СЕМЕЛА.
правитьЮнона.
Семела, дочь Ѳивскаго царя Кадма.
Зевесх.
Меркурій.
Пернатые! летите съ колесницей
Къ заоблачнымъ вершинамъ Кнеерона,
И ждите тамъ прихода моего!
Такъ вотъ тотъ домъ, гдѣ грозный мой Зевесъ
Нашелъ пріютъ для новыхъ беззаконій,
Гдѣ смертное, земное существо,
Рожденная изъ хладной персти дѣва
Оторвала отъ сердца моего
Властителя громовъ, и приковала
Къ своей груди! Несчастная Юнона!…
Оставлена, забыта громовержцемъ
Одна сидишь на тронѣ лучезарномъ,
Окружена величіемъ и блескомъ!
Отъ всей земли къ престолу твоему
Возносятся обильно ѳиміамы,
И день и ночь твоя отверсты храмы,
Но ты душой остыла ко всему:
Тебѣ не милъ твой блескъ, твоя порфира,
Ни гордый санъ властительницы міра,
Ни ѳиміамъ народныхъ алтарей
Съ тѣхъ поръ какъ Зевсъ твое оставилъ ложе —
Тебя забылъ, забылъ и для кого же?
Для бреннаго исчадія людей,
Рожденнаго для смерти, слезъ и тлѣнья, —
И твой удѣлъ позоръ и униженье!
Къ тому ль меня назначила судьба?
Ужели я должна, съ смиреннымъ видомъ,
Безмолствовать передъ моимъ Кронидомъ,
Безмолствовать, какъ робкая раба.
Но кто же я? Ужель я не царица?
И не жена властителя громовъ?
Вотще ль на мнѣ сіяетъ багряница,
Вотще ли я владычица боговъ?
Я грознаго Сатурна порожденье: —
Снесу ли я покорно свой позоръ?
Могу ль снести счастливый, гордый взоръ
Совмѣстницы? Нѣтъ мщенье, мщенье, мщенье!
Безумное земное существо!
Ослѣплено тщеславною гордыней,
Ликуешь ты побѣды торжество
Надъ грозною униженной богиней.
Ты мнишь уже, что ей во всемъ равна
(О жалкая и суетная дѣва!),
Но въ пропастяхъ бездоннаго Эрева
Постигнешь ты, кто ты и кто она.
Постигнешь ты, что въ бой пошла неравный
Съ богинею. Самъ Зевсъ міродержавный
Теперь тебя отъ смерти не спасетъ: —
Уже во мнѣ, вздымаясь лавой бурной,
Проснулась кровь свирѣпаго Сатурна
И къ мщенію безжалостно зоветъ.
Она идетъ…. я слышу приближенье
Ея шаговъ…. Пришла минута мщенья…
Иди — твоя судьба ужъ рѣшена —
Мой ядъ готовъ: моею рѣчью льстивой
Я окурю твой умъ славолюбивый,
И, дерзкою мечтой ослѣплена,
Забывъ земныхъ существъ несовершенство,
Ты бросишься за призракомъ блаженства,
Доступнаго лишь божествамъ однимъ,
И велика ты будешь на мгновенье, —
И вдругъ падешь добычей разрушенья,
Раздавлена могуществомъ своимъ.
Ужъ къ западу склоняться стало солнце….
Сюда, сюда скорѣй младыя дѣвы!..
Усыпьте полъ душистыми цвѣтами
И миртами. Несите ароматы….
Онъ не идетъ…. Ужъ наступаетъ вечеръ..
Хвала богамъ безсмертнымъ, дочь моя!
Бероя, ты?.. Ужели на яву,
А не во снѣ тебя я снова вижу?!….
Какъ развѣ ты, Семела, позабыла
Кормилицу свою?
Ахъ, нѣтъ, Бероя!…
О дай прижать тебя къ груди моей!..
Какъ рада я, что ты еще жива!..
Зачѣмъ ты къ намъ пришла изъ Эпидавра?…
Довольна ли ты жребіемъ своимъ
На родинѣ и любишь ли меня
По прежнему — какъ дочь свою?
Да, прежде
Ты матерью своей меня звала.
И буду звать всегда — покуда Лета
Не погрузитъ меня въ своихъ волнахъ
Бероя скоро въ Лету погрузится,
Но Кадма дочь, Семела, никогда.
Ты говоришь загадками Бероя!..
Иль въ старости всѣ говорятъ такъ странно…
Ты, кажется, сказала, будто я
Не погружусь въ струяхъ рѣки забвенья?
