогалъ имъ, какъ могъ лучше, хотя мнѣ того и не приказывали. Когда подали десертъ, Генералъ примѣтилъ меня и сказалъ мнѣ: другъ мой! принеси кубокъ вина. Прошу Лади Роскелинъ почтить стараго служителя дому ея родителей, достойнаго Андревса, и принять кубокъ изъ его рукъ. Я поспѣшилъ исполнить данное мнѣ приказаніе; въ то же время Андревсъ дрожащею рукою поднесъ кубокъ Графинѣ. Она принявъ его, сказала: за благосостояніе и вѣчную славу дома Монтеевъ! Своды залы отозвались отъ восклицанія всѣхъ присутствующихъ, повторившихъ слова сіи. Музыканты начали пѣть и играть, Генералъ съ улыбкою благодарилъ сестру свою, какъ вдругъ радость перемѣнилась въ трепетъ: старый Андревсъ упалъ, распростерся на мраморномъ полу и схваченъ былъ ужаснѣйшими конвульсіями, кои показывали его близкую кончину.
"Всѣ вскочили и окружили его. Вынесите его на воздухъ, кричалъ Генералъ: пусть толпа разступится; этотъ день былъ слишкомъ тягостенъ для его старости. Посадите его на кресло, продолжалъ онъ, подвигая свои: бѣдный старикъ! онъ вѣрно ушибся.
"Генералу повиновались, и я былъ изъ первыхъ помогавшихъ бѣдному старцу. Нѣсколько минутъ припадокъ его продолжался ужаснѣйшимъ образомъ; но вдругъ старецъ успокоился, открылъ глаза, и взглянувъ вокругъ себя, разсматривалъ своего Господина. Я былъ позади его креселъ; онъ попробовалъ подняться, я подошелъ, чтобы помочь ему; онъ оперся на мою руку и въ этомъ положеніи звонкимъ и медленнымъ голосомъ произнесъ слова сіи, кои во мнѣ столь сильное произвели впечатлѣніе, что я никогда не могу забыть ихъ.
«Полевыя животныя и лютыя звѣри любятъ дѣтей своихъ и ихъ кормятъ; птицы небесныя далече летаютъ снискивать имъ пищу и покрываютъ ихъ крылами своими; но женщина лютѣйшая звѣрей лѣсныхъ отторгаетъ отъ груди своей дитя, коему дала жизнь.»
"Старикъ умолкъ, глаза его закрылись, и онъ упалъ снова, какъ будто мертвый. Уведите отсюда, вскричала Графиня трепеща, стараго насмѣшника, сего гнуснаго клеветника на женщинъ! уведите его домой; пусть говоритъ онъ свои бредни тому, кто захочетъ его слушать; я не могу болѣе видѣть его.
"Сестрица! возразилъ Генералъ съ примѣтною суровостію, которую я въ первый разъ въ немъ замѣтилъ: ты забыла, что говоришь это о старомъ служителѣ отца твоего! имѣющемъ девяносто восемь лѣтъ, который по всему заслуживаетъ наше почтеніе. Можетъ быть старость возмутила его чувства, не понимая имъ сказаннаго; я почитаю очень возможнымъ, что Небо говоритъ устами добродѣтельнаго старца, и я остерегусь обратить это въ насмѣшку. — Графиня ничего не возразила; но ея пылающее лице довольно обнаруживало сраженіе страстей, волновавшихъ ея душу. — Старикъ вышелъ опять изъ нѣкотораго рода сна и казался въ изступленіи: глаза его открылись, грудь поднялась, взоры его искали своего Господина и уста его произнесли:
«Зрите перстъ Божій! онъ показываетъ вамъ путь, которому надлежитъ слѣдовать. Порочный долженъ жить въ страхѣ, ибо правосудіе и истина восторжествуютъ. Но, увы! юный орелъ выпалъ изъ гнѣзда отринутый матерью! Неблагодарность и алчность юнаго орла отрастутъ, то онъ сдѣлается орломъ изъ орловъ! и враги падутъ подъ ногами его!» Старецъ умолкъ на нѣсколько минутъ и, казалось, что былъ одушевленъ духомъ пророчества; ужасная тишина царствовала въ залѣ. Послѣ долгаго молчанія онъ сказалъ еще: «Послушайте! послушайте! гласы удовольствія еще раздаются въ залахъ Монтея; музыканты поютъ при звукахъ арфъ и флейтъ; вдовы плачутъ отъ радости и сироты испускаютъ крики веселости: орелъ снова распростираетъ крылья свои надъ угнѣтенными; миръ царствуетъ и враги и друзья вкушаютъ вмѣстѣ изъ сосуда дружбы!» Старый Андревсъ умолкъ снова; понемногу черты его стали принимать прежній видъ; но подобно пробуждающемуся человѣку онъ смотрѣлъ вокругъ себя съ смущеніемъ, и какъ будто стараясь собрать свои мысли; его отнесли тихо на креслахъ и положили въ постель.
"Вотъ, друзья мои, что я слышалъ, и не знаю теперь, что думать о старомъ Андревсѣ. Истинно ли онъ вдохновенъ былъ Небомъ и узнавалъ прошедшее и будущее передъ смертію, или не оставляя никогда фамиліи Монтея, онъ узналъ произшедшее въ немъ и изъяснилъ это своимъ штилемъ и съ обыкновеннымъ энтузіазмомъ. Увы! слушая его, я отдаленъ былъ отъ мысли, что я былъ орленокъ, выпадшій изъ гнѣзда и отвергнутый матерью, и я вѣрю, что старой пророкъ также мало зналъ о томъ, какъ и я. Я услуживалъ ему до его смерти, и никогда не сказалъ онъ мнѣ ни слова, ко мнѣ относящагося; онъ приказывалъ мнѣ только вѣрно служишь его любезному Господину. Первая часть пророчества безъ сомнѣнія ко мнѣ относилась; потомъ другая къ дѣтямъ моимъ, и залы Замка моихъ предковъ отзовутся криками мира и радости. Нѣсколько минутъ послѣ вынесенія Андревса и по выходѣ людей всѣ хранили молчаніе; Генералъ приказалъ мнѣ остаться.
"Братецъ, сказалъ онъ, обращаяся къ Графу, что думаете вы о старомъ Андревсѣ? обманъ ли это? Но онъ слишкомъ сходенъ съ натурою, и причинилъ мнѣ ужасное замѣшательство, которое ни враги отечества, ни святаго креста, никогда мнѣ не причиняли; я еще трепещу и лице мое покрыто потомъ. Графъ Роскелинъ ничего не отвѣчалъ, но казался углубленнымъ въ своихъ размышленіяхъ. Графиня сказала съ презрѣніемъ: думайте, что угодно; но я думаю, что онъ обманщикъ.
"Этого не можетъ быть: я не могу понять, какая была его цѣль?
"Прослышь между вашими людьми и во всемъ Графствѣ за святаго и за вдохновеннаго пророка; его загадочныя рѣчи показываютъ, что это его самолюбіе. Вы увидите, что послѣ смерти кости его будутъ творить чудеса.
"Я не вѣрю, чтобъ въ столь дряхлыхъ лѣтахъ можно было выдумать такія конвульсіи, какихъ мы были свидѣтелями, и еще болѣе когда хотятъ обмануть. Нѣтъ, Маріанна, вѣрный служитель твоего отца, которой съ самой молодости до дряхлыхъ лѣтъ ничего не сдѣлалъ, въ чемъ бы его можно было упрекать, посвятившій продолжительную свою жизнь для службы Господамъ своимъ съ честію и вѣрностію, не можетъ быть ни обманщикомъ, ни гнуснымъ насмѣшникомъ; я не знаю, какъ изъяснить слова его и не могу понять ихъ. Можетъ быть это нѣкоторый родъ помѣшательства, послѣдствія дряхлыхъ лѣтъ и слабости его; но перестанемъ о томъ думать, это для насъ не важно; чего намъ бояться, мы никому не сдѣлали зла. Что привело тебя въ гнѣвъ, сестрица? То ли, что онъ сказалъ худо о женщинахъ. Но твое цѣломудріе дѣлаетъ тебя примѣромъ добродѣтели вашего пола, вѣрнѣйшею изъ супругъ и нѣжнѣйшею изъ матерей; что же касается до сына твоего Жона, онъ не можетъ быть птенцомъ, отринутомъ матерью, онъ на мѣсто того долженъ бояться излишняго снисхожденія.
«Лади Роскелинъ не въ состояніи была отвѣчать. Я не терялъ ее изъ виду; она ежеминутно перемѣнялась въ лицѣ: то блѣднѣла, какъ смерть, то минуту спустя краснѣла, какъ кровь; губы ея тряслись, она не знала куда устремить взоры, и всякой безпристрастной зритель почелъ бы ее виновною въ какомъ-нибудь преступленіи, которое изрѣченіемъ старика приведено ей на память. Наконецъ Генералъ, окончивъ свою рѣчь, примѣтилъ ея замѣшательство. Въ самомъ дѣлѣ, сестрица, сказалъ онъ этотъ человѣкъ сдѣлалъ надъ тобою, вижу я, такое же впечатлѣніе, это знакъ, доказывающій, что ты не почитаешь его за обманщика; однакожъ меня утѣшаетъ то, что хотя онъ и предсказалъ нещастіе моей фамиліи, но все окончится по крайней мѣрѣ самымъ веселымъ образомъ. При звукѣ всѣхъ инструментовъ твои дѣти, Маріанна, заставятъ раздаваться крики радости въ сей залѣ; я очень старъ, чтобы жениться, и всѣ богатства моей фамиліи будутъ принадлежать твоимъ потомкамъ. Естьли нѣкоторые будутъ худы, то оставимъ ихъ наказанію небесному. Любезный братецъ! сказала Графиня, успокоенная симъ обѣщаніемъ: можетъ быть я судила слишкомъ строго объ Андревсѣ; но во всю жизнь я не видала и не слыхала ни чего подобнаго; припишите мое замѣшательство удивленію. — Генералъ, удовлетворенный симъ отвѣтомъ, перемѣнилъ разговоръ, и прежде вечера тишина и веселіе были возстановлены. Генералъ хотѣлъ, чтобы я пошелъ посмотрѣть Андревса. Дитя мое! сказалъ онъ мнѣ: ты такъ хорошо мнѣ услуживалъ; услуживай также моему старому служителю; и хотя я не могу надѣяться, чтобъ ты успѣлъ столько же, сколько во время моей болѣзни, но дѣлай, что можешь; ты обрѣтешь благодарность въ своемъ сердцѣ. Моя собственная склонность увеличивала прозьбу Генерала; я поспѣшилъ идти; въ комнату старика, коего нашелъ погруженнымъ въ сладкомъ снѣ и охраняемъ двумя слугами.»
ГЛАВА IIL
править"Въ слѣдующее утро Генералъ посѣтилъ Андревса въ его комнатѣ; онъ всталъ и казалось, не помнилъ о произшедшемъ; голова его была очень слаба. Всегда признательный къ милостямъ своего Господина, онъ поднесъ почтительно руку Генерала, къ губамъ своимъ. Въ продолженіи двухъ дней онъ ослабѣвалъ постепенно, на третій; очевидно приближался къ концу; не чувствовалъ ни малѣйшей боли, но послѣдствія конвульсій довершили истощеніе силъ его. Чувствуя приближеніе смерти и смѣшивая въ молитвахъ, обращаемыхъ къ небесамъ о себѣ самомъ, желанія и благословенія своему Господину и благосостоянію дома Монтеева, онъ испустилъ духъ на четвертый день, но ни однажды не произнесъ онъ имени Графини.
"Потеря сего почтеннаго служителя живо была чувствуема Генераломъ; онъ приказалъ погребсти его въ капеллѣ въ ногахъ отца своего.
"Я былъ старѣе Лорда Жона двумя годами; натурально, мы сдѣлались товарищами, какъ бываетъ въ наши лѣта; природа и воспитаніе образовали насъ совершенно различными одного отъ другаго: онъ былъ бѣлорукъ, а я темнорусъ; онъ былъ нѣженъ, а я крѣпокъ и силенъ; онъ былъ избалованъ излишнимъ урожденіемъ съ самаго рожденія; при малѣйшемъ случаѣ, надъ коимъ я только бы смѣялся, онъ испускалъ громкіе крики, онъ боялся холоду, жару, дождя; я же не страшился ни одной стихіи и оставался бы цѣлый день на дождѣ, на снѣгу, на величайшемъ солнечномъ зноѣ, не жалуясъ и не сдѣлавшись болѣнъ. Наши характеры еще менѣе были сходны: онъ привыкъ считать, своихъ крестьянъ и слугъ за рабовъ, кои должны быть послушны всѣмъ его капризамъ, и это расположеніе, усиливаясь съ лѣтами, сдѣлало его злымъ, мстительнымъ и тираномъ, чтожъ до меня, касается, то привыкши къ дурному нраву моей матери и грубости отца, не ожидая ничего отъ другихъ, но только отъ себя самаго, я готовъ былъ оказывать услуги всякому. Естьли былъ не много жестокъ иногда съ товарищами, то оставался увѣреннымъ, что они отплатятъ мнѣ тѣмъ же немедленно. И такъ вообще я былъ кротче, добрѣе, нежели молодой Лордъ, которому ни въ чемъ немогли противорѣчить, и которой билъ людей своихъ, между тѣмъ какъ они не смѣли сказать ни слова, впрочемъ хотя я имѣлъ большую нужду никого не огорчить, однакожъ отъ природы былъ вспыльчивъ и мстителенъ; и когда быль поджигаемъ, то доходилъ до бѣшенства. Въ Левсѣ мало дѣтей моихъ лѣтъ осмѣливалось нападать на меня и со мной равняться; но я тѣмъ болѣе сносилъ отъ гордости Лорда Жона, чѣмъ менѣе былъ къ тому способенъ. Впрочемъ это было не изъ уваженія къ его знатному имени, или изъ низкой лести; но потому, что онъ былъ племянникъ моего любезнаго покровителя. Онъ былъ моложе и слабѣе меня, и не знаю, почему я чувствовалъ къ нему привязанность, и любилъ бы его искренно, естьли бы онъ былъ любезнѣйшаго характера. Я долго останавливаюсь на семъ предметѣ, потому что одна бездѣлка, дѣтская шалость, случившаяся между нами, послужила къ открытію, которое бы безъ сего можетъ быть никогда не было сдѣлано. Мы играли однажды послѣ обѣда въ залѣ; между прочимъ препровожденіемъ времени Лордъ Жонъ просилъ меня, чтобъ я дозволилъ ему поѣздить на мнѣ верхомъ какъ на лошади; я согласился, и нагнувшись дозволилъ ему взлесть ко мнѣ на спину; хотя онъ былъ довольно тяжелъ, я носилъ его по залѣ. Мы забавлялись такимъ образомъ нѣсколько времени, какъ вдругъ я почувствовалъ жестокую боль въ ногѣ, оборотилъ голову, приложилъ къ ней руки; вижу, что мой злой маленькой всадникъ, прикрѣпивъ къ каблуку длинную и крѣпкую спицу вмѣсто шпоръ, и далъ мнѣ ею такой ударъ, что она осталась воткнутою до кости у меня въ ногѣ. Такъ какъ я говорилъ уже вамъ, что я отъ природы былъ вспыльчивь, то не давъ времени себѣ размыслить, и хотя бы Лордъ Жонъ былъ наслѣдникомъ Шотландской короны, я увѣренъ, что сдѣлалъ бы то же; я сказалъ ему; вы сдѣлали со мною какъ съ лошадью сердитою и бѣшеною, которой даютъ шпоры; хорошо же, она поступитъ съ вами какъ умная лошадь съ злымъ всадникомъ, которой худо съ нею поступаетъ. Сказавши это, я вскочилъ съ бѣшенствомъ и со всего розмаху распростеръ его на мраморѣ. Я совсѣмъ не подумалъ о слѣдствіяхъ; но при первомъ крикѣ его мой гнѣвъ изчезъ, и я побѣжалъ къ нему, чтобъ его поднять; лице его было покрыто кровію и его вопли были столь сильны, что привлекли къ намъ всѣхъ домашнихъ и Лади Роскелинъ. Со всѣми прибавленіями, которыя только можетъ вымыслить злой мальчикъ, онъ разсказалъ произшедшее, а я между тѣмъ оставался въ молчаніи, слушая не только его лживое повѣствованіе, но также и ругательства его матери, которая меня не пощадила. Подлый нищій мальчишка! сказала она мнѣ: какъ ты осмѣлился бить моего сына, бросать его на землю? Я хочу, чтобы наказали тебя соразмѣрно твоей винѣ, хотя бы ты околѣлъ подъ розгами.
"Я не билъ вашего сына, отвѣчалъ я смѣло: мнѣ было бы стыдно бить дитя, которое едва въ половину меня сильнѣе; это было бы все равно, какъ бы собака захотѣла бить бабочку; но когда я охотно согласился служить ему лошадью, онъ не долженъ былъ поступать со мною, какъ съ упрямымъ осломъ.
"Онъ тебѣ дѣлалъ много чести, играя съ тобою. Какъ бы то ни было, братъ мой узнаетъ свою глупость, принявши къ себѣ лукаваго негоднаго мальчишку, которой будетъ всегда жалкимъ доказательствомъ его слабости,
"Я былъ внѣ себя, и въ семъ бѣшеномъ состояніи, которое происходило отъ ругательства, чѣмъ болѣе бранила меня эта женщина, тѣмъ болѣе чувствовалъ я непреодолимое желаніе бранить и ее въ мою очередь: язвительныя имена, коими она меня осыпала, привели меня въ такое негодованіе, что я не замедлилъ отвѣчать ей, покраснѣвъ отъ гнѣва, что онѣ гораздо пристойнѣе были такому злому дитяти, какъ Жонъ Роскелинъ, нежели тому, котораго можно было упрекать только въ такомъ низкомъ происхожденіи, каково Мак -Крея.
"Въ такомъ, какъ?… спросила она съ принужденнымъ смущеніемъ.
"Въ такомъ, какъ Сент-Клера Мак-Крея; повторилъ я, остановившись на семъ словѣ; я не стыжусь ни имени своего, ни поступковъ. Хотя вы и Лади, но какъ мы не имѣемъ ихъ на острозѣ Левсѣ, то я и не научился ихъ бояться. Сент-Клеръ Мак-Крей ничего не страшится, слышете ли вы?
"Вы подумаете, можетъ быть, что моя дерзость умножила ея бѣшенство; нѣтъ! она имѣла противное дѣйствіе, краска гнѣва перемѣнилась въ смертную блѣдность; естьли бы она не сѣла тотчасъ, то упала бы на мраморъ, она разсматривала меня съ боязливымъ любопытствомъ: губы ея тряслись, она не произносила ни слова, но имѣла видъ столь трогательный, столь нещастный, что въ минуту она получила отъ меня то, чего принужденно я не сдѣлалъ бы никогда. Единый взглядъ ея привелъ меня въ такое замѣшательство, что я потупилъ глаза и разкаявался въ своей дерзости предъ нею. Милади, сказалъ я, подошедши къ ней и сложивъ руки: я очень сожалѣю, что огорчилъ васъ. При моемъ приближеніи ужасный трепетъ объялъ ее; казалось она хотѣла испустить духъ. Отдалите его! отдалите отъ меня! кричала она испуганнымъ голосомъ: я не могу перенести его виду! Принесите мнѣ стаканъ воды; видъ крови, эта ужасная сцена причинила мнѣ смертельную болѣзнь! Я почувствовалъ возвращеніе моего гнѣва и поспѣшилъ выдти изъ залы, прежде нежели меня къ тому принудятъ. — Генералъ и Лордъ Роскелинъ не были въ Замкѣ во время этого замѣшательства; но при возвращеніи ихъ имъ сказали все то, что злость Лорда Жона и гнѣвъ его матери могли выдумать противъ меня, мой благодѣтель слушалъ ихъ съ удивленіемъ. Такой поступокъ, сказалъ онъ, столько отличенъ отъ его характера, что я едва могъ бы сему вѣрить, естьли бы сказалъ другой кто нибудь, а не сестра. Онъ приказалъ меня привести къ себѣ; это разсердило Лади Роскелинъ; но она не могла тому воспрепятствовать. Когда я вошелъ въ залу, то всѣхъ нашелъ готовыми осудить меня. — Сент-Клеръ! сказалъ мнѣ Генералъ съ необыкновенною суровостію: твои поступки огорчили меня; ты до того забылся, что осмѣлился бить моего племянника, не различая ни лѣтъ, ни силъ его, кой гораздо менѣе твоихъ, и присовокупилъ къ сему поступку, который и безъ того важенъ, еще важнѣе совсѣмъ отличный отъ дѣтскаго, былъ дерзкимъ съ моею сестрою, Графинею Роскелинъ и матерію бѣднаго дитяти, коего ты ушибъ. Я такъ огорченъ, что обманутъ тобою. Жизнію бы отвѣчалъ я за твое мужество и человѣколюбіе; не въ мои лѣта не любятъ быть обманутыми мальчикомъ. Онъ остановился тутъ, какъ бы желая слышать мой отвѣтъ, но я не сдѣлалъ никакого, и онъ продолжалъ: ты долженъ приготовиться къ возвращенію въ Форай; двое изъ слугъ нашихъ будутъ тебѣ сопутствовать и доставятъ тебя къ отцу. Я не хочу увѣдомлять его о твоихъ шалостяхъ, онъ честный человѣкъ и огорчится тѣмъ. Но, Сент-Клеръ, прошу тебя воспомнить, что достоинство помрачается дурными поступками, безчеловѣчіемъ и злостію. Прощай! я не забылъ услугъ, кои оказалъ ты мнѣ въ болѣзни моей, и, покажу тебѣ, что я не могу быть неблагодарнымъ. Генералъ замолчалъ. Сердце мое терзалось; но будучи слишкомъ гордъ, чтобы позволить себѣ заплакать, я съ усиліемъ удерживался; наконецъ съ нѣкоторымъ затрудненіемъ я отвѣчалъ: почтенный и любезный покровитель мой! я готовъ ѣхать, когда вы приказываете, и ни въ комъ не имѣю нужды для провожанія меня; но прежде, нежели оставлю васъ, объявлю вамъ, что я ни жестокъ, ни золъ, ни бѣшенъ, наиболѣе въ неравныхъ силахъ; но естьли вы признаете меня виновнымъ, то этого довольно; я подвергаюсь вашему опредѣленію, и какъ оно мнѣ противно, то я очень радъ удалиться. Я совсѣмъ не хочу награды; мое сердце управляло поступками, и когда я увидѣлъ васъ выздоровѣвшими, то былъ довольно вознагражденъ. Генералъ оборотился на сторону, бывъ совершенно тронутъ, и сказалъ въ полголоса: странный ребенокъ! Я снялъ шляпу, и поклонясь одному ему, сдѣлалъ уже нѣсколько шаговъ, чтобъ выдти, какъ онъ позвалъ меня. Возвратись, Сент-Клеръ! сказалъ онъ мнѣ: ты долженъ разсказать о твоихъ поступкахъ; говори, какъ это случилось. Вы бы должны были у меня спросить о томъ прежде осужденія, сказалъ я ему съ гордостію: Лордъ Жонъ можетъ вамъ разсказать объ этомъ. Любезный братецъ! сказала Лади Роскелинъ, которая еще не говорила и которая, казалось, очень мучилась: прошу васъ, прикажите ему выдти; его присутствіе мнѣ очень несносно; онъ хочетъ воспользоваться своимъ надъ вами вліяніемъ, и опять его пріобрѣтетъ.
"Побуждаемый упрямствомъ моего характера, хотя я и рѣшился выдти изъ залы, но слова ея меня остановили, и я ступилъ одинъ шагъ впередъ. Нѣтъ, сестрица! отвѣчалъ Генералъ: я хочу поступить въ семъ дѣлѣ какъ должно; упрекъ Сент-Клера справедливъ; я не долженъ былъ осуждать его не выслушавъ. Тогда оборотясь ко мнѣ, онъ прибавилъ: я требую, чтобъ ты сдѣлалъ мнѣ объясненіе, коего у тебя спрашивалъ. Но скажи мнѣ сначала, отъ чего ты хромаешь и отъ чего чулки твои окровавлены? Я примѣтилъ эта только теперь.
"Спросите у вашего племянника, отвѣчалъ я съ тѣмъ же упорствомъ и смѣлостію. Генералъ оборотился къ Лорду Жону, а его мать просила опять брата своего позволить мнѣ выдти. Монтей ничего не отвѣчалъ; но вставши со стула и подошедши ко мнѣ, крѣпко схватилъ за руку. Упрямый молодой человѣкъ! сказалъ мнѣ онъ: приказываю тебѣ отвѣчать мнѣ смѣло, чья это кровь, твоя или Жона. Подобно оленю въ когтяхъ льва, я почувствовалъ, что мое сопротивленіе было безполезно; онъ самъ развязалъ подвяску, спустилъ чулокъ и открылъ по верхъ колѣна большую рану, чрезвычайно воспаленную. Что это? сказалъ онъ съ гнѣвомъ: отвѣчай Жонъ, кто ранилъ этого мальчика столь ужаснымъ образомъ, не ты ли?
"Въ самомъ дѣлѣ дядюшка, сказалъ Лордъ Жонъ, я далъ ему только легкій ударъ шпорами маленькой спичкой, которая не можетъ сдѣлать такой раны. — Наконецъ, сказалъ Генералъ, истина оказывается во всемъ своемъ блескѣ, я уже въ состояніи теперь узнать ее. Онъ приказалъ слугѣ позвать своего Лѣкаря; онъ пришелъ, и Генералъ самъ, посадивъ меня на стулъ, приказалъ ему посмотрѣть мою ногу. Лѣкарь при первомъ взглядѣ объявилъ, что она была опасно воспалена, и по наружности раны онъ судилъ, что она заключала постороннее тѣло, которое необходимо нужно вынуть, и что я много долженъ вытерпѣть отъ сей операціи. Физіономія Генерала совсѣмъ перемѣнилась отъ гнѣва. Лордъ Роскелинъ погрозилъ своему сыну, который началъ плакать. Графиня, не могшая, какъ она говорила, сносить виду крови, и которая предвидѣла, что операція не обратится въ пользу ея любезному дитяти, взяла его за руку и вывела; Графъ скоро за ней послѣдовалъ.
"Я затрепеталъ при видѣ инструмента, которой Лѣкарь держалъ въ рукѣ и отдернулъ ногу. Генералъ тономъ дружескаго упрека сказалъ мнѣ: возможноли, Сент-Клеръ, чтобы ты, перенося эту рану цѣлый день, струсилъ при видѣ ланцета! Я не ожидалъ этого отъ тебя, отъ такого смѣлаго мальчика.
"Насмѣшка Генерала имѣла дѣйствіе, коего онъ ожидалъ. Я протянулъ ногу и безъ малѣйшей жалобы вытерпѣлъ, какъ Лѣкарь разширилъ рану и вытащилъ оттуда съ трудомъ спицу по крайней мѣрѣ въ палецъ длины, которая очень-крѣпяо вонзилась въ мясо отъ усилій, кои дѣлалъ я ходя цѣлый день.
"Операція кончилась. Генералъ поцѣловалъ меня въ первой разъ. Сент-Клеръ! сказалъ онъ мнѣ: ты въ самомъ дѣлѣ добрый мальчикъ, но нѣсколько упрямъ. Съ этой минуты я не хочу болѣе судить по поверхности, но въ этомъ случаѣ мое сужденіе, а не сердце было несправедливо.
"Одобреніе этого великодушнаго и знаменитаго Господина, который поступалъ со мною такъ дружественно, превозмогло всю мою твердость; я залился слезами и кинулся бы на колѣна, естьли бы рана то позволила; но я осмѣлился сжать его въ своихъ объятіяхъ, и сказалъ ему: я виноватъ, очень виноватъ, чувствую это; я поступилъ съ Лордомъ Жономъ очень грубо, былъ дерзокъ съ его матерію; я въ томъ искренно разкаяваюсь; можете ли вы простить меня?
"Онъ еще поцѣловалъ меня, это будетъ, я думаю, урокомъ для обоихъ васъ. Жонъ имѣетъ въ немъ нужду, мать портитъ его своею излишнею нѣжностію. Лордъ Роскелинъ разсудительнѣе, но онъ слабъ и не умѣетъ сопротивляться женѣ своей. Поди, другъ мой, подопрись моею тростію, сказалъ онъ мнѣ, подавая ее; поди отдохнуть въ твоей комнатѣ; положи ногу на табуретъ и оставайся тамъ, сколько будетъ нужно; я скоро навѣщу тебя.
"Я никогда не зналъ, что произошло между Генераломъ и его фамиліею; знаю только, что онъ сильно защищалъ мою сторону и что послѣ жаркаго между ими спору Лордъ и Лади Роскелинъ уѣхали на другой день изъ Замка съ своимъ сыномъ.
"Мало времени потребно было, чтобы вылѣчить мою ногу и возвратить мнѣ прежнее проворство; я опять началъ служить Генералу, коему ежедневно становился драгоцѣннѣе; онъ даже взялъ меня подъ свое покровительство и сдѣлался моимъ наставникомъ; имѣлъ снисхожденіе научить меня сражаться, управлять дротикомъ и мечемъ. Шесть часовъ дня посвящены были урокамъ изъ литтературы, въ коей я совершенно былъ незнающъ, и для сего предмета онъ повѣрилъ меня попеченіямъ монаха сосѣдняго монастыря.
"Поощряемый одобреніемъ, которое мой благодѣтель дѣлалъ моему прилѣжанію и еще болѣе желаніемъ ему нравиться, я чрезвычайно старался заслужить его похвалу и дѣлалъ быстрые успѣхи. Такимъ образомъ прошли два мѣсяца.
"Однажды, какъ Генералъ Давалъ мнѣ уроки фехтованья въ большой залѣ, объявили о приходѣ отца моего Мак-Крея; Монтей приказалъ его тотчасъ ввести. — Хотя я очень радъ былъ его увидѣть, но мое удовольствіе было смѣшано съ боязнію, что не пріѣхалъ-ли онъ увезти меня въ Форай, и я не могъ снести мысли оставить моего благодѣтеля.
"Генералъ принялъ его болѣе въ дружествомъ, нежели съ важностію своего достоинства, онъ приказалъ подать закусокъ, пожалъ у него руку въ знакъ дружбы и удовольствія, говоря ему: ты хорошо сдѣлалъ, Мак-Крей, что пріѣхалъ напомнить намъ нашу должность; я совсѣмъ почти забылъ, что ты на свѣтѣ и что Сент-Клеръ твой сынъ; да и онъ съ своей стороны почиталъ меня также за отца.
"Мак-Крей казался смущеннымъ милостію Генерала и его со мною дружескимъ обхожденіемъ; онъ смѣшался въ своемъ отвѣтѣ и казался угнѣтаемымъ тягостными воспоминаніями, о которыхъ не смѣлъ говорить, и которыя примѣтно его безпокоили. Наконецъ послѣ длиннаго предисловія и множества запинательствъ онъ приступилъ къ своей рѣчи. Милостивѣйшій Государь! сказалъ онъ: мой сынъ очень долго пользовался вашими милостями; мать желаетъ его нетерпѣливо видѣть.