Сказала, да! Но для чего, Семела,
Смѣешься ты надъ старостью моей?
Конечно я моими сѣдинами
Сердца боговъ Олимпа не прельщу,
Но ты своей косою золотистой
И божество прельстишь…
Прости, Бероя!
Не думала я, право, посмѣяться
Надъ старостью: — я тоже постарѣю….
Но что ты мнѣ сказала про боговъ?
Я не могла разслышать…
Про боговъ?…
Да, кажется, сказала и, что боги
Нисходятъ къ намъ: ихъ могутъ видѣть люди…
И, можетъ быть, ты видишь ихъ, Семела.
Ахъ, какъ ты зла!… Но разскажи же мнѣ,
Зачѣмъ ты къ намъ пришла изъ Эпидавра?
Не потому ль, что вижу я боговъ?
Да, потому, клянусь тебѣ Зевесомъ!…
Но что же ты вся вспыхнула, Семела,
При имени Зевеса? Повторяю,
Пришла искать я помощи боговъ
У насъ чума: весь Эпидавръ въ волненьи;
Тамъ каждое дыханье смертоносно, —
И всѣ бѣгутъ со страхомъ другъ отъ друга;
Мать своего ребенка сожигаетъ,
Женихъ несетъ невѣсту на костеръ;
Отъ зарева пылающихъ костровъ
И по ночамъ у насъ свѣтло, какъ въ полдень;
Повсюду плачь и вопли раздаются….
Вотще жрецы колѣна преклоняютъ
Предъ алтаремъ Кроніона; вотще
Струится кровь отъ жертвоприношеній:
Неумолимъ разгнѣванный Зевесъ.
И вотъ народъ сказалъ: «пускай Бероя
Идетъ просить Семелу: вѣдь она
Кормилица Семслы, — и царевна
Все сдѣлаетъ для ней, а для царевны
Все сдѣлаетъ Зевесъ.» Такъ мнѣ сказали, —
И я пришла къ тебѣ, хоть и не знаю
Съ чего народъ у насъ воображаетъ,
Что для тебя все сдѣлаетъ Зевесъ.
Чумы не будетъ завтра въ Эпидаврѣ!…
Нѣтъ, нынче же!… Меня Кроніонъ любитъ:
Чума пройдетъ мгновенно….
А! такъ правда
Все, что молва народная разноситъ
Но Греціи отъ Гемоса до Иды:
Ты овладѣла сердцемъ громовержца!
Къ тебѣ во всемъ величьи онъ нисходитъ —
Въ сіяніи, съ перунами въ десницѣ,
Какъ зрятъ его лишь боги на Олимпѣ,
Какъ зритъ его Юнона, дочь Сатурна!
Онъ юношей является ко мнѣ….
Прекрасенъ онъ, какъ первый лучь Авроры.
Какъ Гесперъ, вѣющій благоуханьемъ травъ;
Величіемъ его блистаютъ взоры--
Сознаніемъ его державныхъ правъ,
А рѣчь его звучитъ, какъ будто струны
Согласныхъ арфъ, какъ льющійся кристалъ….
Но были ли въ рукѣ его перуны —
Онъ съ молніей передъ тобой предсталъ?
Нѣтъ, не было громовъ въ его десницѣ,
Безъ молніи предсталъ онъ предо мной;
Но кто бъ не могъ узнать въ немъ Олимпійца:
Онъ красотой блистаетъ неземной.
Ахъ, дочь моя! Любви очарованье
Намъ иногда обманываетъ зрѣнье,
И часто тотъ, кого мы страстно любимъ,
Намъ кажется созданьемъ неземнымъ.
Къ тому же мы встрѣчаютъ иногда
Здѣсь на землѣ людей богоподобныхъ
По красотѣ. Изъ нихъ вѣдь каждый можетъ
Намъ божествомъ Олимпа показаться, —
И насъ плѣнить Но лишь одинъ Зевесъ —
Лишь царь боговъ рукой своей могучей,
По прихоти державной, гонитъ тучи
И мечетъ громъ и молнію съ небесъ.
О если бъ онъ, во всей красѣ державной
Представъ тебѣ, повергъ къ твоимъ ногамъ
Небесный громъ: — тогдабъ ты стала равной
Могуществомъ и славою богамъ!
Съ нимъ не было громовъ я повторяю…
И что мнѣ въ нихъ? И безъ громовъ и молній
Онъ для меня былъ выше всѣхъ существъ.
Вѣдь я не дочь Сатурна!…
А! Семела
Ужь начала завидовать Юнонѣ.
О нѣтъ, клянусь Зевесонъ!
Ты клянешься?
Да я клянусь, клянусь моимъ Зевесомъ.
Клянешься ты, несчастная?..
За что же
Ты сердишься?
Ты повторяешь имя,
Которое на вѣкъ тебя сгубило….
То былъ не Зевсъ!
Не Зевсъ!!…. Ты лжешь!…. О, ужасъ!…
Какой нибудь Аѳинянинъ лукавый
Пришелъ къ тебѣ, назвалъ себя Зевосомъ,
И, обманувъ неопытность твою,
Лишилъ тебя всего: стыда и чести.
Ты падаешь!… О не вставай во вѣки!…
Пусть вѣчный мракъ твои покроетъ очи,
Пусть вкругъ тебя могильное молчанье
Вѣкъ царствуетъ!… Лежи бездушной глыбой,
Не чувствуя позора своего!
О боги! какъ жестоки вы къ Бероѣ,
Шестнадцать лѣтъ, шестнадцать скорбныхъ лѣтъ
Въ разлукѣ я была съ моей Семелой.
И вотъ насталъ блаженный день свиданья…
И что жъ? Она лежитъ передо мной
Убитая позоромъ! Боги, боги!
Я шла сюда съ надеждой и весельемъ,
Съ отчаяньемъ отсюда я пойду…
Пускай чума пожретъ весь Эпидавръ,
Всю Грецію: — не защититъ Семела
Родныхъ племенъ отъ гнѣва Олимпійца
О, какъ мы всѣ обмануты жестоко —
Семела, я и съ нами вся Эллада.
Что дѣлать мнѣ Бероя!?…
Успокойся,
Дитя мое!… Приди въ себя… быть можетъ
То былъ Зевесъ, хотя оно и странно.
Вѣдь мы должны навѣрное узнать
Кто онъ такой. И если онъ Зевесъ,
То пусть тебѣ докажетъ это ясно,
Л если онъ обманщикъ, то пускай
Его казнить народъ за преступленье.
Вотъ видишь, какъ я о тебѣ забочусь,
Дитя мое. Скажи же мнѣ, Семела,
Согласна ли ты испытать его?
Нѣтъ, нѣтъ!
Ахъ! дочь моя, но развѣ лучше
Сомнѣніемъ томиться цѣлый вѣкъ?
Вѣдь можетъ быть, то вправду былъ Зевесъ.
О нѣтъ, то былъ не онъ!
Кто это знаетъ!…
Но испытавъ его уловкой хитрой,
Могла бы ты всю истину узнать. —
Ужели ты раскаешься, Семела,
Когда Зевесъ предстанетъ предъ тобой
Во всемъ своемъ величіи державномъ,
Какъ будто бы передъ самой Юноной?
Да, да, пускай откроется онъ мнѣ!..
Такъ слушай же, Семела, ты должна
Держать себя съ нимъ холодно и строго,
Пока тебѣ онъ явно не докажетъ,
Что онъ Зевесъ. — Когда ты ждешь его?
Онъ обѣщалъ придти ко мнѣ сегодня,
До захожденья солнца…
Какъ?! Сегодня
Къ тебѣ опять придти онъ обѣщалъ!
Пускай прядетъ! Когда жъ къ порывѣ страсти,
Онъ бросится къ тебѣ, горя желаньемъ
Тебя обнять, — ты отскочи въ испугѣ,
Какъ будто вдругъ ступила на змѣю;
Онъ предъ тобой отступитъ въ изумленьи.
Когда жъ опять, блистая страстнымъ взоромъ,
Съ объятьями онъ кинется къ тебѣ,
Ты примешь видъ невозмутимо строгій,
И ледянымъ, сурово-мрачнымъ взглядомъ
Ты отразишь порывъ любви кипучей.
Чѣмъ холоднѣй, чѣмъ ты суровѣй будешь.
Тѣмъ будетъ въ немъ сильнѣе разгораться
Огонь любви. Ты помни, что любовь
Есть яростный потокъ неукротимый,
А красота холодная — плотина:
Чѣмъ болѣе поставишь ты преградъ
Потоку, тѣмъ свирѣпѣй и сильнѣй,
Тѣмъ яростнѣй стремиться будетъ онъ,
Чтобы сорвать съ пути твои преграды.
Такъ хладною суровостью своей
Ты подстрекай въ Зевесѣ пылъ любовный.