"Мать моя желаетъ видѣть меня! повторилъ я съ обыкновенною своего горячностію: она мнѣ говорила всегда; что домъ ея становился раемъ, когда я въ немъ не былъ. Генералъ улыбнулся, и самъ Мак-Крей не могъ удержаться отъ смѣху. Ты былъ тогда великій шалунъ, сказалъ онъ, который каждый день ворочалъ все въ домѣ вверхъ дномъ, а женщины не любятъ безпорядка.
"Я боюсь, отвѣчалъ я, что совсѣмъ не исправился и что еще хуже будетъ, естьли возвращусь.
"Выдь, Сент-Клеръ, сказалъ мнѣ Генералъ: надобно поговорить объ одномъ дѣлѣ съ отцомъ твоимъ.
"Я повиновался и вышелъ; но Генералъ разсказалъ мнѣ послѣ весь свой разговоръ съ Мак-Креемъ. Я люблю твоего сына, сказалъ онъ ему: намѣренъ дать въ немъ храбраго защитника отечеству, и для того желаю еще его у себя оставить. Изъ любви къ нему я постараюсь и о тебѣ; твое судно очень мало, продай его, а я куплю тебѣ другое побольше; ты увеличишь чрезъ то свою торговлю. Я замѣтилъ также въ Мораѣ землю возлѣ твоего дому; я дамъ тебѣ двадцать десятинъ пахатной земли, и послѣ моей смерти она собственно тебѣ будетъ принадлежать.
"Удивленіе Мак-Крея воспрепятствовяло ему говорить; онъ смотрѣлъ на Генерала, какъ будто сомнѣваясь въ томъ, что слышалъ.
"Что это значитъ? сказалъ Монтей: кажется, ты не вѣришь словамъ моимъ.
"Простите, милостивый Государь! сказалъ наконецъ Мак-Крей; ваши милости столь велики, что отнимаютъ у меня способность выразить вамъ благодарность. Мой Сент-Клеръ хорошій мальчикъ, я согласенъ, и часто говорилъ женѣ своей, что онъ сдѣлалъ бы честь человѣку, знатнѣйшему меня; но она противнаго мнѣнія. — Знатность перемѣняетъ нравы, говоритъ пословица, и не обманываетъ. Кати-Лори была молодая и простая дѣвушка по моему сердцу, когда она уѣхала изъ Кетнеса гдѣ мы тогда жили, чтобы служить знатной Дамѣ въ полуденной Шотландіи. Она имѣла только семнадцать лѣтъ; простой корсетъ и коротенькая юбка придавали ей видъ лани! О, какъ она тогда была мила! и еще болѣе кротка, какъ овечька. — Вы видите, какъ я грубъ теперь; однакожъ плакалъ, какъ дитя, при ея отъѣздѣ; послѣ этого она писала ко мнѣ, чтобъ я пріѣхалъ на ней жениться; сердце мое сдѣлалось отъ сего легкимъ какъ перо, и я не заставилъ себя дожидаться долго. Недумайте, Сударь, чтобъ это было для денегъ, о коихъ писала, что будто бы получила; для нихъ я не такъ бы скоро къ ней пріѣхалъ. Хотя она уѣхала изъ Кетнеса уже пять лѣтъ, но я любилъ ее какъ въ день отъѣзда, и всегда она была предъ моими глазами. Но сказать правду, я съ трудомъ могъ узнать ее, когда увидѣлъ такъ хорошо наряженную по французски, какъ знатную Даму; никакъ не льзя было повѣрить, чтобъ это была Кати-Лори маленькая Монтаньярка Кетнеса.
"Генералъ не имѣлъ любопытства знать исторію любви Кати-Лори и Мак-Крея; но онъ не хотѣлъ прервать его. Наконецъ, воспользовавшись минутою молчанія, онъ сказалъ ему благосклонно: когда соединеніе сердецъ совершенно, никакое различіе въ обрашеніи и платьѣ не можетъ, прервать его; но что касается до Сент-Клера, то жена твоя, я не сомнѣваюсь, почтетъ себя щастливою, видя сына своего поставленнымъ гораздо выгоднѣе въ свѣтѣ, нежели какъ ограниченные ея способы дозволяли ей надѣяться, потом, что я сдержу свое обѣщаніе. Сент-Клеръ будетъ воспитанъ во все продолженіе моей жизни, какъ бы родной мой сынъ, и я не оставлю его умирая.
"Мак-Крей еще сопротивлялся. — Богъ знаетъ, говорилъ онъ, приложа руку къ сердцу, какъ я люблю этого мальчика, и радовался бы его щастію; но Кати…..
"Она также будетъ тому радоваться, сказалъ Генералъ: будь въ томъ увѣренъ? матери очень рѣдко не любятъ своихъ сыновей.
"Проклятіе тѣмъ, которые въ томъ виновны! сказалъ Мак-Крей съ жаромъ.
"Такъ чтожъ? возразилъ Генералъ съ веселостію: дѣло и кончено; Сент-Клеръ будетъ посѣщать васъ ежегодно, хотя я хочу быть ему вмѣсто отца, но не должно, чтобъ онъ забывалъ, что природа дала ему родителей. Поди выбери: хорошее и крѣпкое судно; ты не будешь имѣть недостатка въ деньгахъ, и когда твоя Кати такъ желаетъ видѣть своего сына, но мы будемъ первые, коихъ ты отвезешь въ Левсъ.
"Сердце Мак-Крея, отъ природы честное, было тронуто великодушіемъ Генерала и его милостями. — Пусть я не буду благополучнымъ на землѣ и не получу спасенія на небѣ, естьли солгу предъ вами, сказалъ онъ, приложивъ руку къ сердцу; естьлибъ я былъ властенъ, то съ удовольствіемъ отдалъ бы вамъ этого мальчика; но я связанъ клятвою никогда съ нимъ не разставаться.
"Связанъ клятвою! возразилъ Монтей съ величайшимъ удивленіемъ: кѣмъ? не женою ли своей? — Но я согласенъ на все; ибо знаю, что любовь къ сыну обязываетъ васъ принять мои предложенія. Однакожъ я не люблю обманывать; повторяю тебѣ, купи большое судно и прими двадцать десятинъ земли, кои я тебѣ подарилъ, но съ условіемъ, чтобъ ты употребилъ съ нихъ доходы для твоего сына, Сент-Клера.
"Мак-Крей кинулся къ ногамъ Генерала и поцѣловалъ полу его платья, не могши говоритъ. Въ эту минуту одинъ изъ монаховъ, по имени Тамасъ, который давалъ мнѣ уроки, вошелъ въ залу; это былъ рѣдкой человѣкъ; онъ соединялъ съ присутствіемъ духа образованный умъ, проницательность, быстрое и вѣрное сужденіе и великое познаніе человѣческаго сердца, который онъ умѣлъ пользоваться по своей волѣ. Видя положеніе Генерала и Мак-Крея, онъ остановился, боясь имъ помѣшать, и хотѣлъ выдти; но Монтей удержалъ его и разсказалъ все произшедшее. — Окончивши, онъ прибавилъ: мнѣ очень хотѣлось, отецъ Томасъ, оставить у себя сына этого честнаго человѣка, коего я люблю, какъ своего собственнаго, и которой много обѣщаетъ, но Мак-Крей, отказываетъ мнѣ въ томъ, ссылаясь на клятву. Вы очень кстати пришли, чтобъ быть между нами судьею.
"Отецъ Томасъ слышалъ это повѣствованіе съ величайшимъ вниманіемъ; когда Генералъ окончилъ, онъ сказалъ: ясно вижу, Генералъ, что щастіе и благополучіе этого мальчика есть ваша единственная цѣль, и я не могу понять, какая можетъ быть столь важная причина, чтобъ пренебрегать предложенія столь выгодныя для него, но вы сказали, что клятва его связывала; въ такомъ случаѣ я поздравляю его съ тѣмъ мужествомъ, съ коимъ можетъ онъ сопротивляться свѣтскимъ прелестямъ для небесныхъ сокровищъ; но меня дѣйствительно удивляетъ то, что здѣсь нѣкто думаетъ имѣть право налагать клятву отцу и обязывать его, оставить сына своего въ низшемъ состояніи, когда щастіе и благодѣянія соединяются, чтобъ его возвысить; однакожъ клятва всегда священна. Естьли она не вымучена съ худымъ намѣреніемъ, то должна быть хранима даже въ опасности жизни: ибо клятва, добровольно произнесенная, въ ту же минуту расписывается на небесахъ и святые ей свидѣтели.
"Моя записана въ адѣ, вскричалъ Мак-Крей, а свидѣтели ей дьяволы; подобная Еввѣ Кати привела меня къ бѣдствію. Теперь же, чтобы умножить мѣру моего беззаконія, я долженъ быть неблагодарнымъ къ моему благодѣтелю.
"Естьли ты худо сдѣлалъ, сказалъ ему монахъ, то раскаяніе въ твоей власти: испытай твое сердце и прости въ совѣсти. Есть ли твоя клятва произнесена съ добрымъ намѣреніемъ, я повелѣваю тебѣ именемъ Божіимъ, Коего имѣю честь быть служителемъ, не позволять себѣ прельститься убѣжденіемъ, или выгодою, чтобъ преступить ее; но когда эта клятва дерзкая и порочная, покайся въ ней по совѣсти, естьли не хочешь быть погруженнымъ въ вѣчную погибель.
"Мак-Крей поблѣднѣлъ, выраженіе ужаса распростерлось по его физіономіи; сказали бы, что онъ видѣлъ уже сатану овладѣвающимъ его душею; онъ сложилъ свои руки и поспѣшилъ сказать: святый отецъ и помолитесь за меня: я не отецъ мальчику.
"Какой гнусной вымыселъ! сказалъ Генералъ съ гнѣвомъ: я не хочу больше слушать; прощаю тебѣ твой отказъ, но не ложь, можноли отказываться отъ такого сына, какъ Сент-Клеръ?
"Но чему знаете вы, что онъ лжетъ? сказалъ отецъ Томасъ: сердце его открыто предъ Богомъ: одинъ Онъ можетъ судить его.
"Простилте меня, отаецъ мой, отвѣчалъ Монтей: я хочу выдти; этотъ человѣкъ лжетъ, говорю я; весь Форай знаетъ, что Сент-Клеръ сынъ его. Говорте съ нимъ еще, естьли хотите, то заставьте его признаться въ обманѣ. Прощай, Мак-Крей! ты можешь увезти своего сына,
"Благородный господинъ! умоляю васъ, останьтесь, естьли я откажусь отъ моей клятвы, отецъ мой, естьли открою истину, простится ли мнѣ грѣхъ мой?
"Повторяю тебе, Мак-Крей, сказалъ отецъ Томасъ: естьли твоя клятва праведна и дана съ честнымъ намѣреніемъ, то заклинаю тебя хранить ее какъ священную; но естьли она, произнесена безчестно, или въ намѣреніи гнусномъ и порочномъ, изторгни ее изъ твоего сердца: повергнись тогда въ объятія твоего Спасителя и надѣйся на Его милосердіе. При подножіи святыхъ олтарей я и братья мои будемъ молиться за тебя; наши молитвы и твое разкаяніе возпарятъ вмѣстѣ къ небу и обрѣтутъ милость Божію,
"Да ниспошлетъ Онъ ее на меня, сказалъ Мак-Крей: но, отецъ мой! я увѣренъ въ томъ, что объявивши эту тайну, буду почтенъ обманщикомъ; почтенный Генералъ обвинитъ меня во лжи еще болѣе, нежели теперь, и можетъ быть накажетъ меня, какъ клеветника; ибо я долженъ отнести стыдъ моего поступка на знаменитѣйшую кровь Шотландіи, и чтобъ обрѣсти рай, долженъ провести жизнь мою въ темницѣ.
"Генераль посмотрѣлъ на него съ состраданіемъ, какъ смотрятъ обыкновенно на помѣшавшагося, и опять хотѣлъ выдти; но Мак-Крей умолялъ его остаться.
"Благородный Монтей! или я худо знаю, сказалъ отецъ Томасъ: вашъ характеръ, который столь справедливъ чтобъ не осуждать сего человѣка по поверхности; чтожь касается до стыда, о коемъ ты говоришь, сказалъ онъ, обратясь къ Ман-Крею, оставь его пасть на тѣхъ, кои того достойны: преступленія оскверняютъ также и знаменитѣйшія фамиліи, какъ самыя низкія; и есть ли даже несправедливая власть угрожаетъ тебѣ, то гораздо лучше перенести послѣдствіе для спасенія души своей во глубинѣ самой темницы: духъ міра и утѣшенія изольется на тебя, естьли ты будешь справедливъ.
"Тайный ужасъ, казалось, еще обладалъ умомъ Мак-Крея. Обѣщайте мнѣ ваше прощеніе, благородный Господинъ, сказалъ онъ Генералу, ибо я разскажу вамъ длинную повѣсть.
"Безполезно обѣщать прощеніе въ проступкѣ, до меня не касающемся; но естьли это принесетъ тебѣ удовольствіе, то я его обѣщаю. Благодарю васъ, милостивый Государь! я напередъ знаю, что вы почтете меня обманщикомъ; но клянусь душею, что скажу вамъ совершенную истину.
"Монтей, которой по началу ожидалъ отъ него какой-нибудь простонародной повѣсти о невѣрностяхъ Мистрисъ Мак-Крея, предполагаемыхъ или истинныхъ, не чувствительно принялъ въ ней участіе, и приказалъ ему начать ее безъ боязни. Мак-Крей приготовился повиноваться, но отецъ Томасъ его предупредилъ, и снявъ Распятіе съ груди своей, сказалъ ему: вотъ священный символъ нашей вѣчной надежды; онъ сдѣланъ изъ древа истиннаго креста, взятаго изъ святой гробницы въ Іерусалимѣ; поднеси его съ благоговѣніемъ къ устамъ своимъ и поклянись предъ нимъ ничего не говорить противнаго истинѣ, Мак-Крей поцѣловалъ крестъ и началъ повѣсть.
«Но уже поздно, сказалъ Сент-Клеръ; разстанемея на этотъ вечеръ; завтра я разскажу вамъ обѣщанную исторію Мак-Крея.» Всему обществу досадна была эта остановка, особенно Рандольфу, коего душа была прикована къ словамъ отца его, и который желалъ бы все узнать въ этотъ же вечеръ. Всѣ раздѣляли его нетерпѣніе, и всѣ знали эту исторію по частямъ; но никто не слышалъ ее со всѣми подробностями, столъ занимательными для каждаго изъ тѣхъ, кои слушали Сент-Клера.
ГЛАВА IV.
править"Друзья мои! сказалъ Сент-Клеръ, когда они собрались: я оставлю на минуту мое повѣствованіе, чтобы разсказать повѣсть Мак-Крея, есть ли не совершенно въ тѣхъ самыхъ словахъ, которыми выражался онъ, то по крайней мѣрѣ въ томъ порядкѣ, въ какомъ разсказывалъ онъ Генералу и монаху, слушавшимъ его со вниманіемъ.
"Я родился, сказалъ онъ имъ, въ Графствѣ Кетнесъ; отецъ мой и отецъ Кати-Лори были друзья и сосѣди между собою. Я любилъ ее съ самаго дѣтства, и думалъ, что и она также любила меня; но чувства наши были совершенно различны. На шестнадцатомъ году ея возраста я предложилъ ей свою руку и работу къ снисканію пропитанія, какъ то дѣлали родители наши для своихъ ceмействъ, но Кати не хотѣла о томъ и слышать; она требовала, чтобы мы ожидали этого до тѣхъ поръ, пока оба пріобрѣтемъ по нѣкоторой суммѣ денегъ для заведенія хозяйства и какъ одна изъ сестеръ ея пошла въ услуженге къ одной Дамѣ въ Эдинбургъ, то ничто не могло воспрепятствовать Кати ей сопутствовать, чтобы также найти себѣ мѣсто. Мы поклялись въ вѣчной вѣрности, раздѣлили пополамъ свои деньги, перемѣнялись кольцами и разстались. Послѣ отъѣзда Кати я также съ своей стороны хотѣлъ выработать что-нибудь, и купивъ маленькое рыбачье судно, скоро сдѣлался опытнымъ рыбакомъ, и такъ успѣлъ въ этомъ, что могъ уже отложить въ сторону маленькую сумму денегъ для будущаго нашего обзаведенія, о чѣмъ я не замедлилъ увѣдомить мою любезную Кати, къ коей написалъ съ путешествующимъ купцомъ. По возвращеніи своемъ онъ привезъ мнѣ отвѣтъ; Кати поздравляла меня съ успѣхами и просила быть трудолюбивымъ и бережливымъ, естьли хочу получить ея руку, и оканчивала увѣдомленіемъ, что она принята первою горничною дѣвушкою ко вдовѣ Генерала Монтея, которая послѣ его смерти жила въ Эдинбургъ съ своею дочерью.
"Это безъ сомнѣнія о моей мачихѣ и сестрицѣ говоришь ты? спросилъ Генералъ.
"Точно о нихъ, отвѣчалъ Мак-Крей. Вы, благородный Господинъ, были тогда въ святой землѣ; вашъ родитель умеръ чрезъ нѣсколько лѣтъ послѣ вдова его съ Лади Маріанною, теперешнею Графинею Роскелинъ, жила въ Эдинбургѣ. Съ этого времени я получалъ частыя извѣстія отъ Кати; между прочимъ узналъ отъ нее, что Лади Монтей умерла и что молодая и прекрасная дочь ея выпросила позволеніе у опекуновъ своихъ жить одной въ домѣ Эдинбургскомъ. Она почиталась самою благоразумнѣйшею и цѣломудреннѣйшею дѣвицею лѣтъ своихъ.
"Генералъ съ благосклонностію улыбнулся и прервалъ еще Мак-Крея. Такъ, сказалъ онъ, сестрица этимъ славилась; правда, что она портитъ не много своего сына, но это только и есть ея слабость и единственная вина, въ которой можно ее упрекать. Продолжай, Мак-Крей; я очень радъ, что ты и жена твоя знакомая нашей фамиліи.
,,Мак-Крей нѣсколько смутился, онъ забылъ, на чемъ остановился, и надобно было ему напомнить. Тогда онъ пришелъ въ себя и продолжалъ: четыре года протекли такимъ образомъ, какъ я, къ великому моему удивленію, я получилъ письмо отъ Кати съ нарочнымъ; она просила меня тотчасъ ѣхать въ Эдинбургъ чтобъ на ней жениться, имѣя надежду, говорила она, получить, что-нибудь для нашего хозяйства…
"Генералъ улыбнулся. Я понимаю, сказалъ онъ тихо отцу Томасу, отъ чего Мак-Крей не отецъ Сент-Клера. Монахъ ничего не отвѣчалъ. Мак-Крей продолжалъ: удивившись чрезвычайно этому письму, я тотчасъ повиновался прозьбѣ Кати и съ радостнымъ сердцемъ — ибо я любилъ ее — отправился въ путь съ посланнымъ, которой и привезъ меня въ маленькой уединенной домикъ въ самомъ предмѣстіи города.
"Чрезъ нѣсколько минутъ послѣ моего пріѣзда Кати пришла ко мнѣ; она сдѣлалась столь прекрасною Дамою, что я едва узналъ и почти стыдился ее. Но она обрадовала меня, сказавъ, что сердце ея ко мнѣ не перемѣнилось. Мы говорили о своей свадьбѣ, она сказала мнѣ, что получила на то позволеніе отъ Госпожи своей, Лади Маріанны, которая сама должна была выдти за Графа Роскелина по возвращеніи его изъ Франціи, куда уѣхалъ онъ уже нѣсколько времени посланникомъ.
"Мы обвѣнчались чрезъ нѣсколько дней. Тогда Кати сдѣлалась со мною откровеннѣе; она заставила меня прежде поклясться, что никому не открою тайны, которую хотѣла она мнѣ повѣрить; потомъ сказала, что естьли я исполню совершенно, чего отъ меня потребуютъ, то составлю тѣмъ наше щастіе… Ахъ! я страшусь продолжать; вы обвините меня во лжи, и однакожъ мнѣ нѣтъ никакой пользы скрывать истину.
"Генералъ приказалъ ему продолжать безъ боязни; ибо онъ видѣлъ его замѣшательство. Заикаясь нѣсколько времени, Мак-Крей началъ говорить съ трепетомъ: Кати каконецъ сказала мнѣ, что Госпожа ея, что Лади Маріанна… была….. беременна…..на сносяхъ…..
"Нещастный! Вскричалъ Генералъ, топнувъ ногою и ударивъ кулакомъ объ столъ. Это ужасно слышать; ты лжешь, гнусный клеветникъ! ты лжецъ или бездѣльникъ! Сестрица не только признана прекраснѣйшею изъ Шотландскихъ дѣвицъ, но также благоразумнѣйшею и цѣломудреннѣйшею: никто не смѣлъ нападать, кромѣ тебя, на ея добрую славу и честь, она признана во всей Шотландіи примѣромъ всѣхъ дѣвицъ. Признайся во лжи твоей! или я исторгну ее изъ твоего сердца, бездѣльникъ!…
"Мак-Крей трепеталъ, но отецъ Томасъ ободрилъ его. Прошу васъ, будьте спокойнѣе и терпѣливѣе, сказалъ онъ Генералу: позвольте этому человѣку окончить сію повѣсть; естьли она ложная, то ваша горесть можетъ излиться, когда онъ окончитъ. Вспомните, что онъ говорилъ предъ высочайшимъ Сердцевѣдцемъ, предъ Которымъ не льзя солгать; естьли же окажется, что онъ сказалъ правду, то какъ вы будете стыдиться тогда своего гнѣва! Генералъ умолкъ, и монахъ приказалъ Мак-Крею продолжать. Кати сказала мнѣ, что Лади Маріанна давно любила Графа Роскелина; что бракъ ихъ былъ остановленъ смертію ея матери; что въ эту остановку онъ былъ назначенъ Королемъ для тайнаго порученія во Францію, отъ коего онъ не могъ отказаться, не обезславивъ себя, и которое требовало скораго отъѣзда. Съ самой смерти Лади Монтей, Лади Маріанна жила одна, и наслажадясь полною свободою, коею она одолжена была славѣ о своемъ цѣломудріи, она забыла ее на минуту, и Графъ Роскелинъ получилъ права супруга, прежде нежели имѣлъ это названіе. Чрезъ нѣсколько мѣсяцовъ послѣ его отъѣзда Лади Маріанна примѣтила, что ея проступокъ могъ обнаружиться и что она будетъ матерью, не сдѣлавшись супругою; отчаяніе и стыдъ овладѣли ею. Безъ Кати, коей она повѣрила свою тайну, она лишила бы себя жизни; ибо рѣшилась не пережить стыда своего, естьли узнаютъ; ея слабость, наслаждаясь славой безъ всякаго сомнѣнія, которая возвышала ее передъ всѣми женщинами. Она не могла перенести мысли пасть съ престола, на которой возвела ея гордость, а не добродѣтель. Теперь, сказала Кати, я изъясню тебѣ, чего отъ насъ требуютъ. Черезъ мѣсяцъ окончится ея беременность, которую она умѣла скрыть отъ всѣхъ; тогда она пріѣдетъ тайно въ этотъ домъ, который я наняла подъ твоимъ именемъ. Она родитъ здѣсь, и какъ можно скорѣе возвратится въ свое жилище.
"Хотя я ни одному слову не вѣрю въ этой сказкѣ, прервалъ Генералъ: но любопытенъ знать, можешь ли ты сказать, въ которомъ кварталѣ былъ домъ сестры моей? Онъ былъ, отвѣчалъ не запинаясь Мак-Крей, на лѣвой сторонѣ церкви Голироода, дорога къ дому усажена въ три ряда деревьями, онъ невеликъ, но великолѣпно убранъ; мать Лади Maріанны купила его, чтобъ быть поближе къ Лѣкарямъ.
"Ты хорошо приготовился и вѣрно описалъ; продолжай. Кати извѣстила меня о взятыхъ мѣрахъ и заключила сими словами: я, мой милый Мак-Крей, принимаю на себя стыдъ. быть слишкомъ рано матерью, и обѣщаюсь признать дитя своимъ; ты совершенно не извѣстенъ въ Эдинбургѣ; не извѣстно также и то, что пятнадцать только дней, а не восемь мѣсяцовъ прошло послѣ того, какъ ты женился на своей Кати; никто не станетъ того изслѣдовать; теперь, когда я уже твоя жена, это все равно для людей нашего разбора. Я понялъ тогда, для чего меня такъ скоро призвали, и что выгода болѣе, нежели любовь, была этому причиною; но я столько любилъ Кати, что не могъ ни въ чемъ ей отказать, и согласился на все, чего она хотѣла.
"Чрезъ пятнадцать дней она перестала ходить для услугъ къ Лади Маріаннѣ, что дѣлала каждое утро съ самой нашей свадьбы; она послала меня сказать своей Госпожѣ, что была больна. Мнѣ было приказано сдѣлать, это объявленіе слугамъ и просить ихъ доложить о томъ Госпожѣ; я сдѣлалъ, что мнѣ было сказано. Минуту спустя, лакей сказалъ мнѣ, что Милади желала говорить со мною; онъ ввелъ меня къ ней. Заставивши меня повторить все, что я сказалъ слугамъ. она отвѣчала мнѣ съ величайшею благосклонностію, и принимала много участія въ положеніи жены моей; потомъ сказавши мнѣ, что она навѣститъ ее, дала мнѣ золотую монету и приказала всѣмъ ее довольствовать. Въ первый еще разъ я видѣлъ Лади Маріанну и разсматривалъ ее со вниманіемъ: черты лица ея были благородны и правильны; она имѣла видъ Королевы, физіономія и ея взоръ выражали цѣломудренность и гордость; она была такъ величественна и прекрасна; ея походка была столь отлична, что едва можно было замѣтить перемѣну ея таліи, къ сокрытію своей способствовало также ея платье; оно состояло изъ длинной розы, покрывавшей ея съ плечь до самыхъ ногъ. Естьли бы я не зналъ, то могъ бы усомниться въ приготовляемомъ произшествіи, въ чемъ бы никто не могъ осмѣлиться подозрѣвать ее. Съ этого дня мало проходило времени, чтобъ Лади Маріанна не видала Кати, Люди ожидали ее у дверей нашихъ; часто даже она отсылала ихъ и оставалась у насъ по нѣскольку часовъ. Наконецъ назначенное время пришло; она пріѣхала однажды поутру ранѣе обыкновеннаго и чувствовала уже муки, но не показала ни малѣйшаго знака оныхъ, отсылая людей своихъ и приказывая имъ возвратиться въ полдень. Она тотчасъ ушла съ женою моею въ комнату, которую сдѣлали очень тайною; я былъ посланъ на другой конецъ города сыскать бабку, съ приказаніемъ сказать ей, что это было для жены моей. Я все исполнилъ и привелъ бабку. Чрезъ три часа Кати; неся въ рукахъ новорожденнаго, пришла въ комнату, гдѣ я былъ, и положила его ко мнѣ на руки, сказавъ: вотъ сынъ, коего отцемъ я сдѣлала тебя безъ большаго труда; ты можешь кормить его также, какъ и я; теперь отошли бабку съ этими деньгами. Она скоро возвратилась съ колыбелью, которую прежде приготовила, положила туда малютку и приказала мнѣ усыпить его. Въ полдень люди Лади Маріанны возвратились. Кати съ печальнымъ видомъ сказала имъ, что ея любезная Госпожа чувствуетъ такую головную боль, что она принуждена была положить ее на постель свою, гдѣ она проведетъ нѣсколько часовъ въ спокойствіи; что она приказала имъ возвратиться ввечеру; и сказавши это, Кати ушла отъ нихъ, чтобъ помогать Госпожѣ своей.
"Между тѣмъ я обремененъ былъ попеченіемъ о дитяти; Кати принесла мнѣ питья, коего я давалъ ему по нѣскольку капель и тихонько качалъ его, не преставая смотрѣть на невиннаго малютку, который казался крѣпкимъ и здоровымъ; онъ сжималъ уже мои пальцы въ своихъ маленькихъ ручкахъ, и его прекрасные черные глаза, казалось, на меня смотрѣли. Я не могъ воспрепятствовать себѣ думать, что въ тысячу разъ было болѣе грѣха отвергать это милое дитя, нежели даровать ему жизнь.
"Генералъ, дѣлавшій примѣтныя усилія, чтобъ удержать гнѣвъ свой и чтобъ слушать спокойно Мак-Крея, прервалъ его въ семъ мѣстѣ. Съ какимъ намѣреніемъ составляешь ты эту повѣсть? сказалъ онъ ему: этого я не могу понять; но я узнаю это, когда ты еще больше налжешь. Посмотримъ, что сдѣлалось съ этимъ чуднымъ ребенкомъ?
"Клянусь спасеніемъ души моей, это дитя есть Сент-Клеръ, за коего природа говоритъ вамъ; ибо онъ вашъ племянникъ, и ваша собственная кровь течетъ въ его жилахъ!
"Монахъ сдѣлалъ знаменіе креста. Генералъ затрепеталъ, но тотчасъ пришелъ въ себя, и сказалъ съ презрительною и недовѣрчивою улыбкою: по чести, Мак-Крей, у тебя болѣе воображенія и разума, нежели я думалъ; но въ этомъ случаѣ ты худо ихъ употребилъ. Я признаюсь, что сердечно привязанъ былъ къ твоему сыну и желалъ ему добра; но эта ужасная мысль сдѣлать изъ него должность, основанную на безславіи сестры моей, смущаетъ меня и разрушаетъ всѣ мои надежды. Ты не имѣешь болѣе нужды говорить; я не хочу тебя слушать; купи твое судно, я заплачу за него, и уѣзжай съ твоимъ сыномъ, котораго я постараюсь забыть. Бѣдная Маріанна! какъ на тебя ужасно клевещутъ! Я люблю и удивляюсь ей еще болѣе.
"Отецъ Томасъ удержалъ за руку Мак-Крея, хотѣвшаго выдти и обращаясь къ Генералу, сказалъ: этотъ человѣкъ есть недостойный мужъ, или вы съ нимъ несправедливо поступаете; въ первомъ случаѣ не могу ему позволить такъ выдти; я долженъ просвѣтить его, взять попеченіе о бѣдной душѣ и привести ее къ покаянію; естьлиже онъ сказалъ правду, то вамъ, Генералъ, должно разскаяться и наградишь его. Мак-Крей! я приказываю тебѣ продолжать, а васъ, Генералъ, прошу слушать его.
"Какъ вамъ угодно, сказалъ Генералъ. Ну, продолжай, Мак-Крей; ты поступаешь, какъ придворной и даже не краснѣешь; естьли бы ложь, твоя не касалась сестры моей, то она позабавилабы меня.
"Мак-Крей, остановился, но повторенное приказаніе монаха его ободрило, и онъ продолжалъ.