Потомъ должна ты новою уловкой
Еще сильнѣй въ немъ чувства взволновать.
Должна ты вдругъ придти въ негодованье,
Упреками въ немъ сердце уязвить,
И наконецъ заплакать передъ нимъ.
А твой Зевесъ — безстрашно и спокойно
Онъ полчища гигантовъ поборахъ,
Онъ могъ взирать съ улыбкой равнодушной
Какъ яростный Тиѳей, отецъ Горгоны,
Сей исполинъ стоглавый и сторукій —
Громады горъ бросалъ къ его престолу,
Но женскихъ слезъ, слезъ кроткой красоты
Не въ силахъ онъ снести, — и радъ все сдѣлать
Чтобъ не видать страданій и тоски
Прекраснаго и слабаго созданья.
И вотъ къ нему приступишь ты съ мольбой,
Чтобы тебѣ заранѣ онъ поклялся
Исполнить все чего ты ни попросишь.
Настаивай и требуй непремѣнно
Чтобъ Стиксомъ онъ поклялся — не иначе.
А ежели онъ Стиксомъ поклянется, —
Не властенъ онъ назадъ свое взять слово.
И ты тогда потребуй отъ него,
Чтобъ предъ тобой предсталъ онъ въ томъ убранствѣ,
Въ какомъ его лишь видятъ на Олимпѣ,
Въ какомъ его Юнона созерцаетъ.
Скажи ему, что зтимъ только можетъ
Онъ доказать свой санъ міродержавный,
А что пока ты ясно не увидишь,
Что онъ Зевесъ, — ему ты не позволишь
И край одеждъ твоихъ поцѣловать.
Ты не страшись, когда тебѣ онъ скажетъ,
Что не снесешь ты молній и громовъ,
Которые* вокругъ него витаютъ.
Настаивай и требуй, и когда
Послушаетъ тебя онъ наконецъ, —
То и сама державная Юнона
Завидовать моей Семелѣ станетъ.
Я не люблю спѣсивую Юнону.
Противная — съ бычачьими глазами!..
Мнѣ говорилъ Зевесъ, какъ онъ страдаетъ
Отъ ревности ея…
О, червь презрѣнный!
Я раздавлю тебя!!.. Ты смѣешь….
Что?
Что шепчешь ты?
Вступаюсь за Юнону….
Вѣдь у нея глаза совсѣмъ не дурны
Противные, противные глаза!…
И цвѣтъ лица у ней зелено-желтый
Отъ ревности… Мнѣ право жаль Зевеса.
Когда себѣ представлю, какъ Юнона
Всю ночь къ нему съ любовью пристаетъ
И ревностью терзаетъ цѣлый день, —
И мой Зевесъ, какъ будто Аксіонъ
На колесѣ…
Но замолчишь ли ты!
Ты сердишься, Бероя! Развѣ я
Сказала ложь или такую глупость,
Что привела тебя въ негодованье?
Сказала ты неправду, дочь моя,
И не умно неправду ты сказала.
Не забывай надъ кѣмъ смѣешься ты —
Надъ дочерью Сатурна — надъ богиней:
У ней вѣдь есть и алтари и храмы;
Къ тому-жъ она, на землю нисходя,
Между людей является незримо:
Твои слова она услышать можетъ
И ты за нихъ потерпишь наказанье.
Чтожъ? Пусть она слова мои услышитъ!
Я не боюсь Юноны: мой Зевесъ
Сильнѣй ея — она ему подвластна,
И не дерзнетъ вредить его Семелѣ.
Но стоитъ ли о ней такъ долго спорить?..
Сегодня Зевсъ предстанетъ предо мной
Во всей своей божественной красѣ —
Въ сіяньи Олимпійскомъ, а Юнона
Пускай хоть въ адъ отправится….
Другая
Скорѣй ея туда отыщетъ путь.
Да, дочь моя, она умретъ со злости,
Когда тебя увидитъ на Олимпѣ
Среди боговъ, когда по всей Элладѣ
Промчится слухъ, что Ѳивская царевна
Возведена Зевесомъ на Олимпъ…
Ты думаешь, что будто вся Эллада…
Отъ Аттики до Тира и Сидона
Изъ рода въ родъ прославлена ты будешь!
И алтари воздвигнутся тебѣ.
И съ трепетомъ преклонятся предъ ними
Всѣ племена Эллады. Сами боги
Падутъ къ стопамъ избранницы Кронида,
Когда взойдешь ты на Олимпъ….