"Ввечеру люди возвратились съ лошадьми; Кати сказала имъ, что Лади Маріаннѣ лучше; но что голова ея была слишкомъ слаба, чтобъ можно было ѣхать на лошади и что они должны были привезти коляску. Люди поѣхали и возвратились поздно вечеромъ; Милади сѣла въ носилки; Кати за ней послѣдовала и оставила дитя и молока, чтобы давать ему пить. Въ ея отсутствіе я имѣлъ попеченіе о малюткѣ, который, спокойно и не крича, уснулъ у меня на рукахъ. Пусть не увижу, я царствія небеснаго, естьли не правда, что полюбилъ его съ этой ночи, какъ отецъ. Рано поутру Кати возвратилась; она уложила и одѣла дитя такъ хорошо, какъ я не могъ сдѣлать этого; въ полдень она мнѣ его опить поручила и возвратилась къ Госпожѣ своей, которая уже встала и сносила свое состояніе съ такою силой и мужествомъ, что не возможно было никому имѣть ни малѣйшаго подозрѣнія. Благородный Господинъ! я вижу, что вы слушаете меня съ нетерпѣніемъ, и я кончу мою повѣсть. Чрезъ пятнадцать дней Кати возвратилась въ одинъ вечеръ очень веселою; я былъ занятъ качаніемъ дитяти. Смотри, Мак-Крей, сказала она мнѣ: естьли мы получили дитя чрезъ мѣсяцъ послѣ нашей свадьбы, то также имѣемъ чѣмъ кормить его. Сказавши это, она положила въ ногахъ колыбели большой кошелекъ полный золота. Вотъ на первый разъ, сказала она, но сверхъ того мнѣ обѣщали ежегодно посылать знатную сумму. Отъ насъ требуютъ только, чтобы уѣхать съ нашимъ золотомъ и дитятею подалѣе; ибо до тѣхъ поръ, пока мы будемъ здѣсъ, Госпожа моя будетъ умирать отъ безпокойства, чтобы ее не подозрѣвали; она хочетъ, чтобъ мы тотчасъ уѣхали. Но не хочетъ ли она видѣть своего прекраснаго младенца? сказалъ я: думаю, что она не хочетъ съ нимъ навсегда разстаться.
"Безъ сомнѣнія она не хочетъ этого, сказала Кати: къ чему послужитъ ей увидѣть его однажды, чтобы послѣ никогда не видать. Можешь быть увидевши, она будетъ о немъ сожалѣть; чтожъ до меня касается, то мнѣ очень пріятно беречь его до тѣхъ поръ, пока онъ у насъ; никто ничего не знаетъ; намъ хорошо станутъ платить, въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія; Лади слишкомъ этимъ занята, а мы также заняты храненіемъ тайны о дитятѣ. Но, Кати, сказалъ я ей, развѣ по возвращеніи Лорда Роскелина онъ не женится на Лади Маріаннѣ? Конечно онъ женится; они будутъ имѣть другихъ сыновей, коихъ можно признать, но что касается до этого, то онъ будетъ только сыномъ Мак-Крея и Кати. Почему знать, не будетъ ли онъ отъ того щастливѣе. Никогда Лади Маріанна, славящаяся болѣе своею добродѣтелію, нежели красотою, не признается, что она могла однажды совратиться съ пути строгаго цѣломудрія; она лучше хочетъ умереть, нежели потерять свою славу, и видѣть себя подверженною насмѣшкамъ женщинъ, коихъ пороки она сама столь часто порицала.
"Однако же, сказалъ я, чортъ меня возьми, естьлибы я захотѣлъ жениться на такой женщинѣ, бывши Лордомъ Роскелиномъ, хотябъ, она Шотландскую корону предлагала мнѣ съ своею красотою и мнимымъ цѣломудріемъ! — Истинно цѣломудренная призналась бы, что она не была цѣломудреннѣе другой и признала бы дитя свое.
"Кати не преставала говорить, что это не возможно. Послѣдствіе этого разговора было то, что дитя окрещено, какъ бы мой сынъ; онъ не имѣлъ крестнаго отца; въ календарѣ былъ тогда день Сент-Клера, и мы ему дали это имя. Чрезъ три дня мы уѣхали изъ Эдинбурга и Лади Маріанна никогда не видала своего дитяти. — Мы ѣхали потихоньку до Инвернеса. Проведши тамъ нѣсколько времени, я купилъ маленькое судно, чтобы торговать по берегамъ моря. Морское состояніе было всегда по моему вкусу, на этомъ суднѣ мы пріѣхали въ Левсъ, и я тамъ остался по желанію Кати, которая нашла это жилище пріятнымъ. Мы купили хорошій маленькій домикъ съ землею. Здѣсь Мистрисъ Мак-Крей была больше почитаема, нежели Кати-Лори въ горахъ. Она часто получала извѣстія отъ Лади Маріанны, которая; вышла замужъ по возвращеніи Лорда Роскелина; они имѣли чрезъ годъ послѣ свадьбы сына, что насъ увѣрило въ обладаніи маленькимъ Сент-Клеромъ. Не имѣя совсѣмъ дѣтей отъ Кати, я очень былъ радъ, что этотъ у меня остался, и думаю, забылъ бы, что онъ не былъ мой, естьли бы присылки денегъ отъ Лади Маріанны не воспоминали того самымъ пріятнымъ образомъ женѣ моей. Каждый годъ все это продолжалось до того времени, какъ вы пріѣхали въ Левсъ.
"Вотъ конецъ этой прекрасной исторіи! сказалъ Генералъ; я понялъ, какъ хорошо она сочинена, и отдаю тебѣ всю справедливость въ такомъ изобрѣтеніи; но, прибавилъ онъ съ грознымъ движеніемъ, не совѣтую тебѣ повторять этотъ вымыселъ никому. — Я, еще не кончилъ, сказалъ Мак-Крей: и что остается мнѣ сказать, заставитъ можетъ, быть васъ перемѣнишь обо мнѣ мнѣніе.
"Жена моя очень сердилась, благородный Господинъ, что вы были нашимъ гостемъ; она боялась, чтобъ это не было случаемъ открытія; но я сказалъ, что это было не возможно. Однакожъ, когда увидѣлъ, что вы приняли намѣреніе увезти Сент-Клера, я не могъ не видѣть десницы Провидѣнія и дѣйствія природы; мы страшились отпустить его съ вами, не осмѣливались также въ томъ отказать вамъ, и надѣялись, что онъ скоро возвратится; но хуже всего было, что вы увезли его сюда, гдѣ онъ могъ встрѣтить Графиню Роскелнъ.
"Она въ самомъ дѣлѣ его видѣла, отвѣчалъ Генералъ, и ея съ нимъ поступки показываютъ совершенно; что не существуетъ между ними ни малѣйшей кровной связи. Она его видѣла съ особеннымъ недоброжелательствомъ, что меня очень огорчило противъ нее.
"Увы! сказалъ отецъ Томасъ: это не доказательство; мало людей любятъ встрѣчаться съ тѣми, которымъ причинили зло! — Нарочный, котораго вы къ намъ прислали. говорилъ Мак-Крей, привелъ меня и жену мою въ величайшее безпокойство. Мы боялись, чтобъ Замкѣ Монтея Сент-Клеръ не встрѣтилъ истинную свою мать; судьба этого сына была, правда, ей совершенно не извѣстна; но имя Сент-Клера Мак-Крея не могло не открыть его; я надѣялся еще, что гордая Лади Маріанна не сдѣлаетъ никакого примѣчанія вразсужденіи этого мальчика, что она будетъ смотрѣть на него, какъ на простаго пажа, потому что вы его всегда называете другъ мой, милой мой.-- Намъ казалось возможнымъ, что она совсѣмъ не услышитъ его имени; мы были въ этомъ недоумѣніи, какъ получили, два мѣсяца тому назадъ, письмо отъ Лади Роскелинъ на суднѣ, которое пристало къ Левсу, шедши изъ Глазкова въ Бергенъ въ Норвегію.
"У тебя ли письмо? спросилъ поспѣшно Генералъ.
"Оно у меня, отвѣчалъ Мак-Крей: жена давала мнѣ его читать, и Небу угодно было, чтобъ оно осталось въ моихъ рукахъ; оно подтвердить слова мои. Сказавъ это, онъ вынулъ его изъ бумажника и подалъ Монтею. Генералъ развернулъ его, покраснѣлъ при видѣ письма и прочелъ въ немъ слѣдующее.
«Я надѣялась, что мои милости и благодѣянія къ тебѣ въ продолженіе столькихъ лѣтъ увѣрятъ меня въ твоей признательности и послушаніи; естьли это такъ, то какъ же сдѣлалось, что маленькой Сент-Клеръ въ Замкѣ Монтея? Это главнѣйшее мѣсто, гдѣ я должна бояться его присутствія; естьли ты хочешь пользоваться еще моими благодѣяніями, то пошли тотчасъ своего мужа привезти его къ тебѣ. Никто не можетъ имѣть права удерживать дитя чужое противъ воли его родителей, или таковыми признанныхъ. Естьли ты того хочешь, то не замедлишь мнѣ повиноваться; естьли же объ этомъ не постараешься, и я узнаю, что этотъ мальчикъ не возвратился туда, гдѣ долженъ быть, то мы будемъ тогда совершенно чуждыми одна другой: ты ничего обо мнѣ не услышишь, и ничего не получишь.
P.S. Естьли ты будешь повиноваться, то получишь скоро присылку денегъ.»
"Генералъ положилъ письмо и приказалъ съ мрачнымъ спокойствіемъ Мак-Крею окончить это; онъ еще имѣетъ сказать. Мак-Крей отвѣчалъ, что по полученіи этого письма онъ имѣлъ жаркой споръ съ своею женою, которая обвиняла его, что онъ былъ единственной причиною гнѣва Лади Роскелинъ, и настояла, чтобъ я ѣхалъ тотчасъ возвратить Сент-Клера. Я принужденъ былъ повиноваться для семейственнаго спокойствія, однакожъ съ сожалѣніемъ; ибо думалъ, что десница Провидѣнія помѣстила это дитя тамъ; гдѣ оно должно быть. Теперь, благородный Господинъ, хотя вы обвинили меня въ обманѣ и желаніи ввести въ вашу фамилію посредствомъ лжи моего сына; но я объявляю предъ Богомъ, что я невиненъ ни въ томъ, ни въ другомъ, и сказалъ правду. Ваши великодушные подарки проникли въ мое сердце; я думалъ, что буду ихъ недостоинъ. Безъ настоянія отца Томаса сія тайна осталась бы еще въ груди моей. Я не ищу и не желаю награды; жена моя никогда мнѣ этого не проститъ: Лади Роскелинъ, можетъ статься, до смерти будетъ меня гнать; но я исполнилъ мою обязанность, и это будетъ моимъ утѣшеніемъ.
"Мак-Крей! отвѣчалъ Генералъ: я не знаю, что думать объ этомъ дѣлѣ, и мой разумъ находится въ величайшемъ недоумѣніи. Я бы желалъ, есть ли это возможно обнаружить и увидѣть, какую и долженъ взять сторону. Естьли ты обманулъ меня, то долженъ знать, какія будутъ послѣдствія, и я сожалѣю о тебѣ; естьли же сказалъ правду, то ничего не потеряешь: я составлю твое щастіе. На этотъ разъ я приказываю тебѣ остаться нѣсколько дней въ Замкѣ и приказываю ничего не говорить Сент-Клеру.
«Мак-Крей обѣщалъ повиноваться, и Генералъ послалъ его отдыхать.»
ГЛАВА V.
править"Послѣ того? какъ вышелъ Мак-Крей, странная повѣсть, которую онъ разсказалъ, была предметомъ продолжительнаго разговора между Генераломъ и отцемъ Томасомъ. Сей послѣдній казался наклоннымъ вѣрить совершенно этой повѣсти. Первый очень бы желалъ въ ней усомниться; но обстоятельство письма, писаннаго его сестрою къ Кати Мак-Крей, было столь сильнымъ доказательствомъ, что не возможно было его отвергнуть. Хотя и не сказано въ этомъ письмѣ, какая польза была удалить этого ребенка, но надобно было, чтобы гордая Графиня Роскелинъ имѣла очень сильную причину заниматься столь неважнымъ предметомъ, какъ маленькой Сент-Клеръ, даже и тогда (это была первая его мысль), когда ея единственная цѣль была отдалить его отъ Генерала, надъ коимъ она видѣла, что онъ бралъ вліяніе. Это не объясняло, для чего она столь долгое время осыпала подарками эту фамилію, съ условіемъ хранить ихъ собственное дитя…
"По чести, сказалъ Генералъ, послѣ сихъ размышленій… естьли эта исторія справедлива, то слабость сестры моей есть малѣйшее изъ ея преступленій отвергать дитя свое, подвергать его всѣмъ нещастіямъ бѣдности и низкаго произхожденія, отнять у него право его рожденія, чтобъ скрыть свой поступокъ — стыдъ этой женщинѣ, естьли она въ томъ виновна! Я стыжусь, что она дочь отца моего.
"Послѣ вѣрныхъ доказательствъ его рожденія, сказалъ отецъ Томасъ, по праву законовъ Шотландскихъ бракъ его матери усыновляетъ Сент-Клера и дѣлаетъ его настоящимъ наслѣдникомъ Роскелиновъ. Ничего нѣтъ справедливѣе, отвѣчалъ Генералъ; но въ такомъ важномъ дѣлѣ я не могу совершенно повѣрить исторіи Мак-Крея; надобно его удержать здѣсь, a между тѣмъ поѣзжайте вы, отецъ Томасъ, въ Левсъ сказать его женѣ, что все открыто, не говоря кѣмъ и какимъ образомъ. Ея поступки и слова могутъ объяснить это дѣло. Монахъ согласился и приготовился къ отъѣзду.
"Во время отсутствія отца Томаса Мак-Крей находился въ Замкѣ и обращался со мною по-прежнему; однако же я замѣтилъ перемѣну въ обращеніи Генерала. Онъ не менѣе былъ со мною добръ, напротивъ еще имѣлъ нѣкоторую отличную дружбу; но былъ задумчивъ и, казалось, иногда разсматривалъ меня съ величайшимъ вниманіемъ. Однажды въ галлереѣ, гдѣ висѣли всѣ портреты его предковъ, онъ поставилъ меня подъ портретомъ отца своего, и сравнивая нѣсколько минутъ, сказалъ: клянусь Небомъ, это почти доказательство!…
"Отець Томасъ по возвращеніи своемъ имѣлъ проодолжительный разговоръ съ Генераломъ, котораго онъ извѣстилъ, какъ обвинялъ онъ Кати Мак-Крей въ томъ, что она скрываетъ наслѣдника благородной фамиліи; какъ угрожалъ ей строгостію законовъ и проклятіемъ церкви, естьли она тотчасъ не признается во всемъ, и увѣрялъ, что она не избѣжитъ отъ наказанія за это преступленіе.
"Кати, не смотря на eгo угрозы, осталась твердою въ пользу Лади Роскелинъ, заперлась во всемъ и не сказала ни слова, которое могло бы утвердить свидѣтельство Мак-Крея. Но отецъ Томасъ настоялъ послѣднимъ средствомъ, чтобъ она поклялась въ своей невинности предъ Святымъ крестомъ, который онъ ей представилъ. Тогда она смѣшалась и старалась избѣжать клятвы. Подозрѣнія отца Томаса утвердились отъ сего отказа; онъ принуждалъ ее произнести предъ нимъ эту клятву, давая ей знать, что ему приказано, естьли она отъ сего откажется, отвезти ее въ Замокъ Монтея и представить Генералу Лорду и Лади Роскелинъ, и что тамъ она принуждена будетъ властію церкви произнесть клятву, естьли ты говоришь правду, прибавилъ онъ: то эта клятва не сдѣлаетъ тебѣ никакого вреда; естьли же она ложная, не дѣлай ее: ибо ничто не возможетъ спасти тогда отъ вѣчной погибели душу твою.
"Кати е нашла тогда никакой другой увертки; она бросилась плача къ ногамъ монаха и утвердила все, что сказалъ ея мужъ, клятвою предъ крестомъ. Она представила многія письма Графини; во всѣхъ было упоминаемо о Сент-Клерѣ; но не въ одномъ она не говорила ясно о семъ предметѣ, и числа ни въ одномъ не было означено.
"Это объявленіе истребило въ Генералѣ всѣ сомнѣнія; однако же онъ ничего не сказалъ; но не могши рѣшиться видѣть сестру свою подъ столь гнуснымъ видомъ, надѣясь, что она можетъ оправдаться или разкаяться, онъ уѣхалъ въ Замокь Роскелинъ, а меня оставилъ въ Монтеѣ.
"Хотя я не подозрѣвалъ истинной причины путешествія, но взиралъ на его отъѣздъ съ горестію; это была первая моя разлука съ драгоцѣннымъ покровителемъ. Я сказалъ ему объ этомъ, и простился съ нимъ, проливая слезы, и увѣряя его, что мнѣ очень будетъ скучно во время его отсутствія; что, не смотря на шалости Лорда Жона и гордость его матери, я желалъ бы, чтобы онъ позволилъ мнѣ съ собою ѣхать. Онъ пожалъ мнѣ руку, говоря, что мы скоро увидимся и что, можетъ быть, пришлетъ за мною; онъ сказалъ это тономъ столь довольнымъ и дружескимъ, что я почти былъ утѣшенъ.
"Сопровождаемый нѣсколькими служителями, онъ поѣхалъ въ Роскелинъ. По пріѣздѣ нашелъ, что Господа были въ отсутствіи, и онъ дожидался три дни. Лордъ Роскелинъ пріѣхалъ первый; онъ былъ слабаго характера и очень честный человѣкъ; и естьли бы его оставляли дѣлать, что внушало ему сердце, то онъ бы дѣйствовалъ съ справедливостію и правосудіемъ; но онъ быль рабъ воли жены своей, которая управляла имъ. Споръ, который они имѣли съ Монтеемъ обо мнѣ, и который заставилъ ихъ такъ скоро уѣхать, не позволялъ имъ надѣяться посѣщенія брата; и такъ онъ былъ принять Графомъ съ чрезвычайнымъ удовольствіемъ.
"Обѣдая съ нимъ одинъ, Генералъ почелъ минуту благопріятною, чтобы начать это важное дѣло. Когда поставили десертъ, то Генералъ, наполнивши кубокъ и ударивъ онымъ объ Графской, сказалъ: за здоровье твоего старшаго сына! Онъ прекрасный мальчикъ, и ты и жена твоя должны имъ гордиться; онъ ни въ чемъ не уступаетъ Жону.
"Что вы хотите сказать? спросилъ удивленный Графъ: у меня нѣтъ другаго сына, кромѣ Жона.
"Я думалъ, сказалъ Генералъ смѣясь, что ты сдѣлался отцемъ во время твоего посольства во Францію.
"Я васъ не понимаю, сказалъ Грэфъ покраснѣвши: мы обвѣнчались по моемъ возвращеніи.
Такъ; я знаю, ты очень былъ честенъ въ этомъ случаѣ! Сестрица моя была молода; она любила тебя; смерть матери и мое отсутствіе сдѣлали ее совершенно свободною; человѣческая натура немощна: но ты все загладилъ, женившись на ней.
"Графъ еще болѣе покраснѣлъ. Она вамъ все открыла, сказалъ онъ: и въ самомъ дѣлѣ не должно имѣть тайнъ отъ такого брата; сдѣлаться же вашимъ было всегда мое желаніе; вы можете понять, какое я претерпѣвалъ безпокойство во Франціи, не могши возвратиться, чтобъ исполнить то, что я почиталъ священнѣйшею должностію.
"Такъ! отвѣчалъ Генералъ, смотря на него: эта медленность подвергла вашего старшаго сына великому неправосудію.
"Графъ казался сгорѣвшимъ отъ стыда, видя, что шурину его было все довольно извѣстно, и не понималъ довѣренности со стороны жены своей. Онъ только былъ честенъ и такъ мало имѣлъ искуства, что не могъ запереться. Послѣ минутнаго медленія онъ продолжалъ: любезный братъ! это очень скучный предметъ для разговора, и потому нельзя вспомнить объ немъ послѣ столькихъ лѣтъ; я очень былъ виноватъ, но послѣ того загладилъ все, что только было въ моей власти загладить.
"Такъ, вразсужденіи сестры моей я согласенъ; но ты долженъ то же сдѣлать и для твоего невиннаго сына.
"Монтей! возразилъ Графъ: я не понимаю, отъ кого вы все это знаете; естьлибъ это отъ сестры вашей, то вы былучше были увѣдомлены; вы бы знали что этотъ нещастный ребенокъ умеръ при своемъ рожденіи: и такъ вы согласитесь, что безполезно о немъ говорить.
"Простая и честная рѣчь Графа Роскелина дала замѣтить Генералу, что онъ былъ обманутъ, и онъ хотѣлъ его разувѣрить, какъ вдругъ лошадиный топотъ послышался на дворѣ и чрезъ минуту вошла лади Роскелинъ. Удивившись и обрадовавшись брату, и буучи увѣрена послѣ письма своего къ Кати, что я возвратился къ Мак-Крею, она оказала свое удовольствіе, которое однакожъ очень было кратковременно. Обратясь къ ней, Монтей продолжалъ то, о чемъ хотѣлъ сказать. Нужнѣйшее дѣло привело меня сюда, сестрица! оно есть права старшаго вашего сына Сент-Клэра Роскелина; природа немощна, и есть характеры, для которыхъ стыдъ болѣе смерти; однакожъ, Маріанна, такія обстоятельства не должны дѣлать несправедливымъ и заставлять насъ попирать ногами священнѣйшія права. Не трепещи, сестрица! я понимаю, какъ ты должна страдать, дѣлая упрекъ твоимъ собственнымъ чувствамъ; но все еще можетъ загладиться: признай твоего сына и почитай твоего брата явнымъ покровителемъ и первымъ мстителемъ, естьли осмѣлятся нападать на твою честь. Клянусь душею, что первый, кто осмѣлится позволить себѣ малѣйшій знакъ презрѣнія, долженъ лишиться жизни, или умертвить меня.
"Внутреннія чувства удивленной Лади Роскелинъ были столь сильны, что она не могла произнести ни одного слова, упала на грудь своего мужа и закрыла лицо свое руками.
"Братецъ! сказалъ Лордъ Роскелинъ: пожалѣйте о ней; вы худо увѣдомлены.
"Самымъ лучшимъ образомъ! сказалъ съ твердостію Генералъ: надменное и гордое сердце Маріанны не оробѣло бы такъ отъ ложнаго обвиненія. Ну, сестрица! превозмоги этотъ ложный стыдъ и сдѣлайся матерью; естьли свѣтскіе законы это тебѣ запрещаютъ, то Божескіе и законы правосудія повелѣваютъ. Пусть свѣтъ говоритъ, естьли хочетъ, что въ минуту любви и слабости ты забыла, чѣмъ должна самой себѣ; но не терпи, чтобы говорили, что ты кинула дитя свое.
"Лади Роскелинъ, не поднимая головы и не осмѣливаясь взглянуть на своего брата, сказала тихонько своему мужу: мнѣ дурно, прошу васъ, позвольте мнѣ выдти: завтра я поговорю съ братцомъ.
"Генералъ совершенно былъ увѣренъ, что естьли бы она осталась, то не могла бы ему противиться, и непремѣнно бы призналась: ибо въ эту минуту не имѣла силы что-либо скрыть; но нѣжность мужа и милость Генерала ее пощадили; первый отвелъ ее въ комнату и долго.тамъ съ нею оставался; на завтра она вышла оттуда съ чувствами совершенно различными отъ тѣхъ, кои она казалась имѣвшею вчера, возвративши свою твердость и гордость, отрицаясь съ такою твердостію, которой ничто не могло поколебать, что она ни малѣйшаго не имѣла понятія объ этомъ дѣлѣ; (она очень желала совершенно въ томъ запереться и безъ сомнѣнія дѣлала жестокіе упреки своему мужу, что онъ признался въ своей винѣ.) ссылалась на стыдъ этого признанія, на состояніе, въ коемъ вчера находилась; объявила, что ея послѣднее письмо къ бывшей ея горничной Кати Мак-Крей и приказаніе возвратить Сент-Клера имѣло предметомъ желаніе очень натуральное отдалить отъ дяди своего сына маленькаго незнакомца, коего вліяніе надъ нимъ дѣлалосъ ужаснымъ; что послѣ произшедшаго въ Монтеѣ, видя Генерала отдающимъ справедливость этому незнакомцу противъ своего роднаго племянника; узнавши послѣ, что онъ поступалъ съ нимъ, какъ съ сыномъ, и самъ училъ его; она опасалась, чтобъ онъ не возымѣлъ слабости отдать свое имѣніе сыну Мак-Крея, и думала оказать ему услѵгу, предупредивши эту глупость позволенными средствами; что участіе, которое она принимала въ родителяхъ этого мальчика, которыхъ она составила щастье и обременила подарками, подало ей мысль и право приказать имъ взять своего сына. Чтожъ касается до денегъ, которыя она имъ посылала, призналась покраснѣвъ, что имѣла причину купить скромность Кати; и какъ дитя ея не было живо, то желая скрыть его рожденіе, она думала ежегодно производить жалованье своей бывшей горничной, и чтобъ въ томъ никакого подозрѣнія не было, а почитали это ея благотворительностью; пришла въ негодованіе, что имѣла предметомъ оной неблагодарность, которые видя слабость Генерала Монтевя къ ихъ ребенку, составили эту гнусную повѣсть, чтобы заставишь его войти въ его фамилію и оправдать, что онъ для него дѣлаетъ, что очень легко было; ибо Кати, будучи принуждена признаться, что повѣсть ея раннихъ родовъ была справедлива во всѣхъ подробностяхъ, рѣшилась составить объ этомъ басни, но что она знала въ своей совѣсти, что младенецъ произведенъ на свѣтъ мертвымъ. Слабый Роскелинъ совершенно повѣрилъ представленіямъ жены своей; онъ никогда не сомнѣвался послѣ этихъ увѣреній, что дитя, рожденное прежде, не умерло, и все, что ни говорила Ладк Роскелинъ, имѣло наружность искренности, которая утвердилась въ его мысляхъ; но она имѣла не то дѣйствіе надъ Генераломъ; онъ примѣтилъ ея лицемѣріе сквозь это ложное чистосердечіе и стоялъ въ своемъ мнѣніи, что я точно былъ его племянникомъ. Жаркіе споры возстали объ этомъ предметѣ, и послѣдствіе ихъ было вѣчная разлука между ними. Генералъ разсердясь уѣхалъ изъ Роскелина, и никогда уже не видалъ ни сестры своей, ни брата.
"Въ первомъ началѣ этой ссоры Генералъ предположилъ объявить передъ свѣтомъ о слабости и безчеловѣчіи сестры своей; но подумавъ, перемѣнилъ это намѣреніе, затрепеталъ при мысли, что фамилія, славящаяся столько вѣковъ честію мущинъ и добродѣтелью женщинъ, будетъ помрачена такимъ пятномъ, естьли онъ рѣшится имѣть прибѣжище въ суду, чтобы заставить признать меня. И такъ онъ рѣшился, на другое средство: оставилъ свой Замокъ, нанялъ домъ въ Эдинбургѣ, взялъ меня съ собою и обходился со мною чрезвычайно лестнымъ образомъ. Я ѣлъ за его столомъ, былъ одѣтъ какъ онъ, вездѣ провожалъ его и къ довершенію моего благополучія онъ называлъ меня именемъ Сент-Клера Монтея вмѣсто Сент-Клера Мак-Крея; однимъ словомъ, онъ поступалъ со мною какъ съ роднымъ сыномъ.
"Король Іаковъ! былъ въ это время плѣнникомъ въ Англіи, и управленіе ІІІотландіею было въ рукахъ Роберта Герцога Албанскаго. Въ публичной аудіенціи я сопровождалъ Генерала во Дворецъ и не мало удивился, когда онъ приказалъ мнѣ слѣдовать за собою въ комнату, гдѣ присутствовалъ Герцогъ. Этотъ почтенный Вельможа сидѣлъ на амвонѣ въ церемоніальной одеждѣ. При входѣ Генерала онъ приподнялся и подозвалъ его. — Монтей, сказалъ онъ, храбрый Монтей; добро пожаловать! я не надѣялся болѣе тебя увидѣть. Скажи мнѣ, какъ можно заставить тебя иногда посѣщать насъ? Люди моихъ лѣтъ любятъ собирать вокругъ себя друзей своихъ, когда приближается минута вѣчной съ ними разлуки.
"Да отдалитъ Небо эту минуту, любезный Герцогъ! возразилъ Монтей: ваши слова хотя и упрекаютъ меня въ небреженіи, однакожъ онѣ очень для меня лестны. Не смотря на наружность, мое сердце никогда не было холодно къ Герцогу Албанскому; естьли онъ будетъ имѣть нужду въ моей помощи, или жизни; то никакой Шотландецъ не будетъ такъ готовъ къ тому, какъ Монтей.
"Я этому вѣрю, сказалъ Герцогь, и не знаю никого, чьи бы услуги я предпочиталъ твоимъ. И такъ наши чувства уваженія и дружбы совершенно взаимны. Но какого это мальчика вы привели ко мнѣ? (Не зная приличій и обрядовъ, я плѣнился его обращеніемъ, и очень близко подошелъ къ нему.) По чести, сказалъ онъ, смотря на меня. Это твое дитя: цвѣтъ лица и глаза Монтея; это портретъ твоего отца. — Нѣтъ, знаменитый Лордъ! сказалъ Генералъ улыбаясь: вы меня обижаете, я не былъ женатъ, и какъ истинный воинъ Креста, никогда не бывалъ отцемъ. Этотъ мододой человѣкъ невинная жертва жестокой матери и слабаго отца, не былъ въ томъ состояніи; въ которомъ бы должно бытъ; я разсудилъ его себѣ присвоить и осмѣливаюсь сказать даже въ его присутствіи, что онъ имѣетъ истинное мужество и праводушіе. Я надѣюсь, онъ принесетъ честь моему имени, которое я хочу ему дать теперь; а послѣ смерти наслѣдство всего моего богатства, которое я ему оставлю, и я пришелъ, знаменитый Генералъ, утвердить публично это усыновленіе и снискать ему ваши милости.
,,Герцогъ казался удивленнымъ, но не болѣе меня. Первая часть рѣчи моего благодѣтеля раздражила меня; онъ представилъ меня какъ жертву жестокости матери и слабости отца моего, и это казалось мнѣ совершенно ложнымъ. Я шутилъ иногда, однако же не жалуясь на худой характеръ матери моей Кати; я разсказывалъ, что она часто меня бивала, но все это, казалось мнѣ, не заслуживало названія жестокой матери; чтожъ касается до слабости, приписываемой честному Мак-Крею, то это была только чрезвычайная снисходительность къ женѣ своей, но никогда, казалось мнѣ, я не бывалъ ея жертвою. Я готовъ былъ прервать Генерала и оправдать родителей моихъ предъ Герцогомъ; но онъ не далъ мнѣ времени; конецъ же его рѣчи и предположенія усыновить меня такъ меня удивили, что всякое другое помышленіе во мнѣ истребилось, и не думая, предъ кѣмъ былъ, я упалъ на колѣна предъ Генераломъ, сказавши: о великодушный благодѣтель! могули я васъ пережить! Я пользуюсь вашимъ благорасположеніемъ, чего же мнѣ болѣе желать? Я вашъ сынъ, наслѣдникъ! О Боже мой! содѣлай, чтобы я былъ достоинъ носить это имя, но чтобы никогда не наслѣдовалъ его имѣнія; богатство слишкомъ дорого будетъ куплено его смертію.
"Генералъ улыбнулся моей живости и просилъ меня встать и замолчать. Герцогъ сказалъ ему: Вы сдѣлали, мой милой Монтей, слишкомъ скорое и странное рѣшеніе; по крайней мѣрѣ подумайте о томъ, этотъ молодой человѣкъ въ самомъ дѣлѣ мнѣ кажется заслуживающимъ вашу привязанность; но естьли правда, что онъ вамъ чужой, то вы не можете усыновить его, не отвергнувши собственной вашей крови; приходите провести со мною вечеръ, мы поговоримъ вмѣстѣ объ этомъ дѣлѣ.
"Мьт остались въ продолженіи аудіенціи и пошли къ себѣ. Вечеромъ Генералъ меня оставилъ и возвратился къ Герцогу; онъ имѣлъ съ нимъ продолжительный разговоръ. Генералъ открылъ ему тайну моего рожденія, просилъ его пощадить свою фамилію отъ стыда вразсуждеиіи такого виновнаго поступка и позволить ему вознаградить тѣмъ, что отъ него зависѣло, несправедливость моихъ родителей.
"Герцогъ слушалъ его съ величайшимъ вниманіемъ, и хотѣлъ убѣдить его представить это дѣло въ судъ; но Генералъ совершенно отъ того отказзлся. Сент-Клеръ, сказалъ онъ ему, получивъ мое имѣніе, въ состояніи будетъ поддержать мое имя, не сожалѣя о имѣніи Роскелиновъ, по этому имя Монтея, которое оканчивалось со мною, оживетъ съ честію въ одномъ изъ потомковъ моего отца; потеря наслѣдства будетъ наказаніемъ его виновной матери. Я не отнимаю у моего наслѣдника Жона титла Графа; онъ невиненъ въ преступленіи матери своей, но останется Лордомъ Роскелиномъ, и я избавлю прахъ родителя моего отъ упрека, что онъ далъ жизнь женщинѣ столь нечувствительной.
,,Причины Генерала были тогда привяты, и въ скоромъ времени я былъ уполномоченъ законами носить имя и гербъ Монтеевъ, и былъ объявленъ наслѣдникомъ этой знаменитой фамиліи.
"Произшествія сіи такъ были для меня удивительны, что я думалъ все это видѣть во снѣ. Я хотѣлъ также быть великодушнымъ и говорилъ Генералу о правахъ его племянника; онъ приказалъ мнѣ молчать объ этомъ, говоря, что я долженъ вѣрить, что онъ имѣлъ свои причины дѣйствовать такимъ образомъ. — Онъ ежедневно болѣе ко мнѣ привязывался, и я съ своей стороны любилъ и почиталъ его, какъ существо высшей натуры,
"Мы возвратились въ Монтей, гдѣ я опять началъ свои упражненія съ Генераломъ и ученіе съ монахами, а наиболѣе съ отцемъ Томасомъ, которой оказывалъ ко мнѣ особенное вниманіе. Однажды Генералъ сказалъ мнѣ: другъ мой, хотя я поступаю съ тобою какъ съ сыномъ, но ты не долженъ забывать своихъ обязанностей къ Мак-Крею, которой долгое время служилъ тебѣ отцемъ, хотя онъ я не былъ имъ; но ты такъ много ему обязанъ, что не иначе можешь заплатить ему, какъ только сыновнею привязанностію. Испытавши внимательно твой характеръ, и усыновилъ тебя; оправдая же мои мнѣнія и мои надежды, и будь достоинъ имени, которое я тебѣ далъ,
"Мак-Крей не отецъ мой! сказалъ я съ удивленіемъ: кому же одолженъ я жизнію? Скажите мнѣ, прошу васъ, кто же мой отецъ?
"Ты это узнаешь со временемъ; теперь же почитай меня твоимъ отцемъ: природа не дала мнѣ права на это титло, но сердце даетъ и твое также, я думаю.
"Я не имѣю нужды, сказалъ я ему съ чувствительностію, имѣть другаго отца, ктобы онъ ни былъ; но никогда никто не будетъ любимъ мною столько, какъ вы.
"Я буду судить о томъ по твоему доведенію. Въ твоемъ дѣтствѣ нравственность была пренебрежена; ибо твое воспитаніе у Мак-Крея укрѣпило только твое сложеніе, и вразсужденіи этого оно очень было полезно; теперь должно вознаградить лѣта, потерянныя для ученія, и укрѣпить твой умъ и познанія.
"Мнѣ приказано было купитъ моимъ благодѣтелемъ для Мак-Крея хорошее большое судно совершенно снаряженное, съ коимъ онъ возвратился въ Левсъ очень довольнымъ, и еще болѣе везя съ собою хорошую сумму денегъ для распространенія своей торговли, уступку двадцати десятинъ земли, которую далъ ему Генералъ; сама Кати была довольна и не сожалѣла о покровительствѣ гордой Лади.
«Хотя я любилъ Мак-Крея и былъ чувствителенъ къ его отъѣзду; однакожъ долженъ искренно признаться, что не былъ огорченъ, узнавши, что я не его сынъ, и также признаюсь, сдѣлалъ все, что могъ, чтобы извлечь изъ него тайну моего рожденія; но онъ былъ твердъ въ своемъ обѣщаніи и отказался удовлетворить моему любопытству. Я продолжалъ мое ученіе подъ надзоромъ Монтея съ довольнымъ успѣхомъ и очень былъ прилѣженъ съ намѣреніемъ ему угодить. Онъ не щадилъ ничего, чтобы меня возвысить и потомъ прибавить къ тому соревнованіе, для чего познакомилъ меня съ нѣкоторыми господами моихъ лѣтъ, которыхъ онъ узналъ фамиліи, приглашалъ ихъ въ Замокъ Монтея. Такимъ образомъ я сдѣлался другомъ Россу, Гамильтону, Рандольфу и Роберту Мак-Грегорамъ, это сдѣлалось источникомъ утѣшенія въ моихъ нещастіяхъ, изъ коихъ самое величайшее, о которомъ я еще сожалѣю, есть, то, что я завлекъ ихъ въ свою напасть.»
«Величайшее нещастіе для насъ было разстаться съ тобою, сказалъ ему Россъ и всѣ его друзья.» Сент-Клеръ поблагодарилъ ихъ взглядомъ, которой выражалъ живѣйшую признательность; и продолжалъ свою повѣсть.
"Мы сдѣлались совершенно чуждыми семейству Роскелиновъ; но Генералъ часто слышалъ о презрительныхъ выраженіяхъ, которыя они употребляли, когда была рѣчь о предубѣжденіи его въ пользу маленькаго Мак-Крея, какъ они всегда меня называли, и долгое время мнимая слабость Монтея и мое усыновленіе было предметомъ всеобщаго удивленія.
"Такъ проходило время до тѣхъ поръ, какъ минуло мнѣ девятнадцать лѣтъ; тогда сопутешествовалъ я Генералу на осаду Бервика и на всѣ воины противъ Англіи, которыя за ней послѣдовали. Никакого примѣчательнаго произшествія не было во время этой войны, гдѣ я старался заслужить одобреніе моего вождя, кромѣ сожженія города Пенрита Шотландцами и Думфрія Англичанами; въ семъ-то послѣднемъ я получилъ познаніе, слишкомъ гибельное для моего спокойствія.
"Отрядъ нашей арміи, коего я составлялъ часть, былъ въ засадѣ въ маломъ разстояніи отъ Думфріи, замѣчая движенія непріятеля, какъ вдругъ мы увидѣли городъ въ пламени. Генералъ приказалъ мнѣ выступить съ тремя стами человѣкъ, чтобы подать помощь нещастнымъ жителямъ. При нашемъ приближеніи мародеры, зажегшіе его, убѣжали, и я былъ довольно щастливъ въ оказаніи нѣсколькихъ услугъ, которыя слишкомъ были заплачены выраженіями самой лестной признательности. Я пробѣжалъ съ моими воинами пылающія улицы; благодаря попеченіямъ нашимъ, мало погибло людей; но городъ былъ только кучею пепла. Въ концѣ города, гдѣ пожаръ былъ сильнѣе и всѣ домы были объяты пламенемъ, я увидѣлъ у одного молодую дѣвицу, которая ломала руки отъ отчаянія и требовала помощи; но въ общемъ замѣшательствѣ голосъ ея не былъ слышенъ. Не теряя времени и не подумавъ объ опасности; я кинулся со всею безразсудностію молодости въ домъ, который былъ уже весь въ пламени; дымъ задушалъ меня, и огонь, сквозь которой я проходилъ, сжегъ руки мои и лице, такъ что и теперь еще есть у меня знаки. При совершенной однакожъ рѣшимости спасти эту нещастную, естьли возможно, боль не удержала меня отъ намѣренія моего; я прошелъ нѣсколько горящихъ лѣстницъ, которыя провели меня къ той комнатѣ, гдѣ я примѣтилъ у окна молодую дѣвицу. Вошедши туда, я нашелъ ее лишенную чувствъ отъ дыма или ужаса, и лежащую на полу почти совершенно раздѣтую. Я сорвалъ широкую свою Шотландскую мантію, которая покрывала плеча мои, совершенно обернулъ ее, и взялъ на руки, сошелъ, сколько можно было, скорѣе, и довольно почиталъ себя щастливымъ, что могъ сохранить ее, хотя со вредомъ самоѵгу себѣ. Я обжогся во многихъ мѣстахъ, и когда вышелъ, но такъ задохся отъ дыму, что упалъ въ обморокъ, не оставляя своего бремени, которое держалъ въ своихъ объятіяхъ; она также была безъ чувствъ; но свѣжій воздухъ возвратилъ ихъ намъ. Едва имѣла она время поблагодарить меня, какъ отецъ, ея подошелъ къ намъ и взялъ на себя воздать мнѣ благодарность; она равна была нѣжности его къ дочери. Я узналъ, что спасъ прекрасную Елеонору, единственную Дочь Сира Давида-Стуарта изъ Графства Инвернесъ.
Елеонорѣ было тогда только шестнадцать лѣтъ; красота ея начинала уже славиться; и въ самомъ дѣлѣ она показалась мнѣ прелестнѣйшимъ созданіемъ, какое только когда-либо я въ жизни своей видѣлъ, и былъ въ томъ увѣренъ до той минуты, какъ увидѣлъ мою Амбруазину.
«Я ожидала этого, сказала Амбруазина, смѣясь: но знаю, что о томъ думать, и болѣе тѣмъ не тщеславлюсь; я уступаю Елеонорѣ цѣну красоты, но не ту, что умѣла тебѣ понравиться качествами болѣе уважаемыми, и что лучше и постояннѣе соотвѣтствовала твоимъ чувствамъ.»
Монтей поцѣловалъ руку жены своей и продолжалъ:
"Елеонора была молода и чрезввчайна прекрасна; я также былъ молодъ, и имѣлъ влюбчивое сердце, страстное и совершенно еще новое для любви. Я скоро вылѣчился отъ обжоги на пожарѣ; но ту, которую она причинила моему сердцу, не можно было такъ скоро залѣчить.
"Генералъ хвалилъ мой поступокъ въ этомъ случаѣ; я пріобрѣлъ уваженіе многихъ людей, которые передъ симъ совсѣмъ на меня не смотрѣли. При возвращеніи нашемъ въ Замокъ Монтей мы нашли отца Томаса въ отсутствіи; онъ узналъ, что Кати Мак-Крей изнемогала отъ чахотной болѣзни; онъ желалъ знать, не утвердитъ ли она своего объявленія при приближеніи, своей смерти, и поспѣшилъ ѣхать въ Левсъ. Онъ прибылъ туда, въ надлежащее время, присутствовалъ при ея послѣднихъ минутахъ, принялъ ея исповѣданіе и возвратился съ письмомъ, подписаннымъ предъ смертію ея рукою. Письмо ея утверждало, что я былъ истинный сынъ Лади Маріанны Роскелинъ; онъ отдалъ его Генералу, который мнѣ о томъ еще не говорилъ.
"Любовь моя къ Елеонорѣ, которая съ каждымъ днемъ умножалась, произвела во мнѣ сильное желаніе узнать, кому я одолженъ жизнію; но ничто еще того не изъясняло, и въ народѣ меня всегда почитали сыномъ Мак-Крея; но почтеніе, которое имѣли къ Генералу, имя Монтея, которое я носилъ, и мужество, которое я имѣлъ щастіе показать въ первой войнѣ, предохранили меня отъ всѣхъ упрековъ.
"Сиръ Давидъ Стуартъ жилъ въ Графствѣ Инвернесъ въ своемъ Замкѣ Уперлонъ, изъ коего я теперь вышелъ и который имѣлъ тогда имя Замка Балле; я ѣздилъ туда иногда съ Генераломъ.
"Онъ видѣлъ прекрасную Елеонору, понялъ и одобрилъ страсть мою къ ней; но требовалъ, чтобы я сдѣлался еще достойнѣйшимъ имени, которое ношу, прежде нежели стану думать о женитьбѣ.
"Я съ сожалѣніемъ ему повиновался, скрылъ любовь въ моемъ сердцѣ и выражалъ ее только поступками.
"Въ это время многіе Шотландцы ѣхали служить во Францію подъ знаменами Герцога Тюрена; Генералъ также меня послалъ, чтобъ пріобрѣсть, сказалъ онъ мнѣ, опытностъ и укрѣпиться въ военномъ искуствѣ; Сирь Жамесъ, Россъ и два брата, Робертъ и Рандольфъ Мак-Грегоры были моими товарищами и братьями по оружію; тамъ я познакомился съ любезнымъ дю-Бургомъ, и мы стали друзьями.
"Война кончилась. Рыцарь, котораго дружбу я имѣлъ щастіе снискать, продалъ свое владѣніе и захотѣлъ сопутствовать мнѣ въ Шотландію; онъ пріѣхалъ со мною въ Монтей; я представилъ его Генералу, который былъ очарованъ его характеромъ веселымъ, благороднымъ и чувствительнымъ; онъ остался нашимъ гостемъ почитаемымъ и любезнымъ. Мнѣ было тогда двадцатъ одинъ годъ; я не зналъ еще печали; а та, которая мнѣ угрожала, была слишкомъ жестока. Достойный Монтей былъ для меня болѣе, нежели отецъ, и смерть его была предшествіемъ бѣдствій, которыя должны были меня постигнуть; однакожъ я долженъ и себя много въ томъ упрекать: естьли бы собственная моя безразсудность не согласилась противъ меня съ моими непріятелями, то никогда бы побѣда ихъ не была столь велика.
«Три мѣсяца прошло послѣ возвращенія моего въ Замокъ, въ продолженіи коихъ я имѣлъ нещастіе видѣть мало превосходнаго, великодушнаго друга изнемогающимъ отъ болѣзни, которая скоро не оставила ни малѣйшей надежды. Кончина его была достойна жизни, которая ей предшествовала; она послѣдовала вечеромъ прекраснаго дня. Солнце блистаетъ еще на горизонтѣ до той минуты, пока скроется; но его опятъ увидятъ на завтра, а я нещастный! я не увидѣлъ своего родителя, благодѣтеля, любезнѣйшаго дядю, котораго буду оплакивать во всю жизнь. Послѣ нѣсколькихъ дней болѣзни онъ спокойно скончался въ моихъ объятіяхъ и оставилъ меня безъусловій единственнымъ наслѣдникомъ его обширныхъ владѣній, которыя бы я всѣ уступилъ, чтобы сохранить жизнь его еще на нѣсколько лѣтъ!…» Простите, друзья мои! это воспоминаніе слишкомъ тоготитъ мое сердце, и я не могу продолжать. Естьли то, чѣмъ я ему одолженъ, выше всего, я осмѣливаюсь сказать, что такова же была и моя къ нему привязанность! Монтей остался въ горестномъ молчаніи; всѣ почтили печаль его; онъ продолжалъ свою повѣсть въ слѣдующій вечеръ.
ГЛАВА VI.
править"Мой любезнѣишій и почтеннѣйшій другъ извѣстилъ меня за нѣсколько дней до своей смерти въ присутствіи отца Томаса о всѣхъ подробностяхъ, которыя я разсказалъ, прибавя въ заключеніе: я имѣлъ слабость для чести моей фамиліи скрыть этотъ виновный и низкой поступокъ, и доволенъ, что дѣлаю тебѣ вознагражденіе, состоящее въ моей власти. Имѣя прибѣжище къ законамъ, окончаніе будетъ сомнительно, свидѣтельства Мак-Крея и жены его не возьмутъ преимущества надъ утвержденіями Графа и Графини Роскелинъ. И такъ я совѣтую тебѣ быть довольнымъ тѣмъ, что я тебѣ оставляю, естьли позволятъ тебѣ имъ спокойно пользоваться; естьлиже захотятъ помѣшать тебѣ въ обладаніи твоимъ имѣніемъ, тогда я позволяю тебѣ дѣлать, что хочешь, изъ тайны, которую я тебѣ открылъ.
"Природа, можетъ быть, будетъ говорить нѣкогда сердцу твоей матери; естьли же нѣтъ, то вспомни, что та же сила, которая привела меня на берега Форайскіе, будетъ руководствовать тобою въ жизни и приведетъ тебя нѣкогда къ Отцу, Который гораздо лучше всѣхъ отцевъ на земли и къ Которому я иду теперь.
"Таковы были послѣднія слова Генерала, которой умеръ два дни спустя. Я съ жаромъ желалъ узнать свою фамилію, и это открытіе вмѣсто того, чтобы удовлетворить меня, привело меня въ ужасъ и стыдъ; я стыдился бытъ одолженнымъ жизнію столь нечувствительной матери, и какъ не могъ надѣяться умягчить ея сердца въ мою пользу, то разсудилъ погребсти эту тайну въ груди своей.
"Ябы уступилъ отъ души брату моему Жону наслѣдства Роскелиновъ и мое право старшинства; но быть такъ отверженнымъ своими родителями, не будучи того достойнымъ, имѣть отца и мать и не быть въ состояніи предаться никакимъ чувствамъ природы — это была такая печаль, которая требовала философію или варварскаго хладнокровія, чтобы снести ее. Завѣщаніе Генерала Монтея столь была точно, что всѣ шиканства и тяжбы не получили бы успѣха, чтобы оспорить его дѣйствительность, и каковы не были о томъ чувства матери моей, она была принуждена молчать.
"Шесть мѣсяцовъ спустя послѣ смерти моего возлюбленнаго дяди, мой отецъ, или, лучше Лордъ Роскелинъ, сдѣлался болѣнъ и заставлялъ опасаться о своей жизни. Я разсудилъ, что моя должность была написать къ нему въ почтительнѣйішіхъ выраженіяхъ; но и до сего времени не знаю, дошлоли до него мое письмо; но хотябы и не была перехвачено, то жена, по власти своей надъ нимъ, въ состояніи была увѣрить его, что это новое злоумышленіе и обманъ.
"Въ жестокой бурѣ, которая была послѣ смерти моего дяди, честный Мак-Крей погибъ на морѣ и съ нимъ я потерялъ послѣдняго свидѣтеля моего истиннаго рожденія.
"Болѣзнь Графа Роскелина усилилась, онъ скончался, и сынъ его Жонъ наслѣдовалъ имѣніе и титулъ его. Я былъ тогда въ глубокомъ траурѣ по моемъ дядѣ, и такъ случилось, что я могъ его носить въ то же время и по моемъ родителѣ; но какъ я ему ни чѣмъ другимъ не былъ одолженъ, то не притворялся слишкомъ печальнымъ.
"Когда первые шесть мѣсяцовъ моей глубокой печали протекли, я почелъ долгомъ посѣтить Елеонору, которую любилъ всегда столько же страстна, и отдать ей мое сердце и руку. Съ этимъ намѣреніемъ я поѣхалъ въ Замокъ Валле, въ которомъ она жила съ отцемъ своимъ. Пріѣхавши, все нашелъ въ безпорядкѣ и замѣшательствѣ; слуги казались испуганными, я слышалъ незнакомые голоса, говорящіе вверьху, и не видалъ ни Сира Давида, ни его дочери, меня ввели въ нижнюю залу, но никто не говорилъ со мной; я взошелъ на лѣстницу и встрѣтилъ горничную Елеоноры, которая послѣ нѣкоторыхъ затрудненій ввела меня къ Госпожѣ своей, я нашелъ ее въ слезахъ, и на мои повторительные вопросы она извѣстила меня съ чрезвычайнымъ замѣшательствомъ, что доходы отца ея, которые были не велики, употреблялись нѣсколько уже лѣтъ на уплату четырехъ тысячь марковъ, которыхъ срокъ платежа уже пришелъ; тѣ, которые ихъ дали взаймы Сиръ Давиду, требовали заплаты, и какъ отецъ ея не имѣлъ этой суммы, то они приказали описать Замокъ и ихъ землю, и что имъ ничего болѣе не остается въ свѣтѣ, какъ маленькой домикъ въ Думфріи, едва поправленный: послѣ пожара, куда они и хотятъ удалиться. Эта повѣсть, разсказанная съ простосердечіемъ и пролитіемъ слезъ, тронула меня до глубины сердца. Сердце мое принадлежало ей; и такъ я просилъ ее ободриться, и сказавши, что она скоро меня увидитъ, оставилъ ее спокойнѣйшею.
"Въ большой залѣ я нашелъ исполнителей правосудія, приказныхъ, стряпчихъ и проч., которые описывали всѣ мебели Замка. Особа моя была очень знакома, такъ какъ и великодушіе моего дяди, котораго всѣ меня почитали роднымъ сыномъ. Я обратился къ главному Офицеру и поручился какъ за долги и проценты, такъ и за убытки; съ условіемъ, чтобы они немедленно оставили Замокъ, и обѣщаніемъ, мною подписаннымъ, заплатить эту сумму въ десять дней. Мои предложенія были приняты; росписка, обязательство были написаны и подписаны съ обѣихъ сторонъ прежде, нежели Сиръ Давидъ, или дочь его, получили о томъ малѣйшее свѣдѣніе, и я имѣлъ несказанное удовольствіе видѣть уходящими тѣхъ, которые ихъ безпокоили.
"Я поспѣшилъ къ Елеонорѣ; она была съ отцемъ своимъ въ его комнатѣ, гдѣ они занимались сыскиваніемъ и убираніемъ бумагъ къ своему отъѣзду; я вошелъ безъ докладу и съ удовольствіемъ, котораго не старался скрывать, сказалъ Сиръ Давиду: любезный Стуартъ, прошу васъ, заприте эти бумаги и оставьте ваши приготовленія къ отъѣзду; вы можете спокойно оставаться въ этомъ жилищѣ; ваши гонители ушли, съ вами только теперь другъ щастливый, который можетъ вручить вамъ эту записку, прибавилъ я, подавъ ему квитанцію; забудьте эту непріятную сцену
"Сиръ Давидъ казался очень удивленнымъ, и едва могъ вѣрить глазамъ своимъ, но Елена (такъ называлъ ее всегда отецъ) съ радостнымъ восторгомъ и благодарностію, которая еще болѣе сдѣлала ее прекрасною, хотѣла кинуться къ ногамъ моимъ, но я принялъ ее въ свои объятія.
"Великодушный и благородный молодой человѣкъ! сказалъ Сиръ Давидъ; спасти жизнь моей дочери, вы спасли также и мою; теперь вы даете намъ средства къ существованію; могули я когда нибудь возблагодарить васъ за столь великія одолженія?
"Я держалъ еще руку Елеоноры, и по невольному движенію всталъ на колѣна предъ отцемъ ея и увлекъ дочь его; она также стала на колѣна. Почтенный другъ! сказалъ я: дайте мнѣ эту обожаемую руку; естьли, я владѣю сердцемъ вашей дочери, пусть буду вашимъ сыномъ, и вѣрьте моимъ клятвамъ — вся жизнь моя посвятится только тому, чтобы содѣлать Елеонору щастливою.
"Она покраснѣла, но не отъ гнѣва. Сердце вамъ принадлежитъ уже давно, сказала она въ полголоса, пожавши и мнѣ руку: но рука моя зависитъ отъ моего родителя.
"Отвѣтъ Сира Давида былъ таковъ, какого я могъ только желать, онъ сжалъ насъ въ своихъ объятіяхъ, называя дѣтьми, и я почиталъ себя щастливѣйшимъ изъ смертныхъ.
"Чтобы недолго останавливаться на этомъ предметѣ, которой мнѣ не нравится теперь столько же, сколько прежде нравился, я въ короткихъ словахъ скажу вамъ, что въ этотъ самый день всѣ условія нашего контракта были сдѣланы и подписаны; я просилъ Сиръ Давида согласиться, чтобы четыре, или пять тысячь, маркъ, которыми онъ былъ мнѣ долженъ, составили приданое его дочери, и я разорвалъ билетъ, который онъ мнѣ далъ, естьли бы я покорился своему сердцу и желаніямъ, то нашъ бракъ свершился бы въ тотъ же вечеръ; но я положилъ обѣтъ носить цѣлый годъ трауръ по моемъ дядѣ, и съ общаго согласія мы отложили бракъ свой до того времени,
«Сиръ Давидъ» и дочь его думали, что Монтей былъ отецъ мой, и въ это время я оставилъ ихъ въ семъ заблужденіи, которое не было причиною ихъ согласія. Завѣщаніе Генерала въ мою пользу и имя Монтея, которое онъ заставилъ меня принять, имѣли равную цѣну съ законнымъ усыновленіемъ.
"Въ это время все приготовлялось въ Шотландію къ возвращенію Іакова, который былъ удерживаемъ плѣнникомъ въ Англіи болѣе двадцати лѣтъ. Первые Вельможи Королевства поѣхали туда, чтобы остаться залогомъ его выкупа, и я командовалъ отрядомъ, провожавшимъ придворныхъ Депутатовъ въ Торнъ для учиненія тамъ трактата объ освобожденіи Короля и его бракѣ; оттуда продолжали мы путь до Лондона, изъ коего Король, женившись на прекрасной Жаннѣ Бофортъ, возвращался въ Дургамъ въ Шотландію съ величайшею пышностію, сопровождаемый главными Вельможами обоихъ Королевствъ.
"Долгое время забавлялись только удовольствіями и веселіемъ при Дворѣ. Всѣ Дамы различныхъ Замковъ пріѣхали въ столицу и, казалось, спорили о красотѣ, прелестяхъ и пріятностяхъ, но прекрасная Елеонора ихъ въ томъ превосходила; всѣ ей удивлялись и слѣдовали за нею. Она получила на всѣхъ празднествахъ пальму красоты; я съ гордостію видѣлъ ея побѣды и слишкомъ много имѣлъ къ ней довѣренности, чтобы имѣть малѣйшее чувство ревности; однакожъ мнѣ нельзя было не видѣть сквозь эти повторительныя увѣренія въ вѣрности, какъ она перемѣнилась; она съ жадностію стремилась ко всѣмъ блистательнымъ удовольствіямъ. Эта простота, которая меня къ ней столько же привязывала, какъ и ея прелести, уступила мѣсто кокетству, любви наряжаться, великолѣпію во всемъ томъ, что могло придать ей блеску; можетъ быть я скажу справедливѣе, что пребываніе въ городѣ развернуло природу, и послѣ того я имѣлъ вѣрное доказательство, что она совершенно испортилась и ожидала только случая, чтобъ выказаться совершенно.
"Одинъ изъ аманатовъ Короля умеръ въ Англіи; онъ былъ замѣненъ Вельможею такого же достоинства, и я вновь имѣлъ честь предводительствовать прикрытіемъ до Дургама. На это дѣло требовалось довольно времени, и я сожалѣлъ объ этой отсрочкѣ моего брака.
"По возвращеніи своемъ я узналъ, что Сиръ-Давидъ и его дочь возвратились въ свой Замокъ Валле, и я заключилъ изъ того для себя щастливое предзнаменованіе, все въ этомъ жилищѣ должно было бы напоминать Елеонорѣ о моей къ ней страсти, а отцу наши условія…. Нѣкоторыя вѣсти, слышанныя мною въ Эдинбургѣ, когда я проѣзжалъ чрезъ него, могли бы подать мнѣ подозрѣніе; но я почиталъ ихъ дѣйствіемъ зависти, которую превосходство Елеоноры возбудило въ другихъ женщинахъ, и я только тому смѣялся до того времени, пока они были мнѣ подтверждены Россомъ и дю-Бургомъ, оба увѣряли меня во всеобщемъ мнѣніи, что Елеонора, ослѣпленная титломъ Графини, которое предлагалъ ей Лордъ Роскелинъ вмѣстѣ съ богатствомъ, подала ему надежду и принимала посѣщенія въ Замкѣ Валле. Я такъ былъ ослѣпленъ моею любовью и довѣренностію, что обвинялъ только отца ея. Вѣроятно, сказалъ я друзьямъ моимъ, моя Елеонора, гонимая имъ и Графомъ, печалится о моемъ отсутствіи, мнѣ только стоитъ показаться отцу, чтобъ напомнить ему мои права и дочери, чтобы дать ей силу сопротивляться, и я увѣренъ въ ея сердцѣ; одинъ разговоръ съ Сиромъ Давидомъ и Елеонорою, и Лордъ Жонъ не покажется болѣе въ Валле.
"Я тотчасъ поѣхалъ въ Замокъ. Приближившись къ нему, замѣтилъ комнаты иллюминованными и на дворѣ слугъ въ полной ливреѣ. Посудите о моемъ удивленіи, когда они сказали, что господа въ отсутствіи со вчерашняго дни. Я настоятельно спрашивалъ о причинахъ, для чего ихъ комнаты были освѣщены, но мнѣ отвѣчали такимъ образомъ, что я безъ труда увидѣлъ данное напередъ приказаніе отказать мнѣ. Въ первую минуту, слѣдуя живости моего характера, я хотѣлъ войти силою и осыпать упреками Сиръ Дааида и дочь его; но, привыкши почитать ее за невинную жертву гордости и корыстолюбія отца, не хотѣлъ огорчить и испугать ее своей жестокостію. Я взялъ намѣреніе возвратиться сначала въ Монтей, посовѣтоваться съ друзьями моими Россомъ, Гамильтономъ, дю Бургомъ и Робертомъ Мак-Грегоромъ, которыхъ я тамъ оставилъ. Я разсказалъ имъ, что со мной случилось, и просилъ ихъ посовѣтовать, какія взять мѣры; рѣшеніе наше было, чтобъ, я потребовалъ еще быть принятымъ въ Замкѣ, и что естьли это невозможно, то должно, за какую бы то ни было цѣну, найти средства видѣть Елеонору и съ ней поговорить.
"Сдѣлавши этотъ планъ, друзья хотѣли мнѣ сопутствовать; на завтра мы отравились въ путь съ нѣсколькими служителями.