Бероя!
О дочь ноя, въ грядущихъ поколѣньяхъ
Ты будешь жить въ преданьяхъ — въ пѣснопѣньяхъ:
Въ народныхъ торжествахъ пѣвцы, подъ звуки лиръ,
Повѣдаютъ Элладѣ изумленной,
Какъ царь боговъ, земной красой плѣненный,
Забывъ свой тронъ и весь надзвѣздный міръ,
Олимпа покидалъ священные предѣлы,
Чтобъ пасть съ мольбой къ ногамъ моей Семелы.
О, еслибъ онъ опять ко мнѣ пришелъ!..
Въ годину бѣдъ народныхъ ты услышишь
Мольбы жрецовъ, народовъ и царей,
Взывающихъ къ избранницѣ Зевеса,
Да утишить она своей любовью
Гнѣвъ яростный его, и да удержитъ
Карающую руку…
О клянусь,
Не будетъ онъ каратъ свои народы-
Я изгоню, повѣрь мнѣ, всякіе гнѣвъ
Изъ сердца мнѣ покорнаго Зевеса:
Лишь на лицѣ открытомъ я замѣчу
Суровыхъ думъ иль гнѣва приближенье,
Или хоть тѣнь досады, недовольства, —
То ласками моими или смѣхомъ,
Иль шуткою, иль пѣсней и разсказомъ
Разглажу на челѣ его морщины
И возвращу улыбку на уста.
А ежели ни ласки, ни лобзанья
Не утишать его сердечной бури, —
И занесетъ онъ грозную десницу,
Чтобъ ниспослать на землю скорбь иль смерть, —
Я брошусь на колѣни передъ нимъ
И орошу горячими слезами
Его стопы, — и вымолю прощенье
Я племени несчастному людскому.
О, никогда и въ блескѣ и величьи
Въ семьѣ боговъ, на высотахъ Олимпа
Я Матери-Земли не позабуду-
Я не забуду скорбной сей юдоли,
Гдѣ родилась, гдѣ воспиталась я,
Я не забуду племени людскаго,
Рожденнаго для горькихъ нуждѣ и бѣдствій: —
Я умолю Зевеса, чтобы онъ
Согналъ съ лица земли страданье, горе,
Болѣзни и раздоры, и содѣлалъ
Весь родъ людской счастливымъ!
Вотъ мечтанья
Ребенка добраго! Мнѣ жаль тебя,
Мнѣ жаль тебя, прекрасное дитя,
Но рѣшено, — и ты должна погибнуть, —
И подавить въ себѣ должна я жалость!
Иди теперь отсюда — пусть Зевесъ
Здѣсь ждетъ тебя — пускай отъ ожиданья
Сильнѣе въ немъ жаръ страсти разгорится!
О, eслибъ онъ пришелъ ко мнѣ скорѣй!
Бероя!… Я ужъ вижу предъ собою
Толпы людей, склонившихся съ мольбою….
Вотъ сонмъ жрецовъ!…. Вотъ сонмъ земныхъ царей, —
Всѣ пали ницъ… Я слышу пѣснопѣнье,
Я вижу ѳиміамъ… и жертвоприношенья
На мраморѣ и златѣ алтарей!
Тщеславное и слабое созданье!…
Сама идешь ты къ гибели своей:
Тебя сожгутъ Кроніона лобзанья,
Ты не снесешь лица его сіянья,
Ты не снесешь огня его очей!
А я, когда настанетъ мигъ желанный —
Тотъ мигъ, когда трупъ дѣвы бездыханный
Падетъ къ ногамъ властителя міровъ,
И онъ въ тоскѣ душевной ярой муки,
Въ отчаяньи надъ нимъ опуститъ руки, —
Я съ торжествомъ воскликну съ облаковъ:
«О пылкій Зевсъ! Смиряй свой пламень страстный,
Щадя своихъ любимицъ молодыхъ!….
Ты погубилъ земной цвѣтокъ прекрасный —
Ты сжегъ его дыханьемъ устъ своихъ!»
Сынъ мой!
Зевсъ!
Направь полетъ свой быстрый
На берега Скамандра: тамъ пастухъ
Надъ урною своей подруги плачетъ;
Никто не долженъ плакать въ тѣ мгновенья,
Когда любви блаженство я вкушаю, —
Такъ возврати его подругу къ жизни!
Въ единый мигъ твою исполню волю,
Въ единый мигъ назадъ я возвращусь!
Постой!… Когда я несся надъ Аргосомъ,
То чувствовалъ куренье еНміамовъ,
Возженныхъ мнѣ на алтаряхъ народныхъ —
Я тронуть былъ народною любовью….
Лети — скажи сестрѣ моей Церерѣ,
Чтобы она умножила въ Аргосѣ
Въ сто тысячъ разъ — отнынѣ на полвѣка —
Плоды земли.
Я трепещу, Кроніонъ,
Когда лечу, чтобы повѣдать людямъ
Твой грозный гнѣвъ; но я ликую сердцемъ.
Когда твои щедроты имъ несу:
Творить добро — блаженство для боговъ;
Карать, казнить — ихъ власти злое бремя.
Но гдѣ, скажи, я предъ тобой повергну
Твоихъ щедротъ священные плоды —
Гдѣ принесу сердецъ благодаренье —
Здѣсь на землѣ людей въ жилищѣ бренномъ,
Иль въ небесахъ въ обители боговъ?
Здѣсь на землѣ въ божественномъ жилищѣ —
Здѣсь на землѣ передъ моей Семелой!
Лети скорѣй!
Но гдѣ жь моя Семела?
Что жъ не спѣшить она ко мнѣ на встрѣчу,
Чтобы прижать къ пылающей груди
Царя боговъ? Семела, гдѣ же ты?
Откликнись мнѣ!… Могильное молчанье
Въ ея дворцѣ!… Здѣсь раздавался прежде
Кликъ радости и страсти и восторга,
Лишь въ храмину вступалъ я…. А теперь
И шопоту не слышно — все затихло,
Все замерло…. и не идетъ Семела
Въ объятія въ Зевесу своему, —
И въ облавахъ на выси Киѳерона
Ревнивая Юнона торжествуетъ.
Все нѣтъ ея!… Но что же сталось съ нея?..
Ужь сердце мнѣ предчувствіе тревожитъ…
Какая мысль!… Ужели дочь Сатурна
Успѣла здѣсь свои завянуть сѣти?!..
Ужасное предчувствіе!.. Юнона!.
Жестокая!… Ужель она дерзнула
Въ святилище любви моей проникнуть?…
Но что со мной?! Чего страшуся я!?
Кто повредить отважится Семелѣ?
Она моя, — и ни одна стихія
Ея главы коснуться не дерзнетъ.
Но нѣтъ ея!
Меня томитъ желанье
Здѣсь на груди Семелы успокоить
Мою главу — усталую главу —
Усталую отъ власти и величья —
Забыть, что я всевластный міродержецъ,
Отбросить скиптръ, вращающій мірами,
Забыть Олимпъ, и тронъ, и колесницу,
И въ облакахъ гремящіе перуны, —
И потопить всѣ чувства въ наслажденьи.
Нѣтъ, и богамъ нѣтъ счастья безъ любви!…
Что безъ любви амброзія и нектаръ,
Что безъ нея и блескъ, и власть, и слава,
Что безъ нея безсмертіе и вѣчность?
Простой пастухъ, когда любви блаженство
Вкушаетъ онъ въ объятіяхъ подруги,
Ее на власть мою не промѣняетъ.
Но вотъ она!… Она идетъ ко мнѣ….
О перлъ моихъ созданій!… Самъ художникъ
Предъ дѣломъ рукъ своихъ благоговѣетъ!
Благоговѣя Семела предъ Зевесомъ —
Достоинъ онъ, достоинъ поклоненья:
Онъ сотворилъ твой образъ совершенный
О, какъ теперь ничтожны и презрѣнны
Мнѣ кажутся міровъ моихъ громады,
Плывущія въ пространствѣ безпредѣльномъ!
О, какъ они всѣ холодны, мертвы,
Предъ существомъ, душою одареннымъ!
Мой тренъ, мое величіе — все прахъ —
Все прахъ моя Семела!
Что съ тобой?
Ты отъ меня бѣжишь, бѣжишь, Семела,
Безмолвна и мрачна. Скажи хоть слово!
Прочь отъ меня!…
Не сонъ ли вижу я?
Иль рушились законы міровые —
Не узнаю Семелы я моей:
Она меня встрѣчаеть какъ врага,
И прочь бѣжитъ въ ту самую минуту,
Когда я къ ней объятья простираю….
Опять молчишь!… О, вымолви хоть слово!….