"Я еще просилъ видѣться съ Сиромъ Давидомъ и его дочерью, и мнѣ опять было отказано. Сквозь рѣшетку я видѣлъ слугъ въ ливреѣ Роскелина; мое бѣшенство была въ высочайшей степени. Я соединился съ друзьями которые ожидали меня въ нѣкоторомъ разстояніи: они живо чувствовали обиду, мною полученную. Но какъ и кому мнѣ отплатить? Сиръ Давидъ былъ слишкомъ старъ, слѣдовательно не льзя было съ нимъ биться, а Лордъ Роскелинъ… съ ужасомъ я томъ думаю… былъ мнѣ братъ. Мы поѣхали шагомъ, разговаривая о томъ, что насъ занимало; какъ въ долинѣ, пониже насъ мы увидѣли людей верхами, отлично одѣтыхъ, перья на шляпахъ и картузахъ волновались въ воздухѣ, золотыя платья и конскіе уборы блистали при солнцѣ, тутъ было нѣсколько мущинъ, а въ срединѣ двѣ женщины, изъ коихъ одну въ минуту я призналъ за Елеонору; она казалась очень веселою. Графъ Жонъ Роскелинъ, сидя на прекрасной лошади, былъ возлѣ ея; Сиръ Давидъ и Лади Роскелинъ за ними слѣдовали; трое слугъ были впереди и позади гораздо большое число, что составляло всего отъ двенадцати до пятнадцати человѣкъ. Благоразуміе и разсудокъ не принадлежатъ къ свойству молодости, еще менѣе они были моимъ удѣломъ. Мы съ бѣшенствомъ произнесли клятву отмстить, и оборотившись съ возвышенности, на которой мы находились, встрѣтили ихъ при самомъ входѣ въ долину. Я не могу вамъ выразить замѣшательства и безпорядка этой встрѣчи! все произошло столь быстро, столь скоро, что я съ трудомъ могу вамъ о томъ разсказать.
"Людей Сира Давида и Графскихъ было по крайней мѣрѣ вдвое болѣе, нежели насъ; но мы лучше были вооружены, привычны къ сшибкамъ и неспособны къ страху. Мои друзья стали на тропинкѣ такимъ образомъ, чтобы никто не могъ пройти, а я подъѣхалъ къ Сиру Давиду и просилъ поговорить со мною. Онъ казался смущеннымъ, смѣшавшимся, и сказалъ мнѣ, что былъ съ обществомъ и просилъ возвратиться завтра; но я рѣшительно отъ того отказался, зная, что естьли я пропущу этотъ случай, то все стараніе видѣть его было бы тщетно.
"Лади Роскелинъ трепетала такъ что едва могла держаться на лошади. Лади не видала меня съ малолѣтства, взоры ея внимательно на меня устремишлись и тотчасъ отвратились съ ужасомъ. Она хранила молчаніе; а я, я не умѣю сказать вамъ, что я чувствовалъ. Въ первый еще разъ я видѣлъ ее съ тѣхъ поръ, какъ узналъ, что она была мнѣ мать — это тигало, столь священное, столь, почтенное, противъ воли говорило моему сердцу и заставляло броситься къ ногамъ ея; но между тѣмъ увѣренность быть отвергнутымъ, воспоминаніе, что она меня оставила, средство, которое она послѣ того употребила для опроверженія правъ моихъ — все внушило мнѣ къ ней отвращеніе, подобно какъ къ сверхъестественному чудовищу. Принудивши себя ею не заниматься и слѣдовать моему намѣренію, я обратилъ взоры мои на Елеонору; она была блѣдна и казалась готовою лишиться чувствъ, между тѣмъ Лордъ Роскелинъ съ гордостью ко мнѣ приближился и спросилъ, по какому праву мы смѣемъ ихъ останавливать.
"Жонъ Роскелинъ! отвѣчалъ я: естьли ты не знаешь правъ моихъ на Елеонору Стуартъ, то я ихъ тебѣ объявлю: она принадлежитъ мнѣ по собственной своей волѣ — по волѣ своего сердца и слову отца своего; и тотъ, кто мыслитъ уничтожить эти священнѣйшія права, долженъ прежде лишить меня жизни, или потерять свою.
"Сынъ Мак-Крея, отвѣчалъ онъ мнѣ съ насмѣшкою, не можетъ имѣть никакого права на дочь Сира Давида Стуарта, и также не имѣетъ права. осмѣливаться меня вызывать; но я не хочу сносить твоей наглости.
"Не смотря на гнѣвъ, который былъ въ высочайшей степени, презрѣніе превозмодло его, и смотря на Лади Роскелинъ, я сказалъ ей съ огорченіемъ: Миледи! этотъ молодой человѣкъ оскорбляетъ васъ; скажите ему, что я не сынъ Мак-Крея; вы знаете, что жена его не мать мнѣ.
"Это слово привело ее въ ужасное бѣшенство. Бездѣльникъ! сказала она мнѣ: что ты смѣешь думать? — Но, слава Богу! Король возвратился; онъ отдастъ мнѣ справедливость. Участіе Герцога Албанскаго и глупое предубѣжденіе моего брата питали твою безразсудность.
"Прошу васъ, матушка, сказалъ Лордъ, успокоиться; теперь не время объ этомъ говорить. Потомъ, обратясь ко мнѣ, присовокупилъ: пропустите Дамъ и Сиръ Давида, а послѣ мы перевѣдаемся.
"Я пропущу Лади Роскелинъ, сказалъ я: хотя мнѣ и должнобъ было съ нею объясниться; но я не за этимъ сюда пріѣхалъ Сиръ Давидъ можетъ ей также сопутствовать, естьли хочетъ; но клянусь честію, Елеонора не возвратится въ свой Замокъ прежде, нежели я съ нею не поговорю. И такъ приготовьтесь; я рѣшился, хотя бы это стоило мнѣ жизни.
"Надобно согласиться, что Лордъ Жонъ поступилъ въ семъ случаѣ какъ храбрый защитникъ женщинъ; я тому обрадовался; иначе я сталъ бы презирать его.
"Пойдемъ! сказалъ онъ, обнаживъ мечь и напавъ на меня съ такою быстротою, что я имѣлъ нужду во всемъ своемъ хладнокровіи и проворствѣ, чтобы защищаться. Люди старались съ нимъ соединиться; но они были удерживаемы моими друзьями. Все мое желаніе было обезоружить его, не проливая крови; я достигъ своей цѣли: въ короткое время вышибъ мечь его, но не могъ воспрепятствовать, чтобъ онъ не получилъ легкой раны, которая причинила мнѣ гораздо болѣе боли, нежели ему. Когда онъ былъ обезоруженъ, я схватилъ его за руку, и подведя къ матери, сказалъ ей: возьмите, попеченіе о вашемъ возлюбленномъ сынѣ; естьли вы забываете, что я вашъ сынъ, то я не забылъ, что онъ мнѣ братъ. Но Лади Роскелинъ не могла меня слушать; ибо я примѣтилъ, что она безъ чувствъ поддерживаема была Сиръ Давидомъ и нѣсколькими слугами, и начинала приходить въ себя. Они унесли ее; между тѣмъ Сиръ Давидъ помогалъ Лорду Жону перевязывать его раненую руку.
"Чтожъ до меня касается, то я подошелъ къ Елеонорѣ, которую сняли съ лошади; Елеонора также была, или притворяласъ, что была въ обморокѣ, и ничего не отвѣчала на нѣжныя слова, которыя я ей говорилъ. Рѣшившись однакожъ, узнать, что мнѣ дѣлать, и видя, что отецъ приказывалъ ее также унесть прежде, нежели она дастъ мнѣ отвѣтъ, я принялъ скорое и отчаянное намѣреніе похитить ее, увезть въ Замокъ Монтей и такъ окончить ссору, обвѣнчавшись съ нею въ моей церкви. Будучи увѣренъ (какъ тогда я думалъ) въ любви ея, я не сомнѣвался въ ея согласіи.
"Это намѣреніе тотчасъ было исполнено. Прежде нежели отецъ ея могъ подойти, я поднялъ ее и съ помощію двухъ моихъ слугъ посадилъ предъ собою на лошадь; не смотря на угрозы и прозьбы отца ея и ложное сопротивленіе слугъ, которые, какъ я замѣтилъ, не были противъ меня, я увезъ ее въ сопровожденіи друзей, которые составляли арріергардъ и не позволяли никому за нами слѣдовать; Лорду Жону препятствовала въ томъ рана. Сиру же Давиду старость и подагра, которая еще болѣе умножала слабость его лѣтъ. Люди Лади Роскелинъ послѣдовали за нею, а слуги Сиръ Давида, бывшіе свидѣтелями поспѣшности, съ коею я помогъ ихъ господамъ во время конфискованія ихъ Замка, безъ сомнѣнія негодовали на него за сію неблагодарность и не были расположены меня преслѣдовать.
"Движеніе лошади привело въ чувства Елеонору; я примѣтилъ это по біенію ея сердца и румянцу на щекахъ; но глаза ея были крѣпко закрыты, и она не переставала молчать. Не смотря на все, что я сказалъ ей нѣжнаго и убѣдительнаго. ни на увѣренія въ моемъ сожалѣніи о томъ, что принужденъ такъ поступить, чтобы сохранить ее для любви моей, она не произносила ни слова. Наконецъ къ ночи мы пріѣхали въ хижину близь Кетарди и остановились въ маленькомъ домикѣ, принадлежавшемъ одному крестьянину Жамеса Росса. Здѣсь мы предположили отдохнуть; ибо ночь наступала и была такъ темна, что не возможно было продолжать пути. Когда мы сошли съ лошадей, то я хотѣлъ поддержать Елеонору; но она съ гордостію отказалась на меня опереться, вошла вь низкую комнату, сѣла, облокотясь на столъ и не говоря ни слова. Друзья мои вошли и оставили меня одного съ нею. На колѣняхъ умолялъ я ее прервать это жестокое молчаніе, повторялъ, что одна необходимость и боязнь навсегда ее потерять принудили меня такъ насильственно поступать, что онъ былъ для меня драгоцѣннѣе жизни, и что естьли по прежнему меня любитъ, какъ столь часто увѣряла, то сдѣлала бы меня щастливѣйшимъ изъ людей, согласившись на наше соединеніе; ибо, имѣя честное слово отца ея на этотъ бракъ, мы бы не сдѣлали ему неповиновенія, а только напомнили бы ему о томъ, чѣмъ онъ долженъ былъ самому себѣ и честью дворянина; что я возвращусь съ него къ нему, какъ съ своею супругою, увѣренъ будучи въ полученіи его прощенія.
"Она слушала меня не прерывая, и отвѣчала покраснѣвъ и потупивши глаза: я не имѣю нужды говорить вамъ, Сент-Клеръ, о томъ, что склонность моя была покорена волѣ моего родителя. Когда онъ согласился отдать вамъ мою руку, тогда мы почитали васъ сыномъ знаменитаго Генерала Монтея, естьли не законнымъ, такъ имъ признаннымъ. Мы были обмануты, и узнали, что вы сынъ одного торгующаго мореходца, островитянина и горничной женщины Лади Роскелинъ, которая, во зло употребивши слабость Генерала и дружбу его къ вамъ, убѣдила его усыновить васъ, заставивши повѣрить баснѣ, которая не имѣетъ и не можетъ имѣть никакого основанія. Ваше богатство также не основательно; оно принадлежитъ племяннику Генерала, Лорду Графу Роскелину; будьте увѣрены, что это скоро будетъ объявлено Государю, и вы будете приведены въ прежнее состояніе; и такъ нашъ контрактъ не имѣетъ никакой дѣйствительности, потому что онъ сдѣланъ не подъ истиннымъ вашимъ именемъ; я возвращаю вамъ ваши обѣщанія; будьте также великодушны, возвративши мнѣ мою свободу: ибо мы никогда не можемъ быть соединены.
"Отъ природы гордый, опрометчивый, влюбленный и обманутый такими образомъ въ моихъ надеждахъ, я не могу описать дѣйствія, которое эта рѣчь имѣла надо мною; она мнѣ доказывала, что самъ собою я не имѣлъ никакого права надъ ея сердцемъ, никакой цѣны въ глазахъ ея; что она почитала меня за наслѣдника Монтея, и когда человѣкъ меня богаче и которой казался ей знатнѣйшимъ, нежели я, предложилъ ей руку, то и былъ предпочтенъ.
"Я былъ пораженъ этою рѣчью, но гордость поддержала меня. Очень хорошо, Елеонора, сказалъ я, улыбаясь съ презрѣніемъ, благодарю васъ, что еще во время открыли мнѣ истинныя ваши ко мнѣ расположенія и вашъ характеръ. Естьлибъ мы были соединены, то это открытіе причинило бы мнѣ много горестей; но теперь оно мнѣ полезно. Въ самомъ дѣлѣ я не сынъ Монтея — въ этомъ васъ справедливо извѣстили; но также и не сынъ Мак-Крея. Ежели вы желаете знать, кому я одолженъ жизнью, то спросите о томъ у Лади Ромкелинъ, когда она будетъ вашею тещею.
"Холодность, съ которою я говорилъ, удивила и тронула ее. Естьли бы вы не были сынъ Мак-Крея, сказала она, то для чего откровенно не говорите, кому вы одолжены жизнію? Елеонора Стуартъ не для того сотворена, чтобы соединиться еъ неизвѣстнымъ.
"Этотъ неизвѣстный, сказалъ я съ гордостію, не былъ безъ сомнѣнія неизвѣстенъ великодушному Монтею, потому что онъ удостоилъ его своею любовью, воспитаніемъ и оставленіемъ своего имени и богатства. Чтожъ касается до тайны моего рожденія, моя супруга узнаетъ его, получа мою руку; но вамъ я этого не скажу, ибо эта рука никогда не будетъ принадлежать такой женщинѣ, которой сердцемъ не буду владѣть. Сент-Клеръ Монтей отвергаетъ то, въ чемъ вы отказали Сент-Клеру Мак-Крею. Вы свободны, Милади, равно какъ и я, до того времени, когда найду женщину, которая бы любила меня, а не богатство и знатное рожденіе.
"Безъ сомнѣнія Елеонора приготовилась обременять меня своею гордостію и принять съ презрѣніемъ мои убѣжденія и прозьбы, но была поражена способомъ, которымъ я самъ подвергся ея отказу. Желая однако же поранить мое самолюбіе, она сказала; Графъ Роскелинъ открыто предложилъ мнѣ свою руку; можете ли вы думать, чтобъ я отказала человѣку, которой желаетъ раздѣлить со мною свой чинъ и богатство, для другаго окруженнаго тайною и который отказывается даже сдѣлать объясненія, мною желаемаго?
"Я этого не думаю, возразилъ я; вспомните эту истинну; до тѣхъ поръ, пока я буду живъ, Елеонора Стуартъ никогда не будетъ настоящею Графинею Роскелинъ.
"Не въ вашей власти этому воспрепятствовать, развѣ только, когда вы меня здѣсь убьете.
"Я не имѣю такого трагическаго намѣренія, отвѣчалъ я смѣясь: не только ваша жизнь въ безопасности отъ меня, но также и будущаго вашего супруга; увѣряю васъ, что я принужденъ былъ биться съ нимъ и похитить васъ совершенно противъ моей воли. Надѣюсь, что ни того, ни другаго впередъ со мною не случится.
"Однакожъ, сказала она, покраснѣвъ отъ гнѣва, кажется, что Лордъ Роскелинъ не оставитъ вашей дерзости безъ наказанія.
"Какъ ему угодно, Милади, завтра на разсвѣтѣ я буду имѣть честь возвратить васъ ему и вашему родителю. Скажите имъ, что я готовъ ихъ удовлетворить, какъ они хотятъ, исключая только жениться на васъ. Естьли бы вы объяснились объ этомъ при нашей встрѣчѣ по утру, то избавилибы меня отъ труда васъ сюда привозить, а себя, Милади, отъ неудовольствія провести безпокойную ночь.
"И не уже ли вы думаете, что я проведу ее съ похитителями, сказала она, вскочивъ съ бѣшенствомъ, которые заставляютъ меня всего бояться, а наиболѣе съ тѣмъ, коего безумная страсть, попирая ногами священнѣйшія права, похищаетъ меня при глазахъ родителя, друзей моихъ и покровителей, какъ неистовый разбойникъ.
"Презрѣніе превозмогло мой гнѣвъ, и я отвѣчалъ съ самою оскорбительною холодностію: почивайте спокойно, прекрасная Елеонора: сонъ святыхъ не будетъ почитаемъ болѣе вашего. Ободритесь, прогоните всякое безпокойство; теперь мы находимся въ такой пустынѣ, что вы можете быть спокойны.
"Я не знаю, какое дѣйствіе произвели надъ нею эти слова, гнѣвъ ея казался изчезнувшимъ въ ручьяхъ слезъ, и признаюсь, эти слезы едва не ослабили мое мужество; но собравши всѣ силы, я рѣшился лучше погибнуть, нежели сдѣлаться рабомъ гордости и жадности — я удовольствовался только попросить ее съ холодною учтивостію, успокоиться и чего нибудь покушать, и послѣ того отдохнуть нѣсколько до возвращенія въ Замокъ Валле.
"Наконецъ слезы ея остановились, она казалась успокоившеюся; потомъ сказала мнѣ съ довольною кротостію; не ужели вы ничего не припишите обязанности дочери, зависимой отъ отца? Онъ приказалъ мнѣ принять предложеніе Графа Роскелина; а вы, Сент-Клеръ, для чего не сдѣлаете мнѣ, объясненія, котораго я у васъ прошу, естьли вамъ сдѣлали зло, то для чего этого не объявить? Естьли же какія причины вамъ въ томъ препятствуютъ, то онѣ не могутъ до меня простираться.
"Нѣтъ, отвѣчалъ я, вы теперь же бы узнали тайну моей судьбы, естьли бы, вмѣсто того чтобъ обвинять, спросили меня о томъ, поступилъ ли бы такъ съ вами? Я не хотѣлъ даже въ Эдинбургѣ вѣрить молвѣ о вашемъ вѣроломствѣ, ни наружностямъ, которыя васъ вчера обвиняли; я думалъ этимъ услужить вамъ и себѣ. Елеонора, наслѣдница престола, или дочь крестьянина, имѣла бы одинакое право на мое сердце: я любилъ ее собственно, а не по знатности рожденія и богатству.
"Нашъ разговоръ былъ продолжителенъ, но все въ одномъ тонѣ; и хотя я чувствовалъ внутреннее терзаніе; но не показалъ его наружно; наконецъ мы разстались до утра.
"Я извѣстилъ друзей своихъ обо всемъ, что между нами произошло и о намѣреніи моемъ отвезти по утру Елеонору назадъ. Они его одобрили; но какъ мы могли встрѣтить погоню, посланную Лордомъ Роскелиномъ и Сиръ Давидомъ, то Гамилбьтонъ и Россъ, коихъ владѣнія находились близко, поѣхали, чтобы собрать по пятидесяти своихъ вассаловъ для сопровожденія насъ; они скоро возвратились, и все было готово къ угару,
«Елеонора казалась спокойною и важною; не говоря ни слова, она не много поѣла и сѣла на лошадь, которую для нее приготовили. Я просилъ друзей моихъ ѣхать по сторонамъ ее, а самъ предводительствовалъ отрядомъ.»
— Увы, бѣдная Елеонора! прервала Амбруазина: теперь, Сент-Клеръ, я совершенно увѣрена, что ты никогда ее истинно не любилъ. Любовь легко бы взяла ея сторону въ твоемъ сердцѣ, гдѣ, какъ я вижу, гораздо было болѣе гордости и самолюбія, нежели искренней любви къ ней. Ты бы просилъ, умолялъ, приходилъ въ бѣшенство, проливалъ слезы, или я очень обманываюсь; она бы не могла тебѣ сопротивляться; но она нашла въ тебѣ только строгаго и неумолимаго судью, которой не перемѣнилъ своего опредѣленія, произнесеннаго оскорбленною гордостію, Любовь Сент-Клера менѣе имѣетъ гордости; и естьли бы на ея мѣстѣ была я, то ты поступилъ бы совсѣмъ отличнымъ образомъ. —
«Я также думаю, какъ и вы, сказалъ дю-Бургъ: да и всегда думалъ, что онъ былъ болѣе очарованъ ея прелестями, нежели влюбленъ въ нее, какъ я послѣ и увидѣлъ. Онъ привыкъ поступать съ нею, какъ съ избалованнымъ дитятею, и во все продолженіе этой связи я видѣлъ ихъ ежедневно ссорящимися заничто и опять легко примиряющимися. Былъ свидѣтелемъ тысячи глупостей, которыхъ онъ не смѣетъ вамъ повторять; я бы могъ привести ихъ ему на память, и они утвердили бы васъ въ мысли, что въ немъ было болѣе самолюбія, нежели любви. Елеонора также любила его только за то, что онъ ни въ чемъ не умѣлъ отказать ея капризамъ. Онъ подарилъ четыре тысячи марокъ Сиръ Давиду; но я знаю, что онъ издержалъ вдвое на бархаты, атласы, бриліанты и драгоцѣнныя вещи всякаго рода, чтобы украсить прекрасную Елеонору, которая ничего не прося, знала искуство заставлять себя дарить. Естьли бы прошло такъ еще нѣсколько лѣтъ, то сундуки дяди Монтея сдѣлались бы совершенно пустыми.»
— Я въ этомъ ее не упрекаю, отвѣчалъ Сент-Клеръ: но неблагородно, Рыцарь, вспоминать о глупостяхъ, такъ давно сдѣланныхъ и забытыхъ. —
«Но я забыла, сказала Амбруазина, что бѣдная Елена ѣдетъ печально къ Замку отца своего между двумя Рыцарями, которые вѣроятно не дѣлаютъ ей пріятныхъ предложеній. Продолжай, прошу тебя; скажи, какъ вы были приняты?»
— Ты этого не узнаешь нынѣшнимъ вечеромъ, милая Амбруазина! я и такъ усталъ отъ долгаго разсказыванія; прошу тебя подождать до завтра конца моей повѣсти, потому что она очень продолжительна. —
«Хорошо, сказала Амбруазина: музыка усладитъ твои воспоминанія. Рандольфъ, подай мнѣ арфу; Зина, возьми, лютни; успокоимъ душу отца твоего.»
Ей повиновались. Прелесть ея игры, сладкій и чистый голосъ Зины успокоили любопытство, заставили Сент-Клера забыть его нещастія и заняли остатокъ вечера.
ГЛАВА VII.
правитьВъ слѣдующій вечеръ Рандольфъ, которой болѣе всѣхъ любопытствовалъ знать исторію отца своего, просилъ его продолжать. Онъ согласился, и началъ слѣдующимъ образомъ:
"И такъ мы ѣхали къ Замку Сиръ Давида, Елеонора была сопровождаема по правую и по лѣвую сторону Россомъ и Гамильтономъ, а позади отрядомъ изо ста тридцати вассаловъ. Мы были всѣ верьхами, хорошо вооружены, ѣхали тремя линіями, а я съ обнаженнымъ мечемъ, стараясь не оглядываться на пагубную красавицу, которую я возвращалъ своему сопернику и желалъ исторгнуть изъ своего сердца.
"Мы встрѣтились съ тремя малыми отрядами, посланными въ погоню за Елеонорою; но или отъ того, что число наше показалось имъ слишкомъ страшнымъ, или видя насъ возвращающимися съ нею къ Замку Уперлону, они подумали, что все дружески кончится, пропустили насъ и даже соединились съ нами; отрядъ нашъ имѣлъ тогда видъ маленькаго войска.
"Вечеромъ мы пріѣхали къ Замку, протрубили въ рогъ, ворота тотчасъ отперлись; я просилъ сказать обо мнѣ Сиру Давиду.
"Онъ тотчасъ вышелъ съ Лади Роскелинъ; Лордъ Жонъ удерживаемъ былъ безъ сомнѣнія раною.
"Сиръ Давидъ, сказалъ я ему: я пришелъ возвратить вамъ вашу дочь и просить извиненія въ томъ, что вчера случилось. Я былъ въ заблужденіи и желалъ, чтобы вы позволили вывести меня изъ онаго вашей дочери; не прибѣгая къ насилію, знаю теперь, что мнѣ дѣлать. Возвращаю вамъ ваше слово и ее; она ни въ чемъ не можетъ на меня пожаловаться и сама вамъ это скажетъ.
"Елеонора сошла съ лошади и бросилась въ объятія Сиръ Давида и Лади Роскелинъ.
"Говори, Елена, сказалъ ей отецъ, скажи правду, не была ли ты оскорблена?
"Нѣтъ; но прибавила она съ огорченіемъ, со мною говорили съ презрѣніемъ и дерзостію; на меня нападали всѣми способами, и она заплакала.
"Вы обижаете меня, прекрасная Елеонора, возразилъ я учтивымъ тономъ, а вы осудили меня, не выслушавши, а я отвергъ своего судью. Естьли моя дерзость и презрѣніе состоятъ въ томъ, что могу не любить васъ, и это сказать вамъ въ глаза, то я достоинъ осужденія; но, можетъ ли интересовать гордую Елеонору Стуартъ любовь нещастнаго, не имѣющаго родителей, коихъ бы онъ могъ публично признать? Я не отказался вамъ ихъ назвать; я говорилъ только, чтобы вы спросили объ нихъ у Лади Роскелинъ, и обратясь къ ней послѣдней, сказалъ: я думаю, вы согласитесь со мною. Милади, въ томъ, что ваша исторія не можетъ быть объявлена публично?
"Гнѣвъ Лпди Роскелинъ не имѣлъ тогда границъ; она излила его въ ругательствахъ, которыя я слушалъ съ такимъ спокойствіемъ, какъ бы она ихъ и не говорила;. когда же она устала, то я почтительно поклонился ей, говоря: я надѣюсь, что вы отдадите мнѣ справедливость въ томъ, что я выслушалъ вашу брань какъ должно покорному и почтительному сыну.
"Бездѣльникъ! вскричала она я скоро заставлю тебя молчать вышнею властію; я брошусь къ ногамъ Короля Іакова: и буду у него просить правосудія противъ тебя.
"А я, Милади, къ стопамъ Государя гораздо вышшаго, нежели Іаковъ, и буду просить не правосудія, а милосердія его къ вамъ за ваше безчеловѣчіе, и чтобы природа возстала въ вашемъ сердце: тогда только вы найдете спокойствіе коего лишены съ самаго моего рожденія. Что же до васъ касается, Елена, продолжалъ я, оборотившись къ ней, то навсегда васъ покидаю. Я желалъ вывести васъ на щастливый путь и оставляю на пути богатства и почестей, вы предпочли его потому, который мы должны были проходить вмѣстѣ. Вамъ надобно было, чтобы быть щастливою, титло Графини; а какъ мнѣ не позволено вамъ его поднести, то я уступаю также и это право Лорду Жону безъ малѣйшаго сожалѣнія.
"Окончивъ сіи слова, я поспѣшно вскочилъ на лошадь, и прежде нежели могли мнѣ отвѣчать, оставилъ дворъ Замка, на которомъ происходилъ разговоръ.
"Чѣмъ болѣе я старался принимать на себя спокойный и хладнокровный видъ, тѣмъ болѣе чувствовалъ внутреннѣе бѣшенство оскорбленной любви и жажду мщенія. Горячка возгорѣлась въ моихъ жилахъ; и я провелъ пятнадцать дней между жизнію и смертію; нѣжныя попеченія друзей моихъ, которыя ни на минуту меня не покидали, способствовали болѣе, нежели силы молодости къ моему выздоровленію. Пришедши въ себя, я краснѣлъ отъ своей глупости и рѣшился не позволить непріятелямъ торжествовать надъ собою, сопровождаемый моими вѣрными друзьями, я поѣхалъ во Францію;. мы пробыли тамъ нѣсколько мѣсяцовъ, и тамъ я сдѣлался нѣсколько спокойнѣе. Я узналъ безъ огорченія, что Елеонора вышла замужъ за моего брата и нашла столь желаемое ею титло Графини Роскелинъ.
"Мы были въ Парижѣ, наслаждаясь удовольствіями этой столицы, и не, предвидѣли удара, которой намъ угрожалъ. Нарочный посланный Сиромъ Александромъ Мак-Грегоромъ извлекъ насъ изъ безпечности; онъ извѣщалъ насъ, что преступное обвиненіе было вымышлено противъ насъ Сиромъ Давидомъ Стуартомъ въ томъ, что насильно похитили дочь его, держали ее цѣлую ночь, въ продолженіи коей хотя она и умѣла сопротивляться своимъ похитителямъ, чтобы спасти честь свою, но поступали, съ нею дерзско, и она претерпѣвала жестокую боязнь. Мои друзья вмѣстѣ со мною были замѣшаны въ этомъ обвиненіи за то, что подавали мнѣ помощь.
"Другое обвиненіе было еще важнѣе противъ меня одного отъ имени Лади Роскелинъ и ея сына въ томъ, что будто бы имѣя согласіе съ простымъ человѣкомъ простаго народа, по имени Мак-Креемъ, я сдѣлалъ заговоръ воспользоваться слабостію Генерала Монтея, довелъ его до того, что онъ сдѣлалъ меня наслѣдникомъ своихъ обширныхъ владѣній, обидя родныхъ наслѣдниковъ сестру его Лади Маріанну Роскелинъ и племянника, Лорда Жона, Графа Роскелина. Она, просила, чтобы завѣщаніе было уничтожено, а мнѣ запрещено подъ строгимъ наказаніемъ носить фамилію, которую я обезчестилъ… Сиръ Александръ еще увѣдомлялъ насъ что мы должны были явиться въ шесть недѣль, чтобы отвѣчать ка эти жалрбы (три недѣли уже прошли послѣ этого опредѣленія), и естьли мы не явимся въ означенный срокъ, то наши имѣнія будутъ конфискованы, а мы осуждены на изгнаніе.
"Мы не теряли ни минуты, чтобы возвратиться въ Шотландію и во время еще пріѣхали въ Пертъ, гдѣ былъ собранъ Парламенетъ для обсужденія жалобъ, вымышленныхъ противъ насъ.
"Мы предстали предъ Королемъ и многими Вельможами; собранными насъ судить. Довольно было покровительства Герцога Албанскаго, чтобы сдѣлать мое оправданіе несправедливымъ; но для моихъ непріятелей этого было еще мало, и я замѣтилъ, что большая часть судей были, явные друзья фамиліямъ Роскелиновъ Стуартовъ.
"Обвиненіе въ похищеніи, поданное Сиръ Давидомъ, было первое, для чего нужно было, чтобы сама Елеонора предстала лично, быть противъ меня свидѣтельницею, Лади Роскелинъ также должна была предстать; но она отъ того отказалась и послала свой голосъ письменно. Безъ сомнѣнія она страшилась взоровъ и упрековъ сына, въ погибели коего заклялась.
"Елеонора вошла, поддерживаемая отцомъ своимъ и мужемъ. Никогда она не казалась мнѣ столь прелестною; лестный шопотъ возсталъ въ собраніи, и я; видѣлъ мое осужденіе въ глазахъ Короля, съ удивленіемъ устремленныхъ на прекрасную обвинительницу. Онъ просилъ ее ободриться, говоря, что человѣкъ, ее оскорбившій, долженъ быть очень виноватъ, и что естьли это будетъ доказано, то она будетъ ошмщена.