Нѣтъ, никогда такой могучей страстью
Въ моей груди не волновалось сердце,
Когда я ждалъ прихода нѣжной Леды,
Нѣтъ, никогда въ объятіяхъ Данаи,
Иль дочери стыдливой Лгенора
Не билося оно съ такою силой,
Какъ въ этотъ мигъ!
Молчи, молчи, преступникъ!
Семела!
Прочь! Иди, бѣги отсюда.
Но вспомни — я Зевесъ!
Какъ? ты, Зевесъ?
И ты дерзнулъ назвать себя Зевесонъ!…
О трепещи! Жди праведнаго гнѣва
Царя боговъ: онъ голосокъ громовымъ
Потребуетъ себѣ назадъ то имя,
Которое такъ нагло ты похитилъ….
Ты не Зевесъ!
Весь свѣтъ, все мірозданье: —
Весь сонмъ боговъ и звѣзды всѣ, и солнце
Меня зовутъ Зевесомъ міродержцемъ.
Твои слова лишь небо оскорбляютъ.
Но разскажи, Семела, что съ тобой?
Кто отравилъ любовь твою сомнѣньемъ?
Моя любовь принадлежитъ тому,
Чьимъ именемъ себя ты возвеличилъ
Передо мной. Но развѣ я не знаю,
Что люди подъ личиною боговъ
Насъ бѣдныхъ дѣвъ такъ часто обольщали!
Ты не Зевесъ, — иди же отъ меня!
Ужели ты, Семела, усомнилась,
Что я Зевесъ?!
О, еслибъ ты былъ онъ!…
Я никому изъ смертныхъ не позволю
Къ моимъ устамъ устами прикоснуться:
Любить ногу я одного Зевеса.
О, отчего ты не Зевесъ!
Ты плачешь!
Ты слезы льешь, Семела, по Зевесѣ,
Когда онъ въ прахъ простерся предъ тобой.
Прекрасная! Скажи одно лишь слово,
И предъ тобой преклонится весь міръ.
Вели, — и весь уставъ и строй природы
Измѣнится, по слову твоему:
Отхлынутъ вспять къ своимъ истокамъ воды,
И погрузится міръ въ бездѣйствіе и тьму,
И разцвѣтутъ нагихъ степей пустыни
Въ единый мигъ, лишь слово скажешь ты,
Вели, — и горъ кремнистыя твердыни —
Кавказъ и Тавръ, порвавъ свои хребты,
Всколеблются, съ подножія сорвутся,
И съ гуломъ громовымъ въ долины понесутся,
И задрожитъ земля, и лютый ураганъ
Подниметъ до небесъ ревущій океанъ,
И въ яростной борьбѣ возстанутъ всѣ стихіи,
И дрогнетъ сводъ небесъ отъ грохота громовъ,
Расторгнутой всѣ связи міровыя,
Разрушится гармонія міровъ,
И вся вселенная въ предсмертномъ содроганьи
Смѣшается въ хаосъ, — и рухнетъ мірозданье….
Веля, — и оживетъ природа предъ тобой,
И вновь созиждется вселенной дивный строй!…
Скажи, — и въ мигъ одинъ разрушится все снова!…
Прекрасная! Скажи одно лишь слово!
Когда бъ ты былъ всевластный царь Олимпа,
Ты предо мной колѣнъ не преклонилъ бы:
Я женщина — созданіе Зевеса,
А можетъ ли художникъ преклоняться
Предъ статуей, самимъ имъ изваянной?
Пигмаліонъ въ восторгѣ преклонялся
Передъ своимъ созданьемъ; царь Олимпа,
Я предъ моей Семелой преклоняюсь.
Встань! Ты не царь Олимпа. Громовержецъ
Тамъ высоко: надъ нами онъ теперь
Среди боговъ на тронѣ возсѣдаетъ:
На насъ съ высотъ заоблачныхъ взирая,
Смѣется онъ надъ дѣвой легковѣрной —
Надъ червякомъ, ползущимъ по землѣ —
Надъ червякомъ, дерзнувшимъ возмечтать,
Что овладѣлъ онъ сердцемъ Олимпійца,
Властителя вселенной.
Но Зевесъ
У ногъ твоихъ!…
Не вѣрю я, не вѣрю:
Ты обманулъ меня! Позоръ и стыдъ:
Ты смертный!
Я Зевесъ (простираетъ руку, — въ комнатѣ является радуга)
Теперь ты вѣришь?
Сильна рука, поддержанная богомъ!
Ты человѣкъ, любимый громовержцемъ,
Но все же ты не богъ, а человѣкъ,
И не могу тебѣ отдать я сердце.