"И я также ободрился, рѣшившись ни въ чемъ ей не уступать; ибо я слышалъ; что она сама сочинила свою жалобу.
"Глаза Елеоноры не могли выдержать выразительности моихъ взоровъ; она потупилась; трепетъ объялъ ее; смертная блѣдность покрыла прекрасное лице. Тогда я отвратилъ отъ нее глаза мои и сердце мое готово было смягчиться. Отецъ и мужъ ея тщетно старались ободрить ее; она запиналась, и не смотря на ихъ настоянія и собственныя усилія, едва могла произнести: "Я была похищена силою во время обморока…. и удерживаема нѣсколько часовъ въ уединенномъ домикѣ, будучи жертвою жестокаго безпокойства.
"Не могли заставить ее сказать еще что нибудь; мужъ вывелъ ее изъ залы. Послѣ того были выслушаны и записаны свидѣтельства Сиръ Давида и людей его, и меня позвали оправдаться.
,.Я призналъ справедливость дѣла, согласился, что увезь насильно Елеонору на своей лошади; но извинялъ этотъ дерзкой поступокъ тѣмъ, что единственная причина онаго была узнать изъ собственныхъ ея устъ, любилали она Жона Роскелина, что будучи помолвленъ съ нею по контракту, подписанному отцемъ ея и по собственному ея желанію, я могъ ласкаться надеждою, что обладаю ея сердцемъ и имѣлъ право быть въ томъ увѣреннымъ; но съ той минуты, когда узналъ противное, я оставилъ свои права и возвратилъ ее отцу.
"Чтожъ касается до друзей моихъ Росса, Гамильтона, дю-Бурга и Мак-Грегора, то сказалъ я, они не знали, такъ какъ и самъ я, что сдѣлаю такой поступокъ, который совсѣмъ былъ неумышленный, а только скоро принятое намѣреніе. Послѣ упорнаго молчанія Елеоноры никто изъ нихъ не помогалъ мнѣ въ томъ, они послѣдовали за мною, когда я ее похитилъ и провожали, когда я ее возвращалъ, и что я прошу по крайней мѣрѣ изключить ихъ изъ обвиненія.
"Одинъ изъ судей возразилъ: что оправданіе мое совсѣмъ не извиняло моего поступка, и естьли онъ останется не наказаннымъ, то каждый мущина почтитъ себя въ правѣ требовать съ насиліемъ объясненія отъ женщины: что друзья мои хотя и не участвовали сами въ этой обидѣ, но покровительствовали ей своимъ присутствіемъ, препятствуя людямъ Сиръ Давида идти на помощь къ Госпожѣ своей, и что справедливость требовала наказать ихъ.
"Чтожъ касается до возвращенія Елеоноры къ отцу, онъ приписывалъ это ея добродѣтели и твердости, которыя сдѣлали тщетными всѣ покушенія и заставили похитителей почитать ее, также и боязни претерпѣть нападенье отъ вассаловъ Сирь Давида и Лорда Жона, и заключилъ вопросомъ: не имѣю ли я что еще сказать? ибо я позванъ былъ туда прежде произнесенія приговора.
"Хотя я и предвидѣлъ неправосудіе и пристрастіе судей моихъ; но это возраженіе возбудило во мнѣ гнѣвъ, и я отвѣчалъ съ жаромъ; зная, что все сказанное мною въ оправданіе будетъ не удачно противъ неправосудія и злости моихъ непріятелей, я не хочу утруждать совѣтъ безполезными рѣчами и отдаю это на совѣсть Елеоноры; но прошу васъ замѣтить, что добролѣтель никакой опасности не была подвержена съ моей стороны. Естьлибы она меня любила, какъ клялась мнѣ, то въ тотъ же вечеръ сдѣлалась моею супругою; но какъ вышло противное, то я пересталъ любить предметъ, который не могъ почитать.
"Насъ выслали, и послѣ многихъ споровъ совѣтъ опредѣлилъ наказаніе за наше преступленіе, и насъ опять ввели. Мнѣ сказали, что вразсужденіи надежды, которую мнѣ подалъ Сиръ Давидъ и дочь его, и моей поспѣшности возвратить ее къ отцу, меня не почитали похитителемъ и щадили жизнь мою; но я былъ осужденъ для наказанія отказаться отъ полученія четырехъ тысячь марокъ, которыя я заплатилъ за Сиръ Давида и еще отдать шесть сотъ, а мои товарищи должны были заплатить штрафъ по сту марокъ каждый.
"Таково было рѣшеніе перваго обвиненія, второе же, которое производилось на другой день, касалось одного меня; но вѣрныя друзья мои не хотѣли меня оставить и были при мнѣ, сколько имъ было возможно.
"Лади Роскелинъ мать моя, потому что надо дать это названіе, коего она не заслуживаетъ отъ меня, имѣла невѣроятную твердость предстать противъ меня свидѣтельницею. Она повторила все, о чемъ извѣстилъ меня Сиръ Александръ, что по преступному злоумышленію между мною, Мак-Креемъ и ея горничною дѣвкою Кати, я вкрался въ милость Генерала и безъ сомнѣній заставилъ слабаго и обольщеннаго старика написать завѣщаніе, въ которомъ я названъ наслѣдникомъ въ обиду сестры покойнаго и племянника Лорда Роскелина.
"Но виновная совѣсть слышитъ свой гласъ! Во все продолженіе рѣчи глаза ея были потуплены, величавое лице ея было печально, блѣдность его и дрожащій ея голось, довольно показывали сраженіе, въ ней происходившее; она остерегалась говорить о моемъ мнимомъ обманѣ, вразсужденіи рожденія. Этого-то я отъ нее и ожидалъ, но все, что она сказала не имѣло въ томъ ни малѣйшаго отношенія; казалось, она сама вѣрила, что Генералъ отказалъ свое имѣніе сыну Мак-Крееву.
"Жонъ Роскелинъ былъ эхомъ своей матери; но онъ болѣе имѣлъ твердости, потому что совершенно вѣрилъ тому, о чемъ говорили. Я расточалъ, говорилъ онъ, имѣніе его дяди и безчестилъ поступками, подобными тому, за который меня вчера осудили, имя, до того времени почтенное.
"Въ отвѣтъ на это обвиненіе я почелъ себя свободнымъ объявить тогда все, что я зналъ, о своемъ рожденіи. При первыхъ словахъ, которыми я показалъ это намѣреніе, Лади Роскелинъ прервала меня, сказавъ Королю: что будучи увѣрена, во лжи, которую я хотѣлъ выговорить, она просила, позволеніе выдти; ибо достоинство ея полу и характера не позволяли ей слушать объ этомъ предметѣ, о коемъ даже и помышленіе покрывало ее стыдомъ Король согласился, и она вышла изъ залы совѣта въ смущенія, которое приписали ея великой добродѣтели. Разгнѣваннымъ голосомъ Король велѣлъ мнѣ продолжать.
«Я повиновался, утверждалъ, что былъ старшій сынъ Лорда и Лади Роскелинъ, рожденный прежде ихъ брака: и признаваемый законами;[1] со времени ихъ брака; представилъ въ доказательство свидѣтельства отца Томаса и клятвы на святомъ крестѣ, подписанныя Мак-Креемъ и его женою. Привязанность ко мнѣ Генерала была засвидѣтельствована моими друзьями; но ничто не было въ состояніи поколебать славу целомудренности Лади Роскелинъ; клятвы Мак-Крея и жены его сочтены были ложными и составленными, чтобы обмануть Генерала и отца Томаса, котораго не осмѣлились обвинить въ злоумышленіи, называли введеннымъ въ заблужденіе. Однимъ словомъ, я осужденъ былъ возвратить все, что отказалъ мнѣ Генералъ Монтей, оставить его имя и быть изгнаннымъ на всю жизнь мою на одинъ изъ сѣверныхъ острововъ.»
Негодованіе Рандольфа при повѣствованіи неправосудія, оказанномъ отцу его не имѣло границъ; онъ не могъ его болѣе удерживать, и вскочивши съ бѣшенствомъ, сказалъ; «Пусть стыдъ и нещастіе будутъ навсегда моимъ удѣломъ, естьли я не буду преслѣдовать Лорда Роскелина какъ фурію, мстящую за честь, моего отца. Братья мои Жамесъ и юный Сент-Клеръ переживутъ меня, естьли я погибну въ этомъ предпріятій; они раздѣлятъ мои чувства, мое бѣшенство и желаніе къ мщенію; они также будутъ умѣть отмстить за своего оскорбленнаго родителя, или умереть.»
Хотя Монтей очень былъ тронутъ привязанностію Рандольфа и доволенъ его мужествомъ, однако же отвѣчалъ ему твердымъ и важнымъ голосомъ: «Благодарю тебя, Рандольфъ, за твое участіе въ моей пользѣ и сыновнюю любовь, но вмслушай меня, объявляю тебѣ естьли ты покусишься на жизнь Лорда Роскелина, то я прокляну тебя.»
Рандольфъ затрепеталъ и ничего не отвѣчая, посмотрѣлъ на Монтея, съ удивленіемъ.
«Вспомни, сказалъ Сент-Клеръ съ кротостію, что онъ мнѣ братъ; что одна кровь течетъ въ нашихъ жилахъ; что мы имѣемъ одну мать, и не смотря на ее въ томъ непризнаніи, одна грудь, насъ сохраняла, и будь увѣренъ, что придетъ время, когда она сама принуждена будетъ это признать и отдать мнѣ справедливость. Мое имѣніе уже мнѣ возвращено, также и драгоцѣнная фамилія моего дяди, и я не сомнѣваюсь, чтобы рожденіе мое не было также признано. И такъ, сынъ мой, укроти свой гнѣвъ, будь всегда остороженъ въ первомъ движеніи; ты слышалъ, сколько зла причинилъ я самому себѣ этою опрометчивостію характера, которая увлекала меня, не давая мнѣ времени подумать.»
— Простите меня, сказалъ ему Рандольфъ: но кто можетъ любя своего родителя, какъ я люоблю? почитать, какъ я почитаю? и перенести такое притѣсненіе и гоненія, столь безчеловѣчныя? —
"Еще благодарю тебя, мой милый другъ! Естьли я нещастный сынъ, то природа захотѣла вознаградить меня, сдѣлавши щастливѣйшимъ отцемъ; потому, что Рандольфь есть для меня наилучшій сынъ, и я не могу его иначе почитать!…. Но онъ судитъ съ жаромъ молодости, а я съ хладнокровіемъ зрѣлыхъ лѣтъ и самъ извиняю своихъ непріятелей. Лади Роскелинъ есть жертва своей гордости и перваго поступка, не видя меня въ ту минуту, когда первый крикъ дитяти заставляетъ столь живо чувствовать благополучіе быть матерью, имѣя отъ меня только горесть и стыдъ и не слѣдуя за мною въ дѣтствѣ, она не научила сердца своего любить меня. Нѣжность ея къ моему брату доказываетъ мнѣ, что она имѣетъ материнское сердце; и я бы это испыталъ, естьли бы родился въ то время, когда она могла призвать меня. Теперь я чувствую все, чего ей стоило, когда дядя мой спросилъ ее объ этомъ. Это было тогда усиліе выше человѣчества и нечувствительность къ невинному сыну. Каждый годъ зло, мнѣ причиняемое, дѣлало это признаніе труднѣйшимъ, и я также имѣю свои горести; вы можете объ нихъ судить по моей повѣсти, гдѣ я ничего не скрылъ. Имя матери есть драгоцѣнно и священно, и не смотря на ея несправедливости, я долженъ бы былъ вспомнить, что одолженъ ей жизнію и ее почитать, но я презиралъ, возбуждалъ гнѣвъ ея и теперь упрекаю себя въ томъ; разсуждая хладнокровно ея безпокойства, смущеніе и молчаніе, часто показывали мнѣ сраженіе ея сердца. Вспомни, Амбруазина, сцену въ церкви, состояніе, въ которомъ она была, когда я упрекалъ ее въ своихъ нещастіяхъ; она даже не помышляла тогда въ нихъ запереться, и я узналъ отъ ея невѣстки, что съ той минуты жизнь ея протекаетъ въ терзаніи совѣсти и покаяніи, и что она отказалась соединиться съ ними, когда они пошли просить у короля войска, чтобы схватишь изгнанниковъ. Можетъ быть, сказалъ онъ съ жаромъ, можетъ быть Небо уже возвратило мнѣ мать! Но безъ сомнѣнія она страшится, объявивши это, отнятъ у брата моего право рожденія; она неможетъ читать въ моемъ сердцѣ и должна думать, что я жажду мщенія.
"Что же касается до Лорда Жона, я еще менѣе имѣю причинъ на него жаловаться. Естьли онъ почиталъ меня обманщикомъ (онъ долженъ такъ думать), то и долженъ былъ поступать со мною какъ съ такимъ. Я сожалѣю о немъ, но не порицаю его. Увы! онъ гораздо меня нещастнѣе: онъ супругъ Елеоноры!… Но я хочу окончить повѣсть о моемъ изгнаніи. И тутъ я имѣлъ еще горести — слѣдствія пылкости моего характера.
"Лишь только приговоръ былъ произнесенъ, то мнѣ приказано было отдать мою шпагу (какъ я пришелъ охотно, то у меня ее не взяли). Быть обезоруженнымъ мнѣ показалось обидою, которой не должно было подвергаться. Этотъ мечь, сказалъ я съ жаромъ, есть тотъ, которой принадлежитъ драгоцѣнному и почтенному моему дядѣ, храброму Генералу Монтею, и я никогда съ нимъ не разстанусь!
"Отдай твой мечь, повторилъ Король. Естьли онъ принадлежитъ Генералу Монтею, то теперь принадлежитъ Графу Роскелину, и я повелѣваю тебѣ его отдать.
"Жонъ Роскелинъ подошелъ ко мнѣ съ торжествующимъ видомъ, который совершенно привелъ меня въ изступленіе; я не далъ себѣ времени подумать, бѣшенство овладѣло мною, и когда бы это былъ самъ Король, то, думаю, я то же бъ съ нимъ сдѣлалъ. Я схватилъ Лорда Роскелина и оттолкнулъ его далеко отъ себя съ жестокостью. Подлецъ! вскричалъ я, не довольно ли для тебя того, что ты у меня отнимаешь? Единственное поношеніе въ моей жизни есть, что я одной съ тобою крови! Вотъ мечь Монтея! вскричалъ я, обнаживъ его; но знай, что прежде надобно отнять у меня жизнь, нежели его!
"Увы! мое безсильное бѣшенство послужило только къ завлеченію друзей въ мое нещастіе! Мой обнаженной мечь показался имъ сигналомъ подражать мнѣ; ихъ мечи были обнажены въ ту же минуту, и зала правосудія сдѣлалась мѣстомъ смятенія: придворные, судьи, всѣ окружили Короля, какъ бы желая защитить его отъ нашего нападенія. Крикъ: измѣна! измѣна! раздался со всѣхъ сторонъ даже внѣ Дворца,
"Отрядъ тѣлохранителей вошелъ съ Сиромъ Дунканомъ Кейтомъ, Капитаномъ Королевской гвардіи. Этотъ почтенной воинъ служилъ подъ предводительствомъ моего дяди, и я ему коротко былъ знакомъ. Солдаты его окружили насъ; намъ приказано было отдать оружіе; но мы отказались отъ повиновенія. Никогда, никогда! вскричалъ я, воспитанникъ храбраго Монтея не отдастъ меча своего по повелѣнію тирана! Есть ли бы я сдѣлалъ такой недостойный поступокъ, то самъ показалъ бы, что я не его крови и не долженъ носить его имени! Никогда не покину я имени Монтея! Что же касается до имени Роскелина, то какоебы я ни имѣлъ право носить его, то отказываюсь отъ него, и прошу лучше имя Мак-Крея, естьли я долженъ, называясь Роскелиномъ, походить на тѣхъ, которые такъ называются!
,,Крикъ: отдайте ваше оружіе! былъ повторенъ; но мы настояли, что скорѣе умремъ, нежели отдадимъ.
"Все солдаты служили подъ нашимъ предводительствомъ и любили насъ, и хотя принуждены были окружить насъ, но ничего противъ насъ не предпринимали. Сиръ Дунканъ Кейтъ подошелъ къ Королю и говорилъ съ нимъ тихимъ голосомъ, но съ важностію. Король послѣ минутнаго размышленія отвѣчалъ ему: дѣлайте, какъ хотите; можетъ быть вы говорите правду.
"Тогда Сиръ Дунканъ оборотился къ намъ и сказалъ: я сожалѣю, что люди, которыхъ я видѣлъ всегда привязанными къ отечеству и Государю, имѣютъ прибѣжище къ столь отчаяннымъ средствамъ. Васъ только пятеро, и естьлибы Король повелѣлъ, то вы тотчасъ были бы лишены жизни. Въ вашей безумной гордости вы хотите лучше потерять ее, нежели повиноваться повелѣніямъ вашего Государя. Чтожъ до меня касается, то будучи старый солдатъ Шотландской арміи, я первый хочу подать примѣръ къ миру; я отдаю мой мечь и приказываю своимъ солдатамъ сдѣлать то же. Сказавши это, Сиръ Дунканъ вложилъ мечь свой въ ножны; солдаты послѣдовали его примѣру и всѣ положили мечи свои на большой столъ. Я и друзья мои то же сдѣлали и перестали сопротивляться. Тогда насъ отдали Сиръ Дункану и его солдатамъ.
"Все Государство, узнавши объ этомъ произшествіи и нашемъ дерзкомъ поступкѣ, ожидало, что мы погибнемъ на эіяафотѣ. И въ самомъ дѣлѣ Іаковъ хотѣлъ насъ осудить на смерть; но благоразуміе его Министровъ отвратило это намѣреніе: они страшились кровопролитія, которое непремѣнно бы за тѣмъ послѣдовало; ибо друзья мои были изъ первыхъ фамилій въ Шотландіи, и дали почувствовать Королю, что здравая политика требовала пощадить насъ.
"Послѣ продолжительныхъ разсужденій мы были приговорены всѣ пятеро къ изгнанію на островъ Барру. Твой крестный отецъ, Рандольфъ, Мак-Грегоръ былъ въ это время въ отсутствіи, безъ чего конечно попалъ бы и онъ въ число изгнанниковъ.
"Намъ было объявлено, что насъ почтутъ бунтовщиками, естьли мы покусимся выдти изъ мѣста нашего изгнанія, но какъ меня хотѣли наказать сильнѣе, то мое имѣніе было конфисковано.
"Многочисленная стража проводила насъ въ назначенное мѣсто въ башню Мак-Леовя; мы нашли тамъ гарнизонъ изъ двенадцати человѣкъ, поставленный тамъ, чтобы стеречь насъ.
"Провожатые, привезши насъ туда, уѣхали назадъ. Едва пробыли мы одну недѣлю въ крѣпости, какъ всѣ наши прежніе военные товарищи и друзья пріѣхали со всѣхъ сторонъ, предлагая намъ свои услуги и проклиная нашихъ утѣснителей. Какъ стража была расположена противъ насъ, то мы съ помощію нашихъ посѣтителей, понудили ее къ молчанію, обезоружили, и посадивши на судно; отправили въ Шотландію.
"Послѣ того мы жили очень спокойно около года, не получая никакихъ извѣстій. Въ это время посылали къ намъ стражу гораздо многочисленнѣе; но мы отдѣлались отъ нее такимъ же образомъ, и заставили ихъ отвезти слѣдующее посланіе: что естьли насъ оставятъ свободными, то мы будемъ жить спокойно, но что мы рѣшились не имѣть за собою присмотрщиковъ и начальниковъ.
«Еще были усилія покорить насъ, но никогда не сопровождались успѣхомъ. Наконецъ ихъ прекратили и насъ оставили въ покоѣ. Вотъ, любезные друзья, окончаніе моей исторіи до того времени, какъ я увидѣлъ мою Амбруазину.»
ГЛАВА VIII.
правитьВъ слѣдующій вечеръ разсказалъ дѣтямъ своимъ исторію любви своей къ Амбруазинѣ въ выраженіяхъ столь страстныхъ, какъ бы разсказывалъ это въ первые мѣсяцы своего брака. "Бриліанты, которые привезла мнѣ милая Амбруазина, сказалъ онъ, оставались въ Замкѣ Монтей. Елеонора, которой я ихъ назначилъ, когда думалъ, что она будетъ моеею супругою, завладѣла ими; милая Амбруазина перемѣнила ихъ на свои и привезла мнѣ, что истинно есть для меня сокровищемъ, потому что она подала мнѣ случай узнать себя.
«Раззореніе моихъ земель и Замка очень велико. Я оставляю вамъ, милыя дѣти, попеченіе ихъ исправить; однако же не теряю надежды и самъ когда нибудь тамъ работать. Время, или какое непредвидимое произшествіе, могутъ перемѣнить моя жребій. Рандольфь! я одолженъ тебѣ жизнію; но можетъ быть я буду также одолженъ тебѣ и своимъ возвращеніемъ. Такъ! я ласкаюсь надеждою, что проведу дни моей старости въ жилищѣ моего возлюбленнаго дяди, — тамъ, гдѣ онъ находилъ удовольствіе руководствовать мою молодость, и мой прахъ будетъ лежать возлѣ его праха!»
Онъ продолжалъ повторять каждое произшествіе своей жизни, до того времени, какъ другъ его Жамесъ Россъ и онъ сдѣлались плѣнниками, и тутъ умножилось вниманіе всѣхъ слушателей.
"Дѣло, приведшее насъ въ Венбекулу, сказалъ онъ имъ, была окончано. Мы сѣли на судно, чтобъ возвратиться въ Барру; насъ было только четверо на маленькомъ суднѣ — другъ мой, я и два рыбака островитянина, которыхъ мы наняли, чтобъ возвратиться на любезный островъ, заключавшій все, что я люблю и куда я спѣшилъ пріѣхать. Мы еще недалеко отъѣхали отъ Бенбекулы, какъ примѣтили судно съ Датскимъ флагомъ, которое подходило къ намъ. Это было то же, которое мы видѣли прошедшаго дня съ противуположнаго берега. Хотя вѣтеръ былъ попутной, но оно, казалось, едва двигалось и приближалось къ намъ медленно. Когда мы были уже близко, то примѣтили на немъ чрезвычайной безпорядокъ и замѣшательство; наша матросы спросили тому причину. Имъ отвѣчали, что у нихъ сдѣлалась на суднѣ течь и что какъ они не имѣютъ достаточнаго числа людей для качанія насоса, то вода безпрестанно прибываетъ и угрожаетъ имъ потопленіемъ. Они испрашивали нашея помощи и надѣялись, что съ ней скоро прекратятъ зло и будутъ внѣ опасности.
"Права человѣколюбія въ такомъ крайнемъ случаѣ были столь сильны, что мы не могли отказаться. Россъ, я и одинъ островитянинъ взошли на палубу Датскаго судна, оставивши мечи наши въ своемъ суднѣ, не имѣя никакого подозрѣнія, и думая, что они только будутъ мѣшать намъ въ работѣ. Двое Датчанъ свели насъ въ трюмъ, гдѣ была, по словамъ ихъ, течь; но едва мы вошли во внутренность, какъ были окружены десятью вооруженными людьми, которые насъ остановили и сказали, что мы были ихъ плѣнники. Сиръ Жамесъ и я тотчасъ извлекли кинжалы, бывшіе у насъ за поясомъ, и ранили трехъ изъ нападавшихъ на насъ; но мы скоро принуждены были уступить числу и насъ обезоружили. Такимъ образомъ, милый Рандальфь, я потерялъ кинжалъ твоего крестнаго отца, которой причинилъ тебѣ столько безпокойствъ.
"Взбѣсившись до глупости, я спрашивалъ о причинѣ столь гнусной измѣны; но бездѣльники избѣгали отвѣса и не отвѣчали ни на одинъ изъ моихъ вопросовъ, а говорили только, что мнѣ не сдѣлано будетъ никакого вреда, лишь бы только они не принуждены были отъ сопротивленія нашего лишить насъ свободы.
"Они оставили насъ подъ стражею шести человѣкъ въ каютѣ, а между тѣмъ прочіе заставили островитянина, оставшагося на маломъ суднѣ, взойти въ Датское. Мы скоро были увѣдомлены начальникомъ этихъ разбойниковъ, котораго, какъ я послѣ узналъ, звали Мак-Лелланомъ, что насъ назначили въ различныя мѣста. Сиръ Жамесъ съ проводниками судна, которые были Датчане, долженъ былъ ѣхать въ Данію, а я съ шестью бездѣльниками Шотландцами долженъ былъ, выдти въ Ардизмурханѣ, Прежде нежели я узналъ разлуку, не имѣлъ ни малѣйшаго подозрѣнія, чтобъ Роскелины участвовали въ этомъ вѣроломствѣ; но тогда я проникъ эту тайму, и не сомнѣвался, чтобъ убійство, или вѣчное заключеніе не были моимъ удѣломъ.
"Сопротивленіе и жалобы были безполезны; надобно было уступить силѣ. Будучи увѣренъ, что это дѣло до одного меня касается, я надѣялся, что Россъ не замедлитъ возвратитъся въ Барру, и поручилъ ему жену свою и дѣтей. Мы обнялись съ растерзаннымъ сердцемъ, и разстались.
"Меня пересадили въ наше малое судно; Датчане остались на своемъ съ Россомъ; они скоро пошли въ открытое море, а между тѣмъ я съ шестью моими ужасными стражами пріѣхалъ въ гавань Ардизмурханъ. Едва только мы вышли на берегъ, какъ стражи помѣстили меня посреди себя. Мы прошли нѣсколько миль по необработаной и необитаемой землѣ, гдѣ никого невстрѣчали, и остановились наконецъ передъ домомъ или шалашомъ Мак-Леллана, гдѣ ты провелъ ночь, малый Рандольфъ. Мы нашли тамъ старуху и еще двухъ разбойниковъ изъ шайки Мак-Леллана.
"Я былъ отведенъ и запертъ въ худую комнату, гдѣ приготовили кушанье, и оставленъ одинъ. Не было никакого средства выйти; мои стражи были раздѣлены: одни стояли на дворѣ подлѣ двери, другіе подъ окномъ, и они часто смѣнялись; а въ другой комнатѣ они предавались оскорбительному веселію, возбуждаемому виномъ и торжествомъ о полученной добычѣ. Шумъ продолжался нѣсколько часовъ, и я узналъ по словамъ ихъ, что они были изъ шайки разбойниковъ, извѣстныхъ въ горахъ подъ именемъ Каттараноеъ.
"Вечеромъ я услышалъ, что Макк-Лелланъ хотѣлъ идти; онъ приказывалъ имъ тщательно стеречь меня, напомнивъ также и объ обѣщанной имъ наградѣ, которую они точно заслужили, ибо ни на минуту не оставляли своихъ мѣстъ. Mак-Лелланъ возвратился рано по утру и я понялъ, что меня поведутъ въ слѣдующую ночь.
"Въ продолженіи дня Мак-Лелланъ многократно входилъ въ мою комнату, чтобы увѣриться, былъ ли я тамъ и не предпринималъ ли какихъ нибудь средствъ къ побѣгу. Во время сихъ посѣщеній я старался подкупить его обѣщаніями и золотомъ, котораго они у меня не отняли; но онъ отвергъ все, и я принужденъ былъ покориться своей участи.
"Вечеромъ я вышелъ изъ домика, будучи окруженъ шестью разбойниками, и около полуночи мы пришли къ столь знакомому Замку Уперлону. Тогда я почелъ себя погибшимъ; это уединенное мѣсто, казалось, покросительствовало преступленію; Господа его были способны къ тому и дышали только мщеніемъ. Я не сомнѣвался, чтобъ это жилище, принадлежащее по смерти Сиръ-Давида Елеонорѣ, не было назначеяо для меня темницею, или мѣстомъ смерти.
"Входя въ него, я видѣлъ только стараго привратника. Мак-Лелланъ оставилъ насъ на нѣсколько минуть; послѣ того взялъ онъ меня и повелъ въ большую залу, которая такъ мнѣ была знакома. Я ожидалъ, что найду тамъ всю фамилію; но, къ удивленію, увидѣлъ одну Графиню.
"Хотя много уже лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ я ее не видалъ, но нашелъ ее еще очаровательнѣе; она была прекраснѣе, но въ ея физіономіи и обращеніи не было ни малѣйшаго признака той невинности и простоты, которыя очаровали мое сердце: поступки ея были горды и надмѣнны.
"Выраженіе глазъ ея наилучшее, какое только можно вообразить, были смѣлость и презрѣніе; совершеннѣйшая правильность лица ея еще существовала во всемъ своемъ блескѣ, такъ, какъ тонкость и бѣлизна кожи; но однакожъ можно было примѣтить слѣды пылкихъ страстей, которыя безпрестанно ею владѣли; физіономія ея ежеминутно перемѣняласъ; но когда она принимала нѣжный видъ, то была еще тѣмъ, что можно назвать прекраснѣйшимъ. Когда мы вошли, то она приказала удалиться стражѣ моей, разсматривала меня нѣсколько времени, и тогда глаза ея выражали злобную радость.
"Возможно ли! сказала она, не уже ли Сент-Клера имѣю я въ своей власти? Мужественный, непобѣдимый Сент-Клеръ, насмѣхавшійся надъ Королевскою властію и презирающій его войсками, позволилъ женщинѣ побѣдить себя! Теперь моя очередь — я могу удовлетворить моему мщенію, и ты не долженъ надѣяться съ моей стороны никакого помилованія.
"Я не надѣюсь и не прошу его, возразилъ я, и хочу лучше погибнуть, нежели получишь отъ тебя хотя малѣйшую милость.
"Какъ! сказала она съ горькою усмѣшкою, даже изъ любви къ наслѣдницѣ Кинталя? Ты не хочешь спасти жизнь обожаемаго супруга небесной Амбруазины, наилучшей и обожаемой женщины?
"Остановись, сказалъ я ей, и почитай добродѣтели, о коихъ ты не имѣешь ни малѣйшаго понятія. Для моей обожаемой Амбруазины, какъ ты справедливо назвала ее, для нее, которая дороже мнѣ жизни, я пожертвую всѣмъ, кромѣ чести, но честь и ты не малѣйше не похожи другъ на друга, должно потерятъ ее, естьли просить у тебя помилованія и получить его.
«Она встала и движенія ея выражали бѣшенство. Безумный! сказала она: ты забылъ, что находишься въ моей власти? Трепещи! и не заставь меня употребить ее. Будь по крайней мѣрѣ благоразуменъ; не возбуждай гнѣва оскорбленной женщины, которая бы должна была дышать однимъ мщеніемъ»
"Мсти! естьли это за мое презрѣніе, то никогда я не былъ достойнѣе твоего мщенія! Что ты медлишь? Позови гнусныхъ своихъ сообщниковъ; они достойны тебя! Но гдѣ твой мужъ Жонъ Роскелинъ и свекровь? Не ужели они удостоили тебя одну чести быть моею тюремщицею?
"Ни Жонъ Роскелинъ, ни твоя цѣломудренная матушка не имѣютъ ни малѣйшаго участія въ этомъ предпріятіи, сказала она съ гордостію: это я — я одна его исполнила и горжусь тѣмъ. Тысячу разъ слыша, какъ они желали имѣть въ своей власти Монтея; я нашла къ тому средство и его исполнила.
"Это средство тебѣ легко: ибо оно есть обманъ и подлость. Но что ты хочешь со мною дѣлать?
"Я еще не рѣшилась; это будетъ зависѣть отъ тебя… Можетъ быть я употреблю только убѣжденія…….. а можетъ быть также…. Наконецъ всѣ средства позволены для спасенія жизни, и я рѣшилась умереть, или привесть ихъ въ исполненіе. Надобно было употребитъ хитрость противъ человѣка, котораго не льзя открыто побѣдить. Робкій охотникъ никогда не нападаетъ на льва, но иногда удается ему поймать его сѣтьми, или засадою.
"Мы долгое время разговаривали въ такомъ тонѣ; она безпрестанно переходила отъ бѣшенства къ насмѣшкамъ и даже къ веселію, которое скоро уступало слезамъ, и она утирала ихъ съ досадою; или къ нѣжнымъ выраженіямъ, коимъ предшествовали или слѣдовали рутательства; я обременялъ ее презрѣніемъ. Окончаніе этого скучнаго разговора было умноженіе съ обѣихъ сторонъ огорченія; наконецъ она встала, отворила дверь и позвала Мак-Леллана, который тотчасъ пришелъ. Я ему быль отданъ; онъ отвелъ меня въ башню, заперъ и приставилъ стражу.
«Въ продолженіи того времени, какъ я былъ плѣнникомъ, часто видѣлъ и Графиню. Моя пища была хорошо изготовлена; я иногда подозрѣвалъ, чтобы кушанья, приготовленныя къ возбужденію аппетита, не были отравлены. Послѣ это подозрѣніе изчезло; но неизвѣстность моего жребія, душевное безпокойство, отдаленіе отъ жены, дѣтей и друзей моихъ…. неудобства заключенія, разстроивали мое здоровье, и скоро бы привели меня къ смерти, ежелибъ Небо не послало тебя ко мнѣ на помощь, милый Рандольфъ!
„Я зналъ, что Мак-Лелланъ былъ въ отсутствіи цѣлую ночь, и вѣроятно это была та, которую провелъ у него Рандольфъ. Вы знаете всѣ подробностми моего освобожденія изъ башни, и такъ мнѣ нечего болѣе говорить вамъ. Я заключу, сказавши, что хотя урокъ, мною полученный, и жестокъ, но будетъ полезенъ на грядущее время; я не стану болѣе дѣйствовать не размышляя. Теперь вы знаете всю мою жизнь, какъ самъ я.“
„Благодарю васъ, любезный родитель, сказалъ Рандольфъ, которой удивился, что Сент-Клеръ не имѣетъ ничего болѣе сказать: я не понимаю, какія были намѣренія Графини: естьли убійство, то для чего она его отлагала. Невѣроятно, чтобы она не увѣдомила своего мужа и мать его объ этомъ важномъ плѣнѣ.“
— Съ давнихъ временъ, сказалъ Монтей смѣясь, признано, что тайны женщинъ непроницаемы. И такъ мы тщетно ищемъ открыть цѣль ея тайны; можетъ быть и сама она ее не знала. —
„Благодареніе Богу и доброй Маріи, она не успѣла въ своемъ предпріятіи, возразилъ Рандольфъ: я долженъ признаться, любезный родитель, что безъ этой дѣвушки всѣ бы мои старанія были безполезны; я ее не забуду во всю мою жизнь, и съ удовольствіемъ возвращусь въ это ненавистное жилище, чтобы избавить бѣдную Марію отъ злости Графининой.“
— Ты много одолженъ этой дѣвицѣ, сказалъ Монтей: она пожалѣла о тебѣ и выпросила позволеніе пустить тебя въ Замокъ; помогала тебѣ въ продолженіи твоей болѣзни отъ раны, и я не удивляюсь, естьли вы имѣете взаимную довѣренность. —
„Ахъ! сказалъ Рандольфъ съ жаромъ, какъ не буду я нѣжно любить ее, которой я одолженъ тѣмъ, что нашелъ моего родителя.“
— Не та ли это, сказалъ съ пренебреженіемъ дю-Бургъ, маленькая дѣвушка среднихъ лѣтъ, нѣсколько кривая, и чрезвычайно безобразная, которую я видѣлъ, проходя чрезъ дворъ. —
„Совсѣмъ нѣтъ! возразилъ съ живостію Рандольфъ: та, которую вы видѣли, есть дочь стараго привратника. Марія почти мнѣ ровѣстница, и лице ея почти столь же прекрасно, какъ и Зины.“
Зина покраснѣла. — И такъ ты ее страстно любилъ? сказала она тономъ упрека, и желаешь возвратиться для нее въ этотъ ужасный Замокъ, чтобы привести ея сюда? —
„Милая Зина! отвѣчалъ онъ съ простосердечіемъ: не долженъ ли я все дѣлать для той, которой я одолженъ болѣе, нежели жизнію. (Взглянувъ на Монтея) Безъ нее былъ ли бы я теперь подлѣ моей Зины?“
— Ахъ! сказала 3ина, еще болѣе покраснѣвъ: ты имѣешь причину любить ее, и я бы также желала ѣхать для того, чтобъ привести ее сюда и любить какъ сестру; но прошу тебя, не люби ее больше твоей Зины, которая ничего для тебя не желала. —
„Невозможно, чтобы я любилъ что нибудь болѣе Зины, отвѣчалъ Рандольфъ, обнявъ ее, и нѣтъ ничего крѣпче нашего союза крови!“
— Такъ, сказалъ дю-Бургъ, улыбаясь злобно, союза природы. —
„Не все ли это равно?“ спросилъ Рандольфъ.
— Не совсѣмъ, сказалъ Рыцарь: но прошу тебя, милый Рандольфъ, оставь свои предпріятія странствующаго Рыцарства; на этотъ годъ мы и то имѣли много безпокойствъ: гордая Графиня очень можетъ, чтобы наказать Марію и тебя, запереть вмѣстѣ въ башню, а Зина не такъ смѣла, чтобы освободить васъ…. Шутки въ сторону, ты далъ этой дѣвушкѣ средства отойти отъ Графини; и такъ оставь теперь это дѣло и не бѣгай отъ насъ. —
„Я вамъ обѣщаю, сказалъ Рандольфъ: но я не забываю своихъ обязанностей и горю нетерпѣніемъ вознаградить ее….“
— Какимъ образомъ? — спросилъ Рыцарь.
Рандольфъ остановился. „Я самъ не знаю; я бы желалъ наградить ее по заслугамъ, желалъ бы видѣть добрую Maрію свободною отъ всѣхъ опасностей и щастливою.“
— Въ объятіяхъ мужа ея достойнаго? — сказалъ дю-Бургъ.
„Я никогда объ этомъ не думалъ, отвѣчалъ Рандольфъ: но дай Богъ, чтобы она нашла мужа, который бы составилъ ея щастіе, какъ я того желаю.“
— О, охотно! сказалъ Рыцарь: естьли таковы твои желанія, и ты говоришь чистосердечно, то мы оставимъ твое рыцарство. —
„Въ самомъ дѣлѣ, Рыцарь! я не понимаю васъ.“
— Я думаю, сказала Амбруазина смѣясь, что онъ самъ себя не понимаетъ. —
„Время прекрасное, сказала она, подошедъ къ окну: я совѣтую вамъ, милыя дѣти, прогуляться по берегу и насладиться этимъ прекраснымъ вечеромъ.“ Зина и Рандольфъ не заставили себѣ повторить того дважды.
Братъ ихъ Жамесъ взялъ въ руку лукъ свой и пошелъ за ними; Россъ Гамильтонъ, Мак-Грегоръ, Монтей и жена его остались въ залѣ.
ГЛАВА IX.
править„Наши дѣти влюблены другъ въ друга, сказалъ дю-Бургъ, слѣдуя за ними глазами: это сомнительно только для нихъ самихъ. Въ своей невинности они не знаютъ, что дружба скрываетъ страсть, которая составитъ щастіе ихъ жизни. Не хочешь ли ты, Сент-Клеръ, сказать Рандольфу, что онъ можетъ безъ боязни ей предаваться, и что онъ будетъ твоимъ сыномъ по выбору твоего сердца, по любви и рукѣ Зины, а не по природѣ?“
— Этотъ союзъ съ давняго времени есть желаніе моего сердца, сказала Амбруазина: естьли бы я не лишала этой надежды, то не позволила бы моей дочери предаваться этой страсти, которая сдѣлаетъ нещастье, естьли не составитъ благополучія цѣлой ея жизни. —
„Я также этого желаю, сказалъ Сент-Клеръ: Рандольфъ драгоцѣннѣе для меня; нежели я могу выразить, и благодарность присоединяется теперь къ моей привязанности, истинно отеческой къ этому молодому любезному человѣку, которому я одолженъ жизнію; но я въ разсужденіи сего нахожусь въ жестокомъ безпокойствѣ, и однажды я оплакивалъ безразсудное сердце Рандольфа, какъ оправдать поступокъ, который законы и честь равномѣрно осуждаютъ? какъ сказать Лорду Жону: вотъ твой сынъ, твой наслѣдникъ, надежда твоей фамиліи, которую я держалъ у себя осьмнадцать лѣтъ? какъ осмѣлиться сказать это, и на нихъ жаловаться?“
— Какъ! сказалъ Ребертъ Мак-Греоръ, вскочивши съ живостію, показывая имъ юнаго героя, котораго ты возвращаешь, скажешь: вотъ сынъ, котораго я вамъ даю, воспитанный вами; онъ былъ бы можетъ быть поношеніемъ своей фамиліи, но воспитанный благородными изгнанниками Барры, онъ будетъ ея славой и подпорою. Оставь Рандольфу попеченіе оправдать моего брата въ поступкѣ, за который безъ сомнѣнія теперь онъ получаетъ награду; естьли душа его блуждаетъ вокругъ насъ, естьли онъ видитъ своего воспреемника, идущаго по его слѣдамъ. —
Благородный воинъ такъ былъ одушевленъ, говоря эти слова, что всѣ зрители были тронуты. „Такъ, отвѣчалъ Сент-Клеръ: я признаюсь, гордость моя льстится такимъ мщеніемъ; часто думалъ я, что орленокъ, отвергнутый своею матерью изъ гнѣзда Роскелиновъ, былъ орудіе, котораго Небо употребило, чтобы возвратить блескъ этой обезчещенной фамиліи. Я воспитываю гордаго орленка, коего крылья выростутъ и разпространятся, какъ говорилъ старый Андревсъ, и тѣни знаменитыхъ Роскелиновъ будутъ утѣшены; они увидятъ себя возрожденными въ моемъ юномъ Рандольфъ. Но, Боже мой! какъ открыть ему эту тайну! какъ сказать ему, что онъ сынъ этихъ Роскелиновъ, которыхъ онъ ненавидитъ! этой женщины, которую онъ презираетъ, хотя онъ и не знаетъ еще, до какой степени она достойна презрѣнія! Я трепещу, думая о времени, когда онъ это узнаетъ; когда это сердце столь невинное и добродѣтельное, для коего пороки и порочные люди равномѣрно ужасны, узнаетъ, кому онъ одолженъ своимъ существованіемъ! Я трепещу за него о первомъ движеніи горести и негодованія его! Вы видите, какъ онъ меня любитъ! Могу ли я сказать ему: Рандольфъ! ты не мой сынъ.“
— И прибавить поскорѣе, сказала Амбруазина; Рандольфъ! ты не братъ Зинѣ. —
„Въ эту минуту, сказалъ Сент-Клеръ съ мрачнымъ видомъ, онъ увидѣлъ бы въ сихъ словахъ умноженіе нещастія; онъ не читалъ еще въ своемъ сердцѣ: и Зина для него есть только любимая сестра. Сверхъ того мать, слишкомъ полагающаяся на свою нѣжность, ты любишь своихъ дѣтей; ты желаешь имъ щастія, и всѣ нещастія изчезаютъ въ глазахъ твоихъ; ты судишь о всѣхъ сердцахъ по своему; сердца же Роскелиновъ совершенно отъ него различны — нечувствительны къ чувствамъ природы; они никогда не согласятся, чтобы ихъ сынъ, ихъ наслѣдникъ соединился съ дочерью изгнанника Сент-Клера, и не уже ли первый знакъ, который мой воспитанникъ покажетъ имъ о своихъ добродѣтеляхъ, будетъ неповиновеніе ихъ волѣ?“
Амбруазина молча горестно вздохнула, и ея безпокойные взоры обратились сквозь окно къ берегу, гдѣ дѣти ея прогуливались. Сент-Клеръ продолжалъ:
„Нѣтъ, дpузья мои!“ стараніе объявить Рандольфу, что онъ не сынъ мнѣ, превосходитъ мои силы; дайте мнѣ нѣсколько времени подышать спокойно посреди моего семейства и размышлять, какимъ образомъ приступить къ этому открытію; время можетъ все перемѣнить…. Естьли эта Елеонора…. нѣтъ, я не нанесу моему избавителю стыда называть ее матерью, ту… Друзья мои! я ничего не хочу скрывать отъ васъ изъ почтенія къ Рандольфу; я слегка пробѣжалъ о времени моего заключенія о недостойномъ намѣреніи Елеоноры; я открою вамъ то, чего желаете, чтобы онъ никогда не зналъ; онъ уже слишкомъ много знаетъ худаго о той, которой онъ долженъ дать, краснѣя отъ стыда, имя матери.»
Всѣ обѣщали хранить тайну, и Сент-Клеръ началъ: «Въ слѣдующую ночь моего заключенія въ Замкѣ я еще былъ приведенъ въ большую залу, гдѣ опять нашелъ Графиню; поступки ея не такъ были надменны; какъ прежде.»
«Монтей! сказала она мнѣ; ты смѣялся надъ моею слабостію и превозмогъ мое могущество; я рѣшилась увѣрить тебя, что я не столь презрительный непріятель, какъ ты предполагаешь; ты имѣешь тому доказательство, ты теперь мой плѣнникъ; ни Лордъ Роскелинъ, ни мать твоя не знаютъ и ничего не будутъ знать о моемъ предпріятіи и успѣхѣ; ты зависишь отъ одной меня, и клянусь Небомъ, что я не сдѣлаю тебѣ никакого зла.»
"Для чего же держать меня здѣсь! спросилъ я ее.
"Не похищалъ ли ты меня и не держалъ ли также нѣкогда? сказала она; честь дѣвицы во власти мущины гораздо болѣе подвержена опасности, нежели твоя въ моихъ рукахъ.
"Къ стыду своему я признаюсь въ томъ; но вы знаете, Сударыня, что я не употребилъ во зло власти моей.
"Нѣтъ, ты любилъ меня тогда, ты предлагалъ мнѣ обвѣнчаться въ первой встрѣтившейся церкви; не такъ ли?
"Это правда; но къ чему это напоминаніе моихъ прошедшихъ глупостей?
"Чтобы показать тебѣ, что память моя сохранила каждое обстоятельство, хотя уже тому и много прошло лѣтъ.
"Гораздо бы лучше изгладить ихъ изъ вашего и моего воспоминанія, Сударыня.
"Я не такъ думаю, Сент-Клеръ: ты всегда былъ лучшимъ воиномъ, нежели опытнымъ знатокомъ женщинъ, безъ чего бы ты не такъ скоро повѣрилъ письму, — отвѣту молодой дѣвицы, отдавшей тебѣ свое сердце, и которая не долго бы отказывала тебѣ въ своей рукѣ.
"Я ничего не отвѣчалъ и смотрѣлъ на нее съ удавленіемъ. Послѣ краткаго молчанія она продолжала также, смотря на меня: кажется, сказала она, что изгнаніе не есть слишкомъ жестокое наказаніе; но я не нахожу въ тебѣ перемѣны; вижу еще моего милаго Сент-Клера; а ты — какъ ты меня находишь? или всѣ льстятъ мнѣ, или ты долженъ найти во мнѣ нѣкоторыя прелести, дѣвицы спасенною тобою въ Думфріи. Сент-Клеръ! сердце ея по крайней мѣрѣ все тоже.
"Мое мнѣніе о красотѣ перемѣнилось, Сударыня! отвѣчалъ я съ холодпостію; и такъ я не могу судить о вашей.
"Не прекрасная ли Амбруазина, которую ты уже семнадцать лѣтъ обладаешь, очаровываетъ еще твои глаза? сказала она насмѣшливо: я столь много знаю человѣческія сердца, что не могу имъ вѣрить} никто не будетъ порицать тебя, что ты женился на наслѣдницѣ Кинталя; но не смотря на гнѣвъ твой; я увѣряю тебя, что ты никогда ее не любилъ.
"Естьли бы мущина сказалъ мнѣ эту ложь, сказалъ я съ бѣшенствомъ, тотчасъ бы палъ отъ руки; клянусь напротивъ того, что никого не любилъ, кромѣ Амбруазины; что она драгоцѣннѣе для меня жизни и свободы; что время и обладаніе ею умножили мою страсть, вмѣсто того, чтобы ее ослабить; пусть будемъ мы всѣ трое свободны въ эту минуту, и моя Амбруазина, лишенная своего богатства и даже красоты, но обладающая еще природными своими прелестями добродѣтели, этимъ сердцемъ, которое возвышаетъ ее предъ всѣми женщинами — она одна была бы моей подругою, и естьли бы я обладалъ Имперіями, то бы раздѣлилъ ихъ съ нею!
"Графиня краснѣла и блѣднѣла, поперемѣнно, но дѣлала жестокія усилія, чтобъ скрыть, что въ ней происходило, и сказала мнѣ, не смотря на меня, и съ примѣтною холодностію: Я вамъ наскучиваю, можетъ быть, моею глупостію и воспоминаніями;. на хотите ли вы выдти?
"Безъ сомнѣнія, Сударыня, я хочу этого; но желалъ бы знать прежде; для чего я здѣсь задержанъ; я также помню, что ни въ какое время моей жизни, думаю, не оскорблялъ васъ; и естьли вы это предполагаете, то скажите мнѣ, какъ это вознаградить.
"Монтей! возразила она съ живостію, вставши, положивъ руку свою на мою и устремивъ на меня взоры свои съ такою выразительностію, которой я не могу изъяснить: скажи мнѣ самъ средство вознаградить жадность отца моего, твою собственную гордость и мое глупое ослѣпленіе, которое погрузило меня на всю жизнь въ богатство и вмѣстѣ въ бѣдность?
"Я не страшусь, друзья мои, сказать вамъ, что Елеонора была въ сію минуту самымъ опаснѣйшимъ твореніемъ для всякаго мущины, кромѣ мужа Амбруазины. Я ощущалъ, признаюсь вамъ, чувство умиленія; но оно тотчасъ было непреодолимымъ отвращеніемъ и даже ужасомъ; я отдернулъ руку свою, которую она держала, прижимая къ своему сердцу.
"Сударыня! сказалъ я ей съ холодностію: очень натурально, что добрый отецъ ищетъ всего, что только можетъ льстить самолюбіе его дочери, чего она желаетъ, что свѣтъ называетъ знатностію. И такъ прошу васъ изъ милости къ моей гордости, какъ вы говорите, забыть объ этомъ. Вашъ отказъ имѣлъ для меня щастливѣйшія слѣдствія, и я во всю жизнь мою буду его благословлять; чтожъ касается до того, что вы называете ослѣпленіемъ, то сего не можетъ существовать въ союзѣ съ супругомъ, вами избранномъ, которой васъ обожаетъ, и дѣтьми, изъ коихъ одинъ по крайней мѣрѣ, я увѣренъ, будетъ отличенъ своимъ мужествомъ, добродѣтелями и честію.
"Елеонора съ презрѣніемъ улыбнулась. Бѣдный Жонъ! сказала она: я вижу, что вы его не знаете; онъ совершенный отецъ, а Матильда, которая кажется теперь столь кроткою, покорною, чувствительною и невинною, — характеръ ея еще не извѣстенъ; кто знаетъ, чѣмъ она будетъ нѣкогда? Довольно одной страсти, чтобы развернуть его. Прежде все это говорили о ея матери, ахъ, Монтей! чтобы любить дѣтей своихъ, надобно по крайней мѣрѣ почитать отца ихъ!… Нѣтъ, Сент-Клеръ! я не могу болѣе сносить своего положенія! Скажи, чтобы ты сдѣлалъ на моемъ мѣстѣ?… Она остановилась; глаза ея были орошены слезами; казалось, она ждала моего приговора, трепеща. Эта гордая женщина, имѣвшая меня въ своей власти, была подобна преступнику, предстоящему предъ неумолимымъ судіею, отъ коего ожидаетъ онъ жизни или смерти.
"Вы смѣетесь, друзья мои; но я ощущалъ ужасъ, и лучше бы желалъ быть на сраженіи самомъ кровопролитнѣйшемъ, нежели передъ этою женщиною, а будучи принужденъ ее слушать.
"Я не могу быть судьею въ такомъ дѣлѣ, сказалъ я ей наконецъ: ибо нахожу совершенное благополучіе только посреди моего семейства. Честь знаменитыхъ фамилій Роскелиновъ и Стуартовъ выведемъ васъ безъ сомнѣнія скорѣе на путь, по коему вы должны слѣдовать, нежели мнѣніе Монтея, или, когда угодно, изгнанника Мак-Крея.
"Да будетъ проклято это имя! вскричала она, и гнусный призракъ гордости, которая привела меня въ Роскслинъ. Сент-Клеръ! присовокупила она съ чрезвычайною кротостію: ты говорилъ прежде, что хочешь вывести меня на путь благополучія; не ужели этотъ путь навсегда для меня закрытъ? неуже ли, онъ еще не можетъ открыться для Елеонорм?
"Я думаю, Сударыня, что это зависитъ отъ васъ самихъ; но я во зло употребляю ваше терпѣніе; позвольте мнѣ выдти.
"Я понимаю тебя! сказала она съ бѣшенствомъ: мое присутствіе для тебя ненавистно; возможно ли, чтобъ человѣкъ, столько разъ клявшійся мнѣ въ вѣчной любви, сдѣлался столь нечувствительнымъ къ моему благополучію! О, Сент-Клеръ! неужели ты не знаешь, что зависитъ отъ самаго тебя?..
"Я отворотился отъ нее, и подошедши къ двери, кликалъ Мак-Леллана, и просилъ его отвести меня въ башню.
«Онъ вошелъ. Графиня осталась въ нѣмомъ бѣшенствѣ; Мак-Лелланъ увелъ меня. Такимъ образомъ кончился нашъ разговоръ.»
«Я называлъ тебя Самсономъ однажды, милый Сент-Клеръ! сказалъ дю-Бургъ смѣясь: но теперь ты заслуживаешь имя Іосифа! Каменный человѣкъ! естьлибъ я былъ на твоемъ мѣстѣ, то возвратился бы въ Барро менѣе, нежели въ недѣлю, видя плѣнницею прекрасную и гордую Графиню.»
— Какъ это? — спросила Амбруазина, смѣясь.
"Какъ? первое, я бы не сказалъ грубостей столь прекрасной женщинѣ; втоpoe, не позвалъ бы Мак-Леллана; третіе же…. Но вашъ супругъ, милая Амбруазина, не такъ васъ любилъ, чтобы поступить, какъ бы я сдѣлалъ, и привезти къ вамъ свою плѣнницу. «
— Прибавь къ этому, сказалъ Гамильтонъ, что Сент-Клеръ не Французъ. Для Рыцаря этой націи довольно быть женщиною и прекрасною. Но продолжай, Монтей, и въ эти лѣта, когда пылкость страстей должна бы уступить чувствамъ добродѣтели супруги и матери…. —
„Ты обманываешься, Гамильтонъ, отвѣчалъ дю-Бургъ: стыдливость молодости часто воздерживаетъ юную дѣвицу; но женщина между сорока и тридцати лѣтъ, я думаю, что теперь лѣта Елеоноры, которая предается страстямъ своимъ, не знаетъ болѣе обузданія; это, говорятъ самое опаснѣйшее время ихъ жизни.“
— Какъ жалки тѣ, сказала Амбруазина, которыя не находятъ своего благополучія въ обожаемомъ супругѣ, въ любезныхъ дѣтяхъ! Бѣдная Елена! она невольница своихъ пороковъ и разстроенныхъ страстей; но я увѣрена, что естьли бы она имѣла мужа, который съ самаго начала ихъ союза, когда она была еще такъ молода, вывелъ ее любовью и честью на путь добродѣтели, она бы сдѣлалась цѣломудренной супругою, нѣжной матерью, щастливою и почтенною женщиною…»
— Благодарю Небо! сказалъ Монтей, что я не получилъ этого пятна: изгнаніе, темница, самая смерть былабъ мнѣ предпочтительнѣе, нежели провести жизнь или хотя одинъ годъ моей жизни съ жениною такого характера; я хочу продолжать, сокращая, сколько возможно, подробности, которыя приводятъ неня въ чувство. —
"Мы имѣліи еще многіе разговоры, и по нѣкоторымъ предположеніямъ Мак-Леллана (я думаю что его подозрѣнія были правдоподобны) и противуполагалъ всегда холодное презрѣніе всѣмъ приготовленіямъ Елеоноры; иногда я находилъ ее спокойною, нѣжною, кроткою и, казалось, ни чѣмъ не занятою, кромѣ любви; иногда же, предаваясь своему природному расположенію, она угрожала мнѣ отдать меня Лади Роскелинъ и ея сыну, и даже иногда желѣзу Мак-Ледлана. Я согласенъ, что мои съ нею поступки были способны къ возбужденію гнѣва ея до высочайшей степени, и не сомнѣваюсь, чтобы тайное убійство не скрывало стыда моего заточенія, естьлибъ Рандольфъ и друзья мои меня не освободили.
"Въ одномъ изъ нашихъ разговоровъ она сказала мнѣ, что ненавидитъ своего мужа; упрекала меня, что я не предупредилъ брака ея съ нимъ; она свернула всѣ свои поступки на отчаяніе, что соединена съ человѣкомъ, котораго не любила, и разлучена съ тѣмъ, котораго всегда любила и видѣла его соединеннымъ съ другою женщиною. Отчаяніе заставило ее упасть къ ногамъ моимъ, чтобы заклинать меня моею ея жизнію, возвратить ей права на мое сердце, бѣжать съ нею въ самую отдаленную страну свѣта.
"Никакое выраженіе благодарности не усладило моего отказа. Я отошелъ на нѣсколько шаговъ, оставя ее въ униженномъ положеніи, и напомнилъ ей, что она была жена моего брата.
"Она вскочила съ бѣшенствомъ. Твоего брата! повторила она: заслуживаетъ ли онъ это имя? а Лади Роскелинъ заслуживаетъ ли имя твоей матери? а я не ужели жена одного и дочь другой Они обманули меня, увѣривши, что истинный наслѣдникъ Роскелиновъ былъ сынъ Мак-Крея. Я помню, Сент-Клеръ, ты сказалъ мнѣ, что я никогда не буду истинно Графинею Роскелинъ; ты одинъ сказалъ мнѣ правду, и я почитаю себя въ правѣ прервать союзъ, основанный на заблужденіи, и предаться истинному Лорду Роскелину.
"Ты не имѣешь болѣе никакого права, сказалъ я ей, и принадлежишь одному Лорду Роскелину; я навсегда отказываюсь отъ этого имени для себя и для дѣтей моихъ, — твои же дѣти рождены съ тѣмъ, чтобъ носишь оное, и я его имъ оставляю.
"Благодарю васъ за нихъ, отвѣчала она съ презрѣніемъ: я имѣю единственное доказательство, какое только существуетъ о вашемъ рожденіи, и не выпущу его изъ рукъ…. Я совершенво не знаю, что она хотѣла сказать подъ этимъ доказательствомъ, да и не имѣлъ ни малѣйшаго желанія знать этого.
"Послѣ жаркаго разговора мы разстались равномѣрно одинъ другимъ недовольные. Я цѣлую недѣлю не видалъ ее къ моему удовольствію; по прошествіи же сего времени она приказала привести меня; и сказала, съ холодностію, что хочетъ отдать меня Роскелинамъ, или по крайней мѣрѣ извѣстить, ихъ, что я былъ въ ея власти.
"Дѣлай, что хочешь, сказалъ я: но вспомни, что Іаковъ Первый уже не существуетъ, и что молодой Государь, какъ я узналъ, дѣйствуетъ самъ съ правосудіемъ; имѣніе мое уже мнѣ возвращено, и хотя можно убить меня тайно, но я имѣю сыновей, которые не оставятъ безъ наказанія смерть мою; они будутъ имѣть, я въ томъ увѣренъ, мужество потребовать отца своего у подножія его престола и просить мщенія; моя смерть не можетъ быть полезною фамиліи Роскелиновъ; Лади Роскелинъ могла предать своего сына бѣдности и заточенію; но она не омочитъ рукъ своихъ въ крови его и не позволитъ этого своему сыну. И такъ тебѣ должно принять на себя это преступленіе: спѣши избавить меня отъ твоего присутствія; я предпочитаю смерть твоимъ гнуснымъ оковамъ; сообщники твои готовы, и этотъ замокъ, бывшій свидѣтелемъ моей глупости и твоей неблагодарности, есть мѣсто самое лучшее, чтобы усугубитъ твои преступленія.
"Монтей! Монтей! вскричала она: такъ, укоряй меня въ моей неблагодарности! твои упреки въ тысячу разъ усладительнѣе для слуха моего, нежели это холодное презрѣніе, которымъ ты меня обременяешь!… Такъ, я была самая вѣроломнѣйшая изъ женщинъ… и за то наказана. Я хочу тебѣ напомнитъ, что такое сердце, каково твое, должно привязываться къ другамъ своими благодѣяніями; ты спасъ мнѣ жизнь бъ Думфріи, извлекши меня изъ пламени!…. Въ этой самой залѣ ты отдалилъ отъ меня стыдъ и бѣдность, заплативши долги моего отца…. Здѣсь, на самомъ этомъ мѣстѣ, гдѣ я тщетно умоляю тебя, ты предложилъ мнѣ свою руку, сердце и поклялся въ вѣрности на этомъ столѣ, гдѣ ты теперь опираешься, отвращая отъ меня съ ужасомъ взоры свои; ты съ восхищеніемъ подписалъ контрактъ, соединявшій тебя съ твоею Елеонорою, и обременилъ ее подарками и благодѣяніями, и въ этой самой залѣ я имѣла подлость разодрать этотъ контрактъ, разторгнуть нашу связь, отдать руку тому, которой никогда не имѣлъ моего сердца! Женщина гордая и вѣроломная! ты пожертвовала для золота, для ложнаго титла человѣкомъ, котораго ты любила и которой тогда любилъ тебя! что можешь ты болѣе сказать противъ меня?… Узнай же теперь мое наказаніе: твоя Елеонора ни минуты не наслаждалась благополучіемъ въ пышномъ Замкѣ Роскелина, очаровывая алмазами, убранствомъ, блескомъ, столь дорого купленными; она была бѣднѣйшею изъ женщинъ! Противъ воли сердце ея все принадлежало Монтею; моя любовь къ нему и ненависть къ мужу умножалась усиліями имъ сопротивляться; присоединившись къ твоимъ гонителямъ, я думала, надѣялась наконецъ раздѣлить ихъ ненависть и ненавидѣть тебя, какъ они ненавидѣли; тщетныя усилія, которыя послужили только къ ожесточенію моего характера и усиленію безумной страсти! Ненавистная Амбруазина говорила правду, и острою стрѣлою разтерзала мое сердце, въ которомъ, казалось, читала, когда говорила мнѣ однажды, что многія знатныя женщины въ своихъ позлащенныхъ залахъ будутъ завидовать жребію супруги благороднаго изгнанника въ Баррѣ.