Тебя еще сомнѣніе тревожить:
Ты думаешь, что не своею силой
А властію, мнѣ данной Олимпійцемъ,
Я низвожу сіяніе небесъ
Къ твоимъ ногамъ. Но знай, моя Семела,
Что боги власть свою ввѣряютъ людямъ
Лишь на добро, но силы разрушенья
Имъ не даютъ: одни лишь боги властны
Чудесною стихій небесныхъ силой
Карать, губить и ужасать людей.
Довольно, о, довольно! Сжалься, сжалься
Надъ бѣдными людьми!… Ты сынъ Кронида.
О, женщина упрямая! Ужели,
Чтобъ угодить всѣмъ прихотямъ твоимъ,
Уставъ природы долженъ я нарушить,
И въ первый разъ, съ начала мірозданья?!
Свѣтило дня съ небесной тверди сдвинуть?!
Всевластный духъ!… Когда бъ ты могъ люббить!
Могу ли я любить!? О, если хочешь,
Я отъ себя откину божество,
Чтобъ умереть, чтобъ быть тобой любимымъ.
Но можетъ ли Зевесъ переродиться?
Ты хочешь? Я готовъ: я все исполню
По манію руки твоей!…
Кроніонъ!
Я слышала, что надо мной смѣются
Всѣ женщины въ несчастномъ Эпидаврѣ,
И говорятъ, что будто громовержецъ
Не слушаетъ ни въ чемъ своей Семелы….
Пусть будетъ стыдно женамъ Эпидавра
Такъ говорить. Скажи чего ты хочешь,
И я клянусь самимъ всемощнымъ Стиксомъ,
Симъ божествомъ, чьей волѣ безграничной
И божества подвластны — да, клянусь
Исполнить все, что мнѣ велитъ Семела,
И если я свое нарушу слово,
То съ пламенемъ и громомъ предъ тобой
Отторгнется навѣки божество
Отъ твоего Зевеса….
О, теперь
Я наконецъ узнала громовержца!
Ты поклялся мнѣ Стиксомъ… О позволь
Обнять тебя, обнять, какъ дочь Сатурна
Царя боговъ привыкла обнимать…
Несчастная!.. Не подходи ко мнѣ!
Но я хочу обнять тебя…
Молчи!
Но ты искалъ моихъ объятій!…
Поздно!..
Все кончено — ужъ слово прозвучало!..
Ужасный Стиксъ!… Семела, ты погибла —
Сама себѣ ты выпросила смерть!
Такъ вотъ любовь Зевеса!…
Землю, небо.
И все, и все я отдалъ бы, Семела,
Чтобъ менѣе любить тебя!
Зевесъ….
О торжествуй ревнивая Юнона: —
Пресыщена ты мщеньемъ! Эта роза
Такъ молода, свѣжа и такъ прекрасна,
И ужъ должна завянуть и изсохнуть!
Я поняла тебя: ты не желаешь
Явиться мнѣ въ величьи Олимпійскомъ.
Проклятіе величью моему:
Оно тебя сгубило невозвратно!
Проклятіе моимъ мечтамъ безумнымъ —
Я основать хотѣлъ мое блаженство
Въ земной пыли — въ юдоли разрушенья.
Зачѣмъ пугать меня? Я не боюсь
Твоихъ угрозъ!….
Безумное дитя!
Поди — скажи послѣднее прости
Своимъ младымъ подругамъ — ты умрешь!
Ничто теперь спасти тебя не можетъ
Я твой Зевесъ — люблю тебя — ты знаешь,
Но даже я спасти тебя не въ силахъ
О божество завистливое, Стиксъ!
Ты отъ меня не ускользнешь….
Нѣтъ, нѣтъ!
Не будешь ты торжествовать, Юнона!
Той властію, что небеса и землю
Содѣлала подножіемъ моимъ,
Низрину я тебя съ высотъ Олимпа,
И на цѣпи алмазной прикую
Къ нагой скалѣ среди пустыни дикой,
Куда къ тебѣ во вѣки не проникнетъ
Ни человѣкъ, ни звукъ живой…. Клянусь….
Къ чему ты такъ поспѣшно возвратился?
Чтобъ принести тебѣ благодаренья
Отъ тѣхъ, кого щедротами своими
Заставилъ ты лить радостныя слезы…
Возьми назадъ у нихъ моя щедроты!
Зевесъ…!
Никто не долженъ счастливъ быть:
Семела умираетъ….
Москва, 21 іюля 1867 г.