«Я усталъ, повторяя вамъ всѣ чудесности этой женщины, которая все обращала къ одной цѣли, то угрожая мнѣ самою мучительною смертію, то предлагала мнѣ свободу, естьли я хочу посвятить ей жизнь. Въ послѣднія три недѣли она сдѣлалась важнѣе и воздержнѣе; искала безъ сомнѣнія средствъ расположить мною такъ, чтобы никогда не быть открытою. Ахъ! пусть она будетъ спокойна; никогда эта ужасная повѣсть не будетъ повторяема! Для чести Рандольфа и собственной моей я прошу васъ все забыть.»
«Я даю вамъ слово, сказалъ Россъ, никогда по крайней мѣрѣ не повторять ее. Съ моей стороны я прощаю ей худое время, проведенное мною въ Аркадскихъ островахъ; я долженъ ей другомъ, потому что могу считать таковымъ Лорда Рональдза, котораго помощи я не забуду никогда; чтожъ касается до двухъ островитянъ бѣдняковъ, островитянъ товарищей моего плѣну, я узналъ, что, благодаря милости Лади Амбруазины, они должны почитать сіе произшествіе за свое благополучіе.»
Между тѣмъ какъ Монтей разсказывалъ женѣ своей и друзьямъ странные поступки Графини, Рандольфъ, Жамесъ и Зина взлѣзли на утесъ, ограничивавшій берегъ; Жамесъ забавлялся стрѣляніемъ птицъ изъ своего лука, а братъ его и сестра сѣли одинъ подлѣ другаго на утесъ, выдавшійся въ море.
— Милый братецъ! сказала ему Зина, обнявъ его: ты кажешься мнѣ задумчивѣе обыкновеннаго; ты желалъ знать исторію нашего родителя, и теперь ее знаешь. Хотя съ нимъ поступаемо было очень несправедливо, но теперь, кажется намъ, не о чемъ безпокоиться и печалиться. Благодареніе тебѣ, любезнѣйшій братецъ! онъ теперь посреди насъ щастливъ, не подверженъ никакой опасности, и безъ сомнѣнія будетъ имѣть теперь благоразуміе избѣгать всего, что только можетъ угрожать ему на будущее время. —
"Я этого надѣюсь, « сказалъ Рандольфъ вздохнувши.
— Что значитъ этотъ вздохъ, Рандольфъ, и твое молчаніе во все время нашей прогулки? —
„Я не знаю, Зина… Можетъ быть моя собственная глупость.“
— Глупость или нѣтъ; но твоя Зина хочетъ знать причину, которая тебя опечаливаетъ. —
„Хотя я увѣренъ, что естьли попрошу тебя, то ты никому ее не откроешь; она можетъ не понравиться моему родителю.“
— Я никогда ничего нескажу, другъ мой, чтобы могло огорчить тебя или батюшку; говори, открой мнѣ твое сердце; я не могу понять, что тебя огорчаетъ, ибо не былъ ты для насъ драгоцѣннѣе, какъ послѣ этихъ послѣднихъ произшествій. Матушка, естьли бы это было возможно, умножила бы свою къ тебѣ нѣжность; всѣ друзья наши, даже батюшка, занимаются тобою и любятъ тебя; а твоя Зина… она не можетъ болѣе этого любить тебя; но она почитаетъ тебя теперь за покровителя. —
„Милая Зина! твои сладкія рѣчи оживляютъ меня, и однакожъ усугубляютъ мои горести. Ты говоришь о своей матеpu; у меня также есть мать; для чего мнѣ никогда объ ней но говорятъ. Cъ какимъ нетерпѣніемъ ожидалъ я въ жизни моего родителя повѣсти о моемъ рожденіи и любви его къ моей матери; и теперъ болѣе, нежели прежде, подвергаюсь со мнѣнію и недоумѣнію. Для чего онъ не упомянулъ объ этомъ? Онъ былъ уже изгнанъ въ Барру, когда я родился; всѣ друзья его должны знать это и ту, которая произвела меня на свѣтъ. Не уже ли она была столь ненавистнаго характера, что сердце родителя моего трепещетъ при помышленіи о ней и языкъ отказывается называть ее? и что всего чуднѣе, кажется онъ не чувствовалъ ни къ кому любви, кромѣ Графини Роскелинъ, и не имѣлъ другой супруги, кромѣ твоей матери.“
— Такъ, сказала Зина, это очень чудно; что нибудь важное заставляетъ его молчать. Въ малолѣтствѣ я думала, что мать моя была также твоею; но послѣ твоего отъѣзда она меня разувѣрила, но остановила мое любопытство, сказавъ: ты никогда не знала его матери, безполезно для тебя называть ее; довольно для тебя знать, что Рандольфъ достоинъ твоей любви; что самая благороднѣйшая кровь течетъ въ его жилахъ какъ со стороны матери, такъ и отца, и я увѣрена, что онъ возстановитъ еще славу своихъ предковъ. —
„Естьли тасъ, сказалъ Рандольфъ, то эта тайна для меня еще непонятнѣе, друзья наши сказали мнѣ тоже.“
— Я хочу разсказать тебѣ, сказала Зина, что я замѣтила во время матушкиной болѣзни; Сиръ Александръ Мак-Грегоръ посѣтилъ насъ; матушка поручила насъ всѣхъ ему, но особенно тебя. Прошу васъ, говорила она, естьли вы хотите, чтобы душа друга вашего Сент-Клера была спокойна, постарайтаесь, чтобъ нашъ Рандольфъ раздѣлилъ съ дѣтьми моими все, что мы имъ оставимъ; онъ имѣетъ права, я это знаю, на нѣкоторую часть имѣнія фамиліи Мак-Грегоровъ. Какъ добрый и великодушный братъ вы ихъ утвердили; но Рандолъфъ не исполнитъ намѣренія, которое я имѣю, естьли ее только получитъ.
Сиръ Александръ поклялся матушкѣ въ томъ, что она просила не объясняясь далѣе; но этотъ разговоръ подалъ мнѣ мысль, которую я тебѣ открою. Какія права имѣешь ты на имѣніе фамиліи Мак-Грегора, естьли ты не наслѣдовалъ его отъ своей матери? Какъ добрый, и великодушный братъ вы ихъ утвердили, сказала матушка. Вѣроятна существовала тайная связь между нашимъ родителемъ и сестрою Мак-Грегера, и онъ не осмѣлился по причинѣ, которой я не знаю, назвать ее передъ братомъ Робертомъ; вспомни, что батюшка всегда давалъ имя брата твоему крестному отцу, когда говорилъ о немъ# —
„Это вѣроятно, вскричалъ Рандольфъ.. Милая Зина! твои разумъ превосходитъ лѣта твои!… Такъ, ты отгадала мать мою, и я тому радуюсь; это объясняетъ, для чего названъ я Рандольфомъ послѣ моего дяди.“
Жамесъ Монтей, утомленный своею охотою, подошелъ къ нимъ, и они пошли по дорогѣ въ крѣпость. Зина и Рандольфъ увѣренные, что они открыли тайну, которая безпокоила сего послѣдняго.
ГЛАВА VII.
правитьМежду тѣмъ какъ миръ, здравіе и согласіе царствовали посреди жителей дикой и безплодной страны Барры, печали, болѣзнь, смерть и фамильные раздоры посѣщали великолѣпные чертоги Роскелиновъ. Два дни спустя послѣ побѣгу Монтея, Графиня получила жестокое извѣстіе. Нарочной былъ посланъ къ ней отъ Графа, что сынъ ихъ былъ при послѣднемъ издыханіи.
Хотя до этого времени сердце Елеоноры было заперто къ сладостнымъ чувствамъ природы, и она не знала ни должности супруги, ни матерней любви; но теперь болѣе была тронута, нежели сама ожидала, и разсудила немедленно возвратиться въ Замокъ Роскелинъ. Кромѣ безпокойства о своемъ единственномъ сынѣ она чувствовала, что это былъ случай получить власть надъ умомъ своего мужа, поспѣшивъ ѣхать раздѣлять его печаль.
Обманувшись въ намѣреніяхъ своихъ вразсужденіи Монтея, ничто болѣе не удерживало ее въ Уперлонѣ, и такъ она уѣхала изъ него на другой день къ величайшему удовольствію Маріи, которая радовалась, что везетъ къ матери своей малое сокровище, полученное ею отъ друга своего Рандольфа, и будетъ имѣть волю говорить о немъ. Графиня ѣхала не останавливаясь; она вошла въ Замокъ, слышала отчаянный вопль Графа и стонъ его матери, которыя за два часа до ея пріѣзду были свидѣтелями смерти единственнаго наслѣдника ихъ обширныхъ владѣній. Не смотря на свою нечувствительность, Елеонора была поражена этимъ ударомъ; угрызенія совѣсти присоединились къ сожалѣнію о потерѣ сына, и о томъ, что оставила его, и эта смерть еще имѣла для нее самыя печальныя послѣдствія, относительно знатности и богатства. Естьли она потеряетъ также своего мужа, который казался готовымъ умереть отъ огорченія, она теряла также его имѣніе, коему все посвятила, и земли Роскелиновъ, принадлежавшія дѣтямъ мужескаго пола, переходили къ дальнимъ родственникамъ; дочь ея Матильда ничего не могла получитъ, кромѣ приданаго, сообразно съ ея достоинствомъ. Она сама имѣла, какъ мы видѣли, менѣе, нежели ничего, когда вышла замужъ, и моглабы почитаться нищею. Не имѣвши дѣтей пятнадцать лѣтъ, не было никакого вѣроятія, чтобъ она еще ихъ имѣла. И такъ все, что ей оставалось дѣлать, было всѣми средствами постараться снова покорить Лорда Жона, чтобы онъ расположилъ въ ея пользу имѣніе, котораго былъ господиномъ, естьли онъ умретъ, а ея жизнь продлится, чтобы она была полновластной госпожею его необъятныхъ доходовъ, и такъ она употребила всѣ средства обольщенія, и слабый Лордъ скоро былъ покоренъ силою ея прелестей и ума, болѣе нежели предъ своимъ разлученіемъ; онъ былъ въ отчаяніи о смерти своего сына, и печаль всегда способствуетъ слабости; и такъ легко было женѣ его взять надъ нимъ всю свою власть.
Опасаясь, чтобы по нескромности котораго нибудь изъ сообщниковъ онъ не узналъ о Монтеѣ и о всемъ произшедшемъ въ Замкѣ Уперлонѣ, она рѣшилась сама увѣдомить его о томъ, скрывая только свои намѣренія. Желая, сказала она ему, доказать всѣми средствами свою печаль о томъ, что съ нимъ поссорилась, она вздумала, что онъ не могъ болѣе сомнѣваться въ участіи, которое она въ немъ брала, какъ завладѣвши величайшимъ его непріятелемъ; что она хотѣла отселать его къ нему, чтобы начать этимъ свое примиреніе; но онъ нашелъ средство убѣжать изъ тюрьмы; гдѣ она его держала.
Я этому радуюсь, сказалъ Лордъ Жонъ къ величайшему удивленію жены своей; имѣнія Роскелиновъ для меня довольно; оно не имѣетъ болѣе наслѣдниковъ; я очень сожалѣю, что отнималъ у Монтея полученное имъ по волѣ моего дяди. Генералъ былъ властенъ располагать имъ, какъ хотѣлъ; Король Іаковъ былъ несправедливъ вразсужденіи Сент-Клера; мы поощряли его неправосудіе, и Небо за то насъ наказало; не будемъ болѣе возбуждать Его гнѣва, Оно можетъ еще похитить у насъ дочь нашу, единое дитя, которое только у насъ остается.
Графъ прожилъ нѣсколько мѣсяцовъ вмѣстѣ съ матерью, и всегда согласуясь съ особою, съ которою жилъ онъ, принялъ отъ нее мнѣніе, что потеря ихъ сына была наказаніе Неба. Каковы бы не были чувстьа Графини, но она ихъ скрыла, ничего не отвѣчала и казалась соглашающеюся съ Графомъ.
Лади Роскелинъ, не могшая жить вмѣстѣ съ невѣсткою, оставила ихъ на другой денъ послѣ погребенія молодаго Лорда; она возвратилась въ Евздалъ, не могши получить отъ властолюбивой Елеоноры позволенія увезти къ себѣ Maтильду. Одна съ своею горестію, она могла размышлять о своихъ грѣхахъ, оплакивать ихъ и предаваться у подножія олтаря покаянію медленному и безполезному, потому что она не имѣла смѣлости вознаградить свои погрѣшности.
Марія съ трудомъ выпросила позволеніе у Госпожи своей возвратиться къ своей матери, чтобы ходишь за нею. Время истребило не много изъ ея сердца Рандольфа; сынъ Вилліама и Брижегаты, жившій въ Роскелинѣ у своего дѣдушки Ральфа, излѣчилъ ее; онъ началъ занимать ее, говоря съ нею о Рандольфѣ, и совершенно тронулъ, говоря о себѣ самомъ. Марія благоразумно судила, что ей гораздо пристойнѣе было любить внука своего сосѣда, нежели сына Сент-Клера Монтея; но она осмѣлилась полагаться на дружбу Рандольфа, на его покровительство, когда она выйдетъ за мужъ за своего любезнаго Вилліама.
Не смотря на всѣ усилія, чтобы скрыть, что ощущала, прекрасная Елеонора не могла забыть Сент-Клера, и презрительный отказъ, ею полученный. — Это воспоминаніе безпрестанно ее преслѣдовало и возмущало всѣ ея способности. На что мнѣ, говорила она съ горестію, называться украшеніемъ Шотландіи, и что время разрушающее прелести другихъ женщинъ, умножаетъ мои? Монтей ихъ ненавидитъ, Монтей предпочитаеть Амбруазину, и въ ея объятіяхъ смѣется надъ моею безумною страстью. Я хочу отъ нее излѣчиться, отмстить всѣмъ людямъ за его холодность, чтобы зналъ онъ, что онъ только могъ мнѣ сопротивляться. Послѣ этого предположенія она увѣрила Лорда Жона, что путешествіе въ Англію и удаленіе отъ мѣстъ, гдѣ онъ потерялъ своего сына, разсѣютъ его печаль, прибавила, что возобновивъ сбои поиски похитителей Лорда Монтроза, они можетъ быть найдутъ его, съ этою надеждою; ей легко было убѣдить его. Она поручила попеченіямъ вдовствующей Лади Роскелинъ Лади Матил ду, имѣвшую тогда шестнадцать лѣтъ, прекрасную какъ сама Елеонора, не имѣла ни малѣйшаго желанія показывать ее вмѣстѣ съ собою, въ путешествіе коего первая цѣль была распространить свои побѣды и покорить всѣхъ Англинскихъ Рыцарей; ничто не было упущено, чтобы успѣть въ томъ.
Шесть мѣсяцовъ спустя по смерти своего сына, она уѣхала съ большою свитою и великолѣпными экипажами, и всѣмъ этимъ ложнымъ блескомъ пышности, которая всегда привлекала и утѣшала Елеонору.
Изгнанники Барры были извѣщены о всѣхъ этихъ произшествіяхъ Сиромъ Александромъ Мак-Грегоромъ, пріѣзжавшимъ посѣтить ихъ; они далеки были отъ того, чтобы радоваться смерти сына своего непріятеля; но предвидѣли, что Рандольфъ былъ бы принятъ за милости Небесъ, естьли бы они согласились возвратить его фамиліи. Монтей не могъ еще на это рѣшиться; можетъ быть, говорилъ онъ, нещастіе исправитъ его родителей и сдѣлаетъ ихъ достойными имѣть такого сына, какъ Рандольфъ, оставивши ихъ горести произвесть это дѣйтвіе. Сіи размышленія заставили Сент-Клера отложить открытіе важной тайны, коей онъ былъ хранителемъ. Между тѣмъ Рандольфъ достигъ двадцать перваго года; онъ былъ высокъ, строенъ, ловокъ и силенъ во всѣхъ своихъ дѣйствіяхъ. Эти преимущества привлекали къ нему любовь и почтеніе, а характеръ его, согласуясь съ прекрасною наружностію, былъ открытъ, смѣлъ, великодушенъ и чувствителенъ. Онъ страстно любилъ всѣхъ своихъ родственниковъ и друзей; но его любовь къ Зинѣ умножалась ежедневно и иногда безпокоила Монтея и его супругу. Эта милая семнадцатилѣтняя: дѣвица была цвѣтомъ и украшеніемъ сѣверныхъ острововъ, и подобно розѣ, цвѣтущей въ пустынѣ, она становилась ежедневно прекраснѣе, не сомнѣваясь въ томъ сама, и не желая другихъ успѣховъ, кромѣ одобренія своихъ родителей и нѣжности любезнаго брата Рандольфа.
Жамесъ и Сент-Клеръ приводили на память Монтею дни его молодости; юноши были рѣзвы, предпріимчивы, горды, но кротки и послушны. Маленькой Сент-Клеръ имѣлъ всѣ черты своей бабушки, вдовствующей Лади Роскелинъ. „Естьли бы она тебя увидѣла, говорилъ иногда Монтей, то не могла бы не признать внукомъ тебя“. Ты бы намъ ее возвратилъ; всѣ вмѣстѣ мы имѣли бы попеченіе о ея старости и сдѣлалибы ее гораздо щастливѣе, нежели она была когда нибудь.»
Одно изъ величайшихъ удовольствій этой щастливой фамиліи было дѣлать благодѣянія; не только кошелекъ ихъ открытъ былъ для всѣхъ бѣдныхъ, но и сердце ихъ также было открыто для нещастныхъ и умѣло дать не только помощь, но совѣты и утѣшенія. Не смотря на суровость Зины, Амбруазина и Зина ходили сами въ разныя жилища острова, входили въ хижины, помогали больнымъ, утѣшали огорченныхъ и не однажды возвращали неутѣшнымъ семействамъ отца, мать, дитя, готовыхъ испустить духъ.
При ихъ приближеніи горесть, болѣзнь и нещастія изчезали; съ своей стороны Сент-Клеръ, сыновья и его друзья не щадили ни трудовъ, ни попеченій и сражались съ опасностію. Когда бури столь частыя въ сѣверныхъ моряхъ и наиболѣе близь Гебридскихъ острововъ угрожали жилищамъ и судамъ, на коихъ островитяне отваживались пускаться въ бурное время, не одинъ разъ изгнанники имѣли щастіе сохранить нѣкоторыхъ отъ раззоренія почти обыкновеннаго.
Въ одинъ вечеръ, когда все семейство было въ залѣ, по возвращеніи съ прогулки, которую заставилъ ихъ прекратить, сильной вѣтеръ, съ моря, буря постепенно такъ усилилась, что башня Мак-Леода казалась готовою обрушиться. Шумъ волнъ соединился съ трескомъ грома и проливнаго дождя; волны возставали наровнѣ съ утесами, ограничивавшими берегъ, и раздроблялись объ нихъ, съ ужасною яростію.
«Великій Боже!. говорила; Амбруазина и Зина, обнявшись крѣпко, пощади нещастныхъ, готовыхъ погибнуть на этомъ разъяренномъ морѣ.»
— Недовольно того, чтобы просить надобно дѣйствовать, сказалъ Сент-Клеръ: пойдемъ, друзья мои, посмотримъ, не льзя ли намъ спасти кого нибудь. —
Буря такъ была ужасна, что на этотъ разъ Амбруазина желала бы удержать своего супруга; она протянула ему руки; онъ помѣстилъ въ нихъ Сент-Клеpa и Зину, поручивъ ихъ Гамильтону и Мак-Гретору, поспѣшно вышелъ съ Россомъ, дю-Бургомъ, Рандольфомъ и Жамесомъ на пологой берегъ моря.
Море представляло ужасное зрѣлище; каждая волна пригласила обломки судовъ, или тѣла нещастныхъ, кои разъяренное море выкидывало на берегъ.
Монтей отдалъ всѣ нужныя приказанія, чтобы возвратить жизнь еще дышущимъ, или погребсти совершенно потерявшимъ ее; приказалъ зажечь большіе огни на высотахъ, и не думая объ опасности, на которую отваживался, онъ прошелъ по берегу съ сыновьями своими и друзьями, чтобы видѣть, не можетъ ли предупредить какого нещастія. Буря продолжалась съ одинакою силою всю ночь; на другой день и только къ окончанію слѣдующей ночи мрачныя тучи не много прояснились и позволили имъ примѣтить въ открытомъ морѣ маленькое судно, которое волны, казалось, подфмали: иногда до облаковъ и потомъ низвергали во глубину. Оно чрезвычайно старалось приближиться къ берегу Барры; но всѣ усилія матросовъ были тщетны, и островитяне не могли имъ подать никакой помощи, кромѣ огней и знаковъ, поставленныхъ въ мѣстахъ, гдѣ можно было вѣрнѣе и легче пристать; но всѣ эти распоряженія были безполезны. Судно, гонимое волнами, ударилось наконецъ о подводной камень въ недальнемъ разстояніи отъ острова и раздробилось въ куски въ ихъ глазахъ.
Хотя это кораблекрушеніе было на самой опасной сторонѣ острова, но человѣколюбіе жителей превозмогло страхъ. Монтей съ друзьями своими спустилъ на воду крѣпкой челнокъ, и не смотря на сопротивленіе волнъ, они старались приближиться къ нещастнымъ погибающимъ.
Съ чрезвычайнымъ трудомъ и опасностію они подъѣхали къ нимъ и имѣли щастіе спасти весь экипажъ, состоящій въ пяти человѣкахъ; одинъ изъ нихъ былъ молодъ и очень хорошо одѣтъ. Судите o радости Pocca, дю-Бурга и Рандольфа, когда, не смотря на блѣдность лица, они узнали черты Лорда Рональдза, которой такъ хорошо поступилъ съ ними на Аркадскихъ островахъ, когда они отыскивали Росса, которому по всей вѣроятности попеченія Лорда спасли жизнь.
Лишь только они его назвали Сент-Клеръ, не замедлилъ ему засвидѣтельствовать свою признательность и радость, что спасли его въ свою очередь отъ неизбѣжной смерти. Лордъ Рональдза выразилъ имъ также, что ощущалъ. «Я былъ въ пути, сказалъ онъ Россу, чтобы сдѣлать вамъ посѣщеніе въ Барро, слишкомъ долго откладываемое. Естьли бы я послушался своего сердца,. вы бы видѣли меня ранѣе. Разныя безпокойства вразсужденіи наслѣдства удерживали меня въ Аркадскихъ островахъ; лишь только я могъ удалиться, храбрый Россъ, то первое мое желаніе было васъ видѣть и возобновить мое знакомство съ двумя вашими друзьями и бытъ вами представлену благородному начальнику Монтею и его фамиліи.»
Монтей пожалъ ему руку, говоря: — Милордъ! спасши одного изъ друзей нашихъ, вы спасли насъ всѣхъ; мы составили общество, которое самая смерть не можетъ разрушить; мы ласкаемся, что Лордъ Рональдза желаетъ также къ нему присоединиться. —
Судно, которое Лордъ Рональдза оставилъ, было поглощено волнами въ тужъ минуту, какъ они пріѣхали къ берегу съ довольнымъ трудомъ; однакожъ щастливо они вышли изъ судна и пошли въ крѣпость. Буря постепенно утихала; но чувствительная Амбруазина не воспріяла еще своей бодрости.
Лишь только крикъ съ берегу заставилъ ее узнать, что супругъ ея и друзья его отважились пуститься въ море, сердце ея облилось кровію, щеки ея сдѣлались также блѣдны, какъ въ Кинталѣ, когда она умирала отъ горести; руки ея крѣпко сжались и поднялись къ небу, между тѣмъ какъ взоры не отвращались отъ берегу; но она не вымолвила ни слова. Поступки ея въ этомъ случаѣ не были пропущены Зиной, которая съ удивленіемъ на нее смотрѣла, не смѣя выразить смертельной боязни своей о Рандольфѣ и отцѣ своемъ. «Любезная матушка! говорила она Амбруазинѣ, обнимая ее: позвольте себѣ предаться безпокойству; вы изнемогаете отъ усилій скрыть его; не смотрите на это ужасное море…. Послушайте, вѣтеръ перестаетъ, волны утихаютъ; батаюшка скоро будетъ въ безопасности.»
— Онъ возвратится, сказала Амбруазина: Небо пожалѣетъ объ насъ. Ахъ! естьли въ этомъ великодушномъ предпріятія, этой безпредѣльной преданности онъ погибнетъ… нещастная Зина! злополучная Амбруазина! — Въ ту же минуту Зина вскричала и показала своей матери челнокъ, приставшій къ берегу. Гамильтонъ и Мак-Грегоръ, которые также это видѣли, пришли ихъ о томъ увѣдомить. Смущенная радостію, также какъ и горестію, Амбруазина не могла почти стоять; они отвели ее въ первую залу; между тѣмъ Зина бѣжала къ отцу своему и братъямъ; вѣтеръ развѣвалъ прекрасные бѣлокурые ея волосы, радость оживляла цвѣтъ лица ея живымъ румянцемъ. «Какъ прекрасна моя сестрица!» думалъ Рандольфъ, видя ее бѣгущею. — Кто этотъ ангелъ красоты? — спросилъ Лордъ Рональдза Росса, онъ узналъ это прежде его отвѣта; она была въ объятіяхъ Сент-Клера. «Батюшка!» говорила она, поспѣшите увѣрить матушку, что вы спаслись; она была въ смертномъ страхѣ въ продолженіи вашего отсутствія."
Монтей спѣшилъ представить дочь свою Лорду Рональдзу; она поклонилась ему съ замѣшательствомъ и подбѣжала къ милому брату, который не подходилъ къ ней и казался важнымъ.
«Рандольфъ! милый Рандольфъ! сказала она, опершись на него: и я также много страдала и теперь еще, прибавила она, смотря на него…. ты не здоровъ, я это вижу.» Онъ отвѣчалъ ей, но съ меньшею противъ прежняго нѣжностію.
Все семейство было удивлено пріятнымъ образомъ, встрѣтивши Амбруазину при входѣ въ крѣпость. Кроткая улыбка одушевляла милую ея физіономію. Амбруазина бросилась въ объятія своего супруга, «О, какъ ты испугалъ меня! говорила она ему: но видя тебя, я все забываю.» Сент-Клерръ представилъ ей Лорда Рональдзу. — Ты знаешь, сказалъ онъ, какъ я часто желалъ засвидѣтельствовать мою благодарность возвратившему намъ Жамеса Росса; я благодарю Небо, доставившее мнѣ къ тому случай; но какъ я трепещу, думая, до какой степени могъ онъ быть пагубенъ, и что Лордъ, ѣдучи посѣтить въ Барро друзей своихъ, ѣхалъ на смерть, —
«Я погибъ бы безъ вашего мужества, великодушный Монтей! сказалъ Лордъ: ему только я одолженъ жизнію.»
Они вошли въ башню; все семейство заботилось о своемъ гостѣ, который чувствовалъ безпокойство отъ своего кораблекрушенія; но онъ скоро оправился. Рандольфъ отвелъ его въ свою комнату и далъ свое платьѣ, потому, что его было совершенно вымочено; онъ непреставалъ говорить молодому человѣку о красотѣ своей матери, прелестяхъ ceстры, достоинствѣ всѣхъ жителей крѣпости, хотя онъ и часто слышалъ о нихъ похвалу, — но видимое превосходило его ожиданіе. Онъ не могъ выйти изъ удивленія, нашедши въ этой дикой странѣ людей, которые силою своего характера, ума и познаній имѣли бы значительное мѣсто въ правленіи своего отечества, такъ какъ предводительствуя арміями силою руки и искуствомъ женщинъ, коихъ лица, голосъ, поступки были бы украшеніемъ Двора.
Съ своей стороны изгнанники удивлялись въ этомъ молодомъ господинѣ благородному, занимательному обращенію физіономіи, которая показывала щастливѣйшій и любезный характеръ. Они провели вечеръ очень пріятно. За ужиномъ Амбруазина угощала Лорда съ обыкновенною своею любезностію.
Когда онъ кончился, то по прозьбѣ Сент-Клера она взяла арфу, а Зина лютню; онѣ пѣли вмѣстѣ разныя баллады столь прекрасными и мелодическими голосами, что гость былъ въ восхищеніи. «Право! сказалъ онъ, когда они перестали пѣтъ: Іаковъ I, сославши васъ на этотъ островъ; сдѣлалъ изъ него рай.»
— И какъ въ истинномъ раю здѣсь живутъ Ангелы, — сказалъ дю-Бюргъ, указывая на Амбруазину и дочь ея.
«Надобно сказать правду, прибавилъ Монтей: не Іакову мы одолжены этими Ангелами — это даръ небесный.»
— Гораздо бы было Небо милостивѣе, естьлибъ послало ихъ болѣе, сказалъ Рыцарь дю-Бургъ: двухъ Ангеловъ очень мало, чтобы исправить шестерыхъ человѣкъ такихъ, какъ мы. —
Амбруазина и Зина возобновили свою музыку; Рандольфъ и Жамесъ присоединили къ тому флейту Шотландскихъ горъ. Въ полночь музыка прекратилась; Амбруазина встала. «Мы забываемъ, сказала она, что нашъ гость и его избавители имѣютъ нужду въ отдыхѣ, и что шумъ бури не такъ былъ пріятенъ, какъ нашъ семейственный концертъ.»
— Милади! отвѣчалъ Рональдза: это правда, что пришедши къ вамъ, я почиталъ себя уставшимъ выше силъ моихъ; но вы обладаете искуствомъ перемѣнять зло въ удовольствіе. — Во всю жизнь я не чувствовалъ менѣе усталости, какъ въ эту минуту.
Амбруазина поклонилась и ушла съ своею дочерью; Монтей и Рандольфъ проводила Лорда Рональдза въ его комнату, и разставаясь съ нимъ, желала ему спокойной ночи.
- ↑ По законамъ Шотландскимъ дѣти, рожденныя не въ бракѣ, почитаются незаконнорожденными, или дѣтьми природы, естьли отецъ и мать ихъ не обвѣнчаются; но естьли они вступятъ въ бракъ, то дитя, которое они прежде имѣли, симъ дѣйствіемъ признается законнымъ безъ всякой другой церемоніи; естьли дитя мужескаго полу, то пользуется правомъ наслѣдства имѣнія и титла своего титла и не допускаетъ до онаго сыновей, рожденныхъ послѣ брака, лишь бы только обѣ половины были свободны обвѣнчаться послѣ его рожденія. (Эрскинъ, истолкованіе Шотландскихъ законовъ.)